Станислав Войтицкий
Принципы
Подбросив рано утром Полину на работу, я не сразу отправился в отделение. Незаметно припарковался в небольшом тихом дворике. Выключил зажигание, и меня окружила практически полная тишина. Далекий городской фон слышался очень тихим и совсем не отвлекал.
Я настроил зеркало заднего вида, чтобы видеть заднее сидение.
Давай.
Мария не заставил себя долго ждать. Можно сказать, я не успел глазом моргнуть, как она уже сидела на заднем сидении, тоскливо и сочувственно глядя на меня.
– Здравствуй, Саша, – сказала она.
– Знаешь, почему я тебя вызвал?
Маша кивнула.
– Догадалась. Это очевидно.
– У меня будет к тебе предложение, – сказал я.
– Ни к чему это так формулировать. Мы друзья.
– Прости… Я уже не уверен. С тех пор, как я женился, мы мало времени уделяем друг другу.
Она улыбнулась.
– И это естественно для замужнего мужчины – сократить время общения с друзьями. Тем более, женского пола.
– Расскажи мне, что конкретно ты имела в виду, когда говорила, что можешь влиять на организм другого человека.
– Мне не нужно рассказывать. Ты знаешь, потому что я пару раз повлияла на твой. Помнишь?
Она говорила про мое первое путешествие в «зазеркалье». Хорошие были воспоминания.
– Тогда ты протащила меня через зеркало.
– Это необязательно. Отражение – это условность, которая облегчает нам восприятие того, что не соответствует нашим представлениями о возможном. Все, что я могу в зеркалах, я могу и в реальности.
– Тогда скажи мне – ты можешь помочь Поле?
Мария кивнула. Несмотря на это, лицо у нее было расстроенным. Значит, было какое-то «но».
– Я должна буду открыться ей. Из принципа. После этого у тебя будет серьезный разговор с женой. Такого рода тайны лучше от супруги не скрывать. К тому же, Полина довольно религиозна. Я не уверена, что она отнесется ко мне правильно.
Это были разумные опасения. Но меня интересовало не это.
– Предположим, мы решим этот вопрос, – сказал я. – Что ты можешь сделать, чисто технически?
– Я могу активировать работу ее иммунной системы. Даже если у нее третья стадия рака, можно значительно замедлить процесс его развития. Она проживет долго. Но чем раньше я начну, тем будет лучше. А с этим могут быть проблемы.
– Почему?
Это могло прозвучать невежливо, но мне было все равно. Речь шла о жизни бесконечно дорогого мне человека.
– По той же причине, по которой Поля отказалась от химиотерапии. А здесь все еще хуже. У беременных иммунная система работает очень тонко. Когда я разгоню ее, то почти наверняка разбалансирую. И тогда организм отторгнет плод. Полина не согласится на это.
– Тогда не спрашивай у нее!
Я увидел, как в отражении Мария нахмурила брови, бросив на меня удивленный взгляд.
– Саша, ты не понял. Твоя девочка этого не переживет.
Так ведь смысл был в том, чтобы она пережила! Так я подумал в горячке, а потом сообразил. Мария не имела в виду Полю – мою девочку. Она говорила о моем ребенке. Слово «ребенок» звучало для меня куда лучше, чем «девочка».
И все равно…
– Ее еще нет на этом свете…
– Есть, Саша. Я уже ее чувствую.
Мария продолжала давить, но я сопротивлялся.
– Я прошу тебя спасти самого дорогого мне человека. Я ее люблю, понимаешь. По-настоящему.
– Я знаю. Но ты, по сути, просишь меня убить свою дочь.
– Не говори так. Выкидыш – это самопроизвольный аборт.
– Да. Я так и сказала.
Впервые я слышал в ее голосе металлические нотки. Мария злилась на меня. Ну и пусть. Лишь бы сделала дело.
– С каких пор ты стала столь щепетильной?
– Не в щепетильности дело. Кто ты такой, чтобы решать? Если Полина согласится, мы с ней вдвоем возьмем на себя эту скорбную ответственность. Твое мнение не будет иметь никакого значение. И тебе не придется отвечать за этот грех.
– Перед кем отвечать? – усмехнулся я. – Перед Богом?
– Не говори глупостей, – ответила Маша. – Бога нет. Перед совестью ответишь. Она спрашивает очень строго.
