Игорь Сотников
Палиндром
Мистер Сальери со своей стороны задерживает себя и свой взгляд на девушке, после чего проследовав к стоящему рядом с кроватью стулу, садится на него. Ну а стул хоть с виду и отвечает всем качествам удобства, всё же судя по тому, что мистер Сальери не сразу находит на нём для себя подходящего места, то он только с виду таков. Хотя возможно, что мистер Сальери чувствует себя неудобно, не оттого, что он сел на такой неудобный стул, а оттого, что он оказался не в очень для себя удобном положении – ему нужно быть крайне жёстким там, где он не готов им быть. И видимо всё это так расшатывающе действует на мистера Сальери, что он, позабыв о том, что его собеседница ответить ему не может, обращается к ней с вопросом (хотя, возможно, в этом проявляется его жестокость – ты, падла, зубами скотч разорви и ответь, когда тебя по хорошему просят, а иначе паяльники уже на подходе).
– Ну что, Кира, скажешь? – после внимательной паузы друг к другу, спрашивает свою визави мистер Сальери. На что следует удивлённое вращение глазами Киры. И мистер Сальери только сейчас замечает этот кляп на её рту. Что заставляет его резко обернуться в сторону господина Любовски, которому отдаётся команда, немедленно, но аккуратно, снять это безобразие с её лица. С чем Любовски с необходимой осторожностью для себя, с небольшим вскриком Киры справляется. Когда же Кира, поморщившись от боли, приходит в себя, то она, посмотрев на Сальери, с улыбкой сожаления улыбается и отвечает ему короткое: Больно.
Но обстоятельства дел с Кирой такие, что мистер Сальери не может располагать собой, как ему хотелось, и он не имеет возможности следовать велению своей души, сейчас же отправив господина Любовски кормить собой рыб за эту его оплошность. И он что только может, как только горестно улыбнувшись в ответ, дать ещё слово Кире. – А по делу? – спрашивает Киру мистер Сальери.
И опять Кира ведёт себя как озорной ребёнок. – И поделом мне. Так ведь? – с переворачивающей душу наивностью говорит Кира, в ожидании отзывчивости, смотря в глаза мистера Сальери. Но мистера Сальери такими взглядами невинности не поколебать его давно уже зачерствевшее и обманутое её вероломностью сердце. И он только на одно мгновение теряет над собой контроль, когда капля сострадания упала на его сердце, оживив его на тоже мгновение, которое тут же резко прерывается его настроем быть прежним, бесчувственным и жестоким. И мистер Сальери высохшим голосом перебивает себя и её. – Я серьёзно спрашиваю.
На что следует всё в том же ключе ответ Киры. – А я серьёзно отвечаю. – Правда на этот раз она на него смотрит сквозь свою нахмуренность. И сейчас, наверное, мистер Сальери взорвался бы, – у него времени в запасе жизни совсем ничего, а тут его заставляют тратить его бесценное время, – если бы Кира вдруг не одумалась и с рассудительным видом не заговорила.
– Ладно, скажу. Если руки развяжешь. – Говорит Кира, кивая вверх на свои привязанные к спинке кровати руки. Ну а мистер Сальери опять застан врасплох. Он только сейчас замечает весь это творящийся с Кирой непорядок. И вновь им призван к действию господин Любовски, который на этот раз не ограничивается одними руками, а по требованию мистера Сальери, развязывает и ноги Киры. Кира же вновь получает доступ к своим рукам и ногам, то как это и бывает в такого рода запутанных случаях, она начинает ощупывать эти свои конечности, до которых у неё столько времени не доходили руки. Когда же она, присев на кровати и перетерев руками всё, что об этом её просило и требовало, убедилась в том, что вроде всё на месте и работает, то она возвращает своё внимание к Сальери и обращается к нему.
– Ну, теперь к делу. – Глядя глаза в глаза Сальери, более чем серьёзно сказала Кира. – Что сказать? А что сказать, когда ситуация такова, что чтобы я не сказала, это никак не повлияет на твоё решение насчёт меня. Это как в софизме «Крокодил». Ты, надеюсь, его ещё не забыл? – Кира спросила Сальери. Но тот никак не реагирует на её вопрос, и Кира, не дожидаясь, когда Сальери очнётся от своего забытьи, в которое он сам себя и загнал, вновь услышав её полный волшебства голос, решила напомнить ему эту логическую загадку. – Крокодил украл у женщины ребёнка. Мать решила вернуть дитя и обратилась с этой просьбой к крокодилу. Крокодил сказал ей: «Я дам тебе шанс вернуть ребёнка, если ты угадаешь, верну я тебе его, или нет. Если твоё высказывание окажется истинным – я верну ребёнка, если ложным – он останется у меня и я его съем». Мать подумала и ответила: «Ты не вернёшь мне сына». На что хитрый крокодил сказал: «Твоё слово может быть либо истинным, либо ложным. Если твоё высказывание истинно – я не верну тебе ребёнка, поскольку в противном случае он не истинно, а если твоё высказывание ложно – тоже не верну, уже по условиям договора». – Кира сделала необходимый ей вдох и закончила. – Так что любая моя правда, ведёт меня к неминуемому для меня результату. Так ведь? – спросила Кира Сальери.
– Тогда твоя правда должна быть такого рода правдой (более значительней, чем сама правда), что она должна заставить убедить крокодила перестать слушать себя. – В глубокой задумчивости, из изнанки себя проговорил Сальери. После чего наступает глубокая в своей мыслимой тишине пауза, где сидящие друг напротив друга, Кира и Сальери, погрузились каждый в свои мысли, а стоящий у порога господин Любовски, пребывая в полнейшем недоумении насчёт всего происходящего, переводя свой взгляд с Киры на Сальери и обратно, волнуется над разгадкой этого крокодила. – Что за на хрен, за крокодил?
Но вот Кира приходит в движение – она одёрнула затёкшую в одном положении ногу, и это служит для всех сигналом к окончанию этого возникшего промедления. А как только всё внимание окружающих Киру людей сосредоточено на ней, то она, чуть пододвинувшись к Сальери, со светлым взглядом глаз смотря на него, заговорила. – Моя правда такова. – Здесь Кира делает ту самую, подчёркивающую важность её сообщения паузу, после чего продолжает говорить, но уже более тихим голосом. – Я знаю, что ты ничего так сильно не хочешь, как поверить мне; даже если бы я солгала. А почему это так, то об этом, ни я, ни ты, никогда друг другу не признаемся, хоть и знаем почему. Вот это и есть моя правда. – Кира замолкает и вновь помещение погружается в свою глубокую тишину. Которая на этот раз не нарушается ничем, в том числе и мыслью.
Так проходит трудно сказать сколько времени, пока слово не берёт мистер Сальери. – Мне нужно, чтобы ты ещё что-то добавила к сказанному. – Хриплым голосом говорит Сальери.
– Хорошо, я добавлю. – Деловито говорит Кира. – Мы всю свою жизнь стремимся к свободе, тогда как вы, всю свою и нашу жизнь пытаетесь нашу свободу ограничить рамками себя, предлагая взамен её заменители. Вот и я, плоть от плоти такая. Не могу остановиться в своём стремлении к свободе, что и заставляет меня так дорого за неё платить. – Кира замолкает и ждёт решения Сальери. И на этот раз он не столь задумчиво приходит к нему.
– И кто тебя заставляет? – спрашивает Сальери.
– Конгрессмен Альцгеймер. – Не раздумывая, даёт ответ Кира. Что в её случае самый верный ответ. И он в некоторой степени удивляет мистера Сальери, который тоже не тратит время на обдумывание ответа Киры и спрашивает её. – И что он хочет?
