Ана Ховская
Легенда о половинках. Часть 1
– Кто здесь?!– дрогнувшим голосом спросила она.
Неожиданно прямо перед ней вспыхнул маленький огонек. Это была зажигалка в руках молодого француза – Патрика Фурье.
– Вы меня не бойтесь,– доброжелательно произнес мужчина и приблизился к девушке на расстояние вытянутой руки.– Здесь темно, разрешите вас проводить вниз?
Мэри не сдвинулась с места и не моргая следила за каждым его движением.
Фурье заметил неестественную осторожность девушки и отступил назад.
– Не бойтесь. Я только хочу проводить вас,– почти на чистом английском сказал он.
– Только троньте меня, и я выцарапаю вам глаза!– сдавленным голосом решительно пригрозила Мэри и показала рукой на ступени.– Вы первый…
Патрик недоуменно усмехнулся и стал спускаться по ступеням. В его голове и мысли не возникло сделать что-то противозаконное и аморальное.
– Вы всегда так приветливы?– продолжил разговор Фурье, освещая путь зажигалкой.
Мэри понимала, что, возможно, этот мужчина не имел ничего общего с теми подонками, которые причинили ей нестерпимую боль, оскорбили и унизили ее, но не могла побороть страх и подозрительность ко всем незнакомцам вроде этого. Она молча шла позади мужчины и тупо смотрела в его гладко стриженный затылок. Его парфюм оставлял тонкий след в воздухе и невольно вызывал у Мэри приятные ощущения.
Наконец, темная лестница была преодолена и оба вышли в освещенный холл первого этажа школы. В холле был только старый уборщик, который уныло домывал пол.
Патрик обернулся и внимательно посмотрел в глаза девушки. Она была красива, скромна, рассудительна, насколько он мог наблюдать за ней во время занятий, но слишком молода для него. Однако он искренне хотел, чтобы эта девушка была в его судьбе.
Патрик Фурье обратил внимание на Мэри еще в первые дни знакомства с отобранной группой по осуществлению программы по обмену школьников США и Франции на юридические факультеты крупных университетов, выпускающих молодых специалистов для работы в государственных структурах. Интуиция подсказывала ему, что у девушки высокий потенциал, который требует поддержки и развития.
– Я хочу поговорить с вами, Мэри, на очень серьезную тему,– мягко вежливо начал Фурье.– Кроме того, что вы мне очень нравитесь, вы вызываете впечатление очень перспективного специалиста в юридическом направлении. Возможности, которые есть у меня, могут быть для вас хорошим трамплином в будущее. Мы могли бы об этом поговорить?
Мэри расслабила мышцы плеч, спины и превратилась в абсолютный слух.
Патрик, видя ее заинтересованность в его предложении, добавил:
– Я могу забрать вас с собой через три недели, когда закончится наш спецкурс. Вы могли бы доучиться в Париже. Я мог бы гарантировать ваше комфортное проживание и достойное обучение в университете Парижа, Марселя, где бы вы ни выбрали… Программа обмена действует во многих университетах Франции.
Мэри на миг окунулась в соблазнительные перспективы, и ее зеленые глаза загадочно блеснули. Но, опомнившись, она посерьезнела и цинично усмехнулась:
– И вы, конечно, сделаете все это совершенно бескорыстно?
– Разве я могу надеяться на вашу благосклонность?
Патрик был откровенен, и Мэри это смутило. Что было истиной: его желание увезти ценные кадры из США или увезти молодую роскошную пассию во Францию?
– Так вы серьезно, мистер Фурье… простите, месье Фурье?– сухо уточнила Синкли.
– Французы не бросаются словами, хотя о нас и говорят, что мы легкомысленны,– заметил тот.
– Ваше предложение очень заманчиво, но американцы не отвечают на деловые вопросы так скоропалительно,– иронично ответила Мэри.
– Что ж, это делает вам честь,– любезно отметил тот.– У вас есть еще две недели на раздумья, Мэри.
Мэри вздрогнула, словно ее одновременно укололи тысячи иголок. Он так нежно произносил ее имя, которое она не называла никому в группе, но было внесено в списки посещающих спецкурс, что могло означать его не праздное любопытство к ней, а глубокую заинтересованность.
