Станислав Войтицкий
Принципы
Подонки, какие же подонки все это делали…
Спустя несколько лет обновленные вооруженные силы новой России уже не могли справиться с вооруженным мятежом в одной маленькой кавказской республике. Пока русским мальчикам резали головы, Москва увлеченно гуляла – как в последний раз. Музыкальные концерты, обилие новых фильмов, в большинстве своем сомнительного качества, футбол и прочий спорт, «Аншлаг» этот сраный… Анестезирующий ящик на тонких ножках работал без сна и отдыха, стараясь облегчить боль от созерцания реальности за окном…
Как можно назвать это время лучшей порой в жизни?
Все дело было в Полине… Она всегда видела в окружающих людях только хорошее, даже посреди развала, унижения, краха надежд и общего угнетающего разочарования наивного общества от столкновения с жестокой и беспощадной реальностью.
Ей давала силу искренняя Вера, Вера с большой буквы. А уже Поля передавала этот свет мне. И хотя она была доброй и ласковой, ее нельзя было назвать наивной – по крайней мере, не больше, чем остальных советских людей, оставшихся у разбитого корыта. Поначалу меня смущала ее глубокая набожность – я просто не понимал, как она может верить в Бога. «Пути господни неисповедимы» – отлично действующая отговорка, на все случаи жизни. Я никогда не понимал эту присказку. Пока она мне не пригодилась.
Первое же серьезное дело в милиции закончилось для меня плачевно.
Шел девяносто первый год. Только что минул август, взбудораживший страну путчем. Союз доживал последние дни. Страна еще не успела испытать на себе шоковую терапию (офигительное словосочетание), да и крупный государственный капитал был недосягаемой пока что морковкой для амбициозных и смелых «предпринимателей». Несмотря на это, передел власти на местах шел вовсю. Криминал пока не приносил больших доходов, но серьезные игроки понимали – к тому времени, как доходы от обескровленного государства пойдут, нужно успеть занять свою нишу.
Свободных ниш было много – в СССР не было широко организованной наркоторговли, проституции, рэкета. Нужно было осваивать этот сектор свободного рынка. В качестве вспомогательных активностей оказались востребованы разбой и наемные убийства.
Милиция в те годы еще сохраняла советский подход. Всесильные еще лет пять назад органы внутренних дел считали себя хозяевами городских улиц и старались сохранить прежний порядок. Даже не так… хоть какой-нибудь порядок. Мы не принимали хаос, не хотели мириться с действием невидимой руки нового бога, овладевшего умами и помыслами сограждан – рогатого, желтого, жирного бычка.
В сентябре девяносто первого отделом по борьбе с бандитизмом привокзального РОВД города Энска был принят сигнал о рэкетирах, собиравшихся подмять под себя стихийную барахолку, гордо именовавшую себя «центральным рынком». Плата за аренду, плата за защиту… В принципе, ничего особенного, через пару лет в милиции на такое почти не обращали внимания. Но в самом начале девяностых это было еще в диковинку. Так что наши опера организовали засаду, чтобы взять банду на горячем, и набрали с собой молодежь – для подстраховки операции и набора опыта.
Что могло пойти не так?
Все зависело от степени отмороженности задерживаемых. Готовы ли они были стрелять в сотрудников милиции.
Ха, это сейчас довольно смешно звучит. Мы были парадоксально уверены в своей защищенности. Опытные товарищи десятилетиями служили, ни разу не достав пистолет из кобуры, кроме как на стрельбище.
Увы, но в данном случае бандиты были достаточно борзые и думали уже по-новому. По хорошему счету, совсем не думали. Плевать им было на закон. И на наши погоны. Я думаю, даже на понятия им было плевать. Молодая поросль вчерашних дворовых гопников, отрицающая любой авторитет. С горизонтом планирования минут на двадцать.
Не прошло и десяти минут с начала операции по задержанию банды, как из здания администрации рынка раздался резкий хлопок пистолетного выстрела.
– Мамочка!
– О Господи, да что ж это делается?!
Размахивая руками, продавщицы – в основном, женщины зрелого и пожилого возраста, тогда на рынках был такой контингент – бросились на выход, визжа и причитая.
Я с трудом сохранил хладнокровие и не поддался влиянию паникующей толпы. Пробравшись через кричащих и бестолково мечущихся людей, я подошел к зданию администрации и достал запотевшими от страха руками свой «Макаров», сняв его с предохранителям и загнав патрон в патронник.
Молодой бандит в кожаной куртке с размаху высадил дверь и бросился в мою сторону.
– Милиция! Стоять!
Я постарался рявкнуть как можно более внушительно, но из пересохшего горла раздался какой-то не то хрип, не то скрип. Парень услышал меня, но, вопреки моим ожиданиям, не подчинился, а продолжил бежать к выходу.
Агрессию по отношению ко мне он не проявлял. Он просто хотел сбежать. Возможно, тоже запаниковал и испугался. Я поднял пистолет и прицелился…
Все произошло очень быстро. Как только я совместил целик, мушку и лицо бежавшего в мою сторону бандита, то выстрелил. На автомате, как в тире. Если честно, мне было даже любопытно, попаду я или нет. Ни до, ни после того случая я не относился к человеческой жизни столь безразлично. Меня поразило, как, оказывается, легко можно убить человека с помощью огнестрельного оружия. Легкое движения указательного пальца – и душа покидает тело твоего врага, а выражение удивления, неверия в произошедшее, уже никогда не покинет его лица.
Повалившись по инерции вперед, преступник рухнул лицом в глубокую лужу у моих ног, забрызгав грязной коричневой водой мои серые, идеально выглаженные брюки.
Короткая стрижка не могла скрыть последствий ранения, так что из его затылка на меня смотрел кровавый кратер в развороченном изнутри черепе. Вода в луже приобрела красный оттенок.
Отойдя от первого шока, я бросился в здание администрации – помогать своим. Пулей влетел в помещение, выставив пистолет перед собой, готовый уничтожить любой источник опасности…
Но опасности не было.
Бандиты покорно лежали на полу, уткнувшись лицом в пол. Мне в глаза бросился одинокий брошенный наган. Видимо, из него и стреляли. Я осознал, что выстрелов прозвучало было всего два, и один из них – мой.
– Саша, что с тобой? – спросил меня один из сослуживцев.
Трясущейся рукой я убрал пистолет в кобуру. Старший опергруппы, видимо, увидел в моих глазах что-то такое, отчего сразу бросился на улицу.
Я подумал, что в моей жизни теперь все кончено.
Меня не стали брать под стражу до суда. Удивительно, учитывая тяжесть содеянного. Прокурор удовлетворился отстранением, кратким допросом и подпиской о невыезде.
Странно, но меня даже как будто жалели…
Возможно, не обошлось без Марии. Она уже очень многое умела. Влиять на людей через зеркала, на тот момент только психологически, но и это было уже немало. Теперь ей не нужно было хорошо знать человека для своих манипуляций, получалось и с незнакомыми.
Я спрашивал ее впоследствии, и она отрицала, но я прекрасно понимал, что ей ничего не стоило мне солгать. Какими бы она не обладала способностями, прежде всего она была человеком, а человек органически лжив.
Я вернулся домой глубокой ночью. Не знал, как буду смотреть в глаза Полине… К тому времени мы уже два года жили вместе и собирались пожениться. Только вот Поля мягко, но однозначно настаивала на венчании, а мне это не нравилось. Тихо открывая дверь, стараясь не звенеть ключами, чтобы не разбудить ее, я думал, что это было даже к лучшему.
Мы друг другу еще ни в чем не поклялись.
Мария, наверно, могла бы помочь, развеять своим волшебством накрывшую мое сердце тьму. Но я не хотел, чтобы она меня опекала. Она знала это и не обращалась ко мне первая. Да я и не хотел ничьей помощи. Я совершил убийство, и что самое страшное – без особых на то причин. Я готов был принять последствия. И уж точнее не собирался делить их с Полей.
Она не спала. Ждала меня в коридоре, кутаясь в ночную рубашку. Очевидно, что легла, но не смогла уснуть.
Я отвернулся, пряча взгляд, разулся… Поля подошла ко мне и мягко тронула за плечо. Ее прикосновение было таким нежным и мягким, что я не смог бы противиться, даже если бы хотел.
Наши глаза встретились. Ей хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что со мной случилось. Полина крепко обняла меня, прижавшись к моей груди. Я уткнулся в ее пахнущие шампунем волосы.
– Я убил человека, – сказал я.
– Я поняла, – коротко ответила она. – Мы знали, что это может случиться. Такая работа, Саша.
Я помотал головой.
– Не тот случай. У меня не было настоящих причин, – сказал я, и голос мой дрожал. Но она должна была знать правду. – Меня могут посадить.
Она обняла меня как будто еще крепче.
– И тебе не стоит… – сказал я, и хотел добавить: «…губить свою жизнь вместе со мной», но не успел.
– Тсс… – Полина закрыла мне рот. И не указательным пальцем, мягко касаясь губ, а прижатой с силой ладонью. – Не смей говорить это. И даже думать не смей.
Моя любимая поджала губы.
– Я уже все решила. Не предавай меня.
Она убрала ладонь от моего лица, и я сразу сказал:
– Никогда. Клянусь… – и добавил: – Выходи за меня, Полина Островская.
– Да, – ответила она, ни секунды не раздумывая. Я горько улыбнулся ей в ответ.
– Только венчание – на тебе, – сказал я.
И правда, почему я раньше упирался?
Она кивнула, утирая слезы. Слезы радости. Чудная она у меня все-таки, мое солнышко. Полина потащила меня за руку на кухню, поставила чайник и села рядом, взяла меня за руку.
– Рассказывай, что случилось.
Она слушала мой рассказ молча, внимательно, ни о чем не спрашивала. Закончил я как раз к кипящему чайнику. Поля печально мне улыбнулась и встала, чтобы заварить крепкий и сладкий чай.
– Я в тебе не ошиблась, Саша. То, что случилось – это ужасная, трагичная случайность. В тебе нет зла. Ничего не бойся, – сказала она, протягивая мне чашку. – Если накажут, значит, накажут. Я все равно дождусь.
Я отхлебнул горячую жидкость, обжигающую губы.
Все было не так уж и плохо.
К счастью, стать «женой декабриста» от Полины не потребовалось. При обыске убитого мной бандита был найден газовый пистолет со спиленными номерами. Узнав об этом, я вспомнил, что перед тем, как я выстрелил, убегающий преступник сунул руку за пазуху. Вспомнил, что ощутил исходящую от него агрессию. Убийство по неосторожности быстро переквалифицировали в убийство при превышении пределов самообороны, в таком виде дело и попало в суд.
Меня оправдали. Видимо, в начале девяностых разбрасываться скудными кадрами было нельзя. Многие за меня вписались, самому стало удивительно. Оказалось, у меня много настоящих друзей, а так бы я и не узнал.
Правда, пришлось пяток лет потрудиться участковым. Всякое бывало. Хорошо, что у меня было относительно тихо, и на участке никого не убили. Даже удивительно, по тем временам.
Осенью следующего года мы с Полей поженились. Я с трудом уговорил ее сперва окончить ВУЗ, но на самом деле хотел дождаться окончания своих судебных злоключений.
Мы подкрепили гражданский акт бракосочетания церковным обрядом. Все, как она хотела. Это меньшее, что я мог для нее сделать. Стоя в церкви и слушая монотонное пение священника, я бросал осторожные взгляды на свою прекрасную жену, стараясь ее не смутить. Какой же она была прекрасной…
Была рядом и Мария – я порой видел ее в отражающих поверхностях внутри храма – в стеклах икон, даже в каменном полу у алтаря, где женщинам быть не положена – она прошмыгнула внутрь, любопытствуя, как все устроено.
Хулиганка.
Маша относилась к религии весьма прохладно. Но верующие люди ей нравились. Мой выбор она безусловно одобряла.
"Я счастлива за тебя. Будь счастлив и ты", – сказала она мне, отражаясь в полупрозрачном стекле иконы Богоматери.
Словно со мной говорил сам Бог…
***
Мария была права – мой брак был счастливым, и я никогда не сожалел о том, что влюбился в такую женщину, как Поля – нежную, добрую, умную, сильную духом и в хорошем смысле упрямую.
Но, как и у многих других, наша совместная жизнь постепенно утратила свое волшебное очарование. Мы не могли друг без друга, но в этом есть и плохое – мы постепенно привыкали к тому, что мы будем вместе всегда. То, что становится неотъемлемой частью жизни, поневоле входит в привычку. Мы не хотели с этим мириться, но это случилось как-то само собой, без злого умысла.
Было кое-что похуже. С чем смириться намного труднее.
У нас не было детей.
Мы начали пытаться с первых дней брака. Сменили смысл подсчета дней в рамках цикла на противоположный, осознанно желая ребенка. Очень скоро мои шутки про Авраама и Сару перестали казаться мне смешными. Врачи разводили руками в недоумении, но в те годы поделать ничего не могли.
У Полины были спайки. Операции по их рассечению получили широкое распространение только в нулевые.
Несмотря на согласие с женой (я, безусловно, сам хотел ребенка), в глубине души мне казалось, что это не так уж и плохо. Уж очень бедно и беспросветно мы жили. И под словом «бедно» я понимаю не то, что сейчас имеют в виду под этим словом, а натуральную, практически полную, нищету. Странно, но против того, чтобы взять чужого ребенка, это казалось хорошим аргументом и для Поли. Думаю, дело было не в материальном положении. Она хотела ребенка прежде всего от меня, и пошла бы на усыновление, только исчерпав все возможности. У нее почти получилось… Но об этом позже.
Я мог несколько поправить свое материальное положение, так сказать, не вполне законно. Но мне не хотелось ввязываться в какие-то мелкие криминальные дела. Деньги будут не такие уж большие, а всякую перспективу это загубит. Да и смотреть в глаза Поле мне хотелось, не отводя взгляд.
Тут ведь стоит только начать. Маленькая неприметная квартирка, где тихо и незаметно выращивают, фасуют и реализуют травку, если хозяев не закрыть, очень быстро превратится в засраный, вонючий и привлекающий лишнее внимание наркопритон, который обернется ночными криками (ими придется заниматься именно мне), а потом и поножовщиной, вплоть до мокрого. На мой взгляд, оно того не стоило, и я старался служить участковым на совесть, не замаравшись о дешевое крышевание мелких преступников.
В конце концов, мои усилия были оценены вышестоящим начальством, и я ушел на повышение в оперуполномоченные уголовного розыска. Следователем прокуратуры мне уже не светило, но хоть так.
Пока не случился августовский кризис девяносто восьмого, главным добытчиком нашего маленького семейного бюджета была именно Полина. Она работала кадастровым юристом в небольшой частной конторе. Уголовная адвокатура так и осталась для нее несбывшейся мечтой. Постепенно стало казаться, что дела налаживаются. Мы даже смогли накопить на небольшой отпуск, слетали на Каспий. Байкал надоел. Наверно, сограждане за пределами Иркутской области никогда не поймут, как так может быть.
Дела на работе были обычной и скучной текучкой. Убийства уходили в прокуратуру, а я больше за ними не рвался. Меня устраивала рутина – работа в нашем городке была относительно спокойной, начальство не давило слишком сильно, а дома меня ждала любимая жена.
Мы не надоедали друг другу, несмотря на некоторое остывание чувств, вполне естественное для стабильного брака. Полина была удивительной женщиной. Мне кажется, она совсем не умела отчаиваться или, по крайней мере, умела прекрасно делать вид. И еще, несмотря на свою принципиальность, она была достаточно чутким человеком, чтобы признать свою неправоту и изменить свое мнение.
***
– Нет, Илия, я права… Нет, не в опыте дело!
Полина сидела у домашнего телефона уже минут пять, страстно обсуждая с коллегой по работе очередной имущественный спор. Я слушал ее краем уха, основное внимание сосредоточив на решающей схватке «Ротора» и «Спартака» в заключительном туре чемпионата 1997-ого года.
Болел за волгоградских выскочек с горящими глазами. Счастье было близко, но увы – «Спартак» побеждал в матче, а значит, и в чемпионате. Опять. Как всегда. Думаю, это всем тогда надоело.
Спустя пять лет я уже скучал по тому «Спартаку». Классная была команда, и в целом футбол был хороший. Сейчас он кажется мне каким-то бездушным, я даже игры сборной перестал смотреть. Наверно, я просто состарился или устал расстраиваться из-за ерунды.
– Я тебя услышала. Этот спор окончен. Просто делай, как я сказала. Все, пока.
Положив трубку, расстроенная Полина забралась на диван, устроившись у меня на плече.
– Кто играет? – спросила она, делая вид, что ей интересно.
Разумеется, ей было все равно. Она не любила футбол. Я поцеловал ее в макушку, встал, подошел к телевизору и выключил его, щелкнув тумблером.
– Рассказывай, – сказал я, садясь рядом.
Полина выпрямилась и начала излагать. Когда она была заинтересованной в разговоре, она всегда активно жестикулировала, мне было приятно наблюдать за ее активными, но при этом изящными движениями.
– Да у нас новый сотрудник, еще не освоился. Чудит. Совсем молодой, пришел после недолгой уголовной практики. Но уже успел нахвататься. Там свои подходы, ты знаешь, – она смутилась, затронув неприятные воспоминания (я знал не понаслышке) и сразу прервала возникшее было неловкое молчание: – у него интересы клиента превыше всего. Совсем всего.
Я пожал плечами.
– Я бы сказал, это отличная характеристика для адвоката.
Поля мотнула головой.
– Если интересы отстаиваются в рамках закона – да.
– Подожди. А он хочет преступить закон?
– Он предлагает работать в серой зоне. Использовать темные пятна, которые пока не закрыты законодателем.
– Я пока не услышал, что это незаконно.
– Это исправят. В течение года-двух предлагаемые клиенту действия будут подпадать под статью о мошенничестве.
– Полина, закон не имеет обратной силы.
– Знаешь, Саша, если так рассуждать, можно зайти очень далеко. Закон не может закрыть все.
Глаза у Поли возбужденно горели. Она почувствовала, что я с ней не согласен и жаждала меня переубедить.
Я вспомнил прошлогодние выборы и горько усмехнулся.
Народ проголосовал за то, чтобы управляющие им люди могли зайти настолько далеко, насколько могут. Меня никогда не убеждали кошмарные истории о чудовищных подтасовках. Если гражданин по факту не готов отстаивать свой выбор иначе как кухонным брюзжанием – он не имеет права жаловаться на то, что его обманули.
На самом деле людям было плевать.
– В нашей стране победил принцип «все, что не запрещено законом – разрешено», – сказал я.
– Это не принцип, это чушь собачья.
– Это базовый принцип правового государства, дорогая.
– Все равно это чушь…
– Сказал мне юрист.
Жена нахмурилась. Она не любила, когда я переходил на личности. Это было нечестно, с ее точки зрения. Но в данном случае уж очень к месту пришлось.
– Закон обеспечивает формализацию общественных понятий о справедливости.
Опять эти «понятия». Куда мы без них?
– Закон обеспечивает регулирование войны всех против всех. Чтобы люди наносили друг другу ограниченный вред.
– Так говорят те, кто не верят в добрую природу человека.
Я кивнул.
– У них нет оснований в это не верить? – подняв бровь, спросил я. Полина задумалась, и я стал перехватывать инициативу: – Любовь моя, мы спорим не о том. Расскажи, в чем конкретно заключается твой спор с коллегой.
– Избавлю тебя от лишних подробностей. Он предлагает своим клиентам сэкономить за государственный счет. Это возможно.
– То есть сделать то, что делают сейчас почти все.
– Ты вообще-то должен быть против! – возмутилась она. – Твоя зарплата с налогов платится!
– Полина, я уже давно не получал официальную зарплату, адекватную занимаемому месту. Знаешь, я не удивлюсь, если в какой-то момент сам начну получать зарплату в конвертах. В нашем государстве возможно и это.
Жена недовольно фыркнула.
– Вот поэтому все бюджетники и живут впроголодь. Бюджета нет.
– Боюсь, милая, бюджет отсутствует не без причины. И если кто-то заплатит налоги как положено, это не улучшит положения врачей, учителей и пенсионеров. У нас же как все устроено – все для блага человека, все во имя человека… Я не знаю имени этого человека, но с уплаченных дорогими россиянами налогов он сможет улучшить свои жилищные условия, купив поместье в какой-нибудь европейской стране.
Полина не нашла, что ответить. Ей претил мой цинизм, но возразить по существу она не могла.
– Для кого твой товарищ старается? – спросил я.
– Да простые люди, на самом деле. Решили попытать счастья в бизнесе. Обычная семья, двое детей.
Когда Поля сказала о детях, уголок ее рта едва заметно дернулся. В доме повешенного не говорят о веревке.
– Значит, это не преступники?
– Нет! Глупостей не говори, – Поля отмахнулась от меня рукой.
– И предлагаемое решение соответствует букве закона?
– Почти. Илии не хватает опыта, он упускает кое-какие мелочи. Если попадется опытный следователь с хорошей юридической чуйкой, он размотает эту ниточку.
– Значит, оно того не стоит, – сказал я. – Но не потому, что это плохо. А потому, что решение ненадежно.
– Вообще, есть способ обезопаситься. Вполне рабочий.
Я пожал плечами и повторил вопрос:
– Формально соответствует букве закона?
– Но не духу! – возмутилась Поля.
– Солнце, у нас судят по духу? Мы живем в государстве, где национальной идеей являются деньги.
– Но не для нас.
– Зато это так для тех, кто контролирует бюджетные поступления. Сама решай, на кого работать – на своих клиентов или на этих замечательных и честных людей.
Поля взяла мою руку в свою, поднесла к губам и поцеловала ладонь, прижалась к ней своей нежной щекой.
– Я люблю тебя, сказала она. – Спасибо, что находишь нужные слова.
– Всегда пожалуйста.
Мы встали с дивана. Поля пошла к телефону, а я к телевизору; включил его, повернув тумблер. Пока экран прогревался, я услышал начало телефонного разговора:
– Здравствуй, Илия. Я тут подумала… Короче, извини меня. Думаю, ты прав. Давай сделаем, как ты хочешь, но нужно продумать детали. Ты кое-что не учел… Да, опыт есть опыт…
***
Следующие несколько лет были очень богаты на события. Все девяностые Мария пристально изучала события, происходившие в Энске в то время. Пыталась найти объяснения странностей в происходящем в нашем маленьком городке. Я ничего не ощущал. Ее деятельность по большей части осталась для меня тайной. Моя зазеркальная подруга не привлекала меня к своим делам. Шок от того, что случилось в августе девяносто третьего, был для нее слишком сильным, а я не смог в должной мере прочувствовать ее страх. Мне казалось, что в этом мире ничего не должно ее пугать, но мир был намного шире моего понимания.
Мы не то, чтобы поссорились… Но все же я определенным образом разочаровал Марию. Она сама хотела, чтобы я был счастлив в браке, но не ожидала, что любимая жена займет все мои мысли.
Со временем, Маша приняла это, я был ей благодарен.
Мы нечасто мысленно беседовали в это десятилетие, а виделись и того реже, но нельзя сказать, что наша связь прервалась. Мария приглядывала за мной и Полиной. И за то, что с нами в итоге случилось, несет некоторую ответственность. Хотя было трудно предсказать последствия. Но разве она была первым на свете человеком, который совершил ошибку из лучших побуждений?
Шел 2002-ой год.
Думаю, я знаю, что не так с твоей женой. У нее спайки фаллопиевых труб. Пройдите обследование в гинекологии, чтобы подтвердить.
Возникший в моей голове Машин голос был одновременно и радостный, и нетерпеливый.
Ты уверена?
Нет. Но очень хочу проверить. Хочу, чтобы Полина исполнила свою мечту – стала матерью.
Как ты узнала про спайки?
Это мой маленький секрет. Пока ты наслаждался своим счастливым браком, я не сидела без дела. Я теперь не просто чувствую других людей, я могу влиять на них.
Ты и раньше могла.
Только с тобой. А теперь я могу как бы сливаться с другим человеком и настраивать работу, например. иммунной системы или выработки гормонов.
Огромные возможности.
Да. Мне нужны эти возможности. И нужно знать, где их предел. Расслабься – я никак не влияла на Полину. Насчет нее – это просто догадка, которая имеет немалый шанс оказаться верной.
Мы провели обследование, и диагноз Марии (если его можно было так назвать) был подтвержден. К счастью, к тому времени такие операции были уже обыденностью.
Помню, как через год словно заново увидел свою жену. Глаза у нее горели, по дому не ходила, а порхала, возбужденно обсуждала наши планы на отпуск.
А потом она принесла мне тонкую белую бумажку теста на беременность… Я знал, что значат две полоски. Сделал себе шокированное от радости лицо.
– Да, – сказала она, прижавшись к моей груди, – ты станешь папой.
Мне стоило больших усилий изобразить убедительное радостное удивление. Не потому, что я не хотел ребенка, я очень его хотел. Просто я уже месяц как знал, что у нас будет ребенок.
Маша сказала.
Жаль только, онкологию она просмотрела.
***
Гинеколог, ведущая мою супругу, была очень молодой женщиной. Собранные в конский хвост светлые волосы, строгие очки, сквозь которые на нас смотрели печальные и сочувствующие глаза. Из-за несколько острых черт лица, Анна Точилина казалась холодной и неприветливой, но общение с ней быстро развеивало первоначальное впечатление. Анна была чутким и внимательным врачом..
Несмотря на возраст, чувствовалось, что опыта ей хватает, и свое дело она по-настоящему любит.
Тем труднее ей было вести этот разговор. Мое присутствие не было обязательным, но на этом настояла Полина. Ее здоровье было ее личным делом… Но сейчас речь шла не только о ее здоровье.
Жена хотела, чтобы это мы услышали плохие новости вместе.
– Здравствуйте, Полина. Здравствуйте, Александр, – поприветствовала нас Анна и жестом предложила сесть. – Как вы понимаете, ситуация сложилась очень плохая. И хороших решений у нее нет.
– Сколько времени у меня осталось? – спросила Поля, поджав губы.
– Полина Афанасьевна, это так не работает. Мы определили рак шейки матки, но исход не предрешен. Будем бороться.
– Как же так случилось? У меня нет ВПЧ, всю жизнь один-единственный партнер, в роду не было раковых больных. По крайней мере, насколько я знаю.
– То, о чем вы говорите – всего лишь статистически значимые факторы развития заболевания. В каждом индивидуальном случае все по-разному. Даже если ничего не предвещало. Может быть, постепенно развивалась эрозия, просто вы давно не были у гинеколога.
– И что же мне делать?
Анна расстроенно потупила взгляд. Было видно, насколько она опечалена. Беременность была не такая уж поздняя – Поле было тридцать три – но очень желанная. И врач об этом знала.
– Я предлагаю вам о подумать о прерывании беременности с последующей немедленной гистерэктомией а также химио- и лучевой терапией, – сказала Точилина, стараясь не смотреть своей пациентке в глаза.
– Вы так говорите, как будто ребенок не имеет значения.
– Имеет. Но я отвечаю за ваше здоровье в первую очередь. Вы все равно сможете реализоваться как мать. Подумайте о приемном ребенке. Чужих детей не бывает.
Мы рассматривали такой вариант, если бы операция по рассечению спаек не дала результат. Но сейчас, когда твой собственный ребенок растет в животе у любимой женщины, у меня другое мнение насчет «чужих детей не бывает». Это в целом так, конечно, но вот этот, еще не рожденный человек – дорог мне особенно.
И все же, с учетом обстоятельств… Этот ребенок не что не родился, даже не развился. Просто какой-то червячок. А Поля, моя Поля, вот она, рядом. И я мог ее потерять. Я считал, что нужно было идти на аборт. Но молчал. Я любил свою жену, которая наверняка восприняла бы такое мнение как предательство.
– Если бы я знала, что все так сложится, я бы и не пробовала рожать сама. Но судьба проживается не в сослагательном наклонении. Я не буду продлевать свою жизнь за счет чужой жизни.
– Полина Афанасьевна, у онколога есть подозрения на метастазы. Медлить нельзя. Если вы настаиваете на сохранении беременности, предлагаю вам компромисс – давайте пройдем тазовую лапароскопическую лимфаденэктомию. Возьмем биопсию лимфаузла.
– Зачем?
– Чтобы узнать, пошел ли процесс метастазирования. Понять, насколько безопасным будет дальнейшее вынашивание плода.
– Процесс лечения совместим с жизнью ребенка?
Точилина расстроено поджала губы.
– Только некоторые виды химиотерапии. Но она, в отрыве от прочих методов, не даст нужного результата. И все равно может оказать негативное воздействие, даже препараты, неспособные преодолеть плацентарный барьер.
– Почему?
– Они негативно скажутся на вашем состоянии в целом. А организм с ребенком у вас пока что общий.
– Тогда нет, – Полина покачала головой, спокойно и уверенно, – я уже все для себя решила. Не имеет значение, что покажет обследование. Я буду рожать. Исходим из того, что метастаз у меня нет.
Саша, найди способ ее переубедить. У нее действительно пошли метастазы. Рак такого рода порой развивается очень быстро. К тому времени, как наступит время рожать, может быть уже поздно.
Тебе-то откуда знать?
В то время я был очень зол на Марию. Как можно быть в курсе о беременности, но пропустить рак? И хотя сейчас я не хотел думать об этом, но все равно подумал. От Марии было очень трудно спрятать сокровенное. Я привык быть для нее как на ладони, и мне далеко не всегда это нравилось.
Прости! Я тебе уже много раз объясняла – я не могу воспринимать то, что человек сам не ощущает. Рак долгое время может себя никак не проявлять. Теперь я все чувствую, а это значит – все серьезно.
Конечно, я верил Маше, но легче от этого не становилось.
– Хорошо, – врач тяжело вздохнула, принимая позицию Поли. – Я сделаю все от себя зависящее, чтобы ребенка вы успешно выносили. Но сразу после родов – экстренную гистерэктомию. Будем надеяться, мы успеем.
Мое мнение никто не спрашивал. Но спасибо Поле, что хоть в известность поставила. Передо мной во весь рост встала перспектива стать молодым вдовцом, с ребенком на руках. Ребенком, который стал причиной внезапной кончины моей любимой жены.
Нельзя так думать.
Что хочу, то и думаю, Маша.
Не собирался я ни в чем переубеждать Полю. У меня была другая идея.
Мария, мне нужно будет, чтобы ты материализовалась в зеркале. Как раньше, помнишь? У меня будет к тебе разговор. Сегодня вечером.
Поняла. Я приду, когда ты попросишь.
Вечером встретиться с Марией не удалось. Я проговорил с Полей до самой ночи. Она хотела от меня поддержки, и я отчаянно делал вид, что одобряю ее решение – ведь это ее выбор – но не думаю, что мне удалось убедить жену. Слишком неискренне, даже сам для себя, я выглядел.
Я не хотел ее терять. Но если бы стал настаивать на аборте – точно бы потерял.
Попросил прощения у Марии, что не в силах к ней обратиться, но она меня опередила.
Саша, я все знаю, держись. Утро вечера мудренее. Я буду рядом.
Такой участливый, знакомый и добрый дружеский голос…
