Ана Ховская
Легенда о половинках. Часть 1
– Но это несправедливо! Все мы знаем, и даже Бен, и это все-таки его сын…
Хелен горько усмехнулась:
– Непонятый, непринятый сын!
– Ты жестока к отцу…
– А он был жесток ко всем нам!
– И ты мстишь?
Хелен остановилась и укоризненно покачала головой.
– Глупая ты, дочка. Если бы ты знала, как тяжело было хранить эту тайну. Но я должна была выбрать между сыном и мужем. Мать выбрала сына… И ты не вправе меня осуждать!– предупредила Хелен возмущенный возглас Милинды.– И я прошу – ни при каких обстоятельствах ты не должна раскрывать эту тайну Джеку! Ты обещала это!
Милинда расстроенно пожала плечами, но клятвенно кивнула.
– Я и не собиралась… Ты очень странная женщина… За все годы жизни я так и не поняла, что с вами происходило. Вроде бы все было не так плохо? Откуда взялась эта вражда?
Хелен отвернулась. Воспоминания с неудержимой силой всплыли в ней: грустные и горькие, дурные и омерзительные.
– Разве все можно объяснить. Ты еще так молода,– сочувственно и с отчаянием сказала Хелен.– Я так боюсь за тебя!
– И поэтому ты считаешь всех вокруг меня врагами?
Хелен снова с укором взглянула в глаза дочери. Та осознала, что ее тон был слишком резок и виновато опустила глаза.
Где-то рядом запиликал чей-то мобильный телефон, и Хелен с дочерью невольно повернули головы на звук. Это был телефон Логана.
Бен остановился, взял трубку и прислушался к голосу. Вместе с ним остановились все. В какую-то секунду Хелен ощутила, как ее сердце замолчало, а потом резко оглушило тяжелыми ударами в висок. Напряженным взглядом она проследила за изменяющимся выражением лица Бена, увидела, как обреченно опускается его рука с телефоном. Еще секунда, и его взгляд прожег огненную дорожку к Хелен. Она сделала еще один шаг и, прикрыв ладонью дрожащие губы, остановилась.
Логан что-то сказал стоящим рядом с ним, и на их лицах появилось то же выражение, что и на его лице. Бен медленно пошел навстречу Хелен, и она, как удары молота, слышала каждый его шаг.
– Хелен,– глухо обратился Бен к женщине, не отводя сочувственных глаз от ее лица,– мне очень жаль… Ланц… умер…
«Умер… умер… умер…»– эхом раздалось в голове Хелен, и она не сводила испуганных глаз с губ, с которых слетели эти слова.
Милинда громко выдохнула и осела на асфальт. Затем к матери подбежала София и, боясь к ней дотронуться, взялась за руку крестного и всхлипнула:
– Бен, что же теперь с ней будет?
Недолго думая, Логан уверенно приблизился вплотную к Хелен и крепко обнял ее. Слушая, как бьется ее сердце, ударяя ему в грудь, Бен закрыл глаза и замер. Хелен только беззвучно вздохнула и всем телом прижалась к нему, ощущая, как его тепло согревает и уносит далеко от страшных мыслей и неизвестного будущего.
Хьюстон, февраль 1997 года
Февраль выдался холодным, с дождем и промозглым ветром, но София все равно отправилась на морскую прогулку на яхте со своей группой и несколькими преподавателями. День был чудесный, несмотря на ветер и срывающиеся капли дождя. Морская вода взбивалась в пену от винтов большой яхты и завораживала взгляд. На палубе под бешеную музыку, иначе не назвать, танцевали юноши и девушки, вместе с ними веселились и преподаватели, которые в неформальной обстановке казались еще большими детьми, чем студенты.
София стояла у перил правого борта, обвив руками железные трубки, и смотрела на волны. Наклоняясь через перила, слушая плеск воды вперемешку со звуками, которые исторгали веселящиеся на палубе люди, она изредка оглядывалась назад и ненадолго засматривалась на общее веселье, но грустные мысли не оставляли ее. Несмотря на то что Софии нравилось быть здесь, ее согревали ликование и восторг однокурсников по поводу окончания очередного семестра, было приятно чувствовать себя одной из них, принимаемой и даже обожаемой некоторыми парнями, которые наперебой приглашали в круг танцующих, но она отказывалась, все же ей было грустно.
София думала о матери, которая теперь одна справлялась с целым поместьем, не считая Милинду и Джека. Прошел почти год, а из головы Софии не выходило обиженное, досадное выражение лица матери на похоронах Ланца. Не подавленное, не обреченное, а обиженное. И девушка, кажется, понимала, почему.
Умирая, отец не признал себя виноватым ни в чем, но и еще подсыпал соли на раны. До чего же он был гордым и эгоистичным человеком. Неприятный осадок остался и оттого, что похороны состоялись на двадцать третий день рождения Софии. Сама она не испытывала чувства глубокой потери или горя. Отец давно стал ей чужим человеком, талантливо потрудился разорвать их родственную связь. Безумно стало жаль мать, которая была вынуждена оставаться сильной и продолжать вести дела мужа. Огромную благодарность София испытывала к мистеру Кроу, который скрыто организовал весь процесс похорон: оплатил все медицинские процедуры, услуги похоронного агентства и освободил мать от тяжелых хлопот. Его венок был самым большим и дорогим, а на карточке была надпись: «От любящего друга. Б.К.». Это согрело матери душу.
София вспоминала, как провела целый месяц в Эль-Пачито в поддержке матери, но та вскоре «выпроводила» ее в Хьюстон, желая, чтобы жизнь дочери продолжалась и протекала подальше от этого болота. Девушке не хотелось бросать мать, но она исполнила ее просьбу. И городская жизнь снова захлестнула ее с головой, рассеивая грустные воспоминания и переживания. Учеба, друзья, новые проекты вернули Софию в привычное русло.
И последнее воспоминание о Кери Эдвардсе угасло вместе с елочной гирляндой. Горький осадок так и остался в сердце, но огонь, пожиравший изнутри больше года, а потом и тлеющие угли затухли окончательно, позволив ей свободно вздохнуть. Постепенно София стала получать удовольствие от любимых вещей, занятий, увлечений. Смириться с тем, что мир ужасен и жесток, было равносильно смерти, поэтому она поставила перед собой твердую цель – больше не попадаться на крючок. А жить, оказывается, было прекрасно…
И отношения с Роксаной Эдвардс за последний год значительно охладели, растаяла нить, связывающая их. Отношения их стали достаточно формальны:
– Привет!
– Привет!
– Как дела?
– Все окей.
Пренебрежение к Кери было столь велико, что распространялось на нее и на всех близких знакомых Эдвардсов, словно они все были заодно. София не могла относиться к ним иначе. Она больше не посещала тех мест, где часто бывали Эдвардсы, ушла из театрального кружка, несмотря на уговоры Тима остаться, и начисто стерла Эдвардсов из своей жизни.
Сегодня София была озабочена еще одним событием – своей невероятной популярностью на факультете. Ее творческий программный проект получил первое место в конкурсе на лучшего программиста по разработке системы защиты в локальной сети. Ее авторская программа получила грант и возможность апробации и внедрения на нескольких предприятиях местного значения: туристической фирмы «Атлантида», детективного агентства и нескольких нотариальных контор Хьюстона. Распространением программы активно занялась Валери Уоркенгтон, с которой София поддерживала отношения все годы обучения в университете.
Энергичная деловая Валери – талантливый руководитель и проницательный человек – всегда видела в юной Медисон большой потенциал и активно содействовала всем ее начинаниям. И теперь она наблюдала быстрый рост профессионализма и мастерства Мэдисон, еще даже не прошедшей аттестационную стажировку на производстве. София уже неформально была признана квалифицированным специалистом в области программирования. Валери рекомендовала Софии заблаговременно разослать свое резюме в крупные компании Хьюстона и близлежащих крупных промышленных городов. Однако девушка не планировала уезжать из Хьюстона и разослала резюме только по городу.
За победу на конкурсе, кроме неплохой денежной премии, София получила разрешение администрации университета выборочно посещать занятия оставшихся трех семестров и больше времени уделять своим проектам. Это вдохновило ее на глубокое изучение еще одного языка – испанского – с погружением в иноязычную среду.
Забавно, что в детстве и юности София жила на границе с Мексикой, но никогда не бывала там и особо не интересовалась языком, а знала лишь несколько ругательных фраз, которые часто употребляли работники фермы Дьюго. Теперь же испанский язык вызывал в ней желание познать не только его грамматику, фонетику, но и окунуться в культуру этой страны.
На новый год девушка посетила Мехико вместе с учебной группой и провела там пятнадцать насыщенных дней. На обратном пути София заехала домой, в Эль-Пачито, чтобы увидеть родных и поделиться своими впечатлениями.
Она пробовала уговорить мать и Милинду с Джеком продать ферму и переехать в Хьюстон. Мама была бы рада, но Милинда была заодно с мужем, который воспринял эту идею в штыки. А бросить дочь Хелен была не готова.
София огорчилась. Сейчас бы они вместе с Милиндой стояли на палубе корабля и заглядывали в глубину бурлящей воды. Лин могла бы пойти учиться, получить достойную профессию, а не быть фермершей. Но узкое мировоззрение Джека ограничивало ее волю и было непреодолимым барьером к любому росту.
София выпрямилась, оглянулась на беззаботно веселящихся однокурсников и преподавателей, улыбнулась им и поддалась соблазну зажигательной музыки. Ее тело сразу же откликнулось на ритм, кровь прилила к мышцам, стало весело, непринужденно легко. Она откинула голову назад и, глядя в глубину серого неба, закружилась.
«Я иду вперед!– решительно сказала себе София.– И пусть все серое, промозглое и холодное рассеется вместе с погодой. Я не могу отдавать вам душу, как отдала мечту. Я буду просто жить!»
Эль-Пачито, август 1997 года
В пять часов утра Хелен проснулась от тревожного беспокойства, причиной которого был какой-то глухой стон, доносящийся из коридора. Открыв глаза, она прислушалась – в доме было тихо. Возможно, это были обрывки сна, которые она спутала с реальностью. Ее часто преследовали смутные, беспокойные сны, и Хелен больше уставала от ночи, чем от рабочего дня. Несмотря на то что муж Милинды занимался самой тяжелой работой, организационные и бухгалтерские вопросы требовали от Хелен много душевных сил.
Надеясь подремать еще с часок до того, как погонщики начнут выгонять табун на поля, Хелен уложила голову на подушку, поерзала под одеялом и только закрыла глаза, как снова услышала стон. Теперь он уже не казался ей сном. Она живо откинула одеяло, надела тапочки и халат и вышла в коридор. На первой ступени лестницы, скорчившись от боли, сидела Милинда в легкой сорочке, с растрепанными волосами и стонала. Хелен кинулась к дочери.
– Что случилось, Лин?!
Милинда посмотрела на мать мокрыми от слез глазами и, зажимая ладонями низ живота, всхлипнула:
– Мамочка, я так боюсь…
Хелен опустила глаза вниз и заметила под ее бедрами мокрое красное пятно на сорочке и капли крови на ковре.
– Святая Мария, помоги… Пойдем-ка в ванную,– не растерялась мать и помогла дочери подняться.
Они осторожно спустились по лестнице. В ванной Хелен раздела ее и включила теплую воду.
– Ополоснись, я позвоню доктору.
– Я не хочу в клинику…– заплакала Милинда,– я боюсь.
– Ну не плачь, моя детка… Это просто какой-то сбой,– утешила Хелен дочь, отбрасывая страшные догадки о причине происходящего.
Только когда приехал врач, Хелен узнала, что дочь была беременна. Врач сразу же направил Милинду в клинику. Она была на четвертом месяце беременности, но плод нельзя было сохранить, и ее прооперировали.
Лин снова ощутила себя несчастной, как тогда в клинике Беркли. Но что было не так сейчас? Она уже была замужем, и не нужно было бояться и скрываться. И все же что-то или кто-то наказал ее, отобрав желанного ребенка, поставив под угрозу возможность иметь детей в будущем. И опять стало стыдно за свою ложь перед матерью, которая не догадывалась о ее второй беременности. После всего Милинда корила себя за то, что если бы она не была такой скрытной, то операцию можно было предотвратить: ведь она давно чувствовала себя неважно. Но врача она не посещала, а испытывая противоречивые чувства к матери, отчуждалась от нее. К тому же Джек сразу после переезда в поместье Дьюго переменился к Хелен. Любые предложения, советы или замечания с ее стороны по ведению дел фермы воспринимались с враждебностью. Постоянное напряжение между Хелен и Джеком невольно отражалось и на настроении Милинды к матери. Дочь защищала мать, но не оправдывала ее упрямства в отношении зятя.
Джек начинал наступать на Хелен, требуя отдать ему бразды правления поместьем, так как теперь он был единственным мужчиной в семье. Иногда претензии высказывались прямо Хелен, но чаще свое недовольство Джек срывал на жене. Их ссоры, споры доходили до того, что Джек уходил в местный бар и просиживал там до утра. А утром, получив очередной осуждающий взгляд миссис Дьюго, заводился на весь день и ворчал на жену. Это начинало походить на замкнутый круг.
Хелен не вмешивалась в их отношения, но, замечая за Джеком интерес к алкоголю, не собиралась уступать поместье. Ланц тоже имел дурное пристрастие, но ферма была на первом месте, Маузер же создавал видимость огромных усилий по поддержанию благополучия поместья, но во всех его стараниях сквозило легкомыслие, поверхностность и беспечность.
Милинда сама не понимала, что должна была предпринять, чтобы изменить сложившуюся ситуацию, не могла объяснить причины резкой перемены Джека, боялась выяснять отношения с ним. Она жила в бесконечном напряжении и депрессии, и это не могло не сказаться на ее здоровье.
Хелен наблюдала, как морально тяжело дочери, она и сама тяготилась конфликтом с Маузером. Но вызвать Джека на серьезный разговор не получалось. Он упорно противостоял во всем, будто старался ее выжить. Все чаще ей в голову приходила мысль о рациональности предложения Софии. Ничего действеннее она не могла представить. В то же время начать разговор с Милиндой о переезде в Хьюстон – значило бы обострить их отношения. Но колебания развеялись, как только Хелен обнаружила, что Джек ни разу не пришел к жене в больницу и даже не заметил ее долгого отсутствия дома.
***
После двухнедельного лечения Милинду Маузер выписали из клиники с условием продолжения восстановительного лечения на дому. Она очень хотела вернуться домой, к мужу и к привычной обстановке. Хелен приехала за дочерью в клинику, заранее заготовив аргументы и доводы для серьезного разговора. Дома Милинда могла бы избежать этого разговора, или мог бы вмешаться Джек, а в палате наедине ей пришлось выслушать мать.
– Лин, возможно, сейчас я разозлю тебя своими словами, но я вынуждена буду проигнорировать твой протест и сказать то, что решила. Я сама измучилась и вижу, как мучаешься ты…
– Ничего, я почти здорова,– ответила Милинда, скрывая свою горечь от потери ребенка.
– Это чудесно, конечно. Но я не о том… Ты чувствуешь, что мы потеряли друг с друга? Ты уже не доверяешь мне, а я просто не вмешиваюсь в твою жизнь. Но это отнюдь не значит, что я не вижу, что происходит…
– Мама, не надо!– оборвала Милинда мать, не желая продолжать разговор, который вводил ее в тупик: решения не было, а биться об стену было больно.
– Не закрывай мне рот!– строго сказала Хелен и решительно приблизилась к дочери.– Я знаю, что тебе тяжело, ты хотела бы все изменить, но не видишь выхода. Я скажу тебе, что молча ничего не решить, пряча голову в песок – тоже.
– Мама, давай оставим эту тему…
– Нет! Ты хочешь повторить мою жизнь?
– А тебе что – плохо жилось?!– сгоряча бросила дочь.
Хелен оторопела от дерзости дочери и обиженно обвела свое лицо ладонью, чтобы отвести нервные мурашки.
Милинда корила себя за резкость, но не подала вида, что раскаивается и просто опустила глаза.
– Умоляю тебя, поедем со мной в Хьюстон… Без споров, без злости – просто поедем?– взмолилась Хелен.– Ты несчастлива здесь. Больше не счастлива. Неужели ты этого не понимаешь? Зачем прячешься от себя, от меня? Где твой муж? Ты две недели лежишь в клинике, а он ни разу не пришел к тебе?
– Ты же сказала, что он занят делами фермы?
– Да, я сказала, чтобы ты не чувствовала себя брошенной в такой трудный период… Но он даже ни разу за все дни не спросил, где ты находишься… Тебе ни о чем это не говорит?
Милинда обмерла, не веря своим ушам.
– Он не мог так со мной поступить!– недоверчиво проговорила она, готовясь услышать еще более страшные слова.– Ты все специально придумываешь!
– Смог,– безапелляционно ответила мать и горько зажмурилась, чтобы не допустить слезы на глаза.
Как глупо и безответственно получилось со свадьбой дочери. Ведь она все могла исправить, не дать своего согласия, поспорить с Ланцем и отстоять свое мнение. Теперь его не стало, но его волевое решение камнем висело на шее матери и дочери. Отец выбирал не мужа дочери, а сына – сообщника. Видимо, у всех мужчин таких, как Ланц, Джек, любовь и уважение к женщине расценивались одинаково. Они любили, захватывая в плен собственных представлений, желая целиком и полностью подавить все личное, сокровенное и оставить только безмолвное повиновение.
– Может, ты и любишь Джека, но я уверена, что где-то глубоко внутри ты все правильно понимаешь. Ты себя недооцениваешь, если считаешь, что, кроме него, никто не обратит на тебя внимания. Лин, ты же умница?– мать умоляюще-ласково взглянула на дочь.– Почему ты позволяешь Джеку издеваться над собой? Вы живете больше года, а я не замечала, чтобы он был ласков и обходителен. Я вижу только твой безрадостный, унылый вид, как ты без конца стираешь и гладишь ему, а про себя и вспомнить забываешь. Когда ты была на праздниках? А в церковь… когда ты ходила последний раз? Ты же даже не можешь в долину пойти или к речке с подругами…
Хелен заметила, как Милинда, не отрицая и не сопротивляясь ее словам, напряженно втягивает голову в плечи и с болью зажмуривает глаза.
– Наш дом стал похож на мрачные заросли плюща…– огорченно проговорила Хелен и, чувствуя слабость в ногах, присела на край кровати.– Пустой, холодный внутри… Мы совсем стали чужими друг другу. Я не этого хотела для тебя.
– Что же делать?– подавленным голосом прошептала Лин, глотая слезы.
– Поедем в Хьюстон?
– Я никуда не поеду, мама!– без злобы возмутилась Лин и тут же засомневалась в собственных желаниях.
Хелен тяжело вздохнула и отступила:
– Хорошо! Тогда скажи, что мне сделать, чтобы облегчить твое состояние? Джек хочет, чтобы я уехала? Хорошо, я уеду…
– Мама…
Милинда отчаянно бросилась к матери и обняла ее за плечи. Как было приятно ее заботливое материнское объятие. Милинда хотела вернуться в беззаботное детство, когда все решения принимались за нее и не нужно было выбирать.
– Мама,– еле слышно заговорила она, чтобы не выдать страдания в голосе,– ты же знаешь, что я люблю тебя, что я всегда рада тебе. Не надо никуда уезжать, я прошу… Давай просто… Ну… я не знаю… Иисусе, что же делать?!
– Тихо, не плачь,– попросила Хелен, чувствуя горячие слезы дочери на своей шее.
– Я не плачу…
– Плачешь… А мое сердце тоже плачет по тебе…
Хелен смело отстранила дочь от себя и, взглянув в искренне раскаявшиеся глаза, предложила:
– Вот что: мы поедем с тобой в Хьюстон на несколько дней. Доктор Логан понаблюдает за твоим здоровьем. Там ты приведешь свои мысли в порядок, отдохнешь от домашней рутины и, если по-прежнему решишь остаться с мужем, то так и быть. Я не могу проживать жизнь за тебя. Но знай, что я всегда на твоей стороне и приму тебя любой.
Милинда беспокойно поводила глазами, но потом вдруг решительно приняла предложение матери.
– Да, так будет лучше. Я немного отдохну, и с Джеком все обязательно разрешится… Он хороший, просто чувствует себя обделенным.
Хелен надеялась на то, что дочь осознает истинную сущность Маузера и не захочет возвращаться к нему. Но, судя по ее словам, она все еще цеплялась за свои счастливые воспоминания о нем, не желая взглянуть реальности в глаза.
Хьюстон, сентябрь 1997 года
– Мама, Лин, мы здесь!– воскликнула София, подпрыгивая вверх и махая руками из-за толпы встречающих.
Хелен радостно улыбнулась, помахала в ответ и первой пропихнула через узкий проход Милинду.
– Наконец-то мы добрались. Эта поездка была тяжелой, как никогда,– проговорила Хелен и смутилась, когда ее глаза неожиданно встретились с глазами Логана.
Взгляд был коротким, но оба уловили в нем радостный трепет, смешанный с чувством неловкости. Она не ожидала его увидеть.
София тоскливо обняла мать и сестру, крепко прижимая обеих к себе.
– Я так рада! Я очень рада! Мы обязательно сегодня же отпразднуем встречу где-нибудь в городе… О-о, Бен, давай в том ресторанчике на берегу?
Логан охотно кивнул, но на его лице промелькнуло волнение, которое заметила Хелен, и не смогла объяснить.
– Экипаж подан, дамы,– с настроением сказал Бен.
София развернула родных к выходу и, обнимая их за талии, повела за крестным.
– Лин, ты что такая хмурая?– спросила София, обратив внимание на скованность и несвойственную сестре угрюмость.
Милинда прятала глаза. Она стыдилась своего поступка – уехать из дома, оставив мужа одного, ведь она так рьяно защищала его репутацию. А теперь ей казалось, что София и Бен с одного взгляда поняли, как необъяснимо скверно складывается ее семейная жизнь и осуждали за утверждение об обратном.
– Просто устала,– отговорилась Лин, горько сожалея о том, что дала повод возникнуть таким вопросам и позволила матери уговорить себя на эту поездку.
Но Эль-Пачито был позади, и она убеждала себя, что продержится несколько дней и вернется к мужу. Там было ее место…
– А Брэда мы пригласим?– спросила она, усаживаясь на первое сиденье автомобиля рядом с Логаном.
– Не получится,– чувствуя себя неловко, ответила София.
– Он не хочет?
– Дело не в этом…
– Не надо, Фисо,– остановил Бен и обратился к Милинде.– Все не так просто. Мистер Кроу знаком только со мной и с Фисо. Он и так рискует. Нельзя вмешиваться в его жизнь только потому, что нам всем хочется быть с ним чаще.
– Однако же он выбрал вас?– обидчиво заявила Лин.
– Лин, не забывай, о чем мы говорили с тобой,– строго вмешалась Хелен.
– Ладно, забыли,– отвернулась к окну Лин и скрестила руки на груди.
София беспокойно вопросительно взглянула на мать: «Что с ней?»
«Потом…»– так же взглядом дала понять Хелен.
София невольно отметила напряжение между сестрой и матерью.
– Может быть, отложим ужин на пятницу? У меня сегодня есть дела…– предложил Бен, вспомнив, что сегодня его ждала Жанна.
София бросила догадливый взгляд на крестного, внутренне напряглась, но промолчала. А когда она выходила из машины крестного у дома Хардов, то натянуто любезно попросила:
– Когда освободишься, скажи нам. Ну… и… доброго тебе вечера!
Бен взглядом пристыдил крестницу и вежливо попрощался с Хелен и Милиндой.
Хелен подозрительно прищурилась на старшую дочь и, когда Логан отъехал, спросила:
– Что у вас с Беном?
– Ничего,– убедительно ответила София и спокойно улыбнулась.– Пойдемте в дом. Тетя приготовила ужин.
– Софи, может быть, после ужина ты прогуляешься с Лин?
Милинда покосилась на мать и сухо возразила:
– Ни к чему это. Лучше сами прогуляйтесь.
И она вошла в дом, оставив позади мать и сестру в напряженном недоумении.
– Может, прогуляемся сейчас?– предложила София матери.
– Да, давай…
Хелен повернулась в сторону дома Логана и тоскливым взглядом окинула его окна.
– Я занесу сумку в холл и вернусь,– предупредила дочь.
Хелен продолжала молча рассматривать дом Бенджамина, улицу вокруг него, парадный вход и высокие развесистые деревья вдоль окон, которые больше тридцати лет назад были хрупкими саженцами. Улыбка печали и сожаления скользнула по ее губам.
С крыльца весело спрыгнула София и подошла к матери. Проследив направление ее взгляда, она беспокойно помяла губы. У дома Логана стояла машина его таинственной дамы.
– Э-э, пойдем в сторону парка? Здесь есть замечательный парк!– как можно спокойнее сказала девушка и взяла мать за руку.– Там такое озеро!
Хелен перевела взгляд на дочь и с отсутствующим видом кивнула.
– Парк?
– Да, Риверс-парк… Ой, что я говорю? Ты же все здесь знаешь как свои пять пальцев.
– Пойдем…
Хелен отвлеклась от мыслей о прошлом, взяла дочь под руку, и они медленно пошли по тротуару в сторону Риверс-парка.
– Как ты себя чувствуешь?– обеспокоенно спросила София.
– Когда вы были маленькими, все было проще. Вы были рядом, милые ангелочки. У меня не было столько тревожных мыслей, как сейчас.
– О, да… Я же точно была ангелом!– засмеялась дочь.
– Между прочим, ты единственная, за кого я более или менее спокойна. Брайан на такой работе, что не знаю, чего ожидать, когда звонит телефон: жив ли он, а если жив, то будет ли жив завтра…
– Мама, не драматизируй,– снова засмеялась София.– Да, Живчик ведет ответственную работу, но она не связана с чем-то опасным для жизни.
– Хотелось бы мне верить в это…
– Мне кажется, это только твое безмерное материнское беспокойство. Ты не видишь ситуации в целом и нагнетаешь обстановку.
– Вас не убедишь, что я действительно за вас переживаю!
– Я верю!– с чувством ответила София и мягко сжала пальцы матери в своих.– Ты еще хотела что-то рассказать о Лин?
– О-о-о…– протянула Хелен, возвращаясь к своим тяжелым переживаниям за дочь.– Милинда Маузер – это ходячее недоразумение. У них с Джеком нелады и, похоже, из-за меня. Чего ему от меня надо? Ну отдам я ему ферму, но ведь он не изменится. Показал змей свое истинное лицо, как только в дом впустили…
София с сочувствием слушала мать, изредка поглаживая ее по спине, чтобы ободрить и успокоить. Милинда проявила себя неблагодарной дочерью. И София сопротивлялась своему впечатлению о сестре, но чем больше мать рассказывала о своей жизни в поместье, тем больше убеждалась в том, что с сестрой необходимо серьезно поговорить и раскрыть ей глаза.
– Мама, как бы жестоко это не прозвучало, но ты могла бы оставить Лин с ее заботами наедине? Пока ты там, она будет прятаться от своих проблем и не определит виновника бед. Я давно поняла, что Лин и Джек – это недоразумение, еще когда она приезжала ко мне на Рождество…
София резко оборвала фразу, поймав себя на том, что чуть не проговорилась матери о щекотливом случае с сестрой. Но Хелен все равно заподозрила, что София что-то не договаривает.
– Лин, тебе что-то говорила? Может быть, он ее заставил?
– Да нет, что ты, мама?!– шлепая себя ладонью по бедру, заверила София.
– Ты тоже от меня что-то скрываешь?– остановилась Хелен и пристально взглянула на дочь.
Нельзя было просто сказать: «Я ничего не знаю», надо было быть изобретательнее, чтобы развеять сомнения матери, и София, глубоко вздохнув для храбрости, проговорила:
– Понимаешь, я сужу по людям по их связям, их друзьям. А Джек еще при мне знался с Крисом… Ты помнишь подлеца Криса? Так вот они вместе обсуждали мою помолвку с ним. Я их застала в конюшне. Что может связывать таких людей? Только аналогичное мышление. Это не прибавляет уважения к Джеку. А в целом, скажу, что и семейка его ограниченная, невоспитанная и вообще… Яблочко от яблони…
Заметив в выражении лица матери согласие с ее рассуждениями, София облегченно выдохнула. Уловка удалась, но теперь угрызения совести мешали ей спокойно смотреть в глаза матери.
– Оставить ее одну?– задумчиво произнесла Хелен.– Я даже не смогу ее защитить в случае чего?
– Поверь, если он поступает так сейчас, то твое присутствие ничем не поможет Лин.
– Она потеряла ребенка, а он даже не пришел к ней в клинику!– с болью возмутилась мать.– С ней была я!
– Дай ей время разобраться в себе. Время и одиночество помогает,– сказала София, вспоминая свой опыт с Кери.
– Мы сюда за этим и приехали. Только вижу, она уже выпустила иголки, будто чувствует, что мы все на нее насядем.
– Обещаю, не буду наседать,– подняв вверх два пальца, с улыбкой поклялась дочь.
Хелен усмехнулась:
– Я уже почти готова уехать из Эль-Пачито, но боюсь сделать первый шаг к этому.
София очень переживала за мать и не находила слов, чтобы утешить или уговорить ее. В голову пришла только одна мысль – на решение матери должен был повлиять Бен. Но он был увлечен своим романом. Бен даже реже виделся с крестницей. София не могла понять и принять мысль о том, что прекрасное чувство крестного и матери могло испариться. Такое высокое, глубокое, теплое – оно было обречено кануть в лету? Если ее личная неудача была оправдана односторонней любовью, то почему двое любящих людей теряют ее так безответственно? Нелепые законы жизни приводили девушку в еще большую растерянность.
– Ты не думала вернуться к Бену?– осторожно задала вопрос София.
Хелен тут же переменилась в лице.
– Не думаю, что это стоит обсуждать,– огорченно ответила она и подняла глаза к небу.– Уже темнеет. Вернемся домой?
– Прости,– виновато сказала София и дотронулась до плеча матери.– Я слишком прямолинейна.
– Мы давно не говорили о тебе… Как твои дела?
– Ой,– отмахнулась девушка, не желая вспоминать себя,– у меня все окей. Лучше и быть не может.
– А как насчет мальчиков?– с внутренним беспокойством полюбопытствовала мать.
– Мальчики остались в детстве, а вот мужчины вымерли, как динозавры,– глупо засмеялась она.
– Глупости: ты еще не встретила своего мужчину,– улыбаясь категоричности дочери, сказала Хелен.
– А есть ли он – мой?– в сомнении спросила София.– И правда, темнеет. Пойдем, Лили будет беспокоиться…
Теперь София не хотела обсуждать свою личную жизнь. Не хотелось вспоминать о раненых мечтах.
***
Весь следующий день Лили, Хелен и Милинда посвятили походам по магазинам. София нарочно не пошла с ними, чтобы не испортить настроение сестры неосторожно высказанным мнением о ее поведении. Она была очень разочарована безрассудством Лин и боялась ухудшить и без того натянутые отношения с ней. Она чувствовала, что та была решительно настроена дать отпор в случае хотя бы одного косого взгляда или упрека в ее сторону. А на лице Софии всегда отражалось то, что было на душе.
София позвонила крестному, но на звонок неожиданно ответил женский голос. Она растерялась и, не сказав ни слова, бросила трубку. Очевидно, сегодня Бен тоже будет занят своей дамой. И на тот момент София не нашла ничего подходящего, как отправиться в университет на практическое занятие по психологии управления. Она редко посещала их из-за преподавателя, который вызывал у нее откровенную неприязнь. Но, узнав о смене преподавателя и пару раз увидев другого со стороны, она решила возобновить посещения.
Каждый приход Софии в университет воспринимался бурными аплодисментами и свистом ее однокурсников, ведь теперь они так редко видели ее. Одни ценили ее как мастера своего дела, другие уважали за отзывчивость и честность, третьи, преимущественно мужской пол – восхищались ею как обаятельной девушкой.
