Ольга Акофина
Грохот ледника
– Выпьем ещё, – сказал Влад и раздал стаканы, – Господи, боже мой, почему она не захотела лечиться? Ведь, согласно справке, была начальная стадия, операбельная.
– Там её дневник, я не могу его читать, – ответил Макс.
Надо что-то сказать Максу, как-то поддержать. Он и так взял в жёны свободолюбивую девушку, терпел много лет её измены, пропадания из дома.
– Надо взять себя в руки. Макс, ты слышишь? Маша, оказывается, была очень сильным человеком, как он могла, испытывая ужасные боли, вовсю веселиться? –спросил Глеб.
– Она плакала по ночам, а в последнее время сильно похудела, почти ничего не ела. Почему я ничего не знал? Почему?
– А днём, наверное, находила в себе силы не показывать и виду, как ей больно, – предположил Глеб.
Макс кивнул. У него опять начался приступ истерики. Глеб и Влад сидели оглушённые, ведь помимо горечи утраты примешивалось огромное чувство вины. Глеб на протяжении всех лет был её любовником, а Влад вообще увёл Машу и жил с ней, и как знать, если бы неслабое сердце, может и до сих пор бы она была с ним. Но они играли с ней, то, передавая, как эстафетную палочку, а то и развлекаясь втроём, плюнув на чувства Макса. А он, оказывается, очень одинок, кинулся сейчас к ним, хотя должен их презирать, потому что больше не к кому обратиться. Опять думая только о себе и своих удовольствиях, он нанёс травму невинному человеку, тому, кого считал своим другом со студенческой скамьи. А Макс, кроме Маши, не видел никого, не мог на неё надышаться, всё ей прощал. Конечно, она изменяла ему не только с ними, были и другие мужчины и даже Диана (какой бред!), но их самих это не оправдывает. Глеб вспомнил, что уже на первой их вечеринке в честь его возвращения с того света, он забрал Машу к себе, бросив пьяного Макса. Подонок.
Но Маша, почему она не захотела лечиться? Ему вспомнились её пьяные слёзы, она жаловалась на то, что не видит смысла в своей жизни. Получается, она намеренно не стала лечиться? А ещё и курила, чтобы усугубить. Надо прочитать её дневник, может, он приоткроет завесу тайны? Огонёк, что ты наделала?
Макс припал к плечу Глеба и продолжал надрываться рёвом.
– Влад, надо нам с тобой заняться похоронами. Макс не в состоянии. У неё были хоть какие-нибудь родственники? Надо кому-то сообщить?
– Нет, она детдомовская. Сбежала оттуда в одиннадцать лет и жила в подвале, их там было много таких. Глеб, скажи, ты же знаешь, как это пережить?
– Не знаю, если бы знал, сказал и сам не мучался.
– Макс, ты прости нас, – прошептал Влад.
– Я простил. Маша мне сказала, что сама вас спровоцировала. Да, и не вы одни у неё были, она с одиннадцати лет занималась проституцией. Машенька моя….
– Поехали ко мне, тебя нельзя сейчас оставаться одному.
– Сестра моя старшая сейчас приедет. Я хочу побыть дома.
А когда приехала его сестра, Глеб сказал, чтобы она не стеснялась в расходах и занялась Максом, они с Владом всё организуют и оплатят.
Глеб ввалился в квартиру совсем больным, ноги были ватными, в голове шумело. Он как мог держался, ведь надо было поддержать Макса, а теперь силы закончились. Как это могло произойти? Как? Ещё одна смерть… в какую небесную канцелярию надо написать, чтобы прекратить это? Неправильно, когда умирают молодыми, умирать надо в глубокой старости, в своей постели, в окружении любящих людей. Глеб закрыл дверь и прислонился лбом к стене. Нет больше пухленькой, страстной Маши, никто больше не будет так целовать его. Он вспоминал, как они познакомились, тогда ещё была жива Элла, как Маша отвлекла от грустных дум, закружила его вихрем страстей. Она всегда была весела, с ней можно было забыть обо всех проблемах и греться, как у огонька. Как больно, снова больно. Ведь, ни смотря ни на что, он по-своему любил её.
– Глеб, – нежно тронула его за руку Диана, – Ты расстроен? Ты чего тут стоишь?
