Игорь Сотников
Палиндром
– А теперь-то что? – спрашивает его Мистер президент. И понятно, что тот и не собирается отвечать, мол, раз ты здесь самый важный, то тебе и отвечать на свои же вопросы. И Мистер президент ничего не может поделать и сам себе за него отвечает. – А, сомнениями терзаешься на мой счёт. Достоин ли я занимаемой должности и полностью ли отдаюсь своей работе. – Тут Мистер президент хотел так убедить кулаком в нос этого наглеца, посмевшего на его счёт выражать такие сомнения, но ему вдруг на глаза попала всё та же стеклянная дверь, через которую этот тип мог получить компрометирующую его информацию – он там предстал, не как человек, всегда исполняющий свои обещания перед тем, кому он их дал, а всё как раз наоборот, человеком находчивым на отговорки и отсрочки по своим обязательствам – и это всё кардинально меняет.
И Мистер президент теперь краснеет не только от перевозбуждения, но и плюс к этому добавляется и его волнение по другому счёту, касающегося только его и этого наглеца. – А вот это ты видел. – Сунув этому мужику под нос фигу, таким способом решил образумить его Мистер президент. – Ничего ты не видел и точка. – На этом Мистер президент хотел бы закончить с этим мужиком, но уж как-то всё легко с этим мужиком разрешилось, а это подозрительно. И Мистер президент, пристально посмотрев ему глаза в глаза, пришёл к новому решению – посмотреть на картину с её задника.
Что, в общем-то, Мистер президент уже давно хотел сделать, да всё руки не доходили. Правда, его конечной целью в этом его желании заглянуть с обратной стороны на картину, было не обнаружение там каких-то скрытых от него причин ненавидеть этого мужика с косым взглядом – закреплённых на картине прослушивающих жучков – а ему уже давно хотелось поставить его лицом к стенке.
– Что б глаза мои его больше не видели. – Побудил себя к действию Мистер президент. – Пусть так постоит и хорошенько подумает над тем, как нужно смотреть на президентов. – Подойдя к картине, Мистер президент от этих своих мыслей даже повеселел. А как только он представил, какая метаморфоза произойдёт с лицом этого слишком много о себе думающего мужика, – он там извёсткой обчихается и стенной прохладой в насморке изойдёт, – и какой произведёт фурор его новый прибитый вид на всех тех, кто его раньше видел при своём дерзком взгляде на президентов, особенно на первую леди, которая вначале изойдётся в жалости к этому мужику, а затем в восхищении перед ним, то у него отпали последние причины и сомнения не делать этого (речь идёт о лени матушке).
И только Мистер президент протягивает руки к рамке картины, чтобы её приподнять и снять с того, на чём она там крепится, как вдруг, к его полной неожиданности, в нарушении всех правил этикета и приличий, в дверь его апартаментов берут и стучатся. Что неслыханно и возмутительно слышать в такой поздний час, когда и у президентов бывает случаются, не касающиеся работы желания.
И само собой Мистер президент удивился и растерялся, застыв в одном положении, с руками на рамке картины, где он сам был обращён лицом в сторону дверей. И Мистер президент, сам не понимая, как так случилось, взял и спросил эту дверь: Кто там?
Что служит для стучавшего сигналом для входа, а не как натуры не дальновидные могли бы подумать, для ответа, да, мол, это я. И что спрашивается, должен делать после такого ответа Мистер президент, даже если ему с первого раза становится понятно, кто этот Я – это глава разведывательного управления Гилмор, который если уж привяжется, то не отстанет. А такого не пусти к себе на порог, то он начнёт не просто задаваться лишними вопросами: «Почему, да как?», – а, пожалуй, ещё и попытается пригреть своё ухо, приложившись к двери. А стоящая у дверей охрана ему ничего против не скажет, у него для них есть неоспоримые аргументы. – Это я вас сюда поставил. А меня сюда уже поставил сам президент. Для которого я, вторые уши.