Казалось, Мария приняла окончательное решение. Но у меня оставался последний аргумент.
– У меня к тебе предложение, – вновь сказал я, как в начале нашего разговора. – Сделка. С совестью.
– Мысли я читать пока не умею. Говори.
– Я думаю, ты что-то делаешь. Вне «зазеркалья», в реальном мире. Не знаю, может, у тебя какой-то проект. Ты не всесильна, но очень могущественна. Ты не можешь не хотеть реализовать свою силу до конца. Иначе зачем она тебе? Так вот, все просто. Ты спасаешь Полину, а я становлюсь твоим верным соратником. Я клянусь, что пойду за тобой до конца. Не буду ни о чем спрашивать, сделаю все, о чем ты попросишь. Если же ты отказываешь мне – я не хочу тебя больше видеть. Тогда считай, что ты для меня умерла.
Мария закрыла глаза и откинулась на сиденье. По ее щеке пробежала одинокая крупная слеза.
– Я умоляю тебя, Маша. Умоляю.
– Тебе не нужно давать мне что-то взамен, Саша. Шантажа хватило бы. Я слишком одинока и несчастна, чтобы суметь тебе отказать. Ты мой единственный друг. Можно сказать, с детства. Ты почти все знаешь обо мне, о том, кто я на самом деле.
– Не говори ерунды. Я никогда не видел тебя по эту сторону зеркала. В любом случае, боюсь, я только что разрушил нашу дружбу, Маша… Но сделка будет честной. Даже если сейчас я тебе не нужен – понадоблюсь в будущем. Я верну тебе долг. Просто спаси Полю.
– Я сделаю, как ты хочешь, – сказала она и исчезла.
Спасибо, подумал я. Но ответа не услышал. Вспомнилась сказка о рыбаке и рыбке....
Мария сдержала свое слово. У Поли случился выкидыш через две недели. Она впала в депрессию, но это со временем прошло. Мы сделали необходимые анализы – рак действительно зашел довольно далеко. Даже после удаления матки врачи не давали никаких гарантий и готовили нас к худшему.
Мария смогла обеспечить ей еще семь лет. За эти годы Поля ничем толком и не болела, не испытывала никаких страданий. Только под конец начала очень быстро слабеть и угасать…
Каким-то непостижимым образом жена подозревала меня в том, что случилось, но рационально объяснить не могла и гнала прочь эти мысли. Наши отношения изменились, как будто она сердцем перестала мне доверять. От усыновления отказалась под предлогом, что не хочет отягощать меня чужим ребенком. Это была неловкая отговорка, но я принял, как есть. Не думаю, что мне пришлись бы по душе более подробные объяснения.
Семь лет… Я рассчитывал на большее. Но мне грех жаловаться. Многие не имеют и этого времени. Так что я не жалею ни о чем. Разве что, в какие-то отдельные, особенно тоскливые дни.
***
Если физическое угасание жены было медленным и постепенным, то духовно она потеряла очень сильно и сразу. Можно сказать, утратила веру – и в Бога, и в людей. Первое время было очень тяжело, но со временем душевные раны несколько залечились. Все же мы любили друг друга, а это дорого стоит.
Иногда я хотел, чтобы Мария как-то повлияла на нее. Но это были в минуты слабости. Я принял решение за жену и свою уникальную подругу (уже бывшую, как я искренне считал) и теперь должен был столкнуться с последствиями.
Мое смирение было в конечном счете вознаграждено – я еще увидел прежний блеск в ее глазах. Правда, это было при плохих обстоятельств. В 2008-ом году, после второго убийства, совершенного мною – на этот раз оправданно, с любой точки зрения. Я был серьезно ранен и, если бы не Мария, скорее всего, умер бы. Но даже с ее помощью, потребовались серьезные усилия врачей, которые называли меня настоящим везунчиком – так сильно меня порезали.
Я был счастлив впервые за долгое время – едва стало возможным навещать меня, Поля крепко прижалась к моей груди и заплакала. Столько искренней любви, нежности и кротости в этом было…
– Прости меня! Прости…
Глупенькая… Конечно, ей не за что было просить прощения. Наверно, она считала, что я полез на рожон из-за наших с ней трудностей. Женщины порой странно рассуждают, в рамках одной им понятной логики.