– А ничего особенного. Как всегда, одного и тоже. Рычаги влияния, которые даёт информация. Ну и заодно, потешить своё самолюбие, упиваясь данной ему возможностью походить в моих нанимателях. – С неприкрытой неприязнью, даже не к конгрессмену Альцгеймеру, а ко всем тем, кого он ассоциировано представлял собой, выразилась Кира. И не прояви Кира такое презрение к этому конгрессмену и всем тем, кто за ним стоял, то наверняка мистер Сальери на этом не убедился. Но эта её открытость сделала своё дело, и Сальери, не посчитав для себя нужным вдаваться в подробности, бросив взгляд на стоящего в дверях господина Любовски, говорит Кире:
– Что ж. Можешь не верить, но ты убедила меня. – Мистер Сальери, не дожидаясь ответной реакции от Киры, поднимается с места, поворачивается в сторону двери и направляется к ней. И это всё он делает в полном молчании, которое мало что объясняет и не даёт Кире и Любовски понять, что всё это значит и что им дальше делать. И если Кире, по причине того, что она находится в стороне от вышагивающего Сальери, пока ничего не грозит, то господину Любовски, на которого так неумолимо надвигается Сальери, нужно быстрей соображать, что ему сейчас делать – скорей посторониться в сторону или стоять как истукан.
И хорошо, что Любовски такой сообразительный малый (так-то он совсем не малый), что и позволило ему в самый последний момент отскочить в сторону, и тем самым миновать своего столкновения с мистером Сальери. Который, миновав Любовски, оказывается в проёме двери, где он останавливается, поворачивается в сторону внимающей ему Киры и с улыбкой говорит ей: «А вам что, особое приглашение нужно?».
И понятно, что оно ей одновременно нужно и не нужно. Ну а как только оно таким образом получено, то Кира уже стоит на своих босых ногах и при этом чуть ли уже не рядом с Сальери. Сальери же на этот раз проявляет удивительную приметливость – он замечает эту босоту ног Киры. И этот её босой вид, в купе с тем творящимся беспорядком на её голове, заставляет сердце Сальери от жалости к ней и к себе сжаться до боли в груди. Ну а то, что мистер Сальери покачнулся сейчас, то это прямое следствие всех этих его внутренних сердечных сжатий. – В такой темноте ничего не стоит ноги переломать. – По своему объяснил этот свой перепад мистер Сальери. С чем все согласны и стараются смотреть себе и на ноги Киры, которые, что удивительно, а в этой не освещённости хорошо видны.
Между тем мистер Сальери держит свой путь совсем не туда, откуда они с господином Любовски пришли, а он следует дальше в глубину тёмного коридора, что не может не тревожить Киру, у которой есть все основания думать, что мистер Сальери может в любой момент передумать насчёт неё. – Сейчас для начала сменит для меня обстановку, с тёплой комнаты на сырое и мрачное подземелье, чтобы я попривыкла к своему скорому будущему, похороненной в земле. А потом, когда вдоволь насладится моими мучениями, то … – Но Кира не успела домыслить, что там мистер Сальери насчёт неё может передумать, так как они пришли. И судя по той мрачной двери и стоящему здесь тошнотворному запаху смрада, то всё что про себя надумала Кира, вполне может реализоваться прямо сейчас.
И Кира в ожидании удара со стороны стоящего сзади господина Любовски, чуть втянула голову в плечи и уже приготовилась зажмуриться, чтобы легче перенести этот сногсшибательный удар, но удара не следует, да и мистер Сальери ведёт себя совсем не так, как ведут себя люди, замыслившие против тебя какую-нибудь провокацию – предвещая и не предвещая опасность. А мистер Сальери, подойдя к двери, в которой имеется небольшое окошко, задвигаемое с внешней стороны на задвижку, как примерно в камерах для заключённых, отодвинув эту задвижку, заглядывает в неё. После чего он переводит свой взгляд на Киру и кивком головы приглашает её к просмотру. Кире ничего другого не остаётся, как подойти к этому окошку и заглянуть в неё.
Ну а то, что она там увидела, заставило её поёжиться от страха и того холода, который он несёт и привносит с собой в душу людей – в центре этой мрачной и полной сырости комнаты стоял стул, на котором в привязанном к нему состоянии находился некий человек, чей кровавый вид говорил о том, что те, кто с ним общался, скорей всего, не нашли с ним общий язык и поэтому дальнейший разговор проходил в жесточайшем молчании.
– Вы узнаёте его? – спрашивает Киру Сальери, как только она отстраняется от окошка.
– Нет. – Ничего не понимая, пожимая плечами, говорит Кира.
– Это сеньор Резонно. Это его вы должны благодарить за ту шишку на вашей голове. – Сказал мистер Сальери. Кира было невольно дёрнулась рукой, чтобы пощупать на затылке и вправду имеющее место припухлость, но что-то её остановило от этого шага, и она пристально посмотрев на Сальери, обратилась к нему. – Надеюсь, что сеньор Резонно, переживёт это недоразумение, ведь он действовал так неосторожно, только по своему незнанию всех обстоятельств дела. – И здесь, когда Кира упомянула имя этого сеньора, сеньор Резонно приходит в себя и, оторвав голову от груди, подтёкшими глазами начинает всматриваться в это окошечко в двери, сквозь которое ему видится профиль Кириного лица.
– Если он меня в этом убедит. – Многозначительно говорит мистер Сальери. После чего он разворачивает в сторону господина Любовски, и со словами: «А теперь нам пора», – выдвигается в обратный путь. Который на этот раз никуда в глубины этого подвала не заводит, а прямиком следует до ведущей вверх лестницы, которая и приводит всех их на первый этаж дома, а если точнее, то в одну из тех комнат, служащих для того чтобы собой предварять спуск в подвальные помещения. Так что понятно, что они здесь долго не задерживаются и проходят дальше по коридору до… До того места, где у Киры возникла немедленная необходимость обратиться к мистеру Сальери.
– Мистер Сальери. – Кира в одно слово останавливает Сальери. И как только он краем уха повернулся к ней, она доносит до него свою просьбу. – Куда бы вы меня не решили сейчас отвести, я не буду против, если этот путь пройдёт мимо туалетной комнаты. И при этом немедленно. – Ну а мистер Сальери никогда не был мелочен, о чём скорей всего знала и Кира, и поэтому он не стал задерживать своё внимание на этом её обращении, демонстрируя из себя непроходимого тупицу. А мистер Сальери тут же разворачивается и отдаёт команду господину Любовски. – Слышишь, что тебе дама сказала. Немедленно проводи. И смотри, если она не успеет, то и ты больше не поспешишь. – Правда в самом конце своего обращения, мистер Сальери не удержался оттого, чтобы слегка поддеть Киру. Ну и господина Любовски всегда нужно держать в тонусе.
Господин Любовски сразу же приступает к выполнению поручения и, пригласив Киру проследовать за ним, быстро уводит Киру в сторону одной из дверей. Ну а мистер Сальери, дождавшись момента, когда они скрылись там, за одной из дверей, вынимает из кармана телефон и набирает номер. Когда же набранный абонент поспешил ответить, – а как он не поспешит, когда ему звонит мистер Сальери (хотя не без некоторой заминки), – то происходит следующий, мало информированный для сторонних, но вполне понятный для разговаривающих разговор.
– Ты слушаешь? – сходу спрашивает мистер Сальери.
– Как слышишь. – Ничем не уступает в своём ответе мистеру Сальери абонент.
– Как ты и просил, я её нашёл. – Говорит мистер Сальери.
– Когда привезёшь? – спрашивает абонент.
– Как только, так сразу. – Следует ответ Сальери.
– Документы ждут, не дождутся. – Говорит абонент.
– Тогда прямо сейчас. – Говорит Сальери.
– Жду. – Отвечает абонент и вешает трубку. Сальери же смотрит на телефон, после чего набирает другой номер и с той же приветственной бесцеремонностью говорит в трубку. – Машину ко входу. – После чего мистер Сальери, спрятав телефон в глубины своего костюма, отправляется только ему известную сторону. Где он теряется из виду настолько насколько считает нужным, но при этом он уж совсем не забывается, и появляется у центрального входа в свой особняк как раз тогда, когда автомобиль подан ко входу, а Кира с господином Любовски рядом с ним стоят и ждут.
Ну а мистер Сальери хоть и человек, который в своём праве поступать так, как ему заблагорассудится, он, тем не менее, никогда, или по крайней мере, в очень редких случаях, не заставляет своих гостей испытывать собою их терпение, а если уж им пришлось его подождать, то он всегда готов возместить благодарностью это их ожидание. Ну а для такого рода последствий его гостеприимства, нет ничего лучше, чем какой-нибудь сюрприз, на которые такой большой мастер мистер Сальери.
Так что когда мистер Сальери вышел на крыльцо своего дома и в его руках находилась средних размеров коробка, то это был в некоторой степени сюрприз для ожидавших его Любовски и Киры. Которые хоть и слова не промолвили, глядя на эту коробку в руках Сальери, но их красноречивые взгляды сами за себя говорили. – И чем это интересно мистер Сальери решил нас удивить.
Но мистер Сальери умеет не только делать сюрпризы, а он знает главный секрет этого неожиданного дела – их нужно уметь преподносить. И оттого как ты его преподнесёшь, зависит успех всего этого дела. И поэтому мистер Сальери не спешит раскрывать секрет коробки в своих руках. А он медленно и всё под внимательными взглядами Киры и Любовски, спускает по ступенькам с крыльца. Затем с той же неспешной небрежностью следует до них, а в отдельности к Кире и, остановившись напротив неё, протянув ей коробку, обращается к ней. – Я думаю, тебе это не помешает. – Кира же не спешит переводить свой взгляд на коробку, а задерживает внимательный взгляд на Сальери. Когда же ею считается, что она увидела в нём достаточно, она переводит свой взгляд на коробку. Которой тоже придётся подождать. И только когда коробка объята теплотой Кириного внимания, то только тогда она переходит в её руки.
– Лёгкая. – Усмехается Кира, в весовых целях приотпустив и вновь приподняв коробку, в которую, судя по нетерпеливому взгляду, так и хочется заглянуть господину Любовски. И он сейчас бы прямо увидел, что там, в коробке, спрятано, не вмешайся в ход дела мистер Сальери, заявив, что пора занять свои места в автомобиле. И господину Любовски приходится уступить мистеру Сальери и сейчас же отправиться занимать своё место в автомобиле сопровождения. Тогда как мистер Сальери с Кирой садятся в поданный автомобиль. Который недолго думая, хотя он никогда не думает, а за него думает, а иногда и размышляет над своей незавидной судьбой его водитель, ну, в общем, со всем этим качеством внутреннего сгорания себя и в себе автомобиль трогается и, в несколько секунд набрав превышающую местный скоростной режим скорость, уносит в неизвестную для Киры, но отлично известную для мистера Сальери даль.
Ну, а набранный, хотя прежде всего выбранный водителем, а уж затем им набранный скоростной режим, всегда под собой преследует некую цель, которую для себя наметил сидящий в первую очередь за рулём, а затем уже за педалями автомобиля его водитель. Но так (о первоочерёдности руля) может думать только новичок автолюбитель, когда как матёрый, поездивший в своё и чужое удовольствие шофёр-таксист, считает, что он педали акселератора и тормоза безусловно важнее, – они причина из причин всему, что случается на дорогах, – а так он и с закрытыми глазами доберётся, куда ему будет нужно.
Что же касается присутствующей в каждой поездке цели, то она всегда одна, добраться до конечного пункта назначения, желательно в том же составе и без приключений. Правда, это общая для всех водителей цель, тогда как в своих частных случаях она разнится, но только в деталях. И если рассматривать данный случай с автомобилем мистера Сальери, то той целью, которой руководствовался в своей поездке водитель мистера Сальери, то это была необходимость как можно быстрее привести мистера Сальери по озвученному им ранее адресу. И хотя мистер Сальери о сроках своей доставки к пункту назначения всегда говорил: «Вовремя», – его водитель это понимал по своему – очень и очень быстро.
Впрочем, такое разночтение никак не влияло на окончательный итог. Где вовремя и быстро всегда соединялись воедино. И так как мистер Сальери не выказывал неудовольствия по поводу такого своего прочтения со стороны своего водителя, то тот, пребывая в уверенности в своей правоте насчёт понимания слов мистера Сальери, так и продолжал пользоваться этой его снисходительностью.
Но всё это дорожные, редко под собой что-то значащие мысли, которые в своём попутсве всегда сопровождают едущих в своё будущее людей, которым и заняться нечем, как только сидеть и думать о том, когда эта чёртова поездка закончится. Хотя не совсем так. И если к примеру, в одном случае, когда над вами верх возьмёт ваша внешняя стеснённость, то тогда вы уж точно не избавитесь от этих довлеющих всю дальнейшую вашу дорогу стесняющих во всех смыслах этого слово мыслей, пока вы не пребудете в конечных пункт своей поездке, то в другом случае, когда на первый план выйдет ваша внутренняя мотивация, со своей стеснённостью, – вашей мысли негде разгуляться и вам приходится упираться мыслью о местные ограниченные пространства, – то это приводит вас к одному из важнейших заинтересованностей, какие приходят на ум, стоит вам только оказаться в этом дорожном месте.
– А если связь между ходом мысли и скоростью движения человека, даже если не он сам движется? – задаётся вопросом человек мыслящий в таком дорожном положении, всеми частями себя чувствуя, что эта связь определённо существует. А иначе как объяснить, что все эти дорожные мысли, совсем по-другому, мимолётно живут.
– Вот и сейчас, стоило мне только выйти из подвозящего меня автомобиля, как я уже и забыл всё то, что так меня ещё пять минут назад мысленно волновало. – И только захлапывается дверь автомобиля, вышедшего из него мыслителя, как и эта, было возникшая мысль, вместе с обдавшим его лицо ветром улетучивается. И ветер, ухватившись за эту мысль, вначале быстро её уносит, а затем уже доносит её до голов тех людей, кто только сейчас занимает своё место путешественника.
Но и об этом уже все позабыли, или вскоре выйдя из автомобиля, позабудут, как только одна из пассажирок, прибывшего вовремя автомобиля, а именно Кира, перестанет задерживать собой мистера Сальери. Что, впрочем, длится совсем недолго, и как только до ушей водителя мистера Сальери, вначале доносится шум разворачивающейся бумаги, а затем женский вскрик удивления, заставивший его в напряжении похолодеть спиной, то после ещё минутной задержки, дверь автомобиля открывается, и из неё появляются надетые на босу ногу белые кроссовки. Вслед за которыми появляются чёрные ботинки мистера Сальери, а затем и он сам собственной персоной. И судя по его посвежевшему лицу, то эта поездка пошла ему на пользу.
Что можно сказать и насчёт Киры, которая не только приобрела здоровый цвет лица, но и на свои ноги кроссовки, которые совсем не помешают её ногам, вступая на каменную мостовую, а затем на холодный и такой скользкий пол одного из весьма представительных зданий, куда скорей всего босиком не пускают – а вдруг кто-то, совсем может быть случайно, отдавит вам ноги, и что тогда с ним будет, после того как его обвинят в демонстративном попрании прав этих босоногих людей, либо неимущих, либо аборигенов (на что в обоих случаях указывает ваша босота). Ну а если ты столь неотзывчив и крайне не толерантен, то какой с тобой может быть разговор, кроме такого который ты заслужил, не толерантного и полного исков.
Но так как на ногах Киры присутствуют кроссовки, а не босота, то все эти важные и привилегированные своим положением люди и чиновники, могут не опасаться того, что им вменят все эти иски за то, что они не столь осмотрительны, когда вступают на грешную землю перед собой (она может и грешна, что они на неё вступают). Правда, они и не опасаются, ведь самоуверенность это их отличительная особенность. Впрочем, всё это сейчас совсем не интересно для Киры, а тем более для мистера Сальери, который в части самоуверенности никому здесь не уступал, и они целенаправленно шли туда, куда следовал мистер Сальери.
О чём Кира не спрашивала, и не потому что ей это было неинтересно, а по тому, что она кажется догадывалась. Ну а когда они вначале вступили не на один из множества этажей, а на тот самый, а затем по нему добрались именно до очень для Киры знакомой двери, то у неё последние сомнения насчёт того, куда они идут, улетучились, хотя их, в общем-то, и не было.
– Конгрессмен Альцгеймер. – То ли поприветствовал, то ли уточнил, что он не ошибся, таким образом обратился к конгрессмену Альцгеймеру мистер Сальери, войдя в его кабинет. На что со стороны конгрессмена Альцгеймера, в точно таком же роде следует его приветствие, или всё же его уточнение насчёт личности мистера Сальери. И надо сказать, что этот приветственный церемониал, несмотря на то, что кому-то, а именно Кире, показался смешным, имел под собой весьма серьёзные основания для своего возникновения.
Они, эти основания, как думается, берут своё начало из истории джентльменства, где слово джентльмена было синонимом истины, и оно, как аксиома, не требовало для себя доказательств. Ну а само появление этого крепкого слова, тоже было обусловлено своей необходимостью – для людей, вечно живущих в разладе между собой, требовалась некая ценность, опираясь на которую, можно было заключать между собой разного рода договоры. И вот таким образом представляясь, эти наследники джентльменства, так сказать, давали слово своему визави, что он есть тот самый, за кого он себя и выдаёт (И тут никого не должно ввести в заблуждение то, что эти джентльмены только кивали в ответ на своё представление своим визави – они прекрасно представляли, что делали. Ведь это было не первое представление их друг другу – на первом представлении эту функцию брал на себя кто-то третий). Что в наше время, когда каждый старается себя выдать за того, кем он на самом деле не является, многого стоит.
Правда и здесь не обходится без своих передёргиваний и злоупотреблений. Ведь ничего не стоит тому же конгрессмену Альцгеймеру, и всё потехи ради, взять и не поверить мистеру Сальери в том, что он именно тот, кем он сейчас назвался. – Я мол, такой придирчивый человек, – заявит конгрессмен Альцгеймер, – что на слово никому не верю (то есть не джентльмен). И вы только на словах мистер Сальери, тогда как на самом деле, вы не этот всеми уважаемый человек, а какой-нибудь совсем неуважаемый проходимец, который решил заслужить к себе уважение за счёт этого всеми уважаемого господина. А может и того больше, захотели попросить денег за счёт этого господина. Нет уж, вы для начала постарайтесь меня убедить в том, что вы именно тот, кем сейчас назвались, а уж затем я посмотрю, признавать вас за мистера Сальери или нет.
А признание, скорей всего будет зависеть от характера обращения к нему этой пока неустановленной личности. И если она, к примеру, сумеет заинтересовать конгрессмена Альцгеймера привлекательным предложением, то вопрос будет решён в положительную сторону, ну а если этот проходимец посчитает его за простофилю, и решит поживиться за его счёт, то у конгрессмена Альцгеймера для такого рода публики ответ короткий: Пошёл вон.
Ну а мистер Сальери явно ничего подобного не ожидал услышать, и он, конечно, вспылит, и уже со своей стороны решит не поверить, что перед ним уважаемый всеми конгрессмен Альцгеймер, а вот в то, что перед ним какая-то сволочь, то поверит. И мистер Сальери, как человек несдержанный в своих поступках, когда речь заходит о его чести, тут же задастся вопросом. – Да ты кто такой, чтобы так со мной разговаривать? – Правда этот вопрос будет такого рода вопрос, что на него не нужно давать ответ. А всё потому, что мистер Сальери сам на него немедленно даст ответ. – Да ты самый последний проходимец и ничтожество, каких я знаешь, где видел. – И вновь это вопрос мистера Сальери не требует ответа, правда на этот раз потому, что конгрессмен Альцгеймер скорей всего догадывается об этом.
Ну а так как такого рода информация носит характер конфиденциального, то конгрессмен Альцгеймер, как человек, который собой представляет не только себя, но и данную ему выбором своего избирателя государственную должность, не имеет права пропускать мимо своих ушей такие поклёпы от неведомо кого. И конгрессмен Альцгеймер, в один момент вспыхнув, подскакивает с места и указывает этому зарвавшемуся не джентльмену на его место. – А я тебя ещё и не там видел! – повышает ставки конгрессмен Альцгеймер, таким образом указав на свою не меньшую осведомлённость насчёт времяпровождения мистера Сальери. Что, в общем-то, не удивляет мистера Сальери, если и он там же видел этого хлыща, конгрессмена Альцгеймера. И он даже не понимает, чем решил похвастаться этот шут гороховый. Тем, что и он так близок к нему?
И так бы они дошли до таких пределов, где у них не осталось бы тайн между собой, – они, как сейчас выяснилось, практически всё друг о друге знали, в том числе самые грязные подробности из личной жизни, и при этом обо всём этом молчали, – если бы они изначально не были по своему джентльменами. И они этим своим, характеризующим их как джентльменов приветствием, всё расставили по своим местам, – всё непотребное, что они знали друг о друге, они оставили при себе до тех времён, пока их визави не забудет о своём джентльменстве, – и теперь можно было спокойно решать те вопросы, ради которых они здесь встретились.
– Я на минутку. – Сказал мистер Сальери, таким образом, сразу сходу обозначив свою большую значимость, чем Альцгеймер. – В наше время дамам не так спокойно чувствуется в одиночестве на улице. Вот я и сопроводил. – Указав рукой на Киру, добавил Сальери.
– Я всегда был о вас самого лучшего мнения, мистер Сальери. – С улыбкой на устах проговорил Альцгеймер, открывая ящик стола, из которого на свет появилась файловая папка. – А сейчас в очередной раз убеждаюсь, что вы человек слова и чести. – Направляясь к Сальери с папкой, сказал Альцгеймер. После чего он, подойдя к Сальери, вручает ему эту папку и ждёт, пока тот изучит её содержимое. Когда же мистер Сальери убеждается в том, что он получил всё, что нужно, он отрывает свой взгляд от документов, внимательно смотрит на Альцгеймера и, вновь убедившись, на этот раз в чём-то своём, с улыбкой говорит. – Надеюсь, что на этом всё. – После чего он разворачивается в сторону дверей, здесь он бросает мимолётный взгляд в сторону Киры, и ничего больше не говоря, выходит из кабинета.
Оставшиеся в кабинете, Кира и Альцгеймер, дожидаются, когда дверь за ним захлопнется, и только после этого переводят взгляды друг на друга. При этом они не спешат что либо говорить друг другу, а как бы изучают своего визави на предмет вопросов и всего остального присутствующего в их сегодняшнем виде.
И первым берёт слово Альцгеймер, обнаружив на Кире не вяжущийся с его обычным образом предмет одежды, или как он всегда одежду называл, надеждой на будущее тепло взаимоотношений – и тут ошибки нет, обувь это тоже одежда, но для ног.
– Кроссовки? – усмехнувшись, сказал Альцгеймер, глядя на ноги Киры.
– И что тебя так удивляет? – уже со своей стороны усмехнулась Кира.
