Лариса Тимофеева
Утопия о бессмертии. Книга первая. Знакомство
– Эльза, приятного аппетита.
– Благодарю, Лида.
Я наполнила свою тарелку и села, волнуясь в ожидании оценки.
– Ммм, – первым замычал Павел, – офигеть!
– Маленькая, твой борщ лучше Машиного! – тотчас поддержал Серёжа.
– Ооо! – закатила я глаза и рассмеялась.
К концу ужина Пашкина курносая физиономия излучала блаженство. С глубоким вздохом отставив наконец от себя тарелку, он заявил:
– А неслабый такой сочельник у нас получился! Я такой оливье готов помогать резать хоть каждый день.
– Нет, Павел, – покачал головой Сергей, – Маленькую на кухню лучше не пускать, обжорство вещь отвратительная. С завтрашнего утра начинаю бегать.
Собирая со стола посуду и посмеиваясь, я вклинилась в этот глубокомысленный обмен мнениями:
– Я не поняла, Серёжа, ты таки смирился с обжорством или же решил не пускать меня на кухню?
Эльза загружала посудомоечную машину, а я перекладывала несъеденное в контейнеры и отправляла в холодильник, когда в гостиной раздались нестройные аккорды гитары. «Кто это?.. – прислушиваясь к настройке инструмента, заволновалась я, – Паша или…» – я представила себе Серёжу с гитарой в руках. Освободив блюдо от остатков риса, я поставила его на стол и со словами: «Эльза, пойдём! Потом уберём!», поспешила в гостиную.
Едва я показалась на пороге, Серёжа поднял на меня взгляд и запел дворовую песню нашей юности:
А ты опять сегодня не пришла
А я так ждал, надеялся и верил…
Его баритон звучал печалью и любовью. Я опустилась прямо на пол и потеряла реальность. В мире существовали только аккорды гитары, звук его голоса и его глаза – влекущие и проникающие одновременно.
Я так хочу, чтоб ты была со мной,
Была со мной,
А в парк ушли последние трамваи…
Последний аккорд, не успела его крупная угловатая ладонь лечь на струны, как я взлетела и, пролетев гостиную, упала перед ним на коленки. Обхватила ладошками его лицо и прижалась к губам. Моя порыв застал его врасплох, горячо и немного невпопад он ответил на поцелуй, но тотчас отстранился и удержал меня за подбородок.
– Маленькая, мы не одни, – шепнул он чуть слышно.
Я кивнула, усмиряя свою пылкость, и примостилась подле него на полу. Он вновь запел, на этот раз песню Высоцкого:
Я не люблю фатального исхода.
От жизни никогда не устаю…
Благодаря этому маленькому концерту наш первый вечер в Дюссельдорфе стал незабываемым.
Приготовление еды я взяла на себя, и по утрам мы с Серёжей стали бегать в парке. На обратном пути мы обязательно останавливались у огромной, поросшей мхом осины и, прячась за её стволом, самозабвенно, как юнцы, целовались…
– Тётя, ты болеешь? – раздался совсем близко детский голосок.
Я подумала, что обращаются не ко мне, но глаза я открыла. Передо мной стоял тот самый мальчик, что врезался в меня, когда я шла по «накопителю».
– Почему ты решил, милый? – спросила я.
– Ты плачешь, – сказал мальчик и провёл по моей щеке пальцем. – Я тоже, когда болею, плачу. Хочешь, я тебя пожалею?
Я кивнула, и ребёнок потянулся ко мне ручками. Поддавшись навстречу, я прижала его к себе, усаживая на колени и мысленно заклиная: «Мальчик, милый, чуткий, не растеряй чуткости! Ты вырастешь, и счастье любящей тебя женщины во многом будет зависеть от твоего умения чувствовать её боль».
– С вами что-то случилось? – это с высоты своего роста спросил отец мальчика.
Присев перед нами на корточки, он участливо заглянул мне в лицо. Я улыбнулась и кивнула. Тогда он сел рядом, так же, как и я, привалился спиной к стене и предложил:
– Хотите, поговорим?
– А не о чём говорить. Я люблю, а он, кажется, нет. История предельно банальна.
– Вы не правы, – возразил мужчина, – любовь не бывает банальной.
Мальчик соскучился и покинул мои колени. Отец негромко попросил:
– Проша, не убегай далеко.
Ребёнок оглянулся и, раскинув руки, загудел, побежал по кругу, наклоняясь вправо-влево, изображая самолёт.
