полная версия

Станислав Войтицкий
Принципы

– Стоять, Дима, – холодно сказала она.

Я закрыла глаза. Не хотела видеть шок и непонимание на его лице. Он все понял. Довольно быстро.

– Руки вверх. Медленно повернись. Только без глупостей – ты уже видел, что я умею стрелять.

Дима прошептал мне: «прости», и подчинился указаниям Точилиной. Она вошла в комнату и подошла чуть ближе, встав перед телом майора. У Ростовцева не было никаких вариантов, чтобы дернуться.

– У меня есть вопросы, Дима. Отвечай на них честно. Я пойму, если ты соврешь.

– Не сомневаюсь, – спокойно ответил Ростовцев. – Только какой мне смысл говорить правду? Сначала отпусти Лизу, и тогда мы найдем общий язык.

Дима пытался выбить выгодную сделку. Ты – мне, я – тебе. Только позиция для переговоров была слабая.

– Этого не будет, Дима.

– Тогда пошла на хуй, тупая ты сука.

В ответ она опустила пистолет, прицелившись Ростовцеву в пах, и подмигнула.

– Опасное предложение, дурачок. У меня не заржавеет, ты же понимаешь? Давай лучше так: если ты не будешь со мной честен, я сделаю с Лизой такое, что ты сам будешь просить ее убить. Я смогу. А если ты мне все расскажешь, вы умрете быстро и без боли.

Конечно, она врала. Но ничего лучше этого обещания мы получить все равно не могли. Анна была хозяйкой положения. Дима молчал.

– Это твое «нет»? – спросила Точилина. – Мне что, начать считать до трех? Два…

– Хорошо… – Дима сдался. Но выход действительно не просматривался. – Спрашивай.

– Умничка. Как ты думаешь, каким образом Родионов на меня вышел?

– Я не знаю… Он никому ничего о тебе не говорил. Ты же сама была в курсе расследования… Черт, как я мог так облажаться!

Как она могла быть в курсе? Что между ними было, что вообще происходило в данный момент? Я совершенно запуталась, но уже не пыталась разобраться. Я лишь надеялась, что они проговорят подольше. Все было просто – пока Точилина спрашивает, а Дима отвечает, я продолжаю жить.

Мне показалось, или в комнате что-то изменилось? Я никак не могла уловить, что именно.

– Не расстраивайся, Дима. Ты не виноват – я хорошо умею лгать. Ты лучше подумай хорошенько. Приложи усилия.

– Ты вообще никак не фигурировала в деле, пока он не попытался тебя убить!

О Господи… То, что я, наконец, заметила, наполнило меня одновременно и надеждой, и ужасом.

– Это я в деле никак не фигурировала. А у него лично – фигурировала. Родионов точно знал, что это я. Он не мог выйти на меня случайно. Что на меня указывает?

– Слушай, у тебя же был более полный доступ, чем у меня…

В каком смысле – у нее был более полный доступ? Данное утверждение означало, что в следственной группе был человек, сливавший ей информацию. За деньги или по иным причинам… Я бы задумалась над этим, но все мое внимание было поглощено другим – медленными и осторожными движениями мертвеца в противоположной части комнаты.

– Дима, кто в этой комнате следователь – ты или я? Если ты не скажешь, где я оставила след, то мне придется на тебя надавить.

– Анна, ты не поняла. Я попробую разобраться, но мне нужны для анализа все материалы. Может быть, Родионов дал мне не все. Что он от меня скрыл? Ты знаешь?

Родионов вставал за ее спиной медленно, осторожно и тихо. Его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций. Пристальный взгляд пустых серых глаз сверлил затылок Точилиной. Дима говорил с Анной, и интонация его голоса никак не изменилась. Он не мог не видеть того, что происходит за ее спиной, но, очевидно, прекрасно владел собой и никак не подавал вида. А, может, он не реагировал по другой причине? Образ восставшего из мертвых майора был настолько невероятен и сюрреалистичен… Я подумала, что на самом деле и нет никакого ожившего Родионова. Просто мой разум под воздействием стресса и страха порождает эту галлюцинацию.

