Игорь Сотников
Палиндром
– А, это вы, сэр Рейнджер. – Обдав сэра Рейнджера холодным, полным презрения взглядом невнимания к ничтожествам, проговорила первая леди, тут же отведя от него своё прекрасное лицо в сторону. Куда она было и собралась направиться, успокаивая себя тем, что решила пройтись по сэру Рейнджеру, озвучивая про себя подходящие для него эпитеты: «Скотина, пошляк и все остальные пи, пи, пи», – как вдруг её, от этих, уже в жёсткой ярости произнесённых «пи», как будто выносит из самой себя. И она, потеряв всякую связь со своей физикой тела, летит прямо на вдруг проявившего и идущего прямо на неё президента. И она так до сих пор и не зная, почему так сделала, зажмуривает глаза и в страхе отворачивает лицо назад.
Когда же она отжмурила свои глаза, то первое, что она увидела перед собой, так это было удивлённое лицо сэра Рейнджера. И вот тут-то в голове первой леди, как ей показалось, всё и сложилось. – Предсказатель говорил, что буква «P» в своём значении многозначно. – Не сводя своего заворожённого взгляда с сэра Рейнджера, первая леди принялась осозновать спустившееся на её голову озарение. – Ну а чтобы по этим буквам составить и прочитать слово, то нужно всего лишь подставить в слово свои смысловые гласные. Вот я и подставила. Пи, пи, пи. А это есть слово-прикрытие всего того непотребного и крепко сказанного, что себе позволяют люди не обремененные цензурируемыми условностями и правилами поведения. И оно также многозначительно, как и сама буква «P», от которого оно берёт своё начало. Например, пошлость. Но почему опять на ум пришло это слово? – поморщилась носиком первая леди. Что начинает тревожить смотрящего на неё сэра Рейнджера, уже и забывшего, когда он в последний раз был в таких, лицом к лицу, близких отношениях с прекрасной леди.
– А всё потому, что пошлость служит объединительной основой для всех тех смысловых ценностей, которые скрывают все эти пи. Но тогда причём здесь сэр Рейнджер? – посмотрев осмысленным взглядом на сэра Рейнджера, задалась про себя вопросом первая леди. – А просто он соответствует всему тому, что оно в себе несёт, и к тому же он подбивает президента к этому соответствию. Я этого не допущу, сэр Рейнджер. – Подведя итог своему размышлению, на что ушла доля мгновения, первая леди сладчайше улыбнулась сэру Рейнджеру, окончательно смутив его разум.
Что же решила делать первая леди, то ответить на этот вопрос невозможно, пока не рассмотришь, на чём основываются и чем руководствуются все женские поступки, а, по мнению их антиподов, заблуждения, то есть на женскую логику, то точно не найдёшь ответа. Ну а женская логика, всегда отлично вписывалась в неподдающиеся ни одному разумному объяснению, подчас на грани разумного, поступки. Что и претворила в жизнь первая леди, во всём комплексе имевшихся у неё в наличие средств, начав наступление на президента. Так она начала оказывать знаки внимания сэру Рейнджеру, время от времени бросая на него более чем красноречивые взгляды, лестно поддерживать все его предложения и, отдавать должное его уму и проницательности в ответ на вопрос Мистера президента: «А кого ты считаешь, конечно, только после меня, самым умным и здравомыслящим человеком в моей администрации?».
Что была только видимая часть её плана по дискредитации сэра Рейнджера, где в скрытой от всех части, присутствовали не только пущенные ею через слуг слухи о том, что она себя необычно ведёт в присутствии этого почтенного сэра, и возможно, что чувствует лёгкое недомогание, когда его видит, но и другие косвенные действия, о которых возможно будет известно в своё время.
Ну, а запуская такие слухи, расчёт первой леди был на доброжелателей, мир без которых был бы скучен, и без которых ни одна слаженная система не может нормально функционировать. И доброжелатели как всегда не подвели и косвенно подвели президента к знаниям этих слухов.
