Светлана Курилович
Жернова судьбы
– Честь имею, – Михаил Петрович слегка склонил голову и вышел из столовой, шепнув Ивану:
– Не падайте духом, мы вернёмся!
– Федя, проследи, чтоб они немедленно уехали! – процедил помещик и вплотную подошёл к Ивану. – Как же ты мне настоиграл, ублюдок… И ты, и благодетели твои треклятые! Пшёл с глаз моих!
Иван, ни слова ни говоря, поклонился и ушёл. Он с трудом смог сдержать радостную улыбку. Душа его ликовала: Пульхерия отныне свободна, и ребёнок их не будет рабом!
– Ради этого стоило жить! – пробормотал он.
На конюшне лихорадочно запрягали коней: граф ни секунды лишней не хотел здесь оставаться. Федька, нагло улыбаясь, стоял рядом, следя, чтоб никто не перемолвился с гостями ни единым словом. Лично проводил карету за ворота и оглушительно свистнул вслед.
Смеркалось. Карета отправилась в обратный путь. Не успевшие отдохнуть форейторы тряслись на запятках. Графу было жаль уставших парней, но пока он не счёл возможным пригласить их внутрь. Михаил Петрович и Василий Алексеевич ехали молча. Им не хотелось разговаривать после столь провально завершившейся миссии.
– Каков наглец, а? – всё-таки не выдержал Михаил Петрович. – Не убоялся самого государя императора!
– Он же видел, что мы одни приехали, вот и распоясался, рыбья душонка! – мрачно подытожил Василий. – Будь у нас кортеж, он не посмел бы так разговаривать!
– И что теперь делать? – кипя негодованием, спросил граф. – Ждать целый месяц?! Да за это время что угодно может произойти!
– Ждать нельзя, Михаил Петрович, этот мерзавец способен на многое, – молодой человек задумчиво потёр подбородок. – Надо действовать немедля. Собрать отряд, вооружить его и… напасть! – в полумраке кареты его глаза сверкнули. – Больше я выхода не вижу. И бумагу, конечно, при себе иметь – это наша защита от властей.
– А ты смутьян, оказывается, Василий Алексеевич, – граф искоса посмотрел на собеседника. – На бунт подбиваешь меня, графа Завадского??
– Я, Михаил Петрович, из самых лучших побуждений. Ежели вы что другое измыслите, всей душой поддержу! – горячо воскликнул Василий.
– Суть в том, юный мой друг, что и я иного пути не вижу… – грустно ответил Михаил Петрович. – Будучи умудрённым жизненным опытом, в подобного рода обстоятельства я, увы, не попадал…
Так, в удручающей атмосфере, они ехали, пока не стемнело. Полнолунная ночь величаво снизошла на землю, застрекотали сверчки, прохладный воздух просочился внутрь кареты, и седоки поплотнее запахнули походные плащи. Михаил Петрович вспомнил про лакеев, томящихся на запятках, и постучал Проше, давая ему знак остановиться.
Они вышли из кареты и с наслаждением потянулись, разминая застывшие члены.
– И всё-таки я уверен, что моё предложение единственно верное, граф! Что такое?!
Михаил Петрович жестом остановил спутника:
– Слышите? Кто-то скачет!
Василий Алексеевич прислушался: действительно, издалека раздавался дробный стук копыт.
– Кто бы это мог быть? – пробормотал он..
– Ваше сиятельство, зашли бы вы внутрь от греха подальше! – скомандовал Прохор, доставая пистолеты. – Робя! Пистоли на изготовку! И луна, грешница, спряталась как на зло!
Форейторы затолкали господ в карету и стали с оружием у дверей. Михаил Петрович и Василий Алексеевич тоже приготовили пистолеты и замерли, прислушиваясь. Конский топот приблизился, затих, и тут же раздался знакомый голос:
– Михаил Петрович, это я, Иван!
– Иван Андреевич? – в изумлении прошептал граф и торопливо выбрался из кареты.
– Иван Андреевич, вы ли это?! – воскликнул он, вглядываясь в темноту. – Проша, зажги фонарь!
Вновь зацокали копыта, из мрака бесформенным пятном надвинулся всадник. Он бросил поводья, соскочил и подошёл к мужчинам, столпившимся у фонаря. Ночные бабочки бились у огня всполошенной стайкой. Свет озарил разгорячённое лицо молодого человека: сквозь слой пыли ярко блестели глаза, струйки пота ползли по вискам, прочерчивая кривые дорожки. Ваня запыхался от быстрой езды.
– Иван Андреевич, что случилось?? – тревога нарастала, подобно урагану.
– Михаил Петрович, Василий Алексеевич, – быстро заговорил парень. – За вами погоня!
Мужчины переглянулись:
– Зачем? Кто?!
– Я точно не знаю, но Федька, когда погоню снаряжал, мельком упомянул про какую-то бумагу, которую у вас забрать надо. Сам он не поехал, но с полдюжины мордоворотов отправил. Я лично сбрую готовил…коней запрягал. Потом только понял… Схватился и напрямки погнал… Граф, вам бежать надо!
– Фёдор, говоришь, не поехал? – спросил чиновник.
Иван покачал головой.
– Тогда зачем бежать? – лихо воскликнул Василий. – И куда?! Далеко не убежишь, а так – их шестеро, да нас – тоже! Мы вооружены, а они без главаря! Предлагаю дать бой! Михаил Петрович, вы как думаете?
Граф посмотрел в горящие глаза молодого человека и внезапно почувствовал прилив задорной отваги, несколько странной в его возрасте:
– А давайте! Пистолеты у всех есть!
– Только надо приманку устроить, – торопливо заговорил чиновник. – Карету поперёк поставим, сами в лесу спрячемся, а я наземь лягу, чтоб они спешились. Прохор, разворачивай!
– Яков, Стёпа, в лес! – скомандовал Михаил Петрович. – Иван Андреевич, ты что застыл??
– Ваше сиятельство, ведь вы собираетесь жизнью рисковать… – тихо сказал парень. – Надо ли? Не стою я того…
– Ты тут, Ваня, ни при чём! – увлекая его в кусты, ответил граф. – Ныне нам свои жизни спасать требуется, так что тщетные мысли оставь, а возьми-ка вот это! – он сунул Ивану в руку пистолет. – Стрельнуть-то сможешь?
– Смогу, Михаил Петрович, – твёрдо сказал парень, поудобнее пристраивая в ладони оружие. – У меня и нож с собой есть.
С этими словами он показал графу ладный засапожник.
– Тихо! – крикнул Василий. – Едут как будто!
Послышался далёкий стук копыт, который спустя непродолжительное время перерос в грозную ударную симфонию.
– Тпру! Стой! – раздался грубый мужской голос.
Кони заржали, возмущаясь стальными удилами, рвущими их нежные губы, и топот прекратился, слышалось лишь громкое прерывистое дыхание.
– Ну, что там, Петька?
– Не знаю, Прохор Нефёдыч, лежит чёй-то.
– Иди глянь!
Зазвенела узда, осторожно ступая, к Василию подошёл мужик. Он лежал не шевелясь.
– Эй, ты кто? – мужик толкнул его ногой. – Чи жив, не?.. Прохор Нефёдыч, кажись, мертвяк!
– А ты послухай, дышит, не?
Мужик нагнулся и встретился глазами с молодым чиновником, который весьма весело на него смотрел, затем подмигнул, схватил за ворот и со всей мочи ударил головой в нос. Мужик вскрикнул, схватился руками за лицо и повалился навзничь. Василий Алексеевич, взметнувшись, мгновенно оседлал его и мощным ударом в висок довершил начатое. Затем, выхватив из-за пазухи пистолет, выстрелил в кучку сгрудившихся мужиков. Кто-то застонал и рухнул. Всё произошло за считаные секунды, двое нападавших уже были выведены из строя.
– Робя, у него ружжо! – возопил кто-то, и мужики бросились к лошадям.
Но тут Иван свистнул и зацокал языком, и кони, прядая чуткими ушами, прыснули в непроглядную темень леса.
– Эй, вы куда?! Стоять! – дурью заорал Прохор.
– Иван Андреевич, оставайтесь здесь! – приказал граф и выскочил на дорогу вместе с верными слугами.
Увидев толпу незнакомцев, вывалившихся из леса, нападавшие бросились наутёк.
– СТОЙ! СТРЕЛЯТЬ БУДУ! – громовой рёв графа на мгновение притормозил беглецов, но затем они припустили ещё быстрее.
Посыпалась беспорядочная пальба. Иван не смог усидеть в кустах, тоже выскочил на дорогу и выстрелил вслед убегавшим. Двое упали, двое последних остановились в смертном ужасе.
