Игорь Сотников
Палиндром
Правда для начала он решил помакать Паранойотова в собственное дерьм… Тьфу, творчество. – Удивляешь ты меня Паранойотов, – покачав головой, с нотацией обратился к нему Поспешный, – Ты, один из тех историков современности, кто обладает таким высокохудожественным словом, завораживающим слогом и жгущим сердца глаголом, которому ничего не стоит перевернуть всё с головы на голову в рассматриваемом историческом событии, – надо всего-то расставить нужные акценты и, надавив на чувствительность и эмоциональную составляющую, заставить читателя думать сердцем, а не головой, – и не можешь ничего придумать толкового, чтобы задурить голову этому тюфяку.
– Но здесь другая ситуация. – Истерично возразил Паранойотов. – Здесь с меня обязательно спросят, если мой прогноз не сбудется.
– Да, понимаю. Иметь дело с мёртвыми куда легче. – Задумчиво сказал Поспешный, немного ещё подумал, и так сказать, дал надежду Паранойотову на будущее.
Так Поспешный наклоняется в сторону Паранойотова и спрашивает его. – Вот скажи мне, каким правилом всегда руководствуются астрологи при написании индивидуального гороскопа? – И, конечно, Паранойотов ничего не знает, как о самих этих правилах, так и об их существовании. Ведь он не астролог, а аналитик и член экспертного сообщества. И он в своей работе руководствуется совсем другими правилами – он оперирует глобальными цифрами, а не единицами. Вот если бы он его спросил, что в будущем ожидать человечеству, то он бы нашёл что ответить. – Перенаселение, техногенные катастрофы и температурные изменения.
– Не знаю. – Пожимая плечами, говорит Паранойотов. Ну а Поспешный другого и ответа и не ожидал услышать.
– А астролог при составлении гороскопа, руководствует всего лишь одним правилом. Он должен дать надежду человеку на осуществимость его, даже самых несбыточных желаний. – Поспешный с такой уверенностью это говорит, что у Паранойотова закрадывается догадка насчёт второй, тайной жизни Поспешного – он однозначно астролог. Но не только об этом подумал Паранойотов. А он, пожалуй, проникся словами Поспешного и был им убеждён.
– И что это значит? – не сводя своего взгляда с Поспешного, спросил его Паранойотов. На что Поспешный так и хотел поразить Паранойотова своим откровением: «То, что ты дебил!», – но посчитав, что тот поведёт себя именно так, как он его охарактеризовал, оставляет эту правду жизни до следующего раза и приступает к изложению своего плана.
– Вот ты и дашь боцману то, что он для себя хочет. – Сказал Поспешный. И видя по лицу Паранойотова, что он до сих пор так ничего и не понял, решает всё ему по полочкам его головного мозга разложить. – Как я понял из твоих слов, то он хочет сойти на берег не пустым и одиноким человеком. И если насчёт первого его желания, я пока ничего не могу предложить, то вот насчёт второго, то тут у меня есть некоторые соображения. – Поспешный делает задумчивую паузу и продолжает. – Можно, конечно, попробовать понадеяться на свой талант пудрить людям мозги и дать боцману надежду на то, что на каком-то краю света его ждёт, не дождётся, его вторая половинка. Вариант кажется без изъянов. Если не принимать в расчёт до крайней степени дотошливость этого боцмана. И как бы не вышло такого, что боцман не посчитал нужным вначале убедиться в твоей честности, которой нету, а затем уже отпустить тебя от себя – можешь не сомневаться, он потащит тебя за собой на этот край света. – Здесь Поспешный сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух и насладиться крайне удручённым и потерянным видом Паранойотова, который видимо сейчас представил все те последствия, которые ему предоставит на выбор боцман, когда им обнаружится его обман.
