Игорь Сотников
Палиндром
– И что ещё за такие ненужные вопросы могут возникнуть? – немного придя в себя, задался вопросом Шиллинг, вначале про себя, а как только не смог найти ответа на этот вопрос, то вслух.
– Самые изощрённые в своём понимании и не понимании того, что с вами не так. – Многосложно ответил Альцгеймер, вынудив Шиллинга в непонимании переспросить. – А что со мной не так?
– Ну, с ответом на этот вопрос можете не беспокоиться, диагноз вам в один момент поставит вездесущая и всё обо всём знающая пресса. – Усмехнулся Альцгеймер. – Ведь как в жизни обычно бывает (по крайней мере, раньше так было), – пустился в рассуждения Альцгеймер, – муж козёл, тиран и жадный кровопийца, и этого объяснения достаточно было для всех, чтобы объяснить его уход из семьи однозначно в сторону налево или как запасной вариант, под забор вести разгульный образ жизни. Но когда инициатором развода становится супруга, то кроме всего выше приведённого объяснения, всегда возникают дополнительные вопросы к обоим участникам этого бракоразводного процесса. И вопрос, неужели у вас не хватило больше терпения претерпевать своего теперь и не поймёшь что за мужа, будет самым простым и спокойным.
– Да и даже не сами возникнувшие вопросы самое страшное, – переведя дух, продолжил говорить Альцгеймер, – а появившиеся слухи и разного рода домыслы насчёт настоящих причин, побудивших вашу супругу решится на этот бракоразводный шаг, вот что на самом деле будет непоправимо для вашей репутации в настоящем и ваших перспектив на будущее. А эти слухи, можете быть уверены, обязательно возникнут. Ведь когда дело касается персон публичных и приближённых к самым верхам, от которых и не дождёшься внятного и честного ответа о побудительных причинах того или иного поступка, и оттого приходится питаться подножным кормом из слухов, домыслов и тем, кто там где-то сказал и написал на заборе, то появление всего этого не обеспеченного фактами непотребства, чуть ли не обязательный факт.
– Ну а что могут за вас домыслить эти люди от пера, не мне вам объяснять – он не только физический, но и умственный импотент, и это самое меньше, на что пойдут эти люди, чтобы объяснить случившееся. – Подвёл итог своему рассуждению Альцгеймер.
– А что включает в себя ваше второе предложение? – спросил Шиллинг. – Я как понимаю, оно у вас есть. – Добавил Шиллинг.
– Вы верно понимаете. – Многозначительно улыбнулся Альцгеймер. – И оно заключается в следующем, – придвинувшись к Шиллингу, сказал Альцгеймер, – ваша супруга должна стать инициатором не самого развода, а тех причин, которые позволят вам инициировать подачу иска на развод. – Альцгеймер замолчал, внимательно смотря на Шиллинга.
– Вы имеете в виду полную потерю к себе доверия. Я вас верно понял? – после небольшого раздумья, придавая своему вопросу некое, только ему известное значение, спросил Шиллинга Альцгеймера. И что удивительно, то Альцгеймер прекрасно понял, о чём его спрашивал Шиллинг.
– Я думаю, что да. – Сказал Альцгеймер.
– Тогда что от меня требуется, в случае моего согласия? – спросил Шиллинг.
– Собственно ничего нового. Всего того же, что делают обманутые в своём доверии мужья, допустившие или подтолкнувшие к этому поступку своих жён, что по сути не важно. Вам нужно всего лишь закрывать глаза на свою жену и её поступки. – Сказал Альцгеймер.
– Да я и так не слишком зрячь. – Усмехнулся Шиллинг.
– Тогда у вас не возникнут сложности. – Улыбнулся в ответ Альцгеймер.
– Но ведь это не всё? – многозначительно посмотрев на Альцгеймера, спросил Шиллинг.
