Влад Стифин
Играл на флейте гармонист
Глава третья. Весна
– О! Наконец-то, батенька, вы и добрались до нас. Ждем, ждем, а как же без вас. Что-то долгонько, батенька, вы, долгонько. Будем работать. Дело будем делать. Архиважно именно сейчас вам включиться в борьбу. Дел просто громадное число. Выборы, батенька, выборы. Мы тут уже заканчиваем, но это ничего, я вас сейчас выпущу. Вот центральный вопрос, вы его усильте, пожестче, резче, рельефнее. Массы надо зажечь, еще и еще, – он торопливо подталкивал его к трибуне. – Вот вам тезисы, пробежитесь, народ еще не остыл, самое время, – Предводитель сунул ему несколько листов. На первом он прочел крупно напечатанный текст: «Голосуйте за него, принесет он Вам добро».
Зал монотонно гудел после гимна. «Дымисты» уже собирались расходиться. Он встал на трибуну и громко произнес:
– Граждане «дымисты», вы думаете, что от вас что-то зависит. Нет, ровным счетом ничего. Этот ваш «дымизм» сплошной обман, мираж, пустой звук. Вы – абсолютная пустота.
Зал от неожиданных слов затих. Кое-где послышались отдельные голоса:
– Что он говорит? Кто он такой?
– Вас обманывают эти пустозвоны, – он махнул рукой в сторону президиума и Предводителя, – в сущности «дымизм» вреден всем вам вместе и каждому по отдельности.
– Эко, Батенька, вас занесло, – услышал он сзади, почувствовал резкую боль в шее и провалился в темноту.
***
Весна спешит, сменяя зиму,
Ведь так задумал «Программист»
И как всегда, неумолимо,
Играл на флейте гармонист.
Пора бы скрипочку освоить,
А он все продолжал дудить.
Просил себя не беспокоить
И скрипкой утром не будить.
***
Он лежал на чем-то жестком с открытыми глазами и не знал – где он и сколько времени здесь находится. Вокруг стояла кромешная темнота. И чем больше он пытался что-то разглядеть, тем сильнее темнота окутывала его. На ощупь стало ясно, что лежит он на железной кровати, стоящей на бетонном полу. На четвереньках он обследовал пол во всех направлениях. Комната его, скорее камера, была не более десяти квадратных метров со стоящей посередине кроватью. Стены – гладкий бетон без дверей и окон. И никаких признаков внешнего движения и шума. Сколько времени провел он здесь и сколько еще проведет? – Он не знал, и от этого становилось жутковато. Единственное, что могло его успокоить, это внутренняя дисциплина поведения, которую еще надо было выработать.
Сколько раз он прошагал вокруг кровати и вдоль стен? Его счет сбивался уже несколько раз, да еще этот тревожный сон на жестком. Он никак не мог определиться со временем. И только по чувству голода и жажды можно было примерно понять, что в камере он провел уже несколько суток.
Ожидание неизвестности – такая пытка может довести до сумасшествия. И когда он стал забываться, а по сути находился в полуобморочном состоянии, включился свет; ослепил его; твердые сильные руки подхватили его и куда-то понесли.
Его в течение суток приводили в порядок, и в конце концов он предстал перед человеком, сидящим за пустым столом. Простое незапоминающееся лицо с равнодушными глазами и тонкой полоской серых губ внимательно наблюдало за ним.
Сидящий за столом сухо спросил:
– Имя? Фамилия? Год рождения? Специализация? Род занятий?
Он на все вопросы отвечал медленно, то ли от усталости, то ли от заторможенности после темноты.
– В какой области собираетесь работать? – Этот вопрос привел его в замешательство.
– Я не знаю, – ответил он после некоторого раздумья.
– Мы вам советуем заняться подготовкой суперспециалистов, – голос прозвучал так, как отдают приказы, и после короткой паузы. – У вас есть вопросы, пожелания?
Он молчал.
– Тогда за дело? – Сидящий за столом встал и рукой указал ему на дверь.
Его провезли в закрытой машине двое крепких сопровождающих, и уже через полчаса он оказался перед мужчиной в белом халате, в кабинете, напоминающим скорее медицинское, чем административное помещение.
– Ну-с, батенька, теперь будем работать, – услышал он голос Предводителя.
– Это вы? – изумился он. – Это как же? Дымисты, дождисты, странники? Это все вы?
– Да. Работы много, коллега, – сказал Предводитель. – А теперь поговорим о вашей работе. С вашими обязанностями вы ознакомитесь на рабочем месте. Там же вы узнаете о нашем режиме. На первых порах, на время испытательного срока у вас будет третий допуск. Здесь дисциплина у нас весьма строгая, советую ее соблюдать неукоснительно. Суть вашей работы состоит в следующем, – и он перечислил три позиции: – Проверка на лояльность, обучение приемам воздействия, повышение волевой и психической устойчивости претендентов. Необходимые инструкции вы получите позже. У вас будет куратор – ваш прямой начальник. Вопросы есть?
Вопросов у него было много. Он даже не знал с чего начать. И неожиданно для себя спросил:
– А Сандра, кто она?
– Поскольку можно считать, что мы обо всем договорились, я дам такой ответ, – проговорил Предводитель и медленно продолжил: – Это наш спецсотрудник. Я думаю, вам этого будет достаточно.
Предводитель встал, показывая, что беседа окончена.
***
Весна недавно началась,
И в небе синь вовсю явилась.
Музыка громом прорвалась,
Гармонь как будто простудилась —
Меха рвались, басы гудели,
Как будто зимние метели
Еще не стихли вдалеке.
И дед Мороз, уже усталый,
Являлся ночью налегке.
***
Он уже целый месяц трудился в Центре подготовки. Работы было немного и ничего сложного. Скорее всего, его на первых порах все проверяли и проверяли. Его куратор – лысый, невзрачный старикашка – каждый день приносил ему в кабинет список претендентов и с интервалом ровно в час заводил ему их по одному на собеседование. Он целый час общался с претендентом, заполнял на него анкету, и так весь рабочий день. Вечером по окончании работы куратор подводил итоги его деятельности. Потом он прогуливался по территории Центра, дышал воздухом, ужинал и ложился спать в своем небольшом номере. Общаться, кроме куратора, практически было не с кем.
Досуг его состоял из чтения специальной литературы для работы с претендентами. Доступ к внешней информации был закрыт. Проникновение за периметр, окружающий Центр, ему было запрещено.
Рифмовать, как это было раньше, ему почти не удавалось. Строчки получались какие-то банальные и серые, поэтому скучные и незапоминающиеся. Ну разве можно считать это достойным:
– Весна пришла и стало не до сна.
Снега подтаяли кругом
И жизнь катилась кувырком….
Как-то раз он пробовал подойти поближе к периметру, но окрик: «Вы вошли в запретную зону – покиньте ее в течение тридцати секунд», его остановил.
Пробовать, что будет дальше, он не стал. На утро куратор объявил ему выговор. Он учился ничему не удивляться, даже отсутствию браслетов у себя и у всех сотрудников центра, с которыми ему иногда приходилось встречаться. Видимо, система контроля была построена на каких-то иных принципах. Единственным его развлечением были беседы с претендентами, среди которых, как правило, преобладали идиотические экземпляры. По-видимому, до появления в центре их где-то специально отбирали среди массы желающих служить или работать в спецподразделениях. Правда, одно качество у них было на высоте – это здоровье и мускулатура.
***
Перед ним сидел коротко стриженый розовощекий парень лет двадцати с ослепительной улыбкой и идеально сложенной фигурой.
– Какие последние фильмы вам понравились? – спросил он претендента.
Парень гыкнул и молниеносно выпалил:
– «Злобные бабульки».
– И что же там вам понравилось? – он снова спросил претендента.
– Там так смешно, бабульки всем вредят, подбрасывают дохлых мышей и тараканов. Как бы, у них такая банда. Люди пугаются, – парень взахлеб, гыкая рассказывал содержание фильма, – а еще там есть хохмическая песенка. Ее теперь все поют, – и он запел, не попадая в ноты:
– Мы прекрасные бабульки,
Получайте в дар игрюльки.
