Влад Стифин
Играл на флейте гармонист
– Ты бы меньше эту гадость потреблял, совсем зеленый стал, так и помереть можно.
– Ты, дорогая, зря это, совсем зря. Три кружечки с утра – это совсем немного, и не гадость это, а радость моя. Чем у нас еще можно повеселиться? Вот песенки у тебя послушал и все, пожалуй. У тебя, молодой, радостей хоть пруд пруди. Можешь и юношу этого развеселить, вишь скучает, на дождь смотрит.
– Скучает, – подтвердила девица, – денежек жалко. Эти паразиты вытащили из парня.
– Так ты что смотрела, могла бы вмешаться?
– У нас не принято лезть не в свое дело, – резко ответила девица. – Сами разберутся.
– Был бы свой, вмешалась бы, – возразил дед.
– Мои все слиняли кто куда, – вздохнула девица. – А сейчас еще эта манера появилась – к Гуру все лезут. Сумасшедшие дурики. Чего там не видели?
– К Гуру пионэрия зазывает, – продолжил дед. – А ты что ж не хочешь посмотреть эту чуду-юду?
– Я за день столько чудов вижу, что мне этот Гуру совсем не нужен, обойдусь, – ответила девица.
Дождь затихал. Раскаты грома постепенно удалялись. Улица была пуста. Мощные потоки воды устремились по асфальту куда-то по склону вниз. Он вспомнил слова отца: совесть, мудрость и сила. «Я, наверное, не мудрый, – подумал он. – Эти двое явно лукавили, когда выманивали у меня деньги. А я видел это и всё равно поддался на уговоры. Глупо? А глупо, значит не мудро. Но зато какую радость я им принес. А себе – горе? Нет. Мне столько самому не нужно. Нет, нет не уговаривай себя. Поступил глупо. Это тебе наука на будущее».
– Надо бы познакомиться с ним поближе, – предложил дед.
– Иди знакомься, – согласилась девица, – все равно тебе больше заняться нечем.
Дед, кхекая и бормоча что-то про себя, снова направился к Лучу.
– Скучаете?
Он отвлекся от дождя и ответил деду:
– Жду, когда затихнет.
– Осмелюсь еще раз обеспокоить вас, – дед, уже как старый знакомый, разместился за столом. – Вот вы отдали деньги. Вам они не нужны? Вы не нуждаетесь? – Дед, не ожидая ответа, эмоционально продолжил: – Вы изволили бросить деньги на ветер. Можно сказать – в распыл. Вы из тех богатых, которым все можно?
Дед пристально, в упор смотрел на него. Было видно по прищуру глаз, что он пытается разозлить его, спровоцировать на какую-нибудь эмоцию, но Лучу молчал и ждал, куда заведет деда эта обличительная мысль.
– А может вы из тех, которые уступают всем. Уступают дорогу, место, свою очередь за чем-либо. Уступают не потому, что слабые, а потому, что это их кредо. Вежливые все они, видишь ли.
Дед, наконец-то, выдохся. Он задумчиво вздохнул и рассеянно оглядел заведение. Поскрябал небритую щеку и затих в ожидании реакции странного юноши, а юноша обдумывал линию своего поведения:
«Не ввязываться в разговор? Как-нибудь вежливо отказаться от общения или пообщаться, не вдаваясь в подробности, вести, так сказать, светский разговор? В городе у него нет знакомых. Поездка к Гуру намечена на завтра. Времени свободного много. А может быть, встать, вежливо раскланяться и просто уйти?».
– Что меня держит около этого странного человека? – размышлял он. – Любопытство, вот что останавливает меня.
Дед, видимо, не вытерпев длительной паузы, с прежним напором продолжал монолог:
– Вы, наверное, филантроп. Любите всех без разбору. Я тоже когда-то был филантропом. Любил всех. Обожал, можно сказать, а потом и возненавидел после обожания-то. Вот весело-то было. Обожал, обожал, а грязь и подлость надоела, и стал мизантропом.
– Вы думаете, что я городской сумасшедший? – дед выждав полминуты и, не дождавшись ответа, продолжил:
– А и то верно, так и есть городской сумасшедший – «Крези Дункель». Так и называют меня из уважения. А как вас мне величать? – дед снова взял паузу.
– Лучу, – ответил он деду и повторил: – Меня зовут Лучу.
– Лучу, – нараспев произнес дед. – Я так и знал, вы не здешний и первый раз в городе. Может, вы мессия? – с иронией спросил дед. – Раздаете блага всем подряд.
– Нет, я не мессия. Я с островов, – ответил он и подумал: – Похоже, ввязался в разговор, теперь это надолго, дед прилипчивый местный завсегдатай.
Гроза совсем ушла. Проступило яркое солнце. Лужи быстро испарялись. Влага уходила, и снова наступала послеполуденная духота. В заведение вбежал молоденький парень, опрятно одетый, с зализанной назад прической. Он, не обращая внимания на то, что вокруг почти никого нет, затараторил:
– Покупайте демпельные застежки. Демпельная технология обеспечит вам комфорт и спокойствие. Застежки сами сделают свое дело.
Продавец, увидев двоих сидящих за столиком, бросился к ним со словами:
– Это то, что вам нужно. Застежки не надо проверять. Они сами себя застегнут, и вам не надо щупать, в порядке ли ваш костюм после разных дел. Хороший дизайн и надежность – девиз нашей фирмы.
Дед поморщился от активности парня и проворчал:
– Нет спокойствия от новых технологий.
– У вас нет демпельных застежек? – не унимался продавец. – Это большое упущение, но его можно исправить прямо сейчас. Берите три по цене двух. Только сегодня, только сейчас вы можете осчастливить себя демпельными застежками.
– Может, вы и застежки купите себе на все, что у вас есть, – съехидничал дед, обращаясь к Лучу. – Потом будете с ними счастливы по самые уши.
Лучу помотал головой.
– Нет? Не хотите? – дед повернулся к парню и громко заявил:
– Мы не нуждаемся в ваших демпельных. Прошу отстать. – Парень остановился в недоумении. – Новая технология… – не очень уверенно произнес он.
– Нам не требуется ни новая, ни старая, – ответил дед. – Мы уж как-нибудь застегнемся руками, старинным способом и проверим многократно, если нужно.
– Купите хотя бы на пробу, – парень достал из большой сумки несколько маленьких коробочек. – Посмотрите хотя бы?
– И смотреть нам незачем. Прошу отстать, – дед был непреклонен.
Парень сразу загрустил, ему совсем не хотелось выходить в духоту на улицу. Посопев немного и сложив коробки в сумку, он вскинул ее на плечо и все-таки покинул заведение.
Новая мелодия зашумела по залу. Мужской дуэт исполнил скоротечные куплеты под фортепьяно:
Нет мне счастья на земле,
Проплутал я жизнь во мгле…
Слова мелькали друг за другом с трудноуловимым смыслом:
Выйду в поле – нет тебя,
Побреду, тебя любя…
– Вы не сердитесь на меня за мою липучесть? – спросил дед.
– Нет, не сержусь. Мне интересно, – ответил он.
– Интересно. Вам интересно, – в раздумье подтвердил дед. – Интересен не я. Интересно, почему тех, которые уступают, гораздо меньше тех, которые не уступают никогда? Думается, все наши беды и проблемы только оттого, что мы не хотим уступать. А это так просто, уступи другому, и он уступит тебе, и нет конфликта, нет раздражения и злобы. Незачем толкаться и воевать, бить и убивать.
Дуэт не унимался:
Мне незачем тебя искать,
Ты будешь снова мне пенять.
– Мы настроены на борьбу. Вот в чем проблема. На борьбу с природой и друг с другом. Борьбу за ресурсы. Вот почему мы не уступаем, а кто уступает, тот вымирает, – дед надолго задумался как будто прислушивался к словам очередного куплета:
Нам вместе тесно, места нет
И как избавиться от бед.
И я однажды убегу,
Быть может, место я найду.
Он кряхтя встал и, не попрощавшись, нетвердой походкой вышел наружу».
***
После нескольких безуспешных попыток выяснить у «вас слушает справка» о ее дальнейшей судьбе она прекратила активность и занялась собой, благо, что в помещении нашлось зеркало. Более-менее приведя лицо и прическу в порядок после этих изнурительных тестов, она расположилась на диване и даже задремала до очередного сообщения «вас пригласят…». Злиться на сообщения и на дурацкую справку не имело смысла, оставалось ждать и терпеть это замкнутое пространство.
– Что-то рановато они звенят, – подумала она, когда трубка ожила сразу же после «вас пригласят через десять часов».
Она неохотно взяла трубку. На другом конце кто-то дышал, ожидая ответа, и она ответила:
– Если вы будете молчать, то до свидания.
Дыхание прервалось.
– Здравствуйте. Я хотел бы переговорить с Гурой, – вежливый голос в трубке спросил:
– Вы будете Гурой?
Этот вопрос ее неожиданно развеселил, и она ответила:
– Гура вас слушает.
Трубка ответила:
– Я вас умоляю, переведите меня поближе. Заранее благодарю. Вы слышите меня? У вас такой приятный и умный голос. Очень рад с вами переговорить. Очень желательно передвинуться хотя бы на пару часов. У меня есть особые обстоятельства. Вы слышите меня?
Она ответила:
– Нет проблем, я могу вас задвинуть куда вам будет угодно, хоть в… – она запнулась и вежливо продолжила, – в самое, что ни на есть, начало.
Трубка продолжила:
– Я понимаю, вам неудобно, так я не настаиваю на многом. Можно только чуточку? Это никому не повредит. Всего два часа. Что это? Это песчинка в пустыне, капля в море. Я понимаю, нас много. Вы одна. Если вам неприятно, я могу не называть вас Гурой. Я могу называть вас наставницей. Вы слышите меня?
Она поняла, что там на другом конце либо идиот, либо кто-то ее разыгрывает. Она решила поддержать эту игру.
– Нет, можете называть меня Гурой, мне это нравится.
– Так вы точно Гура! – обрадованный голос продолжил. – Они, то есть один из них, я его разговорил, сказал, что здесь будет очередь. Так вот я и подумал, что мы можем договориться. Культурные люди всегда могут договориться. Я все ваши задания выполнил. Вы должны быть довольны. Вы слышите меня?
– Я вас слышу. Вы просто молодец, отличный мальчик. Мы вам поставили одни пятерки. Душевно поздравляю вас с успешной сдачей экзаменов.
Трубка, видимо, тихо радуясь услышанному, затихла. Голос несколько насторожился и тихо спросил:
– Так вы передвинете меня?
– Уже передвинула, – ответила она.
– Вы уже можете сказать – сколько мне осталось?
– Вас в свое время оповестят, – снова ответила она.
Трубка удовлетворенно затаилась.
– До свидания, – как можно вежливее произнесла она в трубку, понимая, что игра подходит к развязке.
– Нет, нет. Постойте, не бросайте трубку, – снова раздался тот же голос.
Она подумала, что если закончит этот разговор, то скучное ожидание продлится еще десять часов, и стоит продолжить, от нечего делать, это бессмысленное общение. Интересно, чем это может закончиться?
– Вы молчите. Почему? Я вас раздражаю? – спросил голос.
– Нет, ни сколько, только я хотела бы побольше узнать о вас. Вы совсем ничего не рассказали о себе.
– О! Как я рад, что вы задали мне такой вопрос. О! Это такое счастье рассказывать вам о себе. Меня зовут Красик. Когда-то меня дразнили – «Рыжий», потому что я и есть рыжий очкарик. А как выглядите вы?
Она ответила:
– Я симпатичная девушка, – и тут же поправилась, – симпатичная, молодая Гура.
– Вы молодая Гура? – спросил Красик. – Разве бывают молодые Гуры?
– Так уж получилось, – ответила она, – а что, вам не нравятся симпатичные Гуры?
– Это большая редкость – молодая, симпатичная Гура. Вы изменили мое представление о Гурах. Это очень неожиданно. Могу ли я узнать, как вы, молодая, стали Гурой?
Она задумалась. Ей стало как-то неловко обманывать наивного «Рыжика».
– Я не Гуру, – тихо ответила она.
Трубка замерла.
– Тогда зачем вы ответили мне? – спросил Рыжик. – Зачем вы так долго говорили со мной? Я умолял вас, надеялся, я думал… и такое разочарование. Если вы не Гура, то вы, наверное, секретарь? Тогда я к вам.
Рыжик продолжил:
– Вы знаете, хороший секретарь, это, знаете ли, это более половины начальника. Они, то есть один из них, я его разговорил, сказал, что здесь будет очередь. Так вот я и подумал, что мы можем договориться. Культурные люди всегда могут договориться. Я все ваши задания выполнил. Вы должны быть довольны. Вы слышите меня?
Она подумала:
– Это точно тот идиот, которого вылечил их сосед по ячейке. Как он сюда попал? Неужели тестирование не выявило его ненормальность? Ха-ха, надо бы как-то с ним закругляться.
– Я не секретарь, – прервала она быструю речь Рыжика.
Трубка уже в который раз затихла, обдумывая, как продолжить разговор.
– Я все понял, – откликнулся Рыжик. – Вы не хотите признаться, что вы пионэр. Я не очень-то их люблю, но мы должны подчиняться. Дисциплина рождает порядок. Вы понимаете меня?
Она решила прекратить это и равнодушно ответила:
– Я не пионэр.
– Тогда кто же вы? – с неподдельным изумлением спросил Рыжик.
– Я жду своей очереди к Гуру, – ответила она.
– А скажите откровенно, он нам нужен? – спросил Рыжик.
Она задумалась над ответом и не сразу произнесла эту фразу:
– Сейчас назад уже не вернуться, придется дойти до Гуру.
– Да, да. Вы, конечно, правы. Начиная путь, надо дойти до конца, если нет других альтернатив.
– У вас есть другие варианты? – спросила она.
Рыжик ответил:
– Альтернатива есть всегда, но некоторые ее не могут рассмотреть или боятся ее.
– Поясните свою мысль, – попросила она.
Рыжик молчал, ей пришлось крикнуть в трубку:
– Вы еще здесь? Вы слышите меня?
– Да, – ответил Рыжик, – я перезвоню вам через некоторое время. Мне надо связаться со своими друзьями.
– У него здесь есть друзья. А у меня? – спросила она себя, когда разговор с Рыжиком прервался.
– У меня есть друзья, – ответила она сама себе, – но только где они сейчас? Где Лучу и этот юноша с девочкой?
Ей стало грустно.
***
Красик исчез. Трубка каждый час оповещала его о приглашениях. От безделья он уже несколько раз разминался и постоянно ходил по помещению из угла в угол, вспоминая свой первый день в городе:
«Он подошел к стойке, расплатился с девицей и спросил, указывая вслед ушедшему деду:
– Одинокий человек?
– Все мы одинокие, когда остаемся один на один сами с собой, – ответила девица.
Ответ не располагал к продолжению разговора, и он, поблагодарив, вышел в дневную духоту. Этот город он хорошо знал. На большом экране он прошел почти все его достопримечательности в старом центре. Разворачивая картинки, он побывал во всех древних зданиях, во всех музеях и публичных местах. Не знал он только жителей этого города. Точнее, не знал, кто они, какие у них мысли, отношения между собой, взгляды на существующее положение вещей, на историю города. По публикациям, которые он перечитал там у себя на островах, он знал порядки, правила и законы этого города. Некоторые из них ему были понятны, некоторые вызывали удивление. В комментариях он постепенно узнавал, откуда эти традиции появились и почему они действуют до сих пор. Он думал, что его знаний будет достаточно, чтобы провести это короткое время в городе до поездки к Гуру, а потом он должен самостоятельно решить, что делать дальше.
Он довольно быстро нашел центральную городскую площадь, где издревле находился памятник Основателю. Основатель крепко сидел в седле вздыбленной лошади, указывая мечом в сторону восточной части города, напоминая туристам, откуда когда-то Основателю грозили враги. По истории, врагов у Основателя было достаточно много. Одних он громил на полях сражений, других тайно убивал, с третьими заключал временные союзы против прочих. Теперь же наследники этих врагов перемешались друг с другом и периодически дружили то против одного, то против другого бывшего союзника. Со временем эти исторические факты обветшали и стали весьма неинтересны основному населению.
Между собой этот памятник горожане называли «Скачок», и только экскурсоводы иногда скороговоркой напоминали особо настырным, что «Скачок» – это был такой Основатель этого древнего города.
В тени «Скачка» расположились праздные горожане. Здесь можно было встретить и попрошаек и просто зевак, неизвестно каким образом попавших сюда, и оригинальных молодых и не очень дам и девиц с яркими глазами. Солнце уже ушло из зенита, у населения появилась слабая надежда на вечернюю прохладу. Запаренные лица попрошаек тупо смотрели в свои почти пустые приспособления для сбора пожертвований. Зеваки, повертев головами, осматривая «Скачка», спешили скрыться в теневой части площади, и только оригинальные девицы стоически не бросали своих позиций, хотя в этот час клиентура почти отсутствовала.
Он внимательно, со всех сторон, осмотрел бронзового Основателя, заметил, что некоторые его детали требуют срочной реставрации, и собрался было двинуться дальше, как одна из оригинальных подрулила к нему сбоку и, вяло улыбнувшись, спросила:
– Который час? – Он посмотрел на часы, сверился с башенными в углу площади и ответил:
– Уже три часа.
Девица обрадовалась ответу и заметила:
– Сегодня ужасная жара, не правда ли?
Он кивнул головой и решил попрощаться:
– До свидания. Я пойду.
Девица прищурилась и быстро отреагировала:
– Почему до свидания? Здравствуйте. Вы, я вижу, один. Я могу вам помочь ориентироваться в городе. Вдвоем нам будет веселее, не правда ли?
Его учили не знакомиться и желательно не разговаривать со случайными встречными, особенно с подозрительными лицами, но эта особа почему-то подозрение у него не вызвала.
– Странно, – подумал он, – на вид симпатичная, а стоит среди оригинальных?
Он несколько замешкался с ответом, а девица, подхватив его под руку, повела в тень городской башни, постоянно что-то рассказывая об истории ее существования и что было в ней до последнего переосмысления.
К вечеру, когда они обошли почти весь старый город, девица предложила что-нибудь перекусить в ближайшем заведении.
– Вы, наверное, не привыкли к нашей пище. Там у вас на островах все другое.
– Я привыкаю ко всему, – ответил он и молча опустошил тарелку с какой-то новой для себя едой.
– Вы хорошо знаете город, даже лучше, чем я, – продолжила девица.
– Я бродил по нему виртуально. Мне было интересно, – ответил он, наблюдая за посетителями заведения.
Вечером разного люда здесь собиралось предостаточно. Свободных мест раз, два и обчелся. Разнообразные клиенты активно поглощали съестное. Иногда среди них наблюдались весьма праздные личности, не спеша потягивающие цветные жидкости из стаканов и кружек. Было их немного, но они вызывали у него больший интерес, чем торопящиеся и спешащие горожане.
– Вы совсем не слушаете меня, – немного с обидой сказала она, когда он не сразу ответил на ее вопрос.
– Простите, я несколько отвлекся, – объяснил он, – первый раз в городе. Слушаю вас внимательно.
Она, облокотившись о стол и чуть покачивая головой, снова спросила его:
– Вам понравился город?
– Очень шумно, – ответил он.
– И это все впечатления за день? – удивилась она
В заведении от многоголосия посетителей было шумновато. При разговоре приходилось напрягать слух и громко обращаться к собеседнику. К тому же гремела энергичная музыка с монотонным ритмом низких ударных, так что разговор получался странным. Приходилось по губам определять, что хочет сказать собеседник, или кричать ему в ухо.
Он ответил ей, стараясь отчетливо произносить слова:
– Галерея меня поразила. На экране – это одно, а в действительности это грандиозно.
– Да, первый раз это ошеломляет, – согласилась она, – а потом привыкаешь и стараешься рассмотреть детали, и эта работа, можно так сказать, интеллектуальная работа, приносит какое-то новое качество, новое наслаждение.
Он не все точно расслышал в этой длинной фразе, но основное понял – она оригинальный интеллектуал или хорошо притворяется им.
– Каждое произведение интересно по-своему, – заметил он. – А огромное полотно «Похищение Бажены» удивляет, я бы даже сказал, притягивает объемом вложенного труда, таланта и сил автора, – он хотел продолжить, развить свою мысль, но она перебила его:
– Здесь невозможно спокойно говорить, отложим это обсуждение на потом.
Он согласился, и они молча продолжили ужин.
– Не правда ли, вы согласитесь со мной, что смотреть картины должен подготовленный зритель? Человек, обладающий хотя бы минимальными знаниями, – она произнесла эту фразу, как только, выйдя из заведения, они оказались на тротуаре.
– Возможно, вы и правы, но я думаю, что и неподготовленный зритель может воспринять талант и гениальность, но только если он культурный человек, – он задумался над тем, что только что произнес, и добавил: – Нет, не так, неправильно я выразился. Надо сказать – не культурный человек, а просто – умный.
– Умный? – переспросила она. – Умный, а что значит умный? Это тот, кто много знает, или что-то другое?
– Умный – это способный познавать, – ответил он. – Если нет таких способностей, то многознайка шедевр может и не распознать. Здесь главное не торопиться с выводами. Незнание не довод, невежество не аргумент. Это я где-то вычитал, только не помню где.
Они не спеша шли вдоль старинных зданий, в нижних этажах которых расположились мелкие лавочки с великим разнообразием нужных и не очень вещей. Он внимательно разглядывал это изобилие сверкающих, блестящих предметов, иногда останавливаясь, чтобы поближе рассмотреть что-то уж совсем удивившее его.
– Вы считаете себя умным? – спросила она, отвлекая его от очередной диковинки.
Он улыбнулся на этот неожиданный вопрос и ответил, пожимая плечами:
– Нет, я совсем не умный. Вот хожу по городу, не зная, где и как проведу эту ночь, а завтра утром надо быть на вокзале. Наверное, я не умный.
– Переночевать в городе – это не проблема, – ответила она. – Я вам помогу, конечно, если хотите. Вам интересны эти штучки? – спросила она, указывая на блестящие предметы, выставленные на очередной витрине.
Он, увлекая ее за собой, решительно прошел мимо нескольких лавок и ответил:
– Я вижу, вам эти предметы неинтересны. Почему?
– Здесь нет ничего настоящего. Это все для вас, для чужих… – она немного подумала и поправилась: —… для приезжих. Настоящее мы с вами видели в галерее.
– Похищение Баженки, – сказал он.
– Да и это – «Похищение Бажены», – ответила она. – Я заметила, вы минут тридцать стояли около нее.
Вечер неспешно опустился на город. Солнце ушло за многоэтажки, окружившие центр плотной стеной. Нагретый за день камень активно отдавал тепло. Было душно, и легкий вечерний ветерок был весьма кстати, он относил жар в сторону и хотя бы чуть-чуть охлаждал и спешащих, и праздно гуляющих горожан и гостей. Она предложила посидеть в прохладе и выпить чего-нибудь бодрящего в этот вечерний час.
Легкое, холодное вино в высоких бокалах располагало к непринужденной беседе и приятному времяпрепровождению. Они уютно разместились в мягких креслах, и он первым начал беседу.
– Это «Похищение…» впечатляет не только грандиозностью труда художника, его мастерством, но и глубокой проработкой деталей. Помните, на заднем плане – лесная поляна с кострами и двигающимися фигурами обнаженных юношей и девушек?
– Да, помню. Картина написана художником еще до третьего переосмысления, – и она назвала имя известного автора, – на древний мифологический сюжет праздника любви.
– Праздник любви, – повторил он, – но для героини картины это трагедия, а не праздник.
Она поставила полупустой бокал и возразила:
– Все равно это праздник, и для нее праздник. По легенде, ее похитил Черныш, но до этого у нее была любовь с Яри.
– Да, конечно, можно и так трактовать сюжет, – согласился он. – Можно пофантазировать и назвать картину «Праздник любви». Такое название может вызвать у зрителя много вопросов, недоумений. Почему праздник, когда девушку уносит нелюбимый, а любимый лежит бездыханный и не может ей ничем помочь?
Они некоторое время сидели молча и слушали тихую музыку – играла флейта с оркестром. Звуки мягкие, обволакивающие заполняли все пространство вокруг, проникали куда-то внутрь сознания, в самые глубокие, тайные уголки и вызывали трепет и эмоции, которые в обычном состоянии редко посещали слушателей.
Он незаметно наблюдал за собеседницей. Она сейчас, слушая музыку, выглядела очень симпатично: полуприкрытые глаза с черными дугами бровей, проступающие через челку, явно демонстрировали ее увлечение классикой. А флейта продолжала завораживать своими звуками отдыхающую аудиторию. Собеседница что-то тихо шептала, чуть приоткрыв губы, и он едва уловил в этом шепоте строчки незнакомого стихотворения:
Звучала флейта. Кто-то в зале
Растроган был: «Каков артист!»
Его повсюду узнавали,
Играл на флейте гармонист.
Звучала флейта тихо, скромно,
Комок под горло подступал.
И счастье было так огромно,
Но час любви не наступал.
Куда-то флейта уводила,
Куда-то музыка звала,
Любовь никак не приходила,
Хотя все думали – пора.
За окнами быстро темнело. Зажглись вечерние огни. Прохожих заметно прибавилось, видимо, духота отступила. Помещение заполнилось почти полностью. Концерт флейты закончился. Собеседница очнулась и негромко продолжила стихотворение:
Играл на флейте наш маэстро,
Он счастлив был игрой вполне.
Гармошки не было в нем места,
Царила флейта лишь в игре.
Все чувства разом подступили,
Порыв был радостен и чист
И все всех сразу полюбили,
Играл на флейте гармонист.
– Надо бы спросить ее о стихах, – подумал он, но не стал этого делать и, отпив очередной глоток вина, продолжил наблюдать за ней.
А она молчала и, рассматривая посетителей, делала вид, что ей он не очень интересен. Музыка не возобновилась. В наступившей тишине только редкие звуки переставляемой посуды на стойке доносились до них. Наконец-то, обратив на него внимание, она спросила:
– Приятное вино, не правда ли?
Он кивнул головой в знак согласия и подумал:
– Почему она не спрашивает, как меня зовут? Ей это неинтересно? Может быть, среди оригинальных действует такое правило – общаться без имен?
– Вы равнодушны к стихам? – спросила она. – Может быть, они неуместны сейчас?
Он, стараясь не обидеть ее и подбирая правильные, с его точки зрения, слова, ответил:
– Я впервые слышу это стихотворение, и мне кажется, что написал его человек разочарованный. Разочарованный идеалист. Возможно, я и не прав, но это разочарование сделано красиво и, я бы сказал, элегантно.
– А что вы можете сказать об этой строчке – «играл на флейте гармонист»? Когда это опубликовали, критики, как говорится, перья сломали, полемизируя о смысле этой фразы.
Она смотрела прямо ему в глаза, будто бы пытаясь понять, о чем он сейчас думает. Он выдержал этот пронзительный взгляд черных глаз и ответил:
– Я мог бы сказать – вот, мол, гармонисту надоела гармонь или меха прохудились, или взяла его какая-то жизненная тоска великая, может быть о счастье, и он от тоски по этому несбыточному счастью взял флейту и запел о любви несчастной своей, которая произошла у него в далекой юности и которую он никак не может забыть. Но я так не скажу.
Она вскинула вопросительно брови, ожидая объяснений, и он продолжил:
– Но я так не скажу, а скажу совсем о другом. Когда появляется такая странность в картине, в стихах, в литературных штучках – странность недосказанности, неопределенности, вслед ей возникают фантазии, и тогда можно насочинять множество вариантов, которые ничего конкретного не несут. Хотя красивостей у таких авторских приемов не отнимают. Так и с этой фразой – «играл на флейте гармонист» – выглядит красиво, и каждый может напридумывать множество продолжений.
– Я не поняла вас. Это плохо или хорошо, когда автор сочиняет такие стихи? – Она, похоже, даже немного обиделась на его ответ.
– Это не плохо и не хорошо. Этот художественный прием. Красивый прием с целью возбуждения каких-либо мыслей, желательно благотворных.
– Желательно благотворных, – повторила она, задумалась и после паузы сказала:
– Наверное, только музыка не создает такой недосказанности, разногласий в восприятии произведения, потому что считается, что музыка создает мысли, эмоции у каждого свои, и спорить здесь не о чем.
– Спорить вообще не стоит. Спор истины не рождает, он рождает только вражду, – сказал он, затем встал, подошел к стойке и расплатился за приятное вино.
***
– Ну и что вы решили? – голос в трубке был настойчив. – Вы уже определились со своими вариантами?
– Я вас не понял, – ответил он. – С кем я говорю? Это Красик?
– Да, это ваш друг. Ваш Красик, – ответил голос. – Вы совсем забыли, что мы друзья.
– Нет, я не забыл, что мы друзья. Друзья по телефону, но вас я не слышал уже, пожалуй, часов пять. Вы были заняты?
В трубке наступила тишина. Он повторил вопрос:
– Вы чем-то были заняты?
– Да, можно и так сказать – был занят, – ответил Красик. – Я искал альтернативу. Вы понимаете меня?
– Вы ее нашли? – спросил он.
Красик, подышав в трубку, ответил:
– Вариантов не так уж много. Можно попробовать для начала правило «одной руки», если обнаружим петли, применим алгоритм Люка-Тремо, а там уж как придется. Вы согласны?
– Вы говорите о прохождении лабиринта?
– Да, о лабиринте, – ответил Красик, – но не только.
– Тогда я снова вас не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите: «Но не только»?
– Предлагаю, – голос в трубке стал важным и торжественным, – предлагаю захватить пионэра и использовать его как проводника.
– Пионэр-проводник. Идея интересная, – ответил он. – А захватывать пионэра вы, вероятно, предлагаете мне?
Трубка ответила:
– Ну что вы. Мы захватим его вдвоем. Я спрошу пионэра о чем-нибудь, как бы отвлекая, например: «Как пройти в центр?», а вы его моментально скрутите.
Трубка затихла, ожидая ответа.
Скручивать пионэра для прохождения лабиринта – эта идея ему показалась по меньшей мере странной, тем более, что после лабиринта опять могут появиться пионэры. Все-таки этот Красик какой-то сумасшедший провокатор, но других собеседников у него не было, и он решил продолжить общение за отсутствием других «развлечений».
– Каким приемом вы предлагаете скрутить пионэра? – спросил он после небольшой паузы.
Красик засопел в трубку и сначала пробормотал что-то невнятное:
– Таких данных у меня нет, то есть не все данные подходять. Минуточку… – и трубка снова засопела.
Он поторопил Красика и иронично спросил:
– Какой вид борьбы вы предпочитаете? Как будем бороться с пионэром, классикой или современностью?
Красик нерешительно, как бы нащупывая правильные слова, ответил:
– Классикой, она элегантнее. Мы-то с вами понимаем, что нанести вред пионэру мы не имеем права. Скручивать следует без применения вреда. Это закон.
– Это как это, скручивать без вреда? – изумился он. – Под наркозом, что ли?
– Что вы, что вы! – запричитала трубка. – Никаких медикаментов. Это закон.
– А если пионэр не согласится скручиваться? – нарочито серьезно спросил он, – если он будет сопротивляться, что тогда?
Красик что-то пробулькал в трубку, лихорадочно соображая, как парировать такое замечание, а затем абсолютно уверенно ответил:
– Тогда мы изменим план. Поменяем альтернативу. Мы откажемся от скручивания. Вы понимаете меня? Откажемся.
– Хорошо, откажемся, – согласился он, – тем более, что мы еще ни к чему не приступили.
– Правильно, – обрадовался Красик, – это очень правильная мысль: «Не приступили». Вот когда приступим, вот тогда начнутся события, а сейчас мы еще не приступили. Не приступили.
– Наверное, это слово ему очень понравилось – «не приступили», – подумал он и подбросил Красину еще одно:
