Игорь Сотников
Палиндром
Глава 14
Последствия следствий и как их логическое продолжение, причины новых следствий
Чем хорошо быть президентом, так это тем, что он имеет везде свою вхожесть, и никто не посмеет преградить ему путь, на то же собрание комитета по формированию комиссии по расследованию чей-нибудь деятельности, своим предерзким заявлением: «А вас в списках нет, и, вообще, вас здесь не должно быть». Хотя всё же формально они могут найти препоны для того, чтобы не допустить туда президента – он своим присутствием и тяжёлым взглядом, будет оказывать психологическое и моральное давление на членов комитета.
И это, конечно, несусветная наглость, на которую и отреагировать кулаком в глаз будет всеми судами оправдано. Но Мистер президент не даст своим противникам лишнего повода для обвинения себя в непропорциональном применении своей силы, а он своим контрвопросом срежет этого наглеца на входе в зал заседания. – А мне, как президенту, до всего есть дело. Или вы считаете, что я превышаю свои полномочия? – Мистер президент так придавит взглядом этого наглеца, посмевшего встать на его пути, что тот ещё придавится ногами в пол и само собой ничего возразить не сможет.
Правда, как показывает жизнь, то не исключён и другой, самый что ни наесть трагический вариант развития ситуации для вставшего на пути президента столь исполнительного госслужащего. Это когда бы этот ревниво относящийся к своим обязанностям служащий, по каким-то своим внутренним соображениям, взял бы и не узнал президента в Мистере президента. – Я, – говорит этот невероятно наглый служащий, – телевизор не смотрю и на публичных мероприятиях не бываю, так что я не обязан на слово или на ваше лицо вам верить, что вы президент. А пока вы мне не предъявите соответствующее президентской личности удостоверение, то вы для меня остаётесь человеком неопределённым и подозрительным.
Ну а от таких беспрецедентных в своей наглости слов, этого и не пойми кто такого, Мистер президент, да и что уж умалчивать, и его верные генералы, в растерянности теряют дар речи и рефлекторно лезут в свои карманы, чтобы там отыскать удовлетворяющие предъявленным им требованиям удостоверения. Что, конечно, пустая затея. А всё потому, что Мистер президент из принципа не носил с собой этого удостоверения, тогда как генералы его и в глаза не видели. Ну а насчёт их собственного удостоверения, то тут они больше полагались на свои полные звёзд погоны. – Полнозвёздность погон, это лучшее удостоверение успешности и полноценности жизни генерала, – краем глаза поглядывая на свои звёздные погоны, заверяли всех не генералов, и себя в том числе, эти генералы.
И как бы дальше развивалась эта достаточно тупиковая ситуация, трудно сказать, если бы Мистер президент вдруг не отыскал в кармане своих брюк как раз то, что нужно, чтобы убедить эту вопиющую настырность, вставшую на его пути. – А это ты видел! – громом своего голоса оглушил настырного служащего Мистер президент, в один резкий момент сунув ему под нос дулю. И настырный служащий тут же узнал в этом типе с дулей, того страшного мужика с плаката, который с помощью этого ручного инструмента грозил всем без исключения людям, кто бросит свой взгляд на этот плакат – правда основной его посыл относился не к ним, а к тем противным странам, кто решил бросить экономический вызов возглавляемой Мистером президентом стране. Ну а как только настырный служащий узнал в этом стоящем перед ним мужике, того героического мужика с плаката, за которого он был готов пойти в огонь и воду, то он от волнения тут же позабыл себя как звали, и как итог всему этому противостоянию, Мистер президент вошёл в зал для заседаний, а настырный служащий потерялся в себе.
В общем, Мистер президент больше у входа в зал для заседания комиссии не задерживается и, войдя в двери, через своё неожиданное появление здесь на заседании комитета, в один момент приводит всех там находящихся, всё больше важных и при должностях людей, к присяге, то есть в одухотворённое этим кульминационным моментом молчаливое состояние. И причины для всего этого их удивления, были более чем существенные. Ведь Мистера президента и в самом деле не ждали. Да что там не ждали, а никто даже не предполагал, что он решится на такое – заявиться сюда, и тем самым продемонстрировать свою крайнюю заинтересованность в… А вот в чём, то это пока вопрос не решённый. Так что теперь становится понятно, почему Мистер президент так настраивался на этот сегодняшний поход в конгресс, и почему все так вокруг занервничали при его появлении.
– Можете не беспокоиться, – с порога попытался успокоить главу комитета и по совместительству председателя комиссии, конгрессмена Тренда Мистер президент, – я где-нибудь тут с краешку посижу. – И после такого удивительного заявления Мистера президента, – а он, судя по всему, сегодня настроен всех удивлять своим поведением, – можно было ожидать всё что угодно, в контексте безрассудного и здравомыслием необъяснимого.
Так Мистер президент, как человек слова и в тоже время дела, раз сказал, что сядет с краешку, так прямиком и садится к самому близкому к себе краешку, даже несмотря на существующее препятствие в виде уже сидящего на этом краеугольном стуле чиновника второго ранга, Рискина. Ну а как только Мистер президент со всего своего маха (а в этих единицах, между прочим, измеряются космические скорости – и здесь есть ещё одна зависимость: чем выше у президента замах, тем быстрее его ракеты летают) садится на этот краешек, а по факту на щуплые колени чиновника второго ранга Рискина, то уже никто не может сказать, что Мистер президент не держащий своего слова президент. Ну а что касается этого хлюпика Рискина, то и он не против немного побыть опорой для президента.
Между тем и в зале всё задвигалось, зашевелилось и понеслось, особенно там, где расположилась председательствующая комиссия. И председатель комиссии, бывший судья Тренд, а нынче член палаты представителей, но всё тот же Тренд, начал себя вести совсем не так, как он вёл себя обычно, в отсутствии президента – с диктаторскими замашками, расслаблено и хамовато. А он, собравшись с мыслями и руками, дрожащими после вчерашнего, решил не выжидать запланированного для начала заседания комиссии времени, – раз Мистер президент уже пришёл на слушанья, то значит пора, – и, постучав деревянным молоточком по специальной подставке, таким образом привёл всех к вниманию к собственной персоне (то, что некоторые присутствующие здесь персоны, сочли нужным понять председателя по своему, – со всем внимание обратиться к себе, – то тут уж ничего с их эго не поделаешь).
Ну а такое самоуправство со стороны председателя комиссии, не всеми воспринимается как должное, – Тренд председатель и значит, в его праве решать, когда начинать, – и сидящий прямо напротив него за столом, один из будущих ответчиков, конгрессмен Ролекс, видя в этом жесте председателя потворство и услужничество президенту, которого сюда и не звали, тут же решил оппозиционировать председателю.
И как только председатель отстучал молоточком по подставке, то конгрессмен Ролекс тут же подскочил с места и принялся в крайне нервном состоянии возмущаться. – Я, – говорит этот нервный конгрессмен, – хоть и в крайней степени уважаю нынешнего председателя комиссии, чьё имя мне совсем неизвестно, но меня не обдурить, и я насквозь вижу председателя, с его подхалимским желанием угодить президенту. – И пока председатель Тренд лопается от возмущения, а все остальные присутствующие на заседании люди, пытаются разглядеть в председателе то, что в нём насквозь увидел конгрессмен Ролекс, последний всё больше и больше распаляется.
– И я в присутствии неизбранного мною президента, – на этих словах конгрессмен Ролекс в своём запале позволяет себе дерзкую выходку, он тычет пальцем в сторону Мистера президента, – не могу себя иначе себя вести, как только неуважительно к неизбранному мною президенту. Тьфу. – Конгрессмен Ролекс, что и говорить, а умеет потрясти и завести публику, и особенно побелевшего в расстройстве председателя. – Да как ты смеешь плеваться на публике! – заорал председатель Тренд, подскочив с места. – Да я тебя за неуважение к суду (Тренд уже начал заговариваться) ограничу в праве слова.
– Ах так! – в крике подрывается с места конгрессмен Ролекс. – Тогда я буду не просто молчать в ответ на все ваши вопросы, а я с выражением лица информированного под завязку и всё знающим о ваших тёмных делишках, буду за вами присматривать, увиливать от ответа и всё умалчивать. – Председателя Тренда от этих, что за пакостных слов Ролекса, всего передёргивает, и он начинает дрожью исходит от переполнившего его волнения.
– Ещё одно слово, и я прикажу вывести тебя из зала! – проорал в ответ Тренд. После чего наступает мёртвая пауза, где председатель Тренд упёрся взглядом в Ролекса, сам конгрессмен Ролекс, упав на своё место, принялся следовать своим во всеуслышание заявленным обещаниям, – со всё знающим выражением лица, всё примечать за Трендом, – а все остальные присутствующие в зале люди, исходя из своих предпочтений, начали выжидать, чем всё это закончиться. Правда нашёлся и тот, кто полностью проигнорировал происходящее в зале, и смотрел только в одну точку – на спину Мистера президента. И кто это был, наверное, не нужно объяснять.
Так проходит долгая внимательная друг к другу минута, которая нескончаемо трудно далась Тренду, чего не скажешь о нахальном конгрессмене Ролексе, который даже ухмыльнулся, давая тем самым понять Тренду, что он и об этой его трудности прекрасно осведомлён. И тут нервы у Тренда не выдерживают, и он взрывается криком:
– А ну немедленно покиньте помещение!
На что следует всё перевернувший в душе Тренда нахальный ответ Ролекса. – Даже не подумаю. – Усмехается Ролекс и чтобы подчеркнуть своё неуважение к председателю, демонстративно складывает на груди крест-накрест руки.
– Ах так! – теперь уже Тренд выведен из себя, отчего он даже повторяется вслед за Ролексом. – Служба приставов, немедленно выведите отсюда этого смутьяна! – отдал команду двум здоровым бугаям, стоящим у одного из входов, Тренд, заодно задействовав свой деревянный молоточек, ударив им по подставке. Но не успели эти бугаи дёрнуться с места, как конгрессмен Ролекс уже вновь на ногах и с нотками истеричности в голосе, но всё же грозно, этих бугаёв и всех тех, кто ещё прислушивается к голосу своего разума, предупреждает. – Только посмейте прикоснуться ко мне, лицу обладающему конгрессменской неприкосновенностью, то Мистер президент не даст соврать, то будете отвечать по всей строгости закона. – Ролекс к потрясению Мистера президента, бросил в его сторону свой взгляд и как бы заручился его поддержкой в этом деле.
И слова конгрессмена Ролекса, да ещё при такой косвенной поддержке президента, нашли отклик в трусливых душах бугаёв, остановив их на месте. Но Ролексу рано радоваться, когда за председателя Тренд горой те лица из числа конгрессменов, которые очень рассчитывают на положительное решение со стороны комиссии насчёт их выдвинутых предложений. И эти конгрессмены, как лица равные Ролексу в части своей неприкосновенности, вполне могут намять бока этому неуступчивому Ролексу, и им за это ничего не будет.
Но Ролекс в очередной раз выказал себя весьма предусмотрительным конгрессменом, и он, предвидя такой вариант развития ситуации, своим новым заявлением останавливает на полпути этих инициативных конгрессменов. – А только попробуйте, – громко заявляет Ролекс, – мигом газеты запишут в президентские прихлебатели. – И теперь на этом поле противостояния остались только двое, конгрессмен Ролекс и председатель Тренд. И с этого момента, только от Тренда зависит его и будущее Ролекса. Что видимо сейчас и решает Тренд, так задумчиво, из глубины себя смотря на Ролекса. Который в свою очередь, с тем же накалом смотрит в ответ, и ждёт его судьбоносного решения.
– Тогда я сам. – Тихо произносит судья Тренд и, подняв вверх свой молоток справедливости, лихо перепрыгнув через стол, с переполнявшей его яростью бросается в атаку на этого несговорчивого конгрессмена. Который на этот раз никак не отреагировал, а как стоял в одном положении, так и продолжал стоять, не сводя своего взгляда с находящегося в руках судьи Тренда молота Тора.
Но всего этого пока что не произошло, хотя всё к этому шло, и даже причин для того, чтобы это всё не произошло, было так крайне мало, что даже удивительно, почему будущее в таком направлении не стало развиваться. Впрочем, то, что Мистер президент предпочитает не торопиться спешить, не такая уж и маловажная причина, которая, в общем, и перевела путь будущего на другие рельсы.
Так Мистер президент посмотрел по сторонам в поисках подходящего для себя с краешку, что, как оказывается, не легко сделать, когда интерьер зала не совсем предполагает наличие этого с краешку. Так с одной стороны зала, вдоль него стоял длинный стол для председательствующей комиссии, где напротив него, в форме полукруга, были установлены столы для тех людей, к кому имелись вопросы со стороны комиссии – это, как правило, были выдвиженцы на вакансии во вновь формирующуюся комиссию, сейчас выступающие в роли ответчиков, а точнее сказать, очевидцев своих поступков, где рядом с ними сидели свидетели этих их не всегда достойных поступков. Ну а уже позади этой, напрямую вовлечённой в процесс работы комиссии группы людей, стояло несколько рядов стульев, где расположились различные наблюдатели и заинтересованные лица из числа различных лоббирующих свои интересы групп влияния.
Ну а когда в одном помещении так одномоментно собирается столько разноплановых людей, где для каждого на первом плане стоит только его интерес, а все остальные, его не то чтобы не волнуют, а они ещё как волнуют, но только не в том плане, как они волнуют другое заинтересованное своим интересом лицо – они заставляют его нервничать и напрягаться – то тут ничего не поделаешь, а приходится смириться с тем, что всем придётся работать в атмосфере такого должного понимания интересов друг друга. В общем, обстановка была ещё та.
Мистер президент между тем огляделся и вроде как для себя наметил то место, которое будет определяться как с краешку. С чем (с этим своим знанием) он бросает мимолётный взгляд на рядом стоящего Кленси и выдвигается по направлению выбранного для себя места. Что для находящихся в зале людей, уже давно занявших свои места на стульях, большая интрига. Ведь не откажут же президенту они в самом деле, если он попросит их уступить ему место. И даже присутствующие в зале леди, и те заволновались за своё будущее на этом своём стуле, и заодно за своё вообще будущее – они были куда дальновидней некоторых конгрессменов и видели большие перспективы, случись им сделать такую уступку президенту.
Правда не всё так плохо в конгрессменском корпусе, и среди конгрессменов были те, кто быстро сообразил, насколько им будет выгодно это президентское предложение. А как только они это сообразили, то им тут же пересталось сидеться на месте и начало ёрзаться.
Но судя по решительному взгляду Мистера президента, то он для себя уже наметил место и не собирается на полпути менять своего решения, даже если перед ним встало привлекательное предложение в лице майорши Касси. И хотя для Мистера президента это было крайне сложное решение, – на него обязательно посыплются обвинения в том, что он неуступчивый шовинист, – он, тем не менее, не остановился на майорше, а отдав должное её велению сердца, а уж затем верности присяге (он ей подмигнул), выдвинулся дальше по этому ряду, полному недовольных и придирчивых людей. И при этом это всё люди такие привередливые и носомворотящие, что стоит Мистеру президенту к ним приблизится как следует, – лицевой стороной, – а не как мог бы, не деликатно, задом, как они воротят свой нос в сторону и, при этом так покосивши на брюки президента смотрят, как будто они не чисты или вообще, там у него замок расстёгнут.
– Точно, молния! – Мистера президента вдруг окатило озарение, когда он остановился напротив одного такого недовольного лица. – Я видимо за всеми этими волнениями и позабыл её застегнуть. – Догадался Мистер президент. А как догадался об этом, как вторая догадка прямо спешит к нему насчёт себя догадаться. И Мистер президент опять догадался, вдруг обнаружив себя в крайне неудобной и двусмысленной ситуации – он остановился не просто у крайне недовольного лица, неудосужевшего себя поднять с места при приближении к нему президента, а это лицо принадлежало весьма привлекательной особе (её привлекательность была не того привлекательного рода, на котором настаивает природа, а она была в значении умения привлекать к себе внимание, – как правило через скандалы, – что было очень опасно для президента).
И первым президентским позывом было его желание поздороваться с этой привлекательной особой, но он быстро сообразив, что сейчас не самое удобное для этого место и время, остался неприветливым. При этом ситуация, в которой он оказался, требовала немедленного решения – любое его промедление грозило ему огромными проблемами. Он не мог больше здесь оставаться, любая задержка начнёт вызывать вопросы. Но в тоже время, не решив вопрос с молнией, он не мог идти дальше и нарываться на потрясения взглядов дальше по ряду сидящих людей – среди них обязательно найдётся такой, кто не будет держать рот на замке и начнёт обо всём трезвонить.
И Мистер президент принимает решение, как всегда неожиданное и с некоторым вызовом приличиям и общеустановленным правилам. Так он в момент на месте разворачивается спиной к этой даме и, не давая возможности всем вокруг как-то успеть понять, что сейчас такое было и происходит, начинает своё движение вдоль этого ряда спиной к находящимся по ходу его движения людям (а для кого и задом). И теперь, если и возникнут вопросы к президенту, то все они будут касаться только этой его демонстрации неуважения по отношению к лицам оппозиции, которым он в буквальном виде показал их истинное лицо.
– Перед моим лицом так и стоит этот президентский посыл. – Так и не отошёл от бледности один из лидеров оппозиции, конгрессмен Либерманн, кто первым встал на пути этого неожиданного для всех поворота президента. Как выяснилось чуть позже, то мисс Стрит, та привлекательная особа, как бы выступала неким водоразделом между представителями оппозиции и другими представителями оппозиции, но уже к этим представителям оппозиции – что и говорить, а политика неимоверно сложная штука, и подчас не разберёшь, кто к кому оппозиционирует и чего он сам себя позиционирует.
– Я как сейчас вижу… – на этом трагическом моменте замолкал другой видный оппозиционер, конгрессмен Сваровски, теряя самообладание и голос.
– А мне он посмел посоветовать, заткнуться пока он той своей частью дышит. – Закипал от возмущения спикер палаты представителей, конгрессмен Фрайс.
– Что же насчёт его касательств моей личности, а в частности носа, то они имели своё место быть. – Достаточно дипломатично выскажет своё отношение к случившемуся, сотрудник департамента внешних сношений, под именем он просил не называть себя.
– А меня это не касается, – соврал, почёсывая свой орлиный нос, конгрессмен Ролекс.
Ну а что же касается самого президента, то ему, как им и задумывалось, удалось-таки и при этом не замечено, предотвратить всё то, что могло вызвать нездоровые мысли и вслед за ними, спекуляции на счёт его костюма, который был замечен в своём неблагопристойном поведении, со стороны лиц оппозиции.
Между тем Мистер президент добрался до самого крайнего стола в этом фигуральном полукруге, который, как ранее заметил президент, был наполовину пуст, – из двух имеющихся за ним мест, только одно было занято, судя по невразумительной физиономии, то каким-то клерком, – и сейчас он, остановившись рядом с этим столом, размышлял над только что возникшей дилеммой.
– А как всё-таки будет правильно? – задался про себя вопросом Мистер президент, с интересом поглядывая на этого клерка за столом, так глубоко втянувшего свою голову в плечи. – Стол наполовину пуст, или он наполовину полон. – Мистер президент в задумчивости почесал свой подбородок. – Судя по всему, ответ на этот вопрос может дать только один человек. – Решил Мистер президент, своим пристальным взглядом всё больше вдавливая клерка в самого себя. – И этот человек… – Но Мистер президент не успевает дооформить эту свою мысль, как находящийся под его зрительным давлением клерк, подскакивает с места, чтобы его уступить президенту, и тем самым эта президентская мысль уже материально до оформляется.
– Этот человек я. – Занимая освободившийся стул, Мистер президент всё же не смог удержаться от того, чтобы не подчеркнуть важность своей составляющей. – А вот теперь стол почти что полон, а не то, что он раньше из себя полупустой представлял. – Пощупав руками гладкую поверхность стола, Мистер президент разрешил для себя вставшую перед ним дилемму. После чего он начинает с удобством устраиваться на этом своём месте, а как только комфортно вливается в эту новую для себя обстановку, то для внесения ясности для присутствующих в зале людей, которым видно нечем тут заняться, кроме как следить за каждым движением президента, Мистер президент лезет во внутренний карман костюма и начинает оттуда доставать предметы канцелярского толка.
И если по поводу вынутого президентом блокнота, у людей здесь в зале находящихся и наблюдающих за ним, как-то не сложилось единого мнения, – он будет туда записывать людей ему противных, думали одни, тогда как другие считали, что такого рода люди уже там вписаны и президент собрался сопоставлять данные оценки с реальным положением дел, – то вот насчёт вынутой им ручки с золотым пером, то тут все были единодушны. Мистер президент решил их всех взять на перо или точнее, на заметку.
– Что всё это значит? – прошёлся вопросительный гул по рядам наполненных людьми из оппозиции. – Что он этим хочет показать? – в крайней степени возмутился конгрессмен Либерманн, да так сильно, что испытал нервный срыв, который втянул его в глубину своего стула, откуда его теперь и не заметишь.
– А он, таким образом решил нас шантажировать. – Сделал далековедущий вывод из действий президента, конгрессмен Ролекс. – Если мы, мол, будем вести независимую и несогласованную с ним политику, и не примем его предложений, то он нас для начала впишет в чёрный список, а затем этой ручкой подпишет те самые указы, до которых у него всё руки не доходили. – А вот эта мысль Ролекса, прошептанная им своему соседу, конгрессмену Фрайсу, показалось последнему вполне здравой и не такой поспешной.
И надо сказать, что для этих опасений господ конгрессменов, все основания были быть, да и возникли они не на пустом месте. Ведь в чём Мистер президент и был открыто замечен, так это в своей страсти к этим пишущим инструментам своей политики. Где у него на каждую злобу сегодняшнего дня имелся свой яркий ответ в виде той или иной ручки, или в крайнем запущенном случае, карандаша (ну ещё и фломастеры, которые он вроде и собирался сегодня сюда прихватить, да за всеми этими внутри кабинетными делами и позабыл – а эта, с золотым пером ручка, всегда была при нём).
Что, между прочим, и было за ним примечено со стороны специальных аналитических служб, которые на этом деле ни один отчёт сделали, и поставили в известность кого надо из числа информированных и заинтересованных лиц, имеющих наивысший допуск к секретам. Правда в наше время, когда ничего нельзя утаить из того, что спрятано, а что уж говорить о том, что и не прячется, а прямо в лицо, день ото дня и от встречи до встречи показывается, и когда каждый себя считает экспертом и аналитиком в одном лице, то такие секреты насчёт страсти президента к пишущим инструментам, недолго остаются секретами. И вскоре, да прямо сейчас, все вокруг и даже оттуда, откуда казалось невозможно вести наблюдение, уже внимательно следят за тем, какую ручку или не дай бог карандаш, для себя выбрал Мистер президент, идя на сегодняшнюю встречу и, исходя из всего этого, делают выводы.
– Ну что. Какую ручку взял президент на сегодняшний брифинг? Не томи, говори. – Потрясываясь в нервном припадке ожидания, с дрожью в голосе спрашивает своего атташе, а по совместительству контрразведчика и шпиона, раз он действует на вражеской территории, где все вражеские разведчики так и называются, до крайней степени не союзник Мистера президента, какой-нибудь недоделанный полудиктатор Помпо.
– У него… – сбивается и не может сразу выговориться этот атташе полудиктаторского режима (так как он управляется из-за рубежа, а не как хотят это представить его противники, он, мол, недоделанный, то поэтому он так неполноценен), а всё потому, что полудиктатор Помпо пережал ему горло и не даёт, не то что бы сказать, а он и воздуха вздохнуть не может. Тут полудиктатор Помпо замечает, что слишком переусердствовал и, отпустив галстук своего атташе, даёт тому вздохнуть и вслед за этим выговориться.
– У него фломастер. – И только это сказал атташе, как полудиктатор Помпо, покрывшись бледной краской, в один момент теряет над собой контроль и выпускает из рук галстук атташе, который тут же валится на пол. И пока он там лежит, ожидая насчёт себя решения от Помпо, сам Помпо начинает судорожно соображать, перебирая в уме те страны, которые его не выдадут Мистеру президенту, если тот задумает его призвать к ответу. Ну, а судя по тому, что на его руке загнут только один палец, а сам Помпо начинает терять рост прямо на глазах, то дела его катастрофично плохи – единственная страна, которая по его расчётам вроде как не должна его выдать, так эта та, где он как раз и числится полудиктатором; в общем, оптимист каких современный истеблишмент не видел.
Но может не всё так плохо для полудиктатора Помпо, к тому же он если что, то может переклассифицироваться в дикторы – заявит впоследствии, что его не за того приняли из-за этой орфографической ошибки. А он, как человек скромный, не стал поправлять. В общем, пока большой ясности нет, то нужно питать надежды на то, что фломастер в руках президента, это не так плохо для него.
– И что это значит? – с надеждой спрашивает своего атташе полудиктатор Помпо. Ну а атташе, совсем не понимает своего полудиктора (уже и он, на подсознательном уровне начинает ослушиваться – а дальше начнёт оговариваться и т. д. и т. п. пока окончательно не ослушается), которому нужен прямой ответ, а не уходы от него (даже становится удивительно за этого атташе, как он с таким непониманием насущных нужд своего начальства, ещё при должности, а не где-нибудь висит подвешенный в раздумьях) и даёт совсем не устраивающий Помпо ответ:
– Всё зависит от цвета фломастера. – И от такого, практически ничего не проясняющего ответа атташе, Помпо не просто всеми красками радуги на лице обескуражен, а он теперь и не знает, что с ним дальше делать – хоть вешай, хоть расстреливай. Правда Помпо в огромном долгу перед собой, и это его в который уже раз выручает от непродуманных и поспешных решений, которые только к тому и ведут, как только к лишним тратам. И Помпо, налившись кровью в глазах, так сказать, в последний раз, так иносказательно и по делу спрашивает этого неразумного атташе: Как (!) всё зависит от цвета фломастера?
И атташе на этот раз всё отлично понял. И ничего не утаивая, кроме совсем ничего не значащей, пустяковой детали, – он от рождения дальтоник, – даёт ответ Помпо. – В общем, если зелёный, то он не против согласовать, если коричневый, то надо подумать над предложением, синий, то это вопрос неопределённого будущего, заметный или маркий, то ты сумел заинтересовать, а вот если красный, то это самое неприятное что может ждать – все договорённости, и в том числе прежние, перечёркиваются. – И только атташе закончил, как Помпо уже дышит ему в лицо (для чего пришлось нагнуться), требуя конкретного ответа на поставленный перед носом атташе вопрос.
– Мистер президент всегда держит до конца интригу. – Говорит атташе. – И он продемонстрировал только колпачок фломастера. – Что естественно не устраивает Помпо, и он продолжает давить и настаивать на более детальном ответе. – А что докладывает разведка? – уже чуть ли не хрипит Помпо. – Согласно последних поступивших данных, – заговорил атташе, – перед выходом Мистера президента из кабинета, на его столе лежало два фломастера. Где один из них был коричневого цвета, а второй зелёный. – И тут у Помпо как гора сходит с плеч, и он даже готов… Но об этом он вовремя умолчал – ему всё-таки не была присуща щедрость.
Но такие хеппи-энды редко бывают, и, как правило, Мистером президентом до последнего держится интрига насчёт его настроя на предстоящие переговоры (Мистер президент, как и все вокруг, под столами и за стенами, в курсе того, что все в курсе его предвзятого отношения к этим пишущим инструментам – чем он и пользуется). И Мистер президент только через различные косвенные указания, – через тот же выглянувший как бы случайно колпачок фломастера из его кармана или покручивание в руке точилки для карандашей, – даёт крайне дозированную пищу для аналитики и ума. При этом Мистер президент может сыграть и в свою игру, перехитрив своих противников хотя бы тем, что сменил цвет стержня в маркере.
Но сейчас в его руках находилась та самая, ни с какой другой ручкой не перепутаешь ручка, которая была ранее замечена при подписании президентом самых знаковых и зачастую противоречивых указов. Так что вполне становится понятно, почему такой шум поднялся в головах оппозиционно настроенных к президенту конгрессменов, когда они увидели в его руках эту знаковую ручку.
– Если со всеми остальными ручками он нас мог надурить, то с этой ручкой Мистер президент шутить не будет. Она у него как талисман наудачу, который берут с собой в самых важных случаях. – Поделился своим открытием с конгрессменом Ролексом спикер Фрайс.
– Вы это о чём? – тихо спросил Фрайса Ролекс, проницательно глядя ему в глаза.
– А вы подумайте. – Многозначительно сказал Фрайс и, убедившись в том, что конгрессмен Ролекс решил подумать, а так же будучи уверен, что тот сумеет в правильном направлении подумать, повернулся в сторону Мистера президента и принялся за ним приглядывать. Что же касается конгрессмена Ролекса, то если и в чём насчёт него не ошибся Фрайс, так это только в его желании подумать. Насчёт же всего остального, то, как бы это полегче сказать, в общем, спикер Фрайс был слишком насчёт себя высокого мнения, раз убедил себя в том, что он умеет считывать ход мысли других конгрессменов.
