Станислав Войтицкий
Принципы
Он часто рисковал.
– Константин Валерьевич… Можно сказать вам кое-что личное? Не имеющее отношения к нашему разговору.
– Валяйте.
За такое короткое время Олег успел увидеть в глазах собеседника лишь самое сокровенное, самое важное, самое личное. Сначала думать держать при себе… Но все же решил выложить эту карту.
– Вы не должны винить себя в том, что случилось с вашей дочерью. Никто не виноват. Просто эта ноша оказалась ей не по плечу.
Затем Некрасов попрощался и вышел.
Шумейко медленно опустил взгляд и с удивлением отметил, что у него трясутся руки.
– Этого не может быть, – прошептал он.
Его лицо было бледным, а сердце стучало, как сумасшедшее.
Белые пятна
I Август 2021
Мне всегда казалось, что подробная автобиография – удел тщеславных эгоцентриков. Которым уже и сказать нечего, кроме как о себе, любимых, ностальгично надрачивающих на свою полную приключений жизнь.
Никогда не думал, что я тоже напишу о своей.
В старших классах я немного разминался литературно – писал стихи, плохие и наивные, зато искренние. А потом стало как-то некогда писать – я учился и работал.
Но теперь – другое дело. Есть время хорошенько поразмыслить.
Только обойдусь без стихов. Не мое это. По крайней мере, теперь. Возраст не позволяет выдавливать из себя стройные и ритмичные строки. Слишком о многом мне нужно написать, ни к чему мне поэмы. Мне нужно просто заполнить белые пятна на холсте моей маленькой жизни. Заполнить до определенного критического момента.
Который поменял все.
Мария, ты знаешь, о чем я говорю. Ты точно все прочитаешь. Возможно, еще до того, как я закончу этот текст.
Я всегда по-своему любил тебя, даже в самые тяжелые моменты… Но, похоже, дистанция между нами стала слишком большой. Как в физическом, так и в духовном плане. Наверно, это было неизбежно.
Трудно найти аргументы, чтобы переубедить практически всезнающего и практически всемогущего человека. И все же скажи – насколько ты уверена в том, что делаешь? Действительно ли готова взять на себя ответственность за все, что мы сделали? У меня нет рациональных доводов против, но все мое существо кричит – ты совершаешь огромную, непоправимую ошибку.
Возможно, если ты увидишь некоторые события под другим углом, моими глазами – ты скорректируешь свой план.
Я бесконечно доверяю тебе, но мне тяжело принять то, до чего мы дошли.
Прости.
Впрочем, чтобы ты ни решила – я пойду за тобой до конца. Как и обещал.
II Лето 1970
Если попытаться оглянуться на прожитые годы, то цельной картины не увидишь. Только обрывки воспоминаний о прожитой жизни. Так у всех, наверное. Перебирая в голове события прожитых лет, я понимаю, что запомнилось, прежде всего, либо прекрасное, либо ужасное. Никто не запоминает серые рабочие будни.
Чем старше ты становишься, тем более пресными становятся твои ощущения. Лично я помню свою взрослую жизнь хуже, чем детство. Точнее, не так, не хуже. Иначе. Мои воспоминания о взрослой жизни отвечают на вопрос «что случилось», а те, что родом из детства – на вопрос «как случилось».
Летом семидесятого мне было пять. Мама и папа впервые повезли меня на море. Не такое, как у большинства моих советских ровесников. Мое море не было соленым. Не было теплым. Мы поехали на Байкал, в Сарайский залив. Даже сейчас, с высоты прожитых лет, когда я уже видел настоящее море, Байкал остается чем-то особенным. Я помню, насколько таинственным казался мой путь среди гор и темных еловых лесов. И как внезапно для себя я очутился на песочном пляже, маленький и растерянный.
Дикие времена, дикие места. Родители готовили кашу на костре, и в какой-то момент я оказался предоставлен самому себе. Дул теплый и ласковый ветер. Озеро уходило куда-то за горизонт, в дымке далеко вдали таяли серые скалы.
У папы был серьезный спокойный голос. А мама была как колокольчик, звонкая и веселая. Мои родители очень любили друг друга и были счастливы. И все же, в тот волшебный момент, я от них как будто отдалился. Ветер унес прочь голоса родителей и запах костра. Я снял сандалики и наступил на песок голыми ножками. Он был довольно крупный, в нем попадались маленькие веточки и сосновые хвоинки. До меня донесся шум волны и веселые крики детей.
У берега играли ребята постарше. Бегали и смеялись. Среди них особенно выделялась веселая девочка со светло-русыми волосами. У нее было очень милое, открытое лицо. Она играла с друзьями в догонялки у края воды. Ее маленькие босые ножки в подвернутых до колен штанах выбивали из байкальских волн серебристые брызги. Девочка заметила меня и приветливо махнула рукой.
Я много раз впоследствии задавал себе вопрос – могла ли это быть она? Еще тогда разглядевшая во мне что-то необычное, что-то для себя важное.
Мне нравится мысль о том, что когда-то в детстве я видел Марию наяву, настоящую.
Но если подумать здраво, едва ли это возможно. Просто похожая девочка. И смутные детские воспоминания, наполненные сильными чувствами и неясными деталями.
Я сделал несколько робких шагов в сторону озера. Услышал окрик матери и остановился.
– Саша, не ходи в воду пока.
«Пока»… В другое время я бы обязательно уцепился вниманием за это «пока». Мама обещала научить меня плавать. И я очень этого хотел, до поездки. Мечтал, что научусь и смогу похвастаться в садике. Но в тот момент это уже не казалось мне важным. Я сел на песок и обнял свои ноги, устроив щеку на собственном колене. Шум деревни неподалеку затих, осталась только природа и смех незнакомых мне детей. На ярком синем небе чинно проплывало одинокое облако.
В тот момент я как будто слился с окружающим миром. Пропустил его через себя, растворился в нем. Сейчас, когда я взрослый, я просто не могу найти нужных слов, чтобы это описать. Никогда после я не испытывал ничего подобного. Потрясающий вид, звуки, запахи, ощущения от дуновения ветра…
И, конечно, мама, севшая рядом, обнявшая меня своими нежными руками. Мы просидели так очень долго и просто молчали.
III 18 июля 1975 года
Жизнь обманчива в своей прелести. Едва пробуешь ее на вкус, как жизнь подмигивает новому маленькому человечку – дальше будет только лучше, ты станешь большой, и сможешь получить все, что желаешь… Так нужно. Нужно, чтобы в детстве, катая машинки, ты безумно хотел настоящую «Победу», как сосед дядя Вова, ветеран Великой Отечественной. Чтобы мечтал. Мечта и надежда – это старшие сестры детской печали от ощущения «у меня нет, но я вырасту и тогда…».
Тучи сгущаются незаметно, и вот однажды ты сталкиваешься с жестоким миром. Взрослые знают, что их мир жесток и стараются защитить детей от него. До поры до времени это удается, но правильно ли это? Насколько глубок шок у ребенка от того, что окружающий мир совсем не так добр?
У меня нет ответа. Я считаю, что повзрослел за один день. И не потому, что у меня сломался голос или выросли усы.
Жаркое летнее солнце медленно клонилось к западу. Проникая сквозь плотные верхушки елей, оно не жарило, а именно что согревало. Подаренное им тепло имело уже мало общего с июльским пеклом…
Мне десять, и я самый маленький в команде нашего двора. А дворов в нашем поселке было всего с два десятка. Такое уж оно, Доброе… Я навязался играть с ребятами постарше и уже успел об этом пожалеть. Одно дело, когда ты играешь в удовольствие, другое – на результат. Сколько раз за сегодняшний день я слышал – «малявка», «растяпа», «слабак»… С позиции сегодняшнего дня это не кажется чем-то обидным, но помню, что в тот день я едва сдерживал слезы и был не в силах сказать хоть что-то, все пережал ком в горле.
Решающий удар. Я взял в руки биту, такую непослушную и тяжелую. Фигура была сложная – «часовые», и выбивать нужно было с первой попытки. Я постарался прицелиться в край квадрата…
Сам не поверил в то, что случилось. Лихо закрученная бита смела все городки с веселым треском.
– Ура!
– Сашка!
Ребята бросились ко мне с радостными лицами. И я не мог даже понять, чему они рады больше – победе команды или моей личной победе.
– Качать!
Это был первый и последний раз в жизни, когда меня качали. Я ужасно боялся упасть и все же… это было здорово!
Теперь я сдерживал слезы намного легче – ведь они были от радости. Улыбающееся солнце подпрыгивало вверх-вниз и подмигивало мне сквозь кроны черно-зеленых елей.
Мне кажется, я никогда больше не был так счастлив.
Вечер был другим. Я помню, что по дороге домой отметил, как изменилась погода. Серые громады туч, пригнанные в поселок шальным ветром, в любой момент были готовы разродиться грозой. Помню, как испугался, что мама будет ругать меня за такое позднее возвращение домой – вечерние сумерки были такими плотными, что походили на внезапную ночь.
К моему удивлению, входная дверь оказалась закрытой – необычно для нашего городка. Постучал, мне открыла мать. Сделала мне замечание о позднем возвращении, но как-то походя.
Случилось что-то плохое. Детская интуиция.
Родителей вызвали в школу?
Смешно. Первая мысль маленького человечка, для которого самое страшное, что может случиться в жизни – это вызов родителей к директору.
Я отмел эту мысль. Я неплохо учился и хорошо себя вел. Был спокойным ребенком на хорошем счету, избегал драк и проблем.
В итоге я не стал спрашивать. Это так естественно для ребенка – оттягивать неизбежное. Пока ты не знаешь плохих новостей, их как будто и нет. Даже взрослые иногда так делают.
Я снял обувь и прошел в квартиру.
– Умывайся, я разогрею тебе ужин, – сказала мать.
– Спасибо, мама.
Сев на диван, я открыл свой любимый «Остров сокровищ». Я очень любил эту книгу. Ее подарил мне папа, оставив на обороте обложки размашистую подпись. Но поскольку я перечитывал роман уже в третий раз, он не смог должным образом меня отвлечь.
Я бросил взгляд на часы – у нас были огромные напольные ходики, с кукушкой и гирями-шишками.
Восемь часов вечера. Я действительно задержался с прогулки. Да и отцу пора было вернуться. Но волноваться было не о чем – папа частенько задерживался на работе в своей лаборатории при шахте.
– Мам, а когда папа придет? – крикнул я.
Ответом мне стал звон разбитой тарелки. Я испугался и побежал на кухню. Мама стояла у плиты, у ее ног лежали осколки. Она закрыла лицо руками, ее плечи тряслись.
В то утро, перед уходом на работу, папа, как обычно, потрепал мои волосы и нежно поцеловал маму.
Это мои последние воспоминания о нем. Не так уж и плохо.
***
Утро следующего дня началось протяжным воем сирен. По проводному радио и уличному громкоговорителю передали предупреждение гражданской обороны об аномальном выбросе метана из-под торфяных отложений к востоку от поселка, где были болота. Диктор требовал не волноваться, сидеть дома и законопатить двери и окна. Ждать дальнейших указаний.
Мама буркнула себе под нос: «какая чушь», но спокойно выполнила указания властей. Она не спала всю ночь, и под ее глубокими зелеными глазами образовались огромные мешки.
Вчера перед сном мама все же нашла силы поговорить со мной. Рассказала, что папу арестовали на работе, и чтобы я не очень волновался – это просто недоразумение, все разрешится. В таком возрасте мы легко верим взрослым. Родители – они же самые близкие, по определению любящие, родные люди. В маленькой детской головке не укладывается мысли о том, что даже родная, любящая мама может обманывать.
Я видел, как на улице замелькали туда-сюда военные грузовики, а вскоре и показались солдаты в костюмах химзащиты. Они выглядели как космонавты, в своих мешковатых зеленых комбинезонах с лупоглазыми противогазами.
Хотя у них и были автоматы, но для вида – магазины были отомкнуты. Для поддержания порядка достаточно было и того, что есть.
В дверь позвонили, мама открыла дверь. Зашло четыре человека в защитных костюмах.
– Майор комитета государственной безопасности Чепиков Александр Викторович, – сухо представился один из них. – Вы должны проехать с нами.
Противогаз он не снял, поэтому, чтобы его слова можно было разобрать, говорил на повышенных тонах. Заметив меня, он недовольно обратился к матери:
– Гражданка, у вас есть с кем оставить ребенка? Иначе придется взять его с собой.
– Да, я могу отвести его к соседке… Скажите, как долго это может продлиться?
– Зависит от вас, – короткий и хлесткий ответ.
Эти люди использовали меня как рычаг давления. Когда речь идет о матери, ее ребенок – лучший инструмент для воздействия. Тогда я этого не осознавал. Просто боялся этих грубых людей, скрывающих свои лица за уродливыми зелеными резиновыми масками со стеклянными глазами.
Мама отвела меня к Антонине Борисовне, нашей соседке. Пожилой, но отзывчивой, сердобольной женщине.
– Оленька, да что же это делается? – запричитала Антонина Борисовна, крепко обнимая меня, как своего родного внука.
– Мама! – я не мог больше сдерживаться и постарался вырваться к матери. Громко заплакал.
– Закройте дверь, Антонина Борисовна. Я вернусь, как только смогу, – крикнула мама и вышла прочь.
В тот момент я был уверен, что никогда ее больше не увижу. Испугался до безумия. Сильно дернул входную ручку, не сразу сообразив, что дверь заперта на ключ. Затем метнулся к окну, прильнув к стеклу и скосил взгляд на крыльцо подъезда. Мама вышла из дома в сопровождении двух мужчин, села в военной грузовик. Бросила беглый взгляд на окна, улыбнулась… Не уверен, что она меня заметила. Но я несколько успокоился.
Это все недоразумение. Мама вернется вместе с папой, и мы снова будем вместе, снова будем счастливы.
Я пытался убедить себя, но не мог – мне было десять, а не пять. Я уже смутно догадывался, что жизнь подкинет мне еще не один неприятный сюрприз.
Часам к двум радио объявило отбой тревоги – метан прошел мимо, поселок был вне опасности. Солдаты расселись по грузовикам и покинули город. Все вошло в свое обычное русло.
По радио зазвучал нежной мелодией позывной «широка страна моя родная». Говорит Москва… Последние известия. Новости международной политики и спорта. Совместный полет «Союз» – «Аполлон», поздравления от Брежнева и Форда, встреча на орбите, смягчение международной напряженности… Мир, разоружение…
У меня не возникает ностальгии по тем временам.
Убедившись, что на улице стало спокойно, Антонина Борисовна пошла в гастроном. Мне не хотелось есть, но я был рад остаться в одиночестве.
Чтобы как-то убить время, решил что-нибудь прочитать, но не нашел в книжном шкафу ничего интересного. У соседки были совсем детские книжки, из которых я уже вырос, и в большом количестве странная советская литература в духе соцреализма, посвященная выдающимся, но при этом малоизвестным революционерам и различным героям соцтруда, покоряющим таежные просторы, поднимающим колхозы и заводы… Разумеется, меня такие книги заинтересовать не могли.
– Здравствуй, Саша.
Ласковый женский голос раздался внезапно, как будто прямо в голове, и здорово меня напугал.
– Не пугайся, малыш, – ласково сказала неизвестная.
Я оглянулся, но никого в квартире не увидел.
– Я не малыш, – буркнул я, сам не знаю кому.
– Конечно. Ты совсем большой, – подтвердила она. – Я покажусь тебе в зеркале, но ты меня не бойся. Я не причиню тебе вреда.
Я недоверчиво подошел к ростовому зеркалу в коридоре. В отражении рядом со мной стояла молодая девушка лет шестнадцати, в коричневой школьной форме, с двумя хвостиками, украшенными белыми бантами.
– Привет, – улыбнувшись, сказала она.
Я был слишком маленьким, чтобы усомниться в собственной нормальности, поэтому принимал ситуацию как есть. Сам не знаю, но я ее совершенно не испугался.
– Ты волшебница? – спросил я.
– Можно и так сказать. Меня зовут Мария, – улыбнулась она. – Но ты зови меня Маша, если хочешь.
Я осторожно прикоснулся к поверхности зеркала, ожидая, что рука провалится сквозь него, но она лишь уперлась в холодную стеклянную поверхность.
– Ты особенный мальчик, – сказала Мария. – И я хочу с тобой подружиться. Расскажи, почему ты так грустишь?
Я не хотел ей говорить. Но она, похоже, и так все знала.
– Твоя мама к тебе обязательно вернется, – уверенно сказала Мария, и я сразу поверил, что так оно и будет.
– А папа? – с надеждой спросил я.
Мария покачала головой, с печальным и горьким выражением лица. В этот ответ я тоже поверил, но принять его не мог.
– Ты не можешь знать! – закричал я отражению.
– Конечно, не могу, – не стала спорить Мария.
Я рассердился на нее и ушел из коридора в зал, усевшись на диван. Но голос этой девушки нашел меня и здесь. Теперь он прозвучал из стенного шкафа, где за хрустальными бокалами стояло небольшое зеркало:
– Когда тебе станет невмоготу, совсем-совсем плохо, позови меня. Просто подумай обо мне, и я постараюсь тебе помочь. А сейчас лучше поспи. Тебе нужен сон, чтобы набраться сил. Сон лечит, Саша…
Антонина Борисовна бережно разбудила меня, когда пришла ужинать. Оказалось, я проспал на диване весь день, и соседка не стала будить меня, когда вернулась домой из магазина.
Разумеется, я решил, что Мария мне приснилась, и почти сразу забыл о ней. Я здорово проголодался и сел ужинать. Едва я доел тарелку каши, входная дверь открылась, и я пулей вылетел в прихожую. Вернулась моя мама. Она рассеянно спросила у Антонины Борисовны, как я себя вел, но было видно, что ее гложут совершенно другие мысли. Поблагодарив соседку, она забрала меня домой…
В квартире царил страшный разгром. Я тогда подумал, что нас ограбили, но на самом деле ничего не пропало – за исключением некоторых документов. Это был обыск, причем, не слишком профессиональный. Когда я вырос, то обыскивал аккуратней. А здесь все происходило в спешке, с вещами не церемонились. На полу лежала разбросанная в беспорядке одежда, а еще книги, посуда из сервизов, местами разбитая, ящики, грубо вырванные из шкафов и комодов.
Мама присела на диван, не в силах справиться со свалившимся на нее горем.
– Саша, я должна тебе сказать, и лучше сразу… Наш папа никогда не вернется домой.
– Он умер?.. – спросил я. Помню, как у меня подрагивала нижняя губа.
Мама неловко замолчала, видимо, прикидывая, как лучше подать эту информацию ребенку.
– Нет, сыночек. Но мы больше его не увидим.
Не думаю, что она смогла бы как-то внятно объяснить происходящее в тот момент. Позднее она рассказала мне, что папу арестовали по подозрению в шпионаже и измене Родине. Заседание суда было закрытым в связи с секретным характером его профессиональной деятельности. Отца признали виновным и приговорили к расстрелу. Справка о приведении приговора в исполнение была получена матерью через два года. Буднично, обычной почтой. Мама не проронила ни единой слезы – она уже смирилась с неизбежным, выплакав все заранее.
Мне кажется, в глубине души она считала, что он нас предал. Не страну, а нас. Так ей было проще принять.
Казалось бы, этот случай должен был бы отвратить меня от системы правосудия, но это было не так. По мере моего взросления, воспоминания об отце структурировались в единую картину, в которой присутствовало что-то необъяснимое. Тяжело это объяснить, но иногда папа вел себя странно. Как будто становился каким-то чужим. Вроде делал все так же и все то же, что и обычно… а все же как-то не так. Ребенком я это здорово ощущал, но не придавал решающего значения.
Со временем я свыкся с мыслью, что мой отец действительно совершил какое-то преступление. Не шпионаж или измена – нет, но что-то плохое он, видимо, сделал.
А пока, в том же году, когда его арестовали, мама переехала в Энск, и мы заселились к бабушке. Постарались начать с чистого лица. Думаю, нам это удалось.
IV 1978-1983
У подростка случается немало тяжелых моментов. Мой переходный возраст не был чем-то необычным в том смысле, что он был тяжелым. По крайней мере, поначалу.
Пока меня не исправили.
Дела в новой школе у меня сразу не задались. Поскольку переезжали мы в плохой период, мне трудно далась адаптация к смене обстановки. Прочим ребятам я казался подозрительным, нелюдимым. Таких не любят. Меня не травили, но держали на расстоянии. Я принимал это близко к сердцу и сам старался держаться особняком.
В этом была и хорошая сторона – практически не общаясь со сверстниками, у меня само собой образовалось достаточно времени для того, чтобы заниматься. Учился я неплохо, много читал.
Внешне я был спокоен, но внутри…
Внутри меня бушевали нешуточные страсти. Если честно, я здорово ненавидел своих одноклассников. За отчуждение, которого я действительно не заслуживал. За то, с каким холодным презрением отводили взгляд. Не сорваться стоило мне больших усилий каждый день.
Мама не замечала. Она много работала, чтобы содержать бабушку и меня. На хорошем уровне, ей это казалось очень важным. У меня всегда была качественная и хорошая одежда, каждое лето мы куда-то выезжали на отдых.
Мама стремилась обеспечить мне хороший уровень образования в будущем, высшее должен был получать в Иркутске, таков был план.
Но нужно было еще и не сойти с ума. Эмоции, что копились у меня внутри, кипящей пеной требовали выхода. Утратить контроль над переполняющей меня яростью казалось таким сладким решением… Явственно представил, с какой жестокостью буду бить, до крови… Нет, даже резать. Помню, насколько страшным был этот момент. Меня испугали не жестокие мысли, а то, что они вызывали во мне столь радостный отклик.
В один прекрасный день, оставшись дома один, я подошел к зеркалу и сказал в него:
– Помоги мне… если Ты есть, помоги мне.
Если честно, я обращался к Богу… но меня услышала Мария. Не знаю, что со мной было бы, если бы не она.
– Здравствуй, Саша, – сказала она.
Я сразу ее вспомнил, но все равно испугался. Тогда я видел ее во сне (как я думал), а теперь наяву. Эта странная девушка из зеркал практически не изменилась. Только школьную форму сменили широкие оливковые брюки, желтая водолазка, вязаная зеленая жилетка и туфельки с небольшим каблуком. На этот раз мысль о моем возможном безумии сразу стала стучаться мне в голову.
– Кто ты? – спросил я.
– Ты помнишь меня. И я о тебе никогда не забывала. Тяжело вас с мамой жизнь помотала…
– Я схожу с ума? – прямо спросил я ее. Свою галлюцинацию. Смешно.
Мария стояла у меня за спиной. Я не стал оборачиваться – я прекрасно знал, что на самом деле там никого нет.
– Нет, Саша. Сумасшедшие не задаются вопросом о своей нормальности. Я на самом деле существую. И слежу за тобой. Ты очень вырос за это время. Мне нужно было вернуться раньше. Прости… Я не хотела тебе навязываться.
– Ты у меня в голове?
И какого ответа я ожидал?
– Нет. Но я все равно знаю, что ты чувствуешь. Я здесь, чтобы помочь.
Мне было все равно, кто она, если она действительно была на это способна.
– Я не знаю, что со мной творится. Я не злой человек… Но желаю зла другим.
– Все проходят через нечто подобное в твоем возрасте. Просто на тебя слишком много навалилось. Ты повзрослел слишком рано и слишком плохо.
– Как же ты можешь мне помочь? Ты приведение?
Я пытался мыслить рационально… насколько рационально звучало «привидение». Но это объяснение было не хуже многих.
– Привидения действительно существуют, – кивнула Мария. – Но я не одно из них. Я обычный человек. Сама не поняла, в какой момент времени я стала такой. Ощущаю окружающий мир иначе, чем ты. Изучаю его, хочу понять, как он устроен. Я расскажу тебе обо всем… Но главное – я вижу радость и счастье внутри людей. Вижу горе и скорбь. В тебе я вижу гнев и страх.
– Нет, – твердо ответил я.
– Да, Саша. Ты боишься. Боишься самого себя.
Я снова хотел возразить, но понял, насколько точны ее слова. И даже если она какой-то фантом, пусть так… я испугался упустить такой призрачный шанс. Кроме этой странной девушки из зеркала, никого на всем белом свете не интересовало, что я чувствую.
– Мария… Маша. Помоги мне. Пожалуйста, – прошептал я.
– Я постараюсь. Но здесь нужно быть очень аккуратной. Я не хочу тебя сломать. Сконцентрируйся на мне.
После того, как мне удалось сфокусировать взгляд на ее отражении, мое собственное пропало из зеркала. Словно я теперь смотрел в окно. Мария положила ладонь на стекло со своей стороны.
– Коснись меня, – попросила она.
Мне было страшно, но все же я решился. Вместо холодной поверхности зеркала я ощутил податливое тепло ее руки. Наши пальцы сцепились вместе. Это было не похоже на ощущение прикосновения к чьей-то коже, скорее, ощущалось как будто через тонкую пленку. Но мне стало тепло и приятно…
По всему телу прошла расслабляющая дрожь.
– Не бойся. Все хорошо, – с улыбкой сказала Мария. – Не шевелись.
Я и не собирался. Мне понравилось, как меняется мое состояние. Ярость, злость – все это сразу куда-то делось. Я смог взглянуть на себя со стороны, глазами ненавидимых мной одноклассников. Нелюдимый, неразговорчивый, замкнутый… высокомерный, смотрящий на других свысока.
Я не такой! Но я кажусь именно таким. Я должен был объяснить, показать…
– Вот так, – одобрительно сказала Мария, отпустив мою руку. – Так намного лучше, Саша.
– Что ты со мной сделала? – спросил я. Не обвиняя, но желая понять.
– Ничего страшного или опасного. К сожалению, ты не можешь самостоятельно вылечить травму, которую тебе нанесли два года назад. Это просто невозможно. Но я смогла исправить некоторые последствия.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я. – И все же… кто ты? Я уже большой, я понимаю, что так не должно быть. Почему ты только в зеркале? Откуда ты знаешь, что со мной случилось?
– Подожди, слишком много вопросов за раз, – она улыбнулась. – Ты все узнаешь. Но тут важна постепенность. Думаю, даже взрослому было бы тяжело воспринять такую информацию, что уж говорить о ребенке.
– Все равно расскажи мне.
– Не сейчас. Скоро уже придет твоя мама… Поверь, ей не стоит обо мне знать. Она не поймет, и у тебя могут быть серьезные проблемы. Ты обещаешь сохранить наш секрет?
Я не сомневался ни секунды.
– Обещаю.
В дверь раздался звонок, и Мария кивком предложила мне ее открыть.
– Увидимся завтра, – подмигнула она мне и внезапно пропала.
Как будто я моргнул, а ее уже нет. Возможно, меня могло бы испугать это наваждение, но я не чувствовал никакой угрозы ни для себя лично, ни для мамы, ни для бабушки.
И Мария никогда не обманывала моих ожиданий. Не сомневаюсь, что она могла легко навредить мне или моим родным, но я никогда не чувствовал в ней такого желания.
Уже на следующий вечер она вернулась, и мы продолжили этот разговор. Я улучил еще час наедине с моей новой подругой. Поначалу я стал воспринимать ее как старшую сестру, но по мере взросления, мои чувства существенно изменились.
Впрочем, об этом позже.
Мария рассказала о себе, ответила на все мои вопросы. Не знаю, что из этого было правдивым, а что придуманным – у меня не было ни возможности, ни желания проверять ее слова.
Выглядела она довольно честной.
Мария сказала, что она – обычная девушка из Доброго, которая в какой-то момент научилась покидать свое тело и изучать окружающий мир исподтишка, втайне. Присутствовать среди окружающих людей незримым духом. Сперва это происходило редко, спонтанно и во сне, но со временем она научилась контролировать процесс и путешествовать сознательно.
При первой нашей встрече, когда забрали папу, она еще только училась управлению своими способностями. Заметила меня случайно и просто хотела приободрить, из сочувствия горю. Сейчас она намного лучше владеет своим даром и может ощущать чувства и эмоции других людей. И даже воздействовать на них – при физическом касании.
Впрочем, касание – это не совсем верно. Ведь физически она не находилась где-то рядом. Но мы вместе визуализировали какой-то общий образ прикосновения и почувствовали друг друга совсем иначе. Не буквально. Но в каком-то смысле – еще теснее, чем физически.
Мария каким-то неведомым мне образом повлияла на то, как я чувствую. Изменила меня. Если подумать, это звучит довольно жутко, но в тот момент я был счастлив, потому что очень хотел измениться. Маша очень волновалась за меня и стеснялась своих действий. Она рассказала, что однажды пыталась помочь чужому горю без спроса, но это привело к тяжелым последствиям. Она действовала втайне, и человек неосознанно отверг ее помощь, едва не сойдя с ума – настолько сильной была реакция отторжения подобного рода вмешательства. С тех пор она поклялась принципиально помогать только тем, кто сам ее об этом попросил, добровольно.
Я стал первым таким добровольцем. С какого-то момента – не единственным. Но об этом позже.
Самое главное, о чем она мне поведала: мы видим окружающий мир совершенно неправильно, но она пока что не может сформулировать, что имеет в виду. Тогда это не показалось мне таким уж значительным, я вник, уже будучи взрослым.
«Саша, ты даже не можешь представить, насколько все иначе. Даже я не знаю».
Постепенно, в моей жизни все пошло на лад. Все благодаря Марии. Я старался использовать каждую возможность, чтобы поговорить с ней. Оказалось, что она была довольно занятой в своем исследовании окружающего мира, и все же не забывала меня. Я видел от нее только добро, она его как будто излучала.
Конечно, мне порой приходила в голову мысль, что она может быть воображаемой. Особенно когда ей удалось разобраться, как сделать так, чтобы говорить со мной без помощи зеркал. Она сказала, зеркало – это просто условность, необходимая мне больше, чем ей. Но чтобы достучаться до моего сознания, нужно просто суметь настроиться на нужную волну. В конце концов, у нее получилось, о чем она прямо и сообщила, сумев подобрать тактичный момент перед сном.
Да уж, посторонний голос в голове…
Но, если честно, мне было все равно. Так ли это важно? Мария не навязывалась мне, не требовала от меня делать что-либо. Она стала моей близкой подругой… Даже не так, наставницей. Я не знал ее точный возраст, но по моим ощущениям она была лет на семь старше. Это волшебная разница в возрасте. Я ощущал ее тепло и заботу, как о младшем брате, которого в реальной жизни у Марии не было.
Вскоре мы нашли дополнительный способ общаться, который нравился мне куда больше, чем шепот тайком через зеркало. Сновидения… какими бы они ни были гротескными, яркими – Мария могла их контролировать. Навещала она меня не так часто, как поначалу, но каждый раз становился большим событием.
Я хорошо запоминал все эти волшебные сны.
В школе все шло хорошо, год от года. Уроки, несмотря на повышение сложности школьной программы, продолжали мне хорошо даваться, да и с ребятами я постепенно смог сблизиться. Научился хорошо кататься на коньках – в зимнем Энске начала восьмидесятых это было обязательным условием хорошего времяпрепровождения для подростка.
К сожалению, эти годы невинной юности всегда подходят к концу, оборачиваясь серьезными решениями. Сложно сказать, в какой момент времени я решил работать в милиции, да еще и столь твердо, чтобы не учитывать недовольство матери.