– Я не знаю, как помочь Максу справиться со всем этим.
На самом деле, он не знал, как помочь себе.
– Это правда? Что случилось? Мне Алла буквально в двух словах рассказала.
– Рак лёгких, который она не захотела лечить.
– Значит это был её осознанный выбор.
Да что ты понимаешь? Она наивна, как ребёнок и скорее всего, даже понятие не имела, что это за болезнь, – хотелось крикнуть Глебу, но он сдержался, лишь сжал кулаки.
– Уже поздно, иди ложись, я в норме, – только выдавил он из себя.
Когда Диана ушла, Глеб заставил себя дойти до гостиной, плеснул виски и упал в кресло, в руках у него была засаленная тетрадка, её дневник. Странно, что такая девушка, как Маша вела дневник. Глеб отхлебнул из стакана и раскрыл тетрадь, свет он включать не будет, подсветит страницы телефоном. На свет может прийти Диана, а видеть и тем более что-то ей говорить, он совсем не хотел, он хотел остаться наедине с Машей, покопаться в её голове, и может, лучше узнать её.
Почерк был ужасный, куча ошибок, помарок, страницы загрязнены, некоторые строки прочитать не было никакой возможности. Она писала редко, урывками, даже даты кое-где были перепутаны. В одиннадцать лет она сбежала из детдома, стала зарабатывать на жизнь проституцией, какой-то хиппи предложил ей жить с его друзьями в тёплом подвале. «…У меня там был свой угол, не очень сырой, мне его уступили, как женщине. Эти хиппи очень миленькие, угощают меня сигаретами, травкой, водкой, а потом мы занимаемся групповым сексом. Весело…», «… Как классно, что я свободна, как ветер, не надо учиться, работа моя меня не напрягает, подумаешь, ноги развести! Сейчас пишу дневник, а мальчики закручивают папироски с травкой, сейчас заканчиваю и иду к ним, навстречу кайфу!…». Потом почти три года были пропущены. Насколько он понял, Машка продолжала жить в подвале, но старые хиппи куда-то пропали, и появились новые, но Машка у них стала, как арендодатель, главной. Она продолжала жить проституцией, но к случайным связям прибегала редко, в основном, она находила кого-то одного и либо жила с ним, либо постоянно встречалась, живя в подвале. С травой она почти завязала «…Иногда я покуриваю, но у меня начинается страшный кашель, и приходится отказываться от этого удовольствия, что ж, придётся довольствоваться спиртным…». И вот, наконец, он дошел до страниц их знакомства «…Сегодня случайно оказалась в баре, там гуляла компания. Все, без исключения, домашние, но пьют так же, как и мы, дворовые. Все учатся в институтах, прилично выглядят, чистенькие, аккуратные, загляденье. В такие минуты и мне хочется быть домашней. А один мальчик, просто сказка! Я таких красивых парней и не встречала, конечно, он какой-то загруженный, но я не я, если б не растормошила его, и какой же он оказался сладкий! Так бы и съела его! А как целуется! А потом мы поехали к нему домой! Такую квартиру я видела в первый раз в жизни. Шик. Думала дать своим ребятам наводку на эту хату, но потом подумала, что, во-первых, Глеб мне ещё пригодится, а, во-вторых, уж очень там крутая система охраны. Это была классная ночь! Я даже денег с него не стала брать. За своё удовольствие мне не платят. Впрочем, готова поспорить, он тоже не обломался, небось, такой, как я, у него не было никогда! Буду к нему захаживать, давно мне никто так не нравился». Затем Маша вкратце описывала своё путешествие, Глеб почти пропустил его. «…Нет, вы подумайте, я сбила на мотоцикле старого знакомого Макса из той, домашней, компании. Он мне сказал, что мой красавчик Глеб умер! От собственных рук! Делать что ли было нечего? Мне бы их проблемы! Все богатенькие такие, маются от безделья! Ах как жаль…». Маша пресно описывала жизнь с Максом. «…Как скучно! Но мне нужна его квартира! Подвал мой закрыли. Где-то должна я жить! Ничего, Макс так Макс, не привыкать. Главное, он мне руки не вяжет, и я продолжаю сводить с ума мужиков. Только теперь мне свои деньги тратить не приходится, я