Игорь Сотников
Палиндром
Правда, Мистер президент, как человек иногда предвзятый, на что сильно влияет его патриархальный склад ума, – и о мышечной памяти не стоит забывать, – несколько субъективно подошёл к процессу своей расшифровки или перевода с языка официоза на человеческий, этих женский разговоров. Его перевод прямо отдавал его субъективизмом, – о чём бы бабы не говорили, они всегда говорят о своём. – Срезал вот таким своим резюмированием все эти женские разговоры Мистер президент, стоило только ему заметить, что дамы завели между собой разговоры. – И главный секрет этих разговоров заключается в том, чтобы узнать, что на самом деле скрывается под этим их «о своём». – Мистер президент отлично знает, что говорит, когда так говорит и в задумчивости вспоминает ещё одну бабу, первую леди.
– Интересно, а она обо мне когда-нибудь говорит в таком собственническом качестве? – часто задаётся этим вопросом Мистер президент и также часто не находит ответов. – Пока не услышу, что она говорит хотя бы: «А мой дурак, такое вчера выдал, что я и забыла на мгновение, одета я или на мне ничего нету», – то не смогу быть в ней уверен. – На этом, как правило, заканчивались размышления Мистера президента по поводу неопределённости его отношений с первой леди.
И хотя с таким подходом президента к этим леди, сложно от него добиться объективной оценки им услышанного, всё же, если не обращать внимания на этот его пещерный шовинизм, то можно приблизиться к пониманию этих леди.
И вот Мистер президент обращается весь вслух и, сбавив свой ход на ещё более неспешащий, принялся принимать звучащую со стороны этих леди информации.
– У меня в последнее время вызывает глубокую озабоченность диктатор Заноса со своими демаршами. – С умным и строгим лицом делает это своё заявление госпожа госсекретарь Брань. Ну а Мистеру президенту, хоть и пришлось поморщиться после упоминания госсекретарём Брань этого ненавистного им всей душой диктаторствующего лица Заносы (что поделаешь, плохая наследственность, все предки Заносы были диктаторами, вот и он пошёл по этой протоптанной дорожке), тем не менее, им легко переводится на простой и понятный язык, все скрытые в этом предложении пожелания и посылы госсекретаря.
– Ну, госпожа госсекретарь, вы меня удивляете. – Усмехнулся мистер президент, после того как разложил по полочкам значение сказанного госсекретарём: Ну почему все диктаторы такие привлекательные. А диктатор Заноса и вовсе душка. Особенно эти его пышные усы, из-за которых я уже которую ночь не могу спать спокойно.
– Я не понимаю, почему со стороны соответствующих служб, так до сих пор нет никакой реакции. И я, не дожидаясь, когда там у нас в высших кабинетах начнут реагировать, со своей стороны направила запрос в комитет по обороне и информационной безопасности, чтобы они дали свою оценку действиям диктора Заносы. – Следует беспристрастный ответ со стороны мисс Клэр. – Ну а в твоих широких взглядах на данную проблему, я никогда не сомневался, мисс Клэр. – Таким образом уразумел ход мысли мисс Клэр Мистер президент, чей перевод её слов звучит следующим образом: А наши, тьфу, одно не достоинство, сплошь один холодец, студень и паштет. Правда в комитете по обороне, есть на кого обратить внимание.
– Сейчас его возглавил конгрессмен Альцгеймер. А он характеризуется как принципиальный и ответственный конгрессмен. Так что можете не беспокоится, скоро мы услышим соответствующий ответ. – Заявляет госпожа госсекретарь Брань.
Что Мистером президентом переводится так: Я бы там выделила конгрессмена Альцгеймера. Правда ходящие о нём слухи, не слишком красят его. Он безответственно подходит к связям на стороне, при первой же возможности, как только получит своё, сразу же о вас забывает, в общем, подлец из подлецов.
– Да, я что-то такое слышала о нём. – С серьёзным и неожиданно просветлённым лицом отвечает мисс Клэр.
Перевод: Что поделать, когда все красавцы такие мерзавцы. – Ну а то, что мисс Клэр так просветлела лицом, то это говорило о том, что мисс Клэр, столько времени мучащаяся от одиночества, а всё по причине того, что она с утра до ночи занята на службе, была совсем не против того, чтобы конгрессмен Альцгеймер обратил всю свою подлость против неё. И он тогда уж точно не забудет, как звали мисс Клэр, которая наградила его такими жуткими воспоминаниями о себе. Достаточно одной только встречи, чтобы он излечился от своего склероза насчёт обманутых им дам.