– До свидания, месье Фурье. Я больше не могу задерживаться.
– Патрик, для вас – просто Патрик,– заметил мужчина.– Могу я проводить вас до вашего дома?
– Нет,– отрезала Мэри.
– Тогда я буду с нетерпением ждать вас завтра в это же время на занятии,– спокойно ответил Фурье и прощально кивнул.
Мэри кивнула в ответ, помедлила секунду, рассматривая выражение его лица, и с тихим вздохом направилась к выходу.
Девушка шла домой и всерьез чувствовала, что кто-то невидимой рукой стелет ей дорогу в будущее. Еще не осознавая своего решения и имеющихся обстоятельств, она интуитивно почувствовала себя сильной и способной на все. Она не думала о французе, не думала о Париже, Марселе, не представляла всех трудностей, которые могут возникнуть на пути, но уже совершенно по-другому смотрела на свою жизнь. Только один мимолетный разговор с незнакомым ей мужчиной пробудил в ней сокровенное желание оказаться значимой, успешной и достойной круга Александра Ахматова. Стать достойной его самого.
***
Ахматов ждал Мэри в ее комнате. И она появилась совершенно неузнаваемая, с отстраненной улыбкой на лице и с будоражащим душу непроницаемым взглядом.
– Ты долго ждал?– спросила Мэри, скидывая туфли и присаживаясь на диван.
Она приникла к его груди и прижалась.
– Что-то не так?– подозрительно спросил Алекс.
– Все хорошо. Просто еще не переключилась со спецкурса… А ты, кажется, о чем-то хотел поговорить?
Ахматов отстранил от груди девушку и окинул ее внимательным взволнованным взглядом. Ему ничего не нужно было говорить, его юные глаза обо всем рассказали ей. Мэри смущенно склонила голову набок, обвела пальцами вокруг шеи Алекса и улыбнулась.
– Лучше ничего не говори,– шепотом попросила она и медленно подалась вперед.
Ахматов обхватил ее лицо ладонями и страстно поцеловал в губы. Девушка охотно ответила ему на поцелуй, ощущая, как в животе разгорается огонь, поглощающий все внутри, и это было приятно. Алекс нежно покрыл ее лицо поцелуями, оставляя горячие дорожки легкими касаниями губ. Его теплые руки обвили ее плечи, талию и осторожно приближались к тайным местам. Дыхание обоих сделалось прерывистым, томно-тяжелым.
Каждая клеточка Мэри желала этих ласк и трепетала под чувственными пальцами любимого. Она знала, что у Александра был большой опыт интимного общения с девушками, и это только радовало ее, потому что его чуткости, тонкости, внимательности и терпеливости не было предела. Но когда руки Алекса коснулись ее бедер и поползли вверх под юбку, Мэри резко вскинула голову и открыла глаза. Она тревожно уперлась ладонями в его грудь и часто тяжело задышала, словно захлебывалась потоком воздуха.
Ахматов недоуменно отклонился назад и взволнованно хриплым от возбуждения голосом спросил:
– Я что-то не так делаю?
– Нет,– нервно взмахнула рукой Мэри, тут же поднялась с дивана и отошла в дальний угол комнаты.– Прости…
Она отвернулась от юноши и обняла плечи руками, будто озябла.
– Я люблю тебя, Мэри. И если ты не готова, я не стану настаивать… Мне хотелось доставить удовольствием нам обоим. Мне показалось, что ты тоже этого хотела?
Девушка неожиданно заплакала, но, чтобы этого не заметил Ахматов, задержала дыхание и зажмурилась. Ее лицо густо покраснело, шея и грудь покрылись красными пятнами. Алекс подошел со спины и нежно обнял девушку за плечи. Почувствовав, что она плачет, он развернул ее к себе лицом и приподнял указательным пальцем подбородок.
– Мэри, я не знаю, что с тобой творится. Ты никогда не рассказываешь о себе, скрываешь чувства, боль… Возможно, я тоже причиняю тебе боль, но чем – я не могу понять…
Мэри судорожно закивала, но, смятенно с силой сжимая губы, молчала.