И хорошо, что это оказался не Гилмор, а сэр Рейнджер, который, возможно, из-за своего старческого слабоумия, а может по причине того, что они сегодня уже виделись с президентом, даже не здоровается при входе, а лезет под руку президенту со своими замечаниями. – Снимать собственноручно президентов, нехорошая примета для снявших их. – Зайдя внутрь, сказал сэр Рейнджер.
– И к чему она приводит? – С напускной бравадой спросил Мистер президент.
– Как минимум к импичменту. – Как о самых простых вещах говорит сэр Рейнджер. Отчего Мистера президента нервно одёргивает от портрета этого не просто мужика с косым взглядом, а как оказывается, его собрата, тоже президента. – Вот почему я его сразу не поставил лицом к стенке, а из последних сил терпел. Интуиция не давала мне совершить такое преступление к своему практически собрату. – Рассудив про себя, уже с других позиций посмотрел на этого мужи… тьфу, президента, Мистер президент. Правда новый взгляд мало что изменил, и этот президент по прежнему виделся Мистеру президенту мужиком с косым взглядом на него.
– А всё потому, что сколько бы ты не рядился в президентские одёжки, если ты был мужиком, то им и останешься. А если был бабой, то …А к чему это я? – удивился Мистер президент тому, как он далеко зашёл в своём рассуждении. Тогда как сейчас для этого не время и нужно спросить этого запоздалого сэра Рейнджера, какого он ещё не спит.
– Хотя так спрашивать не стоит. – Посмотрев на сэра Рейнджера, решил Мистер президент. – У него тысяча настоящих причин для этого и много больше надуманных. И если он их сейчас начнёт озвучивать, то я вначале засну во время их перечисления, а затем, сидя на брифинге и не вспомню, когда проснулся и спал ли вообще. – Подведя итог своему размышлению, Мистер президент обращается к молча ожидающему от него вопросов, сэру Рейнджеру.
– Вы только за этим ко мне пришли? – с долей язвительности спрашивает его Мистер президент. И на такой вопрос, да ещё заданный таким тоном, как правило, следует отрицательный ответ, но сэр Рейнджер сегодня видимо решил окончательно удивить президента, если его качание из стороны в сторону головой, означает не отрицание, а нагнетание итак тревожной обстановки, которая складывается вокруг президентства президента. Где даже он сам, опрометчиво, против себя действует.
– Я по поводу того самого списка. – Тревожным голосом, соблюдая секретность, многозначительно сказал сэр Рейнджер. Ну а Мистер президент так сразу и не понял, о каком списке идёт речь, ведь у него на день по десятку списков для утверждения ложиться на стол – от санкционных, до поощрительных, в полёт на Марс. Правда он вслух это не высказывает, а упорно смотрит в ответ на сэра Рейнджера, взывая к его пониманию. И сэр Рейнджер, на своём долгом веку достаточно повидавший всех видов президентов, от прямо всё, как техасский сапог понимающих, до прямо-таки требующих понимания от своих партнёров, сообразно пониманию понимания Мистера президента, пальцем руки легонько постукивает себя в области груди, где находится внутренний карман и одними губами произносит знакомое слово: Записная книжка президента.
– Ах, вот о каком списке идёт речь! – пристукнув себя ладошкой по лбу, обрадовался Мистер президент. Но только он рано обрадовался и совсем не радостное лицо сэра Рейнджера говорит, конечно, не о том, что оно по-другому не может и ему в этой жизни осталась одна радость, видеть, как совсем не радуются его противники (и об этом тоже), а о том, что в этой новости нет ничего такого, что могло бы вызвать улыбку.
– К столу. Там всё скажите. – Сказал Мистер президент, кивнув в сторону боковой двери, ведущей в одну из комнат непонятного предназначения – Мистер президент из-за своей занятости, ещё с ней не определился. А так как он всегда сам принимал во всём решения и в том числе, под что приспособить ту или иную вещь и в том числе эту комнату, то как бы за ней не были закреплены свои обязанности, например, быть столовой. И пока он сам это не утвердит за ней, то это помещение будет хоть чем, но только не столовой.