Тоник ты налей в стакан —
Там сидит наш таракан…
Он жестом руки остановил певца и пометил в анкете самый низкий уровень интеллекта. И тут ему пришла в голову оригинальная идея – заместить в памяти парня «Злобных бабулек» на «Арсения и Агафью». Этот старый фильм рассказывал о подвиге юноши и девушки, предотвративших катастрофу городского пумпеля еще тогда, когда первые поезда не были так напичканы электроникой.
Претендент затих, насупился и чуть не плача, скорбно произнес:
– Они погибли, они погибли. Почему? Зачем? Они должны были остаться в живых, – и он долго, минут пять, не мог успокоиться.
В анкете претендента он записал: «низкий уровень психологической устойчивости».
Вечером, при подведении итогов, куратор, обсуждая все его оценки претендентов, заметил:
– Вы применили какой-то оригинальный способ оценки интеллекта, не уверен, что ваш метод будет одобрен координатором, – и добавил: – Здесь на вашем месте я бы не стал новаторствовать, достаточно было использовать проверенные тесты.
Куратор нахмурился. Его сморщенное лицо выражало недовольство. Он пристально буравил его глазами. А ему внезапно пришла в голову крамольная мысль – он стал внушать куратору:
– Меня здесь нет, меня здесь нет. – И тут же получил резкий удар в лоб. Это было сделано так быстро и точно, что все мысли в его голове исчезли.
Не теряя сознания, он целую минуту приходил в себя.
Куратор выждал и жестко хриплым голосом объявил:
– О вашем проступке будет доложено Координатору с предложениями о наказании. А сейчас до вынесения решения я отстраняю вас от работы.
Он с испугом смотрел на куратора, ругал себя за идиотскую выходку и машинально про себя рифмовал, то ли чтобы взять себя в руки, то ли чтобы не расстроиться еще больше:
Все случайные дела
Происходят не с добра.
После плотного обеда
Не ходите далеко.
Добежать вам до победы
Будет очень не легко.
Куратор, видимо, прочел его мысли и немного смягчился, лицо его чуть-чуть разгладилось, и он проскрипел:
– По крайней мере, этот случай будет описан в вашем досье.
Уже поздно вечером, лежа в постели, он долго не мог заснуть. Он рассуждал:
– Даже имея такие способности ему отсюда не выбраться. Местная система не позволит мне освободиться. Уже то, что я знаю говорит о том, что контроль и охрана здесь на высоте. Слежка везде. Меня, похоже, наблюдают днем и ночью. Надо выработать какую-то линию поведения, дающую хотя бы некоторую надежду, хотя бы в отдаленной перспективе выбраться отсюда. Надо притвориться. Не сильно привлекать к себе внимание, но и не слишком выслуживаться, чтобы не стать подозрительным. А эти все кураторы и координаторы, следящие за мной, читающие мысли, как быть с ними? От них не спрячешься.
Он еще долго размышлял на эту тему и почти засыпая шепотом прочитал себе, а может и пропел известную детскую песенку, которую решил напевать про себя, когда кто-нибудь из этих попытается залезть ему в мозги:
– Приходите к нам, все дети,
Мы дадим вам молока.
Вы счастливей всех на свете —
Так сказала нам страна.
Подрастайте поскорее,
Вам браслетики дадим,
А тому, кто пошустрее,
Партбилетики вручим.
На следующее утро он был вызван к Координатору. Предводитель-координатор сидел и листал какую-то папку с бумагами. Не поднимая головы, он предложил ему сесть на стул по середине комнаты и, выдержав довольно долгую паузу, дружелюбно обратился к нему:
– Что же это вы, батенька, так чудите. Это, голубчик, знаете, тянет на безоговорочное искоренение. Мне вас, батенька, искренне жаль. Работаете вы неплохо. Немножко лишне инициативны, а впрочем, неплохо, неплохо, что же мы с вами будем делать? – он снова углубился в чтение бумаг. – Вот и это еще, – он ткнул пальцем в папку. – Зачем вам, батенька, сдался этот периметр? Ну что вы там искали? Глупость безмерная. – Он еще несколько минут перелистывал бумаги. Вздыхал, кхекал, периодически поднимал голову и внимательно разглядывал его.
– Ну-с, батенька, что прикажите делать? Что молчите? Слышу, слышу какую-то детскую песенку. И это все что вы можете сказать?
Он понимал, что надо как-то ответить. Но как? Чтобы это выглядело убедительно, солидно и, главное, искренне. Все варианты выглядели либо наивно, либо очень глупо. И он решился ответить:
– Я, конечно, хотел бы освободиться от этого всего. Но если это невозможно, а это действительно невозможно, то я обещаю работать в центре нормально без эксцессов.
Координатор сосредоточился и равнодушно заявил:
– Вам продлевается испытательный срок еще на два месяца и объявляется выговор. Прошу приступить к работе, – и уже не так официально добавил: – используйте только разрешенные методики и тесты, никакой отсебятины. Здесь мы готовим не ученых, которые много думают и мало говорят, и не администраторов и прочих гражданских, которые много говорят и мало делают. Мы готовим воинов. Для нас важно: подчинение командиру, устойчивость к стрессам, преданность руководству.
Уже через несколько минут он снова сидел на своем рабочем месте и задавал простые вопросы:
– Вас обидел начальник. Ваши действия? – Не показали вида, что обиделись; громко возмутились; стали ждать его следующих действий. Прошу выбрать один из вариантов ответа.
Сидящий напротив него очередной претендент, задрав глаза вверх, после небольшой паузы, попросил повторить вопрос.
***
Он затаился. Работал и работал, без эмоций, монотонно обрабатывал претендентов. Заполнял анкеты. Отчитывался вечером перед старикашкой-куратором. Только там, где-то в подсознании, крутилась одна любопытная мысль – как за всеми этими претендентами, кураторами и такими как он спецами следят?
Браслетов ни у кого нет, а двери открываются только те, которые соответствуют допуску. «Чужие» двери при приближении мигают красным, запрещающим цветом. Расспрашивать об этом кого-нибудь было нельзя. Он экспериментировал – подходил к дверям сбоку, справа, слева, даже пробовал приближаться к ним спиной. Результат был один и тот же – двери срабатывали на любое его приближение и не срабатывали, если были «чужими». Самое простое объяснение: датчики знали каждого индивидуально с любой стороны. Об этом он думал постоянно, но разгадки пока не нашел.
Прошло еще некоторое время, и он стал тосковать, вспоминая свою прежнюю жизнь. И она ему нравилась все больше и больше. Даже скитания без дома были для него более радостными, чем прозябание в этом центре. А опасности нелегального существования уже казались не такими страшными.
Вспомнилась народная поговорка, которая пользовалась популярностью среди гражданских:
– «Если мягко задержали,
То остался без медали.
Ну, а как искоренят
Будешь жить как психопат».
А весна брала свое. Становились все теплее и теплее. На лесных опушках, видневшихся за периметром, появились проталины. В низинах снег набух, стал темным.
Кое-где образовались большие лужи, и из них под горку потекли ручьи.
***
Весна. Начало еле видно.
Чуть тронул клавиши солист.
И уходить еще обидно,
Играл на флейте гармонист.
А оркестранты разминались,
Вот-вот ворвется дирижер.
Зал затихал. Зады смеялись
В программке было «До мажор».
И вот как дождь, сначала тихо,
Потом сильней, сильней, сильней.
По залу покатились лихо Все звуки. Стало веселей.
А флейта – что ж? Ее чуть слышно.
Ручьи потоками бегут.
Весна раскрылась пышно, пышно,
И громко слышен каждый звук.