– Мы знакомы с тобой два года, но я до сих пор не могу тебя понять. Ты тянешься ко мне, но тут же отталкиваешь. Я никогда не был навязчив и не принуждал тебя ни к чему… Может быть, нам пора выяснить все до конца?
Алекс растерянно пожал плечами и опустил руки с плеч девушки.
– Я нужен тебе?
Мэри не вымолвила ни слова.
– Твое молчание – это ответ?
Девушка только втянула голову в плечи и еле дышала, а горькие слезы стекали по ее щекам.
– Наверное, тебе нужно остаться одной,– досадно заключил Ахматов и огорченно повернулся к двери.– Я позвоню тебе завтра. Но, если ты захочешь видеть меня, я приду в любое время дня и ночи, только скажи…
– Алекс, не уходи,– умоляюще резко вскрикнула Мэри.
Ахматов остановился и беспокойно оглянулся.
– Не знаю, зачем я вернулась в тот проклятый дом,– еле слышно с болью в голосе проговорила она.– Все в нем было мне противно. Но куда мне было идти?
Она подняла голову, всхлипнула, уняла дрожь в теле и стала рассказывать о том, чего никогда не забывала, о том, что несколько минут назад горящей стрелой пронзило ее душу:
– Я пропадала несколько рождественских дней, а когда вернулась домой, отец и брат уже поджидали меня. Они узнали, что я была у одного парня, в которого была влюблена, и готовили мне жестокое наказание. Прямо с порога меня втащили в дом за шиворот и, как паршивую собачонку, швырнули на пол. Никогда не забуду это бешено смеющееся лицо отца и дикие любопытные глаза Клинта,– Мэри передернулась, но не остановилась.– Я помню лишь одну фразу, после которой меня ударили кулаком в лицо, и в полусознательном состоянии только и могла, что закрыть глаза и не видеть того, что со мной происходило. Но мое тело помнит все… Каждый удар, каждый толчок внутри меня…
На лице Мэри появилось омерзение и боль, глаза стали, словно восковые, нижнее веко нервно подергивалось. Ахматов напрягся всем телом и от потрясения картиной, вспыхнувшей в его воображении, не мог сойти с места, чтобы обнять девушку и успокоить.
–…меня тошнило от боли и омерзения, но я не могла пошевелиться или сбежать: потные, скользкие мерзкие руки Клинта держали меня за шею и грудь…
Мэри судорожно вздохнула и потерла ладонью свою шею.
–…Эта мразь сказала мне: «Хочешь любви? Я дам тебе ее». А когда отцу надоело… Клинт облапал меня своими грязными руками, а затем оттащил на задний двор и бросил рядом с мусорным баком. В тот день я превратилась в мусор, и вряд ли когда-нибудь забуду это ощущение… Потом я собралась с силами и пошла на автобусную станцию. А там…
Голос Мэри ослабел и она, прислонившись к стене, медленно осела на пол.
Алекс был шокирован историей. В его мыслях не укладывалась такая жестокость, аморальность и бесчеловечность. Сейчас слова были бы лишними, он сочувственно сжал губы и протянул руки навстречу Мэри, желая ободрить ее и поддержать. Но девушка шарахнулась от него в сторону и затряслась в рыдании.
– Мэри, бог мой, Мэри…– тихо сказал Алекс.– Хочешь, я останусь с тобой сегодня?
– Я ничего от тебя не хочу!– сгоряча выкрикнула она.– Уходи!
Ахматов потерялся в своих чувствах. Внутренний голос подсказывал, что надо остаться и успокоить девушку, а разум подчинился ее словам. Ахматов был огорчен и раздосадован, что ничем не мог ей помочь, что не мог вырвать из ее памяти один ужасный день жизни. Слова ободрения и утешения не принесли бы пользы, но и уйти в такой момент было бы эгоистично. И все же он принял решение оставить Мэри наедине с собой, чтобы позже спокойно поговорить на эту тему.
Она не проводила его взглядом, не попрощалась, она отпустила его, не сознавая, что причинила боль и снова выстроила стену между ними.
Мэри не звонила и не появлялась все три дня. Ее словно подменили.