– Если здраво подумать, – сказала Точилина, – он мог скрыть что-то только из первых дел. Еще до того, как ты присоединился… Так, подожди, Дима. Лиза, – Анна внезапно обратилась ко мне. – Можешь не утруждаться, я сразу заметила, как старательно ты таращишь глаза мне за спину. Можешь успокоиться, я не обернусь.

Выпрямившись, майор занес свою багровую от запекшейся крови ладонь левой руки над головой Точилиной, а правой коснулся поверхности напольного зеркала. Оно еле слышно скрипнуло об пол и слегка повернулось. Сменился угол отражения, и я увидела в зеркале лицо Ростовцева. Дима улыбался.

Неужели это действительно происходит? Глаза Анны широко раскрылись от удивления и страха, она все же начала оборачиваться, но было поздно.

Одним коротким движением Родионов опустил свою ладонь ей на макушку, и в этот момент как будто все силы оставили Точилину. Словно в один момент из нее изгнали всех бесов. Ноги подкосились, и она грузно шлепнулась на пол, отбросив пистолет в сторону.

– Иеото неможвно… – ее голос стал каким-то жеваным и странным. Я с трудом поняла, что она сказала – «это невозможно». Слова звучали, как у глухого человека, который пытается говорить, сознательно напрягая связки, но получается плохо, потому что он не слышит собственного голоса. Только она все прекрасно слышала…

– Воштыамойидал…

Это я уже не поняла.

– Чтобы к этому привыкнуть, нужно практиковаться несколько лет, – ответил майор.

Точилина в панике попыталась встать, но у нее ничего не вышло. Ее конечности неуклюже отталкивались от пола, но принять какое-то равновесное положение не получалось.

И тогда она начала кричать. Крик ее скорее напоминал какой-то ужасный утробный вой.

Родионов выругался, деловито подошел ко мне, пройдя мимо Ростовцева, и снял с меня полотенце, освободил мне рот. Затем вернулся к катающейся по полу Анне. Несколько раз ударил ее в лицо – без злости, совершенно хладнокровно, чтобы не дергалась. Пока она морщилась от боли, майор заткнул ей рот так же, как она затыкала его мне, затем перевернул ее на живот и застегнул браслеты наручников у нее за спиной. Я увидела на спине его куртки след от пулевого ранения с запекшейся кровью, но непохоже было, чтобы рана хоть как-то ограничивала движения Родионова.

То, что он сделал с Анной, было вне моего понимания.

Пока майор вязал Точилину, Дима стоял рядом, не шевелился и безотрывно смотрел в зеркало, на отражение нашей несостоявшейся убийцы. Не знаю, что он там увидел. Видимо, все никак не мог отойти от шока.

Закончив с наручниками, Родионов взял из ящика стола длинный кухонный нож и снова подошел ко мне.

– Потерпи, – коротко сказал он и деловито просунул лезвие между моим запястьем и пластиковой стяжкой. Одно движение – и пластик с легким щелчком разорвался, наконец-то освободив меня.

Отвлекшись от зеркала, Ростовцев, наконец, пришел в себя и бросился ко мне.

– Ты цела? – обеспокоенно спросил он.

– Да, все нормально. Она меня не тронула.

Родионов подошел к брошенному Точилиной пистолету и аккуратно поднял его с пола, обернув носовым платком.

– Интересно, откуда у нее такая крутая волына… – сказал он.

– Это мой, – честно признался Дима. – Дал ей для самозащиты.

– Держи, гений, – Родионов вернул оружие владельцу. – И впредь не суй свой ствол кому попало.

Прозвучало крайне двусмысленно. Очевидно, так и было задумано.

Дима ничего ему не ответил. Помог мне подняться.

– Что вы с ней сделали? – спросила я у майора.

– Применил немного малоизвестной, но эффективной психотехники. Не смогу объяснить, это нужно прочувствовать.

