Влад Стифин
Играл на флейте гармонист
– Вы можете подтвердить, что он уже не последний? Можете? Тогда вы обязательно, если вас спросят – он ли последний, этот юноша хорошего телосложения? То вы просто обязаны подтвердить, что он не последний, это ваш, так сказать, прямой долг, прямая, можно сказать, обязанность.
Похоже, Красика было уже не остановить. Он говорил и говорил, все убыстряя темп, и достиг такой быстроты слововещания, что перешел на скороговорки. Остальные уже с некоторым испугом наблюдали за его манипуляциями, которые тем более выглядели странными, так как не сопровождались ни жестикуляцией, ни мимикой. Казалось, что внутри Красика работает скороговорящая машина.
– А вы можете пропустить меня вперед? Мне очень нужно, ну что вам стоит, – Красик обращался уже ко всем. В интонациях его голоса появились плаксивые нотки.
– Мне очень, очень. Вы понимаете, когда очень, очень? Бывают же такие минуты, когда нельзя отказать? Мне нельзя отказать. Просто нельзя. Это негуманно. Гуманизм это самое главное. Мы же с вами гуманисты. Жалость гуманна. Жестокость не гуманна. Гуманисты. Вы, конечно, гуманисты. Я тогда пойду вперед? Нет возражений? Нет? Нет возражений, – и он скоренько удалился по сумрачному коридору, повторяя последние слова:
– Нет возражений. Нет возражений…
– Что это было? – спросила девчушка. – Куда он ушел?
– Словесный понос, – ответила Венса.
– Он еще там в бункере замучил меня вопросами по телефону: «Что, да как?» И видите ли, дайте ему доказательства, что Он есть? А у меня нет доказательств. Надо просто верить, что Он есть, – юноша хотел еще что-то сказать, но Лучу прервал его:
– Надо идти. А он, точнее оно, этот Красик, может быть и не человек вовсе, но у меня тоже нет доказательств.
– Может, мне уже можно снять повязку? – спросила девчушка. – Скоро выход. Вы чувствуете, воздух стал свежим и пахнет по-другому.
– Да, духота ушла, – подтвердила Венса. – Но где этот выход? Этот дурацкий лабиринт сложно устроен. А вот псих, наверное, дорогу знает, умчался как вихрь.
Свежий воздух заметно улучшил настроение. Девчушка перестала бояться глухих коридоров и узких лазов.
– Я уже не страдаю этой клаустрофобией. А то разбоялась, как маленькая девочка. Говорила мне мама: «Станешь взрослой, когда для других будешь делать больше, чем для себя», а я не знаю до сих пор, взрослая я или нет?
– Взрослая, раз идешь вместе с нами к Гуру, – ответил юноша. – Мы все здесь взрослые, опекунов что-то я здесь не заметил. Один Он нам всем опекун. Только у Него защиты надо искать, только Он…
– На Него надейся, а сам не плошай, – так часто говорила мама Эля, – перебил его Лучу.
– А без Него всё равно не обойтись, – юноша крепко держал девчушку за руку, и она с каждым шагом двигалась все увереннее по еще довольно узким коридорам.
На него они наткнулись так внезапно, что в Лучу, резко остановившегося, с ходу воткнулась Венса и, недовольная, что-то буркнула себе под нос.
Он лежал на боку, поджав коленки почти к подбородку, и, похоже, тихо спал с открытыми глазами. Лучу склонился над ним, зрачки Красика не реагировали на движение руки.
– Утомился псих, – иронично заметила Венса, заглянув через плечо Лучу. – Словами всех закидал и кончился. Спит как сурок в подземелье.
– Он не спит, он умер, – неуверенно сказал Лучу, – дыхание незаметно.
Лучу осторожно пощупал пульс.
– Странно, пульса нет, а рука горячая. Недавно умер.
Псих пошевелился и еле слышно, ни на что не реагируя, заговорил:
– Нет возражений, нет возражений. Срочно нет возражений. Срочно зарядка. Нет возражений, – он еще с минуту что-то бормотал совсем неразличимо и окончательно затих.
– Точно умер, – прошептал юноша.