Ахматов намеренно не проявлял инициативы, считая, что, когда девушка будет готова, – сама позовет его. Он дал ей время разобраться в своих мыслях и чувствах, но горький осадок, который остался после их последней встречи, не давал покоя его мыслям. Взволнованность и смятение Алекса отметили все близкие, но при расспросах он опровергал все их догадки и ловко выкручивался, ссылаясь на неважное самочувствие после смены климата.
Возвращаясь в Хьюстон, Ахматов грустно искал глазами в толпе на перроне милое лицо Мэри. Но она так и не появилась.
Эль-Пасо, февраль 1985 года
Железнодорожный вокзал был полон людей, уезжающих и провожающих. Они сновали в разных направлениях, создавая ощущение муравейника с бесконечным узконаправленным ритмом.
Мэри Синкли присоединилась к общему потоку людей, и толпа повлекла ее за собой в центр зала. Лицо обдало запахом старых духов, сигаретным дымом, затем аромат горячего хот-дога вызвал урчание в желудке, и все это одновременно вызывало головокружение и тошноту.
Мэри поднялась на носочки, чтобы разглядеть людей у касс и у выходов на перрон, но перед глазами мелькали чужие лица, шляпы, руки…
– Мэри!– раздался знакомый французский акцент.– Мэри, я здесь…
На лестничном пролете между первым и вторым этажом вокзала стоял Патрик Фурье и оживленно махал девушке шарфом.
Она слабо улыбнулась и начала неспешно протискиваться между людьми к мужчине.
– Я уж думал, что вы не придете,– взволнованно проговорил Патрик, заботливо вылавливая девушку из толпы.
– Я сама так думала,– призналась Мэри и почувствовала, как больно сжалось ее сердце и туго сковало грудь.
– И все же вы здесь!
– Я только провожу вас…
Патрик случайно заглянул за спину девушки и заметил плотно набитый рюкзак.
– А это учебники?– улыбнулся он, понимая, что девушка находится на распутье.
Ее глаза стали будто стеклянными, а зрачки узкими и неподвижными. Мэри понимала, что происходит, но еще боялась признаться себе в этом.
Фурье заметил, что мысли девушки где-то далеко, и все же произнес:
– Мэри, еще есть возможность купить билет, решайтесь…
Она напряженно молчала, но едкие слезы подбирались к глазам, и сердце неожиданно начало биться в бешеном ритме. Еще три недели назад Мэри не представляла, что ждет ее в будущем, но сейчас будущее обретало конкретные очертания. Она понимала, что, чуть помедлив с решением, может дать ход сомнениям в правильности своего выбора и потом будет мучиться от собственной трусости. Но, не дожидаясь, когда смятение возьмет вверх, она раз и навсегда перешагнула линию, разделявшую совесть и инстинкт самовыживания. Перед глазами Мэри стоял Александр Ахматов, но чувство вины, стыда, предательства – все будет потом, и все исправится само собой, а сейчас был ее звездный час. Это была ее последняя нерешительность, последние сомнения. И она с головой ринулась в новую жизнь.
И вот скорый поезд мчал ее сквозь слезы и смятение, сквозь страх и слабость, вперед, навстречу новому рождению, новой судьбе…
Хьюстон, март 1985 года
Вернувшись к новому семестру, Александр всерьез переключился на учебу. Все его усилия были направлены на установление собственных рекордов успеваемости.
Спустя некоторое время переживания о размолвке с Мэри стали остывать и неприятный осадок постепенно охладил былую страстность и восторженность к девушке. Алекса немного беспокоило это состояние, но он не отвлекался от учебы и, выдержав достаточное время, позвонил в дом тети Амелии, чтобы поговорить с Мэри. Но этот звонок еще более огорчил и разочаровал его.
Амелия удручающим голосом сообщила племяннику о неожиданном исчезновении Мэри. Пропали вещи девушки, личные документы. Чуть позже женщина обнаружила записку на журнальном столике, сообщающую о том, что Мэри нашла свой путь, что ее не нужно искать, о благодарности заботившимся о ней, но ни одного слова для Ахматова.
Алекс сразу же почему-то вспомнил французов, которые так увлекли Мэри своей программой по обмену студентов, но не мог представить, как она – рассудительная и осторожная – могла кинуться в такую авантюру. Это было наивно и опрометчиво. Он откровенно не ожидал от Мэри такой импульсивности и пренебрежения. Его охватило еще большее разочарование девушкой. Он без сомнения бросил бы все и помчался в Эль-Пасо, чтобы вместе с ней принять какое-то решение, если бы она его позвала. Но стоило ли так убиваться, когда все было решено без него, за его спиной, и ничего нельзя было исправить.
***
Через полгода Брайан не узнавал друга. Все досадные мысли и подавленные настроения Алекса сменились бурным интеллектуальным трудом и ярким, жизнерадостным проживанием каждого дня.
Зная причину, подтолкнувшую Алекса на верный путь, Дьюго не упоминал о ней, как и обо всем, связанным с неприятными воспоминаниями.
Ахматов очень серьезно взялся за учебу. Кроме обязательной образовательной программы, выбрал несколько дополнительных спецкурсов, которые отвечали его интересам, посещал и участвовал во всех конференциях, посвященных вопросам закона и права, много читал профессиональной литературы, успевая ознакомиться и с творчеством писателей Европы и Востока, которыми увлекался еще с детства, и настойчиво шел к поставленной цели – получить максимум знаний и подготовить себя к университету Вашингтона. Но он не усердствовал с учебой, находил время и для общения с друзьями, был инициатором студенческих вечеринок.
Несмотря на то что для развлечений, как раньше, не хватало времени и часто приходилось прямо с ночных прогулок или походов с Брайаном опаздывать на занятия, Ахматов умудрялся активно ухаживать за девушками из колледжа и теми, с которыми он непринужденно знакомился в городе. Женская половина колледжа, включая молодых преподавателей, трепетала, когда мимо проходил мистер «Великолепный». Помимо своей внешности, юноша сражал девушек остротой ума, тонким юмором в сочетании с джентльменским набором. Несмотря на свой юный возраст, Ахматов имел высокий авторитет в колледже и почетное звание «Мистер Казанова». Он бодро шел по жизни, не зацикливаясь на отрицательных эмоциях, воспоминаниях, и это приносило свои плоды. Его дружба с Брайаном стала еще крепче, не было между ними ни одной тайны, не было даже пустякового повода для ссор, споров, они были братьями по духу.
Дьюго замечал, как искрится жизнь в Алексе, как он сам заражается его силой, энергетикой, целеустремленностью. Брайан по-прежнему с головой уходил в учебу и не позволял себе расслабляться, зная, что его собственный успех зависит только от его стараний. Для Ахматова было сложным занятием вытянуть друга на вечеринку, расслабиться в приятной компании с девушками, заинтересовать его чем-либо другим, помимо учебы. Единственное, на что Брайан не жалел времени, – это на переписку с Фисо и на долгие ночные беседы-размышления с другом.
Эль-Пачито, июнь 1986 года
Желтое жирное тесто неприятной липкой массой прилипало к тонким пальцам и тянулось вслед за рукой. От тщетной попытки приготовить вафли на свой двенадцатый день рождения, София сморщила маленький носик и хныкающим голосом выругалась на непокорное тесто:
– Мерзкая, тягучая куча. Ты мне не подчинишься?! Только продукты испортила…Что теперь делать?!
Услышав недовольное бурчание дочери, вошедшая Хелен сразу догадалась о результатах ее труда.
– Стрекоза моя, как твои успехи в кулинарии?– делая вид, что ничего не заметила, спросила она и весело сообщила:– Не расстраивайся, лучше иди посмотри, что у тебя под подушкой. А праздничный обед будет по расписанию.
София пулей вылетела из столовой и направилась в свою комнату. Она чувствовала, что это подарок от Брайана, потому что все остальные получила еще утром.
Подушка взлетела над кроватью и ударилась об стену. На простыне лежал белоснежный конверт, который София быстро распечатала и достала письмо.
Моя дорогая Фисо!
Как я скучаю по твоему звонкому голосу, синим глазам, радостной улыбке. Мне так хочется обнять тебя в твой день рождения. Ты думала, я забыл про свою Фисо? Нет! Здесь, далеко от дома, я еще чаще думаю о тебе, о маме и Лин. Дорогая сестричка, я выслал тебе замечательный подарок, наверное, он дойдет позже, если уже не в твоих руках. Знаю, как ты интересуешься компьютерными программами нового поколения, поэтому приобрел для тебя одну из новинок…
– Ура!– воскликнула София и снова сосредоточила взгляд на строчках письма.
…В одном из писем ты просишь рассказать о своей жизни в Хьюстоне. Так вот: у меня сейчас несколько свободных дней, и я собираюсь отправиться с другом в Сан-Антонио. Нас отправляют на стажировку в маленькое юридическое агентство. Это будет любопытным опытом. Хочу тебя успокоить, мы с Элом так сдружились, что помогаем друг другу во всем. Его родители тоже оказывают поддержку, но нам хватает повышенной стипендии, и мы полностью материально независимы. Я не пропаду. Мое будущее начинает вырисовываться, и то, что я вижу, радует и гарантирует благополучие мне и вам, мои дорогие.
Не забывай, Фисо, я сделаю для тебя все, что обещал, и даже больше.
Успокой маму: я достойно использую шанс, данный судьбой. Я уже начинаю ощущать себя человеком, способным изменить мир.
Милая Фисо, я целую тебя в обе щечки, глазки, крепко обнимаю тебя и так люблю! Не забывай это и не позволяй никому обижать тебя.
Целую всех. Горячий привет Бену.
Твой Живчик.
P.S. Я хочу, чтобы ты однажды почувствовала себя независимой и сильной. Это пьянящее чувство свободы может дать тебе Хьюстон.
София невольно всхлипнула. Незнакомый мир так завораживал и манил. А еще тоскливее было оттого, что она не могла оказаться в объятиях брата и поделиться с ним своими печалями и выразить все то, что чувствует. В ответном письме ей не удавалось выразить свои чувства так, как хотелось наяву.
– Не плачь,– тихо попросила Милинда, наблюдая в приоткрытую дверь комнаты, как меняется выражение лица сестры при чтении письма. Она подбежала к сестре и обняла ее за плечи.– Фисо, не плачь. Он скоро вернется. Мама сказала, что у него все хорошо. Пойдем в столовую? Уже и папа вернулся. Будем обедать.
– Ты говоришь так спокойно, как будто все хорошо?– возмутилась София.– Но все гадко. Ты видишь, как относится к Брайану отец? Он и слышать о нем не хочет. И конечно, о том, что мы будем учиться в колледже.
Милинда растерянно повела плечами и молча нахмурилась.
Она была немного похожа на Брайана, с той разницей, что проявляла больше терпимости, смиренности и абсолютного чувства долга перед родителями. Она никогда не повышала голоса, не кричала, и уж тем более не ругалась. Милинда не выставляла свои требования, не плыла против течения, она просто жила беззаботной жизнью маленькой девочки, сильно привязанной к отцу и матери и совсем не понимающей всплесков злости Софии и ее стремлений уехать из родного дома, когда все здесь было создано для них. Будущее еще не было определено, и это не волновало ее. Все и так складывалось благополучно. Милинда любила свое поместье, этот маленький тихий городок и совсем не хотела никуда уезжать.
– Фисо, пойдем, посмотрим, что принес почтальон?
У Софии округлились глаза: «Это подарок Брайана!»
Она молниеносно спрыгнула с кровати и босиком побежала в гостиную, оставив неторопливую сестру позади.
Желтый пакет с печатями и росписью был немедленно вскрыт ловкими нетерпеливыми руками Софии. Вместе с инструкцией внутри находился лазерный диск. София ликовала, представив, что увидит на голубом экране, когда окажется у Бена. И ей уже не терпелось это сделать.
– Мам, я иду к крестному,– протараторила София из гостиной так, чтобы ее услышала мать.– Мне срочно надо к нему. Потом пообедаю.
Хелен вышла из столовой с озадаченным выражением на лице и категоричным тоном сказала:
– Мне кажется, что ты не вовремя собралась!
– Но я же ненадолго?– запротестовала София, прищурившись и обиженно сдвинув черные, как уголь, брови.
Мать строго повела указательным пальцем и кивнула на дверь в столовую, намекая, что там сидит отец.
С громким выдохом разочарования Софии пришлось подчиниться матери, и она обреченно поплелась в столовую, ворча себе под нос:
– Все равно он не принес подарка…
Оказавшись за широким столом, София увидела ярко-зеленую коробку, перевязанную крест-накрест красной лентой. Коробка стояла на краю стола и ждала своего обладателя. Недолго думая, девочка приблизилась, наклонилась и пристально посмотрела на нее, а затем перевела взгляд на отца, чинно и довольно сидевшего на своем обычном месте, и притворно равнодушно спросила:
– А это кому?
Ланц самодовольно улыбнулся и гордо сказал:
– Тебе, стрекоза!
Глаза Софии вспыхнули любопытством, и руки невольно потянулись к ленте. Бант легко развязался, крышка коробки была снята, и София недоуменно, но в предчувствии чего-то невероятного замерла над ее содержанием. На дне коробки лежала огненно-рыжая кожаная уздечка с блестящими заклепками и удилом. Девочка сразу определила, что уздечка была слишком маленькой для обычной лошади. Тогда в ее мысли закралось подозрение, что она предназначалась для жеребенка или пони. София догадливо улыбнулась и озаренными радостью глазами посмотрела на мать и сестру.
Ланц, заметив нерешительную радость дочери, усмехнулся.
– Да, да, это тебе, для твоей маленькой лошадки. Я дарю тебе ее на день рождения.
Хелен одобрительно улыбнулась и подмигнула мужу.
– А мне можно будет играть с лошадкой?– поинтересовалась Милинда.
София была очень рада первому серьезному подарку отца, но из-за затаенной обиды на него не могла искренне выразить чувства. Ей очень хотелось, чтобы он горько пожалел о содеянном и понял, что она знает о его поступке и презирает его за это.
– И где же лошадь?– сдержанно спросила она.
– В коробку она не поместилась,– засмеялся Ланц.– В конюшне, в первом загоне. Я прибил резную дощечку на дверь загона, можешь написать на ней кличку.
– Пойду посмотрю,– сказала София и, ощущая неловкость за то, что не может простить отца, вышла из столовой.
Хелен попыталась задержать дочь возгласом, но Ланц остановил ее жестом.
– Дай ей полюбоваться подарком.
– Тогда я тоже пойду, можно?– поднялась Милинда и, получив в ответ кивок отца, побежала вслед за сестрой.
– Что-то не очень-то она и рада моему подарку?– сухо заметил Ланц.
– Она смущена, ты ведь давно не уделял ей внимания,– оправдала дочь Хелен.
– Может быть. А что ей подарил Логан?
Хелен опустила глаза.
– Софи мне не рассказывала. А Бенджамин не приходил.
– Ну и отлично!– успокоился Ланц и жадно приступил к поеданию жареного поросенка.
***
Подаренный отцом жеребенок был неотразим. Маленький, с огромными карими глазами, со стройными длинными ногами, шелковистой рыжей шерсткой и смешным пушистым хохолком вместо гривы. Ланц никогда не приобретал для разведения такой разновидности лошадей. Она была куплена специально для Софии.
София и Милинда не могли налюбоваться прекрасным животным и не отходили от жеребенка весь день. Уздечка подошла по размеру и даже по цвету. На узкой дощечке на загоне София аккуратно вывела мелом кличку лошади Джинжер, что означало Рыжая.
София была счастлива получить этот подарок, и была удивлена проникновенностью отца.
Всю последующую неделю сестры отправлялись на речку и вдоволь наслаждались играми с Джинжер. Жеребенок оказался очень ласковым, подвижным и задиристым. Он играл в догонялки, обнюхивал лицо хозяйки, тычась мокрым носом в щеки и шею, вылизывал ее ухо и затылок, щекоча и заставляя звонко смеяться.
София была увлечена новой привязанностью и на некоторое время отвлеклась от встреч с крестным отцом.
Логан отсутствовал в городке, а вернувшись из поездки, навестил крестницу у заведомо любимого места.
София и Лин резвились с жеребенком в воде в наполовину промокших платьях.
– Ах вы, проказницы!– умилялся Бен.– А ну-ка выбирайтесь из воды, пока не простудились.
На его шутливо-строгое замечание обернулась только Джинжер и, рассматривая чужака огромными любопытными глазами, замерла.
Девочки с веселым смехом окликнули лошадку, но та уже настороженно и с любопытством выходила на берег, чтобы обнюхать нового человека и понять, насколько он безопасен. Следом из воды выбежали сестры.
– Бен! Где ты был? Почему не пришел на мой день рождения?– спросила София, совсем не сердясь на крестного.
– Уезжал в Сан-Антонио на конференцию. Как вы поживаете?
– У нас все хорошо!– отозвалась Милинда.– А это Джинжер, подарок Фисо от папы. В двенадцать лет он подарит жеребенка и мне… А если ты не отодвинешься, то Джинжер сжует твой пиджак.
Бен только тут заметил рядом с собой рыжую лошадку, смачно обсасывающую нижнюю пуговицу его пиджака.
– Ах ты, бедняга! Фисо, ты что, ее не кормишь?– посмеялся Логан и отвернул ладонью любопытную мордашку жеребенка.
Джинжер резво взбрыкнула задними копытами и унеслась назад к воде.
– Живчик, передает тебе привет,– грустно вспомнила София.
– Я виделся с ним в Сан-Антонио. И он тебя крепко целует и обнимает.
– Правда? Ой, как мне хочется его увидеть. Но никто меня не пускает, а Живчик сам не приедет домой. И я его понимаю.
– Не грусти, малыш,– ободрил Бен и взял девочку за руки.– Я привез тебе подарок. Идемте присядем на бревно. Милинда, и о тебе я не забыл.
Сестры радостно заулыбались. Логан отпустил руки Софии, и все разместились на бревне. Он одарил девочек золотыми серьгами в форме маленьких колечек и пообещал, что лично проколет им уши, но обязательным условием было получение согласия их родителей.
Весело обсуждая приятную перспективу, девочки и доктор не обратили внимания на любопытного жеребенка, все дальше удалявшегося от хозяйки. Только спустя четверть часа громкое беспокойное ржание насторожило сестер, и они стали озираться по сторонам. Не обнаружив Джинжер, София резко поднялась с бревна и с тревогой кинулась к берегу речки.
– Джинжер, иди ко мне!– сердито велела София, остановившись на границе между зарослями и открытым пространством.– Если ты не вернешься, я обижусь! Слышишь, ты – рыжий дьяволенок!?
С берега послышались призывные крики Лин и Бена. Но жеребенок не появлялся. Не слышалось ни хруста веток, ни шелеста листьев, ни всплесков воды.
– Не могла же она сбежать? Я ведь хорошо с ней обращалась?– расстроенно пробормотала София и присела на корточки у отмели.
Неожиданно София почувствовала на шее что-то теплое и влажное, это был язык Джинжер.
– Это твоя лошадь?– раздался чей-то голос из-за густых ветвей.
Затем зашелестела листва, и перед Софией показался невысокий юноша лет шестнадцати-семнадцати. Он мило улыбнулся и вопросительно вскинул брови.
– Да…– растерялась девочка, пристально разглядывая незнакомого парня.
– Ты чего испугалась?– спросил тот и приблизился на несколько шагов.– Давай руку, промокнешь?
София настороженно повела плечами, но подала незнакомцу руку. Его рука оказалась теплой, приятной на ощупь и нисколько не угрожающей. Но как только девочка поднялась на ноги, она отдернула свою руку, обхватила жеребенка за шею и попятилась назад.
– Твоя лошадка умудрилась перепугать всю рыбу вокруг. Я ее отогнал, но она очень упрямая. А когда услышал крики, сразу понял, что эта проказница потерялась. Вот и повел ее ближе к тому месту, откуда она вышла. Как ее зовут?
Юноша был любезен, но София сторонилась его и осторожничала.
– Джинжер,– тихо проговорила она.– И мне надо идти.