Какая такая психотехника? Что за чушь? Но пояснять он, очевидно, ничего не станет. По крайней мере, при Ростовцеве.

– Вы ранены, – сказала я.

– Есть такое. Но можете не переживать – пуля прошла навылет, важные органы не задеты. Кровотечение прекратилось. Я хорошо контролирую боль. Спокойно проживу еще пару суток, даже без медицинского вмешательства.

Теперь, когда опасность миновала, я увидела совсем другого Родионова – рассудительного, спокойного. Ничего общего с человеком, который направлял мне в лицо пистолет еще вчера.

Но Диму, похоже, интересовало другое. Как будто эти способности Родионова – какая-то мелочь.

– Она долго будет такой? – спросил Ростовцев.

– Если я ей не помогу, то очень долго. До конца своей жизни, если точнее. Потому что я не буду ей помогать.

– Саша, мне нужно поговорить с ней. Наедине.

– Посмотрим, получится ли, – усмехнулся Родионов.

– Ты же… Ты же не хочешь убить ее?

– Очень хочу. Но кто я такой, чтобы преступать закон, Дима? Заслуживаю ли я права судить?

– Заслуживаете, – сухо ответила я, сжав пересохшие губы.

– Правда? Любопытно… Но все же, я не вправе. Я не испытывал такого ужаса, как все эти женщины. Вот вы, Елизавета Лазаревна, другое дело. От ужасной и мучительной смерти вас отделяло несколько минут. Вы храбро боролись, но ваша попытка спастись провалилась… вы сполна хлебнули отчаяния. И сейчас, – Родионов повернулся и указал ножом в сторону Точилиной, – это животное находится в вашей власти.

– Лиза, не надо. Не слушай его. – Дима обратился ко мне, понимая, куда клонит Родионов. Я тоже это прекрасно почувствовала.

– Что вы посчитаете справедливым для этой женщины? Какой приговор вынесете?

Вот и прозвучало это холодное и страшное слово. Приговор.

Я холодно посмотрела на Точилину, и вдруг меня осенило. Я поняла, что она делала, какой смысл был в ее действиях, как именно она подбирала жертв. Всех этих женщин, независимо от их возраста, внешности, замужнего статуса и количества детей, объединяло одно – они были счастливы. В их глазах на фотографиях была сама любовь, все они были воплощением триединой женственности – чьи-то матери, жены, дочери. Точилина не была сумасшедшей – по крайней мере, в смысле невменяемости. Она будто забирала у них то, что не имела сама. Совершая это омерзительное действие, она словно оскверняла их души. Зло, как оно есть – внешне привлекательное и разлагающее изнутри. Фрукт с красочной кожурой вокруг гнилой сердцевины.

Передо мной словно наяву пронеслись все образы, все слезы осиротевших детей, ослепших от горя матерей, овдовевших мужчин… Что там говорил Макс? Пусть рука моя не дрогнет… В данном случае не дрогнет голос. В покрасневших от ярости глазах сами собой всплыли строки Книги. Завета моего народа. И я ответила Родионову:

– «Кто убьет какого-либо человека, тот предан будет смерти. Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб, как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать». Левит, глава двадцать четвертая, стихи семнадцатый, девятнадцатый и двадцатый.

Когда я читала Библию последний раз? В четырнадцать?

– Интересно… – задумчиво сказал Родионов. – Ветхозаветный подход. Уважаю.

Он быстро подошел к Точилиной, присел на одно колено, свободной рукой прижал ее голову к полу и с размаху засадил ей нож прямо между ног.

Анна глухо завыла в полотенце, заткнувшее ей рот, и бешено задергала ногами. Казалось, ее глаза сейчас вылезут из орбит. Никогда не видела, чтобы кому-то было настолько больно. Меня замутило и даже злая мысль, что я могла бы оказаться на ее месте, не заставила меня собраться. Скорее наоборот. Я не выдержала, меня согнуло пополам и вырвало.

– Господи, Саша… – прошептал Ростовцев.

– Какие все чувствительные, – с насмешкой сказал майор. В его голосе не было ни намека на гнев. – Я сделал ровно то, о чем она меня просила, – он кивнул в мою сторону. – В точности.

– Добей ее, – умоляюще попросил Дима.

– Уверен? Ты вроде хотел ее о чем-то спросить. Теперь она нам все расскажет.

– Пожалуйста.

Родионов пожал плечами.

– Ну ладно, как скажешь.

Он рывком перевернул Точилину на спину, сел ей на грудь и сжал шею своими сильными руками. Родионов душил ее без ненависти. Лицо его выражало презрение и равнодушие. Словно он собирался шлепнуть тапком таракана. Через минуту все было кончено.

X

После недолгих обсуждений майор следственного комитета Александр Родионов и внештатный сотрудник полиции Дмитрий Ростовцев пришли к соглашению, как именно стоило представить дело. Я решила довериться профессионалам – кому еще фабриковать улики и путать следствие, как не им? Так что я просто слушала молча, стараясь запомнить подробности и лишний раз ни о чем не спрашивать.

Удерживать внимание на их диалоге удавалось с большим трудом. Мне было практически все равно, до чего они договорятся, накатила тяжелым грузом апатия. Чудом спасшись от смерти, организм включил торможение нервной системы.

Сегодня я не умру. Ну и ладно, ну и хорошо. И на том спасибо.

Итак, что же произошло на самом деле?

В ходе расследования следственной группой было определено общее звено, связывающее всех жертв – все они в разное время наблюдались в одной женской консультации.

Крамаренко было только семнадцать, и детей она не имела? Детей не имела, зато аборт уже успела сделать. Теперь игра пошла в открытую, и Родионов говорил все, что знает. Эта информация оказалась неожиданной для Ростовцева.

– Так ты вышел на Точилину? – спросил он.

– В том числе. Все дорожки вели в это учреждение. Я сразу заподозрил персонал.

– Но всех проверяли, – возразил Дима.

Майор пожал плечами.

– Очевидно, не очень тщательно. Тогда я еще не руководил.

В дальнейшем назначенный руководителем следственной группы майор Родионов определил в качестве главной подозреваемой Анну Точилину. Но улики были косвенные и чтобы вывести убийцу на чистую воду, необходимо было нестандартное решение. Им стала оперативная игра – план, который был составлен майором Родионовым и внештатным сотрудником полиции Дмитрием Ростовцевым, привлеченным к расследованию в качестве эксперта-консультанта. К сожалению, Точилина узнала, что находится в разработке и решила действовать на опережение. Это может говорить о возможной утечке данных расследования.

Не имело значения, что такой утечки не было. «Пусть проверяют» – заметил Родионов. – «Может, какую другую грязь найдут. Чистка никогда не бывает лишней».

Чтобы дезорганизовать работу следственной группы, подозреваемая попыталась устранить ее руководителя. Это не удалось, и в результате нападения Точилина оказалась в коме. Но улик все равно было недостаточно, и тогда было принято решение подготовиться к ее пробуждению творчески – на случай, если оно произойдет в ближайшее время. Преподнести ей подарок судьбы – внезапное и абсурдное подозрение в адрес майора Родионова. Это было задачей Ростовцева. Для реализации этой задумки в Энск была вызвана Елизавета Иванова – малоизвестная журналистка из Иркутска. Она должна была обеспечить публикацию заведомой дезинформации по делу энского маньяка, чтобы обвинения в адрес Родионова смотрелись весомей. Сложившийся расклад давал Точилиной шанс избежать ответственности – при условии смерти основных действующих лиц расследования. Вызывая огонь на себя, майор рассчитывал проявить жестокую сущность убийцы.

Получилось так, что выход Точилиной из комы совпал по времени с завершением работы над публикацией.

Подозрительно ли это совпадение? Конечно. «И это прекрасно», – сказал Родионов. – «Люди не верят в кропотливую следственную работу. В скольких фильмах и книгах преступления раскрываются в результате целого ряда нелепых и неожиданных удачных совпадений? Люди любят совпадения».

Инсценировав нападение на журналистку, Родионов пустился в бега, а Ростовцев и Иванова остались присматривать за Точилиной. К сожалению, все предусмотреть не удалось. Убийце удалось захватить Иванову в заложники, в качестве приманки для майора. Неожиданным фактором оказалось незарегистрированное оружие, которым владела Точилина. В результате схватки, майор Родионов получил легкое огнестрельное ранение, а убийце удалось временно скрыться. Она ранена и не должна уйти далеко. Возможно, умрет где-нибудь в лесу.

К сожалению, преподнести труп Точилиной следствию на блюдечке не представлялось возможным – повреждения тела никак нельзя было списать на самооборону. Так что она должна была просто исчезнуть. «Я готов к последствиям» – сказал майор. – «Все-таки упустил убийцу, за такое не погладят по головке. Главное, я сам знаю, что она больше не убьет».

Я попыталась представить, как наша история будет звучать со стороны. Получалось, мягко говоря, не правдоподобно. Можно ли было поверить в такой бред? Расчет был на то, что все захотят поверить. Потому что это было очень удобно.

Мужчины завернули тело Точилиной в ковер и бросили в багажник автомобиля Ростовцева. Они предложили мне подождать их в доме, но я захотела поехать с майором.

– Я не доверяю ему, Лиза, – тихо сказать мне Дима. – Он опасен.

Безусловно. Но не для нас.

– Мне нужно кое-что узнать, – ответила я.

– Я понимаю. Но предпочту рационально объяснить себе все сам.

Удобно, Дима. Но я так не могла. Мне нужно было все выяснить досконально. Хотя бы попытаться.

– Александр Семенович, вы не возражаете, я поеду с вами?

– Конечно, Елизавета Лазаревна., – вежливо ответил майор. – Я все равно собирался вам это предложить. Мне нужно вам кое-что сказать.

Освещая фарами пустую грунтовку среди ночного леса, мы двинулись в путь.

– Спасибо, что спасли мне жизнь, – сказала я.

– Всегда пожалуйста, Елизавета Лазаревна.

Воздав должное этикету и вежливости, я спросила прямо, без каких-либо предисловий:

– Я все-таки хочу знать – что вы с ней сделали?

В ответ Родионов только устало вздохнул.

– Помните, как говорила Анна: «я кое-что умею». Так вот, я тоже кое-что умею. Но что касается природы этого умения… Скажем так, оно точно имеет рациональное и научное объяснение, но у меня его нет. Это как с мобильным телефоном – чтобы эффективно им пользоваться, не нужно знать, как он работает.

Не сказать, чтобы я ожидала чего-то другого.

– Вы уже могли подобное видеть, – добавил он, ухмыляясь. – Кашпировский так делал.

– Кашпировский – шарлатан, – категорично ответила я.

Родионов в ответ утвердительно кивнул.

– Я тоже, – сказал он. – Что я сделал – это не тот вопрос, который я от вас ждал.

– А о чем вы думали, я вас спрошу?

– Как я справляюсь с убийством человека.

– У вас это не первый раз? – спросила я с нажимом.

– В таком плане – разумеется, первый, – ответил Родионов, но сказано было так, что я сразу поняла – разумеется, нет.

– А в другом плане?

– Дважды.

– Это очень трудно?

Разумеется, это должно быть трудно. Но я ничего не чувствовала. Никакого чувства вины, никакой рефлексии, никаких особых переживаний.

– Зависит от условий. Когда я убил впервые, это было на службе еще в советской милиции. Я был молод и неопытен, и к перестроечной грязи еще не успел привыкнуть. Застрелил во время задержания одного бандита.

– Это был ваш долг.

Майор усмехнулся.

– Мне непросто это далось. Плакал ночами, как маленькая девочка. Хоть я и был молодой дурак, но прекрасно понимал, что тот другой – это тоже молодой дурак. Я просто запаниковал и лишил человека жизни. Можно было в ногу выстрелить, в плечо. А я всадил прямо в голову. Испугался.

– Это в те времена он был мелкий преступник. А в девяностые кого-нибудь убил бы или ограбил.

– Я тоже убедил себя в этом и сразу почувствовал облегчение.

Я промолчала.

– Сегодня был другой случай. Сегодня я буду спать, как младенец. И я не собираюсь ни исповедоваться, ни спорить, – продолжил Родионов. – Мы убили ее, но она это заслужила. Я просто не хочу, чтобы то, что случилось, оставалось на вашей совести, Елизавета.

– Моя совесть молчит, – спокойно ответила я.

И это было правдой.

– Рад это слышать. Пусть так будет и впредь. Для нашего общего блага.

Эти слова прозвучали зловеще. Я кивнула, показывая, что понимаю.

– Я все равно убил бы ее, – сказал Родионов.

Он говорил это как-то неубедительно. Мне кажется, обманывал. Хотел убедить меня в неизбежности получившего исхода. Убедить, что выбора не было. Но в этом не было необходимости. Я не жалела о том, что случилось. Я сделала то, что должна.

– Я принял решение после убийства Ионовой, – продолжал майор. – Знаете, что-то внутри перевернулось, пока я присутствовал на вскрытии. Когда извлекли плод…

– Прошу вас, не надо. Я понимаю вашу мотивацию. В конце концов, я же мать.

Остановившись на небольшой опушке, майор вышел из машины. Удивительно, что пулевое ранение – каким бы легким оно не было – его совсем не беспокоило. Мужчины достали из багажника тело Точилиной и две лопаты. Благодаря теплой осени мороз еще не успел прихватить землю как следует, и уже через час все было кончено. Обратно я вернулась уже с Димой.

В доме мы еще раз сверили наши показания, чтобы они совпали с уликами. Все следы – кровь Точилиной, майора, моя – все укладывалось в заученную версию. Даже лужа рвоты приходилась к месту – как результат стресса и напряжения.

Как удобно.

Я очень устала.

Когда мы вернулись в Энск, на часах было пять утра. Впереди нас ждали бесконечные напряженные многочасовые допросы, объяснения, показания… Родионов сразу же собрался в больницу, и уже оттуда звонить в следственный комитет – согласно легенде, нужно было сдаваться сразу – чтобы по горячим следам объявлять в розыск убийцу. Я попросила дать мне хотя бы час. Мы с Димой решили подойти чуть позже, чтобы подтвердить показания майора. Эту задержку легко было объяснить – я все-таки обычная слабая женщина, пережившая страшную ночь на волоске от гибели. Мне нужно было привести мысли в порядок и успокоиться.

Это звучало правдоподобно.

– Дима, я приму ванну, – устало сказала я Ростовцеву.

– Хорошо, – спокойно ответил он. – Только не запирайся, пожалуйста. Я не буду тебя тревожить.

– Как скажешь, – я пожала плечами и ушла в ванную комнату.

Горячая вода… потрясающее ощущение расслабленности. Я уже много лет не принимала ванну вот так. Удивительно, как, оказывается, это здорово.

Минут через пятнадцать, Дима крикнул через дверь:

– Лиза, возьми пену для ванны и размешай. Мне нужно срочно с тобой поговорить.

А обещал не тревожить…

Я как раз выключила воду, потому что она добралась мне до шеи. Очевидно, Дима прислушивался к шуму воды и ждал этого момента.

Я бы предпочла оставаться в одиночестве, но все же послушалась. Когда плотная белая пена полностью покрыла водную поверхность, я сказала:

– Можешь заходить.

Ростовцев вошел в ванную с небольшим целлофановым пакетом, в котором лежало несколько кубиков льда.

– О чем ты хотел со мной поговорить?

– Ни о чем.

Дима сел рядом, достал из пакета один из прозрачных кубиков и приложил к моей разбухшей щеке. Этот кубик сильно опоздал… И все же меня тронуло его внимание.