их коплю, не знаю на что, когда накоплю, посмотрим. Всё меня вполне устраивает…». «…А мой красавчик Глеб жив! Не знаю, как, но жив! И ещё лучше прежнего! Он появился, как луч солнца, как раз тогда, когда я думала уйти от Макса, от скучной жизни, как раз, когда мне всё надоело… Но он здесь, рядом с ним нет очередной красотки, и, значит, он будет мой. Конечно, ничего не стоило его уговорить поехать к нему. Ух, я ему напомнила, кто такая Маша и как бывает хорошо», «Напомнила, и влюбилась сама, вот дура…», «Мой котик встретил девушку, на которую смотрит совсем не так, как на остальных, она приехала к нам отмечать новый год, и он сразу преобразился, я то вижу, когда ему кто-то нравится, но ночью он позвал меня к себе, и я, бросив всё, нырнула к нему в постель. Так то, котик, можешь сколько угодно делать ставки на других, а в итоге провести ночь со мной, уж я знаю, как тебя удовлетворить…», «Глеб женится! Кто бы мог подумать?! Всё-таки на той, кому он строил глазки в прошлый новый год, добился. Диана хорошая, домашняя девочка, с высшим образованием, ухоженная, шикарная, и с презрением смотрит на меня. Я сегодня провела часть ночи под дверью их спальни, я слышала, как ей хорошо с ним. Но я уверена, что ему не очень, его драгоценная Диана в постели совсем мне не чета. Пусть женится, пусть поиграет. Он ещё прибежит ко мне, он всегда бежит ко мне, никуда котик от меня не денется! Он – моё второе я, что ж, клянусь, никогда не узнает, как делает мне этим больно, а Диана пусть думает, что сорвала блэк джек, нет, дорогая, это мой выигрыш, и я тебе его не отдам, от любой бабы он бежит ко мне, с кем бы он ни был…», «Пытаюсь победить чувства тем, что хожу по мужикам и много пью. Не получается. Сегодня была у своего сероглазого солнышка (он расстался с женой, как я и предсказывала), мы перевернули весь его шикарный дом, я наставила ему засосов, выпила его всего до дна. Измучила его так, что он о другой и думать не посмеет. А теперь я сделаю ему больно, пойду к Владу. Влад, конечно, ему всё расскажет, вот и посмотрим на реакцию. Если придушит, то тогда он неравнодушен ко мне…», «Конечно, он всего лишь улыбнулся, поиграл ямочками на щеках и только напомнил, что у Влада семья, дура ты, Маша, ты нужна ему, как собаке пятая нога», «Новый год я отмечала со своим котиком в его шикарном загородном доме, удивительно, но в этот праздник он оказался один, я не дала ему скучать. Перебрав алкоголя, он предложил мне насовсем перебраться к нему, но я знаю, он завтра протрезвеет и пожалеет о своём решении. Для него это всего лишь игра, а для меня… господи, как же я люблю эти глаза, он ничего не должен знать об этом, он меня растопчет, уничтожит, пусть лучше всё будет, как есть. Но в Сочи я с ним поехала, не могла отказаться от желания побыть с ним, каждый день возле него для меня как кусочек рая, только тогда и чувствую, что живу. Пять дней мы провели с ним на курорте, пять дней он трахал меня так, что у меня болели все внутренности, продолжай в том же духе, ты знаешь, я на всё готова ради тебя, даже если ты меня убьёшь во время секса, как было бы хорошо умереть под тобой, от твоих рук…», «Мы приехали, надеялась, что может быть теперь, после нашего совместного отдыха, ты одумаешься, но нет. Ведь я беременна от тебя, вот уж никак не думала, что после всех моих приключений я смогу забеременеть. Но я залетела, в Сочи мы забыли предохраняться. И тут ко мне подкатывает Влад и предлагает стать его любовницей, говорит, что Глеб не против, не против, не против… И я вдребезги. Ладно, пусть пользуется Влад, в конце концов, какая разница, буду спать с ними по очереди, посмотрим, кто сломается, а пока возьму денег у его лучшего друга на то, чтобы избавиться от ребёнка Глеба. Реву и еду на аборт. Как бы я хотела родить тебе маленького котёнка, но не имею на это право. Меня усыпили, и вытащили из меня его ребёнка, вот и всё, я снова пуста. В больнице мне