– Об этом мы с вами поговорим после вашего согласия закрыть ваши глаза на некоторые действия вашей супруги и заодно тех лиц, кто будет уполномочен на организацию мероприятий по проведению в жизнь касающихся вашей супруги планов. – Сказал Альцгеймер. Правда последнее дополнение Альцгеймера, касающееся неких неустановленных лиц, заставляет нахмуриться Шиллинга. Что замечается Альцгеймером, и он быстро поправляет себя. – Можете не беспокоиться насчёт этих лиц, оно будет в одном моём лице. – Сказал Альцгеймер. Шиллинг пристально смотрит на Альцгеймера и после небольшого размышления, расплывшись в улыбке, спрашивает:
– А вас это не пугает?
– Есть немного. – Усмехается в ответ Альцгеймер. – Шиллинг в ответ пристально и как кажется, изучающе смотрит на Альцгеймера. При виде улыбчивого оскала которого, ему вдруг вспоминается та, совсем недавно найденная им у себя в кармане пиджака записка, – как она там оказалась, то это так и осталось не выясненным. «Бойся Данайцев дары приносящих», – как сейчас видит это послание Шиллинг, которое при первом его знакомстве с ним, вызвало у него одну лишь усмешку. – Что ещё за глупость? – Но сейчас при виде Альцгеймера, с этой его радостью жизни, и главное непоколебимой уверенностью в себе и своём праве радоваться, когда ему будет желательно это делать, Шиллинг на каком-то подсознательном уровне стал очень догадливым. – Вот он тот мифический Данаец. – Глядя на Альцгеймера, сделал вывод Шиллинг. А как сделал, то улыбнулся и дал своё добро на его предложение.
– Ну, тогда действуйте. – Сказал Шиллинг. На что Альцгеймер берёт трубку внутренней связи с водителем лимузина и отдаёт в неё команду водителю. – В адвокатскую контору братьев Кримм. – После чего кладёт на своё место трубку и на немой вопрос Шиллинга даёт пространный ответ. – Консультация не будет лишней.
Глава 22
Иные, но не менее важные встречи и разговоры
Жизнь, несмотря на своё кажущееся для людей с рациональным взглядом на окружающее, то есть циников, и видимое для тех, кто смотрит на жизнь с оптимизмом, бесконечное разнообразие всех форм своего выражения и такое же количество разновидностей сущего, со своим непременным желанием выделиться и отличиться от всех других форм существующего, со своими безусловными правилами и закономерностями, что есть по своей сути привычка, если уж так, начистоту разобраться, то не слишком уж сложна для своего понимания. А не будь она такой, по своему началу более-менее, дальше больше, а по итогу почти что понятной, то как бы живой организм смог бы в ней с кем-нибудь другим ужиться, не говоря уже о том, что он бы и с самим собой не сжился.
Ну а так в жизни всё по-своему просто. В ней всё подчинено своим определённым правилам и физическим законам, не знание которых не отменяет вашей ответственности перед ними, и не означает, что вы им не следуете. Так вы, к примеру, по причине вашего скрупулёзного отношения к жизни, – пока сам на собственных шишках не убедюсь в чём-то, то ни за что не поверю, – можете подвергать сомнению закон всемирного тяготения, что совсем не значит, что вы сами того не осознавая, подчиняетесь всему тому, что прописано в этом законе.
– Буду ходить, как хочу, в том числе и на голове, и никто мне этого не запретит! – крепко так заявит этот противник всех этих притягательных законов и в подтверждении своих слов, возьмёт и встанет себе на голову. Нате мол, смотрите, стою себе на голове, и ничего со мной …ой-ой не происходит. Договорил или договорился этот противозаконник, пав себе в ноги, то вот так сразу и не поймёшь. Но то, что ему кровь ударила в голову не просто так, а согласно всё тому же жизненному закону: «Дурная голова спокойно на ногах ходить не даёт», – то это прямо очевидно.
