bannerbannerbanner
полная версияИграл на флейте гармонист

Влад Стифин
Играл на флейте гармонист

***

– Нет, это точно был сон, – подумал он, – это определенно был сон, не может же все это исчезать и появляться ниоткуда.

Он открыл глаза. Фари что-то колдовала на кухне.

– Доброе утро, проснулся? – сказала она, не оборачиваясь.

– Ты вчера был у этих «зонтиков», пришел весь мокрый до нитки.

– Не «зонтиков», а «дождистов», – ответил он, стараясь быть равнодушным, – похоже, это был все-таки не сон, – прошептал он, рассматривая ее легкие и точные движения. Она готовила ему завтрак.

Гибкая и стройная, Фари бесшумно двигалась по кухонному пространству.

– Фари, ты очень красивая, – сказал он, любуясь ее фигурой, длинными черными прядями волос, правильным восточного типа лицом, особенно большими, немножко грустными глазами.

– С «дождистами» общаться немножко можно, – скромно сказала она, разливая питье в чашки, – их негласно поддерживает правительство.

Отпивая мелкими глотками утреннюю жидкость, он безразлично спросил:

– Зачем? А «дымисты»?

– Точно не знаю, но думаю – и те и другие существуют для равновесия. Правительство у нас мудрое, держит их под контролем. Все равно надо быть внимательным и осторожным. Заметят твои способности, быстренько возьмут в оборот. Будешь на них работать до изнеможения.

– А правительственная партия? Она-то зачем? – спросил он.

– Наверное, для официальных, открытых церемоний, – ответила она. – Ты совсем глупенький, уже большой мальчик, а знаешь так мало. Сидишь там у себя с изжогами и ничем не интересуешься. Надо интересоваться, хотя эта дребедень уже многим надоела.

***

Он сел в угол вагона городского пумпеля. До конторы езды было не более получаса. Через пару остановок в вагон ввалилась толпа одинаково одетых парней. Ребята, скорее всего, уже чем-то или кем-то до этого «разогретые», продвигались вдоль сидений с пассажирами и хором, ритмично выкрикивали:

 
– Родина, люби меня,
А не то тебе хана.
Буду всем плевать я в рожу.
Если ты мне не поможешь.
 

И выкрикивая последнюю строчку, они плевали по сторонам. Проделав эту «процедуру» несколько раз, они сгрудились в центре вагона, громко разговаривая и смеясь. Пассажиры стали осторожно возмущаться, но в целом общий испуг сковал всех, и ответной активной реакции не последовало. А хулиганы наглели с каждой минутой. Теперь они заставляли пассажиров разучивать их «стихотворение».

Он сидел, делая вид, что его эта ситуация никак не касается, хотя внутри что-то закипало и приходилось опускать глаза, не показывать раздражения, дабы еще более не провоцировать парней. Тем более, что многие уже нажали тревожные кнопки. До следующей станции оставалось еще минут десять.

Когда хулиганы стали задирать пожилого мужчину, заставляя его стоя декламировать похабные стихи, он не выдержал, встал и медленно, но уверенно пошел навстречу хохочущей группе. Они все обернулись в его сторону. Их раскрасневшиеся, хохочущие лица, обалделые от наглости глаза с удивлением уставились на него.

Через несколько секунд все преобразилось – хулиганы ползали на четвереньках, затирая кто руками, кто платками и шарфами грязь и следы их пребывания в вагоне. Некоторые от испуга начинали выть и плакать. Другие просили прощения у пассажиров. Изумленные, ранее оскорбленные люди начали делиться на обвиняющих и сочувствующих. Послышались голоса, особенно пожилых женщин:

– Что же так? Так же нельзя. Это ведь дети несмышленые.

Вагон остановился. Дежурные задержатели появились в дверях и с большим изумлением наблюдали за происходящим. Старший крикнул:

– Зачем нас вызвали? Здесь, по-моему, нужны «белые халаты».

Он быстро переоформил заявку – появились врачи и санитары, и они уже энергично выводили хулиганов, а некоторых и выносили из вагона. Не дожидаясь окончания этого действия, он выскользнул на платформу и через полчаса входил через запасной вход в свой кабинет.

– Неудачное начало дня, – подумал он, располагаясь за рабочим столом.

Обработав несколько документов, он обратил внимание на лист бумаги, отличавшийся от всего остального, чем он до этого занимался. Это был красочный, цветной лист – письмо. Он внимательно прочитал текст:

– «Уважаемый, – дальше следовали его имя и фамилия. – Управление при Комитете безопасности хозяйства имеет честь пригласить Вас для осуществления собеседования, – далее стояло: число, время и адрес. – Просим Вас иметь при себе подлинники документов личного значения, одну смену белья и еду в расчете на десять суток. Не исполнение данной просьбы карается законом», – следовал номер и дата принятия закона и подпись начальника управления.

– Быстро все-таки меня вычислили, – подумал он, – надо что-то предпринять.

Он вызвал секретаршу.

– Все обработанные мною сегодня документы вернуть в «необработанное состояние». На это письмо, – он указал ей на цветной лист, – подготовить такой ответ:

«Не имеется возможности оповестить хозруководителя о Вашей просьбе. Однако, когда он, по плану через полтора месяца прибудет в контору, он будет незамедлительно оповещен о Вашей просьбе. С уважением, и так далее…» – он закончил эту фразу и добавил, – меня здесь не было. Вы все поняли?

Она кивнула головой.

Глава вторая. Зима

Он шел по мокрому тротуару и размышлял: – В вагоне они начали первыми, то, что он сделал с ними, – это был ответ. Сила на силу. Но что-то его мучило, что? Подсознательно он понимал, что насилие порождает только насилие. Хорошо ли это? И как быть в таких случаях? Отойти в сторону? Быть равнодушным? Быть слабым, трусом? Нет ответа…

А сейчас, прежде всего, надо было исчезнуть. Он раздобыл инструменты – снял браслет с его следящей системой. Браслет был выброшен в водяной поток. Когда браслет засекут, то его скорей всего вынесет в залив, а там, надеялся он, ничего не найдут. Возможно, ему повезет и он будет считаться либо погибшим, либо пропавшим. Все было исполнено быстро – он торопился.

Старый дом стоял тих и угрюм. Жильцов было немного. На окраине молодежи жилось скучновато, поэтому здесь обретались пожилые люди да старики из той эпохи, когда вещи еще были важны. На чердаке, к его великой радости, он нашел почти все, что ему нужно: старую хромую кровать, шкаф без дверей, какую-то мебельную рухлядь и кучу полезных вещей для благоустройства скромного быта. Здесь можно было бы остановиться надолго. Почти все проблемы были решены. За несколько недель он зарос, появилась борода, усы, длинные волосы. Одежда несколько поистрепалась. Он раздобыл клюку и стал похож на старика. А чтобы не выдавали молодые глаза, он разжился чуть затемненными очками. Единственное о чем он тужил, – это отсутствие возможности общаться с Фари.

 
В этом году зима наступила рано:
Зима нечаянно пришла,
Когда упал последний лист.
Ты как всегда меня ждала,
Играл на флейте гармонист.
Снег завалил округу всю,
А музыкант стоял в снегу.
Мороз уж щеки прихватил,
А он играл и не тужил.
Хотя совсем заледенел,
Играл и голос флейты пел.
О чем он пел? Никто не знал,
Мороз на улице крепчал.
 

Он запечатал стихотворение в конверт, на котором написал: «Моей Фари». Потом подумал немного, повертел конверт в руках и сжег его.

Несостоявшаяся драка

Этого пацана не очень-то любили в классе, да и фамилия у него была какая-то колючая и рычащая на букву «Р». И любил этот «Р» подкладывать ему и его другу, сидящим впереди него за партой, острые кнопки на скамью. Садиться на них, если не заметишь, со всего размаха неприятно и больно. И решили они с другом поколотить этого «Р». На перемене в коридоре как-то начинать драку неудобно, и друзья решили наддать «Р» после уроков по пути домой.

Они плелись за ним по дороге, не решаясь приблизиться. Что-то их сдерживало. Что это было? Страх, робость, неумение драться или маловато нахальства. Наверное, всего по-немногу. Они шли за ним и тихо шептались, намечая план действий – то ли подбежать и дать ему пенделя у следующего поворота, то ли крикнуть ему, чтобы он остановился или начать задирать его словами, чтобы появился повод для драки. Так, пытаясь подбодрить друг друга на какие-либо действия, они прошли уже более половины пути домой. Они уже мечтали, чтобы он остановился и напал на них первым, тогда, думали они, уж будет повод надавать ему тумаков. Но этот «Р», так и не оборачиваясь, добрался до своего дома, а они в растерянности остановились, отложив свою затею на будущее.

Потом была учеба. Потом пришла зима. Эта идея «побить его» как-то рассосалась и забылась. И скорее всего, они не умели нападать первыми.

***

Вокруг происходили какие-то события. Иногда он почитывал газеты, брошенные на улицах, иногда видел плакаты и рекламу. Наблюдал небольшие демонстрации групп каких-то жителей, требующих реформы выдачи еды и отмены веерных задержаний. Но по мере усиления холодов уличная жизнь затихала, перемещаясь в клубы, рестораны, кафе и прочие заведения, созданные для увеселения граждан. Днем он осторожно передвигался пешком по городу, а в темное время старался быть на чердаке, опасаясь внезапных браслетных проверок. Однажды, сумрачным вечером он все-таки попал под это веерное задержание – когда, как во сне, видишь опасность – вот она рядом, а убежать от нее не можешь, хочешь проснуться, но еще более деревенеешь и со страхом ждешь своей участи.

Дежурные единой цепью с «удержателями» наперевес уже прошли вдоль улицы, оставляя за собой лежащих в разных позах «подвергнутых». Он с силой вжался в тесный стенной проем. Лицо ощутило колючую и холодную поверхность бетонной ниши, а спина… А спина, дрожащая от ожидания задержания, чуть выступила наружу. Сзади к нему как приклеился еще кто-то холодный и такой же дрожащий. Потом этот кто-то обмяк и с тихим стоном отвалился от него. Он еще несколько минут стоял не шевелясь. Постепенно вокруг все затихло. Он приоткрыл глаза – уже стало совсем темно, улицу освещали тусклые фонари. Рядом с ним лежал незнакомец в странной позе – на животе лицом вниз с распластанными руками и ногами. Он нагнулся к нему и прислушался – незнакомец дышал и пытался что-то шептать, затем он пошевелился, с трудом перевернулся, встал и округлившимися от страха глазами оглядывался по сторонам. Незнакомец увидев его, приложил палец к губам, показывая, что следует молчать, нельзя говорить, по крайней мере, громко. Чуть позже он пришел в себя и тихо-тихо, но торжественно, запел:

 
 
– Партия – ты людям с детства нужна.
Партия – тебя взрастила страна,
Верь в меня ты смело,
Что бы я ни делал.
Я всегда с тобой на века…
 

Он не стал ждать окончания песни незнакомца и, озираясь по сторонам, зашагал к себе.

– Интересно, о чем он пел? О «дымистах» или «дождистах», а может быть. есть еще и правительственная. – так, размышляя о случившемся, он добрался до своего чердака.

Он проснулся от ощущения, что кто-то смотрит на него. Было еще темно, и слабый свет от слухового окна еле-еле освещал его жилье. На тумбе сидел крупный кот и не мигая смотрел на него. Кот хотя и выглядел большим, но по его виду ощущалась безмерная голодность. Тело было худосочное, шерсть торчала кое-как, уши оборваны, то есть кот был корноухий и в придачу без хвоста. Вылитый «бабушкин кот», которого он помнил с детства. Но тот кот погиб от инвалида, а этот пристально смотрел на него, то ли от того, что не ожидал встретить здесь человека, то ли это место он занимал ранее и с наступлением холодов вернулся к себе. А здесь торчит эта, неизвестная ему, бородатая личность. Они оба поняли, что надо как-то налаживать отношения или разойтись.

«Надо бы накормить голодного», – подумал он, и вытащил из ящика остатки вчерашней еды. Кот осторожно обнюхал предложенное и понемногу, как бы нехотя, не торопясь, стал есть. Из этого следовало, скорее всего, что кот когда-то был аристократом, но по неизвестным обстоятельствам обнищал и теперь бедствует.

Недельки через две кот отъелся, выправился, округлился и стал даже привлекателен, а отсутствие ушей и хвоста придавали ему некоторое сходство с рысью, только серого цвета с темными полосами по бокам. Кот где-то шлялся по ночам и приходил только под утро поесть и полдня отсыпался. Есть он стал много и быстро, уже не стесняясь объедаться от пуза. С едой возникли проблемы – им на двоих уже не хватало, а без браслета получать ее всякий раз было рискованно. Вид его – затрепанного старикашки – каждый раз выручал, по небрежности выдавальщиков проверки и отметки в получении еды не проводились. Он подумал, что надо бы что-то предпринять – хотя бы сделать какую-нибудь имитацию браслета, вроде муляжа и махать им перед носом выдавальщиков.

По утрам, когда кот наедался и укладывался у него в ногах, они немножко разговаривали, каждый на своем языке и, казалось, даже понимали друг друга. Он читал ему тихо, нараспев стихи, а кот урчал и жмурился, слушая его.

 
– Уж месяц, как зима пришла,
В лесах не слышен птичий свист.
Кота судьба нам принесла,
Играл на флейте гармонист.
А кот? Что кот? – мурлыкал он,
Ему своя игра нужна.
Быть может, нужен тихий звон,
А может, шорох от мыша.
А может, флейту любит он —
Приятный извлекает звук —
И на кошачий полигон
Он потянулся как-то вдруг.
 
***

Он встретил ее случайно на узкой заснеженной улочке. Она энергично шла навстречу по узкой тропинке неочищенного тротуара. Он узнал ее сразу еще издалека и хотел было незаметно прошмыгнуть мимо, но глаза их встретились.

Она остановилась, изумленно глядя на него.

– Это ты, мой… – она запнулась на этой фразе, он в этом виде был неузнаваем.

– Да, Фари, это я, – пробурчал он, не зная что дальше делать и говорить.

Наступила пауза, неудобная для обоих, и это длилось почти минуту.

– Ты один? – спросила она.

– Нет, я с… – он вовремя спохватился, про кота он говорить не хотел.

– Да, почти один, – добавил он. – А ты?

– Я тоже почти одна, – как-то чересчур уверенно ответила она. – Где же ты живешь?

– Да так. Там у знакомых, – ответил он.

Она чуть улыбнулась понимая, что он лукавит.

– Тебя искали, – сказала она. – Как долго тебя не было.

– Да и сейчас меня нет, – сказал он, заметив, что она машинально потянулась к тревожной кнопке.

– Не волнуйся, – добавил он. – Вас уже, наверное, всех проверили на детекторе, второй раз проверять вряд ли будут.

Она опустила руки и с грустью внимательно осмотрела его с ног до головы.

– Ты стал совсем другой, – сказала она.

– А ты все такая же красивая, – ответил он.

– Ты сможешь вернуться? – спросила она.

– Это вряд ли, ты же знаешь, из моего состояния вернуться нельзя, – ответил он.

Они уже так разговаривали несколько минут и, казалось, продолжать это было бессмысленно.

– Если хочешь, я сотру эту встречу из твоей памяти? – спросил он.

– Ты уже научился и это делать? – спросила она.

– Да так уж получилось само собой, – сказал он, – похоже, я и мысли умею читать.

– С такими способностями. С таким даром ты сбежал. Зачем? Почему? – с волнением сказала она. – Зачем?

– Я не хотел работать на вас, – он спохватился и поправился, – работать на них.

– Да, я понимаю, – сказала она.

– Прощай и прости, – сказал он.

– Прощай, – ответила она.

И они продолжили свой путь не оборачиваясь.

– Она стала совсем чужой, – подумал он, – да и я уже не такой как был – специалист по изжогам.

