Влад Стифин
Играл на флейте гармонист
Никто не видел – хоть убей ты,
Войнушка где-то занялась.
И гармонист уже без флейты
С винтовкой бродит среди нас…
Двое снова появились за стеклянной стеной. Они проверили приборы. Пришел последний пумпель. Он понял, что сегодня снова будет работать лабиринт.
– Наверное, мне нравились простые отношения братков друг к другу. Вот что мне нравилось там в горах, – он снова вспоминал те, давно прошедшие дни. – Нравилось то, что тебя не бросят, не забудут, даже если тебя убьют, даже если от тебя останется только половина. Странная война. Странная жизнь.
Квартал горел. Лежали трупы.
Смертельно ранен гуманист.
В войне не ласковые звуки —
Играл на флейте гармонист.
– Почему меня не отключают? Надеются, что появятся уники? «Играл на флейте гармонист». Это уже навязчивая идея с гармонистом. Наверное, у меня паранойя. «Играл на флейте гармонист». Что это значит? Что я этим хочу сказать? Это что?
Случайная фраза, не имеющая никакого смысла? А если ее придется объяснять, искать в ней что-то конкретное, то ее некоторая неопределенность, загадка исчезнет?.. Ничего не надо объяснять. Пусть каждый сам себе объяснит или почувствует, что в этом скрыто: «играл на флейте гармонист».
Он думал, что может быть в этот раз ему повезет и кто-то пройдет лабиринт. Тогда он попытается объяснить, как можно его отключить.
***
Его провели по еле освещенному длинному коридору. Открылась тяжелая металлическая дверь, и он оказался внутри, на первый взгляд, довольно уютной, небольшой комнаты. Мягкий велюровый диван с цветными подушками располагал к приятному отдыху. Стены, обитые гобеленом с растительным орнаментом, создавали какое-то умиротворенное, созерцательное спокойствие и явно предлагали снять напряжение после этой вереницы тестов и задач. Несколько настораживало, что в комнате не было окон, а дополнительные деревянные двери, кроме входной, вели в туалет и душевую. На изящном низком столике наблюдалась переговорная трубка с дисплеем. Комната, видимо, являлась местом скромного, но достаточно комфортного отдыха. Осмотревшись, он присел на диван и попытался подвести итоги этого дня. Еще никогда раньше он не решал столько задач, как сегодня, не анализировал загадочные картинки, не искал скрытые смыслы и закономерности. Пионэры препровождали их по одному из одной палатки к другой и, в конце концов, опустили на лифте вниз. Провели по нескольким лабораториям, где их мучили вопросами люди в белых халатах. Он на первых же испытаниях потерял Венсу и сейчас был крайне обеспокоен этим обстоятельством. Он с Венсой пока что не избавился от жетонов, точнее не сделал надпилов, пилка осталась у него, и он не знал, удастся ли им встретиться в этом подземном сооружении.
Трубка ожила, он поднял ее, и сухой, ровный голос сообщил:
– Вас пригласят через двадцать пять часов. Заказать пищу и воду можно по номеру: «ноль один» и «ноль два». Справка: «ноль три». Желаем приятного отдыха.
Трубка погасла. Он подошел к входной двери, попытался ее открыть. Дверь ни на что не реагировала. Он набрал «ноль три», голос в трубке холодно отреагировал:
– Вас слушает справка.
– Я хочу узнать, где находится Венса?
– Вопрос не имеет ответа, – донеслось из трубки, и через секундную паузу он снова услышал:
– Вас слушает справка.
Он положил трубку на стол и лег на диван. Освещение автоматически сменилось на приглушенное, а над диваном появилась мягкая зеленоватая подсветка.
– Надо бы чего-нибудь перекусить, – с этой мыслью он задремал.
Трубка снова ожила. Он не сразу понял, где он находится, и минуты две лежал, не вставая, с открытыми глазами, разглядывая светло-зеленый потолок.
Тот же голос без интонаций объявил:
– Вас пригласят через двадцать четыре часа.
Значит, он проспал ровно час.
– Они будут меня оповещать каждый час, – подумал он. – Это даже хорошо. Буду все время в тонусе.