Или можно обратиться к другому примеру, где вам на роду было написано, что не будет вам счастья в этой жизни, а вы всё этому никак не верите, и всё продолжаете с незавидным постоянством посещать казино. Чтобы там, на рулетке, даже не проверить, а опровергнуть эту чью-то голословную истину. Для чего вы ничего не пожалеете, в том числе и полученные в банке кредитные деньги на покупку квартиры. Ну а то, что любая истина дорогая штука, а путь к ней не так уж прост, то это жизненное правило, которое вы почему-то никогда не подвергали сомнению (полностью отрицать законы мироздания никто на себя не берёт такую смелость), в итоге за ваш счёт и подтвердило свою верность.
И так если не во всём, то во многом. Что может нравиться или не нравиться, – последнее, как правило (и это тоже, как выясняется, вписывается в свои правила), относится к вечно недовольным и придирчивым людям научного склада ума, этим искателям на свою голову приключений, нежелающим мириться с этой их жизненной данностью, – и как бы вы не сопротивлялись, даже с рецидивами, раз за раз укладывающих вас на больничную койку с переломами (вот не верите вы в гравитацию, и ничего с собой поделать не можете), всему тому, чему подчинено всё вокруг, а особенно инстинктам вашего самосохранения, которые в вас заранее предусмотрительно заложила природа, – она что-то подобное насчёт вас с самого вашего рождения подозревала, – то вы ничего с собой не можете поделать и если настало время обеда, то вы обязательно проголодаетесь. И можете даже не сомневаться в том, что об этом вам не дадут забыть, и если что, то обязательно напомнит тот, кому вы всецело доверяете – вы сами.
Ну а существование времени, как одного из важнейших инструментов для проведения в жизнь всех этих законов жизни, – оно упорядочивает всякую жизнь, – как раз и обусловлено всеми этими задачами. Так оно через внешние, например, через смену дня и ночи, и внутренние, через чувство голода или любви, раздражители, подсказывает живому организму, что ему в данный временной отрезок желательно и в некоторых случаях нужно. Ну и человек, получив например, голодный сигнал из откуда-то изнутри себя, для того чтобы скорей всего себя проверить, вначале обязательно смотрит на часы, и к своему не удивлению замечает, что по его желудку можно сверять часы.
– И как он так точно определяет, что сейчас время обеда? – в тайне радуясь за свой желудок, который работает так точно, даже не вопрошает, а констатирует факт работоспособности своего желудка и заодно время обеда, какой-нибудь проголодавшийся клерк. При этом он тут, в огромном офисе полного клерков, не один такой по времени проголодавшийся, а и другие клерки в тоже самое время, с тем же побуждением посмотрели на часы, и также как он убедились, что и на этот раз их желудок тонко чувствует время обеда. После чего все с некоторым нетерпением в глазах выжидают те самые пять минут, которые оставались до начала обеда. А уж как только секундная стрелка пересекла финишную линию, то все они как один, правда не без того, чтобы кто-то, ну тот, кто вечно сидит на диете и ест пока никто не видит в туалете или под столом, удивится вслух: «А что, уже обед?», – срываются со своих мест и дружным потоком устремляются в специализированные под приём пищи места.
Что в итоге приводит к тому, что во всех этих специализированных под обеды местах, специально созданных и существующих до тех пор, пока люди будут чувствовать в себе голод и будут есть (ну и финансовый кризис не стоит снимать со счетов), встречаются люди не только движимые одной идеей – о своём насущном – но и те люди, которые бы вряд ли где в другом месте могли встретиться – настолько они разны, и не только по своему общественному положению. И получается, что единство мысли, хотя бы в такой короткий промежуток времени, хоть чуть-чуть да сближает людей и даёт видеться столь разным между собой людям.
Что, а именно это правило упорядоченности жизни голодных людей, где они строго по времени собираются в специально для них организованных местах, типа кафе, столовых и ресторанах быстрого питания, также относится и к тем людям, кто на данный момент движим другого рода идеей, как например, подумать – так голодные люди движимы идеей о насущном, а эти серьёзные люди желают, как следует, поразмыслить над сущим. И, пожалуй, следуя логике, что есть одно из правил жизни, опирающуюся в своём законотворчестве на эту последовательность (логику), то и эти серьёзные люди, когда их что-то внутри побудит к тому, чтобы как следует подумать над чем-нибудь его волнующем, тоже последуют похожим путём и разместят себя в каком-нибудь такого рода заведении, где им комфортнее всего думается.
Правда они в отличие от движимых идеей голода людей, посмотрят на свои часы не с желанием сверить время со своими внутренними часами, а они к этому делу подойдут со всей своей серьёзностью. И многозначительно посмотрев на свои дорогие ручные часы (как правило, все эти серьёзные и вдумчивые люди носят на запястьях свои рук именно такие часы), эти серьёзные люди с не меньшей многозначительностью кидают в пространство глубокомысленную фразу: «Ещё есть время подумать», – после чего только и отправляются в такого рода места, где, по их мнению, хорошо думается. Ну а эти способствующие размышлению места, хоть и не так специализированы, как в первом обеденном случае, а зачастую могут в себе совмещать несколько функций, в том числе и обеденную, всё же в них есть нечто такое, что их ни с чем не спутаешь и люди вдумчивые всегда для себя отыщут эти места.
И такие правила жизни распространяются на все сферы человеческой жизни, где человеческая социальность, простыми словами, стадность, в общем-то, и лежит в основе многих человеческих поступков. И если обедать, то всем вместе, а если ты столь серьёзен и задумчив в ответ, то и у тебя мало радости при виде всего этого. Ну а посмей кто индивидуализировать против этого утверждения, то одного сладкого зевка в ответ ему хватит, чтобы он в ответном зёве заткнул свой рот.
Так что нет ничего удивительного в том, что почти что в одно время и в одном месте, но только через дорогу, в другом бизнес-кафе или ресторанчике (смягчаешь цены, смягчаются и названия, или наоборот), за своим столами заняли свои места люди с одинаковым желанием, попить кофе и серьёзно поразмыслить. При этом и лица собравшихся за своими столами были так выразительно похожи, – они были серьёзны, – и их количество соответствовало друг другу, – за каждым их этих столом сидело по двое людей, – что со своей вероятностью можно было предположить, что между этими людьми и теми через дорогу (имеются в виду упомянутые в прошлой главе люди), определённо имеется некая связь.
Ну а когда один из серьёзных людей из того кафе, что через дорогу, в один из моментов достал из кармана небольшую коробочку, похожую на передатчик, а затем переключив на ней какую-то кнопку, положил его перед собой на стол, то как только из него раздался звук голосов тех людей из кафе напротив, то уже можно было не сомневаться в том, что между ними точно есть некая связь. Хотя присутствие на ушах каждого из этих серьёзных людей по маленькому наушнику говорило о том, что эта связь и до этого момента присутствовала – но бывают такие моменты, когда требуется, чтобы эта связь была громкой.
– И что ты на самом деле задумал? – да ушей этих слушающих людей донёсся вопрошающий голос Альцгеймера.
– Засиделся я на одном месте. – Последовал ответ Шиллинга, заставивший переглянуться между собой господина Простоту и Верно, этих слушающих их серьёзных людей. Не получив же для себя всё разъясняющего ответа, эти серьёзные люди переводят свой взгляд на передатчик и начинают ждать, когда там надумают им всё разъяснить. Но там скорей всего даже не догадываются о том, что в их разговоре участвует несколько больше людей, чем они думают, и что эти незримые участники их разговора, были бы не против, если бы они разъяснили для них некоторые неясные моменты из их разговора, и поэтому ведут себя так невежливо, обрывая на этом свой разговор – дальше до серьёзных людей доносятся одни только шумы.
Верно и Простота ещё некоторое время продолжают слушать, и только когда и эти шумы пропадают из эфира после вакуумного звука хлопка вроде бы двери, то они отстраняются от своего внимания к передатчику и опять смотрят друг на друга. Где вопрос: «И что ты на всё это думаешь?», – есть вопрос только времени, если бы на их месте находились куда менее вдумчивые и серьёзные люди, нежели они. Ну а пока на их месте находятся всё те же люди, то они и без озвучивания вслух этого вопроса поняли, что каждый из них спросил бы друг друга, окажись на их месте менее вдумчивые люди.
– Интересное заявление. – Многозначительно сказал Верно.
– Не могу не согласиться. – Простота со своей стороны высказывает полное понимание Верно.
– И так сказать, с дальним посылом. – Добавляет Верно. И с этим замечанием Верно не может не согласиться Простота. Правда он повторяться не любит, и поэтому он на этот раз только угукнул в ответ.
– И кто посодействовал установке этой связи? – кивнув в сторону передатчика, спросил Верно. На что Простота мог бы сослаться на конфиденциальность такого рода информации и ничего ему не говорить, если бы на месте Верно находился не он сам. Ну а так как на его месте находится он сам, тот человек, которому он может доверять, что в наше время крайне редкое явление и оттого его нужно ценить – доверие через сообщения такого рода секретной информации или передоверие, только так и ценится – то Простота, не вдаваясь в некоторые детали, сообщает ему, откуда у него эта связь.
– Мистер Вольф из секретного отдела, счёл нужным поделиться с ней. – Сказал Простота. Немного подумал и добавил. – У него есть некоторые столкновения во взглядах с господином Альцгеймером, вот он и укрепляет свою позицию перед решающим разговором с этим, как он говорит, слишком навязчивым на его голову конгрессменом.
– Мне кажется, что у мистера Вольфа есть все шансы поставить на место этого навязчивого конгрессмена. – Сказал Верно, выжидающе посмотрев на Простоту. Простота же отлично понимает, что хочет спросить Верно, и даёт ему ответ на этот незаданный вопрос. – Хочешь спросить, как передающее устройство оказалось у Альцгеймера? – риторически спрашивает за Верно себя Простота и даёт на него ответ. – Звенья всей цепочки не так важны для нас, а вот начальное звено, как раз представляет свой интерес. Это господин прокурор Атнанта. – Ну а стоило Простоте произнести это имя, как Верно потемнел в лице и даже вздрогнул. При виде чего Простота не может не задаться уже давно крутящемся у него на языке вопросом.
– Так всё-таки, кто она для тебя? – спросил его Простота, не сводя своего взгляда с Верно, чего Верно совсем сейчас видеть не хотелось и было не нужно. И хотя имён в его вопросе не прозвучало, Верно отлично понял, о ком шла речь. Да и как не понять, когда он только о ней, о Лизе, и думал. И, пожалуй, задайся Простота вопросом о ком-то ещё, он всё равно бы решил, что его спрашивают о ней. Ну а так как Простота, задаваясь этим вопросом, имел в виду именно её, то, в общем, ему повезло, что он так насчёт Верно и себя не ошибся.
А ведь и сам Верно так для себя и не нашёл ответа на этот заданный Простотой вопрос, и сам раз за разом задавал его себе. – Кто она для меня? – спрашивал себя Верно и никак не находил ответа. – И вроде бы это было вчера, – в бесконечный раз вспоминая первые встречи с Лизой, размышлял Верно, – а уже так вечно далеко в прошлом. – И ту Лизу он прекрасно знал и о много о чём догадывался. А вот нынешняя Лиза для него это не просто загадка, а он самый неинформированный на её счёт человек, которому последнему в этом мире будет сейчас дано понять её, и ответить на не дающие ему покоя вопросы. – Кто она для него? и Кто он для неё?
