Станислав Войтицкий
Принципы
– Вы разговаривали с сыном, как с партнером по бизнесу.
– В некотором роде он мой коллега. Тоже частный предприниматель, но в области фармацевтики.
– Ага! – довольно воскликнул я. – Конфликт интересов. Наверно, пропишете мне что-нибудь из его продукции.
– Похоже, милиционера из вас уже не вывести. Не обижайтесь, я в хорошем смысле. Вы правы, может, и пропишу. Но я вас предупрежу, предложу аналог другого производителя. Думаю, нам стоит свернуть разговор о моей семье и поговорить о вашей.
Прости, Маша, я пытался.
Ничего. Это к лучшему. Я думаю, нужно быть осторожным. Этот человек кажется опасным.
Мария порой плохо разбиралась в людях. Психотерапевт был совершенно безобидным.
Я заверил его в прекрасных отношениях с супругой, что было легко, так как являлось правдой. В итоге Сафин сообщил, что реабилитация мне не требуется, и расстались мы как хорошие приятели.
***
Прошло несколько дней, и мне стало ясно, что у Марии возник новый интерес – Руслан Сафин. Особенным он не являлся, но «прикоснуться» к его разуму у Маши все равно не получилось.
Мы разговаривали с ней во сне, и она отчаянно старалась визуализировать свои ощущения от восприятия сына моего психотерапевта.
Его образ стоял переда нами. Голова была опутана какими-то странными щупальцами, отдаленно напоминающими тонкие черные электрические кабели. Щупальца-кабели пульсировали и перемещались, скрываясь в черепе Руслана Сафина, проникая между его черных молодых волос. Другими своими концами кабели опутывали руки и ноги Сафина-младшего. У меня возникла ассоциация с нитями кукловода, только уходили они не вверх, а внутрь черепной коробки.
– Что это за киборг-убийца? – спросил я.
Мария грустно вздохнула, махнула рукой, и видение пропало.
– С тобой очень трудно что-то визуализировать. Наверно, лучше попытаться объяснить. Когда я проследила за этим человеком через его окружение, у меня сложилось странное ощущение, что настоящий Руслан Сафин заперт где-то глубоко внутри своего мозга, а управляет им кто-то другой.
– И как ты это поняла?
– Смотри, я тебе уже рассказывала – индивидуальность каждого из нас проистекает из взаимодействия двух практически независимых личностей, обусловленных разделением мозга на практически равнозначные полушария. Это взаимодействие не органично и не взаимовыгодно – левое полушарие всегда доминирует, правое – вынуждено подчиняться. Все умозрительные фрейдовские конструкции – бессознательного, сверх-Я и так далее – также разделены между ними. Сигналы у людей различаются, конечно, но не слишком сильно.
– Хорошо, а как у данного субъекта?
– У него только одна личность. И она работает совсем иначе, чем человек. Она вообще не кажется мне человеческой!
Мария говорила правду. Я первый раз в жизни видел ее настолько растерянной. Практически в панике.
– Маша, но скажи, как это возможно? Руслан Сафин – инопланетянин? Андроид?
– Нет. У него все прочие процессы точно такие же, как у тебя или меня. Те, что на автомате – дыхание, сердцебиение, обмен веществ. Но вот мышление…
– Может, он просто психопат?
– Мне попадались психопаты, я могу их отличить, если буду внимательно смотреть. И все же они люди. Знаешь, Саша… Мне кажется, в Энске творится что-то неправильное… Необычное. Заметил, как за последние дни стало много попадаться «особенных» людей. Возможно, это как-то связано с Сафиными. Теперь я точно знаю, что в Энске скрыта какая-то большая тайна…
Мне нужно больше людей. Вы с Аней молодцы, много помогаете и каждый по-своему… Но этого мало. Никогда не думала, что это скажу, но мне нужен союзник, который мог быть стать кем-то влиятельным. Больше возможностей для поиска ответов… Не сейчас, но в недалеком будущем.
– У тебя уже есть кто-то на примете? – спросил я, и Мария кивнула.
Именно тогда я первый раз услышал это имя – Олег Некрасов.
XII 2009-2012
Судя по рассказам Марии, вербовка Некрасова прошла как по маслу. Она описывала это так, будто он жил в ожидании чего-то необычного, сверхъестественного. Олег понравился Марии с человеческой точки зрения. Молодой и пока что испытывающий симпатию к окружающим людям – как по мне, необычно для политика.
Несмотря на расширение коллектива своих приспешников, Мария не говорила ни Олегу, ни Анне обо мне. Меня это полностью устраивало.
– Он рассчитывает расширить свои возможности восприятия, – восторгалась Маша размахом мысли своего нового друга. – Вплоть до… Саша, это звучит фантастически, но он жаждет обладать телепатией. Мечтает видеть людей насквозь, читать мысли и воспоминания.
Я ухмыльнулся прыти своего молодого коллеги, но выражение лица Марии меня озадачило. Она глубоко задумалась.
– Только не говори, что это возможно, – сказал я.
– Думаю, да. Конечно, этому нельзя научится, нужно очень глубокое вмешательство… Я бы никогда не стала ставить такие эксперименты на других людях. Но Олег готов рискнуть.
Удивительное рядом. Телепатия. Круто же. Жаль, Маша, ты сраный рак вылечить не можешь. Я не говорил это вслух, только подумал. Вот только я до сих пор забывал, что при общении с Марией между «подумать» и «сказать» разницы нет.
Он словно окрасилась в мутный синий цвет сожаления и тоски.
Прости.
Ее губы в отражении не шевельнулись, но я прекрасно расслышал мысль.
– Это совсем другое, – сказала она вслух.
Ну да. Мне оставалось только верить на слово. Все равно точно узнать я никак не мог.
Я называл нас – себя, Точилину и Некрасова – Машиными апостолами. Это очень раздражало Марию, но мне казалось довольно точным. Теперь, когда она взялась их учить (то есть экспериментировать… изменять, так точнее), сходство с Евангелием стало меня серьезно беспокоить. Я не хотел бы в таком участвовать. Апостолы… Кто из нас будет просто проповедовать, кто заложит храм новой веры, а кто предаст?
Сколько всего нас будет?
Мария скрывала от меня часть своих замыслов. Иногда я ощущал себя просто игрушкой, за которую ей нужно иногда подержаться, чтобы помнить о том, что она пока еще человек.
Говорят так – хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Маша была категорической атеисткой, а я вот сомневался. Мне казалось, Бог довольно мелочный и мстительный парень, вот и рушит планы Марии чисто из принципа. Подкидывает проблем там, где мы их не ожидали. Недобросовестная конкуренция, как она есть.
Впрочем, кошмар лета двенадцатого года – это был не наш план, а Руслана Сафина. Или того, что им прикрывалось.
У Марии планы были куда скромнее – нужно было войти в доверие к семье Сафиных и попытаться влиться в их бизнес, чтобы изучить все изнутри. Начать стоило с отца – тем более, нам вроде удалось найти общий язык.
Вскоре случай представился. И, как бы это кощунственно и стыдно ни было, поводом для обращения к психотерапевту стала смерть моей любимой жены.
Надеюсь, если Поля есть где-то там, она простит меня… Но, если честно, верилось мне в это с трудом.
Можно сказать, я даже был искренним в своей депрессии. Игорь Сафин любезно прописал мне набор антидепрессантов и витаминов. Но самое главное – мы занялись логотерапией. Никогда раньше о такой методике не слышал. Говоря кратко – заново искали смысл моей жизни после утраты жены. Нашли его в служении… Сам-то я служил Марии, так сказать, возвращал должок. Но для окружающих нужно было найти что-то еще.
Как-то само собой, незаметно для меня, наш диалог с Сафиным пришел к необходимости поучаствовать в создании «народных дружин» – так сказать, низовой милиции. Толком не знаю, кому в голову пришла эта светлая мысль – но горя от этой затеи город обильно впоследствии хлебнул.
Напрямую Сафин не имел к этому начинанию прямого отношения, но активно благотворил на благо города – так что сидящие на местном бюджете дружинники ни в чем не нуждались в том числе и через его подачки.
Предпочтение при формировании отрядов отдавалось действующим сотрудникам органов внутренних дел, чоповцам и бывшим военным. Структура напоминала армейскую – отделения, взводы, роты и так далее. К двенадцатому году общая численность достигла примерно пяти тысяч бойцов. Целая бригада.
Вооружения у нас не было, но, помимо занятий по поддержанию физической формы, для народных дружин были организованы военные сборы, где мы смогли подтянуть свою стрелковую подготовку.
Несмотря на должность командира батальона, которую я занимал к концу бесславной истории «народных дружин» Энска, я никак не смог увязать из деятельность с семьей Сафиных, понять, к чему нас готовят, имеет ли эта подготовка какое-то отношение к «особенным» людям, на которых способности Марии не действуют.
Но все это было, в общем-то неважно. Потому что едва я начал принимать препараты, прописанные мне Игорем Сафиным, Мария прекратила выходить со мной на связь и откликаться на мой зов.
Я сперва подумал, что дело в антидепрессантах и прекратил их принимать, но это уже ничего не изменило.
Мне стало понятно, что какое-то из моих лекарств – отдельно или в сочетании друг с другом, отключило меня от связи с Машей. Все препараты были относительно новыми – хоть Сертралин, хоть Аминазин, хоть витаминный комплекс «Сила Байкала». Тайна появления «особенных» была раскрыта – скорее всего, виной всему были антидепрессанты, получающие в последние годы все более широкое распространение. Эти лекарства предназначены для воздействия на гормональную систему мозга. Поятно, почему моя зазеркальная подруга стала теперь недоступна – ведь на меня она влияла как раз через гормоны…
Вот только что мне теперь с этим знанием делать?
Я стал «особенным».
Но разведчик, даже утратив связь с центром, не имеет права прекратить выполнение задания, не так ли?
***
Ощущал ли я некоторую свободу в мыслях и действия в эти годы? Однозначно и не скажешь. Первое время я постоянно испытывал параноидальное ощущение постороннего присутствия. Возможно, это Мария пыталась до меня достучаться, а, может, я лишь так думал.
Изменились и мои сны. Они стали более предметными, конкретными. Часто видел Полину… Для меня это была настоящая отдушина от бесконечной тоски повседневного существования. Все могло пойти иначе, с самого начала… Порой я видел детей, которых у нас никогда не было. Представлял, что у меня есть дочь – смешливая круглощекая девчонка с черными глазами-угольками и смешными кудряшками.
От кого у нее были эти волосы? Точно не от меня или Поли. Возможно, она все-таки приемная. В Полин левак мне не верилось. Впрочем, неважно. Во сне я любил я ее как родную.
Мне запомнился сон, как я сижу на диване, уставший после тяжелого рабочего дня, а дочь нетерпеливо теребит меня, стоя в своей милой пижаме с розовыми слониками.
«Папочка, ну почитай, ну, пожалуйста…».
Я смотрю на книгу в ее руках. «Русалочка» Андерсена. Вряд ли моя девочка может понять трагизм этой истории. Похоже, ее больше привлекают картинки.
Пробуждение от этих грез всегда рвало мне душу, но я каждый раз с радостным ожиданием закрывал глаза по вечерам, снова и снова утопая в несбывшихся мечтах.
В одиночестве ко мне пришло понимание правоты Маши и Полины, тогда, в 2003-ем. Парадоксально оказалось, что любить важнее, чем быть любимым. Я любил бы ребенка – даже зная, что он забрал у меня жену. Невозможность отдать была гораздо тяжелее невозможности брать.
У меня не было дочери. Мы с Машей ее убили.
Быть одному – так темно и страшно.
И все же Мария меня не бросила меня. Решение пришло удивительно просто – в один прекрасный день я обнаружил в почтовом ящике белый конверт с коротким посланием.
«Саша, не паникуй и не волнуйся. Я знаю, что ты стал «особенным» и это, скорее всего, из-за препаратов, которые прописал тебе врач. Я почти уверена, что его сын (если это на самом деле его сын) что-то обо мне знает. У меня ощущение, что он ищет меня. Тебе нужно быть очень осторожным. Сафины опосредованно связаны «дружинниками». Не выделяйся и береги себя. Я найду способ с тобой связаться. Писем пока не будет, мне слишком опасно появляться в Энске сейчас. Надеюсь, я пробью этот барьер между нами. Постараюсь присниться. Держись. Письмо сожги».
От этого послания веяло смертельным риском. Но я не испытывал страх. Мне даже нравилось быть таким значимым для Марии. Письмо я, разумеется, уничтожил и продолжил внедрение во враждебную ей организацию.
По мере моего карьерного роста в «народных дружинах», я все более четко понимал, что это добром не кончится. Да и кокетливое название «дружинник» совершенно не отвечало сути явления. Мы были самыми настоящими ополченцами, только без оружия. Но я был уверен – в нужный момент оружие у нас появится. А совместные рейды с милицией на предмет чистки рынков от плохо говорящих по-русски мигрантов с Кавказа и из Средней Азии помогали сплотить коллектив, наделяли чувством сопричастности общему делу.
Дисциплина и мотивация были высоки. Это естественно – мужчины всегда ценили хорошее общее дело и товарищеское чувство локтя.
Все было законно. Центральный рынок так и остался грязной барахолкой под азербайджанцами, но правила игры мы смогли поменять. В Энске стало практически невозможно приобрести наркотики. Ночной гопоты было не сыскать, даже если очень хочется. Закрылись те мутные клубы, которые маскировали под своей вывеской граязные бордели, проститутки уползли на трассу ловить дальнобоев. Исчезли ночные «рюмочные», где регулярно, до кровавых соплей, била друг другу морду городская алкашня.
Офигенно же. Уверен, многие люди мечтали бы о таком наведении порядка в родном городе…
Я был в панике. Что-то определенно приближалось, а я все никак не мог связаться с Машей. Какое-то время я надеялся, что это сделает за нее один из «апостолов» – но ни Точилина, ни Некрасов на меня так и не вышли. Я должен был предупредить Марию, должен был получить указания, что делать дальше.
Я боялся, что она меня бросила – хотя это было просто невероятно, учитывая, как много мы пережили.
С одиннадцатого года я стал регулярно тренироваться перед зеркалом. Но пальцы всегда натыкались на гладкую холодную поверхность, не желая проваливаться в «зазеркалье».
***
Я стал «ловить» Машу в начале двенадцатого года. Отдельные мыли, образы, почти мгновенно от меня ускользающие, едва я на них концентрировался. Словно слабый сигнал коротких волн – когда даже пойманная заграничная станция не может дать устойчивый сигнал.
«Зеркало!»
Когда мне удавалось что-то такое уловить, я всегда думал о зеркалах и отражениях. Но я уже сто раз пялился в свою небритую рожу – и в зеркалах своей души наблюдал только привычную уже пустоту…
Отражение в зеркале… Эта идея пришла мне в голову, когда я всматривался во впадины своих глаз.
Я купил огромное зеркало и поставил его в ванной, напротив тех, где обычно общался с Марией. Едва я взглянул внутрь бесконечно множащихся отражений, мою голову пронзила острая боль. Я оперся руками на край ванны.
Она была здесь, со мной… но другим мной. Маша тепло обняла мое отражение, но я не почувствовал привычного умиротворения.
– Сюда, – сказал я, и Маша испуганно отскочила в сторону и тут же исчезла. К счастью, ненадолго. Боль усилилась, но все было не зря – теперь Мария стояла рядом.
Она нежно накрыла своей ладонью мою. Я ничего не чувствовал.
– Ты меня слышишь? – спросила она. Губы ее не шевелились, но голос звучал не внутри головы, как обычно. А как будто отовсюду. Я кивнул и быстро сказал:
– Думаю, у нас мало времени. Мне не удалось выявить связь между «дружинниками» и Сафиными. По крайней мере, с моей должности ее не видно. Но это ополчение готовится вполне по-боевому и к каким-то серьезным разборкам. Думаю, нас хотят разыграть в темную в интересах каких-то местных властных групп, скорее всего, криминальных.
Мария спокойно кивнула.
– Прости, что так долго не могла с тобой связаться. Ты довольно точно описал ситуацию. Мне удалось узнать некоторую подноготную всей твоей организации. По другим каналам.
– Некрасов? – спросил я.
– Да. Веришь или нет, это прирожденный лидер. Нужно было лишь немного развить его врожденные качества. Олег оказался достаточно умен, чтобы найти нужную информацию от нужных людей. Конечно, за ответы пришлось платить определенную цену, но оно того стоило.
– И что же вы узнали?
– Вся история создания энских «дружин» покрыта мраком. Идея, пришедшая в голову неизвестному нам субъекту, упала на благодатную коррупционную почву. Большой объем откатов на бюджетном финансировании этого эксперимента гарантировал относительную неприкосновенность организации. Помимо местного финансирования, есть еще и частное. Самый большой вклад – у «Энскфармы».
Я перебил Марию.
– Вот тебе связь! Руслан Сафин занимается фармацевтическим бизнесом.
– Точно. Я вспомнила, его отец упоминал об этом во время одного из ваших разговоров. Но официально Руслан Сафин является заместителем генерального директора ООО «Живая вода». В «Энскфарме» руководство другое. Впрочем, это могут быть и подставные лица.
– Что мне делать, Маша? Думаю, я буду тебе более полезным вне организации «дружинников».
– Я и сама хотела предложить тебе завязывать. Тем более, раз у тебя тоже плохое предчувствие.
Мы договорились, что я покину ряды энского ополчения через месяц-два. Но за окном только-только разгорался жаркий июль 2012-ого года. Через месяц – это было слишком поздно.
XIII Сентябрь 2012 года
Никогда не думал, что я окажусь по другую сторону тюремной решетки. Но мудро говорят в народе – от сумы и тюрьмы не зарекайся. Я бы, конечно, предпочел холодной камере толстую суму, но меня никто не спрашивал.
Все время с момента задержания я находился в одиночной камере. С другими заключенными не пересекался. Я попал в тюрьму сразу, минуя СИЗО и суд по определению меры пресечения. Я даже не знал, в какой колонии меня содержат. Иногда меня водили на допросы. Довольно мягкие, как по мне – меня не били, психологического насилия тоже не было. Казалось, что следственный комитет толком не знал, что со мной делать. Дело, конечно, было особо важным, но выводы, к которым можно было прийти в ходе расследования, плохо пахли.
Уверен, мои товарищи по ополчению находились в подобном положении. По крайней мере, руководящий состав. Катастрофичность сделанного нами выбора стала очевидной слишком поздно. Когда спецназ клал меня мордой в пол, я сердцем принял это как должное.
Одиночество в камере стало для меня заслуженным отдыхом. Мне было настолько хорошо оказаться в узкой бетонной коробке, что я даже с Марией предпочел не связываться. Она пыталась до меня достучаться, но я делал вид, что не чувствую, а без моего ответного желания связь была ненадежной и недолговечной.
Если бы меня вообще не допрашивали, я был бы абсолютно счастлив. Пока меня кормили и у меня была крыша над головой, меня все устраивало.
Но, похоже, в моей жизни ничего не могло идти слишком хорошо. По крайней мере, достаточно долго.
– На выход!
Резкий окрик охранника вынуждал меня покинуть свою обитель. Меня вывели из камеры и проводили в допросную, приковали наручниками к столу. Это было излишним, на мой взгляд – я не собирался буянить и вроде бы уже показал свою склонность к хорошему поведению.
– Здравствуйте, Александр, – поприветствовал меня усталый мужчина, находящийся в промежутке между зрелостью и старостью. Его волосы были практически полностью седыми. Я не сразу, но вспомнил этого человека. Да, помотала его жизнь. Впрочем, ничего удивительного – уже двадцать лет прошло.
– Добрый день, – ответил я.
– Меня зовут Констатин Валерьевич…
– Мы знакомы.
Он с прищуром посмотрел на меня.
– Это было давно, – пояснил я. – Я работал участковым в девяносто втором. Арестовывал вашу дочь.
– Точно, – кратко и сухо сказал он
– Как она? Надеюсь, из нее вышел толк.
Шумейко не ответил на мой вопрос.
– Мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне или моей семье. Я хочу задать вам несколько вопросов.
– Для этого я здесь, – вздохнул я.
– Вам предъявили официальное обвинение?
– Нет.
– И вас это не смущает? Все-таки вас лишили свободы на два месяца без соблюдения законных процедур.
Я пожал плечами.
– Наверно, я считаю это заслуженным.
Конечно, это было неправдой. Мне просто нравилось мое нынешнее положение.
– Значит, вы готовы сознаться в преступлении?
Я усмехнулся. Вот еще.
– Я воспользуюсь своим конституционным правом не свидетельствовать против себя.
Он улыбнулся и сел напротив меня. Затем достал из внутреннего кармана очки, вытащил из портфеля небольшую папку. Бегло пролистав несколько первых страниц, Константин Валерьевич сказал:
– Ваше дело в настоящий момент готовится к передаче в суд. Вас обвиняют сразу по нескольким статьям. Участие в незаконном вооруженном формировании, вооруженный мятеж, терроризм.
– Это серьезные обвинения, – отметил я.
– Вы правы. Прокурор запросит для вас пожизненное заключение.
Я ухмыльнулся.
– Как для выблядка, захватившего бесланскую школу?
– Да, это обидно. Я согласен, что вас нельзя сравнивать с таким человеком. Но мы же оба знаем, что закон и справедливость – совершенно разные вещи.
На самом деле пожизненное заключение – было не так уж и плохо. Вот только как добиться одиночества? Я тут же решил, что буду по ночам убивать каждого своего сокамерника, пока меня не изолируют.
Прекрати, Саша. Ты не можешь так думать!
Надо же, Мария все это время была рядом. Я попытался отвлечься. Но это оказалось непросто. Хотя логично – если пытаешься о чем-то не думать, думаешь только об этом.
Не пытайся делать вид, что не слышишь меня!
– Константин Валерьевич, давайте я поскорее отвечу на ваши вопросы и вернусь к себе.
– Вы так говорите, будто камера стала вашим домом.
– В определенном смысле так и есть. Одиночество очень умиротворяет.
– Как скажете… Как вы понимаете, меня интересует, что вы делали четырнадцатого июля.
– Ну, на это я уже много раз отвечал вашим коллегам. Даже не знаю, что и добавить.
– Вы разговаривали не с моими коллегами. Я из другой структуры.
Это не было для меня новостью. Но сейчас я был преступником, для меня все государственные структуры были одинаково враждебны. И в этом смысле они были коллегами.
– Тогда я все повторю, – послушно сказал я. – Нас подняли по тревоге тринадцатого вечером, был объявлен общий сбор на заранее условленных местах дислокации…
Константин Валерьевич прервал мой уже десяток раз повторенный монолог, поневоле выученный наизусть.
– Меня интересует конкретный эпизод, связанный с попыткой захвата второй городской больницы.
– Мы искренне считали, что освобождаем ее от террористов, – парировал я.
– Давайте не будем искажать реальность вашей субъективной оценкой, – ответил он. – Контекст вашего замечания прекрасно указывает на то, что вы осознаете свою ошибку. Но что меня удивляет – почему «дружина» так легко приняла на веру бред про террористов?
Я и сам долго пытался ответить на этот вопрос, но не смог. Вслух ничего не ответил, и Константин Валерьевич добавил:
– Неужели не было и тени сомнения?
– Можете не верить… Но не было. Все казалось очевидным. Ясный и понятный вооруженный враг, необходимость взять под защиту объекты городской инфраструктуры, дать вооруженный отпор. Меня переполняли патриотические чувства.
– Я читал ваше лично дело. Вы поймали нескольких опасных преступников. Вы порядочный и хороший человек. Можно даже сказать, герой.
Этот человек вешал мне на уши лестные макаронные изделия, только вместо лапши прицеплял «рожки». Они никак не могли удержаться. Я не выдержал и расхохотался.
– Герой?! Серьезно?!
– Да. Вполне. Вы поймали «санитара».
– Его весь город ловил. Я просто поставил точку.
– Так и запоминается последнее… Но я не об этом. Я о том, что за годы вашей службы вы показали себя как разумный и трезвомыслящий профессионал. Как вы думаете, откуда в вас появилось стремление довериться столь странному призыву в момент отсутствия официальной информации об опасности?
– А вы как будто это знаете?
– Знаю.
Это что, попытка заинтриговать? На самом деле, довольно неплохая. Я был бы заинтригован, если бы мне не было настолько все равно. Я отвел глаза в сторону. Очевидно, он мне скажет, если что-то от меня получит. А я ничего просто так не дам.
Это тупик.
– Когда солдаты брали под контроль больницу, они встретили ожесточенное сопротивление. Почему?
– Мы должны были выиграть время для эвакуации персонала и пациентов.
– И среди них не было никого особенного?
Особенного… Очевидно, он не имел в виду ничего такого, но мы с Машей уже привыкли употреблять это слово в ином значении.
– Нет. Это просто были люди, попавшие в беду.
– С ними был Игорь Сафин. Вы утверждали, что знакомы с ним. Вы видели его в больнице?
– Да, и также его сына, Руслана.
– И вас это не удивило? – спросил он.
– Нет. Игорь Сафин – врач, а сын, скорее всего, просто был при нем.
– Врач? – удивился Шумейко и недоуменно добавил. – Он психотерапевт.
– Ну, у него же есть медицинское образование.
– Это не делает его настоящим врачом.
Я пожал плечами.
– Ну, не знаю. Мне он помог.
– Каким образом?
– Я был в депрессии после смерти жены. Игорь Сафин прописал мне антидепрессанты и несколько раз побеседовал по душам.
– И результат устроил?
– После некоторых колебаний я решил, что доживу до своего естественного конца. Это считается?
– Пожалуй, да… – задумчиво ответил Константин Валерьевич, затем тряхнул головой, отгоняя какие-то свои мысли.
Я попросил Марию обратить внимание – Шумейко также интересовался Сафиным.
Я проверю, что он знает.
А ты сможешь?
Да. Он не особенный. Это наш шанс хоть в чем-то разобраться.
Это было в какой-то мере даже удивительно. Мария говорила, после 14 июля такие люди в Энске практически исчезли.
Только мне нужно немного времени. Я далековато от вас нахожусь.
Постарайся.
Я мысленно пожелал Марии удачи и вернулся к разговору с Шумейко.
– Вернемся к больнице, – сказал он. – После того, как гражданские покинули объект, что вы предприняли?
– Террористы имели над нами преимущество…
– Александр, – разочарованно вздохнул Александр. – Давайте будем отвечать за свои слова.
– Понял, – сухо сказал я. – Постараюсь исправиться. Противник имел над нами преимущество в огневой мощи и выучке. Мы решили пропустить его на объект и окружить до подхода помощи.
– Какова ваша роль в организации блокады больницы?
– Я командовал первой ротой второго батальона сил территориальной обороны Энска. Эта часть обеспечивала окружение.
– В какой момент времени «дружины» превратились в «силы территориальной обороны»?
– За день до данных событий городская дума Энска приняла соответствующий закон, чтобы легализовать нас как часть вооруженных сил.
– Вам не кажется, что подобные решения несколько превышают полномочия данного законодательного органа?
– Это было лучше, чем ничего.
Шумейко снова открыл свою папочку и пробежал глазами очередную страницу.
– Хорошо. В ночь с 14 на 15 июля вооруженными силами Российской Федерации был организован успешный прорыв к городской больнице. В ходе боя были отмечены значительные потери среди террористов. То есть ваших бойцов. Сколько вы потеряли?
– Двадцать пять убитых и еще пару десятков раненных.
– Как по мне, серьезные потери для роты.
– Да, пришлось вызывать подкрепление, чтобы продолжать удерживать блокаду. Но в какой-то мере, эти потери объяснимы – самыми подготовленными в ополчении были полицейские, но их не готовили к городским боям.
– Вы удивитесь, но группу прорыва тоже никто не готовил. Это были срочники из внутренних войск.
Понятно, что Шумейко проболтался специально. Ему удалось добиться своего – меня эта новость сильно уколола.
– По докладам моих людей, они были хорошо подготовлены и безжалостны, – ответил я.
– Ладно, а что было потом?
– Утром на площади у телецентра раздалась серия взрывов. Я как-то сразу понял, что помощь не придет, а мы все попались на какую-то странную провокацию. Осознал, что мы сражаемся с собственной армией, и приказал сложить оружие.
– Вы знаете, что конкретно произошло у телецентра? – спросил Шумейко, внимательно смотря мне в глаза.
Я отрицательно покачал головой.
– Там произошел теракт, – сказал Константин Валерьевич. – Подрыв большого количества заранее заложенных бомб. Взрывали с интервалом, чтобы увеличить количество жертв при панике. Погибло много гражданских и «дружинников».
– Теракт? – эта информация меня несколько удивила. – Значит, какие-то террористы все-таки были?
Шумейко утвердительно кивнул.
– Мы до сих пор не понимаем, была ли террористическая группа в составе ополченцев или вас просто подставили.
– Несмотря на схожесть с обычными вооруженными силами, у нас была не иерархическая, а сетевая структура. Соединения действовали независимо друг от друга.
– Да, и теперь это очень мешает разобраться в этих событиях. Это очень трудное дело, Александр.
– Жаль, что не смог помочь, – сказал я, стараясь изображать искреннее сожаление.
– Зато я, возможно, вам помогу, – ответил мне Шумейко и встал из-за стола.
– Чем же?
– Подождите.
Константин Валерьевич выключил камеру, фиксирующую наш разговор и попросил выйти офицера ФСИН, который меня конвоировал. И тот, что характерно, подчинился.
Вот теперь я был по-настоящему заинтригован.
– Понимаете ли, в чем дело… Вас слишком много, горе-защитников. И вы слишком очевидно в большинстве своем имели самые замечательные намерения. Вы не первый, с кем я разговариваю. Будет весьма расточительно и затратно для государства стирать таких людей в лагерную пыль.
Такой взрослый мужчина… видимо, решил, что я маленький ребенок. Я сделал кислую рожу.
– Не нужно делать вид, что это имеет хоть какое-то значение. Жизнь показывает, что в лагерную пыль можно стереть миллион или два – никто и не заметит.
– Ну и напрасно вы так думаете. В энскую бойню оказалось вовлечено слишком много людей. Так что затраты на делопроизводство, обеспечение суда, расходы на содержание, социальные риски – могут быть угрожающе большими.
Вот теперь Шумейко говорил правду. Это был уже деловой разговор.
– Государство стремится экономить, когда это возможно, – продолжал Константин Валерьевич. – Трагедия уже случилась, жизни людей уже не вернуть. С другой стороны, виновные уже понесли наказание. Думаю, стоит перевернуть эту страницу. Не нужно множить насилие и боль… если в этом нет необходимости.
– И как же государство планирует выйти из данной щекотливой ситуации?
– По-разному. Общим моментом планируется общая амнистия всех причастных. Местным правоохранительным органам проведут внеочередную переаттестацию, большинство будет отсеяно. Ценные сотрудники получат новое место работы.
Я перебил его.
– Подождите, я не могу сообразить. Чтобы мы попали под амнистию, нас надо сперва осудить. Я не очень представляю как можно амнистировать мятежников и террористов, да еще восстановить некоторых на госслужбе.