Детское оружие
Впрочем, весной по сравнению с зимними забавами делать особенно было нечего, особенно ранней весной. Лыжи, санки, коньки – все было сложено в чулан до ноября-декабря. Велосипед еще не приведен в рабочее состояние из-за отсутствия сухих дорожек. Приходилось слоняться по еще редким проталинам посреди подсевших сугробов. После длинной зимы, после долгого хождения по снегу, утоптанному, вязкому, по снежной жиже, пройтись по твердой, только что оттаявшей земле было приятно и ново, и от этого становилось радостно – конец зиме.
Пацаны в этот период занимались техническим творчеством, а по сути, с точки зрения взрослых, хулиганили. Изготовлялись рогатки разных типов. У каждого их было не менее двух. Одна для метания мелких камушков, вторая для стрельбы проволочными пульками. От этой «забавы» страдали уличные лампочки, оконные стекла, стеклянные банки и бутылки и, конечно, вездесущие воробьи. Вторым «техническим художеством», весьма распространенным, являлось производство «пацанского», то есть примитивного оружия, где основным являлся гладкоствольный пистолет.
Он вспомнил, как одно из неудачных испытаний такого пистолета чуть не закончилось серьезными увечьями – при выстреле разорвало ствол пистолета. Повезло – осколки ствола и пуля никого не задели. Страх и последующая радость, что все обошлось, запомнились надолго.
Ранняя весна быстро проходила, и наступало новое время – время летних игр на свежем воздухе. А тут и учеба подходила к концу. Дел было по горло и в школе, и дома, и во дворе. Близились длинные, предлинные летние каникулы.
***
Очередной претендент не выглядел физически сильным – тонкая шея, худоба говорили о том, что его скорее можно отнести к интеллигенту, чем к накаченному спортсмену. Светлые волосы и мягкие черты лица производили приятное впечатление умного, думающего молодого человека. Он очень спокойно и уверенно отвечал на все вопросы тестов, как будто уже не первый раз здесь тестировался. Только иногда в редких паузах от интеллигента еле-еле слышалась какая-то песенка, которую он смог различить только после третьего исполнения. Это была очередная киношная белиберда:
– Мы веселые девчушки,
Дарим вам свои игрушки.
Приходите к нам скорей,
Вместе будет веселей…
Ему показалось это подозрительным – спокойно отвечать на вопросы и в то же время блокировать свои мысли этой дурацкой песенкой. Машинально заполняя анкету, он размышлял:
– Зачем претенденту такая маскировка? А может, это и не маскировка? Что вписать в анкету? Сделать вид, что он не заметил эту странность, могут обвинить в невнимательности. Записать эту странность в анкету – испортить жизнь этому парню. А вообще-то это все может оказаться проверкой для него самого. А этот претендент – подставка. – В конце концов, он вписал в анкету «рекомендуется дополнительное собеседование». Вечером, в конце рабочего дня он доложил о своих подозрениях куратору. Старикашка внимательно выслушал его и пробурчал:
– Завтра мы дадим вам ответ.
Засыпая, он вспоминал, как попал в центр.
***
– Вот вы попробовали делать массовое добро. И что из этого получилось? Ничего хорошего – попали, так сказать, «добровольно-принудительно» в центр. – Ветеран, попивая тоник, продолжил: – Зачем вы, кажется, не глупый человек, решили перевоспитать целую толпу дымистов? Посчитали себя сверхчеловеком? Это уже было. Были и сверхчеловеки, и боги, кого только не было. Были и чудеса, и заповеди, проповеди, и что в результате?
Он слушал Ветерана и понимал, что это не Ветеран говорит, это говорит он сам себе, а старик только утвердительно кивает головой.
– Вот вы же видите, ничего не изменилось. Человек не меняется, инстинкты остаются. Что правит миром? – страх, один только страх. Нам говорят: «миром правит любовь» – ничего подобного. Любовь – это лишь одна из разновидностей болезни, а страх – это сила, довлеющая над всеми, и только очень редкие люди живут без страха. Да и то, я думаю, что они больные люди.
Ветеран то приближался, то удалялся от него. Иногда ему казалось, что это вовсе и не Ветеран, а кто-то другой. Он понимал, что это сон, только сон. Он устал, хотел проснуться, но старик не уходил:
– Вот вы тоже под страхом ходите. Признайтесь – боитесь? Ведь боитесь? – Ветеран напирал и все более и более волновался.
– Боитесь, – утвердительно произнес он. – Боитесь мягких задержаний, а всего более искоренения. Сотрут половину мозгов. Что останется? Только детские воспоминания.
– Вот смотрите, – старик махнул рукой, – видите, видите, там ваш дом.
Он увидел себя стоящим на вершине холма, мягкими изгибами спускавшегося вниз к озеру. На берегу, внизу, виднелась небольшая деревенька, даже скорее хутор с несколькими ветхими хатками, покрытыми серо-желтой соломой. Закатное летнее солнце уже зацепилось за кромку дальнего леса. В траве веером полулежали – Предводитель, куратор, Фари и Сандра, и все внимательно следили за Ветераном. А Ветеран не унимался:
– Вам надо туда, домой. Там не будет страха, там вас ждут, ждут уже давно. Им, – он указал на полулежащих на траве, – туда не надо. Это не их дом. Они всего лишь шум, шум дождя. Дождь кончится и они как шум исчезнут, а вы останетесь.
А вдали уже ровно шумела стена дождя.
***
Он открыл глаза. До подъема оставалось, наверное, несколько минут. Уже щелкнуло реле, и спокойный ровный свет понемногу стал заливать весь номер. Наступал новый день в центре. Пора вставать. От ночного длинного сна немного болела голова.
Особой ясности в мыслях не было. Пока он приводил себя в рабочее состояние, рифмы мелькали сами собой:
Весна – банальности кругом —
Не верил в рок свой фаталист,
Закрыли срочно весь дурдом,
Играл на флейте гармонист,
Ручьи бежали снизу вверх,
Деревья сбросили листву,
Медведь продал на рынке мех
И стал молиться на пургу.
Увидев эту кутерьму,
Маэстро палочкой махнул,
Настроил всех он на весну,
Порядок общий он вернул.
Утром на рабочем месте куратор разрешил ему повторное собеседование с вчерашним претендентом. Более того, ему разрешили использовать неформальные приемы, то есть манипулировать сознанием испытуемого.
Претендент сидел напротив и спокойно ждал его вопросов. А он пристально, почти не мигая, смотрел ему в глаза и пытался докопаться до его скрытых тайных мыслей. Дурацкая песенка – «Мы веселые девчушки…» – мешала ему основательно. Пришлось полностью ее стереть вместе с идиотским кинофильмом. Молодой человек очнулся от спокойного ожидания в некотором недоумении. Что-то внутри его насторожило. По его лицу было видно, что он удивленно прислушивался к себе.
А он методично продолжал чистить мозги претендента. За «девчушками» он обнаружил идею во что бы то ни стало попасть в центр, получить доступ к оружию и мстить, мстить, мстить. Он понимал, что пора перейти к мысленной беседе с претендентом. А претендент уже догадался, что защита его разрушена. Спокойствие его покинуло. В его светлых глазах появились злые искорки.
Он мысленно спросил претендента:
– Кому и за что вы хотите мстить?
– Им. За гибель любимого человека, – зло, еле слышно, одними губами ответил претендент.
Со стороны это могло показаться странным, что два человека смотрят в глаза друг другу, и молча жестикулируют, и покачивают головами.
– Вы полагаете, что можете осуществить свой замысел в условиях тотального контроля и слежки? – мысленно спросил он и продолжил: – Даже если вы пройдете отбор и попадете в зону боевых действий, вернуться сюда будет очень сложно. Вы это понимаете?
– Да, я знаю, что сделать это сложно, но у меня есть план, – одними глазами, уже успокоившись, ответил претендент.
– Почему я должен вам верить? Я могу допустить, что вы провокатор и проверяете меня? – спросил он претендента и указательным пальцем сделал несколько круговых движений, намекая на то, что за ними могут следить и подслушивать.
– Потому что я еще на первой беседе понял, что вы их боитесь и не хотите с ними сотрудничать. Вы просто вынуждены это делать до поры до времени, – ответил претендент.
– Вы хотите сказать, что мы вторглись в тайные мысли друг друга и рискуем в равной степени? – спросил он претендента.
– Да, я думаю, что мы рискуем обоюдно. Но я могу ваши риски снизить в обмен на вашу лояльность по отношению ко мне, – ответил претендент.
– Интересно, что же вы можете мне предложить? – спросил он. – Какие гарантии вы можете мне дать?
– Я могу вам сообщить, где у вас, как и у меня, находится датчик контроля, – претендент как бы случайно коснулся правой рукой левого предплечья.
– Избавиться от него без посторонней помощи почти невозможно, – подумал он, делая знак претенденту о том, что он понял его.
– Да, – подтвердил претендент. – Но я думаю, на войне, где люди узнаются быстро, мне удастся найти помощника, чтобы выковырять этот микрочип.
Они расставались почти друзьями, мысленно обнявшись друг с другом. Он извинился перед молодым человеком за то, что стер его защитную песенку, а претендент, улыбнувшись, пропел ему другую:
Мы веселые мальчишки
В одинаковых трусишках.
Приходите к нам, девчонки,
Будет каждой по мальчонку.
Он тоже улыбнулся и подумал:
– Пока будет потребность в кинодребедени, до тех пор у него и у меня будут образцы для защиты своих мыслей.
В анкете претендента он записал: «Обладает высоким интеллектом. Рекомендуется дообучение на командные должности».
Вечером в своем номере он озадачился следующей мыслью: если этот парень раньше его избавится от чиповой опеки, да еще с оружием, то ему здесь придется туго, и остается надеяться, что в зоне боев он может оказаться раньше претендента.
Испытательный срок подходил к концу, и он знал, что ему предстоит еще стажировка на войне.
***
Она сидела напротив и буквально сверлила его глазами. Куратор хотя и предупредил его утром, что у него будет необычный претендент, в виде исключения это будет девушка, он немного опешил от неожиданности. Девушек он давно уже не видел, тем более, что ее поведение удивило не меньше, чем ее появление. Она сразу представилась:
– Меня зовут Агафья, а как зовут вас?
– Здесь не принято называть друг друга по имени, – ответил он, – и вопросы задавать это моя обязанность. Ваша обязанность отвечать на мои вопросы.
– Как хотите, – фыркнула она и стала вертеть головой, осматривая его скромный кабинет.
– У вас тут как в тюрьме, туда не ходи, сюда не ходи. Как вы тут живете? – протараторила она недовольно.
– Вы находитесь в центре подготовки, – заметил он, стараясь быть равнодушно-вежливым. – Здесь установлены определенные правила. Вас должны были с ними ознакомить.
Несмотря на ее трескотню, он стал задавать вопросы в соответствии с тестами, а она то не отвечала на них, то отвечала невпопад. В основном, когда надо было выбрать вариант ответа, капризничала:
– У вас тут очень мало вариантов, почти нечего выбирать. Я так не могу, мне нужно время для обдумывания. – И, в конце концов, она предлагала вариант ответа, абсолютно не относящийся к вопросу.
– Вы пишите, пишите, а там где у вас был второй вопрос, зачеркните ответ, я передумала. Надо записать… – И она предлагала новый вариант. Уже через полчаса такой работы он утомился сверх меры. Он старался быть спокойным и в моменты ее особенных выходок брал паузы и внимательно разглядывал ее, пытаясь понять – кто она? Почему она так себя ведет? Имечко ей дали Агафья, что означает хорошая, добрая. Видимо, родители не угадали – какая она вырастет. Хотя внешне она выглядела великолепно, просто красива и так жива по сравнению с некоторыми официальными красавицами под макияжем, что смотреть на нее, не прислушиваясь к ее словам, было приятно.
– Вы любите музыку? – спросила она как бы мимоходом, – особенно когда гармонист играет на флейте?
Он внутренне напрягся, но внешне выглядел спокойным и продолжил записывать ее последний ответ.
– Вам привет от Фари, – сказала она тихо.
Он оторвался от анкеты и вопросительно на нее посмотрел. Она еще раз тихо повторила:
– Вам привет от Фари, она хочет вам помочь выбраться отсюда.
Он насторожился:
– Ведь Фари работает на них. И зачем Фари нужен этот спектакль с этой девицей?
Он посмотрел на часы. Время на претендентку закончилось.
– Ваше время истекло, – настойчиво произнес он.
– Прошу вас прекратить разговоры и покинуть этот кабинет.
Она, не ожидавшая такого ответа, пожала плечами и спросила уже чуть громче:
– Так что мне передать?
– Передайте привет, – ответил он.
В анкете, в резюме, он отметил: «Склонна к провокациям». Вечернее подведение итогов с куратором в этот раз немного затянулось. Куратора заинтересовало его мнение об этой девице. И ему пришлось более подробно пересказать весь ход собеседования. Старикашка остался вполне удовлетворен его сообщением.
А весна подошла к тому моменту, что вот-вот готова была превратиться в лето. За периметром уже вовсю зеленела трава, на опушках появились первые цветы. Снег еще оставался кое-где в теневых низинах, но эти редкие его остатки были малы и незаметны. Природа готова была встречать лето. Почки на деревьях вовсю лопались на ярком весеннем солнце, и кое-где виднелись молодые зеленые листочки. Ему нравились эти перемены. Они предвещали перемены и в его жизни – до окончания его работы в центре оставалось три дня. А потом стажировка и в обязанности его войдут новые функции – обучение приемам воздействия, повышение волевой и психической устойчивости, а главное он выйдет из этих стен.
Трагическая любовь
Новенькая девчонка пришла к ним в класс за месяц до начала летних каникул. Банальная история – ее родители поменяли место жительства, и ей пришлось поменять школу. Как только она вошла в класс, классная руководительница сказала:
– Познакомьтесь – новая ученица. Пришла к нам из другой школы, а зовут ее… – И она назвала ее имя и фамилию, стало ясно, что эта новенькая: во-первых, отличница, а во-вторых, опрятная и симпатичная девчонка.
Все с любопытством смотрели на нее, особенно девчонки, уже заранее ощущая в ней нового лидера, а соответственно и угрозу их сплоченному, сложившемуся сообществу. А мальчишки простодушно осматривали ее из юношеского любопытства, которое имеется у старших школьников к противоположному полу. По стечению обстоятельств ее посадили рядом с ним. И вместо его закадычного дружка, с которым они сидели за одной партой с самого начала учебы, появилась девчонка, да еще и новенькая. Поначалу он не знал, как с ней общаться. Опыта такого общения ни у него, ни у кого-то из мальчишек не было. Было простое мирное существование, в отличии от младших классов, где общение мальчишек и девчонок представляло собой скорее борьбу за выживание и свое место в коллективе.
Она сразу, как только выдалась пауза во время урока, тихонько спросила, не глядя в его сторону:
– Как тебя зовут?
Он ответил. И как-то незаметно у них завязалась дружба, но не явная, не напоказ. Иначе мальчишки и девчонки то ли от зависти, то ли от еще детской глупости «заклевали» бы их дурацкими шутками и задирками. Он, по-прежнему, мотался по двору с пацанами, играл в мальчишеские игры. А с ней обменивался, сидя за партой, незаметными для остальных знаками внимания. Пацаны, заподозрившие, заметившие в нем небольшие изменения, спрашивали:
– Ну, как девчонка?
На что он нарочито равнодушно отвечал:
– Нормально… обыкновенная… подсказывает мне на уроках. Отличница, – говорил он с некоторой иронией.
Как было тогда принято, чуть иронично относиться к отличникам. Их иногда называли «зубрилами».
Она ему все больше и больше нравилась. Они общались за партой, уже не стесняясь остальных. И одноклассники воспринимали их уже как друзей, хотя считалось, что эта дружба между мальчишкой и девчонкой является в некотором роде исключением.