– Времени, как понимаешь, особого не было на подготовку, – вёл разговор боцман Роджер, прохаживаясь рядом Паранойотовым, с лежащим на песке одного из пляжей, с переломанными ногами, вдруг решившего проверить Роджера на его скоростную реакцию (проверка показала, что Паранойотов ещё не готов соревноваться с Роджером в скорости и боксе), – так что выбор для тебя будет не большой. – Здесь Роджер уже не может пройти мимо игнорирующего его Паранойотова и наступает на его руку. Что, конечно, не случайно, а чтобы взбодрить последнего и обратить на себя должное внимание.
– Хватит уже стонать и ломать комедию со своими переломанными ногами. Пока у меня руки не дошли до твоих рук. – Так и говорит крепкий взгляд Роджера. И Паранойотов прислушивается к этому крепкому взгляду Роджера и задерживает в себе стоны и боль.
– Вот так-то лучше. – Говорит боцман Роджер, возвращаясь к своим предложениям. – Их у меня три. Камень, ножницы и бумага. – Озвучивает свои варианты своего будущего подхода к Паранойотову Роджер. И у Паранойотова даже появляется надежда на то, что с ним в будущем не всё так будет плохо, как с его ногами, на которых ему уже и не походить без палочки.
– Начну с ножниц. – Вытаскивая из кармана жутко выглядящие ножницы, – они удивительно большие и ржавые, – сказал Роджер. Ну а Паранойотов, как только увидел, что из себя представляют эти ножницы (а он, дурак, думал, что это будет детская игра), так сразу же одним местом почувствовал, чего он с помощью их может лишиться – себя, ну и тут же потёк потом.
Между тем Роджер продолжает свой ликбез. – Они, я думаю, ты знаешь, для чего служат. – Говорит Роджер. – Они отрезают всё лишнее, что не даёт нам покоя. – Здесь Роджер с ножницами наперевес наклоняется к Паранойотову и, глядя ему прямо в душу, до печёнок пробирающим голосом говорит. – А в твоём случае это… – Но истеричный крик Паранойотова: «НЕТ!!», – не даёт закончить предложение Роджеру, но только словесно. А вот, когда перед глазами Паранойотова буквально сразу, да так резко, что у него онемел от боли язык, раздался щелчок ножниц Роджера, то становится ясно, как решил закончить это своё предложение Роджер, и что он имел в виду, говоря о том лишнем, что мешало в жизни Паранойотову.
И кто знает, не материализовались бы сейчас мысли Паранойотова, где он, прикусив свой язык, отныне перестал интересовать боцмана (что, в общем, не плохой вариант), если бы Поспешный, взяв слово, не вывел его из умственной прострации. – Но у меня есть другое предложение, которое позволит тебе убить сразу двух зайцев. – Многозначительно так, внушающе сказал Поспешный, со всех ракурсов и не только пространственного, посматривая сверху на Паранойотова. Ну а Паранойотов, будучи крайне заинтересованным лицом, прямо-таки вцепился своим взглядом в Поспешного, ожидая от него спасительного слова. И оно не заставило его ждать.
– А мы… то есть ты, – очень вовремя себя поправил Поспешный, не желая себя приплетать ко всей этой истории связанной с боцманом (хотя уже поздно, и если он ничего толкового сейчас не придумает для Паранойотова, то следующим, кто будет составлять гороскоп для боцмана, даже не нужно гадать кто будет), – не будешь далеко ходить, а укажешь на его судьбу, которая не где-то там на суше скрывается, а прямо под его носом ходит, а он и не замечает.
– Как это? – взволновался Паранойотов.
– А всё просто, – слишком беспечным тоном сказал это Поспешный, – ты не напрямую, а иллюзорным языком косвенных указаний (здесь Паранойотову сглотнулось), который всегда используют в своих гороскопах и прогнозах все эти предсказатели судеб, но при этом так, чтобы у боцмана не возникло никаких сомнений насчёт того лица, на которого указывают звёзды, подведём его к нужному нам результату. – И Паранойотов вновь перебивает Поспешного, не давая ему последовательно высказать свою мысль. – Но как? – волнительно спрашивает Паранойотов. И хотя Поспешный понимает, что тому поскорее хочется узнать рецепт своего спасения, но всё же и меру надо знать в своей поспешности. Правда Поспешному нравится его роль спасителя, да и то, что ему пришло на ум вызывает у него интерес, и он так уж и быть, даёт этот рецепт спасения.