– Это ужасно, надо позвать кого-то, – девчушка испуганно прижалась к бетонной стене.
– Что будем делать? Надо его вынести отсюда, – предложила Венса. – Оставлять его здесь нельзя.
– Он не человек. Смотрите, – и Лучу несколько раз заслонил ладонью свет, падающий психу прямо в глаза.
– А что тут смотреть? – недоверчиво спросила Венса. – Псих лежит себе, не шевелится.
– У него зрачки от света сужаются. Видите, – Лучу еще несколько раз повторил манипуляцию со светом.
– Может, он не весь умер? – предположил юноша. – Душа еще не отошла.
– Никакой у него души нет. Если он умер, зрачки тоже должны умереть. Да и теплый он до сих пор. У него что-то сломалось. Он точно не человек, – Лучу еще раз послушал пульс. Проверил дыхание.
– Я не доктор и не знаю, что это такое. Можно, конечно, взять его с собой, я ведь могу ошибаться.
***
– Изделие приближается к выходу, – помощник в очередной раз зачитал сообщение.
– Хорошо, – одобрительно кивнул головой шеф и, не отрываясь от бумаг, спросил:
– Он идет первым или еще отстает?
Помощник еще раз заглянул в документ и ответил:
– Он идет с группой.
– С группой? – удивился шеф. – Это соответствует программе?
Помощник несколько помялся и после небольшой паузы ответил:
– Это не соответствует программе.
Шеф встал из-за стола.
– Это сбой или что-то еще? Что говорит руководитель проекта?
– Пока неизвестно, надо подождать, – ответил помощник.
Шеф прошелся вдоль стола, отпустил помощника и задумался:
– Если это сбой и кукла выйдет со всеми, что тоже неплохо, то, пожалуй, первые испытания пройдут успешно. А если это не сбой, то можно ожидать неприятностей. Что же в итоге? Остается только ждать.
***
Они по очереди несли психа, перетаскивали через косые лазы. Лучу и юноша через пару километров подустали, хотя Венса и девчушка пытались им активно помогать. Псих не разгибался, его пришлось так и тащить с согнутыми ногами. Лучу периодически останавливался передохнуть у очередного поворота или тупика, проверял состояние психа и каждый раз ворчал:
– Тащим неизвестно что. Мертвый, а не холодеет. Такой же теплый, как в самом начале. Бросить бы его из милосердия к нам или из-за гуманизма.
Юноша, поправляя очки на психе, укоризненно посмотрел на Лучу.
– Да, я понимаю, – отреагировал Лучу, – надо вынести его отсюда, а там врачи разберутся. Да снимите же очки с него, потеряем же или разобьем.
Венса, осторожно вытащив дужки из-за ушей, забрала очки себе.
– Смотрите, он закрыл глаза, – вскрикнула она.
Все уставились на психа, а он продолжал всё так же лежать неподвижно на полу, но только с закрытыми глазами.
– Он нас подслушивает, – прошептала девчушка. – Его пионэры подослали, чтобы следить за нами. А мы жетоны… – она осеклась и испугалась, что выдала всех.
– А зачем за нами следить? – нарочито громко сказал Лучу. – Мы идем и идем к Гуру. Никого не обижаем. Вот попутчик заболел, так мы его несем.
Всем стало как-то не по себе, и все одновременно подумали об одном и том же: «Псих мог догадаться, что крепление у них подпилено». И сразу всем захотелось этого психа бросить тут же, да еще стукнуть как следует. Присутствующие переглянулись, и даже юноша глубокомысленно молчал, ему тоже расхотелось тащить психа дальше.
Несколько минут все молча смотрели на психа. Он истрепался немного, рубашка его и штаны от перетаскивания сквозь узкие лазы порвались. Грязные пятна красовались по всей одежде. Одна щека была исцарапана до крови, видимо, задели ею где-то за шершавую стену. Весь вид психа вызывал жалость и, если бы не знание его сущности, они, конечно, тащили бы его и дальше без сомнений.
– Это что же, и поговорить теперь нельзя? – возмущенно прошептала Венса.
– Будем идти молча, – предложил Лучу, – столько тащили, бросать жалко.