– А что скажите по поводу рассматриваемых кандидатур на место председателя комиссии? – спросила госпожа госсекретарь Брань (Здесь вроде всё прозрачно и перевода Мистера президента не понадобилось).
– Буду предельно честной. – Пододвинувшись к госсекретарю, очень тихо, но не так, чтобы это не смог услышать Мистер президент, сказала мисс Клэр. – Мне понравился выдвигаемой от нашего округа, прокурор Атнанта. – И тут Мистер президент от такой неприкрытой прямолинейности мисс Клэр, как, в общем, и госпожа госсекретарь Брань, попал в умственный ступор, и само собой, ничего и перевести про себя не смог, так всё было явно, – мисс Клэр нехорошо себя чувствует, вот и стала заговариваться.
Но не только прямолинейность мисс Клэр так тронула Мистера президента, а упоминание ею прокурора Атнанта, с кем у него сейчас там, в одном из помещений конгресса, о котором он пока и думать не хотел, была назначена встреча, типа его им смотрин, как раз и взволновало его так, заставив на этом закончить своё наблюдение за этими дамами и начать более осмысленное движение в сторону всё той же лестницы, по которой он собирался спуститься на один этаж вниз, чтобы там разыскать пока им не упоминаемое помещение.
Правда, он не смог удержаться от того, чтобы своим взглядом поверхностно не пробежаться по нескольким группам людей. Ну а так Мистер президент сейчас поторапливался, – он не любил, когда его обвиняли в любви к драматизму, а не в пунктуальности, – то он не стал вникать в детали, а сразу дал общую характеристику всем им.
– И эти за своё. – Очень похожее на то, что он подчеркнул в наблюдении за дамами, высказал насчёт этих господ Мистер президент. Что было одновременно и так и не эдак. Но в общих чертах очень похоже на то, что дамами подразумевалось в выражении: о своём.
Между тем Мистер президент постепенно приближался к мраморной лестнице и при виде её приближения, его начали обуревать тревожные мысли и вновь появившиеся сомнения насчёт своего решения не подниматься вверх по лестнице. – А ведь они все вокруг, только и ждут, чтобы я опустился с небес на грешную землю. Так они называют моё падение рейтинга. Тьфу, что за слово невозможно противное. – Мистер президент поморщился, вдруг вспомнив слова сэра Рейнджера: «Вы, мистер президент, здесь первый среди равных. Как это понимать. Ну, скажем так. Вы на голову выше всех». – И Мистеру президенту, побуждаемому эти словами сэра Рейнджера, вдруг захотелось себя сравнить с окружающими людьми.
Для чего он, внешне как бы ничего не изменяя в своём взгляде, уже оценивающе посмотрел на находящихся в зале людей. И ему одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правоте слов сэра Рейнджера (а он даже ещё и на ступеньку не встал). Он действительно был на голову выше всех. И даже самый рослый из всех конгрессменов, которых знал и видел Мистер президент, конгрессмен Вернер, – чья опасность для президента, как раз и заключалась в его рослости, – и то выглядел сморчком перед ним.
– Хм. Думал, что не найдётся человека, кто на тебя прыщ, сверху вниз посмотрит. – Усмехнулся Мистер президент, глядя на каменное лицо конгрессмена Вернера, чья оппозиция к президенту, как только что выяснилось президентом, строилась на таких базовых принципах, как желание смотреть на президента сверху вниз, а не наоборот. Что не такая уж мелочь, как может показаться с первого взгляда. Ведь когда на формирование твоего я оказал такое огромное влияние твой, выше всех рост, и ты подспудно учитываешь его значение в своих поступках, то для тебя точно это не мелочь.
Так в школе тебя вначале звали дылдой, а затем звали в баскетбольную команду. Вначале тебя били сверху, то совсем скоро, уже они, эти недоростки, бились своей головой о твой кулак. Вначале тебя замечали твоей головой, вечно вызывая к доске, скоро настало время, когда тебя оценили по уму, хоть и за голову. Из-за своего высокого роста ты раньше своих сверстников повзрослел – тебя засылали в магазин покупать спиртное и сигареты, а затем уже ты сам засылал за всё тем же, своих повзрослевших, но так и не выросших сверстников. И так во всём, где ты, то есть господин Вернер, пошёл всё выше и выше, вплоть до конгрессмена, тогда как все те, кто с ним стартовал одновременно в этом жизненном забеге, так и не выросли, оставшись далеко позади. А всё потому, что у них не было такой рослости, как у конгрессмена Вернера; ну и нахрапистой целеустремлённости, с его безбашенной энергетикой.