– Что как? – Поспешный для начала выказывает возмущение на такую недалёкость Паранойотова, который если и дальше будет продолжать себя так непонимающе вести, то он совсем не ручается за его будущее (это ещё один очень верный прогноз). После чего он придавливает своим тяжёлым взглядом Паранойотова к полу и только после этого продолжает говорить. – Составишь свой гороскоп так, чтобы из его указаний можно было без труда узнать… – Поспешный замирает в паузе, зачем-то смотрит по сторонам и, убедившись, что в каюте кроме них никого больше нет, приблизившись к Паранойтову, заговорщицким тоном ему говорит. – Линду.
Паранойотов со своей стороны, судя по стоящему на его лице недоумению, сразу и не понял, что он должен был понять и осознать, услышав это имя. Но это неосознание длится недолго, и внушающий понимание вид Поспешного, готового кулаком вбить это понимание в голову Паранойотова, не оставляет ему шансов не понять Поспешного. Правда не до конца.
– А вдруг он не поймёт? – спросил Поспешного Паранойотов, в своём умственном развитии явно ставя себя в один ряд с боцманом. Поспешный в ответ усмехается неизвестно чему, то ли такой завышенной самооценке Паранойотова, то ли тому, что ещё будет, и даёт ответ.
– Всё не только поймёт, но и поверит всему тобой написанному, если ты всё сделаешь, как следует. – Заговорил Поспешный. – Для чего собственно многого и не нужно. А в тот момент, когда он будет знакомиться с твоим опусом, нужно будет всего-то создать соответствующую визуализационную картинку. И если у боцмана и возникнут сомнение и недоверие ко всему тому, – а я в этом и не сомневаюсь (достал этот Поспешный со своим точными прогнозами), – что ты для него спрогнозируешь, то при виде прямо перед собой того, на что косвенно указывалось в твоём гороскопе, вначале, конечно, собьёт его с толка. После чего он вернётся к гороскопу и, время от времени бросая сравнительные взгляды на картину визуализации написанного тобой гороскопа, в виде сидящей за столиком Линды, и не заметит, как будет убеждён в верности твоего гороскопа. И как итог всему, ты избавишься от назойливого внимания боцмана, и заодно, сможешь поквитаться с месье Житницей и Линдой.
– А это мне, пожалуй, нравится. – Сказал Паранойотов, вновь воспарив духом.
– Ну а чтобы всё прошло без сучка и задоринки, мы должны, как следует подготовиться.– Сказал Поспешный, доставая из холодильника бутылку вина. – Оттого, как мы сумеем должно во времени расставить все знаковые фигуры, будет зависеть окончательный итог всего нашего дела. – Наливая себе в бокал вина, проговорил Поспешный. После чего он поднимает бокал, в удивлении смотрит на не менее его удивлённого Паранойотова, и чуть ли не цыкает на него. – А тебе некогда расслабляться. Садись писать новый гороскоп для боцмана. – И, конечно, Паранойотову не понравилось такое самоуправство по отношению к нему со стороны Поспешного, и он, как прямо школьник начал огрызаться.
– И что мне писать?! – дёрнулся Паранойотов, при этом беря в руки ручку, а не то, что себе сейчас позволял Поспешный.
– Значит так! – Сделав вдохновляющий глоток из бокала, с видом человека состоящего в близких отношениях с музой, Поспешный принялся диктовать Паранойотову рецепт своего спасения.
Глава 17
Без сучка и задоринки, и сопутствующие им солнечные затмения
– Некоторые вещи пока не увидишь, не поймёшь. – С той долей убедительности, на которую способны довольные своей жизнью люди в пробковых шлемах, в должной степени расслабленности, которой способствует всё та же удовлетворённость и осознание своей избранности, одним краем глаза поглядывая на плещущихся в бассейне русалок, Атлантиду и Атлантику, а другим краем того же астигматического глаза на драящего вдали палубу матроса, сказал Гноз-само-собой-ман, сидя за одним из столиков, размещённых на верхней палубе лайнера, у бассейна.
– Ты это о чём? – так, для проформы, спросил его сосед по столику и пляжному стульчику Коконов, который, судя по его залитому виду, не меньше Гноза-само-собой-мана упивался своей жизнью. При этом Коконов, как он сам считал, будучи человеком более широких взглядов, нежели Гноз (так он запанибратски звал своего заклятого друга), да хотя бы по тому, что он не был ограничен в своих правах не холостым положением, никогда не останавливался на достигнутом и всегда старался выказать себя во всём своём великолепии.
И хотя здесь за столиком особого пространства для фантазии и манёвра, как физического выражения его фантазии не было, всё же Коконов не из тех людей, кто будет довольствоваться данностью, и не будет пытаться раздвинуть рамки этой действительности. Так он для начала вытянул свои ноги из своих слишком широких шорт, а затем всё те же ноги на свой максимум вперёд, чем перекрыл все проходы к бассейну со своей стороны. И так сказать, всем собой выражал: Сейчас посмотрим на того, кто решится пройти мимо меня.
Гноз между тем сделал глоток из своего бокала с зонтиком внутри и, пощурившись на солнце, на которое он единственный из своих знакомых мог, не щурясь, смотреть (то, что он на него иногда прищуривался, то это он с укором на него смотрел; за что, за пятна или за яркость, то это им не объяснялось), и так уж и быть, если Коконов так интересуется, то он даст ему разъяснения того, что сказал. – Человек умственного труда, несравненно выше находится, нежели тот, кто себя посвятил физическому труду. – Как факт неоспоримости сказал это Гноз. Посмотрел на Коконова, до которого не сразу, а подчас в последнюю очередь всё доходит, и добавил. – И для этого есть свои объективные причины. – И Гноз собрался было перечислять все эти объективности, с убедительными для этого примерами, но тут вдруг, как будто от спячки очнулся Коконов, и с такой неприкрытой злобой на него посмотрел, что в один взгляд всю самоуверенность с него сдул.
Ну а Гноз сразу и не понял, что так вывело из добродушного себя Коконова, сделав его дьяволом во плоти, но потом он пригляделся и понял, в какую ошибку впал на счёт его слов Коконов. А всё дело в том, что Коконов, до которого всё с задержкой доходит, не сразу уразумел сказанное Гнозом, которое, в общем-то, относилось не к нему, а к согнувшемуся с тряпкой в руках матросу, а как уразумел, да ещё и не верно, то начал анализировать полученную информацию по своему усмотрению. Ну, а так как у него с Гнозом были очень сложные и запутанные отношения, построенные на взаимном недоверии и ненависти, то тут и удивляться не нужно тому, что Коконов понял сказанное Гнозом так, как он понял – это выпад в его сторону.
А вот детально в какую, то это немедленно обнаруживается Коконовым, стоило ему только посмотреть на Гноза и на себя со стороны – Гноз выглядит повыше, и всё потому, что он не вытянулся в ногах на своём месте. А как только он это всё увидел, то тут же и вскипел на этого подлеца Гноза, готового на любую заметливость, лишь бы принизить достоинства своего на словах партнёра, а на самом деле врага.
И понятно, что Коконов не будет спускать на тормоза такую наглость Гноза. Правда на этот раз он решает не в открытую напасть на Гноза, сбив ногой ножку его стула и тем самым уронить его ещё ниже себя, – он слишком далеко от него сидит и не дотянется, – а он начинает издалека свой заход.
– Это ты верно заметил. – Сказал Коконов, в один момент переменившись в лице. В результате чего ещё больше перепугал Гноза, который всегда думал, что его переменами не напугаешь, а оно вон как неожиданно выходит. Хотя, возможно, его испугу способствовало это странное соглашательство Коконова, ранее не замеченного в таких намерениях. – Никак что-то задумал. – Мгновенно для себя решил Гноз, сжав покрепче бокал в своих руках, чтобы в случае чего, расстаться с ним подороже, со звоном по голове Коконова.
Коконов между тем, мало заботясь о своей голове, развивает свою с последствиями для всех мысль. – Я вот пока тебя не увидел в таком благодетельном виде хозяина жизни, с пробковым шлемом на голове, – кстати, где ты его взял, – то и подумать не мог, что ты кроме тряпки половой, кем-нибудь ещё быть мог. – На что, на этот неприкрытый намёк на его семейное положение подкаблучника, Гноз ожидаемо Коконовым вскипает, правда местами странно, – он свободной рукой ухватился за упомянутый Коконовым шлем, – и как он всегда в таких нервных случаях поступает, не сразу находит слова, а вот слюней хоть отбавляй в находящийся в другой руке бокал.
Но как только Гноз справляется с первоочередной задачей, со слюнявым потоком вставшим на пути его слов возмущения, – бокал слегка наполняется, – то он тут же выступает с протестом. – Да как ты смеешь?! – переполнившись возмущением, возникает Гноз, чьи уши огнём горят уже не от солнечного перенагрева, а от того, что они сейчас в свой адрес слышали. Ну а Коконова всеми этими переназревшими нагревами отношений не проймёшь, он через день посещает солярии и различные политические ток-шоу, где такое отжигают и вопиют, что не хуже стали закаляет, – а это к тому же говорит о его большей званости, чем Гноза, – и он не боится обжечься на встречном накале отношений. К тому же он насквозь видит этого собственника Гноза, которому только на словах ничего не надо и только дай позаботиться о нуждах других людей, когда на самом деле его заботит только собственное я и ничего другое. А зачем тогда он ухватился за этот шлем на голове, когда Коконов только словом его коснулся – рефлексы не обманешь, а вот они тебя с потрохами выдадут.
– Если говорю, то вероятнее всего, что скорее смею, чем нет. – Коконов этой своей аргументацией, где очевидность находится на его стороне, прямо-таки срезает обалдевшего от такой его наглости Гноза. На чём Коконов, конечно же, и не собирается останавливаться, и он, движимый всем самым желчным, что в нём есть и что, в общем, всегда им движет, продолжает нагнетать обстановку. – Но ладно я, мне не впервой наблюдать за изнанкой жизни, второй, а по сути, первой стороной жизни разных негодяев и подлецов (с носа Гноза на этих словах Коконова слезли очки), но вот что интересно скажет твоя супруга Люся, узнав, как ты проводишь своё время вдали от неё. – Коконов так исследовательски посмотрел на Гноза, что тот и так находясь на подъёме всего своего внутреннего ила в своей голове, то есть в сумбуре своих мыслей, срывается на неожиданно для себя глупые высказывания.
– А как она узнает?! – совсем не то, что хотел сказать, перекрывая шум разума в своей голове, вопрошает Гноз. Как будто не знает, что у Коконова на такой уж вопрос точно найдётся свой, никогда бы не подумал, что попадусь на такую удочку, подлый ответ. И Коконову и говорить ничего не приходится, а он вынимает откуда-то там из своих шорт телефон, которые никто с собой и не носит по причине отсутствия связи, и одним его представлением расставляет для Гноза всё по своим местам – вектор направленности расстановки всех его вещей, указывает в сторону падения.
Так первым, что так себя сознательно-несознательно проявило, оказалось его бешено заколотившееся сердце, которое при виде телефона, в один момент сорвалось с места и пало в самый его низ, пятки. Ну а как только основной меймстрим был задан, и общее направление движения было указано, то вслед за сердцем туда, вниз, направился выскользнувший из рук Гноза бокал полный его вздохов сожалений о том, что он пролетит мимо головы Коконова. После чего, не дожидаясь того момента, когда бокал звучно сообщит о своём новом положении в пространстве, с носа Гноза слетают его такие любопытные очки, придававшие собранный вид их носителю, – а без них он как без умного лица, – и летят вниз, чтобы первыми увидеть, что там станет с бокалом.
И хорошо, что только очки Гноза так поспешили, а иначе кто знает, не остался бы без глаза Гноз, как его очки, которые ударом об них отлетевшего осколка бокала, лишились одного окошка в мир, – так стёкла своих очков называл Гноз, – и таким образом поплатились за это своё любопытство. Правда в этом случае, Гноз по праву своей одноглазости мог носить чёрную повязку на своём выбитом глазу. Что пользуется неизменным уважением и авторитетом на морских просторах, и Гноз по праву ношения чёрной повязки на глазу и схожести на авторитетного пирата, мог бы подать заявку на капитанство, если он, конечно, смог бы заручиться поддержкой значительного количества смутьянов из числа команды, недовольных сложившимся положением на корабле при капитанстве Мирбуса.
Ну, а зная бунтарский, с долей мизантропства характер Гноза, силу которому придаст эта его чёрная повязка на глазу и умыкнутый с камбуза разделочный нож, который Гноз засунет в ботфорт сапога, – то, что его внешний вид претерпит кардинальные изменения, это даже не обсуждается, – то даже и сомневаться не надо в том, что он встанет на путь оппозиции к капитанству капитана Мирбуса. При этом и Коконову недолго бы осталось смеяться и похохатывать над чумным видом самозваного капитана Гноза. Первым решением капитана Гноза на своём новом посту, будет отправка Коконова в дальнее плавание, для начала под днищем корабля. – А если ему хватит дыхалки выдержать это плавание, то у меня для него припасено ещё немало заданий. – Посмотрев на Коконова, промокшего до нитки от своих слёз сожаления за такую свою недальновидность, всё за его будущее решит капитан чёрный глаз Гноз.
Но сейчас на глазу Гноза всех этих преимуществ нет, а вот полная боли выразительность сожаления за разбитые очки есть. И выходит, что хозяином положения пока является Коконов, по которому, конечно, плачет верёвка на рее, но он хоть и догадывается об этом своём возможном будущем в прошлом, всё же не прислушивается к голосу разума, и продолжает подначивать Гноза.
– Хотя вполне возможно, что Люся об этом твоём полном подлостей и распутства втором я догадывается, а может даже и знает. – В задумчивости принялся рассуждать Коконов, не забывая посматривать на Гноза – кто знает, не взбелениться он, когда Коконов достигнет своей цели, вывести его из себя. – А если это так, то это возможно только в одном случае. – Сказал Коконов, бросив внимательный взгляд на Гноза, которому, судя по его напряжению, было крайне интересно узнать, почему Люся до сих пор его, распутника и негодяя, при себе держит и как может с его дурными привычками борется.
– Я бы так не смог. – Часто себе признавался Гноз, глядя на себя всего помятого в зеркало, висящее и не пойми в чьей квартире, о которой Гнозу было известно только одно, это не его уютное гнёздышко. – Ну и что ты там встал? Долго тебя ещё ждать? – из спальни до Гноза доносится совершенно незнакомый голос какой-то недовольной тётки. – Иду дорогая. – Расплывшись в до чего же лицемерной и противной улыбке (даже самому противно на себя смотреть в зеркало), кричит в ответ Гноз и, прихватив с тумбочки бутылку шампанского, на цыпочках бежит в спальню к своей дорогой, которую он в первый раз видит.
– А всё на самом деле просто и объяснимо. – Говорит Коконов. – Она тебя отлично понимает. – От этих слов Коконова, Гнозу так потеплело в душе и стало бесконечно признательно жалко свою супругу, отчего он захотел услышать голос своей Люси, и был даже готов простить Коконова за само его существование вопреки ему. Но Коконов не был бы им, человеком живущим вопреки Гнозу, если бы он какой-нибудь пакостью, не то что бы всё испортил, а он перевернул всё с ног наголову.
– А она отлично тебя понимает, потому что её всё устраивает, ведь она сама такая же как и ты, беспринципная ханжа, распутница и эгоистка. – Выпалил Коконов, действительно всё перевернув в Гнозе с ног наголову. Где его всегда имевшая место подозрительность, получив такие веские доказательства изменнического характера своей супруги со стороны Коконова, увидела в прежнем поведении своей Люси действия не совместимые со званием верной жены и супруги.
– А я так бы смогла! – стоя напротив зеркала в одной комбинации, сшитой из подлости и коварства, как это представилось Гнозу, с искренним смехом посмеявшись над своим муженьком лопухом, сказала Люся.
– Ну и что ты там встала? Хорош уже ржать над своим мужем лопухом, давай мигом ко мне с шампанским! – орёт из спальни, кто бы мог подумать, сам Коконов. И Люся, восторженно крикнув: «Несусь дорогой!», – несётся сволочь! – ожидаемо крепко закончил свою мысль Гноз.
И от этих умопомрачительных представлений в глазах Гноза всё потемнело, – чему также способствовал налезший на глаза пробковый шлем, – а ум за разум начал заходить от невозможно постичь, что за мыслей, – он вдруг решил, что его шлем сделан из тех самых пробок из под шампанского, которое Люся с Коконовым выпили за его счёт (отчего этот его шлем стал выполнять фигуральную функцию его рогов), – и Гноз, наверное, сейчас бы вцепился в лужёную глотку Коконова (а кто стерпит, когда за твой счёт так наслаждаются жизнью), но тут так вдруг в голову Гноза попадает брошенный кем-то в бассейне мяч, что это расстраивает все эти мстительные планы Гноза.
И оглушённый Гноз, подслеповатым взглядом хорька, ничего не понимая, смотрит на отлетевший мяч, и пытается сообразить, что всё это может значить. И что ему сейчас делать, взять и проткнуть мяч или с восхитительной улыбкой подняв его, подняться на ноги и спросить плавающих в бассейне русалок: «Что, бросить?». А когда они весело крикнут: «Бросить!», – то так его бросить, – прямо за борт корабля, – чтобы они на всю свою жизнь запомнили, как нельзя разбрасываться мячами.
– Хотя с его помощью можно эту рожу Коконова выбросить с места. – Задумался Гноз, будучи не сильно уверенным в своих силах перебросить палубу, в попытке выбросить мяч. А вот до Коконова он точно добросит мяч. С чем он и потянулся к мячу, но, что за закон подлости, он опять не успел реализовать свои желания, так как наткнулся на брошенное в свой адрес замечание со стороны вдруг появившейся Линды. – А вы, Леонид, я смотрю, время за зря не тратите. Держите себя в спортивной форме.
Ну и Гноз, по своей сути человек слабохарактерный и воск в женских руках, сразу же потёк, и всему поверил, что на его счёт сказала Линда. И Гноз противно так улыбается в сторону Линды, которую он без очков не слишком отчётливо видит (вот почему её появление для него было столь неожиданным – не заметил) и, взяв мяч, выпрямляется во весь рост, – мол, я таков, – и вслед за этим обращается к плавающим русалкам: «Ну и кому бросить мяч?». На что он слышит крайне удививший его ответ. – А ты брось его в Коконова. Ему будет полезно взбодриться.
И хотя этот ответ полностью отвечал желанию Гноза, распечатать физиономию Коконова мячом, он всё-таки не поверил своему слуху, слишком уж не похоже это было на правду. – Хотя почему непохоже, – тут же в противовес своему сомнению рассудил Гноз, – этого Коконова все вокруг терпеть не могут, и только я один решаюсь, прямо в его физиономию, открыто ему высказывать, как он всех достал. А так как ни у кого такой как у меня смелости нет, то они так сказать, и решили воспользоваться моментом. – Гноз, покосившись, посмотрел на Коконова и, обнаружив, что тот прикимарил, теперь только догадался, почему к нему так открыто обратились с этой просьбой.
И хотя Гноз терпеть не мог быть послушным орудием в чужих руках, но приходилось, всё же на этот раз и он сам был не прочь напомнить Коконову о том, что засыпать с открытым лицом на палящем солнце, да ещё рядом с ним, небезопасно и грозит крайне неприятными последствиями. – Солнечным ударом! – восторженно усмехнулся Гноз, изо всех сил размахнувшись мячом так невероятно экспрессивно, что становится страшно не только за будущее Коконова, которому точно на месте не усидеть, после такого попадания мячом, но и за Гноза, чей размах грозил ему вывихом руки и падением на скользкой от воды палубе.
И вот мяч Гнозом запущен прямо в голову Коконова, и как рассчитывал Гноз, должен сейчас сбив с его физиономии всё его довольство жизнью, выкинуть его со своего места возлежания, но тут вновь что-то идёт не так, и Гноз ничего подобного позорного со стороны Коконова не слышит. И тогда Гноз решает открыть свои глаза, которые он всегда в страхе зажмуривает, когда что-нибудь кидает в своего противника, – а все думают, что он наслаждается этими своими действиями (он, как правило, раскидывается своими пакостными словами).
И о боже, что же видит Гноз. А, во-первых, до чего же невыносимо видеть, что за довольную физиономию смотрящего на него в упор Коконова, а во-вторых, что ещё хуже, как оказывается, он, разомлев на солнце и от выпитого, – вот чёрт, бокал цел, – в какой-то момент заснул. А вот в какой, то это для него немыслимая загадка, а для Коконова, судя по его внимательной к нему физиономии, совсем нет.
Ну а такие вещи, когда кто-то о тебе знает больше чем ты сам, не то что неприятны, а они могут грозить тебе весьма большими проблемами. Какими? Гноз ещё пока не успел для себя решить, но зная подлую натуру Коконова, можно было не сомневаться в том, что он уж точно что-нибудь такое неприятное для него придумает. Так что Гнозу необходимо было срочно, пока Коконов не догадался, вспомнить, на каком моменте он так сильно на себя отвлёкся. И Гноз под этим внимательным взглядом к нему со стороны Коконова, принялся судорожно соображать, пошагово вспоминая, как он себя сегодня вёл и что говорил.
Но разве Коконов позволит сорваться с крючка, уже почти пойманной рыбке, да никогда – это он так неприязненно и по многим мнениям, оскорбительно думал насчёт Гноза, сравнивая его с омулем. Тогда как Гноз совсем, совсем не был похож на этого неизвестного для него омуля. И если уж на то пошло, то Гноз больше был близок к семейству ракообразных, уж больно он любил крабов.
И этот Коконов, не давая Гнозу толком разобраться в том, что на самом деле было, а что ему в голову ветром надуло, вдруг снимает с ноги шлёпанец и начинает им тыкать Гноза в бок. В результате чего Гноз ещё больше теряется в себе, совершенно не понимая, да что он такого сболтнул лишнего или сделал, раз заслужил к себе такое отношение со стороны Коконова. И Гноз уже было собрался потеряться у себя в каюте, как Коконов раскрывает истинные причины своего хамского поведения.
– Только осторожно, – сквозь зубы и почему-то в нос проговорил Коконов, посматривая в какую-то неопределённую даль, – посмотри на ту сторону бассейна. – Добавляет Коконов и Гноз, следуя его предупреждению, начинает фокусировать свой взгляд на столиках стоящих по другую сторону бассейна. Когда же сами столики им обзорно захвачены, то он столик за столиком начинает выделять для себя сидящих за ними людей. Где многие для него знакомы, других он часто видел, одних он знать не знал и не хотел знать, и самая последняя часть из находящихся там людей состояла из тех, кого он лучше всех остальных здесь знал. В общем, ничего нового и всё как обычно.