– Милостивцы, не убивайте, пощадите! Это нечистый нас одурманил! – заголосили мужики.
– На колени, мерзавцы! – грозно приказал граф.
Лакеи подошли к упавшим в дорожную пыль мужикам и скрутили им руки. Василий с Прохором проверили лежавших без движения, Иван, отступив в лес, занялся лошадьми, которые подошли к нему, похрапывая и тычась влажными тёплыми мордами.
– Тихо, тихо, мои хорошие! – успокаивал он их.
– Михаил Петрович! У нас два покойника и два раненых! – крикнул чиновник.
– Трупы оттащите с дороги, раненых свяжите – и сюда! – рявкнул граф.
– А у нас, ваше сиятельство, один обоср…ся! – заржал дюжий форейтор. – От страху, видать! Фу!
– Прохор, тащи фонарь! Рассмотреть хочу паскудников!
Один из стоявших на коленях скулил, как щенок, склонившись почти к самой земле. Другой продолжал что-то бормотать, надеясь на милость тех, кого они собирались порешить.
Кучер принёс фонарь, лакеи приволокли раненых и швырнули их на колени. Прохор осветил лица пленников.
– Что, ребятушки, обоср…тушки? – опять захохотали форейторы.
– Яков, Степан, прекратите! – приказал граф, разглядывая мужиков. – Кто же вас послал по мою душу, негодяи?
Но пленники от страха не могли и слова сказать, так их ужас прихватил, что дара речи лишились.
– Да чего их спрашивать, Михаил Петрович?! – ухмыльнулся Василий. – Вот этот, – ткнул пистолетом в согнувшегося мужика, – Клим, мордоворот Зарецкого. Другой, Прошка, в кустах лежит. Этих трёх я не знаю, мелкие сошки. Пристрелить их – и ладно!
– Барин, нет, нет, не убивайте, милостивец, пожалейте! – заверещал один из пленников, пытаясь ткнуться головой в сапоги графа.
Михаил Петрович брезгливо отступил:
– Василий Алексеевич, оставь! Пули на них тратить… Вздёрнуть на суку – и вся недолга!
Мужик зарыдал в голос. Двое других плакали молча, а Клим как будто вовсе ничего не слышал, согнувшись вдвое.
– Значит, вас барин послал… так, так, так… – задумчиво пробормотал граф. – Хотите жить остаться, говорите, зачем я ему понадобился? Ну? Как на духу!
– Гу…гу…гумагу велено было забрать… – выдавил из себя рыдавший мужик.
– Какую ещё бумагу?! – гаркнул Михаил Петрович.
– Государь-батюшка на ей расписался, котору, – захлёбывался слезами пленник.
– А ты, дурень, грамоте разумеешь ли?! – засмеялся Василий.
– Не…нет, Прошка знает…
– Вон твой Прошка, в кустах будет гнить немножко! – хохотнул один из лакеев.
– Ну что, Василий Алексеевич, давай решать, этого так оставить нельзя.
– Нельзя, Михаил Петрович, это разбойное нападение, уголовщина. За такое преступление самое лёгкое наказание – каторга.
Услышав такие страшные слова, самый разговорчивый мужик затрясся от ужаса и принялся усердней молить о пощаде. Остальные угрюмо молчали, как будто покорившись своей участи. Не обращая на них внимания, чиновник принёс из кареты переносную конторку и приготовился писать.
– Я думаю, Василий Алексеевич, надо написать об этом, во-первых, приставу Козыреву в Симбирск.
– Согласен. Я напишу официальный документ о подстроенном нападении людей Зарецкого на вас, графа Завадского. Напишу, что Зарецкий был зачинщиком этого преступления. Наказание он понесёт согласно Уложению, уж не сомневайтесь.
– Отвезёт письмо Проша. Далее, – граф призадумался. – Лошадей заберём с собой. Это трофей.
– А эти? – кивнул головой Василий на пленников.
– Тоже заберём с собой и сдадим в жандармерию, пусть с ними поступят соответственно их преступлению.
– Михаил Петрович, отойдёмте-ка, – заговорщицки шепнул чиновник.
– Что? – они подошли к кустам.
– Я тут подумал: не отправить ли нам гонца к Зарецкому? Изложим в письме наше требование: дать Ивану Андреевичу вольную в обмен на ваше слово дворянина не заявлять о нападении. По моему слабому разумению, это судьба предоставляет нам шанс добиться желаемого!
– Василий Алексеевич, это превосходная мысль! Лучшая выгода, что мы можем извлечь из этого положения! Пишите!
– Михаил Петрович, – тихо, но твёрдо сказал Иван, стоявший рядом. – Послушайте меня, пожалуйста. Не надо.
– Что не надо? – не понял граф.
– Ничего не надо. Остановитесь, вы всё больше увязаете в этом деле. К чему? Оставьте.
– Что случилось, Иван Андреевич? Что с вами? – встревоженно спросил чиновник.
– Вы так упорно добивались справедливости, но реальность такова, что её нет для простых людей. Что бы вы ни предпринимали, закон будет на стороне сильнейшего, а пострадает бесправный. Я боюсь, как бы вас за собой не утянуть.
– Не бойтесь, друг мой, не опускайте рук! – заторопился граф. – Мы не пострадаем, это невозможно!
– Ваше сиятельство, – ещё твёрже сказал Иван. – Судьба моя горькая, с кем бы она меня ни сводила, кого бы я ни полюбил, все несчастными становятся. Пульхерия, Савва, Арина Тимофеевна… вашу семью я покоя лишил, друзей ваших обременил своими горестями! Оставьте это, граф, прошу вас! И вы, Василий Алексеевич, устранитесь от греха подальше.
– Иван Андреевич, – проницательно взглянул на него молодой чиновник. – Ты не задумал ли чего?? Сразу предостерегу: в этом случае ты станешь государственным преступником, и тут закон будет, действительно, на стороне сильнейшего. Крепостной ли, дворянин ли – исход будет один – казнь!
– Довольно уже я вас беспокоил, пора каждому идти своей дорогой. Отныне, граф, наши пути расходятся, – неожиданно жёстко заключил Иван. – Далее я сам распоряжусь своей судьбой! Я запрещаю вам вмешиваться!
– Ну, хорошо, – легко согласился Михаил Петрович. – Только письма всё равно надо отправить, верно? Василий Алексеевич, ты пиши, как мы условились, а вы, Иван Андреевич, посоветуйте лошадь для Прохора.
– Ветерка пусть возьмёт. Конь добрый, послушный и быстрый. У барина все кони хороши, – даже в темноте было понятно, что Ваня улыбается. – Я на Крепыше вертаться буду, а гонцу какую хотите – ту и давайте, они теперь ваши!
– Гонец пешим пойдёт! – возразил Василий. – Не много ли ему чести! А тебе, Иван Андреевич, скорей возвращаться надо, вдруг барин хватится…А он хватится, ты для него ровно соска для младенца: и бросить надо, и мочи нет!
Иван легко взметнулся на коня, собрал поводья и с улыбкой посмотрел на друзей:
– Прощайте, ваше сиятельство! Прощайте, Василий Алексеевич, не поминайте лихом! Даст Бог, свидимся!
Ударил пятками в бока и пропал в ночи. Таким он и запомнился графу: улыбающимся, светлым и необыкновенно русским…
– Граф, – заспешил Василий. – Давайте скорее решать, что делать! Бросать его одного нельзя! Он задумал что-то, я следом поскачу! Вы разберётесь ли здесь без меня?!
– Обижаешь, Василий Алексеевич! – возмутился Михаил Петрович. – За пенёк меня держишь…
– Вот письма, держите, а я помчался! – молодой чиновник так же, как Иван, птицей взлетел в седло и посмотрел на графа. – Ваше сиятельство, действуйте, как мы договорились! Бумага с государевой подписью со мной, мало ли… – причмокнул губами и растаял в темноте.
Михаил Петрович остался один ночью посреди незнакомой местности… Ну, как один – слуги, пленники, кони и карета – со всем этим надо было разобраться, все ждали его указаний. Ну, что ж… граф вздохнул и начал:
– Проша, вот тебе депеша, скачи к Василию Аристарховичу Козыреву, приставу, скажешь, от меня срочно.
– Яков, пристёгивай коней к задку, Степан, этих мерзавцев покрепче свяжи – и в карету! Сами – вместе с ними, следить будете в оба глаза! Стой! Ты! – указал на мужика, который больше всех рыдал. – Ты сей же час отправишься к своему барину и передашь ему в белы рученьки письмо! Скажешь: от графа Завадского. Понял?! – рявкнул угрожающе.
– Понял, барин, батюшка, храни тебя Господь! – забормотал несчастный, уже не зная, что хуже: остаться здесь или пойти к барину, который жестоко спросит за невыполненное поручение.
– И только попробуй сбежать! Я тебя из-под земли достану! Пошёл вон!
Мужичонка торопливо заковылял по дороге, загребая лаптями пыль.
– Ваше сиятельство, а кто же править будет? – лакеи смотрели на него во все глаза.
– Кто, кто… Я! – граф ощутил себя чуть ли не героем авантюрного романа, постарался так же легко, как парни взлетели в сёдла, взмыть на козлы, но не получилось: забрался, кряхтя и чертыхаясь.
– Эге-гей, залётные! – крикнул, подбадривая себя, и карета двинулась по ночному тракту, оставляя за собой широкие следы.
***
Василий стремглав мчался, напряжённо вглядываясь вперёд, но, как ни понукал коня, как ни торопился, не мог углядеть Ивана. «Оно и понятно, – успокаивал себя. – У него и конь лучше, и дорогу он знает, небось, опять напрямки поскакал! Ну, да ничего, не намного отстану».
Зачем Василий отправился следом за Иваном, он и сам толком не понимал, хотя, если бы его спросили, он, как истый делопроизводитель, дал бы многоречивый и обтекаемый ответ: дескать, проследить, чтоб не наломал дров, не вырыл себе могилу и прочее. Но в действительности причина была не в этом…
Когда дядюшка поделился с ним историей Ивана и Пульхерии, молодой человек сразу почувствовал острейшее любопытство и желание познакомиться с ними. Их судьба вызвала у него и сочувствие, и зависть, поскольку его самого жизнь пока обделила столь сильными чувствами, ради которых можно пожертвовать собой…
Увидев Ивана в поместье Зарецкого, пусть мельком, Василий Алексеевич ощутил непреодолимую притягательность его натуры, цельной, глубокой и самобытной, захотел сойтись с ним поближе. И вот сейчас, погоняя коня, радовался, что появился шанс подружиться с равным ему по возрасту и как минимум равным по уму человеком. Что Иван Андреевич умён, он понял сразу: достаточно было посмотреть в его глаза, печальные, полные мысли.
Кроме того, была ещё одна причина… Василию Алексеевичу было нестерпимо скучно на службе у дядюшки. Он искренне недоумевал, как может человек прожить всю жизнь на одном месте и работать в одном и том же департаменте без перерыва.
Пока не попал к Никанору Иванычу, дяде по матери, Василий многое испытал: родители его умерли, когда мальчику только-только исполнилось двенадцать – самый нежный возраст для молодых людей. Мыкался он по родственникам со стороны отца, которым, в общем-то, не был нужен: они передавали его друг другу, как узел с отслужившими вещами. Характер у мальчишки был беспокойный: учиться он не любил, зато обожал бродить по окрестностям и иногда забредал так далеко, что приходилось ночевать, где темнота застанет. Всё это надоело родне, и она обратилась к Никанору Ивановичу, единственному брату усопшей матери мальчика. Потешкин, недолго думая, согласился. Когда рыжий отрок с хитрыми глазами предстал перед ним, Никанор Иваныч взял его за ухо и пообещал, если будет хорошо учиться и служить в департаменте под его началом, поедет с ним за границу, да и вообще работа будет связана с путешествиями. Подросток прислушался к дядюшке, который сразу понравился ему, и стал учиться со всем усердием. Дядя слово сдержал, но… видимо, для авантюрной натуры Василия этого было мало…
И вот сейчас он гнал как сумасшедший и недоумевал, что же такое случилось, что он ринулся за практически незнакомым ему человеком и был готов на всё, чтобы сблизиться с ним.
– Ну, Бог даст, прямо на месте разберусь, – успокаивал себя он.
Иван скакал, не останавливаясь ни на секунду, не притормаживая коня, который поглощал версту за верстой как заведённый. Недаром его назвали Крепышом: может, он считался и не самым быстрым, но уж точно самым неутомимым. Ночной воздух будоражил кровь, ярил мысли и чувства, Иван был на пределе своих духовных сил, готовый абсолютно ко всему.
– Давай, давай, дружок! – приговаривал он коню. – Надо нам торопиться!
Когда он услышал, что Фёдор отправляет погоню за графом, чтобы добыть ту самую важную бумагу с государевой подписью и печатью, о которой мельком услышал в столовой; когда понял, что им приказано убить всех, ежели что, Иван решился поднимать бунт сегодня. Бросил на бегу несколько слов Гавриле, повалил ударом кулака вставших на пути барских охранников и, уже не скрываясь, погнал следом за Федькиными прихвостнями.
Сейчас же он очень переживал о том, что происходит в поместье. Резкий ветер в лицо откинул волосы с высокого лба, перехваченного ремешком, брови сурово нахмурились, глаза, не отрываясь, смотрели вперёд. Большой нательный крест, выпроставшийся поверх рубахи, метался по груди. Наконец показались знакомые места, и Иван в нетерпении привстал на стременах, вперив горящий взгляд вдаль. Оранжевые отблески лизали линию горизонта, и это был не рассвет. Принюхавшись, он учуял слабый запах гари.
– Молодец, Гаврила, сумел запалить костры! Давай, Крепыш, давай, набегай, милый!!! – парень сгруппировался, приподнявшись на стременах; нетерпение забурлило в жилах, как молодое вино.
Василий неустанно погонял своего коня, но поместье всё не приближалось. Нежданная мысль закралась, обдав холодом: «А вдруг Иван уже подбил крестьян на бунт?! Потому и приказывал нам отступиться от него, не хотел, чтоб нас сочли соучастниками!»
– Скорей, скорей, коник! – молодой человек похлопал животное по взмыленной холке. – Надо потушить пламя прежде, чем оно разгорится, надо отговорить его! Он понятия не имеет, какие могут быть последствия…
Лошадь летела стрелой, Василий, который тоже был весьма искусным наездником, делал всё возможное, чтоб облегчить ей ношу. Вот ему показалось, что они скачут знакомым перелеском, и сердце радостно ворохнулось в груди: «Сейчас, сейчас! Ещё чуть-чуть!» Спустя полчаса он вынужден был притормозить и остановиться: в воздухе стоял дымный чад, конь забрыкался и не хотел скакать дальше. Ноздри его тревожно раздувались, чуя запах гари и опасности.
– Что ж там происходит?! – пробормотал Василий.
Он стащил шейный платок, замотал коню морду и повёл его в поводу. Подойдя к самому поместью, не поверил своим глазам: изящные ворота были сорваны с петель и повалены, вход преграждали несколько телег, около которых был выставлен караульный отряд. Увидев пришельца, два дюжих мужика неторопливо подошли к нему, отобрали повод и схватили под руки:
– Ты кто таков будешь? – грозно спросил один.
– Я чиновник, приезжал сюда с проверкой, не помните? Отведите меня к вашему главарю… Есть он у вас?
Подошёл третий мужик:
– Что тут? Кто это?
– Да вот, требует, чтобы мы его к Ивану отвели.
– Иван Андреевич ваш главарь? – уточнил Василий. – Он меня знает, я как раз хотел с ним поговорить! Он меня знает! – повторил.
– Ладно, Пахом, Митрий, отведите, коли просит, – приказал Нефёд.
Могучие ребята повлекли молодого человека за собой. Василий шёл, озираясь по сторонам: тут и там с озабоченным видом сновали мужики и молодёжь, в руках у них были у кого грабли, у кого вилы или топоры, кто-то нёс охапки дров да веток, кто тащил брёвна. На тщательно разбитых лужайках горели костры, ярко освещавшие всё вокруг, валялись доски, несколько мужиков что-то мастерили, постукивая топорами. Спиной к ним стояла группа крепостных, поглядывая на господский дом, они что-то обсуждали.
– Ваня, мы вот барина привели, говорит, тебя знает, – сказал один из конвоиров.
– Кто такой? – Иван резко обернулся, посмотрел на Василия и осёкся. – Оставьте, я его знаю, спасибо, ребята!
Он стал лицом к чиновнику:
– Василий Алексеевич! Я же вас просил! Я пытался до вас достучаться! Зачем вы здесь? К чему?! – в руках его была карта, он сунул её здоровенному бородатому мужику, схватил чиновника за локоть и увлёк за собой. Все движения его были порывистыми, он словно сдерживал кипящую силу, вот-вот готовую прорваться наружу. Глаза ярко блестели в темноте.
– Иван Андреевич, я здесь единственно для того, чтобы отвести от вас беду! – горячо заговорил Василий. – Я заподозрил, что вы замыслили преступление, и приехал отговорить вас!
– Поздно, Василий Алексеевич, поздно! Жернова Господни уже начали свою работу, и остановить ничего нельзя. Даже не пытайтесь! Уезжайте подобру-поздорову!
– А где Зарецкий? – жадно полюбопытствовал молодой человек.
– В доме закрылся вместе с Федькой да со сворой своей, – небрежно бросил Иван.
– Никто ещё не пострадал?
Иван внимательно посмотрел ему в глаза:
– Кого-то мужики убили, до кого добрались, а его я трогать не велел, как и Федьку! – глаза полыхнули серым пламенем. – Это личное!
– И что думаешь делать? – продолжил расспросы чиновник.
– А тебе что, Василий Алексеевич? – ухмыльнулся парень. – Уезжай отсюда, пока не поздно!
– У меня, Иван Андреевич, к нему тоже счёты есть! – неожиданно даже для себя заявил чиновник. – Как ты помнишь, он моей смерти хотел! Так что позволь уж мне решать…
Иван смерил его взглядом:
– Ну, что ж, дело твоё. Я попытался тебя отговорить…ты не послушал, – уголок губ дёрнулся вверх. – А болтать мне недосуг, – он отвернулся от Василия.
– Ванятка, ну что, когда выкуривать зачнём?
– А как ребята лествицу закончат. Митяй, как? Долго ещё? – зычно спросил он.
– Шабаш, смастрячили! – отозвался плотник.
– Ну всё, пора! Парни, зажигай!
Тут же, повинуясь приказу вожака, от костров отделилось несколько молодых мужиков и с зажжёнными факелами побежали к помещичьему дому. Только сейчас Василий заметил, что у дверей и по периметру здания навалены ворохи веток, а окна разбиты. Занялся огонь, затрещали сучья, дым повалил внутрь.
– Дядь Гаврила, давай, подёрнем! – скомандовал Иван, и они, крякнув, подняли огромную лестницу и приставили её к стене дома. Из окна девичьей выглядывали испуганные личики кружевниц.
– Сейчас, красавицы, мы вас выпустим! – крикнул Ваня. – Дядь Гаврила, иди со своими к чёрному ходу, боюсь, как бы там не напортачили!
Суровый кузнец молча ушёл, махнув рукой подмастерьям.
– Сеня, Федот, держите! – приказал Иван и двое конюхов мгновенно встали около лестницы.
Он принял из рук помощников топор и легко, чуть дотрагиваясь кончиками пальцев до перекладин, побежал вверх. Махнул рукой девушкам, чтобы они отошли вглубь, разбил стекло и исчез в светлице.
– Кто там? – спросил Василий у парней.
– Девки, кружева плетут на продажу, – хмуро ответил один из них. – Света белого не взвидят, день-деньской сидят, на улицу не выходят.
– Рогатки у их на горле, – показал рукой второй. – Чтоб не спали.
– Рогатки?! – Василий аж задохнулся, скинул сюртук, закатал рукава сорочки, огляделся и прихватил лежащий неподалёку топорик. – Ребята, держите!
– Барин, ты куда? – всполошился первый мужик, но чиновник уже помчался вверх по лестнице.
– Иван Андреевич, это я! – предупредил, забравшись внутрь горницы.
Сквозь закрытую дверь уже пробивался едкий дым. Василий увидел стайку перепуганных девушек, увидел цепи, вбитые в стену, железные рогатки, скалящие зубы в углу… Глубоко вздохнул: «Ведь ещё ночь… Что ж это я…» Иван сосредоточенно разговаривал с девушками. Увидев чиновника, ничуть не удивился, махнул рукой:
– Василий Алексеевич, давай девок вниз отправлять, скажи там парням, чтоб принимали!
– Ага! – Василий сразу принялся действовать.
Мягко, но решительно они брали девушек под руку и помогали выбраться из окна и спуститься, Сеня с Федотом ловили их внизу. Кружевницы взвизгивали, ахали, пищали, кроме одной, зеленоглазой, с нахмуренными бровями и маленьким носиком, усыпанным веснушками. Она отдёрнула руку, сурово на него взглянула и сказала:
– Я сама! – и сама вылезла из окна и спустилась по перекладинам.
– Аришка! – ухмыльнулся Иван. – Смелая, как мальчишка, не гляди, что девка!
Он стоял прямо перед Василием, вровень с ним ростом, смотрел в глаза и улыбался. Молодой человек решился, как в омут с обрыва:
– Иван Андреевич, я с вами пойду!
Серые глаза вмиг посуровели:
– Ты белены объелся, барин? Мы уже вне закона, нам терять нечего, кроме своих цепей! – пнул рогатку. – Не дури! Возвращайся домой и живи покойно. Ты же свободный человек!
– Иван Андреевич, не гони! Послушай, в той жизни я задыхаюсь, во как! – он рубанул ребром ладони по горлу. – Меня тоска смертная гложет!
– А здесь ты от верёвки задохнёшься, когда повесят! – рявкнул Иван. – Не буду брать грех на душу! Уходи!
Они стояли друг против друга, глаза парня метали серые искры, на какой-то миг Василию показалось, что он его ударит. Но со двора послышался крик:
– Ваня! Взяли! – и Иван, оттолкнув его, пулей вылетел наружу.
– Заливай! – раздался его зычный голос.
– Погоди, у меня ещё секретное оружие есть, – прошептал чиновник и полез следом.
Мужики бегали взад-вперёд, таская вёдра с водой. Костры по периметру господского дома противно шипели, испуская чадный дым. От едкой завеси у Василия защипало глаза, он прищурился и сквозь слёзы разглядел связанных людей, среди которых узнал помещика, Федьку и ещё человек пять, ему неизвестных. Всех крестьяне выстроили в ряд и отступили. Иван стоял перед пленниками.
– Ну что, господа, пришёл наш черёд покуражиться? Да, ребятушки?! – возвысил он голос.
– Да, верно говоришь! – нестройно, но громко ответили дворовые. – Наш черёд! Попили нашей кровушки, будя!
Иван начал прохаживаться взад-вперёд, видно было, что он едва сдерживает ярость: руки сжались в кулаки, каблуки сапог взрывали землю. Отбросив волосы со лба, остановился перед Александром:
– Ну что, братец, пришла пора нам поквитаться? – лицо его закаменело, в глаза страшно было смотреть: они почернели, стали невидящими, Иван смотрел как будто внутрь себя, осязая окружающее другими органами чувств.
Помещик был бледен, губы его дрожали, связанными спереди руками он пытался отереть пот с лица.
– Отвечай, когда я спрашиваю! – черты лица Ивана исказились от гнева. – Отвечай! Готов сразиться со мной?? – он схватил сводного брата за ворот и хорошенько тряхнул.
Голова Саши безвольно замоталась, он обмяк и лишился чувств. Иван с презрением посмотрел на него и отбросил в сторону, помещик повалился кулём.
– Оттащите его! – приказал не глядя.
– Теперь ты! – остановился перед Федькой, не опустившим взгляд, не испугавшимся. Камердинер смотрел с вызовом и скалился.
– Думаешь, твоё время пришло? – злоба так и сочилась из дегтярных глаз. – Развяжи – тогда поглядим, кто куражиться будет! Я вольный человек, а ты ублюдок, сын поблядушки барской! Тьфу! – смачно харкнул Ивану под ноги.
Иван даже не шелохнулся. Выслушал всё и отошел от Федьки к другим пленникам, среди которых были Епифан и Артемий, смотревший в ужасе голубыми глазами. Как только Иван подошёл к ним, «барашек» бухнулся на колени и заголосил:
– Пожалей, не убивай! Христом Богом клянусь, на мне нет вины, никого не казнил! Никого! Вспомни, вспомни, ты на столбе висел, а я и пальцем тебя не тронул! Нет на мне вины!
– Ты! – брезгливо отступил от него. – Щень трусливая! Отдайте его девкам, пусть решают, как наказать!
Повернулся к Епифану. Плечи Ивана передёрнуло, словно судорогой, видно было, что лишь огромным напряжением всех духовных сил он сдерживает себя.
– Ты помогал Савку убивать, мальчишку безответного, измывался над беззащитным! Будь проклята мать, что родила такого нелюдя! – кулаки его разжались и сжались, громко хрустнув.
– Православные! – голос Ивана, казалось, взлетел до небес. – Какое наказание ему??
– Казнить! – громко и сурово сказал Гаврила. – Вздёрнуть без покаяния!
– Да будет так! – глядя в глаза Епифану, возвестил Иван. – Вершите правосудие!
Мужики схватили пленника, начавшего визжать и отбиваться ногами, успокоили его несколькими зуботычинами и поволокли к ближайшему дереву. Недолго думая, перекинули через толстый сук верёвку, завязали петлю, набросили на шею и подтянули, чтоб ноги едва касались земли. Гаврила смотрел на Ивана, ожидая сигнала, Епифан плакал, не скрываясь.