Он принял душ, заказал еды и настроился на ожидание следующих событий. А событий никаких не было. Лежание на диване, хождение по комнате размером не более десяти квадратных метров – вот и все события, которые были возможны в эти оставшиеся до «приглашения» двадцать четыре часа.
– Странно, – подумал он, когда трубка ожила сразу же после сообщения: «Вас пригласят через двадцать три часа».
Он прислонил ее к уху. Трубка настороженно дышала, ожидая ответа, и он ответил:
– Але, я слушаю вас.
Дыхание прервалось.
– Здравствуйте. Я хотел бы переговорить с Гурой, – голос в трубке был крайне вежлив и учтив. – Вы будете Гурой?
Этот вопрос он никоим образом не ожидал.
– Простите, нет, я не Гуру, – ответил он.
– Я вас умоляю, передвиньте меня поближе. Заранее благодарю. Вы слышите меня? У вас такой приятный и умный голос. Очень рад с вами переговорить. Очень желательно передвинуться, хотя бы на пару часов. У меня есть особые обстоятельства. Вы слышите меня?
Он снова ответил:
– Простите, я не Гуру.
Трубка продолжила:
– Я понимаю, вам неудобно, так я не настаиваю на многом. Можно только чуточку? Это никому не повредит. Всего два часа. Что это? Это песчинка в пустыне, капля в море. Я понимаю, нас много. Вы один. Если вам неприятно, я могу не называть вас Гурой. Вы слышите меня?
Он понял, что надо как-то объясниться, и ответил:
– Извините, вы ошиблись, я точно не Гуру. Я претендент, наверное, такой же как и вы, из последнего пумпеля.
Трубка затихла, затаилась на несколько секунд, даже дыхание стало еле слышным.
– Так вы точно не Гура? – раздосадованный голос продолжил: – Может, вы секретарь? Тогда я к вам, – голос вновь воодушевился. – Вы знаете, хороший секретарь это, знаете ли, более половины начальника. Они, то есть один из них, я его разговорил, сказал, что здесь будет очередь. Так вот я и подумал, что мы можем договориться. Культурные люди всегда могут договориться. Я все ваши задания выполнил. Вы должны быть довольны. Вы слышите меня?
– Я вас прекрасно слышу. Это вы не слышите меня, – ответил он. – Я не Гуру и не секретарь. Вы это понимаете?
Трубка затихла, видимо обдумывая услышанное.
– А тогда зачем вы ответили мне? – спросил опечаленный голос. – Зачем вы так долго говорили со мной? Я убеждал вас, я умолял, я думал… и такое разочарование. Если вы не Гура и не секретарь, тогда у вас не должно быть сакрального номера.
– У меня нет сакрального номера. Простите, я заканчиваю этот разговор, по крайней мере, прошу сменить тему, – ответил он.
– Нет, нет. Постойте, не бросайте трубку. Я все понял. Вы не хотите признаться, что вы пионэр. Хорошо, я согласен сменить тему. Я всегда готов, только не бросайте трубку.
– Я не пионэр, – ответил он.
Трубка с полминуты молчала.
– Тогда кто же вы? Вы прошли все их дурацкие тесты и ждете приглашения? – в трубке ждали ответа.
– Да, я жду приглашения.
– Вы решили их задачки?
– Наверное, – ответил он.
– Вы догадываетесь, что нас ждет? – настороженно спросила трубка.
– Понятия не имею. Полагаю, что до Гуру мы сможем добраться, – ответил он.
– А скажите откровенно, он нам нужен? – спросила трубка.
– Я думаю, надо дойти до конца. У нас нет другой дороги, – ответил он не очень уверенно.
– Да, да. Вы, конечно, правы. Начиная путь, надо дойти до конца, если нет других альтернатив.
– А у нас есть альтернатива? – спросил он.
Трубка ответила:
– Альтернатива есть всегда, но некоторые ее не могут рассмотреть или боятся ее.
– Вы имеете в виду экстремальные решения?
– И экстремальные тоже, – ответила трубка.
– Сколько у вас осталось до приглашения? – спросил он.
– Двадцать два часа, – ответила трубка.
– Значит, я с вами, – ухмыльнулся он. – А какой вы набрали номер?
Голос из трубки ответил:
– Ровно «шесть».
Он подумал, что если систематически набирать номера, вполне может быть, что он наткнется на своих знакомых и главное – он сможет найти Венсу.
– Вы молчите. Почему? Я вас раздражаю? – спросила трубка.
– Нет, не раздражаете, но мне нужно найти своих друзей, а вы занимаете линию.
– О… Простите. У вас здесь есть друзья? Как это может быть? Друзья в подземелье? – в трубке искренне удивились.
Он ответил:
– Я с ними познакомился в пумпеле.
– В пумпеле, – повторил голос. – Вам так повезло. Вы счастливчик. Вот я пытался со многими говорить, и вы знаете, друзей так и не нашел. Может быть, мы с вами станем друзьями, если вы не против.
Он ответил:
– Я не против, но сейчас хочу прервать наше общение, хотя бы на несколько минут.
Трубка незамедлительно ответила:
– Да, конечно, нам надо на минутку расстаться, чтобы продолжить дружбу. Разрешите представиться, меня зовут Красик. С кем имею честь дружить?
Он ответил:
– С Лучу.
– Так вы не местный? – продолжила трубка. – То есть, извините, я не так выразился. Я имел в виду, что у вас редкое имя…
– Извините. До свидания, – ответил он и положил трубку.
***
– Да-с, коллега, первую десятку, видимо, придется снимать. Бесцельное, бессистемное поведение результата не даст. – Ваше мнение, коллега? – аналитик внимательно следил за передвижениями желтых меток на большом экране.
– Вы правы, коллега, – согласился сидящий рядом. – Обратите внимание, одиночные и групповые действия крайне хаотичны, хотя правило одной руки кое-кто из них знает. Они не знают, что делать с петлями.
– Да-с, ну что ж, подождем еще полчаса и этих, – он указал на экран, – желтых выведем, как говорят пионэры, в утиль или сырье. Вся надежда на последнюю пятерку.
– Более не на кого. Хотя и здесь возможен отрицательный результат.
– Осмелюсь заметить, коллега, что это уже мистика какая-то. Все сооружение есть символ отрицательного результата.
– А мы с вами разве не знали, что здесь было раньше? Знали. Так и нет никакой мистики, а обычный визит-эффект, одним словом, совпадение. Не удалось запустить «Реинтегратор», и этот проект завянет, уж поверьте. Место для науки неудачное.
Они минут десять смотрели на экран, где несколько желтых меток скопились в углу и уже не двигались несколько минут.
– Совещаются, – заметил один из аналитиков.
– Нет-с, просто устали бродить по лабиринту, – возразил второй.
– А не испить ли нам «какаву», сударь? – нарочито торжественно предложил один из них.
– Да-с, сударь, – согласился второй, – нам «какава» сейчас как никогда кстати, пока желтые отдыхают.
Они продолжили разговор, когда в чашках появился горячий напиток.
– В отчете по запуску «Реинтегратора» указали, что расщепление пространства могло нарушить логику сингулярных уравнений.
– Вы, коллега, полагаете, что это может их путать?
– Все может быть. Все может быть. Вы уверены, что они после себя все зачистили? Люди в погонах очень исполнительны, но бывают же и ошибки.
– Нет-с, коллега, этого не может быть. Нас бы предупредили.
– А вы обратили внимание – какие они подавленные поступают к пионэрам?
– Подавленные? – повторил вопрос один из них и поставил пустую чашку в автомат. – Нет и еще раз нет. «Подавленные» это из психологии, а в «Реинтеграторе» одна сплошная физика.
Второй допил чашку и, вставая из-за стола, подвел итог этой теме:
– А собственно говоря, вы опять правы, как всегда. Экселенство пусть разбирается. Мы свою профессорскую работу делаем аккуратно.
***
Он тщетно, уже более получаса, перебирал телефонные номера, трубка молчала, и его системный подход к поиску хотя бы одного ответа оставался безрезультатным. «Шестерка» молчала наглухо, как и все предыдущие номера. И только после очередного сообщения: «Вас пригласят…» он решил сделать перерыв. Пошатавшись из угла в угол, он набрал «ноль три», трубка ответила:
– Вас слушает справка.
Он внятно, без эмоций задал вопрос:
– Мне позвонил Красик по номеру «шесть». Прошу дать справку – кто он, этот Красик?
Трубка ответила:
– Вопрос не имеет ответа.
Он снова, не давая справке расслабиться, спросил:
– Какой вопрос имеет ответ?
Трубка повторила ответ:
– Вопрос не имеет ответа.
Он понял бесполезность номера «ноль три», подошел к двери и, прислонив к холодному металлу ухо, пытался уловить хотя бы какое-нибудь движение, какой-нибудь звук. Звукоизоляция эффективно защищала претендентов, даже если бы за дверью бушевал ураган. Оставалось ждать еще более двадцати часов – перспектива не из приятных.
– Погружение в воспоминания, лежа на диване на все двадцать часов, вряд ли можно назвать полезным занятием, – подумал он. – И где этот Красик? – Он уже пожалел, что так скоро прервал их разговор.
Он вспомнил, как прощался со своей юностью, с Элей и Лу, и о письме отца, которое передала ему Лу со словами:
– Отец хотел, чтобы это ты прочел, когда станешь взрослым.
Он прочитал письмо в дороге и запомнил его наизусть:
«Ты стал взрослым. Прости меня за то, что мне не удалось увидеть тебя таким. Ты можешь прочесть это письмо и забыть о нем, ты свободен от всех моих нравоучений. Ты стал самостоятельным, стал личностью независимой от меня. Но если тебе еще интересно узнать, о чем думал я тогда, когда писал эти строчки, то можешь прочесть это сумбурное послание в твое будущее. Три пожелания. Всего три пожелания я выскажу тебе:
Первое. Живи с совестью или живи по совести. Хотя бы постарайся. Если тебе это удастся сделать, то ты сможешь обладать самоконтролем и самооценкой. Сможешь посмотреть на себя со стороны, заглянуть в свои нравственные ценности, которые так трудно найти без посторонней помощи. В конце концов, это поможет тебе научиться отличать добро от зла. А это очень тяжкое занятие.
Второе. Старайся быть мудрым. Стремись к мудрости, и у тебя появится высокое знание, которое можно умело применить в жизни. Учись всегда, и ты сможешь увидеть далекие последствия сегодняшних поступков.
И третье. Будь сильным. Обладай силой, но не той, которая сокрушает все и вся, и про которую говорят – не ведает, что творит. А той, которая дает душевное, нравственное могущество победить, прежде всего, собственные пороки. Думай, постоянно думай о том, что ты сейчас делаешь, чем занимаешься и кто ты есть на самом деле. Прощай».
Он помнил эти слова и сейчас, когда здесь в заточении у пионэров, ему стало совсем неуютно и дискомфортно, и он перебирал в памяти все эпизоды, предшествующие своему появлению на вокзальной площади в то душное утро.
***
Большой, древний город встретил его утренней суетой и множеством людей, куда-то спешащих, обгоняющих друг друга, постоянно двигающихся плотными потоками, навстречу друг другу. На лицах горожан он не заметил ни улыбок, ни любопытства или хотя бы малейшего интереса к окружающей обстановке. Как правило, прохожие были озабочены чем-то изнутри себя и непроницаемым для постороннего взгляда. Этот неожиданный для него эффект одиночества в толпе его сначала удивил, но постепенно он привык к этому и даже как-то успокоился – до него нет никому дела. Солнце поднялось над городом, и дневная жара опустилась на дома, улицы и на весь городской пейзаж. Ему захотелось где-то передохнуть, и пора было бы перекусить после длительного полета. Заглянув в первое попавшееся заведение, где, судя по вывеске, можно было бы утолить жажду и перекусить, он подошел к стойке с пухленькой девицей. Столики в заведении пустовали, и только в самом углу расположилась угрюмая личность с наполовину пустой кружкой. Девица изобразила на лице вымученную заботливость о посетителе и с дежурной улыбкой спросила:
– Чего желает молодой человек?
Он попросил воды и чего-нибудь перекусить. Через минуту он не спеша пережевывал и запивал водой что-то перченое и солоноватое, разглядывая место своего расположения. Ничего особенного и привлекательного не обнаружилось. На стенах заведения висели картинки с видами различной еды и бутылками с питьем. Столики в количестве не более двадцати, уже несколько обшарпанные от долговременного употребления, располагались в пару неровных рядов и выглядели сиротливо на фоне всего лишь двух посетителей. Девица за стойкой скучала и не мигая смотрела через витринное стекло на улицу, залитую солнцем, где поредевшие прохожие сменились со спешаще-озабоченных на праздно-шатающихся в поисках тени и прохлады.
Он дожевывал второй бутерброд, когда угрюмая личность с недопитой кружкой сначала нерешительно, а затем все более целеустремленно двинулась в его сторону. Он подумал, что личность решила переменить столик и расположиться ближе к выходу, но ошибся. Мужчина в возрасте, плохо выбритый, с прической, которой парикмахер не касался, пожалуй, почти год, приблизился к нему настолько, что можно было разглядеть мелкие морщинки на его загорелом лице.
– Не гоните, сударь, странствующего индивида. Позвольте посидеть с приятным молодым человеком.
Такое обращение обезоружило его, и он, наверное по неопытности общения, неожиданно для себя кивнул головой, хотя где-то внутренне насторожился от всего вида незнакомца. Там, на островах, его учили разным премудростям, в том числе и поведению в обществе среди городских людей на континенте, но этот угрюмый неизвестно чем расположил его к себе. Особенно его поразили глубокие серые глаза незнакомца, в которых он заметил и острый ум, и иронию, скрытую тайную грусть. Удобно расположившись за столом, угрюмая личность, отпив пару глотков из кружки, внимательно разглядывала его из-под седых, густых бровей и, видимо, не решаясь начать какой-то разговор, иногда опускала глаза вниз, то ли от некоторой неловкости за свое вторжение, то ли раздумывая, чтобы такое сказать в самом начале.
Девица за стойкой, обнаружив маневры угрюмого, оторвалась от созерцания улицы и негромко, но так чтобы посетитель услышал, крикнула:
– Вы его не бойтесь. Это наш дед. Он не вредный.
Дед после длительной, затянувшейся паузы, несколько смущаясь, спросил:
– Отдыхаете?
Он не знал, как ответить на такой вопрос, и просто кивнул головой.
Дед вежливо подождал, пока он доест свой бутерброд, и тогда решился на длинную фразу:
– Сударь, я вижу, вы не городской. Не наш. Осмелюсь заметить, вы неопытны для местных условий. Зачем вы здесь?
Неужели городские забавы вас привлекают больше, чем ваша периферийная устойчивая жизнь?
Дед, отпив несколько глотков, ожидал ответа.
А он молчал и думал: «Как ответить на такой вопрос? – Зачем я здесь?»
– Наблюдаю, что трудный задал вам вопрос. Это – «Зачем?» – обычно смущает многих, и меня в том числе. Если спросить меня: «Зачем я здесь?», мне тоже сложно будет ответить. – И, глядя куда-то в сторону, дед надолго задумался, может быть его мысли запутались в его воспоминаниях.
– Зачем? – дед повторил вопрос и сам себе ответил:
– А так просто, бесцельно и бессмысленно. Глупый вопрос – зачем? Нет ответа, кроме как – так получилось. Простите великодушно, – и дед, прихватив почти пустую кружку, удалился в свой угол.
– А все-таки, зачем я здесь? – подумал он, провожая взглядом удаляющуюся неловкую фигуру деда. – Вот человек, уже старый, не может ответить на такой, казалось бы, простой вопрос, а мне тем более не осилить эту премудрость. И все-таки, зачем я здесь?
В заведение уверенно, как к себе домой, энергично ввалились два аккуратных клерка, при белых рубашках и, несмотря на дневную жару, в пиджаках и галстуках. Оживленно переговариваясь, они заказали что-то из быстрого приготовления и расположились недалеко от него у соседнего столика. Общались они довольно тихо и, казалось, не обращали внимание ни на деда, ни на него.
– Сегодня выплатили огромную сумму, – один из них сделал восторженное лицо.
– Да, повезло вкладчику. А на вид простой, простой.
– Фирма работает, и нам доход.
– Сегодня удачный денек. Много разместили.
– Да, пожалуй, с десяток.
Клерки энергично поглощали что-то с тарелок. Один их них, подойдя к стойке, обратился к девице:
– У вас новый клиент?
Девица мельком взглянула на него и вяло ответила:
– Все как обычно. Желаете что-то еще?
– Нет, нет, большое спасибо, – клерк быстро ретировался на свое место. Они оба повернулись к нему и вежливо поздоровались:
– Здравствуйте. Доброго дня вам.
Ему пришлось отреагировать:
– И вам доброго дня.
– Если вы не спешите, то мы можем сделать вам интересное предложение, – клерки хором произнесли эту фразу, и лица их расплылись в образцовой улыбке, искренне располагающей к продолжению диалога.
– Разрешите представиться, – они прикрепили на карманы пиджаков таблички с именами, на которых крупно читалось: «Альфа» на одной и «Бетта» на другой ламинированной картонке. Альфа первым предложил объединиться за одним столом, и через минуту на столе появились проспекты и прочие красивые бумаги с идеями, куда вложить деньги. Альфа, не умолкая, подкладывал все новые и новые картинки, а Бетта едва успевал доставать бумаги из небольшого портфеля.
– Вкладываете десять, через полгода получаете двадцать, но это риски. Вы должны понять, высокий процент – большой венчур. Можно более спокойные варианты, вот смотрите, – он подсунул ему новую картинку, – здесь риски минимальны, абсолютно надежно. Вкладываете пять, через полгода получаете семь – хороший бизнес. Думайте, думайте, только быстро, размещения ограничены, сегодня вечером закрытие линий. Мы и так уже в контору не успеваем, будем оформлять прямо здесь.
– Нам, пожалуйста, по чашечке кофе, – крикнул Альфа девице. – Вы будете кофе? – спросил он. – Ваше решение будет наверняка удачным. Решайтесь.
Бетта мгновенно достал из портфеля листочки с текстом:
– Вот юридически выверенные обязательства, можно подписывать. Вы сколько вкладываете, десять или пять? Вот здесь подпись и печать. Замечательно, вот и кофе к подписанию подоспел.
Девица что-то там включила, и по заведению поплыла чувственная песенка:
Я страдал и днем и ночью,
Нет мне счастия в любви.
И на этой нервной почве
Ты меня уже не жди…
Саксофон виртуозничал, подчеркивая томный баритон. Голос проникновенно выводил:
Я долго ждал тебя в рассвете дня,
Но ты по-прежнему ко мне не шла…
Он, несколько озадаченный активным напором клерков, пытался прочесть мелкий текст обязательств.
– Да, конечно, вы можете подумать. Это сложно выбрать: «пять и десять» или «пять и семь». Мы понимаем, пять и десять очень заманчиво, но надежней – пять и семь. Коллега, покажите клиенту, где надо подписать документ.
– Вот здесь внизу, – Бетта указал место для подписи. – Вас что-то смущает? Вы хотите получить десять? О! Как мы вас понимаем.
Саксофон с минуту завораживающе солировал, а голос трагически продолжал:
Кусочек яда мне хотелось съесть,
Но это, кажется, совсем не месть.
Песня подходила к концу. Девица за стойкой осоловела от ее проникновенного содержания. Он поставил подпись в означенном месте. Оба клерка несказанно обрадовались завершению дела. Альфа достал солидное кожаное портмоне, раскрыл его, ожидая получить вложения, а он, выложив почти половину своего запаса, отсчитал пять крупных купюр и вручил их Альфе.
Клерки быстро собрались. Бетта оставил на столе листок с подписью, и они оба, не прощаясь, вышли наружу и скрылись за ближайшим поворотом.
***
Трубка ожила, сигнал не утихал. У него не было никакого желания выслушивать очередное: «Вас пригласят…». Чувство времени ему подсказывало, что до окончания срока оставалось еще более десяти часов. Он нехотя поднялся.
– О! Как я рад, что вы мне ответили, – голос Красика был звонок и радостен. – Вы нашли своих друзей. О! Это такое счастье – найти своих друзей. У вас их, наверное, много. Когда много друзей, это гораздо лучше, чем… – он запнулся, подбирая подходящее слово, – чем одиночество.
Возникла пауза. Трубка дышала, видимо, переживая очередное одиночество.
Он осторожно решился прервать собеседника:
– Скажите, у вас разве никогда не было друзей? Может быть в детстве, давно?
– В детстве… Давно… – Красик медленно, видимо, пытаясь окунуться в далекие воспоминания, ответил:
– Да, давно, когда меня дразнили: «Рыжий», мне казалось, что были у меня друзья. – Он на мгновение задумался и продолжил: – Были да сплыли. Это грустная история, когда тебя тихо предают. Да так, как-то походя. Вроде и не предавали, а просто забыли о тебе, словно тебя и не было. Наверное, дело не в них, а во мне. Что-то такое во мне было нехорошее, непривлекательное, вот меня и бросили.
Трубка замолчала. Ему даже показалось, что там на другом конце никого нет.
– Але. Вы здесь? – спросил он.
– Я слушаю вас, – ответила трубка.
– Вы прервали свой рассказ о друзьях, – сказал он.
Трубка несколько секунд помолчала и ответила:
– Да, о друзьях. А у вас много друзей?
Он ответил:
– Кажется, три.
– Вы не уверены? – удивилась трубка.
– Не очень уверен, – ответил он и добавил: – Я с ними познакомился в пумпеле.
– В нашем пумпеле? – спросила трубка.
– Да, в нашем, – ответил он.
– Вы думаете, что друзья могут появиться так быстро? Всего за сутки? – голос в трубке с сомнением продолжил:
– Конечно, бывает и сразу, раз и друзья навек, – Красик эту фразу произнес с некоторой иронией.
Лучу подумал: «Конечно, это банально, что все друзья проверяются временем. У него здесь на материке времени не было, и кроме этих, он надеялся хороших знакомых, никого из друзей пока что не образовалось».
Красик продолжил:
– А вы могли бы считать меня своим другом? Простите, я, может быть, слишком назойлив. Я не обижусь, если вы ответите мне: «Нет».
Он ответил:
– Но мы совсем не знаем друг друга и не видим. Друзья по телефону? Это, конечно, возможно, но давайте поначалу будем приятелями.
Красик согласился:
– Да, сначала – приятелями. Я могу вам рассказать о себе, если хотите? – он не стал ждать ответа и затараторил:
– Выгляжу я просто: худенький, рыжий юноша в очках, стандартный рыжий очкарик. Таких много. Один от другого не отличается. Все на одно лицо. Вы знаете, у меня даже трудности были от этого. Все думают, что меня много, а я всего лишь один и…
Трубка зуммером прервала Красика.
– Вас пригласят через восемнадцать часов, – голос произнес эту фразу два раза. Трубка затихла. Красик исчез.
***
– Разрешите…? – помощник в нерешительности остановился у дверей. Шеф, не отрываясь от бумаг, знаком руки пригласил его к столу. Помощник, изобразив на лице уважение и чрезвычайное внимание, аккуратно приблизился к столу. Шеф закрыл толстую папку и, пристально взглянув на вошедшего, сухо спросил:
– Каково состояние «куклы»? Только прошу, основное.
Помощник раскрыл папку и четко с расстановкой прочел:
– Изделие прошло тестирование. Выставлено в очередь. Осуществляет информационное взаимодействие в претендентами.
Шеф с минуту переваривал информацию.
– Надеюсь, профессура поставила его к лучшим?
Помощник ответил:
– Он внесен в пятерку для работы с волатильным лабиринтом.
Удовлетворенный докладом, шеф уже более мягко поблагодарил и отпустил помощника.
Грузный мужчина, с лицом, обремененным постоянными заботами, встал из-за стола, неспешно подошел к окнам кабинета и долго всматривался в вечерний город. Солнце только что зашло. Горожане после трудового дня растекались по вечерним заведениям в поисках развлечений. В дальних кварталах уже зажглись огни.