Здесь Верно, вновь не найдя ответов на эти вопросы, очнувшись от своей задумчивости, замечает перед собой внимательно на него смотрящее лицо Простоты. Который явно ждёт от него ответа, и Верно, виновато улыбнувшись ему, говорит. – Вот если бы я её сейчас увидел, то я бы тогда понял. А так… – но Верно не удаётся договорить, а всё потому, что Простота так заинтересованно сзади от него на что-то отвлёкся, что ему не только не было смысла заканчивать эту свою фразу, а у него самого всё внутри так от любопытства засвербело, что он не мог не поддаться на этот провокационный взгляд Простоты и не повернуться назад по направлению его взгляда.
Ну а там, сзади, вот так сразу и не обнаружишь, что так заинтересовало Простоту, а затем вслед за ним и Верно. Там не только масса перемещающегося в разные стороны народу, ну а также ведущие на выход из этого ресторанчика быстрого питания двери, которые и продуха для себя не зная, то впуская, то выпуская с помощью себя сюда или отсюда людей, тем самым не дают на чём-то одном сосредоточиться. Правда Верно, как человек не просто вдумчивый, а имеющий в своём арсенале аналитический склад ума, прибегнув к его помощи, вполне может из всего этого столпотворения вычислить, кто же мог привлечь внимание Простоты.
– Однозначно тот, кто только что вошёл. – В одно мгновение сообразил Верно, для которого такие задачки на раз щёлкаются как орешки. – Осталось только, исходя более свежего и голодного выражения лица вошедшего, заметить этого интересного человека. – Усмехнулся про себя Верно от вида лёгкости этой задачки. – Сейчас только Лизу отодвину в сторону, чтобы собой не закрывала весь обзор глаз, – Верно потёр свои глаза, но Лиза даже с места не тронулась и тогда он ещё раз попробовал растиранием очистить этот её образ его фантазии, который в последние дни вечно стоял перед его глазами.
Но и этот раз она никуда не исчезла и как стояла в дверях у входа, так и продолжала стоять, и смотреть на него. Хотя всё же не совсем так, и с ней определённо произошли некоторые изменения. Так после повторного трения Верно своих глаз до не лёгкой степени их покраснения, отчего можно было подумать, что этот трущий свои глаза человек, определённо недоверчиво относится к ним, Лиза лучезарно улыбнулась, заметив всё то усердие, которое приложил к своим глазам Верно, видимо большой приверженец незамутнённого фантазиями чистого взгляда.
А вот этого изменения её вида, уж точно не могло пройти мимо незамеченным для Верно, который вдруг в один момент что-то для себя осознал такое, отчего он вдруг побледнел и крепко схватился руками за то, что схватилось – одной рукой за спинку своего стула, а другой за свою коленку ноги, которая в полной мере на себе ощутила, что не стоит попадаться под руку своему хозяину, когда он находится в нервном запале.
Между тем Лиза не осталась там стоять в стороне, а она как только оказалась замечена Верно с Простотой, что по времени совпадало с их обнаружением с её стороны (по крайней мере Верно, которого она из них знала), то неспешным шагом, чтобы дать возможность Верно убедиться в том, что она со временем ничуть в своей статности и красоте не растеряла (так думал только Верно, тогда как, например, Простота, не придал никакого значения скорости её хода), направилась в их сторону.
И так она шла, шла, а для кого-то и плыла перед глазами, пока поплывший в глазах Верно и не понял, как она со своей удивительной улыбчивостью оказалась вначале рядом с их столом, а затем приглашённая Простотой, уже за столом. Где ей бы, как приглашённому гостю, и вести себя соответствующе, то есть скромно и послушно тех, кто раньше занял свои места за столом, но нет, она бросает вызов Верно и не сводит с него своего внимательного взгляда. Что, конечно, вполне объяснимо, вон сколько не виделись, и она таким способом вспоминает Верно и заодно себя ту, кто мог смотреть на него безотрывно пока хватало дыхания.
И это между прочим, ещё не самый не простой вариант для Верно. Ведь Лиза могла не совсем молча подойти к ним, а она как человек, которому не чужда культура, подойдя к их столу, могла очень примечательно и знаково поприветствовать Верно.
Так она, максимально приблизившись к стулу с Верно на нём, одну свою руку положит на стол, а другой крепко, до вырывания из под Верно стула, схватится за спинку его стула, после чего наклонится к нему пристально близко и, глядя на него в упор, поприветствует его:
– Ну, здравствуй!
Ну а от такого здравствуй, прямо до печёнок пробирает Верно и Простоту за компанию. Где Простоте всё-таки легче, и он может хоть немного да вздохнуть, сидя в стороне от такого пристального взгляда и дыхания Лизы прямо вглубь души Верно, в результате чего ему передаются все те скопившиеся в её ячейках души недоосуществлённые мысли и желания насчёт него, а они всегда тяжеловесны и горечливы.
И тут никакими: «Какими судьбами? Или По чью душу прибило?», – не отобьёшься и нужно что-то по основательней придумать, пока Лиза твою душу своим огненным холодом не застудила. Но видимо Лиза и сама не столь была уверенна в себе, раз её на такое приветствие не хватило, и она решила избрать для себя выжидательную позицию.
И тогда Верно по некоему праву старого знакомства с ней (что оно даёт не совсем ясно) решает взять слово и тем самым разрушить образовавшуюся с приходом Лизы неловкость.
Что, правда, у него не сразу получилось сделать – он вдруг обнаружил, что у него пересохло в горле. Так что ему для начала пришлось прочистить горло, как это делают люди с пересохшими горлами, а уж только затем он, выдавив на своём лице глупую улыбку, пробормотав про себя какую-то глупость: «Унылая пора, очей разочарование», – с видом человека, которому всё нипочём и его так просто не вывести из себя, что только выдавало в нём его это его почём, заговорил. – Так и бывает, что некоторые встречи ждёшь не дождёшься, а когда они вдруг случаются, то вот так сразу и не знаешь о чём говорить. Хотя до этого был уверен, что тебе уж точно сказать есть много чего. Но сейчас почему-то ничего в голову не приходит и возникает молчаливая пауза, которая своей длительностью только усугубляет возникшую и не пойми откуда неловкость. Так что я возьму на себя смелость и попробую развеять эту недоговорённость. – Верно перевёл дух и, глядя на Лизу продолжил:
– Так ты первое время не замечала, ничего из того, что нас определяет через знание определение жизни, а именно, ни времени, ни пространства в виде земли под ногами, которую ты не чувствовала в своём состоянии счастья. И так до тех пор, пока законы времени со своей бытийностью не взяли своё, и не опустили тебя с небес на землю, где тебя ждала своя приземлённая жизнь. Ну а человек такое уж существо, что ему во всём, в любви, в жизни, да и в разочаровании, нужны свои указующие ориентиры, на которые он мог бы опираться и не заплутать, вдруг свернув на неподходящий для себя путь. Ну а так как багаж знаний и опыт человека, всегда находится у него за спиной, то и ты, вступив на новый для себя путь, чтобы не сильно ошибаться, начала краем глаза посматривать назад, на свой прежний опыт жизни со мной. Где сама того не замечая, сравнивала и как это всегда бывает (прошлое, несмотря на ненастья, всегда видится в солнечном свете), сравнение было не в пользу твоей настоящей жизни. Что видимо тебя не устраивало, и тогда ты принялась во все глаза, со всем вниманием, которого у тебя раньше не было, со всех сторон оглядывать свою прежнюю жизнь со мной. И как итог этой твоей осмотрительности, ты обнаружила себя не там, где мечталось. Вот такая история. – Верно с грустной улыбкой развёл в стороны руки и, откинувшись назад на спинку стула, принялся выжидать ответа Лизы.
И она не заставила никого за столом ждать со своим ответом. – Ты всегда спешил делать выводы и принимать решения, – а делать выводы это наша прерогатива, – оттого, наверное, твоя жизнь и состоит из череды шишек. – Лиза, пододвинувшись к столу, так неприкрыто изучающе посмотрела на Верно, что тот даже и не пойми чего смутился. А вот Простота сразу понял, почему Верно так разволновался. А всё потому, что эта Лиза точно подметила за ним эту его вечно спешащую, такую беспокойную черту его характера, вот он и растерялся.
Между тем Лиза немного ослабила свой изучающий напор и, вернувшись назад, на прежнее место, вновь заговорила. – Так что и на этот раз ты поспешил, сделав такие выводы. – Сказала Лиза. – А то, что ты поспешил, так это я поняла ещё тогда, когда ты со своим вопросом поспешил не давать нам второй шанс. – Лиза делает краткую паузу, и после глубокого вздоха говорит. – А я вот решила дать нам второй шанс, чтобы тебя ежедневно не мучила эта твоя проявленная поспешность в деле закрепления прав на своё счастье. Ну как, понятно, или я поспешила? – спрашивает Лиза Верно, вновь пододвинувшись к столу. И хотя её вопрос не несёт в себе никакой конкретики, а данных ею сейчас объяснений для человека со стороны и мало посвящённого, вообще мало и ничего из сказанного не поймёшь, всё же для Верно всего этого оказалось достаточно, и он после небольшой, но глубокой внимательной к Лизе паузы, даёт свой информативный для Лизы ответ. – Нет.
Ну а так этого его ответа вполне было достаточно для Лизы, то она не переспрашивает Верно, а возвращается к тому, что ещё хотела сказать. – А я действительно оказалась не там, где мечталось. – С грустью в голосе сказала Лиза.
– Но почему так долго ты это не решалась сказать? – спросил Верно, разволновавшись.
– Но ведь сам знаешь, спешка такое долгое дело. – С сожалением к утраченному времени или ещё к чему-то, произнесла Лиза. – И она, как выясняется, ещё больше удлиняет путь к встрече. – Здесь Верно хотел было сказать что-то такое обнадёживающее, но прозвеневший сигнал звонка телефона Лизы, перебил его на начальном слове, а когда Лиза не проигнорировала этот звонок, то он по причине того, что Лиза вышла из-за стола, чтобы ответить на звонок, и не смог сейчас ничего сказать.
Пока же она там, в дверях, с кем-то серьёзно переговаривалась, Верно с Простотой молча пересматривались, пока не решаясь делать хоть какие-то выводы из этой встречи. Верно верно хотел попридержать себя в своей поспешности, на которую ему тут указали, ну а Простота скорей всего тоже не хотел раньше имеющего право первого слова Верно, спешить высказывать свои мнения.
Но вот кажется Лиза всех там по телефону послала куда подальше, такой поспешный вывод мог бы и сделал Верно, глядя на её возбуждённое и слегка злое лицо, и теперь возвращается назад, чтобы по приходу к ним, не занять своё прежнее место, а начать собираться.
– Срочные дела? – спросил Лизу Верно, ещё на подходе поняв, что она больше здесь не задержится.
– Угу. – Стоя рядом со столом и, глядя сверху на Верно, очень кратко и информативно даёт ответ Лиза, что после этого её ответа и спрашивать её больше ни о чём не охота. Лиза же таким образом уведомив всех за столом о том, что она скорей всего сейчас их покинет, явно чувствуя неловкость за то, что она не может больше здесь остаться, начинает блуждать взглядом по столу, ища там за что бы можно было зацепиться. И теперь вновь возникает та неловкая пауза, когда вынужденные расстаться люди, ещё не до конца для себя выяснив своего значения друг для друга, как первовлюблённые не знают, можно ли и как договориться о ещё одной встрече. И им даже не всё объясняющие слова нужны, им необходимо впитать и тем самым прочувствовать исходящую друг от друга химию чувств, которая им всё без слов даст понять и ответит на все так волнующие их вопросы.