– Вы сказали «кажется», значит, не уверены? – вновь спросил мужчина.
– Уверена, – со вздохом ответила я и усмехнулась. – По-видимому, даже при очевидных фактах надеюсь на ошибку.
– Вы убежали.
– Как вы догадались?
– Не знаю. Мне кажется, вы из тех, кто прячется в убежище, чтобы зализать раны. Нет? – Улыбнувшись, он предложил: – Я знаю прекрасное убежище, где вас никто не найдёт. Отдохнёте, сил наберётесь. А там и решите, стоит бороться за свою любовь или не стоит. Ну? Называть номер телефона?
– А что за убежище?
– Деревянный домик на берегу озера, а кругом тайга. Летом ягоды, грибы. Любите собирать грибы?
– Люблю есть. А собирать, никогда не собирала. Вы там живёте?
– Не я, родители. Отец заболел и решил умереть вдали от цивилизации – кончить дни в единении с природой. Живёт уже восемь лет, а врачи прочили полгода. Мама помолодела, тоже про болячки забыла. Я на всё лето еду. Про́шу везу, он у нас за эту зиму дважды бронхитом переболел. Надумаете, встречу в аэропорту. За баловство не переживайте, – засмеялся он, – родители уверовали, у них строго.
– Староверы или старообрядцы?
– Знаете разницу?
– Не-ет. Знаю, что разница есть. Старообрядцы – это домострой, двуперстие вместо «бесовской» щепоти, крещение с полным троекратным погружением тела. А про староверов только и знаю, что без попов обходятся.
Я вытащила из кармана телефон и забила в память номер телефона мужчины.
– Я буду вас ждать, – сказал он.
– Спасибо. Здоровья вам и всем в вашей семье! Мой рейс. Посадку объявили.
Я встала, и он тоже поднялся.
– Лида, – подала я руку.
– Артём.
– Приятно познакомиться, Артём.
– Ты уходишь? – спросил вновь появившийся Проша и прижался к моей ноге.
Я опустилась перед ним на коленки и обняла.
– Да, милый, мне пора. Спасибо тебе. Больше не болей, обещаешь?
Артём подал мне рюкзак, я взяла его и пошла к выходу на посадку. Прежде чем ступить за порог стеклянных дверей, оглянулась – отец и сын смотрели мне вслед.
– Я обязательно позвоню вам! – крикнула я.
Стюард помог затолкать рюкзак на полку, поздоровавшись с соседями, я скользнула на своё место и отвернулась к иллюминатору, пряча набежавшие слёзы. «Почему незнакомый человек с первого взгляда чувствует моё эмоциональное состояние, а Серёжа нет? – вопрошала я себя, но формулировать ответ боялась. Сформулировать ответ, значило, подписать себе приговор, и я трусливо уцепилась за другую мысль: – Костя тоже не чувствовал. – А следом пришла ещё одна мысль: – Я с ним всё равно встречусь. Зачем откладывать?» – и я достала телефон, набрала текст и нажала на значок «Отправить». Женщина-соседка, вольготнее устраиваясь в кресле, толкнула меня локтем, не извинилась и локоть не убрала. Я отодвинулась и упёрлась плечом в стенку самолёта.
…Реорганизуя управление бизнесом, Серёжа каждый день уезжал из дома. А поскольку решение о том, где мы будем жить, было уже принято, я разбирала его вещи, отбирая те, что отправятся в Москву. Начала с самого верхнего уровня дома – с чердака, и среди разного хлама нашла два деревянных ящика. Тот, что поменьше, был жутко тяжёлым, и я позвала на помощь Павла.
– Ух, ёлки зелёные! – удивился он, лишь слегка приподняв угол ящика. – Что в нём? Золотые слитки хранятся? – Паша подёргал крышку ящика, но она не поддалась. – Маленькая, он закрыт.
– Спустить вниз сможешь? – спросила я.
– Спустить-то смогу, только надо ли?
Он понёс ящик вниз, а я открыла крышку второго ящика. Под слоем древесной стружки лежали старинные ёлочные игрушки из ваты.
Вечером я показала найденные сокровища Серёже.
– Кладоискатель ты мой, это же набор столового серебра! – обрадовался он тяжёлому ящику. – Я и забыл про него! Сейчас ключ найду! – он вышел в прихожую и, роясь в верхнем ящике комода, напомнил себе: – Надо и документы найти.