– Я слушаю. – Сказал мистер президент, когда сэр Рейнджер сел на кресло напротив него за журнальным столом. – Будет переговорной и курительной в одном лице. – Чуть ранее обозначил предназначение этой комнаты Мистер президент. И хотя он с некоторых избирательных пор был приверженцем здорового образа жизни, всё же для такого важного дела, он готов был раскурить трубку мира.
Ну а сэр Рейнджер, этот старый лис, чтобы придать веса своей новости, начинает поправлять себя, ёрзая на кресле, собираться в складках лица, для чего он использует руки, которыми он действует волнительно, начиная от щёк, заканчивая подбородком. И только после того как он покашливанием поправил свой голос, он в самом тревожном виде подносит на рассмотрение Мистером президента принесённую им новость.
– Тут выяснились некоторые ранее неизвестные подробности насчёт одного лица из нашего списка. – Сказал сэр Рейнджер, и как ни раз с ним в таких случаях бывает, он не делает ни для кого никаких исключений, в том числе и для президента – он начинает кульминировать возникшую паузу, непомерно затягивая её. И если бы не огромная заинтересованность слушателя в его информации, то сэру Рейнджеру уже давно бы так затянули на его шее галстук, а затем поставили его в этой паузе на край вдыхаемости, что он бы наконец-то понял, чем чревато затягивание таких разговоров.
Ну а Мистер президент, хоть и умеет ждать, да хоть до второго срока, всё же уже поздно, и с утра его появления на людях ждёт вся страна. И он не может её разочаровывать своим не выспавшимся и примятым видом, – а врать, объясняя свой такой вид думами о благосостоянии своего народа, он никогда не посмеет, – и он поторапливает сэра Рейнджера очень покосившимся видом своего лица. И если бы сейчас Мистер президент себя видел, то он впал бы в осадок, от той своей поразительной не отличимости от того мужика-президента с портрета.
– Трудно объяснить, почему этот факт из его биографии был не замечен, – хотя, возможно, потому, что он был у всех на виду, – но это уже не важно. – Сказал сэр Рейнджер, и могло показаться, что он опять берётся за своё, за долгие паузы, но как показывает его наклонное движение вперёд, в сторону президента, это не так. И как только сэр Рейнджер наклонился к президенту, то он неожиданно для последнего, спрашивает. – А вы знаете, какая настоящая фамилия у нашего фигуранта дела?
И судя по стоящему на лице президента недоумению, то он не только не знает, но даже и не догадывается об этом и ещё о много о чём другом. Как, например, о том, о ком вообще идёт речь. Ведь как он помнит, а память ему в отличие от сэра Рейнджера, у которого для этого есть все предпосылки, пока что не изменяет (то, что он иногда ударяется головой о невысокие потолки и об крышки столов, не считается), то ни чьи имена не назывались, а косвенные указания сэра Рейнджера на личность упомянутого им лица, при его-то склонности к конспирологическим злоупотреблениям, мало вносят ясности.
Что не проходит мимо понимания сэром Рейнджером, и он решает внести небольшую ясность насчёт этого вскользь упомянутого лица. И, конечно, эта ясность вносится так, как это умеет делать сэр Рейнджер – туманно и околично. – Я имею в виду того, кто номинально стоит первым, сразу же за первым лицом государства и кто возглавляет этот список. – И Мистер президент сумел догадаться о ком идёт речь. Правда, он в таких случаях не всегда умеет сдерживаться и поэтому к досаде сэра Рейнджера выдал вслух, что надумал.
– Шиллинг что ли? – больше утверждающе, чем вопросительно, сказал Мистер президент. Но сэр Рейнджер из любого положения найдёт выход, и он удивлённо спохватывается в ответ. – Где? – Мистер президент же, поражённый находчивостью сэра Рейнджера, удовлетворённо покачивает головой и, сунув ему в руку больше чем шиллинг, возвращает его к предмету их разговора.
– И какая? – спрашивает его Мистер президент.
– Какая? – переспросил сэр Рейнджер, усмехнувшись над наивностью президента, которому бы не мешало уже догадаться. Что, конечно, уж слишком, но Мистер президент ничего не может поделать – у сэра Рейнджера на любые случаи своего поведения и жизни бесчисленное количество отговорок, – один универсальный склероз чего стоит, – что он только что и продемонстрировал. При этом сэр Рейнджер не затягивает свой ответ, что уже хорошо.
– Фунт. – Одновременно из всех своих и около из под – лобья, глубин себя, стола – низким голосом произносит сэр Рейнджер. Что вкупе с его сообщением действует на президента впечатляюще – Мистер президент на мгновение потерял дар речи и живости в лице.
– Что это значит? – изменившимся до неузнаваемости голосом прохрипел Мистер президент (когда речь теряет дар, то она только на хрип и способна). Но сэр Рейнджер в своём репертуаре (у него дар-то не пропал). – А вы подумайте. – Дерзит в ответ сэр Рейнджер, прямо намекая на то, что президент мало или вообще не думает, когда говорит. – И вообще у него политика бездумная. – Могли бы сделать вывод из этих слов сэра Рейнджера его политические противники. Но сэр Рейнджер всё же думает и знает, когда можно такие слова говорить президенту, а когда лучше притвориться глухонемым.
И Мистер президент, в который уже раз прислушивается к советам сэра Рейнджера (на то он его и советник) и додумывается до того, чтобы назвать этого Шиллинга сволочью. На что сэр Рейнджер многозначительно так говорит, как это умеют говорить одни советники – понимай, как знаешь, а меня к этому, если что не так, то не приплюсовывай.
– Не то слово. – Полагаясь на вразумительность президента, говорит сэр Рейнджер. И здесь Мистер президент про себя добавил, что и сэр Рейнджер, такая же точно хитрая сволочь, раз так туманно выражается, – из его слов и не поймёшь, кого он поддерживает, президента или вице-президента, – а вслух сказал другое. – И какие есть предложения? – спросил Мистер президент. И хотя у сэра Рейнджера есть масса предложений, он их не спешит озвучивать, а он вновь и вновь ссылаясь на свою немощность и преклонный возраст, через кряхтение и уж больно странные поползновения, почесать себе за спиной, набивает себе и своим советам цену.
И только часы Мистер президента, которые он, закатав рукав рубашки, вытащил на всеобщее обозрение, через своё тиканье спасают его от нервного тика, а сэра Рейнджера от преждевременного рассыпания – закатывание президентом рукава своей рубахи, было им воспринято, как желание президента его кулаком ускорить, а не как выяснилось, чтобы похвастаться часами и заодно указать ему уже на поздний час (все президенты и стремящиеся ими стать претенденты, питают особую страсть ко времени и часам, как физическому выражению времени – они пытаются его контролировать). Хотя, если бы сэр Рейнджер, по своей близорукости не заметил бы, какой сейчас поздний час, то тогда может быть он оказался бы прав насчёт первоначальных намерений президента.
Но так как сэр Рейнджер не настолько близорук, чтобы не увидеть нависшую над ним опасность, то он немедленно её купирует ответом. – Можно запустить программу по очернению его имиджа. – Сказал сэр Рейнджер. – Прибедняется, гад такой. Разменивается на мелочи. Ради себя готов на всё, в том числе на девальвацию национальной валюты, которая если вы ещё не заметили, то не наша родная, а так сказать, заокеанская, оффшорная. – И судя по заинтригованному выражению лица президента, то многое из сказанного его советником, было открытием для него, несмотря даже на то, что всё это лежало на поверхности фамилии Шиллинга или Фунта. В общем, чёрт его разберёшь этого конвертатора мыслей.
– Точно. Назовём его конвертатором. – Решил про себя Мистер президент.
У сэра Рейнджера тем временем не всё так гладко складывается и он, окинув взглядом всё собой предложенное, начинает сам же его оспаривать. – Хотя, скорей всего, это не поможет. – Рассудил сэр Рейнджер. – Отобьётся тем, что он через такой размен себя, готов делиться, и не только деньгами.
– Пожалуй, тоже верно. – Согласился Мистер президент, начиная внутри себя всё больше негодовать на этого Фунта или Шиллинга, который вдруг оказался до чего же хитроумной сволочью, ну и немного на себя, за то, что просмотрел все эти качества в этом Фунте или Лире… –Тьфу Шиллинге. – Сплюнув в сердцах, Мистер президент посмотрел на сэра Рейнджера. И хорошо, что сейчас на месте сэра Рейнджера находится он сам, а иначе бы Шиллингу прямо сейчас пришлось бы размениваться на свои оправдания. И Мистер президент успокаивается при виде маловыразительного лица сэра Рейнджера, тем более ему в голову пришла подходящая мысль.
– А надо ему предложить имя Лир. Оно тоже несёт в себе денежную единицу и союзники по общему блоку, почувствуют солидарность. – У Мистера президента даже дух захватило от тех перспектив, которые в будущем даст раскрутка этого нового имени Фунта, Шиллинга или всё же Лира. – А как только он покажет своё истинное, полное вероломства лицо – решит баллотироваться в президенты – то тут я его в первую очередь и огорошу знанием всех этих Лиров, которые только до раскола и могут довести страну.
– И, вообще, здесь не всё так просто. – Заговорил сэр Рейнджер после небольшого раздумья. – Шиллинг, это фамилия его супруги, которую он взял после заключения между ними брака.
– Предусмотрительный гад. – Здесь сэра Рейнджера перебивает Мистер президент. И сэр Рейнджер счёл, что Мистер президент, даже если бы он не был президентом, имел полное право перебить его и вставить это замечание. Этот Фунт или Шиллинг, действительно гад, каких редко встретишь, и что он уже с тех давних пор, что-то исключительно хитроумное замыслил. – И получается, что он с первых дней был нечестен со своей супругой, Ханной Шиллинг. – Сэр Рейнджер, аж ахнул от этой, вдруг осенившей его догадки. – Он женился на ней не из лучших побуждений, на которые настаивали сердечные чувства, а по тонкому расчёту. Ассимилировать, а точнее сказать, конвертировать, своё иноземное имя Фунт, под наше родное, и тем самым, в будущем наметиться на место президента. До чего дальновидный подлец. – С восхищением подумал о Шиллинге сэр Рейнджер.
Но так как сэр Рейнджер советник президента, а не вице-президента, которому судя по всему, советники не нужны, то он быстро переводит себя в режим поиска неблагоприятных для вице-президента моментов. И, конечно, он их вскоре находит. – А как интересно отнесётся Ханна к тому, что на самом деле стояло за предложением руки и сердца её коварнейшего из супругов? – начал рассуждать сэр Рейнджер. – Здесь возможно несколько вариантов: она знала, не знала или догадывалась об этом. Что всё вместе, не даёт нам никакой возможности заручиться её поддержкой – будущее президентство её супруга всё оправдает. Если не одно но. – Не сдержался от улыбки коварства сэр Рейнджер, воочию увидев это «но» – длинноногую блондинку почти без ничего своего. – И ценности семьи в сегодняшних условиях, не такая уж и помеха для занятия кабинета президента. А Ханне нужно просто издалека дать понять, что её супруг не видит её в качестве первой леди и этого будет достаточно. – Подвёл итог своему размышлению сэр Рейнджер, и довольный собой, хотел даже потереть руки друг об дружку, но тут вспомнив, что он здесь не один, а как никак с президентом, который ещё потребует всё ему рассказать, – а он пока с этим своим планом никого не хочет ознакамливать, вдруг пригодится ещё для чего, – останавливает себя на полпути к этому делу.
Ну а Мистер президент, после того как он сделал это своё замечание, из-за того что сэр Рейнджер замолчал вроде как надолго, вначале решил, что старик начинает сдавать, раз так долго собирается с мыслями, после чего, увидев как он улыбнулся, подумал, что сэр Рейнджер не такой уж старый, чтобы не замыслить против него недоброе, чем он сейчас в мыслях и занимается. Ну и как итог всему, сэр Рейнджер его переубеждает, продолжив начатое.
– Так вот. – Теперь уже сэр Рейнджер предусмотрительно начал действовать, начав с этой оговорки, указывающей на то, что точка сохранения указана и не стоит её больше переносить. – Видимо из-за того, что всё это лежало, так сказать, на поверхности, в открытых источниках, то мы и пропустили мимо себя эту информацию со сменой фамилии вице-президента с Фунта на Шиллинг. – Но видимо для президентов все эти предупреждающие знаки препинания и правила речи не касаются, раз Мистер президент не прислушался к предупреждающей его не перебивать интонации голоса сэра Рейнджера и опять вставил своё замечание.
– Разменял, значит, себя на свою супругу. – С какой-то прямо досадой сказал Мистер президент. И тут сэр Рейнджер не сдерживается и позволяет себе лишнее, он делает со своей стороны замечание в адрес президента (а Мистер президент, хоть и замечательный президент, но его замечательность не имеет никакого отношения к тому, чтобы делать ему замечания). И при этом он делает своё замечание таким невыносимым учительским тоном, что Мистер президент даже на мгновение растерялся и застыл в онемении.
– Мистер президент, я посоветовал бы вам, о таких вещах при посторонних не говорить. – Даже не произнёс, а сразил президента своим замечанием сэр Рейнджер. И хотя всё это прозвучало настолько дерзновенно для президента, – сэр Рейнджер посмел его, президента, поучать, записал себя чуть ли не в члены своей семьи (а как ещё трактовать это его «при посторонних») и вообще, что за тон, – всё же формально придраться к нему было не за что. Сэр Рейнджер советник президента и в его должностных обязанностях прямо записано: «Давать нормальные советы президенту». Правда можно было придраться к тому, что советы сэра Рейнджера не отвечают заявленным требованиям – они у него не такие уж и нормальные – но так как ещё не определены критерии нормальности (всё ещё пересматриваются), то будет сложно привлечь сэра Рейнджера к ответу. Тем более он всегда может сослаться на то, что его отличные советы, как всегда на стадии осуществления запороли эти дебилы.
При этом сэр Рейнджер всё не уймётся и продолжает настаивать на своём присваивании себе того, чего может быть и нет в помине. – Хорошо, что здесь только я, и никто этих ваших сексистких речей не слышит. А то бы такой бы хай подняли эти борцы за равные права женщин, что не оглохнуть не сможешь. Ведь вы, мистер президент, – сэр Рейнджер опять повышает градус разговора, сделав паузу. И как только Мистер президент, итак уже начавший допускать, что сейчас его советник скажет что-нибудь такое, совсем неприятное, – а он ведь ничего такого и не имел в виду, когда …а выходит, что он использовал женщин в качестве разменной монеты, при рассмотрении этого чёртового Фунта, – после того, как сэр Рейнджер указал ему, как на самом деле видятся эти его высказанности, теперь оказался лицом к лицу с этой разъярённой массой уж точно не его избирателей (сэр Рейнджер этим своим молчанием поспособствовал этому), то он потерял в себе прежнюю уверенность. И теперь с надеждой ждал от сэра Рейнджера спасительного слова.
Но от сэра Рейнджера таких слов разве дождёшься. Если и да, но только после того, как он лишит тебя последней надежды на спасение, а уже только после, прямо укажет на себя – вот, мол, кто единственный, кто тебе поможет, если ты, конечно, будешь чётко слушать моих советов. А пока сэр Рейнджер продолжает нагнетать обстановку.
– Вы, мистер президент, – специально повторился сэр Рейнджер, чтобы Мистер президент не думал, что всё сказанное относится не к нему, – посмели унизить женщину, указав на её не цельность. И до чего вы, таким образом, можете дойти? – вопросил сэр Рейнджер и, не давая Мистеру президенту и слова вставить, сам начал держать ответ перед самим собой (и хотя Мистер президент не собирался отвечать, всё же такое демонстративное игнорирование его прав, ему пришлось не по душе и даже покоробило). – Можете не отвечать, за вас найдут ответы. – Хитроумно отведя от себя ответственность за данные ответы, зло сказал сэр Рейнджер. – Да, таким образом, вы дойдёте до библейских времён. И ещё скажите, что женщина всего лишь малая часть мужчины, его ребро. Вы верующий? – вдруг, да так резко перепрыгнув на другую тему, спрашивает сэр Рейнджер президента, что тот вздрагивает и, застыв в одном положении, согласно кивает в ответ сэру Рейнджеру.
Ну а сэр Рейнджер с победным видом улыбается и, разведя в стороны руки, говорит. – Вот вы, Мистер президент, и признались, что вы таким собирательным образом о женщинах думаете. – Мистер президент, конечно, не так думал, да и вообще он никак не думал о них, что он и хотел было заявить в ответ этому переиначивателю смыслов его слов, сэру Рейнджеру, но ничего не сказал, вовремя спохватившись, – а если я ему скажу, что никак о них не думаю, так это ещё больше его раззадорит. – Ага, о своих избирателях не думаешь, козёл, – пальцами рук поглаживая свою не существующую козлиную бородку (вот почему Мистер президент припишет ему такие дерзкие оскорбления), с ухмылкой скажет сэр Рейнджер, – и честно тебе скажу, не дальновидный вы президент, и не видать тебе второго срока с такими мыслями.
Ну а так как Мистер президент вовремя спохватился, то сэр Рейнджер не раззадорился и не стал резать правду матку, а убедившись в том, что Мистер президент ещё не совсем конченный президент и даже, пожалуй, имеет шанс на своё переизбрание, раз умеет его слушать, возвращается к тому, с чего и начинал.
– А ведь у вице-президента, в результате всех этих манипуляций со своей кредитно-денежной фамилией, появляется реальная программа, со своей сильнейшей идеологической платформой и поддержкой всех слоёв населении (нет ни единого человека, а уж что говорить о банкирах, кого близко к сердцу не волнует эта тема), для того чтобы идти на выборы президента. «Я вернулся! И я вновь сделаю наше платёжное средство, самым надёжным платёжным средством! И это не обсуждается», – с таким девизом господин Фунт всех раскатает. – В подтверждении своих слов, сэр Рейнджер со всей силы жахнул кулаком себе по коленке. И судя по его изменившемуся лицу в гримасе боли, то он перестарался в этой своей демонстрации вероломности этого Шиллинга.
Но Мистер президент, если и заметил горечь на его лице, то воспринял это по другому поводу – сэру Рейнджеру больно за него, за наилучшего президента, которого так и пытаются обойти всякие проходимцы. И Мистер президенту и самому становится также больно, как и сэру Рейнджеру (по крайней мере, с виду) и он, не сдерживается и из него вырывается. – Конвертатор чёртов! – Что вызывает у сэра Рейнджера не поддельное удивление – он точно также подумал о вице-президенте. А такое единодушие мыслей, не только приободряет сэра Рейнджера, а он в этом видит хороший знак. И сэр Рейнджер, придвинувшись в сторону президента, пристально на него посмотрев, вкрадчивым голосом ему говорит:
– Мистер президент, мы должны действовать на опережение.
– Я слушаю. – Со своей стороны придвинувшись к сэру Рейнджеру, также вкрадчиво сказал Мистер президент.
– Нам уже сейчас нужно начинать готовить свою программу на выдвижение вас на новый президентский срок. – Проговорил сэр Рейнджер.
– Угу. – Совсем туманно сказал Мистер президент. Но сэр Рейнджер всё отлично понимает, что имел в виду президент, ведь это его школа, доводить до сведения своего собеседника информацию так, чтобы за неё ответственность нёс не сам говоривший, а этот придурок собеседник, если он такой исполнительный и так всё буквально понимает.
– Предлагаю начать подготовку операции по дискредитации, а по мне так, приведению в чувства не утруждающих себя правдой противников, в нашем случае, вице-президента. – Сэр Рейнджер замолчал, ожидая от президента ответа на это его предложение.
– Срубим голову у этой гидры. – Сказал Мистер президент, многозначительно похлопав себя по карману пиджака. И сэр Рейнджер всё понял, что хотел сказать и на что указать Мистер президент – на президентскую книжку Товарища президента, где Шиллинг стоял во главе той глубинной организации, – это и есть гидра, – которая и создана, чтобы не дать ему президентствовать.
Сэр Рейнджер удовлетворённый пониманием президента в этом вопросе, переходит ко второй части своего предложения.
– Но чтобы переизбраться на новый срок, одного потопления противников будет мало. Нам нужно разработать принципиально новую программу. – Сказал сэр Рейнджер. И так как он догадывался, а может и предполагал, что у президента нет такой принципиально новой программы – и тут нет ничего не объяснимого, у президента весь день по минутам расписан и у него просто нет времени на это – то он сам предлагает, так сказать, концепцию этой программы.
– На нужно не просто резонансное дело, а такое беспрецедентное, на грани разумного дело, которое бы сметя все наши нравственные установки, перевернёт всё с ног на голову в нашем понимании добра и зла. И это должно быть такое дело, которое бы камня на камне не оставило от прежней судебной системы, которая зиждиться на системности мышления человека, с его системой сдержек и противовесов. Пусть ищет новые центры влияния. – На одном дыхании, торопливо и видимо в запале всё это сказал сэр Рейнджер, отчего всё и вышло так сбивчиво.
– И что это значит? – мало что поняв из сказанного, спросил Мистер президент.
– Система человеческого третейского судейства, изжила себя. – Сказал сэр Рейнджер.
– Ах, вот вы о чём. – Прояснился во взгляде Мистер президент на это заманчивое для некоторых лоббистских групп предложение сэра Рейнджера, который не любил себе ни в чём отказывать, и поэтому и сам вынужден был прислушиваться к предложениям некоторых щедрых не только на обещания лоббистов своих интересов. Ведь судебная сфера всегда вызывала повышенный интерес у этих щедрых лоббистских групп. Ведь как не им, изо дня в день сталкивающимся с однобокостью судебной системы – она вечно в их сторону косо смотрит – которая проявляет к ним, этим лоббистским группам, прямо-таки незавидную принципиальную неуступчивость и предосудительность, не знать, как дорого обходится для налогоплательщиков вся эта судебная система. Где на одних только адвокатах разоришься, единственных, кто от сложившегося положения дел и выигрывает (судьи само собой – они уж точно никогда не проигрывают рассматриваемые дела).
– Интересно, и чего сэр Рейнджер себе в будущем хочет отсудить? – усмехнулся про себя Мистер президент, попытавшись представить себе то, что сэр Рейнджер так желает страстно, что не может решить иными, несудебными способами. – Тёщ, да и жён он своих уже всех пережил, и с этой стороны ему уж точно можно не беспокоиться. – Искоса поглядывая на сэра Рейнджера, рассудил про себя Мистер президент. – Что насчёт детей, то с этой стороны я и не знаю сэра Рейнджера. – Мистер президент, удивившись такому обстоятельству – своей неполной осведомлённости насчёт сэра Рейнджера – решил, что всё знать невозможно, хотя бы потому, что не запомнишь. А эта, определённо дальновидная и глубокая мысль, наводит его на другую, весьма кстати, мысль.