Что поначалу вызвало у него крайней степени удивление, – и зачем это им? – После чего всё это вызвало в нём смех, – вот же повеселили! – Вслед за этим, когда он приметил, как обходителен с первой леди сэр Рейнджер, то его лицо исказила кислая усмешка. Когда же он оказался в ближайшей близости от сэра Рейнджера и ему в нос ударил стойкий запах одеколона, то как только президент понял, что сэр Рейнджер не злоупотребил им внутрь, то такая ароматизированность сэра Рейнджера показалась ему внушающей опасения для …Но президент, почему-то испугавшись, не стал домысливать эту неприятную мысль, а только горько усмехнулся, заметив сэру Рейнджеру, что внутрь, куда разумней употреблять. И как завершающий штрих во всей этой эволюционной цепочке, первая леди достаточно, чтобы он всё понял, иносказательно сказала ему, что их сотрудничество идёт ему на пользу. И Мистер президент даже не стал уточнять у первой леди, что под этим её «их сотрудничеством» скрывается, и только в горечи улыбнулся.
– А я-то всегда считал, что все эти прохиндеи и карьеристы, для того чтобы преуспеть в жизни, через завлечённых жён ищут выход на их влиятельных мужей. А тут вон оно что вышло. – Огорчая себя всё больше и больше, чуть ли не до изжоги, раздумал по поводу некорректного поведения сэра Рейнджера Мистер президент. – Сэр Рейнджер на старости лет совсем с ума сбрендил, раз решил через меня найти подход к моей жене. Но почему же мне, всё же не верится. – Ослабив на шее галстук, Мистер президент, как и все обманутые мужья, в отчаянии попытался ухватиться за соломинку. Где его соломинкой была его рассудительность и здравомыслие. Ну а то, что Мистер президент пока что не полез руками свою голову ощупывать на наличие рогов, то это говорило в пользу него и его здравомыслия.
– Где сэр Рейнджер, а где первая леди. – Взяв за основы внешнюю составляющую, Мистер президент принялся принимать взвешенные решения, где на одну чашу весов он клал какую-нибудь физическую неоспоримость, а на другую, всякую чувствительную глупость. – Она молода, первая красавица и у неё всё есть. А этот старый хрыч, только и может похвастаться тем, что может похвастаться. – Мистер президент, видя, что у сэра Рейнджера нет не единого шанса, не то чтобы увести у него первую леди, а просто заинтересовать её, немного успокаивается, – она просто решила меня подразнить. – Как вдруг новая мысль поражает его своей возможностью для осуществления. – Но так ведь и должно быть. Полные противоположности всегда притягиваются друг к другу. Закон физики. И точно, у первой леди ведь есть всё, вот ей и стало скучно. А тут сэр Рейнджер вечно вокруг крутится. Вот она и заинтересовалась, паскуда. – Мистеру президенту стало так плохо, что он даже готов был табуретом прибить первую леди. Но тут его опять осеняет новой мыслью, что и спасает его от уголовного преследования со стороны компетентных органов за то, что он прибил табуреткой первую леди, ну и заодно первую леди от шишек ревности на голове, которая могла ей грозить встреча с табуреткой в руках президента.
– Раз ей так скучно, то отныне первая леди будет во всём нуждаться и пойдёт работать. – Решил и точка, Мистер президент.
Да, кстати, почему табурет, а не к примеру, какой-нибудь другой предмет интерьера его гостиной, где всё есть, а вот чего не отыщется, так этого самого, что за странного табурета, о которых никто здесь и слыхом не слыхивал, а вот Мистер президент каким-то образом прознал о наличие такого места сидения. И тут либо Мистер президент слишком повышает ставки, в своём мщении отдавая этому экзотическому предмету предпочтение перед всеми родными слуху шезлонгами (впрочем, они в такого рода делах не практичны), либо же Мистер президент куда как дальновиднее, чем все остальные ревнивцы вместе взятые.
И если у него вдруг, по каким-то внутренним побуждениям, рука дрогнет или он, вообще, передумает таким образом дисциплинировать первую леди, то он всегда может сослаться на то, что у него под рукой не оказалось этого проклятого табурета. Ну а так как он человек слова, и сказал, что прибьёт первую леди табуретом, то значит, ему только табурет подавай и ничего другого. В общем, Мистер президент мог быть честен перед собой, а вот перед теми, у кого могли возникнуть вопросы насчёт таких экзотических предпочтений президента – представителей спецслужб, представляющих не спецслужбы, а недовольных его президентством, завистливых конкурентов – то они не заслужили, чтобы Мистер президент был с ними откровенен. А все эти их странные предположения, что он этих загадочных слов и выражений набрался от Товарища президента, не имеют под собой никаких оснований, и что главное, доказательной базы. – Близкие нам по духу президенты, ещё не такими словами разбрасываются. – Мистер президент знает, что говорит.
Ну а чтобы противная сторона не сильно тратилась на психиатров, которые должны были определить степень вменяемости его ответов (они на любые меры готовы пойти, лишь бы пошатнуть его президентство), то Мистер президент привлечёт к ответу самых уважаемых и всё на свете знающих лингвистов. Которые всё по полочкам разложат и объяснят всем этим неучам, что из себя значит и в себя вмещает этот, не просто предмет мебели, а своего рода предмет культа, с помощью которого жрецы древности вбивали в неразумные головы своей общины уважение к установленным порядкам.
– В те предалёкие времена, когда разговорная речь ещё находилась в зачаточном состоянии, родоначальники человечества, в своём изъяснении более полагались на крепость руки, сложенной в кулак, чем на свою речь, которая только формировалась. И первые появившиеся в их речи слова, были связаны с той опасностью, который нёс для них окружающий мир. И одно из первых слов, которое сформировалось в их разумении это мира полного опасности, где без выработанных правил безопасности, с голоду сдохнешь или сам станешь обедом для других хищников, это было слово «нет». Правда, вскоре со временем, пришло понимание, что этого простого нет, было недостаточно, оно удовлетворяло только требования частного характера, тогда как для нормального функционирования и выживания общины, нужно было придумать что-нибудь более внушительное. Так в обиход, – каким образом, это нам пока неизвестно, – и вошло слово «табу», означающее полный запрет. Ну а корень слова табурет «табу», говорит о том, что этот, в сегодняшнем значении предмет мебели, изначально служил для других целей. Сейчас трудно говорить, каким точно, но можно предположить, что он служил орудием усмирения слишком вздорных и говорливых жён. И видимо на подсознательном уровне, Мистер президент, в ком, как и в каждом из нас, на генетическом уровне живёт память наших первопредков в виде мышечной памяти, подсознал настоящее значение этого предмета мебели, вот он к нему и обратился за помощью. Ведь все мы знаем, как шумны и говорливы наши супруги, и их подчас ничем не унять, не воспользовавшись табу-инструментом под названием табурет, в простонародье зовущимся рот-закрой стерва! Этот процесс ещё зовётся «табурированием». – Обелённый сединой, историческими знаниями своего предмета и много ещё чем, под звук скрипа пишущих ручек, на этом закончит в ведение в историю этого артефакта, профессор лингвистики и других прикладных наук, господин Бастурман. И на этом вопрос о табурете будет затабуирован.
И вот эти все умозаключения Мистера президента, на основе всех этих многозначительных недоговорённостей, недомолвок и взгляда на поступки сэра Рейнджера через призму его подозрительности и сомнений, где всё, что делает сэр Рейнджер, начинает видеться президенту совсем в ином, ревностном свете, и подвели к тому, что эти когда-то столь доверяющие друг другу господа, стали столь холодны друг к другу.
Ну а первой леди, видя всё это, только и оставалось, как от удовольствия потирать свои руки. – То ли господа ещё будет. – Поглядывая в сторону ванной, где напевая, наводил лоск Мистер президент, воодушевлённо приговорила первая леди, как вдруг вспомнила о второй букве из конверта, значение которой, для неё так и осталось неизвестным (чего не скажешь о президенте). Но как говорится, стоит тебе о чём-то важном для тебя вспомнить, как это вспомнить, само тебя вспоминает. – Тот предсказатель сказал, что эта буква означает предлог. – Рассудила про себя первая леди. – Что это ещё за предлог такой, к чему предлог и вообще, существует ли он? – и только первая леди скривила своё личико от всех этих вопросов, как вдруг перед ней, в памятливой картинке предстаёт вице-президент Шиллинг, о котором она, как она сейчас вспомнила, крайне резко отзывалась, – этому типу и предлога не нужно, чтобы заявиться, куда его не звали, и своим появлением испортить настроение у президента.
– Так Шиллинг и есть предлог. – Озарилась догадкой первая леди. – А сэр Рейнджер под этим предлогом всегда и приходит к президенту.
Глава 10
Многоликость Атнанты
Когда слышишь в чей-то адрес, – он, сука, доволен своей жизнь, – то первое, что представляется, так это довольная физиономия этого довольного типа, а уж затем, если, конечно, у вас есть лишнее мгновение времени, то и те существенные основания (в своём физическом выражении – нехилый особняк, люксовые автомобили, яхта и другие предметы роскоши, включая красавицу жену), на которых в основном и крепится всякое довольство на почему-то всегда, невыносимо для вас противной физиономии, очень довольного своей жизнью незнакомого для вас типа.
Ну а как только перед вашим весьма рассудительным умом предстанет всё это довольство, то вы прямо сейчас почувствуете в себе недовольство складывающимся вокруг вас положением вещей, где система распределения этого довольства построена как-то однобоко и несправедливо к недовольным этой системой людям, в числе которых вы относите и себя. Хотя может это всего лишь рефлекс, основанный на отличном знании природой вашего организма, непреложного закона этого мироустройства – если где-то что-то убудет, то в другом месте обязательно прибудет. И если у этого довольного своей жизнью типа, так сильно прибыло, то у сотни таких как ты, не таких успешных, как он людей, а может и у тысячи, так на лице в один момент и убыло.
Правда ещё пять минут назад вы ничего слыхом не слыхивали об этом довольном своей жизнью типе, владельце бесчисленного количества акций топовых компаний, а не как в прошлом веке, газет и пароходов, и себя чувствовали вполне даже довольным своей жизнь, в которой казалось, всё необходимое, без всяких там излишеств есть, а как услышали новость об этом успешном типе, то тут же и выясняется, что вы глубоко насчёт себя заблуждались – у вас ничего практически нет, и даже так идущую вам улыбку и то потеряли.
– Я всё же склоняюсь к тому, что присутствие в нашей жизни, хоть и так косвенно, всех этих выводящих нас из себя, столь довольных своей жизнью людей, что на них тошно смотреть, просто необходимо. Это нас, всех остальных людей, столь далёких от довольства своей жизнью, так сказать, мотивирует. А вот на что, то тут всё сугубо индивидуально. Так меня эти новости о существовании такого рода людей, в первую очередь заставляют взяться за калькулятор, а уж затем за ручку, чтобы выписать рецепт этому экономическому гению в виде выдачи санкции на следственные действия по проверке основ его такого невероятного успеха, который никакими разумными доводами и финансовой отчётностью не объяснишь. В общем, мотивирует меня на работу. – Проговорил прокурор Атнанта, расплывшись в широкой улыбке, в этом внешнем выражении своего довольства, с которым он смотрел одновременно на свою молодую секретаршу Тари, и через её внешнюю отзывчивость к своим словам, на себя.
Атнанта считал, что человек просто обязан уметь себя видеть в отражении посторонних людей, это давало не такое ложное и рафинированное представление о себе, на которое только и было способно зеркало. При этом любование собой недопустимо и всегда нужно быть сосредоточенным на выступающих в качестве зеркала людях – они тоже склонны к приукрашиванию вашей действительности (особенно узнай они, о столь высокой должности Атнанты), и через вежливость, лесть или другого рода обходительность, постараются ввести вас в заблуждение.
И хотя Атнанта так жёстко прошёлся по неизвестному для него и его секретарши типу, о чём узнай этот довольный жизнью тип, то ему бы сразу поплохело от такой заинтересованности его делами прокурора, он, тем не менее, и сам выглядел ничем не хуже этих, помещённых на первые страницы обложек глянцевых журналов, маскулитых, с улыбкой до ушей, первых в стране денди. И даже самому Атнанте иногда, в минуты своей особой радости, когда его, к примеру, награждали за выдающийся вклад в деле разгрома организованной преступной сети наркобарона Мазетти, было интересно, а с чьих лиц, конечно только в качестве сохранения природного баланса, слезла улыбка, когда они узнали, как доволен своей жизнью он (наркобарон Мазетти не в счёт, он изрешечённый пулями при своём захвате, не успел дожить до такого радостного момента).
Ну а сегодня у Атнанте особенно хорошее настроение, и оттого, что он не знает видимых причин для этого своего настроения, это предполагает некий для него сюрприз, который всё и объяснит. Хотя он всё же слегка лукавит – он с утра в зеркало, после того как гладко выбрился, мог преотлично убедиться в том, что у него всё есть для того, чтобы сделать счастливой ни одну, даже самую придирчивую к внешности своего избранника красотку (и хорошо, что об этом не знает, и только догадывается, его супруга, ревнивица и большая насчёт себя собственница).
И Атнанте, заручившись поддержкой всегда такого чуткого и участливого взгляда со стороны Тари, для которой он всегда делал поблажки, разрешая ей присесть туда, куда никому не разрешалось присесть кроме него – на тоже кресло, на котором он сейчас сидел – закрутился на этом своём кресле и начал проговаривать пришедшее ему на ум слово, близко связанное с его работой, для которого он принялся подыскивать новые для себя применения.
– Мы приговариваем, – с задумчивым видом проговорил Атнанта это словосочетание, затем на мгновение застыл на месте и проговорил это словосочетание по слогам: « Мы при-го-ва-ри-ваем», – и у него получилось совсем другое по смыслу выражение. Что было уловлено им и Тари, с которой он перемигнулся.
А как только он вместе с ней так ярко осветился радостной улыбкой, то Атнанта, не уходя далеко от этой своей любимой темы – юридические термины и просто сухие словечки из своей практики, ассимилировать к обычной жизни – обращается к Тари. – А не приговорить ли нам по чашечке кофе. – Но на этот раз этот словесный манёвр Атнанте, то ли потому, что слишком заезжено было это словосочетание, то ли потому, что Атнанта по своей забывчивости не уточнил о месте и о том вечернем времени, где они смогут выпить по чашке кофе, но он не возымел успеха у Тари. И Тари только одним кивком даёт ему понять, что всё поняла, вслед за этим вставая с того же самого кресла, на котором по своей забывчивости всё это время также сидел Атнанта, и на который она по его просьбе: «Нужно беречь такие стройные ноги», – присела, совсем забыв, что и он там сидит.
А впрочем, если она даже об этом не забыла, то отлично зная, что в его кабинете нет больше таких удобных кресел, – а кресло для гостей не только жёстко, а оно просто узконогий и тупой стул, – решила, что не стоит подвергать столь жёсткой опасности задницу своего босса, на которой тому ещё всю свою дальнейшую жизнь сидеть не пересидеть (а вот то, что она таким своим сидением на коленях Атнанте, подвергает его иного рода опасности, то об этом она или забыла подумать, или же не подумала думать – Атнанта взрослый человек и сам за свои поступки должен отвечать).
И такая сухость ответа Тари, в общем-то, не слишком многословной Тари, что есть большая редкость и за что её к себе приблизил и так ценил Атнанта, замечается последним и он, вдруг вспомнив, как всегда фыркает лицом Тари при слове кофе, только теперь догадался, что она при собеседовании при приёме на работу сюда, к нему в офис, слишком преувеличила значение для себя кофе. Она совсем не любит его готовить, как заверяла кадровую службу.
– Вообще, это даже не редкость, а правило. Все кого я знал, терпеть не любят готовить кофе. А вот кофе в постель, то им только подавай. Интересно, почему? – на мгновение, пока Тари в своём подъёме на ноги от него отстраняется, задумался Атнанта. – Я понял! – озарился улыбкой в своём озарении Атнанта. – Они его только тогда и пьют.
Ну а Атнанта такой заводной человек, что он не может остановиться на чём-то только одном, и ему сразу же хочется ещё чего-нибудь совершить или придумать. И только Тари встала на ноги и повернулась, чтобы увидеть на лице Атнанта его раскаяние в том, что он, не подумавши, попросил её сделать, как Атнанта уже на своей волне спрашивает её. – Слушай, Тари. Когда я говорю своим клиентам, что их контрагентам так просто не сойдёт с рук всё то, что они наделали, как думаешь, в этом есть коррупционная составляющая?
Впрочем, Тари не первый день работает под руководством столь экспрессивного прокурора Атнанта, а примерно… как раз в самый раз, чтобы заслужить его полное доверие – она ни кому, в том числе рекомендовавшим её на это место влиятельным людям, ни словом, ни полсловом не проговорилась о том его неподобающем поведении на начальном этапе её службы, которое он позволил себе в её адрес, когда в усмерть не трезвый, в тёмном коридоре ведущим из банкетного зала ресторана в туалет, перепутал её со своей не такой прижимистой супругой.
А когда он так неожиданно для себя перепутал, то руки поднимать вверх в капитуляции было уже поздно, так они низко пали, что даже камин-аут с признанием своей противоположности взглядов на собственное мироустройство, где такого рода прилипчивые ручные поползновения, только тогда будоражат его душу и нервы, когда они обращены на него, не спасёт его как минимум от отставки. Ну а как дальше компенсировать такую для Атнанте судьбоносную ошибку, то всё будет во власти такого милого голоска Тари. Который умолчав всё это, тем самым обрёл не просто огромную власть над Атнанте, а своим молчанием заслужил доверие, и как уж без сопутствующего доверию факта слишком развязного поведения Атнанте, который всё же меру знал и не переходил некоторые границы допустимого, после которого возникают обязательства перед друг другом.
И Тари отлично знает, чего можно ждать от этого неугомонного, с экспрессией в душе, господина Атнанта. Вот почему он постоянно просит её сделать кофе-экспрессо, но дело по его приготовлению так ни разу и не сдвинулось с места – максимум, куда доходила Тари в своём намерении всё послать к чёрту, то это до порога соседнего кабинета, где она с каким-то прямо постоянством (что за мистика такая), отчего хочешь, не хочешь, а подумаешь о существовании потусторонних сил, вдруг замечала какое-то прямо неустройство на своём пути и прямиком наклонялось к нему, чтобы поправить его на носках своих туфель. Ну, а Атнанта, видя всё это излишество, в один момент обо всё забывал и больше ни о каком кофе и речи быть не могло.
О чём Атнанта по причине своей экзальтированности поведения, где он перепрыгивает с одного дела криминального авторитета на другое, вечно забывает и оттого, вечно хочет и просит Тари сделать для него это кофе. Вот такой замкнутый круг получается.
И Тари на этот новый вопрос Атнанте, даёт своё тихое возможно. Чего вполне достаточно для Атнанте и он идёт дальше. – А если я говорю, что мне многое такое сходит с рук, за что другим не поздоровилось бы, то, что это значит? – спрашивает её Атнанта. На что Тари на этот раз даёт совсем на неё не похожий, куда как более развёрнутый ответ. – То, что вы слишком самонадеянны, – с серьёзным видом, пристально смотря на Атнанте, говорит Тари, – а может ваши руки настолько универсальны, что не оставляют после себя отпечатков. – Уже с лёгкой смешинкой в глазах добавляет Тари, в демонстративных целях рукой похлопав себя по юбке там, куда она, как правило, садится и куда всегда легче незнакомым рукам дотянуться.
Правда эта её весёлость взгляда, на этот раз не замечается этим вечно себе на уме Атнантой, и он, с серьёзным видом посмотрев на свои руки, говорит. – Я склоняюсь к обоим вариантам. – После чего он, не давая Тари возможности покачать своей головой при виде такой его самонадеянности, выразив на своём лице служебное рвение, канцелярским тоном обращается к ней. – Ну а теперь к делу. Что там у нас сегодня по плану? – Но только он задаётся этим вопросом, как звонит лежащий на столе телефон и Атнанта вынужден пока отвлечься. И он, полностью оправдав себя разведением своих рук в стороны, забывает мгновенно о Тари, взяв в руки телефон.
– Да, милая. – С невыносимо на него Тари смотреть, до чего же слащавой и лицемерной улыбкой, Атнанта отвечает в телефон. Откуда до Тари доносится не менее для неё противное щебетание, скорей всего его супруги, редкостной стервы, как её называл Атнанта в минуты прорыва их доверительных отношений до очень доверительных. И понятно, что Тари смотреть на всё это лживое непотребство и падение в её глазах Атнанте, от человека необыкновенного, до самого обычного человека, да ещё лжеца, рядом с которым ей, ни тепло, ни холодно, она не собирается.
И она, дав понять Атнанта, что она пошла за блокнотом, в котором детально расписан список его сегодняшних дел, как будто специально, не тихо, на цыпочках направляется на выход, а так громко отбивает каблуками об пол тот самый, ни с чем не спутаешь, звучный цок, что там, в трубке, начинают живо интересоваться о том, где это Атнанта так интересно проводит своё время – а говорил вроде на работе.
– Да это клиентка в коридоре волнуется, всё места себе не находит. – Пытается отшутиться Атнанта. Отчего Тари становится ещё противнее и стыдно за него. И она чтобы больше себя не мучить всем этим трёпом Атнанте, с силой прихлопнув дверь, тем самым заглушает все исходящие от Атнанте звуки. И она, пожалуй, очень вовремя так о себе позаботилась, а иначе бы она, даже не услышав, а по лицу Атнанте поняв, что ему там, в телефон, говорит его собеседница: «Надеюсь, она на твоих коленях не найдёт себе тёплого местечка?», – а вслед услышав потрясший её его ответ: «Это место только для тебя, дорогая», – не выдержала и …Но хорошо, что она ничего не услышала из этого, и это многоточие, как бесконечная возможность для разного рода поступков, так и осталось возможностью.
Между тем, спустя некоторое время, до Тари через селектор доносится сигнал вызова в кабинет Атнанте и она вроде как успокоившись, возвращается к нему в кабинет. Но не успевает она с блокнотом наперевес войти обратно в кабинет, как вновь звонит телефон, вынуждая её замереть на месте, а Атнанте, обращаясь к Тари: «Наверное, что-то забыла», – вновь берёт телефон. Но как только телефон оказывается перед его лицом, то судя по его видоизменению, то это он чего-то там у себя в голове забыл.
– Да, дорогая. – Совсем другим тоном, в котором прослеживалась ответственность за каждое своё сказанное слово, поприветствовал в трубку свою дорогую Атнанта.
– А вот это точно его стерва. – Горько усмехнулась Тари, глядя на то, как с расстановкой акцентов на свою честность перед ней и своим браком, изворачивался Атнанта в своей новой лжи, теперь уже своей супруге.
И вот когда не бесконечное терпение Тари начало заканчиваться, и она принялась источать его из себя, со вздохами выпуская воздух и, недовольно переминаясь с ноги на ногу, то Атнанта, вроде как заметил всё это её нетерпение и, сославшись на то, что его ждут… – Кто это там тебя ждёт? – тут же последовал вопрос в трубку телефона. – Дела. – Парировал Атнанта и, положив телефон перед собой на стол, внимательно посмотрел на Тари.
– Что, противно на меня было смотреть? – чистым-чистым, без всякой примеси нечистоплотности, взглядом посмотрев на Тари, так вопросительно обратился к ней Атнанта. И Тари, даже если бы хотела, то не смогла бы соврать этой чистоте в его взгляде. – Противно. – Ответила Тари, кивком подтвердив сказанное.
– Мне тоже. – Искривившись в лице, сказал Атнанта. – Но что поделать, я истинное дитя своего, зиждущегося на лжи и обмане времени. – С несколько задумчивым видом заговорил Атнанта. – Хотя даже не дитя, а технический продукт научно-технического прогресса. И я это говорю не фигуральном значении, а что ни на есть, буквальном. – Здесь Атнанта берёт со стола отложенный было телефон, включает его, затем в нём немного покопавшись, найдя то, что искал, поворачивает его экраном к Тари, и под демонстрируемый там, на экране, видеоролик, начинает им сопровождать свой рассказ.
– Я ведь был рождён из пробирки. – Более чем спокойным голосом заговорил Атнанта, всё же не сумев скрыть в своём взгляде потемнение своих мыслей. – И это так сказать, обязывает… Хм. К чему обязывает? – задался вопросом Атнанта, нажав пальцем руки на экран телефона и, поставив ролик на паузу, – теперь оттуда на Тари смотрела застывшая в одном положении выразительная улыбка рафинированной дамы в белом халате, в руках которой паром исходила эта детородная пробирка. – Любить своих родителей? Мамашу? Хм. Или её совокупность, выступивший в роли отца зачинателя, научно-технический прогресс. Что-то в душе и сердце ничего в ответ не отзывается, и им только до жути холодно и скрежетом металла отдаётся. Может потому, что … – Атнанта оборвал себя, уставившись в одну точку.
– Да уж, – после небольшой паузы вздохнул Атнанта, – во мне столько всего намешано, – Атнанта вновь зависает в одном молчаливом положении, затем отлипает и, посмотрев на Тари, говорит. – И опять не в фигуральном значении этого выражения, а в что ни на есть прямом смысле. Как мне на мой прямой вопрос: «И кто же мой папаша?», – по большому секрету рассказал заведующий той самой репродуктивной лаборатории, где все эти пробирки с живительным материалом хранились и ждали своей очереди, для того чтобы осчастливить очередную, вдруг спохватившуюся, уже перезрелую мамашу, то это вопрос не простой и вот так, стоя в ванной, по колено наполненной бетоном, в двух словах не расскажешь. Тогда я ему говорю, что мне, судя по всему, больше с этим упрямым господином говорить не о чём и все недостающие детали о том типе, чьи уши из той злополучной пробирки растут, я вытяну у его ассистентов.
– И стоило только этого несговорчивого типа так слегка подтолкнуть с набережной в сторону реки, как он начинает одумываться и здраво мыслить. Говорит, что бес в лице таких высокопоставленных лиц, что их по своему чину можно было поставить в один ряд с этим слугой ада, которые курировали различные эксперименты, проводимые их лабораторией – репродуктивная деятельность лаборатории было прикрытие основной деятельности лаборатории – его и ещё несколько людей подневольных попутал. И они в результате психологического давления и под угрозой физической расправы с их стороны, поддались и провели на коленке состряпанный, тот самый эксперимент, в результате которого на свет появился я. – Здесь Атнанта делает полную трагизма кульминационную паузу и после глубокого выдоха, включив стоящий на паузе ролик, озвучивает, что это был за эксперимент. – Они взяли несколько пробирок и все смешали в одну. – Атнанта передёргивается в лице и так цепко смотрит на Тари, что та не смеет ничего промолвить.