***

Редкий в это время года солнечный день. Подмораживало. Он бесцельно, как обычно, бродил по улицам и незаметно оказался в центре, где в целях безопасности старался часто не появляться. Здесь жизнь проистекала активнее и быстрее, чем на окраинах.

Какой-то неприятный осадок остался у него после случайной встречи с Фари. Чувство вины не покидало его: – Он ее бросил, убежал, поэтому и виноват.

Но оправдывая себя, он вспомнил ее более-менее спокойное поведение при встрече и говорил сам себе: – Не очень-то она была грустна и жалости, и любви ко мне я не заметил.

Потихоньку день клонился к вечеру. В одном из переулков он услышал дикие крики не человека, скорее всего животного. Это походило на стоны и завывания. Приблизившись, он увидел небольшой фургон с надписью «Зверовоз», а рядом с ним двух серых мужчин, держащих в сетке орущего кота. Сдавленный сеткой кот хрипел и завывал на весь квартал. По ушам-огрызкам, отсутствию хвоста и окраске он узнал в нем своего чердачного «друга».

– Это мой кот, – твердо заявил он ловцам, – куда вы его?

– Известное дело, в зверинец, – спокойно ответили ловцы.

– А потом? – спросил он.

– Потом нам неизвестно, может быть искоренят, а может быть еще что-то, – нехотя ответили ловцы.

– Отдайте его мне, – сказал он.

Ловцы, которым стоны и крики кота порядком надоели, ответили:

– Да забирайте! А документ у вас на него есть?

Он сделал вид, что ищет этот документ в карманах пальто. Но ничего не найдя, ответил:

– Наверное, оставил дома.

– Нет, без бумаги кота отпустить не можем, – ответили ловцы. – Вы же должны знать, что по последнему предписанию управления надо иметь при себе подлинники всех документов личного значения.

Кот затих, как будто понял, что решается его судьба.

Он еще раз порылся в карманах, достал оттуда случайный обрывок обертки от еды:

– Вот это годится? – и протянул бумажку одному из ловцов.

– Это удостоверение на кота, – добавил он и пристально посмотрел на ловцов.

Повертев бумагу в руках, ловцы ответили:

– Эта бумага годится.

Они высвободили кота из пут, а тот, обезумев от страха, кинулся в проулок и исчез в наступающей темноте.

Немного постояв в недоумении, ловцы переглянулись и, не понимая, что они здесь делают, спохватившись, сели в фургон и укатили восвояси.

Он подумал:

– Зачем коту понадобилось забираться почти в центр? Может быть, у него здесь были старые друзья и подруги, а может быть, когда он был аристократом, здесь он обретался, то есть жил в полном достатке и с комфортом.

На следующее утро кот на чердак не явился. Не появился он и через день. Недели две он каждое утро ждал его прихода, но кот не появлялся. Наверное, он снова вернулся к скитаниям и голодному существованию. Кота было жалко.

Издевательства над котом

Пацаны привязали доверчивому коту к хвосту пустые консервные банки. Кот сначала флегматично смотрел на это безобразие, но когда стал двигаться, ему это не понравилось. Для пацанов от вялого кота эффекта было мало. Они начали пугать кота для придания ему стимула к бегу. Кот побежал, все загремело. Банки застряли в какой-то расщелине. Взрослые спасли кота. А пацанам было выдано наказание каждому, что полагалось в семье за такие проказы. В дальнейшем такие шутки во дворе находились под запретом. В этой проказе он принимал пассивное участие, но попало за это ему серьезно.

***

В то утро, выбравшись на воздух, он обнаружил на улице бригаду рабочих, монтирующих на фасаде дома мемориальную гранитную плиту. Из разговоров стало ясно, что торжественное открытие мемориала запланировано на середину дня. Пока он бродил по своим знакомым местам, доска была уже установлена и он застал финал торжественного мероприятия.

На стене дома у входных дверей красовалось плита с барельефом бородатого с усами лица в профиль. Ниже находилась надпись: «В этом доме жил и работал выдающийся музыкант». Далее следовало его имя. Внизу текста крест на крест изображались две флейты. Судя по годам, время проживания и работы выдающегося музыканта было недолгим. И можно было предположить, что маэстро был уникальным человеком, если в неполные сорок лет стал таким знаменитым.

Внизу под плитой прямо на снегу лежало несколько букетиков цветов. Участники мероприятия уже потихоньку расходились. У доски круглый человечек что-то эмоционально объяснял скромно одетой женщине с миловидным лицом.

– Мы обязательно это сделаем. Это наш долг перед маэстро, перед вами. Наш банк, как старейший на этой территории, непременно профинансирует этот центр. Я вас настоятельно прошу подготовить обращение и собрать подписи, – тараторил круглый человечек.

– Да, конечно, мы постараемся. То есть я постараюсь. Мужа многие знали, они подпишутся обязательно, – отвечала миловидная женщина.

– Нет. Всех подписей не надо, пожалуйста, только жильцов вашего дома. Это важно. Центр будет рядом, прямо здесь. Обращение нам поможет все действия согласовать с администрацией, – продолжил круглый человечек.

Он внимательно наблюдал за происходящим и обнаружил, что круглый человечек нагло обманывает миловидную женщину, а та, в свою очередь, знает, что ее обманывают. Это открытие поразило его – что-то здесь нечисто. Но что-либо более подробно узнать об этом ему не удалось. Человечек быстро попрощался и, ускользая от его взгляда, направился к своему лимузину. А миловидная женщина тихонько прошла мимо него, чуть скосив глаза в его сторону, и в ответ на его молчаливый вопрос-недоумение, как бы здороваясь, кивнула ему головой. Теперь он хоть кого-то знал в этом доме.

***

Сегодня он проснулся очень поздно – в чердачное окно уже заглянуло зимнее солнце. Сами собой сложились строчки:

 
– Зима идет, снега белеют,
Морозный воздух свеж и чист.
О лете многие жалеют —
Играл на флейте гармонист.
Теперь в мороз не поиграешь,
Другие нынче времена,
И рукавицы не снимаешь,
И шапка зимняя нужна…
Но прочесть их было некому.
 

Резкий неприятный запах ударил в нос, да так сильно, что его затошнило. Этот запах ему был знаком – кисловато-резкий от немытого годами тела, нестираного белья и одежды. Это был запах «СС». Так сокращенно в быту называли социальных странников, а точнее бездомных.

В центре города их практически не было, но на окраинах «СС» можно было встретить частенько. Правительство и административные органы ими практически не занимались, видимо, из-за их безобидности с политической точки зрения.

Он огляделся, внизу прямо на теплоизоляции лежало существо в грязной, страшно замусоленной одежде. Прическу, если это можно было назвать прической не стоило и описывать, за отсутствием таковой. Заскорузлые руки с черными от грязи ногтями торчали в разные стороны. Существо похрапывало и чувствовало себя в чердачном тепле очень счастливо. Кроме дикого запаха, он ощутил еще и перегар от приличной порции нулевого тоника. Первая мысль, которая пришла ему в голову, это был вопрос – как «СС» попал сюда? Сам он с большим трудом, путем наблюдений и использования своих способностей, получил коды для открывания входных дверей дома. Скорей всего, «CC» пустила сюда сердобольная старушка, пожалев его из-за сильных холодов, а может что-то еще помогло ему.

 

Среди горожан существовала поговорка: «Если встретил ты "СС" – убегай из этих мест». За одним потянутся другие.

Стараясь не дышать глубоко, он быстро собрался и выскочил на воздух. Мороз освежил его, и теперь ему представилась возможность поразмышлять о сложившийся ситуации.

Во-первых, он лишился более-менее комфортного жилья, да еще в самый разгар зимы. Во-вторых, почему он не использовал свои способности и тихо, мирно не избавился от пришельца? В-третьих, теперь он сам стал почти «СС», и если что-либо не придумает, в ближайшем будущем может опуститься до уровня настоящего бездомного. Эти три пункта волновали его так сильно, что история, связанная с установкой памятной доски, отошла на второй план.

Покрутившись по родному кварталу и немного промерзнув, он заглянул в местную забегаловку, где за столиками отогревались редкие посетители. В основном здесь попивали тоник от первого до самого слабого номера. Наливали по недельному лимиту, очень строго, и без браслета здесь, как говорили завсегдатаи, – «не катило». Ему захотелось спокойно посидеть и отдышаться, пришлось повнушать, и ему налили полную кружку среднего номера.

– Почему ты не прогнал пришельца? Почему? Слабак. Чего тебе это стоило? Это ты мог сделать легко и просто. – Такие мысли кружились в его голове. – Почему? Ты не хотел насилия? Да, не хотел. Но человек этот никчемный, да и насилие это, можно сказать, слабенькое, слабенькое. Нет, для «СС» это сильное насилие, причем внесистемное, негосударственное. Ниже его на социальной лестнице никого нет. Пришелец внесистемен. Вот. Вот это и помешало тебе.

День подходил к концу. Рядом за соседним столиком присел старичок. Он сразу узнал его – это был тот старичок-ветеран, награжденный и еще что-то сделавший важное. Ветеран попивал легонькое из последних номеров и смотрел на него, не веря своим глазам, – этот заросший человек, не очень опрятно одетый, был похож на того нахала, которого он встретил в самом конце лета.

Улыбаясь как можно более дружелюбно, он подошел к ветерану.

– Здрасте, у вас можно присесть? – сказал он.

Ветеран, еще не веря своим глазам, с недоумением кивнул головой.

– Добрый вечер. Вы, кажется, узнали меня, – сказал он, присаживаясь рядом с ветераном, – помните, летом я был не прав и хочу извиниться за тот случай.

Старичок-ветеран понемногу приходил в себя, изумление его постепенно сменилось на любопытство.

– Я действительно вас сразу-то и не узнал, да и время прошло, уже почти полгода, – сказал старичок.

– Вы так сильно изменились, полагаю, с вами произошло что-то?

– Да, события были такими стремительными, что иногда казалось, что это происходит не со мной, – ответил он и продолжил:

– Бывают в жизни такие обстоятельства, что приходится выбирать между принципиально разными вариантами. Я выбрал то, что вы сейчас видите.

– И что теперь? – с любопытством продолжил вопрос старичок.

– Теперь, находясь в легкой депрессии, пытаюсь, как видите, снять стресс средним номером, – ответил он.

Старичок тактично кивнул, а он в свою очередь спросил:

– А вы, я смотрю, тоже поднимаете настроение?

– Эх, хе, хе, – крякнул старичок. – Тоже, только врачи обеспокоили меня. Настаивают перейти только на «Вассер-дринк», а я, знаете, люблю это дело в пределах нормы, конечно.

– Вы, мне помнится, обладали некоторым даром, способностями. Не они ли вас привели сюда? – спросил старичок.

– В некотором роде да, – утвердительно ответил он.

– А все-таки, я прошу прощения, какова ваша история? Хотя бы вкратце. Если можете, то расскажите, – заинтересовался старичок.

Он, немного разогретый тоником, коротко рассказал о себе, за исключением приглашения из Комитета и перехода на нелегальное положение. А чтобы у старика не было дополнительных вопросов, мотивировал свой отход от дел усталостью и глупостью молодости.

Старик похоже поверил ему, тем более, что он ему немножечко повнушал, а заодно попросил его объяснить свое падение настроения.

– Да это долгая история, – начал старик, – всего и не объяснишь. Как-то гадко и глупо вокруг. Если присмотреться – дурость прет из всех мест, как бы не старался улучшить ситуацию, – продолжил старик:

– Вот возьмите молодежь, воспитание идет по всем направлениям. Ан нет – грубость и неуважение ко всему у них на каждом шагу. Казалось бы, и по партийной линии – и «дымисты» и «дождисты» везде и всюду, а толку почти ноль. Сегодня иду спокойненько с товарищами, делаем встречным пацанам правильные замечания, а они в ответ нам свою «речевку».

 
– Ветераны, ветераны —
Боевые барабаны.
В вас стучат – кому не лень,
Выбивая дребедень…
 

– Да такую обидную, что настроение вмиг сразу исчезло. А товарищи всем сердцем болеют за общество. Все для него, и такое получить в ответ.

Старик разволновался, руки его стали подрагивать. Он уже с трудом отпивал мелкими глотками свой тоник:

– И как прикажите в этой ситуации делать добро, приносить счастье? Да и что такое счастье? Вот вы, относительно молодой человек, счастливы? Вы как его понимаете – это счастье?

Он уже было хотел изложить старику свое понимание счастья. Но тот и не требовал ответа и все более волнуясь продолжил:

– Мне мой старый друг говорил: «счастье это свобода, достаток и здоровье». А это опять все сводится к деньгам. Боролись с ними уж много веков и пищу стали раздавать, ан нет, без денег никак и счастья никакого нет.

Старик закашлялся и долго не мог остановиться, пока не проглотил пару таблеток.

– А я так думаю, что счастье совсем в другом, – продолжил старик. – Счастье – это осознанная необходимость делать людям добро. Добро надо делать. Вот в чем счастье. И не надо ждать награды. А некоторые еще говорят, что счастье в любви, так то оно и есть – в любви и добре. А без добра счастья нет, а так только одна видимость. Посмотрите-ка на странников – они счастливы? В некотором роде, да. Попивают свой нулевой тоник, сами его делают. Сами и пьют, и тем счастливы. Никому не мешают, друг другу делают добро…

Старику с каждой минутой становилось все хуже и хуже. Руки его дрожали и ослабели настолько, что не могли держать кружку, лицо его побелело, кое-где проступила синева, он говорил все тише и тише:

– А вообще-то все пустое. Все. Не на кого опереться. А вам надо действовать, у вас дар, делайте добро, делайте – это единственное, что имеет смысл.

Ветеран затих. Его голова склонилась на грудь, руки безвольно, как плети, опустились.

Он бросился к нему, чуть тронул за плечо, старик стал крениться на бок. Он поддержал его и машинально нажал кнопку на его браслете.

Врач появился через несколько минут, обследовав старика, он заметил:

– Уже поздно. А кто нас вызвал? – обратился к нему врач. – Вызов сделан после наступления смерти. Вам придется проехать с нами и дать объяснения как свидетелю.

Эта перспектива его совершенно не устраивала.

– Меня здесь и не было, – твердо и четко он произнес эту фразу три раза, глядя врачу прямо в глаза.

Врач вызвал помощников – старика на носилках вынесли наружу. За ними вышел и врач, совершенно забыв о своих вопросах и требованиях.

***
 
Зима в права свои вступила.
К ней не готов был нигилист,
Он жил несчастливо, уныло.
Играл на флейте гармонист.
«Не верит он» – толпа кричала —
«Неверный извлекает звук,
Его мы сбросим с пьедестала,
И не проникнет в наш он круг».
 

Посредине ангара горел большой костер. Дрова, сложенные шалашиком, давали яркие и длинные языки пламени. Вокруг костра на ящиках сидело человек десять странников. Один из них, наверное старший, выделялся тем, что сидел, опираясь на толстую суковатую палку. Яркое пламя неровно освещало грязные одежды сидящих и их давно не мытые лица.

Он тихо подошел ближе и поздоровался. Старший за всех ответил:

– И тебе здравия желаем, – и добавил: – Братия, новоявленный прибыл. Принимайте, братия.

Ему кто-то подал пустой ящик и разместил его поближе к огню.

– Замерз, странник? Давно ли с нами брат? – спросил старший.

– Недавно, вот только сегодня, – ответил он.

– Имеешь к нам требы? – снова спросил старший.

– Да нет, только вот погреться бы, – тихо ответил он.

– Грейся, грейся, брат. У нас тут тебя никто не обидит, – сказал старший. – Братия, причастим новоявленного.

– Да, да, конечно, ты как всегда прав, Предстоятель, – раздались голоса сидящих.

– Матушка, плесни-ка ему «нулевочки», – обратился старший к существу неопределенного пола и возраста.

Матушка что-то прокряхтела в ответ, в руках у нее появилась помятая кружка и замызганная, стеклянная банка с непрозрачной жидкостью.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru