Ана Ховская
Легенда о половинках. Часть 1
В доме, в котором София жила уже четвертую неделю, она ни разу не слышала крика или угроз, ультиматумов или нравоучений, недовольства или грубости. Она ловила себя на том, что часто следит за Лили и Томасом в ожидании скандала, истерики, упреков или косых взглядов. Но когда чашка супа или бокал с вином случайно падали на светлый ковер Лили и Томас загадочно переглядывались и по-детски смешно спорили, кто идет за тряпкой и пятновыводителем, перебивая друг друга, ловя за руки и смеясь так беззаботно, что казалось, рухни крыша им на головы, – они отряхнутся, и как ни в чем не бывало взявшись за руки, пойдут искать новый дом. София впадала в оцепенение при мысли о возвращении домой, и тайно надеялась, что мать не простит отца и останется здесь, в Хьюстоне.
За праздничным столом при мягком свете свечей звучали искренние пожелания и советы, семейные истории, придающие празднику особенное очарование и теплоту, смех и шутки перебивали телефонные звонки, поздравляющих с днем Благодарения, и внезапные залпы фейерверков за окном. Предрождественское настроение уже сквозило в воздухе.
– Мам, мы останемся на Рождество?– спросила Милинда, пьяная от смеха.
Лили и Хелен переглянулись, но вместо ответа последовали улыбки и подмигивания.
София чувствовала колебания матери и только мысленно молила ее сделать правильный выбор. И выбор был сделан.
После ужина Хелен и Лили уединились в комнате для гостей, и Хелен пришлось заставить себя принять решение. Скитание должно было закончиться в этом году возвращением домой или началом новой жизни. Хелен была слегка хмельна после нескольких бокалов вина, и ее мысли путались так же, как и слова. Она говорила много и справедливо, но боялась что-либо заключить.
– Хелен, дорогая, ты знаешь, что я всегда на твоей стороне. Как бы ни вышло, я помогу сделать все возможное для тебя и наших девочек. Но, пожалуйста, подумай еще раз. Взвесь все за и против. Ведь это не только твоя жизнь, но и еще твоих детей. Девочки еще не закончили школу. Вся их жизнь прошла на ферме. Они – дети Ланца, им трудно будет понять твою позицию. Если ты не хочешь полного разлада в семье, то возвращайся домой. Скоро Рождество. Этот праздник скрепит вас…
– Если осталось, что скреплять,– горько усмехнулась Хелен.
– Хорошо. Если нет, то, что ты будешь делать дальше? Я не так богата, как хотелось бы. Я смогу вас содержать, но не смогу дать образования твоим детям. А они этого не заслуживают. Я могу подыскать тебе место работы, но хорошую работу для сорокалетней женщины без квалификации трудно найти… Я, конечно, говорю ужасные вещи, но…
– Ты права, Лили. Ты всегда права. Но как тошно при одной только мысли о том, что я снова вернусь к нему. Я не смогу смотреть на него. Одним махом Ланц перечеркнул то малое, что осталось у меня к нему. Ведь все это длилось долго. Я сейчас это поняла.
– А может быть, ты будешь мудрее и используешь это на благо своих детей?– хитро прищурилась Лили.
Хелен задумчиво подняла голову и иронично улыбнулась уголком губ:
– Обратить все в пользу?
– Да, Хелен, да!
Лили грустно сморщила лоб.
– Знали бы родители, кем окажется этот знаменитый фермер Ланц Дьюго.
– Уже не узнают,– заключила Хелен и стукнула кулаком по прикроватной тумбе.– Решено!
– Ты уверена? Хелен, ты, конечно, можешь все рассказать Бену, и он как человек любящий и благородный примет тебя и девочек…
Хелен отрицательно замотала головой.
– Сейчас решать свои проблемы за чужой счет было бы предательским эгоизмом. Нужно было решаться раньше, а сейчас нельзя думать только о себе. Я знаю, что Бен меня любит и всегда любил, но я не поступлю с ним так… Мне гордость не позволит… да и хватит жить прошлым.
– Ну что ж, тогда я желаю тебе огромного терпения и удачи. Теперь у тебя есть козырь. Насколько я знаю Ланца, он будет вымаливать твое расположение.
Сестры переглянулись и некоторое время молча не отводили друг с друга понимающих глаз.
– Хватит,– первой нарушила тишину Лили.– Идем ко мне, я хочу подарить вам всем рождественские подарки. Мы ведь не увидимся на Рождество?
– А может быть, вы приедете к нам с Томасом?
– Нет. У вас будут другие заботы. Я не хочу осложнять ваши отношения с Ланцем.
В спальне тети Лили София и Лин улеглись на мягкий ковер и с любопытством и тайным ликованием ожидали, когда она раскроет свой рождественский мешок с подарками.
Милинда получила в подарок золотой браслет, о котором мечтала, когда увидела его в ювелирной лавке в первый день прогулки по Хьюстону. Плечи Хелен сестра покрыла шалью ручной работы из шелковой нити. А Софию крестная пригласила в объятия и, целуя в макушку, достала из мешка красивую коробочку, покрытую серебряной крошкой.
– Это тебе, моя дорогая крестница.
– Что это?!– восхищенно спросила София, нетерпеливо открывая крышку коробочки.
– Это духи. Тебе уже пятнадцать лет, наверное, пора начинать сводить парней с ума. Надушишься этим ароматом, и все они будут у твоих ног. Однажды твоя мама свела с ума этим ароматом одного замечательного юношу…
– Я знаю,– прошептала София и украдкой взглянула на мать.
Хелен смущенно и грустно опустила глаза. Ее нижняя губа задрожала в предвестии слез, но она умело справилась с чувствами.
– Да что ты говоришь?!– удивленно спросила Лили у Софии, но обращаясь взглядом к сестре.
– А я ничего не знаю?– спросила Лин.
– Пойдем-ка, я уложу тебя спать, расскажу сказку на ночь,– перебила Хелен дочь.
– Я уже взрослая и могу уснуть без колыбельной,– улыбаясь словам матери, сказала Милинда.
– Пойдем, пойдем, нам есть о чем с тобой поговорить.
София проводила глазами сестру и мать за дверь и повернулась лицом к крестной.
– А Бен действительно любил маму?
Лили была смущена прямым вопросом девушки и колебалась с ответом.
– Ну, в общем-то…
– Он до сих пор один,– сообщила грустно София.– Я это знаю точно. А еще я знаю точно, что он до сих пор любит маму. И эта любовь будет вечна, как в легенде о яблоке.
– Тебе мама рассказала эту легенду?
– Да. Только вот странно: почему бог мешает соединиться половинкам?
– Я думаю, он зол на ангела, а злость вымещает на людях,– рассудила Лили.
– Это несправедливо!
– Ах, Софи, в жизни так много несправедливых вещей. Не забывай об этом, пожалуйста, чтобы потом однажды не разочароваться. Но много и хорошего, доброго – учись это различать.
София преданно и восхищенно посмотрела на крестную, мысленно благодаря ее за щедрость и уважая за естественную душевность и искренность, и обняла ее за шею, уткнувшись носом в спадающие на плечо мягкие светлые кудри.
Скоро Лили проводила крестницу в ее комнату. Но как только тетя вернулась к себе, София сразу свернула к комнате, где была мать.
– К тебе можно?
– Конечно, стрекоза, иди ко мне,– мягко улыбнулась Хелен и поманила дочь рукой.
София тихо прикрыла за собой дверь и нырнула под одеяло к матери. Они долго лежали молча, а потом София тяжело вздохнула и, глядя на профиль матери, спросила:
– Я чувствую, что-то происходит, но ничего не могу понять?
Хелен тяжело вздохнула в ответ и хрипло бессильным голосом сообщила:
– Мы скоро уезжаем домой.
София нервно сглотнула и зажмурилась.
– Я туда не хочу!– слезно прошептала она.
– Там наш дом. Мы не можем бросить его и отца…
– Тогда скажи, как научиться принимать то, чего не хочешь всей душой?
Хелен самой было трудно говорить на эту тему. У нее не было готовых ответов. Она не могла рассказать дочери, что произошло на самом деле, и не могла лгать, что все по-прежнему. Она прекрасно понимала, что у Софии с отцом тоже нет лада, но и не могла лишить ее будущего. Сама она могла пережить все, перетерпеть, перемолоть, но дети были дороже всего на свете, и Хелен хотела им благополучного будущего, а начинать его с разрыва в семье – никуда не годилось.
– Что-то Брайан давно не звонил и не писал,– сменила тему Хелен.
– Да, я тоже соскучилась. Но ты знаешь, я так чувствую – у него все хорошо… В отличие от нас…
– А что у нас? У нас все замечательно!– уверенно произнесла мать.– Вот увидишь, когда мы вернемся домой, отец полностью переменится. Он уже очень соскучился. И я думаю, он не будет против вашего обучения в городе.
– Смотрю я на тебя и удивляюсь. Ты что, папу не знаешь? Заладит про свою ферму, про наследников… Ой, даже вспоминать не хочу.
Хелен обняла Софию крепче и прислонилась головой к ее щеке. Девушка слабо улыбнулась. Мать взяла в свою руку хрупкую руку дочери и, перебирая ее тонкие длинные пальчики, с тайным восторгом вспомнила:
– В молодости, когда мне было семнадцать, родители запрещали мне гулять допоздна. Но я умудрялась из своего окна общаться со своими женихами…
София заинтересованно оглянулась на мать, оживилась и заморгала длинными ресницами.
– Вот этими пальчиками я разговаривала с парнем, который стоял на другой стороне улицы.
– Это как?
– Смотри внимательно…
Хелен расставила пальцы девушки так, что получилась какая-то фигурка, затем еще одна, и третья. София недоуменно морщила лоб и ничего не понимала.
– Что это значит?
Хелен на секунду задумалась о том, как можно проще объяснить дочери то, что она имеет в виду.
– Смотри еще раз. Если соединить три пальца в дуге, получится буква «S». Если же сомкнуть указательный и большой в круг – буква «О». Выпрямить ладонь ребром к себе и приставить кулачок к кончикам пальцев – буква «Р», а приставить сомкнутые пальцы стульчиком к той же ладошке – «Н», вытянуть указательный палец вверх – буква «I»…
Хелен посмотрела на выражение лица Софии и увидела понимание и радостное удивление каждому ее слову.
– Букву «А» придумай сама,– озадачила мать девушку.
И София быстро сообразила, как нужно сложить пальцы, чтобы образовалась такая буква. Когда мать одобрительно потрепала Софию по щеке, та озорно засмеялась и крепко прижалась к ее груди.
– Какие странные вещи есть в жизни!
– О-о, поверь, ты еще многое узнаешь и увидишь.
В свою комнату София возвращалась с тоской и чувством абсолютной несправедливости жизни. Лин уже мирно сопела, зарывшись в мягкое одеяло. София плавно обошла кровать и, улыбнувшись сопящей сестре, присела за столиком у окна. Из ящичка она достала чистый лист бумаги и конверт и, мечтательно вознеся глаза к звездному небу за стеклом, сунула в рот кончик шариковой ручки.
«Дорогой мой Живчик! Ты, наверное, уже такой взрослый, возмужал, а я все представляю тебя озорным мальчишкой, не отходящим от меня ни на шаг и заботящимся обо мне. Я так скучаю по тебе. Куда ты пропал? Мама очень волнуется. А мне очень хочется тебя увидеть, милый братец. Мне так много нужно тебе сказать, а в письме это получится сухо и неуклюже. Ты же знаешь меня, я люблю болтать без умолку, когда заведусь…
Поздравляю тебя с днем Благодарения и наступающим Рождеством! Надеюсь, это письмо дойдет до тебя вовремя. Я, как всегда, жду от тебя вестей. А больше жду тебя самого. Живчик, столько разного происходит в нашей жизни, но не могу писать тебе об этом, не хочу волновать (хотя очень хочется поделиться). Ты и сам, наверное, заметил, как жизнь далеко не справедлива. Хочется надеяться на лучшее, но с верой проблемы, когда вокруг такое творится.
Обрадую тебя одним: я в Хьюстоне вместе с мамой и Лин. Все, как ты описывал. Невероятные ощущения! Я бы умерла здесь, только бы не возвращаться в Эль-Пачито…
Я пишу тебе, а Лин спит. Свет горит, и я мешаю ей смотреть сны, поэтому закончу просто: я хочу тебя видеть. Не будь занудой, приезжай! Я очень люблю тебя, Живчик! Очень скучаю! Твоя Фисо.
P.S. Жизнь такая странная! Может быть, когда-нибудь ты мне все объяснишь?»
***
Утренний туман после легкого дождя, сырой воздух, полупустой вокзал нагонял чувство безысходности и безнадежности. Почти со слезами на глазах София покидала Хьюстон. Милинда соскучилась по дому. А Хелен выглядела спокойной, но только внешне. Что происходило у нее внутри, знала только она.
София, вцепившись в свитер крестной, крепко обнимала ее и все ждала чуда вроде внезапной реплики матери: «Софи, если хочешь, можешь остаться». Но поезд уже подал грозный гудок, и свисток провожатого раздражающе затрещал.
– Тетя, я так не хочу уезжать. Что же мне делать?
– Софи, я могу сказать только одно: когда ты закончишь школу, я жду тебя с распростертыми объятиями. Ты поступишь в колледж, а потом и в университет. Вот увидишь, так и случится,– утешала Лили девушку и, сама не желая ее отпускать, все крепче прижимала к груди.
Эль-Пачито, декабрь 1989 года
Встреча Рождества в поместье Дьюго была омрачена тяжелым, напряженным молчанием между Хелен и Ланцем. София и Милинда посчитали самым лучшим выходом из неуютного положения – уединение в своих комнатах, не показываться на глаза отцу и уж тем более не заговаривать с ним.
Ланц усиленно старался быть любезным и внимательным, бесконфликтным и терпеливым, мягким и уступчивым. Он без вопросов и кривых взглядов отпустил Софию к доктору Логану и без чьего-либо совета самостоятельно закупил продукты к ужину. Он не повышал голос, был трезв и обходителен, более того, был тише воды, ниже травы. Любая работа по дому сопровождалась его помощью, хоть и неловкой, но искренней. И все ради того, чтобы быть рядом с Хелен и заполучить ее снисхождение. Заведовать вопросами фермы Дьюго временно назначил старшего из своих работников.
Но настроение супруги – холодное, безразличное, молчаливое – не менялось и все больше пугало Ланца. Он раскаивался во всех своих грехах, хоть и не знал наверняка, из-за чего с Хелен произошли такие перемены.
И вот рождественский ужин остывал, елка не была зажжена, во всем доме царила гнетущая тишина. Ланц не нашел другого выхода, как во всем самому признаться и покаяться перед женой, так как далее терпеть полное игнорирование было невыносимо.
Подгадав момент, он решительно преградил дорогу Хелен, которая направлялась на второй этаж, чтобы пригласить девочек к ужину, взял ее за плечи и виноватым голосом сказал:
– Я хочу все рассказать. И ты не сбежишь от разговора, пока я не избавлюсь от чувства вины, которое ношу, как камень на шее.
Хелен попятилась, но безмолвно повиновалась желанию мужа покаяться в своих грехах и присела в кресло у камина. Ланц расположился перед ней на коленях и сожалеющим, виноватым взглядом разглядывал ее лицо. Жена сидела прямо, с зеркально-стеклянным взглядом, выдвинув подбородок вперед. От нее веяло холодом и презрением. Это подчеркивал каждый ее жест и движение. Все ее тело было напряжено, и она с омерзением ожидала повествования мужа.
Ланц отчаянно опустил плечи и тяжело вздохнул:
– Что тебе от меня нужно?– бесстрастно проговорила Хелен.
– Милая, только выслушай меня, больше ничего…
– У тебя десять минут, пока девочки сами не спустились,– отрезала она.
– Да, да, да,– суетливо заерзал Дьюго.
Он нервно поправил складки на юбке супруги, затем почесал подбородок и с трудом дрожащим и сбивающимся голосом выговорил:
– Я знаю, что ты почувствовала мою… мое… то есть что я натворил…
Он попытался положить голову на колени Хелен, но та резко отдернула ноги и с каменным лицом, чуть бледным и серым от оскорбления и растущего негодования, продолжала сидеть на месте, но жаждала сорваться и убежать.
– Прости меня,– слезно замолил Ланц, осознав всю подлость и горечь своего поступка.
Он искренне расплакался и, боясь коснуться жены, чтобы не прогнать ее, мялся перед ней на коленях и клятвенно заверял:
– Я виноват, виноват, как никогда. Я всегда делал тебе больно, но я не желал этого… не желал. А она, та торговка, всего лишь миг, в который я себя не контролировал. Я даже не знаю, как ее зовут. Это было один раз, и после этого я даже ничего не помню… Прости меня, Хелен. Я идиот, я не заслуживаю тебя, но я так люблю тебя… Люблю только тебя… И боюсь потерять…
«Ложь, подлая, низкая ложь!– еле дыша от сдавливающих грудь слез, яростно подумала София и от бессилия сдержать рыдания, рвущиеся из груди, зажала рот ладонью, повернулась и помчалась вверх по лестнице в свою комнату.– Ложь, еще одна ложь! Неужели мама поверит и простит? Разве такое прощают?!»
Хелен горько сглотнула. В ее мыслях вертелось лишь одно: «Все ради детей, и ты, Ланц, ради детей. Я пойду на эту жертву, но только во имя детей».
– И что же нам теперь делать?– невозмутимо спросила Хелен, собирая всю свою волю в кулак.
– О-о,– забился Дьюго в предчувствии слабой надежды на примирение,– я обещаю тебе, милая, родная, золотая моя, что больше никогда не обижу тебя. Я не пил все то время, пока вас не было, и обещаю: больше не буду пить. Я все сделаю, что ни попросишь?
«Ты сам это произнес!»– печально торжествуя, подумала Хелен и тут впервые за все время разговора ровно посмотрела на Ланца.
– Да, я хочу, чтобы ты кое-что сделал. И ты это выполнишь без отступления, без единого слова, решительно и бесповоротно.
Ланц, готовый на любые жертвы, молча кивнул.
– Я прощу тебе это в первый и последний раз, но ты должен мне твердо пообещать, что отправишь наших дочерей получать достойное образование. А также оплатишь все их расходы. Более того, ты никогда и ни с кем не заговоришь, что выгнал дочерей из дома и никогда их не простишь. Еще ты лично попросишь Брайана навестить родной дом и больше не станешь чинить ему преград. Такая сделка тебя устраивает?
Дьюго согласился без раздумий. Хотя от глаз Хелен не укрылось, что этим требованием она надломила что-то внутри него. Но все это было пустой тревогой, главным было то, что о будущем дочерей мать позаботилась и почти вернула имя сына в семью.
***
На новый год Ланц уговорил Хелен и дочерей принять приглашение Маузеров – новых соседей – на праздничный ужин. Это был первый шаг Хелен навстречу мужу.
Семья Маузеров – Хизер, Хенрик и их семнадцатилетний сын Джек были истинными фермерами в третьем поколении. Их деды и прадеды умирали на земле. Их бабушки и тетки всю жизнь посвятили ведению хозяйства. Весь их быт, семейные традиции были пропитаны духом земледелия. Они поклонялись земле и ее дарам, не мыслили себя вне этого мира. И, как ни странно, тоже отличались консерватизмом и твердой убежденностью в том, что городская жизнь портит, развращает людей, делает их «сухарями» и рабами технического прогресса.
И первым, кто заметил и воспротивился духу этой семьи, – была София. Она даже не скрывала своего пренебрежения и выражения лица, на котором отражалась невероятная скука. Все пыталась отыскать повод для того, чтобы вернуться домой и не воображать себя милой и любезной гостьей, но безуспешно.
Невольное наблюдение Ланца за дочерями привело его в смутное беспокойство. С одной стороны, София, которая, как только вернулась из Хьюстона, вела себя очень отстраненно и все время витала в облаках. И, скорее всего, причиной безмерной окрылённости был дьявольский город. Он уже пробрался всеми щупальцами в юную душу и захватил власть над ее мыслями и чувствами. Так случалось со всеми детьми фермеров, которых родители отправляли в город для обучения. Дети покидали свой дом, и редко кто возвращался с желанием остаться и покориться земле. Такое положение дел ущемляло самолюбие Ланца. Но под пристальным наблюдением супруги он не смел даже заговаривать на эту тему с дочерью.
С другой стороны, тревога за благополучное знакомство Джека Маузера с одной из его дочерей не давала покоя. Определенно можно было сказать, что Джек почти сразу обратил свое внимание на Милинду и уделял ей особое место среди прочего: и в разговоре, и в ухаживании во время ужина. Но Милинда была слишком скромна и закрыта для того, чтобы Ланц понял, симпатизирует ли она Джеку.
Джек был высоким, белокурым, с голубыми глазами, таким же, как и его отец. Для Софии он был слишком смазлив, да и не заинтересован в ней. Но последнее нисколько не трогало Софию, поскольку она не собиралась связываться с фермером, даже таким успешным, как Джек. Он даже не привлекал ее как парень.
Заглядывая на дно чашки с чаем, София невольно вспомнила Криса, и ей тут же захотелось отправиться к нему. Но вечер скуки и безмерного раздражения закончился для нее только вместе с тем, как ее семья попрощалась с Маузерами и отправилась домой.
Это был самый отвратительный новый год в жизни стрекозы.
Эль-Пачито, апрель 1990 года
Раннее утреннее солнце играло яркими красками в каплях росы. Радужные блики, как бабочки, стремительно мерцали в воздухе над травой. Свежо и радостно пахла трава, и мокрые листья деревьев сбрасывали остатки влаги на землю.
София лежала в беседке и, опрокинув голову со скамьи вниз, наблюдала, как с раскинувшегося над беседкой дуба, срываются капли ночного дождя и непредсказуемо падают то на ее нос, то на веко, то на губы. Она весело улыбалась и слушала песнь жаворонка, но не хватало чего-то занимательного и горячего.
Девушка поднялась со скамьи и, прячась от чьих-либо глаз, прокралась в конюшню. Джинжер всегда была рада унести хозяйку подальше от стойла, только бы на волю: в рощи, на поляны, в долину фермерских пастбищ.
София уверенно восседала на своей питомице и, разрезая воздух, со скоростью ветра счастливо мчалась куда глаза глядят.
Днем раньше Хелен сообщила дочери, что отец без всяких упреков и условий отпустит ее и Милинду учиться в Хьюстон, и что ей следует тщательно готовиться к выпускным экзаменам. Это нетерпеливое, томительное ожидание мига покупки билета в Хьюстон сводило с ума и отзывалось дрожью во всем теле.
Доскакав до густого островка рощицы кленов и кустов шиповника посреди неровной зеленой долины, София остановила Джинжер и спешилась. Девушка с блаженством отметила, что находится в самом прекрасном месте совершенно одна. Ничьих любопытных взглядов, глупых приветствий, вопросов, никаких любезностей и условностей – полная свобода.
Обогнув рощу, София заметила удачное углубление в кустах шиповника, напоминающее пещерку. Софию осенила мысль скрыться в ней и устроить тайное убежище. Она вприпрыжку бросилась к кустам, перепрыгивая через крупные камни и высокую траву. Джинжер беззаботно опустила голову к сочной траве и, тихо фыркая, начала пощипывать любимое лакомство.
София осторожно пробралась к пещерке, защищая руками лицо и плечи от острых шипов кустарника. Но неожиданно боковым зрением она уловила слабое движение прямо у входа под кустарник. Девушка резко остановилась и замерла на месте. Мысли бешено заработали: «Если бы это была змея, она давно бы уползла… Но судя по движению, это что-то тяжелое и большое! Копытные животные не забредут в шиповник, чтобы не пораниться. Но других крупных животных здесь нет! А может, уже появились? Если я сейчас побегу, оно не выскочит и не погонится за мной? Рыжий дьявол, что же делать?»
Где-то в стороне прозвучал долгий сигнал электропоезда. София испуганно отскочила влево. Обзор внутрь пещерки расширился, и все дурные и страшные мысли девушки рассеялись: в глубине кустов, образовавших купол пушистыми ветками, лежал человек.
София подалась вперед, прищурилась, чуть наклонилась и с открытым ртом взглянула на лежащего. Это был мужчина. Он неподвижно лежал на голой земле и не подавал признаков жизни. Белая рубашка на его теле была разорвана, а виднеющаяся в прорези ткани кожа была исцарапана в кровь острыми шипами кустарника. Но самым жутким зрелищем для Софии оказалось то, что кожа на лице, руках и шее мужчины так отекла, а местами вздулась мелкими водянистыми пузырьками, что казалось, на него вылили кипяток.
София вздрогнула от ужаса, жалости и сочувствия, больно уколовших в грудь, накрыла свои губы ладонью и зажмурилась. «Какая страшная смерть!– промелькнуло в ее мыслях.– Что же мне с ним делать? Надо скакать в Эль-Пачито, вызвать шерифа или врача… Кто-то же должен искать беднягу?»
Жутко боясь мертвецов, сама не понимая, что делает, София несмело шагнула ближе и оглядела одежду и обувь мужчины. На первый взгляд, это была простая, недорогая одежда: не потрепанная, тщательно выглаженная, хоть и подранная шипами кустарника. Руки мужчины были чистыми, ухоженными, без заусениц и грязных ногтей, как у городских. У местных фермеров не хватало времени выглядеть так аккуратно. София недоумевала, как этот мужчина мог оказаться здесь, где и сами фермеры не часто проезжали.
– Какой ужас!– вслух проговорила она.– Как же ты мог здесь оказаться? И что с тобой произошло?
Пока София колебалась в принятии решения – что делать в таких случаях, потрясенная и не верящая своим глазам, она незаметно приблизилась к телу мужчины и присела на корточки. Внезапный глубокий хриплый стон испугал ее. Она резко отклонилась назад, потеряла равновесие и шлепнулась на спину в сторону от мужчины.
– Что?!– дрожащим голосом растерянно выговорила она.
Человек оказался жив, и с ее плеч словно камень свалился. Но по его стону, а затем беспокойным вздохам и, начавшейся прямо на глазах дрожи, она поняла, насколько тот был в дурном состоянии. София оцепенела от растерянности и переживания за мужчину. Первый раз очутившись в такой ситуации, она не знала, как реагировать. Но интуитивно девушка поднялась на ноги, распрямила плечи, расправила задравшуюся юбку и наклонилась над мужчиной.
– Эй… вы живы?
В ответ раздался сухой кашель, затем последовал протяжный болезненный стон.
– Ясно! Вы живы, и вам очень плохо. Так, так… Я думаю, надо позвать врача. Одна я с вами не справлюсь… Вы тут лежите, никуда не уходите, я сейчас кого-нибудь приведу…
София нахмурилась и взмахнула рукой.
– Да, пожалуй, вы не двинетесь с места.
Шагнув в сторону, она вдруг ощутила крепкие горячие пальцы, обхватившие ее щиколотку.
– Ой,– смутилась она и замерла.
– Воды…– прохрипел мужчина.
– А-а-а… ну… я сейчас, сейчас, только отпустите… Матерь божья, бедняга! Что же с вами такое произошло?
Пальцы мужчины разжались. София выскочила из кустов и побежала к Джинжер. В сумке у седла лежала бутылка с водой и печенье. Девушка выдернула их и с той же скоростью вернулась назад под купол шиповника. Снова присев, София с напряжением и опаской подставила ладонь к затылку мужчины и, приподняв его голову, бережно, как могла, приставила горлышко бутылки к его губам. Вода тонкой струйкой потекла по подбородку и щекам незнакомца.
Мужчина, ощутив прохладную влагу, попытался глотать воду, но глотать оказалось так больно, что он закашлялся и отвернул голову. Его глаза были закрыты, а ресницы дрожали от тщетного желания поднять веки.
Сердце Софии жалостно сжалось, ее лицо невольно исказилось в сопереживании к боли незнакомца. Добрая и отзывчивая сама по себе, она молила бога помочь этому человеку. Наблюдать его страдания и пугающую его самого беспомощность, было невыразимо печально.
Словно ощупывая взглядом, София осмотрела лицо мужчины, шею и голые руки. Это был относительно молодой мужчина атлетического телосложения, вероятно, высокий, с загорелой кожей, с короткими волнистыми волосами цвета коньяка, но запутанными и засаленными от неопределенного времени нахождения в кустах в таком состоянии. Кожа на его лице почти вся была обезображена покрасневшими водянистыми пузырьками, но губы, часть подбородка и шея были нетронуты и только сильно отекли.
София невольно залюбовалась его губами, полными, четко очерченными, розовыми, но сухими и потрескавшимися от жажды и жара. Таких красивых губ она еще не видела ни у одного мужчины. Она повела бровью и склонилась над его грудью. Грудная клетка незнакомца тяжело поднималась и опускалась, при каждом вдохе слышался глухой хрип. Взгляд Софии скользнул к шее. Она наклонилась еще ближе и разглядела почти под ухом маленькую, уже увядшую веточку дикого плюща.
– Вот оно что!– удивленно и обрадованно воскликнула София и захлопала в ладоши.– Ну, поздравляю вас, мистер: вы вляпались в очень неприятную историю. Но спешу вас обрадовать – вы будете жить! Доктор вам не нужен. Видите ли…
София привстала на колени и деловито, будто ее внимательно слушали, сообщила незнакомцу:
–…вы искупались в ядовитом плюще. А все, что с вами происходит, – это аллергическая реакция. Никто от этого не умирал, и вы не умрете. И я побывала на вашем месте. Я вас спасу в два счета. Вы будете мне должны! Скоро вы будете на ногах.
София поднялась и, радостно оглянувшись на незнакомца, вынырнула из кустов.
Мужчина в полусознательном состоянии под действием яда плюща поерзал на месте, но не смог и руки поднять. Из его уст вырвалось что-то невнятное, нечленораздельное, но решительно сердитое.
Под впечатлением собственного озарения и способности быть полезной София лихо запрыгнула в седло и направила Джинжер в Эль-Пачито, к своему поместью.
Ворвавшись в столовую, где за столом тихо и мирно завтракала семья, София пролетела по столовой, ни на кого не обратив внимания, достала из шкафа аптечку, миску, лимон из холодильника, сорвала с крючка белое махровое полотенце и выскочила из дома.
– Софи, что с тобой?– в недоумении обратилась Хелен к дочери.
Ланц и Милинда удивленно следили глазами за молниеносным передвижением девушки по столовой.
– А, мам,– как бы невзначай бросила София,– я должна помочь одному человеку… у него плющ!
И София выбежала из комнаты так же стремительно, как и вбежала, не считая должным тратить время на объяснения.
– Какой плющ?!– растерянно и сердито спросила мать, но вопрос повис в воздухе.
Хелен оглянулась на перевернутое содержимое шкафа, мельком взглянула на едва сдерживающего недовольство мужа и молча продолжила есть.
На обратном пути к незнакомцу София набрала большую бутылку родниковой воды и затолкала в сумку под седлом Джинжер шерстяное одеяло, взятое из конюшни.
Когда девушка добралась к месту своей находки, солнце поднялось высоко и жалило своими лучами. София с внутренним блаженством спряталась под куполом шиповника.
– Вы не ушли? Я так и думала!– полушутя заметила девушка и уютно устроилась рядом с мужчиной.
Тот все еще тяжело дышал и хрипел. Но шум шагов и голос заставил незнакомца очнуться от бредового сна. Он по-прежнему плохо соображал, где находится и что с ним происходит. Его резкие вздохи обратили внимание Софии. Девушка сочувственно вздохнула и положила ладонь на грудь мужчины.
– Дышите ровно, не пытайтесь что-то сказать, у вас все равно не получится, потому что ваше горло и язык отекли и одеревенели. Будьте уверены, я окажу вам нужную помощь. Мой крестный – врач, поэтому я кое-что знаю и умею.
Сквозь пелену и туман мужчина разобрал, что говорил тонкий, бодрый голосок. Хотя его разум был склонен воспринимать это смутное явление, как сон. А если это был сон, то не было смысла для беспокойства. И мужчина безмолвно повиновался рекомендации голоса и заметно притих.
– Вот и молодец!– похвалила София незнакомца, почувствовав под ладонью прерывистое, но более спокойное дыхание.