– Прости меня, – сказал Дима. – Прости, что втянул.

И только тогда, первый раз за все эти безумные сутки, я не выдержала и разрыдалась.

Эпилог

Как ни странно, следующая неделя прошла намного спокойнее и проще, чем я ожидала. Если Родионова и Ростовцева дергали на допросы практически в непрерывном режиме, то во мне однозначно признали невинную жертву обстоятельств. Без пяти минут жертву серийной убийцы. И в любом случае – несчастную жертву горе-следователей, запутавшихся в своих играх и интригах.

Как только смогла, я купила себе новый телефон и связалась с родными – оказалось, они по мне не особо и скучали.

– Мама, не переживай за нас. Тебе нужен отдых, – снисходительно сказала Соня. Да уж, отдых. Я была рада, что в ее взгляде снова читается оптимизм. Дочурка пришла в себя, справилась самостоятельно. Молодчина.

И хотя я ужасно скучала по детям, все равно пришлось «отдыхать» в Энске – поневоле, разумеется. Хотя мне и не запретили напрямую покидать город, никто не понял бы отъезда в такое время.

Редактор горячо поздравил меня с крупной публикацией и попросил подумать насчет книги. «История отличная», сказал он. «Захватывающая». Я обещала, что подумаю, но решила твердо – никаких книг.

На съемную квартиру не вернулась, осталась у Ростовцева. У него была достаточно большая квартира, и мне, откровенно говоря, нравилась его компания. В быту, вне своей профессиональной деятельности, Дима оказался достаточно аккуратным, не похожим на типичного холостяка – из тех, которые начинают готовить еду с мытья тарелок.

К своему удивлению, я узнала, что он ни разу не был женат. Странно – он определенно имел успех у женщин, это чувствовалось в общении. «Просто еще не встретил ту единственную» – задумчиво сказал он.

Мы неплохо сдружились. Мне почему-то захотелось продемонстрировать ему, как много он теряет в одиночестве, и я устроила марафон домашней еды – из русской и еврейской кухни. Я неплохо готовила, что неудивительно – мне приходилось кормить большое количество ртов.

Я была благодарна ему за хорошо проведенное время. Когда выпала возможность, нам удалось посетить Энский драматический театр – сто лет там не была. Получается, ему все-таки удалось сводить меня на свидание. Правда, я не воспринимала наш поход в этом ключе. Я просто почувствовала себя живой – в первый раз за эти пять лет. Жаль, что мне для этого нужно было практически умереть.

Ростовцев очень старался, чтобы я забыла весь ужас, который испытала по его милости. И надо отдать ему должное – у Димы это неплохо получалось.

В пятницу вечером, к исходу второй недели моего нахождения в Энске, он пришел домой с огромным пакетом, откуда извлек бутылку дорогого вина и разного рода деликатесные разносолы – в данном случае, они, очевидно, должны были варварски послужить в роли закуски.

– Празднуем, – с порога объявил он.

– С чего вдруг? – криво усмехнулась я.

– Сегодня утром я имел прекрасный разговор со старшим следователем по нашему делу. И если к товарищу Родионову осталось еще много организационных вопросов, связанных с его грядущим понижением в должности и звании, а также будущей переаттестацией, то мы с тобой больше не заботим родные следственные органы, в связи с чем у меня для тебя подарок…

Он сунул руку за пазуху и вынул из внутреннего кармана куртки… билет на поезд. Я взвизгнула от счастья, как маленькая девочка и вырвала его из Диминых рук.

Ничего себе. СВ. Дима выкупил мне целое купе.

– Дима, не стоило, – несколько испуганно сказала я.

– Молчи. Ты заслужила как никто. Это меньшее, что я могу для тебя сделать – поскорее отправить к любимым детям в максимально комфортных условиях. И вообще сегодня отдыхай, сегодня ужин с меня.

– Спасибо, – искренне сказала я, поцеловала Диму в щеку и пошла собирать вещи, пока он готовил. Ну как, «готовил» – это громко сказано. Разлил вино и аккуратно разложил закуску.

С намеком было это вино?… Разумеется, да. Наш последний вечер в Энске. Если даже и встретимся после – такого вечера уже не будет. Исчезнет эта атмосфера. И если не решиться сейчас, я не решусь уже никогда. Я уже большая девочка и все понимала. Но я также знала, что Дима не будет проявлять инициативу. Он скорее предпочтет отпустить меня своей хорошей подругой, чем рискнуть моим доверием. И если мне действительно захочется большего, то действовать придется самой.

Мы пили вино и весело болтали, словно старые хорошие друзья. Он забавно шутил, был очень милым, добрым и заботливым.

Я и сама не заметила, как мое твердое и строгое когда-то «нет» постепенно превратилось в такое игривое и несвойственное мне «почему бы и нет?».

***

Ночью наконец-то выпал первый снег. Провожающий меня Энск был укрыт белым покрывалом, словно саваном. Сегодня этот город не вызывал тяжелых чувств. Не такой уж он и плохой. Здесь меня всегда ждали прекрасные воспоминания. Здесь я была счастлива когда-то. Нужно это ценить.

Провожая меня на поезд, Дима необычно мялся, был серьезен и молчалив. Он занес чемодан в купе и закрыл дверь.

– Вот это да, – восторженно произнесла я.

Мне еще никогда не приходилось путешествовать в такой роскоши. Дима никак не отреагировал. Я не хотела, чтобы он тяготился лишними и ненужными мыслями. Взяла его за руку, усадила рядом. Он потянулся ко мне, чтобы поцеловать, но я остановила его легким движением ладони.

– Дима, не нужно. Ничего плохого не случилось. Мы уже достаточно взрослые, правда? Свободные люди. Нам было хорошо, и я ничего от тебя не хочу и не жду.

Отчего-то мои слова не успокоили его, а как будто ранили.

– А если я скажу тебе, что люблю тебя.

Ничего себе признание. Внезапно. Сердце упало вниз, а затем бешено забилось в испуге. Я постаралась спокойно улыбнуться в ответ, скрывая неловкость и недоумение:

– Тогда я отвечу, что не стоит путать хороший секс и большое чувство.

Дима раздраженно вздохнул.

– Лиза, я уже в том возрасте, когда не путают отличный секс и большое чувство.

Его акцент на слове «отличный» мог бы мне польстить, но мое лицо вспыхнуло отнюдь не от смущения.

– Ты говоришь так, будто первый раз влюбился, – я подперла щеку ладонью и с грустью посмотрела на него. Угораздило же меня.

– Не смотри на меня так. Я не наивный дурачок, Елизавета. Я знаю, как сильно ты любишь своего первого мужа и не претендую занять его место. Я буду счастлив самому маленькому уголку в твоем сердце. Потому что знаю, насколько оно большое.

– Провожающие, на выход, – раздался по вагону зычный голос проводницы. Она меня просто спасала, потому что я не знала, что ответить Диме. Точнее, я знала, что скажу «нет»… Наверно. Я не решалась рубить с плеча. По крайней мере, не сейчас. Это было так непохоже на меня прежнюю.

– У тебя впереди длинная дорога и любимые дети. Я позвоню тебе на следующей неделе. Прошу тебя, дай мне шанс. Пообещай мне подумать…

Пообещать подумать. Это так немного. Он действительно отличный манипулятор. Я кивнула и тихо сказала:

– Обещаю.

– Спасибо.

Дима открыл дверь и поспешно вышел. Не оставил возможности для дружеского прощального поцелуя. Прости, прощай… Такой поцелуй его не устраивал.

Я надеялась помахать ему рукой, но он не подошел к окну. Дима не хотел прощаться.

Поезд наконец-то уносил меня домой, а я не знала, что мне делать… Какой горький урок.

Похоже, не знать, что делать – это и есть по-настоящему жить.