***
– Да-с, коллега, сейчас деньги решают все. Вся полезность, в конечном счете, оценивается в деньгах. Шли к универсальному измерителю блага и уткнулись в деньги, и сразу стало до жути скучно.
Они не спеша беседовали, изредка поглядывая на экран. До контрольного времени оставалось менее часа.
– Скучно? Пожалуй, не соглашусь с вами, коллега. Универсальный показатель и есть само благо. Звучит для романтиков, может быть, и не очень красиво: «деньги – благо», но в сущности, если отказаться от них, от денег, то это квазимеркантильное благо нечем будет измерить. Придется искать другой эквивалент.
– Да-с, насилуя себя, соглашаюсь, но очень не хочется. Изобрести, что ли, благометры? Кхе, кхе, смешно, наверное, – благометры.
– Смешно, не смешно, а изобретать придется, если решимся от денег отказаться.
– Может быть, моральный измеритель завести какой-нибудь, принять моральные законы, определяющие уровень блага, и соблюдать их? Соединить, так сказать, благо и полезность на моральном уровне?
– Профессор, дорогой коллега, вы лучше меня знаете, что это уже пробовали и ничего не получилось. Прошу прощения, я неточно выразился, удалось создать зыбкое равновесие между благо и полезностью через соблюдение моральных принципов. С тех пор и балансируем между добром и злом.
– Да-с, коллега, мы-то с вами что делаем, добро или зло? Где мы-то сейчас балансируем?
Неожиданно включился малый дисплей, и им пришлось прервать этот разговор.
– Вот смотрите, коллега, хотят срочно получить экспресс-анализ причин объединения последней партии в единую группу.
– Так-с, так-с, терпения у эксесенства не хватает. Знают, что ничего нового не получат, а так на всякий случай дергают. Будем отвечать.
– Предлагаю перечислить все варианты с равной вероятностью и оставить графу: «иное».
– Неплохая идея, коллега, по крайней мере, на некоторое время от нас отстанут, – он взглянул на большой экран.
Метки остановились прямо напротив выхода за параллельным коридором.
– Пожалуй, через полчаса и выйдут.
– Да-с, коллега, могу завершить, с вашего позволения, нашу дискуссию следующей фразой: «Находясь внутри системы, понять или изменить ее сложно, что-то серьезно подправить не получится. Надо иметь стимулы и средства вне ее. А где их взять? И куда нам плыть…» – он не закончил свою мысль, видимо, не зная ответа.
***
Псих совсем изгрязнился. Да и они сами были не в лучшем виде. Одежда порядком испачкалась в грязных туннелях и проходах. Тела и лица, потные от духоты, в середине пути явно требовали хотя бы мало-мальского туалета. Они сидели вдоль стены и смотрели в конец длинного коридора, где наверху у самого потолка слабо светилось табло с зеленой надписью «выход». Они уже несколько минут молча смотрели на эту надпись, и каждый, наверное, думал о чем-то своем, не решаясь разрушить каким-нибудь звуком, слишком банальным словом это великое удовольствие – молча смотреть на эту долгожданную надпись «выход».
– Потом, когда-нибудь, я напишу рассказ о том, как «высшие» люди ставят эксперименты над «низшими», – Лучу, как будто сам для себя, сказал эту фразу и добавил: – И будут над жителями нижнего мира издеваться… – он подбирал нужное слово, – издеваться жители верхнего мира, мурашами нижних давить.
Остальные молчали и слушали его, и казалось, что остановились они здесь надолго, пока рассказчик не закончит свою повесть, а Лучу тихо говорил и говорил:
«Сегодня утром Билли проснулся очень рано. Сквозь маленькое слюдяное оконце еле-еле наметился рассвет. Забрезжило. Вставать не хотелось. Вчерашние мураши его вымотали вконец.
– Интересно, – подумал он, – забрали ли они всю его еду или кое-что осталось? Верхняя еда хорошо пахнет. Ее-то они уж умыкнули всю.
Он повернулся на бок. В хибаре наблюдался полный беспорядок.
– Надо бы встать, – подумал он, – если сегодня будет дождь, то они не придут, можно будет хотя бы чуть-чуть расставить все по местам.
Сильно болела шея, два боевика вчера придавили его клешнями.
– Эти мураши совсем обнаглели, – вспомнил он вчерашний день. – Не успеешь запастись едой, как всю ее умыкнут».
Лучу замолчал, тишина давила до звона в ушах. Все ждали продолжения, но Лучу встал, постучал кулаком по глухой стене и с облегчением, громко крикнул:
– Прощай, бетонное чудовище, мы нашли выход.
Он легко подхватил скрюченного психа на руки и, увлекая остальных за собой, зашагал навстречу светящейся надписи.
Яркий свет ударил им в глаза. Кто-то, наверное, из пионэров забрал у них психа. Их молча, цепочкой, подправляя движение с обеих сторон, препроводили в отдельные комнаты, похожие скорее на лаборатории, чем на жилье. Им предоставили возможность помыться, привести себя в порядок, переодеться во все новое, чистое, похожее на форму пионэров. И буквально через час вся четверка сидела в мягких креслах полузатемненного зала, где у дальней стены под прозрачным колпаком лежал старый человек, окутанный проводами с незнакомыми приборами.
Дежурный пионэр, появившейся откуда-то сзади, кратко пояснил:
– Гуру сам ответит на ваши вопросы. Вам ничего не надо делать, он читает мысли. Ответы будут продублированы на экране, – пионэр указал на боковую стену и удалился.
Они с любопытством рассматривали Гуру. Он лежал неподвижно. Глаза были закрыты, и если бы не редкое, едва заметное движение груди, то могло показаться, что перед ними мертвец. Лицо морщинистое, белое, с желтоватым оттенком, абсолютно застывшее, походило на маску.
Гуру молчал, а они, не двигаясь, застыли в ожидании дальнейших событий.
На экране появились первые строчки:
– Бог есть в каждом из нас. В одних его больше, чем в других. Я бы мог сказать, что Бога нет, но это будет неправдой. Неправдой, прежде всего, для тех, кто чувствует в себе его присутствие.
Кому-то из них хотелось еще что-то спросить, но на экране появились новые слова:
– Что такое любовь – не знает никто. Каждый понимает ее по-своему, и этого достаточно, чтобы любить и быть любимым.
На экране неожиданно появилась строка:
– Играл на флейте гармонист… – и исчезла, а за ней поплыли слова:
Широкий круг вокруг костра,
Гуляли, пели до утра.
Поэт был ярок и речист,
Играл на флейте гармонист.
Любовь витала средь людей,
Как стая диких лебедей,
Плыла над чудною горой,
Пугая девушек порой,
Печальным звуком от небес,
И серебрился старый лес…
Несколько секунд экран был пуст, а затем появился текст:
– Там, на Гори-горе, была любовь, и среди вас она есть. Строчки на экране торопливо сменяли друг друга:
– Смысл жизни в продолжении жизни. Это кажется примитивно, но это так и есть. Я могу вам сочинить красивый ответ, который вам понравится, но он не будет правильным. Вот он: «Смысл жизни в поисках смыслов, в том числе в поиске смысла жизни».
***
– Он опять им рифмы написал.
– Это уже было, – последовал ответ.
– А о смысле жизни? Как тебе понравился ответ?
Они оба еще раз взглянули на экран.
– Не обнаружил логики, – заявил первый.
– Смысл жизни – это «Всегда готов», – подвел итог второй и продолжил:
– Нет смысла в бессмыслице поиска смыслов.
– Их четверо, ему надо выбрать одного. Он сможет? – спросил первый.
– Для этого он здесь и лежит, – ответил второй.
– Ему еще работать, – первый взглянул на таймер, – сорок пять минут.
– Мы можем не читать? – спросил второй.
– Можем. Сигнал мы не пропустим, – согласился первый. Они перебрались в обеденную.
– Ты видел одного, они вынесли неживого? – спросил первый.
– Да, жалко, а то было бы пять.
– Ему больше работы, – заметил первый.
– Да, больше, – согласился второй.
– А нам? – спросил первый.