Найдя ключ, Сергей открыл замок, откинул крышку и произнёс:
– Смотри!
На чёрном бархате в специальных углублениях лежали потускневшие от времени рыбные вилки с фигурной ручкой, украшенной чернением. Двадцать четыре штуки.
– Нравится? – спросил Серёжа.
Я безмолвно кивнула. Он приподнял верхний короб, в углублениях следующего лежали десертные вилки и чайные ложки.
– И так до самого дна несколько слоёв, – уведомил Серёжа и опустил короб на место.
Ящик с игрушками его не обрадовал.
– Я купил их на блошином рынке лет десять назад, – припомнил он, – женщину пожалел. Холодно было, она посинела вся. – Он потрогал пальцем картонное ёлочное навершие и спросил: – Ты хочешь их забрать? Маленькая, зачем? Закажем авторские игрушки.
Я покачала головой.
– Послушай, Серёжа! Ящик изготовлен специально под игрушки – четыре слоя из ячеек разных размеров – под фигурки людей, под фигурки животных, отдельно под навершие, посмотри, как навершие хорошо ложится в свою ячейку. На ящике штамп, чернила въелись в структуру древесины, вот смотри, – один девять четыре два. На днище ящика есть ещё один чернильный след, не столь отчётливый, но вполне ясный – стилизованные крылья орла.
Серёжа перебрался из кресла ко мне на пол и стал осматривать ящик, а я продолжала:
– Среди игрушек нет ни одного ангелочка, я всё осмотрела. В ящике три пустые ячейки, можно, конечно, предположить, что утраченные игрушки и были ангелочками, но вряд ли. И ещё. На игрушках нет нацистской символики, зато вот здесь в углублении навершия есть другая символика, посмотри, – серп и молот.
– Посылка с оккупированной территории СССР? – предположил он.
– Да. Думаю, это подарок семье на Рождество от солдата вермахта. Ужас войны не в том, что взрослые мужи встретились на поле боя. Ужас войны в том, что с каждой стороны есть дети, и каждый из воинов воюет за лучшее детство своих детей, за лучшее будущее для них.
– А порождая и продолжая войну, создаёт угрозу для их жизни.
– Да.
– Маленькая, если игрушки имеют историческую ценность, придётся оформлять право на вывоз.
Игрушки действительно были сделаны в СССР в тридцатых годах прошлого века. Мы вернули их на родину без каких-либо проблем.
В Дюссельдорфе мне довелось ещё раз встретиться с Николаем.
Утро в тот день выдалось особенно промозглым. Унылое серое небо, казалось, навсегда утратившее и свою синеву, и золото светила, предвещало такой же промозглый день.
– Сегодня разберу твой гардероб, – сообщила я Серёже, провожая его к машине.
– Маленькая, не трать время, – поморщился он, – сложи в мешки, Павел вернётся и вывезет. – Заметив, что я передёрнула плечами, он наскоро поцеловал меня и, не позволяя выйти за калитку, развернул и легонько подтолкнул в спину. – Иди в дом.
На крыльце я оглянулась. Закрывая ворота, Паша отдал приказ:
– Не скучать!
Он в этот день сопровождал Сергея, и я и Эльза остались в доме одни.
Скучать нам не пришлось. Часа за два я освободила гардеробный шкаф почти до девственной пустоты, в то время как Эльза складывала одежду в мешки. Вдруг снаружи раздался странный грохот.
– Слышишь? – спросила я, поднимая голову и прислушиваясь. – Ворота громыхнули?
Грохот повторился. Я повесила пустые плечики в шкаф и направилась к двери.
– Лида, ты куда? – вскрикнула Эльза, глаза её и без того круглые расширились от страха. – Надо полицию вызвать! – бросив мешок, она схватила с комода телефон.
– Подожди! Надо посмотреть, что там.
– Полиция приедет и посмотрит!
Я вернулась, выхватила у неё телефон и прервала вызов, но телефон тотчас зазвенел встречным вызовом.
– Ответь, – велела я, возвращая ей телефон, – скажи, что ошиблась. Эльза, сделай, как я говорю. Пожалуйста. Я тебе потом всё объясню.
Ворота вновь громыхнули. Глядя на меня, Эльза ответила на вызов, а я кивнула ей и вышла. «На такой грохот полиция и без нашего вызова приедет», – подумала я, выходя из дома. Били по одной половинке ворот, та сотрясалась и в свою очередь била по другой половинке.
– Кто там? – крикнула я.
За воротами молчали, но и бить в створку перестали. Я повторила:
– Кто там?
– А-а-а… это ты? – раздался мужской голос. – Как тебя? Маленькая? Открывай! – Послышался пьяный смех, человек опять ударил по воротам и сообщил: – Это я в гости пришёл!
Я открыла калитку. Опираясь ладошками на створку ворот, на меня смотрел Николай.
– Ха-ха-ха… не ждала? А я вот он! – зашёлся он в новом приступе смеха. – Ха-ха-ха… думала, больше не встретимся? Ха-ха-ха… ик, – захлебнувшись смехом, Николай начал икать. – Дружок мой все дела… ик… со мной закрыл, а я… ик… не обиделся… пришёл с Новым старым… ик… поздравить! Не-ет… – он оторвал ладошку от ворот и хотел помахать указательным пальцем передо мной, но, потеряв равновесие, упал на колени и дальше, продолжая заваливаться, упал бы и вовсе набок, но удержал себя – плюхнув ладошкой по луже, оперся на неё. – Видишь, как? Ха-ха-ха… в ногах твоих… ха-ха… валяюсь…
– Входи, Николай, – пригласила я.
– У-у-у… ты-ы-ы всё, – внезапно рассердился он, – я видел, как ты пальчиками по щеке… Нашёптывала! А он дышит…
Заваливаясь то направо, то налево, Николай на четвереньках прополз мимо меня в калитку. Эльза, выбежавшая из дома, держа швабру наперевес, изумлённо уставилась на гостя и попятилась, брезгливо отступая с его пути.
Я внимательно оглядела улицу и окна домов напротив и захлопнула калитку.
– Эльза, простудишься! Иди оденься! – велела я, но она не отреагировала, продолжая пятиться перед Николаем.
Тот дополз до крыльца, сел на ступеньку, прислонил голову к перилам и, пуская пузыри носом, заплакал:
– Все вы… с*ки все… Ирка с*ка… тоже… не нужен без… без дружка… с*ка… все с*ки…
– Эльза, – я тронула её за плечо, – Эльза, я прошу, иди оденься!
Она с трудом оторвала взгляд от Николая и кивнула. Я повторила с паузами между слов:
– Иди в дом и надень пальто.
Она опять кивнула и, сторонясь Николая, поднялась на крыльцо.
– …всё… всё хочет себе… с-с*ка… а я?.. – продолжал тот плакать.
– Николай, надо подняться в дом. Холодно, – сказала я.
Не слыша меня, он прижал грязную ладошку к лицу и, вытирая слёзы, размазал по щекам грязь.
– …когда обидел, уцепилась… с-с*ка… С*ка-а-а!.. никогда меня… никогда… дрянь!
Вернулась Эльза, на этот раз без швабры и в пальто.
– Надо как-то втащить его в дом, – сказала я, – он промок, простудится.
Я поднялась на ступеньку и сделала попытку взять Николая под мышку. Дёрнувшись от меня, он стукнулся головой о перила и заорал:
– Не трогай, ты-ы-ы! – вновь вернулся на четвереньки и, медленно преодолев три ступеньки крыльца, вполз в распахнутую Эльзой дверь, продолжая бубнить под нос: – Гладит… будто никого… он носом… как зверь… дышит… у-у-у, с*ки… – привалившись спиной к тумбе для обуви, он наконец затих.
Я захлопнула дверь и во второй раз с облегчением выдохнула.
– Спасибо, Эльза! Пойду налью ему горячего чаю.
– Лида, что мы с ним будем делать? – шёпотом спросила Эльза, заходя на кухню вслед за мной.
– У тебя телефон Павла есть? Сделай вызов, пожалуйста. Сама тоже чаю выпей, согрейся!
Я налила в кружку заварку, добавила из термопота кипяток и вернулась в прихожую. Николай сидел, тупо уставившись перед собой.
– Будешь? – присела я перед ним и подала кружку.
– Лида! Паша… – выбежала из кухни Эльза, протягивая мне телефон.
– Не лезь… ты-ы-ы! – в ту же секунду взревел Николай и, отмахиваясь от меня, мазнул рукой по кружке.
– Лида! – взвизгнула Эльза.
К счастью, я успела отдёрнуть руку, плеснув горячим чаем всего лишь на пол.
– Что у вас там? Кто это? – вопрошал тем временем в трубке Паша. – Эльза… Эльза…
– Паша, это я, – наконец приложила я телефон к уху, – прости, что беспокою…
– Что случилось?
– Николай. Пьяный. Не знаю, что делать.
– Сейчас приеду!
Серёжа приехал вместе с Павлом. Вдвоём они разули Николая, сняли с него мокрое и грязное пальто, того же состояния джинсы и уволокли в цокольный этаж дома. Я ушла подобрать для гостя чистую одежду и, возвращаясь, услышала учиняемый на кухне самый настоящий допрос.
– Я не понял… вы услышали грохот. Почему ты не вызвала полицию? Зачем надо было открывать ворота и впускать его в дом?
– Я… испугалась.
– Так испугалась, что не смогла вызвать полицию?
– Это я попросила Эльзу не вызывать полицию, – вмешалась я и, когда Павел повернулся ко мне с недовольным видом, подала ему одежду для Николая. – Отнеси.
Он прищурился и спросил:
– А почему ты попросила не вызывать полицию?
– Паша, отнеси одежду, – повторила я устало, – вернёшься, я всё объясню.
Косясь на меня обличающим взглядом, Паша вышел из кухни, а я подошла и обняла Эльзу.
– Спасибо!
Она застыла под моими руками, словно окаменела. «Ох! – охнула я про себя. – Отогревать тебя надо, девочка! Закрытая, не умеющая принять ласку, такой и я когда-то была». Негнущаяся Эльза неловко переступила с ноги на ногу и, дабы хоть как-то ответить на мои объятия, положила холодную ладонь на моё предплечье.
– Спасибо, что без вопросов выполнила мою просьбу, – ещё раз поблагодарила я и, хохотнув, добавила: – И всё же, Эльза, выпей наконец чаю. Рука у тебя, что ледышка.
Эльза действительно стала мне подругой. У нас не было многочасовых разговоров по поводу прошлого друг друга. Ни она, ни я не пытали друг друга по поводу переживаний в настоящем. Отношения с ней стали первыми эмоционально комфортными отношениями в моей жизни. Отношения, что не предполагают обязательств со стороны друга, но предлагают себя.
– Поедешь с нами в Москву? – спросила я, когда мы вернулись в спальню закончить брошенное с появлением Николая дело.
– Нет. Зачем?
– Не хочу с тобой расставаться. Ты у Серёжи сколько лет работаешь?
Она подумала и ответила:
– Девять. В этом году будет десять. Я осенью пришла.
– Будешь искать работу у других людей?
Ответ мне услышать не довелось.
– Маленькая! – позвал Паша, и я высунулась из дверей спальни.
Спальню и прохожую разделяла ещё одна небольшая комната, выполняющая роль кабинета, и Паша вежливо остался на входе в кабинет.
– Иди сюда! – махнула я рукой, и когда он вошёл в спальню, спросила: – Ты какой размер носишь? Я отложила несколько Серёжиных костюмов, может, возьмёшь? Они новые, видишь, даже ярлыки не оторваны!
Павел был приблизительно того же роста, что и Серёжа, но тяжелее его и плотнее. Ни слова не говоря, он надел поданный мною пиджак, пошевелил плечами и направился к зеркалу, придирчиво осмотрел себя и, заметив наше восхищение, расплылся в довольной улыбке.
– Ну вот и славно! – одобрила я. – Забирай всю эту кучу.
Так и не сказав, зачем пришёл, Паша собрал костюмы в охапку и отправился в свою спальню.
– Я бы хотела, чтобы ты жила и работала в нашем доме, – вернулась я к разговору с Эльзой. – Серёжа не просто привык к тебе, ты стала для него близким человеком. Подумай, Эльза, время есть, в Москву мы возвращаемся к весне.
– Я же готовить не умею, – улыбнувшись, напомнила Эльза.
– И не надо! Готовить есть кому. Ты умеешь содержать дом в чистоте. Я в этом доме с пылью встретилась только однажды.
Она тотчас вскинула на меня вопрошающий взгляд.
– На чердаке, – поспешила я пояснить и добавила: – Бельё у тебя хорошо выстирано и пахнет свежестью, потому что сушишь его не в машине, а на улице. Ну вот, кажется, закончили, – осмотрелась я по сторонам, – Паша освободится, вынесет это всё. Спасибо за помощь, Эльза! Без тебя я бы так скоро не управилась.
Эльза не ответила, она смотрела поверх моей головы. Я оглянулась – мрачно разглядывая расставленные на полу мешки, в дверях стоял Серёжа. Эльза бочком прошмыгнула мимо него.
– Устал? – спросила я, подошла и, встав на цыпочки, прижалась к нему всем телом.
Он привычно опустился лицом в мои волосы. Едва касаясь кожи, я погладила его по щеке.
– Пойдём в парк погуляем, – предложил он.
– Пойдём. Сейчас оденусь.
Всю дорогу, пока мы шли до парка, Серёжа молчал. Оказавшись между деревьев, выдавил сквозь зубы всего одну фразу:
– Противно, а вышвырнуть вон, рука не поднимается.
Парк трудно было назвать парком в нашем понимании этого слова. Скорее, это был лес, вольно растущий прямо в городе. Могучие деревья, преимущественно осины, переплелись ветвями так, что создали полог, дающий полное ощущение отсутствия неба над головой. Стволы их были облеплены мхом и темнели влажной корой там, где мох отлепился и свисал, болтаясь на ветру зелёным флагом. Поваленные и валяющиеся тут и там сухие стволы и ветки довершали мрачную картину запустения, и только лучики солнца могли бы разрушить это ощущение, уничтожить несвежий запах сырости, но солнца не было.
Мы шли по дорожкам, густо покрытым прошлогодней листвой, где-то шуршащей под ногами, где-то мягко пружинившей, а то и чмокающей влагой.
– Ирина подала на развод, – прервал наконец молчание Сергей, – Николай боится, что останется ни с чем.
– Что так?
– Ирина – владелица состояния. Я передал бизнес ему, он передал бизнес ей. Зачем, я не интересовался. Инвестиционные портфели у них совместного владения, за них она и собирается судиться. Николай, говорит, она бы не стала этого делать, если бы я продолжал управлять их финансами. – Серёжа помолчал и прибавил: – Плохо они жили, зачем-то создавали видимость, что счастливы. Ты не замёрзла?
Я покачала головой.
– Почему ты его впустила?
– Он слишком громко стучал.
– Стучал в ворота?
– Да. Эльза хотела вызвать полицию, я не позволила. – Я хохотнула и добавила: – Хорошая она! Побежала за мной к воротам, одеться забыла, зато швабру прихватила.
– Швабру? – рассмеялся Сергей. – Обороняться? – Он остановился, приподнял моё лицо к себе и спросил: – Испугалась?
– Нет.
Я потянулась к его рту, и словно теплом повеяло – промозглость ушла, и парк стал хорош, замечательно хорош своей безлюдностью!
Прогуливаясь, Серёжа постепенно оживал, припоминая приятные события из общего – своего и Николая – прошлого.
– Ночью, часа в четыре звонит и в трубку орёт: «Ирка рожает!» – вспоминал он с улыбкой. – Я говорю: «Здорово! Поздравляю!» «Ты дурак? – вопит, – Ирка рожает! Что мне делать?» Я спросонья ничего понять не могу, спрашиваю: «Как что делать? Ты где?» Он: «Дома! Дома я! Ирке больно! Кричит она!» Спрашиваю: «Неотложку вызвал?» «Трубку не берут! Спят с*ки!» Вызвал я неотложку на их адрес, сам бегом за руль, благо машина во дворе стояла. Заезжаю в их двор, карета скорой помощи отъезжает. Разворачиваюсь, чтобы следом ехать, смотрю, Николай бежит, руками машет. Взлохмаченный, руки трясутся, осень, а он в майке, в шортах, в чём дома был, в том и в роддом отправился. «Ты чё так долго ехал?» – орёт.
Сергей остановился и, глядя в сторону, тихо проговорил:
– Я этому его страху тогда позавидовал.
Я лишь охнула, заметалась мыслями, стремительно погружаясь в омут вины, и взмолилась: «Господи, помоги! Помоги зачать деток, чтобы он мог пережить волнения отцовства!» Будто почувствовав моё смятение, Серёжа крепко прижал меня к себе. Я сопела носом в его куртку и постепенно успокаивалась. А он мыслями продолжал пребывать с Николаем и его женой:
– Я думал, они счастливы. Они, как встретились, так уже и не расставались.
– Кто она, его жена? – спросила я, и мы вновь пошли по дорожке.
– Я с ней познакомился в клубе, приблизительно за год до их встречи. Она была с компанией, я обратил внимание, все веселятся, а она особняком, словно сторонится общего веселья. Пригласил на танец, по коктейлю выпили, поболтали. Она сказала, что родом из Питера, сказала, что ненавидит свою работу, что компания – это её сослуживцы, и она ещё не успела с ними подружиться. Пожаловалась, что чувствует себя одинокой в Москве. Потом я отвёз её домой. Она пригласила подняться в квартиру, я отказался. Мне через три часа лететь в Стамбул надо было. Знаешь, у неё тогда взгляд такой был… словно я оскорбил её отказом. В следующий раз мы встретились в том же клубе. Случайно или не случайно, я теперь уже не знаю. На этот раз я был не один, втроём мы были – я, Николай и ещё один человек – известный юрист. Мы обсуждали вопрос о перспективах судебной тяжбы за принадлежавшее нам помещение.
Серёжа наклонился к валявшейся на дорожке ветке, поднял её и отбросил в сторону. Потёр руки в перчатках друг о дружку и вновь взял меня за руку.
– Николай всегда хотел заниматься продовольствием, и это был наш первый опыт – торговая точка в очень хорошем месте. Магазин уже вернул вложения в ремонт, вернул затраты на оборудование и грозил неплохой прибылью, но помещение понадобилось другому человеку. Нам предложили приличную компенсацию. Я знал, что за спиной человека маячит административный ресурс и лучше уступить, а Николай упёрся.
– Если помещение принадлежало вам, то какие могут быть основания для иска?
– Да какие угодно! – усмехнулся Серёжа. – Например, можно оспорить законность сделки купли-продажи или законность приватизации помещения, некогда бывшего собственностью муниципалитета. Суды – дело не быстрое, до разрешения тяжбы на оспариваемое имущество наложат арест. Мороки много, а результат… В разгар обсуждения подошла Ирина и закрыла мне глаза ладошками. Хохочет за спиной, требует имя своё назвать! Нелепейшая ситуация! – Серёжа покачал головой. – Я с трудом отлепил её пальцы от лица. Она ничуть не смутилась и без приглашения уселась на свободный стул. Юрист свернул встречу. Я пошёл его проводить, извинения принёс. Уже уходя, он всё же вернулся ко мне и дал совет: «Молодой человек, не знаю, зачем я вам это говорю, но… научитесь разделять дело и развлечения!» Предупредил, что суд мы вряд ли выиграем и надо брать отступные, пока дают. Распрощался и ушёл. Я вернулся к столику, а Николаю уже не до юридических споров – все глаза проглядел на Ирину. Когда представлял их друг другу, вдруг понял, что имени её не помню. Она пальчиком погрозила и засмеялась, а взгляд был тот же, что и в первую встречу. Получилось, что я опять её то ли унизил, то ли оскорбил. Из бара они ушли вместе и через полгода расписались. – Сергей остановился и позвал: – Иди сюда! – он расстегнул свою куртку и стянул с моих рук перчатки. – Толкай ладошки под мышки. Ручки отогреются, пойдём домой. – Запахнул на мне полы своей куртки, обнял меня и продолжал: – Ирина объявила о разводе в тот же вечер, как Николай вернулся из Чехии и рассказал, что случилось в клубе. Сказала, что поскольку Николай дружка лишился, а в бизнесе ничего из себя не представляет, то смотреть, как он разваливает дело, она не собирается и поэтому сама будет управлять бизнесом. Ну а позже, когда узнала, что я отказался от управления их финансами, объявила, что намерена с ним судиться.
– И что же хочет Николай?
– Просит помочь.
– Неужели вернуть всё на свои места? – язвительно вопросила я.
Сергей отклонился назад, взглянул на меня и, усмехнувшись, ответил:
– Николай просит порекомендовать хорошего юриста, уверен, что как только Ирина узнает, что юрист от меня, то судиться не станет и согласится на его условия. Дай и губки, погрею…
Вспоминая поцелуй, я неосторожно всхлипнула и от этого звука пришла в себя. Медленно выдохнула из себя воздух и так же медленно вдохнула. «Нет, так нельзя! Нельзя мне вспоминать наши поцелуи!» Тут и соседка заторопилась из кресла и отвлекла от небезопасных воспоминаний – протискивая большое тело между креслами, она нависла над впередисидящим человеком, и откуда тотчас донёсся возмущённый вопль:
– А можно повежливее?
Дама, нимало не обратив на вопль внимания, заспешила в хвост самолёта.
– Корова! – понеслось ей вслед из милого, ещё полудетского ротика.
На место соседки пересел щупленький подросток в очках. Я с благодарностью ему улыбнулась и, потирая замёрзшее плечо, отодвинулась от стенки самолёта.
…Николай проснулся вечером часов в девять, хмурясь и пряча глаза, принёс извинения, на моё предложение поужинать ответил отказом, но согласился выпить кофе. Эльза уже ушла домой, поэтому Серёжа сам взялся варить кофе, и я оставила их на кухне вдвоём.
Уютно забравшись с ногами в кресло в гостиной, я решила пошарить в поисковике и отметить для себя те музеи и театры, которые хотела бы посетить в Париже. Паша смотрел хоккей по телевизору и, приглушив звук, спросил:
– Что у них произошло, не знаешь?
– Знаю, – ответила я.
Не дождавшись продолжения, он недовольно засопел и переспросил:
– И что?
– Паша, вопрос не по адресу, задай его Серёже.
– Понял. А на вопрос, почему ты запретила Эльзе вызвать полицию, ответишь?
– Причин несколько. Николай – иностранец. Николай – русский иностранец. Он был пьян. Он устроил дебош. Его ждали крупные неприятности, вызови мы полицию. А поскольку Николай знакомый Серёжи, а Серёжа тоже иностранец и тоже русский, то неприятности могли коснуться и Серёжи.
– А если бы он ударил тебя? Пьяный за себя не отвечает, к тому же, как я понял, он не испытывает к тебе трепетных чувств.
Я равнодушно пожала плечами, а Паша прищурил глаза, смерил меня взглядом и спросил:
– Кто ты? Не успела появиться, как рассорила многолетних друзей. Маше чем-то насолила. Чем ты Машу обидела, а, Маленькая?
– Так опять вопрос не по адресу, Паша! – рассмеялась я. – Ты бы у Маши и спросил.
– А я и спрошу! – пригрозил он.
Я опять засмеялась, а он взял телефон и, косясь на меня сверкающим глазом, вышел из гостиной.
Не знаю, что Паше наговорила Маша, или, быть может, Серёжа ответил на его вопросы, но через неделю, к моменту неожиданной для меня поездки в Альпы, Паша не просто перестал коситься на меня, он принёс шутливую присягу, поклявшись отныне и во веки веков мне служить.
– Сергей Михалыч, ты не обижайся, я тебе очень благодарен, но теперь я служу Маленькой! – заявил он и, взъерошив волосы мясистой пятернёй, нагловато ухмыльнулся.
И лукавые глаза, и курносый нос с неизвестно откуда взявшимися среди серости зимы конопушками, да и вся его белобрысая физиономия вместе с этой защитной ухмылкой были очень симпатичны. Я рассмеялась и вслед за ним ещё раз взъерошила его волосы.
– Маленькая, я не понял, ты выразила согласие или отказала мне? – спросил он.
Я наклонилась, поцеловала его в щёку и заглянула в глаза.
– Теперь стало понятнее, Паша?
Лицо его преобразилось – взгляд на миг сделался растерянным, а губы растянулись в глуповатую улыбку, обнаружив беззащитность детдомовского подростка перед лаской. В следующую секунду он вновь нагловато ухмыльнулся, ткнул пальцем себе в другую щёку и потребовал:
– Давай ещё вот сюда – для симметрии, а то вдруг окривею.
Едва договорив, он испугался своей просьбы, вновь на миг обнаружив в себе подростка.
Я поцеловала в указанное место.
– Ну вот! – расплылся он в улыбке. – Теперь и не окривею, и всё понятно стало!
Назавтра Паша пожаловался, что начал набирать вес, и стал бегать по утрам вместе с нами. Бежал всегда позади, на некотором расстоянии от нас.
В первое же утро Серёжа шутливо проворчал:
– Перевербовала парня? Видишь, как службу несёт? И как теперь целоваться будем?
А потом мы улетели в Австрию, в милую деревушку под названием Лех.
Там я провела самые счастливые пять дней в моей жизни!
Неспешно начиная день, мы подолгу оставались в кровати, перешёптываясь и целуясь, занимались сексом, пока Серёжа не отправлял меня в ванную. После позднего завтрака шли кататься на лыжах, и уже на третий день Серёжа разрешил мне спуск по трассе повышенной сложности. Пресытившись катанием, мы отправлялись в спа-комплекс, а после переодевались и шли на ужин в ресторан с «живой» музыкой, где обязательно танцевали. Часов в десять вечера, соскучившись друг по другу, мы возвращались в апартаменты…
