Игорь Сотников
Палиндром
Между тем Мистер президент вошёл в раж и начал всё больше радовать членов совета по нацбезопасности, раздавая им всё новые должности, где некоторые из них были совсем уж фантастическими, – спецпредставитель по вопросам политики президента, касающейся Первой леди, со всеми президентскими полномочиями, – но никто этому не удивлялся и даже счёл бы за честь представлять Мистера президента в спальне перед Первой леди. – Это, полное нервных волнений отступление Первой леди, как поняла Ханна, не зря прозвучало – видимо не всё так гладко у них в семье было.
Но Первая леди быстро собирается и, не остановившись на выборе этого спецпредставителя, – всё равно приличных представителей, за кого бы президенту было не стыдно, среди окружения президента не было, – продолжает свой рассказ:
«Когда же первое оживление спадает и Мистер президент решает успокоить себя сигарой – Мистер президент, чтобы о нём дурного не говорили, а умеет тонко чувствовать настроения людей и тот момент, когда что-нибудь уже назрело. И вот он берёт сигару, щёлкает зажигалкой и перед тем как закурить, подводит итог всему предшествующему разговору.
– Ладно, так уж и быть, – расплывшись в улыбке, говорит Мистер президент, – ради такого дела, я ещё потерплю свою грымзу. Чтобы быть первым, иногда приходиться идти на жертвы и быть вторым. – Мистер президент прикуривает сигару и с необыкновенно счастливой улыбкой пускает дымовое кольцо в потолок».
– А мой значит, не захотел терпеть, – подумала Ханна, – и во всём решил быть первым. – При этом видимо эти мысли Ханны, каким-то путём, да через тот же мрачный взгляд, передались и Первой леди, которая вдруг только сейчас поняла, в какой она всё это время была опасности. Ведь её супруг, когда ещё не был президентом, а был всего лишь одним из многих, кандидатом в президенты, то к нему на стол на рассмотрение ложились, или же в виду крайней степени конфиденциальности информации, его советники из избирательного штаба прямо ему в уши вкладывали как раз такого рода политехнологические предложения, которые в своей перспективе, не просто позволят ему вырваться в президентской гонке, а позволят с большим отрывом победить.
– То, что вы придерживаетесь традиционных ценностей, той же семьи, сегодня не служит гарантом успеха. Избиратель нынче пошёл не тот, слишком уж он стал разносторонне и избирательно мыслящим избирателем. Пресытился, и теперь, чтобы его взбодрить, нужно что-нибудь другое придумать. – Как сейчас видит Первая леди, сэр Рейнджер ещё на заре кандидатства Мистера президента, уже тогда сбивал его с пути верности своим ей обещаниям. – Ах ты, змей искуситель! – до глубины своей души возмутилась Первая леди, видя всё это коварство сэра Рейнджера, уже тогда задумавшего разрушить их крепкий брак.
А стоило Первой леди перевести своё внимание на Ханну, то вот тут-то она по настоящему поняла, в какой опасности та находится. И если до неё дошли слухи о такого рода подумывании господина Шиллинга, то зная то, что она о нём знает, то к этой новости стоит отнестись как можно серьёзно – и это не только его президентские амбиции, о которых ей частенько говорил Мистер президент: «У меня прямо затылок вскипает, а что уж говорить о спине, которой становится до потливости жарко, когда сзади меня стоит вице-президент», – а она из одних, весьма осведомительных источников узнала, кто стоял за диверсией с тортом – тем, кто так обошёлся с её и фигуркой президента, был Шиллинг.
И если насчёт второго известия, Первая леди пока она не разобралась в том, что это значило, не станет распространяться, то вот о тайных намерениях вице-президента, явно желающего затмить собой Мистера президента и стать первым, то тут стоит об этом поговорить. Ведь если вице-президенту так захотелось во всём быть первым, то он уж точно не остановится ни перед чем и ни перед какими жертвами, чтобы добиться желаемого. И Ханна вполне подходит под эту жертву, если это принесёт вице-президенту дополнительные голоса из числа пресыщенного традиционными технологиями избирателя. А судя по окружению господина Шиллинга, всё сплошь состоящего из неординарных личностей, то там есть кому подсказать и мотивировать Шиллинга на такого рода действия.
И Первая леди уже было собралась обрушить на Ханну новость о том, что ей одного взгляда на господина Шиллинга было достаточно, чтобы понять, как он ветренен и ненадёжен, – я об этом раньше не говорила потому, что не было достаточных оснований утверждать это (хорошо шифруется гад), – как Ханна первая берёт слово и своим новым заявлением ввергает Первую леди в совсем не понимание Ханны.
– Но и это ещё не всё. – Как-то уж больно неуверенно говорит это Ханна, что Первой леди становится ещё страшней, чем после её первого сообщения о подумывании её супруга. Ведь куда уж может быть страшнее, когда выясняется, что твой дурак супруг, в тайне от тебя и, не зная где, подумывает. А тут, как оказывается, есть ещё что-то такое, что затмевает собой эту первую страшную новость – все самые душещипательные новости всегда оставляют напоследок. И тут, несмотря на то, что Первая леди, насколько это вообще можно, доверяла Ханне, не обошлось без того, что она заподозрила в неладном своего супруга, Мистера президента. Который, как ей только что вспомнилось, всегда был приветлив с Ханной и отзывался о ней только в самых желательных для любой дамы выражениях.
– Ах ты, паскудник, до выражался! – ахнула про себя Первая леди, в один момент всё поняв насчёт Мистера президента и этой, только с виду бедной овечки Ханны, посчитавшей, что вариант с её лопухом мужем, Мистером президентом, куда как перспективней для неё, теперь уж точно ясно, желающей стать первой леди. Тут надо всего лишь охмурить одного лопуха, Мистера президента, тогда как в случае с выдвижением в президенты её супруга, придётся поработать со множеством людей и не только с лопухами. И при этом ещё нельзя быть уверенным в том, что они к финишу придут первыми.
И Первая леди, поняв, с кем она на самом деле имеет дело, подумав, что прямое обвинение Ханны в её коварстве только всё ещё усложнит, решает разыграть из себя мало что понимающую дурочку. – Что ещё? – заинтриговано спрашивает Ханну Первая леди.
– Я вдруг поняла, или почувствовала, что меня всё это не расстраивает, как, наверное, должно было бы. – Не согласуясь со сказанным, более чем расстроено сказала это Ханна. Что не проходит мимо Первой леди, которая отлично понимает, с чем всё это связано. А от этого понимания её начинает переполнять сердечным волнением. Да так быстро и очевидно, что она с более нервным запалом, чем у Ханны, с нотками истерического волнения, не сводя с неё внимательного взгляда, резко спрашивает её. – Кто он?
Что же касается Ханны, то она, будучи себе на уме, и не заметила всех этих треволнений в душе Первой леди, и поэтому не столь беспокойно как Первая леди, дала свой ответ. – Тот человек, кто мне об этом сообщил. – И, пожалуй, присутствуй сейчас в голове Первой леди хоть немного здравомыслия, то она путём логического размышления могла бы себя успокоить – Мистер президент никак не мог быть тем человеком, кто будет на посылках у вице-президента, правда, если он не тот вероломный супруг, в которые его записала Первая леди. И тогда получается, что она не зря не прислушивалась к голосу разума, который здраво рассудив, что его сейчас слушать не будут, спал, а напрямую желала удостовериться в том, что всегда знала насчёт своего любвеобильного супруга.
– Кто? – требовательно вопрошает Ханну Первая леди, продолжая буравить её пристальным взглядом.
– Конгрессмен Альцгеймер. – Потупив взор, проговаривает это имя Ханна.
– Ого! – сама от себя не ожидая такого, присвистнула Первая леди.
Хотя этому есть свои объяснения. Ведь Первая леди ожидала услышать совсем другое, с некоторого времени столь для неё ненавистное имя своего супруга, ну а когда вместо него, так неожиданно для неё звучит другое имя, то тут хочешь не хочешь, а поддашься эмоциональному срыву. Который у всех по-разному проявляется, и если кто-то от злобы бросается с кулаками, то в случае с Первой леди, где её накрыла непредвиденная радость, случился вот такой, со свистом, выпуск эмоций.
И теперь у Первой леди, как будто камень с души свалился, и она в один немедленный момент почувствовала облегчение, со своим воодушевлением и желанием делать добрые дела по отношению к тем, кто не так счастлив как она. А именно Ханне, которая, конечно, сама виновата в том, что была не прямолинейна и не сразу откровенна с ней, но всё же она заслужила счастье и она готова ей помочь в этом.
Между тем Ханна, ничего такого не подозревая насчёт Первой леди, со своей стороны крайне удивилась такому её ответу, а затем приняла его насчёт своего сообщения. Что привело её к ещё большей растерянности. – Что, всё так безнадёжно? – теперь уже в волнении спросила Ханна, смотря на Первую леди как на последнюю надежду. Первая леди внимательно смотрит на Ханну, что-то там у себя в уме соображает и переводит свой взгляд на встроенный в стену шкаф. После чего она, ничего не говоря Ханне, подымается с кушетки, где одну сторону она занимала собой, а вторая была занята Ханной, и направляется к этому шкафу, с зеркальной поверхностью.
Подойдя к шкафу, Первая леди не сразу тянет к нему руки, чтобы взяться за ручки и открыть его и похвастаться перед Ханной его содержимым, – вон смотри, сколько у меня выбора того, что нечего надеть, – а она вначале смотрит по сторонам, где в одной стороне она задерживает свой взгляд несколько больше, чем при осмотре других сторон, – а просто в этой стороне находился портрет того глазастого президента, с чьим видом Первая леди так сроднилась, что само того не замечая, невольно советовалась с ним, – а уж затем берётся за ручки двери. Далее ничего такого сверхъестественного не происходит, а Первая леди всего лишь открывает дверки шкафа. Который, как сейчас выяснилось Ханной, действительно был набит под завязку всем тем, что относится к той категории вещей, называемых надеть нечего.
И, наверное, было бы у Ханны побольше времени, то она бы была не прочь приступить к изучению этого, так волнующего многих людей, столь неоднозначного вопроса. Ведь как ею сейчас видится и выясняется, то, несмотря на то, что и у неё дома имеется точно такой же, наполненный всё теми же вещами шкаф, то если ей действительно нечего из него надеть, то вот претензии Первой леди на тоже самое, были более чем безосновательные. – Хотя она наверняка думает иначе и каждый вечер при сборах на выход, об этом все уши прожужжала своему супругу. – Сделала вывод Ханна. Правда спроси её Первая леди о том, что она думает насчёт всего того недовольства, которое выказывает её супруг, Мистер президент, когда ему указывает на самые очевидные вещи: «Ты что вообще меня не замечаешь и разве не видишь, что мне нечего надеть?», – то Ханна из чувства солидарности выразила бы полную поддержку Первой леди. – Они кроме себя никого не видят. Жмоты.
Тем временем Первая леди, углубившись во внутренние пространства шкафа, что-то там определённо пыталась нащупать. Что вызвало у Ханны заинтересованность, с которой она, не сводя своего взгляда с зада Первой леди, – с единственного того, что ей было сейчас в ней доступно видеть, – пыталась заглянуть и дальше. Но на её пути висело столько прекрасных платьев, что Ханны не смогла сосредоточиться, и вынуждена была ждать момента, когда Первая леди сама не раскроет секрет этого своего погружения в глубины шкафа.
Чего долго не пришлось ждать, и вскоре Первая леди уже лицом появилась на свет. Ну а когда она уже вся вышла из шкафа и в её руках объявилась бутылка, то у Ханны свои вопросы появились к этой бутылке. Ну а так как бутылка вещь неодушевлённая и значит, не может за себя отвечать, то для того чтобы узнать о её предназначении, нужно было, либо спросить Первую леди, либо пока она не подошла, по внешнему виду бутылки догадаться, что она из себя представляет и какую характерность в себе несёт. К чему сразу и приступила Ханна, независимо от своего желания, ведь глаза сами смотрят и не спрашивают, как смотреть, бездумно или как можешь.
– Судя по цвету, обычная вода. А вот какая в ней вода, то можно одно сказать, она в чём-то необычная, раз ей такое значение придаёт Первая леди. – Сделала независимый вывод Ханна. Ну а когда Первая леди вновь заняла своё место рядом с ней, на кушетке, то Ханна спросила. – Что это?
На что следует ничего не объясняющий, пространный ответ Первой леди. – Это тебе поможет. – Ханна пока ничего не говорит в ответ, а начинает всматриваться в эту бутылку, на которой есть говорящая этикетка – если отталкиваться от неё, то это минеральная вода. Но что-то подсказывает Ханне, что это не просто минеральная вода, а это… Но вот что это значит, то ответов на это никаких нет, кроме разве что только самых невероятно глупых и смешных. И Ханне только и остаётся, как с деланным смехом спросить Первую леди. – Это то, о чём я подумала?
На что Первая леди с серьёзным видом, да ещё так уверенно, как будто знает, на что намекает Ханна, даёт ответ. – Не совсем так, но по своей сути да. – Первая леди фиксирует свой взгляд на Ханне и каким-то прямо глубинным голосом говорит. – Это эликсир любви. – И Ханна при виде всей этой стоящей перед ней серьёзности на лице Первой леди и не знает как себя в ответ вести – и чего-чего, а ей уж точно не до смеха. А Первая леди при этом выжидающе смотрит и ждёт от неё своего ответа.
– Я не понимаю. – В растерянности только что и смогла сказать Ханна.
– Я в таких вопросах не имею привычки шутить, – продолжая быть серьёзной, заговорила Первая леди, – и если бы всему тому, что я тебе предлагаю, не было своих подтверждений, то я бы тебе не предлагала то, что даю. – Здесь Первая леди памятливо отвлеклась на то, что видимо убедило её в том, в чём она сейчас ненавязчиво пытается убедить Ханну – эликсир любви не вымысел, а объективная реальность. И на её муже, Мистере президенте, опробовано.
А иначе как объяснить то, что Мистер президент, всегда такой нервный и только собой озабоченный эгоист каких президентский свет не видывал (а чтобы занять это непочётное первое место среди президентов, то действительно надо постараться), в последнее время, после того, как в его рацион была добавлена эта чудодейственная для его почек минерализованная вода (это официальная, предназначенная только для ушей Мистера президента версия появления этого напитка в его рационе), стал столь внимателен и предупредителен с ней. Правда Первая леди не собирается раскрывать перед Ханной все тайны этого эликсира, и особенно историю его появления в её руках. О чём никто не должен знать, особенно тот, кто знает секрет этого эликсира, и кто стоял за его изготовлением – вероломнейший из советников президента, специальный советник президента, тайный алхимик, доктор любовных наук, сэр Рейнджер.
И, наверное, если бы не случай, позволивший Первой леди вскрыть тайные манипуляции президентом со стороны сэра Рейнджера, то кто знает, где бы сейчас и в какой отдалённой друг от друга плоскости находились, крайне негативные друг к другу отношения Мистера президента и Первой леди.
Алхимик сэр Рейнджер и его любовный напиток
Люди, оказавшись перед лицом того или другого факта или так потрясшего их события, почему-то всегда так сильно удивляются тому, что они казалось бы всё предусмотрели, а вот именно этого, того что случилось, даже и не могли предполагать. Тогда как всё в их жизни как раз шло и вело к тому, что ему именно на этом месте – у косяка двери, в это время – когда он там находился, как раз и прищемят его длинный нос.
Так что даже было несколько странно, что Первая леди для всех, а для себя просто Мелани, так удивилась, когда она оказалась перед фактом своего открытия сэра Рейнджера человеком со слабостями (и хотя это не такой уж большой секрет, у каждого есть свои сильные и слабые стороны, всё же слабость слабости рознь, и некоторые слабости существуют именно для того, чтобы делать других людей более сильными; правда так только думает те, кто умеет примечать и использовать эти слабости в своих целях). Ведь она после встречи с тем верным человеком и открытиям для себя сэра Рейнджера, как знакового человека, который как-то повлияет на её будущие отношения с Мистером президентом, так была к нему внимательна и приметлива, что то, что она сможет узнать сэра Рейнджера куда как лучше, было только делом времени.
И хотя Мелани могла видеть сэра Рейнджера в основном в двух местах, – в их президентских апартаментах, куда он так и не прекращал в самый неурочный час наведываться, – здесь её наблюдение за ним ограничивалось подслушиванием их разговоров с президентом, и мало что ей давало, – и на различных приёмах, где её присутствие было чётко регламентировано, – а вот здесь перед ней открывались большие возможности для наблюдения за сэром Рейнджером, ну и за другими назойливыми господами из окружения президента, – всё же ей удалось приметить за сэром Рейнджером много из того, что без пристального внимания к нему и не заметишь.
Так в первую очередь, что бросилось в глаза Мелани, так это то, что сэр Рейнджер и сам со своей стороны проявляет излишнюю внимательность к ней, и при этом, как ей вначале показалось, затем всё это приобрело странную повторяемость, и как итог, Мелани сочла всё происходящее за закономерность, то когда сэр Рейнджер начинал проявлять по отношению к ней зрительную внимательность, то Мистер президент начинал себя как-то необычно, уж больно невпопад вести. Так к примеру, если они с Мистером президентом приветствовали собой гостей, прибывающих на какой-нибудь званый вечер, то когда перед их глазами появлялся сэр Рейнджер, то на Мистера президента вдруг в одно мгновение находило желание покрепче взять её за руку, да так цепко, что и не вырваться. А если сэр Рейнджер к тому же не ограничивался одним приветствием, а и не пойми с какой это стати, делал Первой леди комплимент: «Вы сегодня особенно прекрасно выглядите», – то Мелани своими ушами чувствовала, как Мистер президент накалялся огнём в щеках.
И теперь Первой леди нужно было как следует подбирать слова для своего ответа этому словоохотливому сэру Рейнджеру – как её крепко сжатой рукой чувствовалось, то Мистер президент сейчас очень внимателен к ней. И как ею понимается, то каждое её слово будет со всех сторон изучено Мистером президентом. Ну и Первую леди это с одной стороны заводит, а с другой сбивает с мысли. И она и сама начинает вести себя как-то не слишком разумно, давая сэру Рейнджеру не просто ответ, а возможность задуматься над её ответом; как впрочем и Мистеру президенту.
– Благодарю вас, сэр Рейнджер. Вы всегда умели увидеть. – Неожиданно покраснев в щёках, ответила Первая леди. И теперь у Мистера президента голова идёт кругом от стольких возникших на этом ровном месте вопросов. – Как это всё понимать?! – перво-наперво, Мистера президента всё это возмутило, и он, как и всякий не первый год женатый супруг, которому никогда нельзя в некоторых вещах зарекаться – в том, что он может подпасть под чьё-нибудь дурное влияние и всего лишь раз свернуть с праведной дорожки, и в том, что его могут вероломно обмануть, – задался этим вопросом-недоразумением. На что он ответа прямо сейчас не получил и не мог бы получить, и поэтому наступила своя очередь более детализированных вопросов.
– Что это значит, вы сегодня особенно выглядите? – провожая спину проследовавшего дальше сэра Рейнджера, нестерпимо к этой спине задался вопросом Мистер президент, и сразу догадался, что всё это значит (ревность подсказала – она вообще больше чем вы думаете знает). – А это значит то, что в другие дни, Мелани не так особенно выглядит, а вот как, то это знает только этот негодяй, сэр Рейнджер. И даже я не посвящён в эти секретные знания. – Мистер президент даже потемнел от этих мыслей, где он и не знал, отчего он так расстроился. Оттого, что сэр Рейнджер посвящён в эти тайные знания или оттого, что он, президент, у кого есть ко всему самые высшие допуски, как оказывается, не допущен до этих знаний. В результате чего Мистер президент концентрирует всё своё недовольство на Первой леди, которая, в общем-то, за всем этим его не допуском и стоит.
– А что это значит её ответ: Вы, лапуша, всегда умели увидеть? – ахнув в глубине себя этим вопросом, Мистер президент потряс себя головой, а Первую леди рукой. – Где он её и в каком виде мог видеть? – и на этот вопрос Мистер президент уже знал ответ. И ответ на этот вопрос ему дал тот суровый, вечно за ним приглядывающий мужик с портрета. – Вот почему сэр Рейнджер горой встал в защиту этого, по его мнению, президента. Он обо всём, что творится у меня в спальне, докладывает сэру Рейнджеру. А он значит, из всего этого делает далеко идущие выводы. – У Мистера президента аж всё похолодело внутри от такой информативности сэра Рейнджера.
– Сегодня же расправлюсь с этим негодяем и поставлю его к стенке! – трудно сказать, в чей адрес выкрикнул эти угрозы Мистер президент, так он был зол про себя. Но тут ему вспоминается всё то, чему мог бы быть свидетелем тот приставленный сэром Рейнджером за ним следить наблюдатель, где он, а всё по причине огромной своей загруженности на службе, скажем так, не всегда был на высоте, а чаще был совсем не на высоте, чуть ближе к полу, чем к кровати, и Мистер президент, прикусив губу от бессилия, вынужден смириться с существующим положением вещей – придирчивый мужик с портрета из гостиной, так и останется висеть на прежнем месте. – Пусть пока повесит, а то его отсутствие раньше времени встревожит сэра Рейнджера. – Решил Мистер президент коварством отвечать на коварство коварных людей.
Что же касается Первой леди, то ей по причине такой внимательности к себе со всех этих, столь близких к ней, заинтересованных сторон, а это ещё не считая не пропускающих каждого твоего взгляда и движения ног, вездесущих осветителей твоей жизни на этом важном посту, журналистов, пришлось усилить меры предосторожности в своём поведении при наблюдении за этим глазастым сэром Рейнджером. И хотя сэр Рейнджер, скорей всего, и сам следовал всё тому же правилу осмотрительности и старался ни коем образом не выдавать себя, что ему было куда как легче сделать, нежели Первой леди, – он всё время пребывал в тени в отличие от Первой леди, которая вынуждена всегда пребывать на людях, она ведь человеческое лицо президентской администрации, – всё же ему не удалось остаться полностью в тени своей неизвестности. И Первая леди сумела-таки приметить за сэром Рейнджером то, о чём он скорей всего не хотел бы распространяться.
И тут видимо дурную шутку сыграло с сэром Рейнджером то, что он впал в полную уверенность насчёт своей незаметности, – да кому какое до меня есть дело, когда все самые важные события крутятся вокруг президентской четы, – что и привело к тому, что он ослабил свой контроль по сторонам, и перед всё замечающей первой леди раскрылось то, что сэр Рейнджер от всех скрывал – у него появился личный помощник в виде симпатичной молодой особы. В чём может быть нет ничего такого сверхъестественного, сэр Рейнджер уже не столь физически и умственно крепок, и ему уже давно пора обзавестись личным помощником, который бы подставлял ему своё плечо, когда сэр Рейнджер поднимался по ступенькам, или напоминал ему о том, что похрапывать за столом во время обеда не совсем неприлично, но что-то Первой леди подсказывало, что этот личный помощник сэра Рейнджер нанят им для совсем других целей.
Ну а пока роль этой помощницы при сэре Рейнджере оставалась не выясненной, – а она появлялась на совсем короткое время, чтобы поднести сэру Рейнджеру бутылочку минеральной воды, – то Первая леди всё своё внимание сконцентрировала на этой приносимой помощницей бутылке с водой. И она не совсем случайно обратила внимание на эту бутылку с водой, приносимую помощницей сэра Рейнджера, а ей показалось странным, что сэр Рейнджер решил не воспользоваться стоящим прямо перед ним предложением в виде той же воды, а ему понадобилось именно эта, поднесённая его помощницей вода. Правда такую привередливость сэра Рейнджера вполне можно понять, – с возрастом всё меньше остаётся доверия к окружающим. И Первая леди, и не придала бы большого значения всему этому движению души сэра Рейнджера, пить воду только из проверенных источников, но вот то, с каким заговорщицким видом брался за эту бутылку сэр Рейнджер, то это хочешь, не хочешь, а не пропустишь мимо себя и не сможешь не задаться вопросом: И что это интересно, сэр Рейнджер против пана Паника замыслил? – сэр Рейнджер в этот момент смотрел на пана Паника.
Ну а дальше больше. И как видит Первая леди, то сэр Рейнджер, продолжая смотреть на пана Паника, медленно выкручивает крышку из бутылки, после чего, во всё в том же внимательном положении к объекту своего наблюдения, делает полноценный глоток из бутылки, затем прикручивает крышку обратно и бутылка возвращается в руки его помощницы, которая в одно мгновение исчезает в глубине дальних проходов. Но Первая леди уверена, что это ещё не всё, и она интуитивно чувствует, что продолжение нужно ждать со стороны пана Паника, к которому приковано внимание сэра Рейнджера, теперь уже с карандашом и блокнотом в руках.
И совсем скоро Первая леди убеждается в том, что её интуиция не подвела её, и там, у одного из проходов, где стоял пана Паника, вдруг появляется официант с разносом в руках, который уж больно сильно смахивает на помощницу сэра Рейнджера. Ну а как только Первая взгляда поняла, кто выдаёт себя за этого официанта, то она в момент догадалась, что предлагается этим господам в этих принесённых официантах фужерах. – В одном точно не шампанское. – Решила Первая леди, покосившись на сэра Рейнджера, который своим пристальным вниманием к пану Панику, провоцировал того на действия, связанные с предлагаемыми официантом шампанским.
И пан Паника, сам того может и нехотя, и точно не понимая, как так ему жаждой внушилось взять один из фужеров, протянул руку к разносу с шампанским и после краткого обзора фужеров с шампанским, решил взять, хоть чуть и светлее чем другие, но зато самый шипучий из них. И почему-то Первая леди и не сомневалась в этом выборе пана Паника, как скорей всего и сэр Рейнджер. Хотя он был бы не против того, если бы пана Паника в этом выборе опередил кто-нибудь из его окружения. И если к примеру, тот же глава агентства по национальной безопасности Спарк, или старающийся всеми силами не отставать от него глава Центрального управления Гилмор, быстрее чем пана Паника спохватились, и не неожиданно протянули свои руки к одному и тому же фужеру, тому, который в отличие от всех остальных так эмоциями бил через край, а затем пальцами своих рук вцепились за ножку фужера и заодно за руку друг друга, то, пожалуй, это событие никого не оставило равнодушным.
И все вокруг и даже те, кто стоял прямо лицом к лицу к президенту, наверное, на время забыли о президенте и, уставившись на эту ручную сцепку, быстро в уме сделав ставку на одного из этих двух борцов, принялись внимать этим напряжённым лицам Гилмора и Спарка, и совсем не понимать, как те могут выпутаться из этого, до чего же запутанного положения.
И если бы эти господа, сразу же бы одёрнули свои руки друг от друга и виновато похмурились на своего визави, то всё бы прошло незаметно, но сейчас время было не то что бы упущено, а оно было до крайней степени запущено, и чем дальше они в таком цепком виде стояли, тем основательней от них будут ждать объяснений этому их, более чем странному поведению. И теми, перед кем им придётся объясняться, будут не только их стоящие тут неподалеку от них изумлённые жёны, но и у комиссии по этике возникнет немало вопросов по поводу такой их демонстрации своих чувств. И только попробуй они сказать, что их все вокруг неправильно поняли, то их уж точно никто больше никогда не поймёт, а уж что говорить о Мистере президенте, который по своей главенствующей роли в иерархии государства, просто обязан будет не понять, что эти господа до сих пор делают на своих высоких должностях.
Но хорошо, что вся эта возможность была только спрогнозирована в беспринципном мозгу сэра Рейнджера, тогда как в настоящем, пан Паника оказался куда как расторопней всех этих господ, и прихватил для себя самый активный фужер. После него свои руки нагружают фужерами и другие рядом стоящие с паном Паникой господа, и прежде чем сделать глоток из взятого фужера, все почему-то смотрят на пана Паника и ждут от него напутственного слова. Что для пана Паника удивительно видеть, – такие церемонии с тостами, вроде как здесь не предусмотрены, – и он, краем взгляда посматривая на свой шипучий напиток, а другим краем, на чего-то ждущих от него всё сплошь важных господ, не видя другого выхода, как что-нибудь такое воодушевляющее сказать, выдавливает улыбку и говорит тост.
– Когда не видишь дна, ни о чём не задумываешься, – чуть приподняв фужер, продолжая разделять своё внимание между ним и окружающими людьми, проговорил пан Паника, – а когда увидишь, то уже думать не имеет смысла. Так давайте не будем задумываться о последствиях. – Сказал пан Паника и, приставив фужер ко рту, начал осуществлять задуманное – достигать дна. Куда вслед за ним устремились и все остальные.
И если насчёт всех остальных было нечего сказать, то вот что касается пана Паника, то судя по его ошалелому виду, то он совсем другого ожидал, когда прикладывал ко рту этот фужер. А вот посмеивающийся и чего-то там у себя в блокноте рисующий сэр Рейнджер, скорей всего чего-то подобного точно ожидал увидеть. И как подумалось всё это видящей Первой леди, то это только начало. А как только подумалось, как вот оно, уже началось.
Так пан Паника, выронив из рук фужер, в результате чего он обращает всеобщее к себе внимание, с безумным, ничего непонимающим взглядом смотрит на своё окружение и как кажется, не узнаёт никого из этих людей – а для чего спрашивается, он начинает себя вести по отношению к ним уж как-то не дипломатично и более чем странно. Так пан Паника с вытянутым вперёд носом, с устремлённым в самую сквозь взглядом, подходит к каждому из стоящих напротив него людей, и к огромному неудовольствию этих господ, начинает изучающе вглядываться в их лица. И как бы тот же господин Гилмор не отводил от него своего взгляда и голову в сторону, пан Паника уже тут как тут и смотрит ему в лицо, и при этом ещё и принюхивается.
Когда же этот, до глубины души возмущающий осматриваемого осмотр заканчивался, пан Паника с умным видом бормотал: «Нет не этот», – и переходил к следующему. Где всё повторялось, и так до тех пор, пока глава агентства по нацбезопасности Спарк не взвизгнул и не потребовал от пана Паника соблюдать его права на неприкосновенность. – Не подходи гад!