– Нам всё равно, – ответил второй, – всё равно ждать сигнала.
– Будь готов!
– Всегда готов!
В нише автомата появились две чашки обеденной еды.
***
Они сначала не поняли смысла этого вопроса на экране:
– Зачем мы здесь?
Но потом, когда появился следующий текст, понимание пришло, Гуру воспроизвел вопрос, который кто-то из них мысленно задал ему.
– Зачем вы здесь? – Гуру изменил вопрос, как будто хотел получить ответ от них.
Наступила пауза. Несколько десятков секунд этот вопрос не исчезал с экрана, и показалось, что Гуру ждет ответа от них. Они затаились и не знали, что делать. Как реагировать на такую ситуацию? Лучу, сидя в кресле, наклонился вперед и только успел произнести одно слово: «Мы…», как на экране появились новые строчки:
– Сначала вы хотели увидеть Гуру. Что это за диковина такая? «Все к нему стремятся, а чем я хуже?» – так рассуждал каждый из вас. Конечно, вы уговаривали себя: «Я задам Гуру очень умный вопрос и получу мудрый ответ» – вот и вся ваша официальная мотивация. Кто-то сейчас из вас, кажется самая младшая, пытается мне возразить, мол – «я шла к Гуру за истиной». И это, к сожалению, неправда. Вам, да и остальным истина не нужна. Не возмущаетесь, милая девочка, вы чистый человек, но я обязан вам и всем сказать, что истина не нужна. Истина это конец всему, это – смерть. Это не очень приятная мысль, похоже на парадокс. Как же, все всегда хотят знать правду или истину. Все без исключения. А узнав одну правду, стремятся тут же узнать другую. Стремиться к истине всю жизнь, а зачем? Если она не нужна? Парадокс. Это также странно, как стремиться жить, а на самом деле стремиться к смерти. Парадокс.
Гуру замолчал. Молчали и они. Слова на экране не принимались разумом. Мозг не хотел это переваривать: «Нет смысла искать истину». «Нет и нет. Гуру ошибается, Гуру неправ. Этот, лежащий за стеклом, человек болен, а разве может больной быть мудрым?» – так, наверное, думали они, – «Болезнь этого старика может вызвать мизантропию. Гуру мизантроп. Вот это – парадокс».
– Это хорошо, что вы не поверили мне, засомневались, – строчки на экране быстро сменяли друг друга. – Но только один из вас попытался развить эту неприятную мысль об истине. Я обязан об этом сообщить вам. Вот это развитие: «Истина – это постоянный поиск и постоянные сомнения. Как только исчезают поиск и сомнения, появляется догма».
На экране снова появился вопрос: «Зачем вы здесь?» и вслед за ним побежали строчки, которые они едва успевали читать:
– Вы ищете смыслы, значит вы на верном пути, куда бы вы ни шли. И не обязательно идти к Гуру, главное – дорога, а не цель. Главное поиск. Вы снова сомневаетесь: «Как же жить без цели? Искать, не зная что?». И снова, и снова я говорю: «Вы на верном пути».
Экран погас. Они подумали, что аудиенция закончена. Но вот снова побежали быстрые слова:
– Я должен выбрать одного, таковы правила. Мне очень жаль, но я должен выбрать одного. Я чувствую, что вы волнуетесь, но я должен выбрать одного.
Экран снова погас, и они поняли, что что-то сейчас может произойти. Их могут разделить. Кого-то из них могут отнять, выдернуть их из команды, которая прошла этот дурацкий лабиринт.
– Вы все достойны победы, – слова снова побежали по большому экрану. – Вы все можете считать себя новым началом. Новым смыслом. Я прошу внимательно, очень внимательно… – на экране появились пробелы, – прочесть эти строчки:
Зачем советы вам? Зачем ответы?
Пойдете новым вы путем,
И очень старые заветы
Вы не возьмете в новый дом.
Одно скажу вам: «От иллюзий
Бегите, словно от огня».
Несметно есть у вас оружий,
И что вам толку от меня?
А мне пора. Покоя просит
Моя усталая душа.
За третьей стенкой, где выносят
Заветный румпель для меня.
Направо и еще направо
Надежда есть, она моя,
Вам доверяется она.
Нажать так просто, и гармошка
Навеки может замолчать.
А флейта? Что ж, она немножко
В чужой душе и пропищать.
– Уходите все. Начните все снова. Вы сможете.
Экран погас. С минуту они сидели не шелохнувшись. Первым встал Лучу. В зале ничего не происходило. Все также в полумраке, у дальней стены, лежал он за стеклом, окутанный проводами, только не светился большой экран, на котором они только что прочли его последние слова: «Вы сможете».
– Нам надо бежать, – шепот Лучу вывел всех из оцепенения. – Помните его строчки: «Заветный румпель для меня. Направо и еще направо».
– Вот там должен быть выход.
***
– Вы понимаете, что это серьезный провал? – шеф почти что кричал в трубку. – Немедленно организуйте поиск. Привлеките военных, они эти места знают. Что? Пионэры? Пусть сидят на месте… – шеф хотел добавить крепкое словцо, но в кабинете появился помощник.
– Что с изделием? – спросил недовольно шеф.
Помощник ответил:
– Возвращен в Центр генерации.
– Хорошо, – остывая от эмоций, отреагировал шеф.
– В чем же причина отказа? – спросил он снова.
– Пересыщение смыслами. Так, по крайней мере, предварительно доложил руководитель проекта, – ответил помощник.
Шеф пристально посмотрел на него и, кивнув головой, позволил ему удалиться.
– Пересыщение смыслами, – повторил он. – Странный диагноз. Смыслов у них чересчур много, а ответственности не хватает.
Шеф почти успокоился:
– Починят, – подумал он, – а пропавших надо искать. – И подвинул к себе красный аппарат.
Связь с командующим работала безукоризненно. В обычных обстоятельствах он называл командующего по имени. По рекомендации шефа Совет назначил его человека на эту должность всего лишь год тому назад. Но сейчас шеф обратился к нему весьма официально:
– Прошу вас срочно организовать группу поиска сбежавших претендентов в районе вашей базы, – и он назвал координаты. – Моим местным я уже дал поручение. Прошу поддержать силами и средствами.
Загудел белый аппарат.
– Да, слушаю вас, – шеф прижал трубку к уху.
– Да, имеются некоторые трудности.
– Да, вы правы, необходимы кардинальные меры.
– Спасибо, до свидания.
Шеф положил трубку и проворчал:
– Уже кто-то накапал. Нет покоя от этого управленческого хаоса.
***
Они пересекли пару рвов, заросших молодыми деревцами. Прошли полем, сплошь усеянным разнотравьем с обширными пятнами диких цветов, и через полчаса вошли в низкорослый лес. Моросил мелкий дождь. Низкая облачность накрыла всю местность, и казалось, что редкие высокие деревья почти касались сплошного серого ковра облаков. Хотелось остановиться, укрыться от этой назойливой мокроты, но Лучу подгонял всех идти дальше и дальше. Опасаясь погони, он не делал остановок, и они подчинялись ему, хотя усталость уже ощущалась. Девчушка начала отставать, и ему пришлось сбавить темп. Чем дальше они уходили от бетонных развалин, тем гуще и выше становился лес. Пока что изредка, но уже появлялись места, сквозь которые приходилось продираться или обходить их стороной. Иногда они натыкались на завалы старых, полусгнивших деревьев у заросших воронок. Лучу отмечал для себя, что это прошлые следы деятельности военных, значит они еще находятся в зоне заброшенного полигона. Через два часа похода команда вымоталась вконец. В изнеможении все упали под могучей кроной большого дерева на почти сухую подстилку. Здесь было не так сыро, как на открытом месте. Минут пять все молчали, восстанавливая дыхание и иссякнувшие в дороге силы. Первым подал голос юноша:
– Зачем нам тащить эти железки, мы что, собираем лом? – он был явно недоволен своей ношей. – Я понимаю, что ржавый топор, может быть, и пригодится, конечно, если мы собираемся жить в лесу. Мы разве собираемся жить в лесу?
Ответа не последовало. Остальные не знали, где они будут жить в ближайшее время. Юноша продолжил:
– Я лично не хочу болтаться в этих дебрях. Надо найти дорогу к какому-нибудь селению и вернуться в город.
Венса потрогала сломанный багор, лежащий рядом с ней, и, стараясь быть равнодушной, спросила:
– А ты знаешь дорогу к селению? Если знаешь, так покажи, не томи нас, знаток этой местности. – Она, похоже, была раздражена болтовней юноши. – Может, ты помолишься и увидишь выход из леса?
Юноша молчал.
– Зачем ты так? – обратилась к ней девчушка. – Он просто устал. Сейчас отдохнем немножко и найдем какую-нибудь дорогу, – она, конечно, ждала, что скажет Лучу.
Дождь почти перестал, серое небо немного посветлело. Где-то далеко от них послышался гул вертолета. Звук приблизился и ушел в сторону.
– Вот и вертолет. Надо было выйти и помахать ему, – обиженно произнес юноша.
Лучу молчал, он думал: «Правильно ли я сделал, что увел всех из бункера? Куда теперь идти? Идти к людям, а где здесь люди? Один лес на много километров вокруг».
Они снова услышали вертолет. Теперь он прошел почти над ними. Лучу загадал: если вертолет в третий раз пролетит рядом, значит их ищут. Вертолет в третий раз прошел в стороне от них.
«Они, наверное, нашли жетоны в колодце и уже определили, что там нас нет», – подумал он. – «Догнать по следам им вряд ли удастся, полдня шел дождь».
– Лучу, – она тронула его за плечо, – не молчи, скажи, что нам делать? – Венса прижалась спиной к стволу и внимательно оглядела всех.
– Для начала неплохо бы чем-нибудь подкрепиться, – ответил он.
– Подкрепиться? – с недоверием спросил юноша. – Что-то кафе или ресторана здесь не наблюдается.
– Вот это можно есть сырым, – Лучу отклонился назад и сорвал светлый гриб, – попробуйте.
Венса осторожно взяла гриб, надкусила, медленно прожевала и проглотила кусочек.
– С голодухи можно есть, – она передала гриб юноше.
Лучу встал, обошел дерево со всех сторон, нарвал похожих грибов:
– Немножко подкрепимся этим, а дорогой еще что-нибудь раздобудем. Здесь, наверное, и ягоды есть. А железки нам пригодятся и ведро мятое, что мы нашли в развалинах. Неизвестно, сколько по лесу идти придется. И еще, ворчание всякое прошу прекратить и не дуться друг на друга. Вместе мы, может быть, и выживем, разбежимся, пропадем поодиночке. А вертолет нас, пожалуй, искал. Да только не для того, чтобы в ресторан доставить. Если этот умный старик Гуру сказал: «Уходите все», значит там оставаться нам было нельзя.
Наступила тишина. По кронам высоких деревьев прошелся легкий ветерок. Все молчали, сознавая, что Лучу, возможно, и прав, но неизвестность, опять эта неизвестность пугала всех.
– Ты отключил Гуру. Зачем? – спросила Венса.
Лучу тихо ответил:
– Строчки его последнего стихотворения помнишь? Он об этом сам просил. Устал он.
Они отдыхали уже более получаса. Небо разъяснело. Выглянуло солнце. Настроение понемногу улучшилось, и беглецы не спеша двинулись подальше от полигона. Только на третьи сутки, спускаясь с холма, они разглядели вдали полоску воды.
– Вот мы и дома, – устало сказал Лучу. – Наш дом там, – и он долго смотрел туда, где среди глухого леса бежала большая вода.
– Ты умеешь строить дом? – спросила Венса, оглядывая горизонт, где лес уходил сплошным зелено-синим ковром прямо к дальним облакам.
– Я умею жить на реке, – ответил Лучу.
Они, измотанные скитаниями по лесным дебрям, медленно двинулись вниз. Он шел навстречу реке и мысленно повторял его слова: «Мы новое начало. Мы новый смысл».
Остальные шли рядом. Венса робко спросила его:
– Ты веришь в Бога?
Он ответил:
– Мы будем жить так, как будто он есть.