И хотя эта собственная рослость и высокопоставленность приободрила Мистера президента, тем не менее, это не отменяло того, что лестница впереди никуда не делась, и так ждёт, когда Мистер президент вступит на неё, и либо падёт в глазах окружающих, либо подтвердит свой статус самого высокопоставленного человека в государстве. – А если я буду спускаться вниз по лестнице, то это непременно унизит меня в глазах этой сволочи. – Ахнул про себя Мистер президент, только сейчас поняв, почему сэр Рейнджер даже не рассматривал этого варианта. – Всё верно, – уловил ход мысли своего советника Мистер президент, – я вначале поднимусь по лестнице вверх. А потом мне просто надо будет спуститься на лифте к месту. И таким образом, никто не сможет посмотреть на меня сверху вниз. Ну, сэр Рейнджер, вы в очередной раз удивили меня, и главное в хорошую сторону. – У Мистера президента потеплело в душе.
Но при этом расслабляться ему было нельзя, сейчас он уже находился в нескольких шагах от своего главного препятствия, лестницы. И тут Мистер президент каждой клеточкой себя почувствовал, как все взгляды находящихся в зале людей сошлись в одной общей и по отдельным частям точке – на его спине, на ботинках, а кто-то перешёл все границы допустимого и запретного, уставился на пятую президентскую точку, так и ожидая, когда Мистер президент её прикроет всем собой. – Не дождётесь! – вздрогнув в спине, решительно, правда про себя, выказал протест этим их ожиданиям Мистер президент.
И на этот раз Мистер президент был не одинок в своём противостоянии с оппозицией к себе, которая как обычно она это делает, заняла самую подлую и удобную для себя позицию по отношению к президенту – со стороны его спины – где она имела широчайший простор для противодействия президенту. А у Мистера президента, кроме генералов Волка и Кленси, которые отвечали за его тыл, вдруг неожиданно для всех, но только не для президента (это была домашняя заготовка) появился союзник в лице самого древнейшего из сенаторов, сенатора Долби. Который вдруг так неожиданно, из какого-то неоткуда появляется прямо на его пути к лестнице, и теперь не миновав его, к ней невозможно было подойти. И у Мистера президента не остаётся другого выхода, как только остановиться у подножия лестницы.
И тут Мистер президент на глазах всей этой внимательной к нему публики, выказывает себя истинным джентльменом. И он, самый занятой на свете человек, чьё время ему на время его президентства не принадлежит и по предварительным оценкам беспримерно стоит… скажем так, оно недооценено и бесценно, берёт и дарит мгновения своего бесценного времени сенатору Долби, чтобы он спокойно, а не ощущая в свой затылок дыхание президента или может быть смерти, которая так насчёт него подзадержалась, мог подняться по лестнице вверх. – Прошу вас. – Обдаёт зал и сенатора Долби своей учтивостью Мистер президент, после того, как несколько более чем внимательно посмотрел на руки сенатора Долби.
– Нет не те. – Облегчённо вздохнул про себя Мистер президент.
Ну а пока сенатор Долби, шаркающим шагом поднимаясь наверх, пользуется великодушием Мистера президента, сам президент, дабы за зря не тратить своё время, готов ответить на пару вопросов, которые всегда возникают у незнакомых людей при встрече с ним, особенно если эти люди аккредитованы, как пресса. И только Мистер президент пропустил вперёд этого неспешащего торопиться сенатора Долби, как эти малознакомые люди из прессы, уже тут как тут, – и откуда они только берутся, – и начинают для начала задаваться собой. Мол я такой-то, из такой-то прессы, а раз так, то вы, Мистер президент, должны осознавать, как важно быть со мной откровенным, отвечая на все мои вопросы.
Ну а затем уже следуют вопросы, которые только с виду все между собой различаются, когда они по своей сути, касаются всегда одного – президентских прогнозов. И президент для всей этой говорливой прессы, как правило, выступает в качестве астролога, который всё, всё знает об их и будущем земли. В чём между тем есть своя крупица истины. Ведь президент, окромя своего провидческого дара, имеет все полномочия и возможности для того, чтобы эти его прозрения и прогнозы, не расходились с реальностью и осуществлялись. И если уж бывает такое, что президентские прогнозы не сбываются, то, что тут поделать, когда на небе светит ни одна звезда президента, а там присутствуют и другие влияющие на судьбы мира звёзды, а также свои чёрные дыры, которые могут и втянуть в свою авантюру ту или иную звезду.
– Каковы ваши ожидания от этой встречи, Мистер президент? – За неимением лучшего, микрофона, тыча в Мистера президента свои нахальные навыкат глаза, задаёт этот судьбоносный для себя вопрос, эта проныра журналистка Келли.
На что Мистер президент сказал бы ей в глаза всё, что он сейчас был вынужден надумать, оказавшись под давлением её нахальности (ни здрасти, ни до свидания, а сразу лезут с вопросами), – вас дамочка в будущем ждут одни разочарования, слишком вы торопливы в желании всё знать, – но Мистер президент всегда обнадёжит, даже в самых безнадёжных случаях.
– Мои ожидания самые что ни на есть высокие. – Умело даёт ответ Мистер президент. И, тут же повернувшись спиной к прессе, что достаточно плохой и опрометчивый шаг, – пресса мстительна и терпеть не может, когда к ней поворачиваются спиной, – начинает убеждаться в том, что всё идёт по плану. Сенатор Долби сделал всё как он него требовалось сделать. Он посыпал песком за собой скользкий пол лестницы. Правда в этом большой заслуги сенатора Долби не было. Всё за него сделал сэр Рейнджер, наполнив под завязку его с дырочками карманы песком, а затем в нужный момент подтолкнул сенатора на выход к лестнице. Ну а чтобы сенатор Долби не стал жертвой предусмотрительности противников президента, которые до блеска и скользкости начистили лестницу, то подошвы ботинок сенатора Долби были соответственно ожидающей опасности подготовлены.
– Они в одном будут уверены, – инструктировал президента сэр Рейнджер, – что вы не свернёте со своего пути и пойдёте по самому центру лестницы. Любой сдвиг в сторону, будет восприниматься ими, как перекос и неупорядоченность вашей политики. А так как они догадываются о том, что и вы, Мистер президент, догадываетесь об этом их этом, то они все усилия и направят на середину лестницы. Ну а ввод сенатора Долби позволит нам не только купировать все эти проблемы, но мы даже останемся в выигрыше. Вы, Мистер президент, следуя по стопам сенатора Долби, таким образом для всех покажете, что вы остаётесь верным традициям предков и идёте по протоптанной ими дорожке.
– Иду! – Решительно заявил про себя Мистер президент, вступив на этот теперь уже не скользкий путь.
Ну а в таком деле, как вступить на новый для себя путь, самое сложное это сделать первый шаг. Когда же он сделан и ты своей ногой ощутил все последствия сделанного тобой шага, – там вроде как не скользко и крепко стоится, – то делается второй шаг, чья устойчивость вступления на ступеньку лестницы, закрепляет появившуюся уверенность в себе. И Мистер президент с лёгкой душой, на зло всем смотрящим на него с ненавистью врагам, поднимается по лестнице наверх. На что затрачивается совсем немного времени, и когда Мистер президент оказывается на самом верху, то он не может себе отказать в удовольствии подразнить своих противников взглядом победителя, который стал ещё выше в их глазах.
– Смотрите, и смотрите не сверните себе шеи, задирая их так высоко, куда вам только заглядывать, и никогда не смотреть оттуда. Только избранные имеют право смотреть с этой высоты на вас. – Обдав надменным взглядом и красноречивым видом всего себя, Мистер президент совсем на чуть-чуть превысил свои полномочия и почувствовал себя, если не богом (Аполлоном или Посейдоном, он пока ещё для себя не выбрал – первый ему своей красотой близок, а второй по своему характеру и близостью к философии, вон, сколько воды утекло), то тем апофеозом мечтаний, который тут на всех смотрел с фресок на потолке.
И Мистер президент в ответ на этот свой взгляд победителя, получил свой душевный отклик со стороны всех тех, к кому он был обращён. И что удивительно, в их душах откликнулась не одна злоба, а по большей части они отдали дань уважения победителю.
– Что от него не отнимешь, так это умения так презирать своих врагов, что им хочется презираться, чтобы ещё раз оказаться под прицелом его взгляда ненависти. – Отметила про себя госпожа госсекретарь Брань.
– Далеко пойдёт! – с прискорбием для себя высказался конгрессмен Вернер, не уточнив, куда ещё дальше может пойти президент. Но уточнений и не надо, когда одного взгляда на потолок достаточно сделать, чтобы догадаться о том, что имел в виду конгрессмен Вернер, будучи не прочь войти в пантеон богов.
– Он наше обожествление, как количественно, так и качественно переплюнет. – Бросив взгляд на потолок, где с фрески на всех смотрело президентское обожествление, окружённое первостатейными ангельскими личиками его заслуг, не без зависти выразился конгрессмен Демагог.
– Я тебе ещё так посмотрю. – В прикрытой спинами других конгрессменов яростью, выказал себя человеком со стойкими убеждениями, некто неизвестный.
Мистер президент, тем временем пребывая в приподнятом состоянии духа, которое он просто обожал, уже не с той былой зажатостью, с которой он входил здание конгресса, широким шагом следовал в сторону лифта, чтобы с помощью его затеряться для глаз его незримых наблюдателей. – Пока они там, внизу, будут пребывать в заблуждения насчёт моего местонахождения, – он там, вверху, где делать серьёзному и деловому человеку нечего, прохлаждается, – я тем временем все свои дела обделаю. – Размышлял Мистер президент на пути к лифту. – Правда не нужно забегать вперёд, противник не дремлет. – Подойдя к лифту, который встретил его не с распростёртыми дверями, а занятостью, Мистер президент вынужден был слегка остудить свой пыл.
Мистер президент на этот раз уступает место впереди себя генералу Кленси, отвечающему за его телесную безопасность, – генерал Волк держит под контролем весь периметр зала, – и в некотором напряжении начинает наблюдать за цифровым табло на стене, поверх дверей лифта, откуда передаётся информация о местонахождении лифта.
– Нулевой этаж. Что это может значить? – задался вопросом Мистер президент, глядя на табло, с которого на него смотрел этот ноль. – А то, что на этом этаже собираются представители глубинного правительства. – Мистера президента вдруг озарило откровение, отчего он даже немного просел в коленях от такого своего прозрения. – И выходит, что я сейчас вступлю на их территорию, где я буду в полной их власти. – Мистер президент от этих предательских мыслей хотел было попятиться назад, но вид широкой спины генерала Кленси, не позволил ему поддаться страху, и Мистер президент остался на месте. Тем более, судя по изменениям на табло, то лифт начал подниматься.
И Мистер президент, как прежде всего человек, который может, и поволноваться, и понервничать насчёт себя, глядя на табло с цифрами, решил загадать на своё счастье или как там получится. – Если лифт всё-таки досюда доберётся, то если он с собой привезёт мужика, то это к несчастью, а вот если оттуда выйдет прехорошенькая девушка, то это как посмотреть. – Загадал Мистер президент. Правда ему тут же почувствовалось, что чего-то в этом его фигуральном жребии наудачу не хватает. – Да, ещё одного варианта. – Догадался Мистер президент. – Девушка может быть не ею и при этом страшной. Что, конечно, такой удивительный оксюморон, приводящий к когнитивному диссонансу, но если я хочу быть до конца объективным и беспристрастным, то нужно дать шанс всем возможным вариантам. – Мистер президент, как решил, так и отрезал, оставив и этот третий вариант для своего рассмотрения. Правда, за всем этим своим размышлением забыв обозначить то, что он для него мог значить.
Но как прямо сейчас, по прибытию лифта выяснилось, то это необязательно было делать. То, что увидел в лифте Мистер президент, никаким боком не относилось к этому фантастическому третьему варианту, как впрочем, и ко всем двум первым. А вот к какому варианту отнести увиденное президентом, и что он может значит, то это только Мистеру президенту решать, даже если он вообще не знает, к какой категории сложности отнести пустую кабинку лифта. И так бы Мистер президент пребывал в нерешительности, если бы генерал Кленси своим объявлением: «Кабинка свободна, Мистер президент», – не внёс существенные коррективы в мысли президента по поводу кабинки. Он ведь умозаключил, что она пустая, а это определённо на тревожные опасности намекает, а тут как оказывается, она свободная, а не такая тревожаще пустая.
Ну а раз так всё разрешилось, то Мистер президент может не опасаться за себя, если что, то его верные генералы прикроют его делом или как сейчас, верным словесным уточнением. – А говорят, что генералы все тупые. – Мистер президент в ярости возмутился на всех этих очернителей военных, которые по какому-то странному стечению их жизни и обстоятельств, приведших к такому их стечению, все сплошь больны плоскостопием и к армии имеют отдалённое, не служивое отношение. – Сами косят под дурачков, чтобы их в армию не взяли, и по себе судят всех остальных. – Мистер президент, как врач сделал этот неутешительный диагноз той пятой колонне, которая почему-то всегда ходит строем к банкомату, чтобы получить там полагающиеся им инструкции по очернению армии, и в тоже время не имеет никакого отношения к армии.
– Сволочи плоскостопные. – Мистер президент от невыносимости осознания плоского бытия этой колонны, всё сплошь состоящей из негодный к воинской службе, а по мнению президента, просто негодных, позволил себе эту не толерантность по отношению к людям по настоящему ограниченных в своих беговых возможностях.
Пока же в Мистере президенте, таким образом, созревала новая поправка во взаимоотношениях между армией и такого рода, всей своей плоской душой болеющих за армию уклонистами, лифт прибыл на нужный этаж, о чём он сообщил специальным звоночком. Который взбодрив Мистера президента, привёл его в чувства. И тут Мистер президент, стоя за широкими спинами своих генералов, которые прикрывали собой выход из лифта, вдруг обнаружил, что хотя он всех на голову выше, он, тем не менее, не может заглянуть вперёд за своих генералов. Что наводит его на не очень ему понравившуюся мысль. – Выходит, что мои генералы выше меня. – Осторожно подумал Мистер президент. – А это значит… – Мистер президент, вдруг испугавшись, что то, до чего он сейчас додумается, будет настолько страшно, что он потеряет веру в своих генералов, оборвал себя и не стал додумываться до этого нехорошего, прикусив себе губу.
Ну а генералы между тем не стоят на месте, и как только двери лифта раскрылись, то они поочередно, – на случай того, если там, на выходе, их будет ждать засада, ну и чтобы их не сразу покосили разрывными пулями, – соблюдая осторожность, выходят из лифта. А как только путь на выход из лифта оказывается свободным для президента, то он тут же освобождается от этих своих дурных мыслей, ясно, что вызванных его стеснёнными обстоятельствами нахождения в лифте. – Они меня слегка придавили, вот и надумалось. – Решил президент, выходя из лифта, где теперь его ждут новые затруднения на пути к своему итоговому пункту назначения. И эти ожидающие его трудности на пути к его цели, несут в себе иного характера затруднения, нежели те, которые он оставил позади.
А всё дело в том, что его встреча с кандидатами на место генерального прокурора, или смотрины, была назначена в туалете. Да-да, вы не ослышались, и даже сам Мистер президент сразу не поверил, когда такое предложение услышал от сэра Рейнджера. Ведь это место однозначно предназначено для совсем других вещей и целей, о которых по причине их интимного характера присутствия в каждой человеческой жизни, не в приличиях распространяться. И когда ты нарушаешь этот естественный ход жизни, внося в него такие не поддающиеся логике изменения, пытаясь смешать несвязуемое и всё поставить с ног на голову, изменив привычный порядок вещей и их положений в пространстве, то это всегда вызывает столько недоумения, удивления и смешливого характера кривотолков, что и сам не заметишь, как впал в смех. И понятно, что эта идея сэра Рейнджера, организовать именно там встречу с кандидатами на эту высокую должность, вызвала у президента крайне глубокую озабоченность.
– Я хоть подчас и веду себя непредсказуемо и противоречиво, а мои поступки не укладываются в привычные схемы поведения человека занимающего такой высокий пост, – хотя это спорно, – и вызывают столько вопросов, но всё же эта затея сэра Рейнджера, организовать встречу в этом месте, уж больно спорна.– Рассудил Мистер президент, следуя по пятам за Кленси. Но тут ему вспомнились те аргументы сэра Рейнджера, которыми он сопроводил это своё предложение, и Мистер президент вынужден был вновь признать, что сэр Рейнджер не зря получает повышенную зарплату в качестве советника.
– Чем хорошо это место, – в своё время убеждал президента сэр Рейнджер, – так это тем, что никто в данном случае не будет задаваться не нужными нам вопросами: И что интересно, там делает президент?
– Согласен. – Вынужден был признать правоту сэра Рейнджера Мистер президента, облегчённо для себя вздохнув – он было подумал, что сэру Рейнджеру стало известно о некоторых проблемах с его пищеварением, и оттого он предложил ему этот вариант встречи. И было Мистер президент расслабился, как сэр Рейнджер опять заставляет его заволноваться.
– Но есть одно но. – Говорит сэр Рейнджер, пристально смотря в глаза президента и, не торопясь расшифровывать это своё но. А ведь Мистеру президенту каждая секунда промедления дорого стоит, ему в голову чёрт знает что лезет; и само собой, связанные неудобства с этим обозначенным для встречи местом. – Что он там ещё придумал? – занервничал Мистер президент, глядя в глаза сэра Рейнджера, а видя при этом себя, находящегося в полном духовном и физическом одиночестве в этом обозначенном помещении.
И хотя туалет в конгрессе отвечает всем стандартам современного качества и в нём светло, легко и приятно дышится, несмотря даже на специфическую его специализацию, а по сторонам приятно смотреть, – в хайтековском стиле решён внутренний дизайн помещения, а на зеркала любо дорого посмотреть, если ты, конечно, президент или на крайний случай конгрессмен, – всё же Мистер президент сейчас не чувствует в нём себя комфортно. Хотя возможно, что дело не в самом этом помещении, а в том, что президент насчёт него задумал.
– Да и чего мне бояться, когда вход контролируют мои люди. – Только Мистер президент себя таким образом попытался взбодрить, как со стороны одной из кабинок доносится шум слива воды. И Мистер президент, сам не зная, как так получилось, в тот же момент осаживается в коленях и заглядывает в открытое пространство между дверкой кабинки и полом.
Ну а что он там может увидеть, кроме чьих-то ботинок. Да, в общем, самое большое, так это две пары такого тяжёлого рода обуви, или же в более желаемом случае, на пару с этими ботинками стояли лёгкие туфельки. Но сейчас там ничего такого не было. Что ещё не значит, что президенту повезло, ведь на Мистера президента сейчас сурово смотрела одна пара чёрных ботинок. Да так пристально и притягательно смотрела, что Мистер президент и глаза оторвать от них не мог. Но и это ещё не всё. И как показалось Мистеру президенту, а может быть он был этим суровым видом ботинок внушён, то они сейчас к нему напрямую, очень по делу обратились.
– И чего уставился? – слегка оторвавшись от пола, возмутился правый ботинок.
– А он считает, что раз он президент, то ему всё можно, в том числе вести тайное наблюдение, а по мне так, подглядывать, за людьми в кабинках. Вуайерист чёртов. – Нервно взвизгнул левый ботинок, заставив дёрнуться президента.
– А это мы сейчас посмотрим, что это за хреновина такая. – Жёстко заявил правый ботинок, не такой интеллектуал как левый, но зато прямолинейный. С чем он, как заметил президент, выдвинулся на выход из кабинки. Что в свою очередь грозило Мистеру президенту своими, пока ещё не предсказуемыми последствиями при встрече, если он сейчас же не поднимется с пола, куда он вдруг присел после этих оскорбительных намёков левого ботинка. Но как бывает в таких экстремальных случаях, а может это всего лишь навязанный нам остросюжетным кино стереотип, Мистер президент, как бы он не пытался, не смог вот так сразу подняться на ноги с этого вдруг ставшего очень скользким пола.
И ноги Мистера президента только соскальзывали с пола, стоило ему только их придвинуть к себе и попытаться опереться на них. При этом и его руки совсем не оказывали помощь, и они, как и его ноги, разъезжались в разные стороны, стоило только ему их в упор поставить на пол. А там за дверьми кабинки тем временем не ждут, а как сейчас слышит уже весь взмокший от своих стараний и волнения Мистер президент, всё продолжая барахтаться на полу, то носитель этих тяжёлых ботинок уже готов выйти наружу – уже раздался щелчок запорного замка кабинки.
– Да что ж такое со мной происходит?! – оставив свои безуспешные попытки подняться на ноги, Мистер президент, оглохнув от крика своей души, замер в одном положении и принялся не сводить своего взгляда с открывающейся двери. Ну а дверь видимо работает по всё по тому же стереотипному принципу, который навязывает нам кино, и она открывается очень медленно и под тревожную музыку (откуда взялась музыка, то все вопросы к президенту, чьё оглохшее состояние вполне способствует этому музыкальному появлению).