– Какой-то процент может быть замещен уже через пару лет, – подумал он, – и этих, всегда недовольных, ворчащих и ругающих Правительство и Совет, можно будет значительно уменьшить.
Он долго стоял у окна. Горожане, с этой высоты напоминающие каких-то темных букашек, двигались по тротуарам вдоль только что засветившихся витрин.
– Им всегда чего-нибудь не хватает. Им подавай что-то новенькое, но они ко всему быстро привыкают и снова становятся недовольными.
Темнота опускалась на город. На автострадах зажглись огни. Вечерние потоки машин заполонили все, что только возможно. Население распределялось в соответствии с возможностями, интересами и пристрастиями.
– Сколько проблем мы снимем, когда заменим эту массу хотя бы на десять процентов, – думал он, глядя на ночной город. – Совет не очень-то лояльно отнесся к этой новой разработке. Засекретил все материалы. Опасаются недовольства в обществе. Новое всегда вызывает настороженность. Может быть потом, лет эдак через десять, когда изделия вытеснят более половины этих ворчунов, может тогда кто-нибудь из историков скажет, точнее, напишет трактат о том, какое полезное событие произошло. Нет, не так, не полезное, а знаменательное, историческое – первое «изделие» вошло в лабиринт и вышло вместе с лучшими экземплярами среди претендентов.
Шеф скрестил руки на груди, его взгляд устремился туда, в то будущее, куда мечтательно улетела его мысль.
– А может случиться так, что сито пройдет только оно, это будет феноменальный успех. Феноменальный! – Он в волнении отошел от окна.
– Тогда все эти возражающие и воздержатели заткнутся. Поставим изделие на поток, но рано, рано, – он сел за стол. – Рано думать об этом. «Кукла» еще стоит в очереди.
***
Трубка молчала уже более получаса. Он перекусил остатками заказанного обеда и расположился на диване. Воспоминания вновь окружили его:
«Угрюмая личность, наконец-то, допила свою нескончаемую кружку и неспешно направилась к стойке. Затомленная песней девица, принимая от него кружку, спросила:
– На сегодня все?
Дед после небольшой паузы ответил:
– Да, дорогая, на сегодня пожалуй все. Душевные песни у тебя здесь поют.
Женское меццо-сопрано замурлыкало новую мелодию:
Я любила тебя, но ты мимо прошел,
Ты меня до сих пор не нашел, не нашел.
Пролетели года. Уплыла та вода,
Где твое отраженье увидела я.
– Да, да, – дед пытался подпевать. – Не нашла отраженье воды…
А голос звучал и звучал:
Ты меня не искал, ты забыл обо мне,
Я осталась на свете несчастной одна.
Так случилось. Зачем ты ушел от меня?
Эта жизнь, эта жизнь. Не нужна мне она.
Дед совсем расчувствовался и, опустив голову на руки, слушал и слушал, повторяя слова:
– Осталась, конечно, одна…
За витринами заведения потемнело, нахмурилось. Первые крупные капли дождя порывом ветра с шумом бросило на запыленные стекла. Где-то сверкнуло и почти сразу грохнуло, с треском разрывая небо.
– Ого, разгулялось, – пробурчал дел, – так и правильно, духота-то какая с утра.
Косые струи дождя выровнялись, ветер утих, и сплошной поток воды накрыл дома, улицу и весь город. Сквозь ровный гул дождя меццо-сопрано подвело итог песенной драмы:
Не узнали любви, не узнали себя,
Пролетели те дни, не заметив меня.
Идти было некуда, и он смотрел на этот ливень и слушал тихий разговор у стойки.
– Вот пришел человек. Чужой, незнакомый. Зачем пришел? Он и сам, наверное, объяснить не может.
– У нас тут много чужих бывает, – нехотя ответила девица.
Она выключила песенный поток и вернулась к действительности.
– А этот не такой как все, – возразил дед, – он умный и наивный. Ты встречала таких – умных и наивных?
– Я встречала разных, – ответила девица, – они сначала все умные, а потом становятся наивными, притворяются дурачками. Это мы проходили. – Она внимательно посмотрела на Лучу и, не найдя, с ее точки зрения, ничего интересного, занялась дедом.