предложили заодно сделать флюшку, которую я не делала никогда в жизни, потому как я кашляю, сделала, посоветовали обратиться к врачу, что-то там не так. В бесплатной поликлинике меня не приняли, нет, мол, полиса, прописки. Пошли они в жопу, бюрократы. Пришлось потратить часть денег и пойти в платную клинику. Обследовали, сказали, что у меня рак лёгких, но всё ещё можно исправить. Назначили операцию, сказали нести деньги. Интересно, где я их возьму? У моего солнечного котика? У Макса? Но у него таких денег нет. Глеб, конечно, даст, он абсолютно не жадный, но я не хочу у него просить. Придумаю что-нибудь. Наврала врачам с три короба и ушла. И что такое рак? Интересно, я умру?…». «Но пока жизнь идёт, сплю по очереди с Глебом и Владом, им весело, мне тоже, выкурив траву, мы занимаемся этим и втроём, всем хорошо, никто против. Но вот бывшая жена Глеба и жена Влада нас застают втроём в кровати, какая забавная картина, какой взрыв эмоций и истерика. И Влад предлагает мне бросить Макса и начать жить с ним. Но бедняга, отстранив меня от всех, не выдерживает моего напора. Он запретил Глебу прикасаться ко мне, пытался заменить мне всех моих любовников, я извожу его, как могу, в отместку, чем скорее он поймёт, что не выдержит жизни со мной, тем скорее всё вернётся на круги своя, и я снова смогу встречаться с Глебом». «Как бы не так, Влад в больнице, мы расстаёмся, и тут мой котик тоже меня отшивает. О Максе, он видите ли, задумался. То есть все эти годы он не думал о нём, а тут, пожалуйста, совесть съела. Шах и мат, Мария Павловна, так тебе и надо». «Возвращаюсь к Максу, жить то как-то надо, всё надеюсь, что котик позовёт меня, хотя бы просто развлечься. Но нет, у него появляется очередная принцесса, но, к моему счастью, ненадолго. Я извелась за это лето, думая, что теряю его навсегда. Не выдерживаю, еду к нему, но дома никого. Я жду, пью и жду, нету, опять ползу за очередной порцией алкоголя и пью. Парень из соседней квартиры пускает меня в туалет, пытается воспользоваться моим пьяным состоянием, но кончает раньше, чем успевает дотронуться до меня, и со злостью выпинывает меня на лестницу. Провал, просыпаюсь утром, такая знакомая комната. На мне халат Глеба, значит, он нашёл меня? Как побитая собака ползу к нему, котик спит, ну спи, спи, я сейчас тебе сделаю приятно…». «Еду со своим очередным хахалем, и вдруг вижу идёт по набережной Диана, сама не похожая на себя, и плачет. Знакомое состояние, работа котика видна наглядно. Его бывшая жена, забыв все обиды на меня, падает в мои объятия, я отпаиваю её водкой, по-другому не выжить. Проводив её до дома, приходиться остаться, она в таком состоянии, ещё сделает что-нибудь с собой. Хорошо котик поработал, молодец. И точно ночью слышу истерику, ладно, будет тебе сейчас Глеб, уж я знаю все его повадки, душусь его духами и прыгаю в постель к его бывшей. Почти две недели, котик, я люблю твою бывшую жену, готовлю её для тебя, чтобы, когда меня не станет, ты не скучал. А Диана, оказывается, совсем не та приличная скромница, какой я её представляла. Интересно, он смог разбудить её или это мои заслуги?».
Глеб, захлопнув тетрадь, откинулся на кресло. Жизнь Маши была яркой вспышкой, такой же, как и она сама, и он не подозревал ничего подобного. Для него всё было забавной игрой, он думал, что и сам игрушка для неё. Когда после поездки в Сочи, Влад спросил его про Машу, он же сказал, как решит она. И был уверен, что это только её решение, ей всегда мало. И втроём было чудесно развлекаться, Маши хватает на всех. А ещё после Сочи она делала аборт от него, и ничего не сказала. А если бы сказала? Как бы он поступил? Дал денег и всё? Деньги она и так достала, без его помощи. По –другому он поступить бы не смог. А ещё она крутила любовь с его Дианой, это вообще в голове не укладывается. Диана такая традиционная, с классическим подходом, но Маша и до неё добралась, а он то удивлялся, откуда умения.
Глеб снова открыл тетрадь и вдруг, в самом конце, наткнулся на свёрнутый в конвертик, вклеенный листок. Предчувствуя недоброе, он развернул его, и сразу увидел большие красные буквы "ГЛЕБУ", дальше шёл текст ровный, чёткий, будто отпечатанный: «А теперь, мой котик, я поговорю только с тобой. Сегодня я поняла, что меня скоро не будет и вдруг осознала, что даже хочу этого, и мне хотелось бы поговорить с тобой, дать напутствие, сказать последние слова. Я любила тебя, всегда любила, хоть и самой себе боялась в этом признаться. Я остро почувствовала это, когда ты вернулся с того света, и мы с тобой поговорили у меня дома на кухне, а потом поехали к тебе. Помнишь ту нашу ночь? Мы чуть с ума не сошли от страсти, твои соседи стучали нам по батарее, а твой братишка выл и плакал в своей комнате, с утра я сбежала от тебя, испугавшись своих чувств, я же никого не любила никогда, только использовала в своих интересах. Сбежала, чтобы вернуться на следующий день, как голодная собака к кормушке… а ты ещё смотрел на меня честными глазками и говорил, что Макс твой друг, ты так не можешь, а потом целовал меня так, что у меня кровоточили губы и оставались синяки на теле от твоих захватов. Котик ты такой, говоришь одно, делаешь другое, тебе хочется быть правильным, хорошим, но ты не такой, твоя мать – шлюха, как и я, у тебя это в генах. Любовь, верность, семейные традиции это не про нас, котик. Если б ты это понимал, ты бы выбрал меня в спутницы жизни, я б на все твои походы «налево» смотрела бы сквозь пальцы, и сама бы, наверное, ходила туда же, а потом бы мы с тобой в постели курили, смеялись и рассказывали друг другу о наших похождениях. Я пыталась даже соответствовать твоему типажу женщин, я заметила, что ты любишь длинные волосы и отрастила свои, я слегка похудела, стала делать маникюр, потому что твои женщины всегда были ухожены. Но ты выбрал себе другую, правильную, честную, верную, и она требует от тебя того же, но ты никогда не сможешь ей это дать…
Когда бы ты наигрался в семью с Дианой, устал бы от семейного быта, ты позвал бы меня снова, как звал всегда, когда тебе было плохо/скучно, и я бы прибежала, прилетела, пришла, приползла, чтобы развеять твою скуку. Я всегда была твоей покорной слугой, твоей личной шлюхой. Ни черта твоя Диана не знает, какой ты можешь быть, никто тебя не знает лучше, чем я, разве что только Яна… да и ей часто не до тебя. Вот так и получается, что всегда рядом с тобой, твоим невидимым ангелом хранителем выступала только Машка. Только я знаю тебя настоящего, когда не надо никем притворяться, строить из себя такого идеального парня, томно смотреть, поднимать бровь, насмешливо улыбаться (не спорь, ты всегда это делаешь, если задался целью покорить очередное женское сердце, я столько раз за этим наблюдала), только я знаю, как звучит твой искренний смех и как умеют улыбаться твои глаза. Я знаю, когда ты о чём-то задумываешься, то кусаешь краешек губ, когда злишься, между бровей появляется маленькая морщинка, а когда смеёшься – у тебя ямочка на щеке справа чуть глубже, чем слева, а глаза у тебя имеют свойство менять цвет от почти прозрачных, как холодное озеро до глубокого серого, как тяжёлое пасмурное питерское небо… Только я знаю самые эрогенные точки на твоём теле, о которых ты и сам, возможно, не подозреваешь (и они совсем не там, где ты думаешь), когда я их ласкаю, это тебя доводит до исступления, но я тебе о них не расскажу. Я хочу, чтобы, по-прежнему, самые сильные сексуальные ощущения у тебя были связаны только со мной. Да я передала какие-то умения Диане, но далеко не всё, самое сокровенное я оставила себе. Ты весь огонь, живой, горячий, опасный, как твоя татуировка на плече и шее – языки пламени -, которые я так любила трогать языком, помнишь? А наша поездка в Сочи… самое яркое моё воспоминание, как ты хотел меня везде, как любил меня… и даже с наслаждением вспоминаю, как ты грубо обошёлся со мной в ту ночь, когда я тебе слегка изменила, как мне было больно, но это была сладкая боль. Помнишь, как ты был жесток со мной, до крови, до синяков? А потом стал необыкновенно нежен, целовал ссадины, любил меня до утра и шептал такие слова, что я мгновенно забыла всю боль, и ради этого готова была ещё раз всё пережить … Я ведь забеременела от тебя тогда, но я убила нашего ребёнка, шлюхи не имеют право иметь детей, да и тебе не нужно это. После нашей чудесной поездки ты отпустил меня к Максу, а потом и к Владу, не зная, как мне было больно, а наразвлекавшись со мной, ты и вовсе послал меня подальше, и я даже подумывала убить себя, но потом решила, что рак это сделает и так. Я всегда была для тебя вещью, тряпкой: вытерся, потом передал кому-то, захотел выкинул, я не осуждаю тебя, ты такой и другим не будешь. Я бы могла тебе ещё много писать о своей любви, но надо ли тебе это? Ты порхаешь от цветка к цветку, как бабочка… Порхай, моё солнце, живи, люби, дыши и не слушай никого… И иногда вспоминай меня, вспоминай ту, которая никогда ничего не требовала от тебя, которой не нужны были твои деньги, дома, машины, твоя верность, любовь, мне нужна была лишь капля твоего внимания, я лишь хотела втиснуться между твоими райскими птичками, чтобы почувствовать вкус твоих губ и ласку твоих сильных рук. И прости меня, прости, что иногда, выпив, не сдерживала себя и лезла к тебе, когда ты был не один, ты злился и осаживал меня, и между бровей появлялась та маленькая морщинка, которую мне так хотелось разгладить поцелуем.
Прощай, мой любимый, родной, я буду ждать тебя в аду, ибо рай мне не светит, как и тебе. И мы там ещё устроим с тобой шабаш, так что черти покраснеют от стыда… Целую тебя и бесконечно люблю. Навечно твоя рыжая Машка.
Котик мой, теряя меня, ты не знаешь, что теряешь… Мне так жаль тебя, так жаль… так жаль…».
Глеб машинально смял листок, сердце колотилось так сильно, что казалось выпрыгнет из груди, его всего трясло, он еле смог зажечь сигарету, забыв, что Диана просила не курить в гостиной, в его глазах стояли слёзы. Он знал её столько лет, но ничего о ней не знал, не знал, не знал … или не хотел знать? Неужели, он не видел, что её глаза просили, умоляли его о чём-то большем, чем просто секс, да, в минуты страсти она шептала ему о любви, но и он всегда делал так, говорил слова любви, ни капли не испытывая её, слова в постели говорить так просто. Его дурная привычка ничего не спрашивать, всё принимать как должное, в очередной раз подвела его, он бы мог ей помочь, спасти. Почему ты мне ничего не говорила, я думал, что я для тебя просто развлечение, мужчина, с которым можно было выпить и покувыркаться в кровати. Если бы ты сказала…. Глеба пробрала дрожь, а если бы сказала, чтобы это изменило? Нет, Маша права, как бы он не дёргался, он всё равно остаётся сыном шлюхи, и из него это не вытравить. Он такой же, как и мать, миллион любовниц, а чувств нет, только похоть. Глеб сжал стакан с такой силой, что тот раскололся, оставив порезы на ладонях, Глеб смотрел на выступающую кровь, почему она красная? Она у него должна быть чёрная, как его душа. Почему они все влюбляются в него? Кто он такой? Что в нём такого? Чем он цепляет? Какое он имеет право влюблять в себя, если сам любить не умеет?
– Глеб, ты что куришь здесь? – ослепила вспышка света, в дверях стояла Диана. – Я же просила.
Глеб зло сверкнул глазами, Диане стало страшно. Нервная испарина, бешеный взгляд, окурки, потушенные прямо об стол, кровь на ладонях, его всего трясло.
– Свет выключи, – задыхаясь, сказал он.
– Что с тобой? Почему такие страдания? Ты же не любил её, только пользовался. Она ведь такая вульгарная, продавала себя другим, параллельно была с тобой, с Владом и Максом?
– И с тобой, напомню. Понравилось небось?
Диана остолбенела, он знает. Она хотела напустить на себя вид целомудренной женщины, притвориться, что её не касается смерть Маши, Маша так долго вносила смуту в её семью и почти разрушила семью её подруги Аллы.
– Ну вот и мне нравилось.
Глеб задыхался от злости. Она стоит перед ним и похваляется своей якобы целомудренностью, а сама тем временем…
– Нравятся шлюхи, да? Как мама?
Глеб еле сдержался, чтобы не ударить Диану по лицу. Нервы не выдержали, напряжение последних месяцев, а теперь и смерть Маши, выплеснули накопленное раздражение, он сжимал и разжимал кулаки.
– Так выходила бы за Дмитрия и рожала бы от него, к его происхождению ведь нет претензий? Кто моя мать, и кто я, я не скрывал с самого начала, тогда какого хрена ты меня сейчас в чём-то упрекаешь? А Маша может и спала со всеми подряд, но при этом она не требовала от меня верности, она не выносила мне мозг. Ей не нужны были ни мои деньги, ни мои подарки, ни дети от меня.
Диана охнула и с ужасом посмотрела на него:
– Однако намёк более, чем прозрачный. Она была беременна от тебя, между прочим.
– Знаю, и её решение делать аборт был правильным. Не нужны мне дети.
Лицо Дианы задёргалось.
– У меня семь месяцев, а ты мне говоришь такое, – жалобно сказала она.
Глеба как будто обухом по голове. Семь, у матери тогда тоже было почти семь.
– Тогда чего ты встала? Иди и лежи, чтоб не дай бог. Видел однажды воочию, не хочу больше. Лучше сдохнуть, чем ещё раз такое увидеть.
– Увидеть что?
– Как женщина рожает на седьмом месяце.
– Кто? – расширились от ужаса глаза у Дианы.
– Мать выкинула при мне, пришлось принимать и помогать, до сих пор отойти не могу.
Вот где разгадка его отвращения. Что ещё она о нём не знает?
– Так что лучше с вопросами беременности ко мне не подходи. А после того, как родишь, поговорим, как будем жить дальше.
– Глеб, сколько у тебя было разных баб? Неужели, тебе не надоело? Когда ты перебесишься? Неужели, ты не хочешь, чтобы рядом с тобой была любящая женщина? У меня пальцев на руках не хватит, чтобы пересчитать всех твоих баб, с которыми ты встречался, когда уже был со мной! Что же было до меня?
– А до тебя было ещё миллион, тебе так легче? Не устраивает? К Дмитрию дорожка ещё не заросла, приезжал не так давно, скулил, думаю и беременная ты ему сойдёшь.
Диана плакала, он не любит её, он готов расстаться с ней и будущим ребёнком, а может и мечтает об этом. Пусть плачет, это не трогает его. Да, он жесток с ней, но у него тоже накипело, ей нужна забота и восторги по поводу беременности, не получит она этого.
– Чтобы не наговорить лишнего, я сейчас ухожу, и пару дней мне нужно побыть одному.
Глеб вскочил, поднял с пола куртку, взял тетрадь Маши и бутылку виски. И сунув в карман телефон, сигареты, он пошёл к двери, не взглянув на Диану.
– Глеб, прости, – со слезами крикнула Диана и схватила его за рукав. – Куда ты? Не уходи!
– Успокоюсь и вернусь. Пожалуйста, давай без слёз и без звонков. Если что-то вдруг случится, пришли сообщение, приеду, помогу, решу.
Глеб отцепил её руки и ушёл. Сев в машину, он сжимал и разжимал кулаки, ударить бы кого-нибудь сейчас… Ничего, он сейчас успокоит нервы бешеной ездой, а разобьётся, туда ему и дорога. Машина, взревев, дёрнула с места.
В день похорон, Глеб попросил Влада заехать за Максом, а сам поехал в зал прощания пораньше, ему хотелось побыть с Машей наедине последний раз. С момента прочтения её письма, ему так и не удалось поспать. Всю ночь он катался на машине, потом снял номер в гостинице, но уснуть не удавалось, он читал, перечитывал, вспоминал и пил. А сегодня уже похороны, и надо поддержать Макса, и придумать, почему он не хочет отдавать ему дневник Маши, и вида не подавать, что он знает то, чего не знает никто.
За деньги его пропустили к гробу до назначенного для прощания времени. Глеб сел на шаткую табуретку перед гробом и стал напряжённо всматриваться в её лицо, но не узнавал её. Болезнь, смерть, полностью изменили его, только яркие медные волосы были всё теми же. Глеб поймал себя на мысли, что первый раз он видит её лицо абсолютно спокойным, умиротворённым. Он погладил её волосы, на ощупь они были точно такие же, как и раньше, когда он любил зарываться в них.
– Прости меня, Рыжик, прости, я слепой эгоист, я никогда ничего не вижу, что происходит вокруг. Но я всегда любил тебя, пусть своеобразно, но по-другому я не умею, ты же знаешь. Прости, что я не услышал твой крик о помощи, прости, что не помог, прости, что женился на другой, а тебя только использовал. Огонёк мой, как же так…
Ему не хотелось верить, что перед ним лежит Маша, что никогда он больше не услышит её заразительного смеха, не будет следить за полётом волос, стрелянием серых озорных глаз, что эти губы никогда не буду шептать ему всякие пошлости, что никогда она не назовёт его «солнышко» или «котик», в её устах это так здорово звучало. Её горячее тело остыло, вулкан потух. Нет больше Машки. Но он уверен если бы какие-то силы смогли разбудить её сейчас, она бы вскочила и завалила его прямо тут, в гробу. Глеб горько улыбнулся от этих мыслей.
Дверь тихо приоткрылась, сотрудник попросил его заканчивать, пора было везти гроб в прощальный зал. Глеб снял со своего пальца кольцо и положил ей под сложенные ладони.
– Спи спокойно, огонёк, твой котик всегда с тобой.
И ему показалось, что она слегка улыбнулась.
Народу было совсем немного: Макс с сестрой, он, Влад и несколько человек из их прежней компании, и ещё пара каких-то хиппи. Макс обхватил гроб руками и ревел, прижавшись лбом к изголовью.
– Максим, вставай, её не вернёшь, – похлопал его по плечу Глеб.
Макс встал и припал к нему.
– Волк, как же так? И она, и Элла были такими молодыми.
– Это жизнь. Кто-то уходит, кто-то приходит. Нас тоже когда-нибудь не станет.
На кладбище Макс так же, как когда-то Глеб, кричал, пытался прыгнуть в могилу, но Глеб, Влад и сестра крепко держали его. Макс проклинал небеса, проклинал их за то, что они его не отпускают. Наконец, когда гробовщики стали закапывать могилу, Макс тяжело осел на землю и стал уже беззвучно плакать. Глеб почувствовал, как его пробирает озноб. Он вспоминал всё до мелочей: такой же мерзкий февраль, белый гроб, похожее кладбище, и он, царапающий землю. Всё повторяется, всё…
Они приехали в какой-то ресторан, чтоб помянуть её. По иронии судьбы за столом были только мужчины, ни одна женщина не посчитала нужным вспомнить Машу. Диане Глеб в жёстких выражениях запретил являться, у Аллы, естественно, не было никакого желания. Что ж, Маша жила одними мужчинами, подруг у неё не было. Они пили и молчали. Макс был весь погружён в своё горе. Владу было стыдно перед другом, но воспоминания о горячей Маше не оставляли его, он любил Аллу, но сам себе боялся признаться, что мечтал ещё оказаться в постели с рыжей бестией. Но вот её больше нет. И это безумие никогда не повториться.
А Глеб всё думал, что Макс так сильно любил Машку, но ничего не знал о её чувствах к другому. И теперь уже никогда не узнает, пусть помнит о ней только хорошее. Максу придётся ещё много выстрадать, он то знает, когда немного стихают первые приступы горя и боль утраты, начинается смертельная тоска, а она ещё хуже. И должно пройти очень много времени. И неизвестно, когда затянется эта рана.