Последние два года у нас были хорошими. Думаю, испугавшись за мою жизнь, Поля стала больше ценить то, что у нас осталось. А может, еще по какой причине.
Мария продолжала о ней заботиться все эти годы. Думаю, она искренне радовалась за нас, хотя и считала, что я совершил ошибку тогда. Маша разделила со мной ответственность за принятое решение, как только стала исполнителем моей воли, и это ее угнетало. Полина ей нравилась.
Врачи удивлялись, как Поле удается бороться со своей болезнью. По статистике, вероятность прожить еще пять лет у нее была ниже, чем не прожить. Но ей удалось это сделать, и каких-то видимых ухудшений не наблюдалось. Мария держала свое слово, да по-другому и быть не могло. В личной беседе онколог сказал мне, что, вынеси она ребенка, ей не удалось бы прожить столько лет.
И все же мне было этого мало. Мне в любом случае было бы мало, кроме как если бы я ушел первым. Но у меня были обязательства, я сам их на себя принял.
Я всегда стараюсь держать свое слово. Это вопрос принципа.
Маша предупредила меня примерно за неделю. Сказала, что плохо справляется, что развитие болезни зашло слишком далеко. Поля тоже чувствовала близкий конец. Она уже практически не вставала, тяжело дышала, кормилась с ложечки. Про хоспис я и не заикался – знал, что она откажется. Взял неоплачиваемый отпуск и сам находился с ней рядом.
– Саша… – Поля говорила еле слышным шепотом. – Это оно. Я чувствую.
Мысленно я обратился к Марии. Уточнил.
Да. Осталось совсем немного. Ты хочешь, чтобы я была рядом?
Не надо, Маша. Оставь нас, пожалуйста.
Я перестал чувствовать присутствие Марии.
– Милая…
Я взял жену за руку. Ничего говорить не хотел.
– Я не знаю, как ты это сделал… Но я всегда знала, что это ты.
– О чем ты? – я сделал вид, что не понимаю. Конечно, я сразу все понял.
– Не перебивай. Я знаю, почему ты так поступил. Я смогла простить. И буду молить Бога за тебя… Но этого мало. Нужно, чтобы ты сам себя простил.
Она с силой сжала мою руку и пробормотала.
– Солнышко… Я сейчас… где река....
Это были ее последние слова.
– Поля… Полина!
Она меня не слышала. Дышала еще минуты три, а потом все.
Я снова мысленно позвал Марию.
Я здесь.
Как она? Что с ней сейчас? Она рядом, как призрак?
К этому времени Маша уже умела чувствовать мертвых. И даже общаться с ними.
Да. И она… О боже… Саша, ей сейчас очень сильно больно!
Почему? Что с ней?
Боль из-за опухоли. Суставы, кости, особенно живот… Я блокировала все это на твоей стороне, но она в том состоянии, на которое я не могу повлиять! Все иначе, ее образ не похож на себя настоящую. Я не знаю, как с ней работать.
Я понял. Не паникуй. Если ты не можешь ей помочь, скажи, можешь ли ты по крайней мере прекратить ее страдания? Выключить ее?
Ты серьезно?! Вот серьезно?
Ответь.
Да…
Мы знаем, что ты можешь общаться с ней на той стороне и создавать любой образ… Пусть это будет ангел. Пусть ангел прекратит ее мучения… Ты знаешь, что я прав. Ты знаешь, что это нужно сделать. То, что она сейчас испытывает – это не жизнь. Это ад, которого она не заслужила.
Молчание едва ли продлилось дольше нескольких минут, но они показались мне вечностью.
Все. Кончено.
Я закрыл лицо руками и заплакал. Ощутил присутствие Марии рядом. Со мной зеркало ей было уже не нужно. Я видел ее как наяву, ощущал аромат ее шампуня и запах духов. Она не была какой-то галлюцинацией, не была богиней или суккубом из древних мифов. Маша была человеком, и хорошим человеком. Я почувствовал ее нежные объятия , полные заботы и ласки, почти материнской. Через тепло ее прикосновений я чувствовал, как боль, тоска, утрата куда-то исчезают. Словно я увидел плохой сон, и сейчас вот-вот проснусь, и наступит облегчение…
Ну, уж нет! Это моя боль. И я оставлю ее себе.
Прекрати.
– Саша…
Мария послушно убрала руки. Но этого мне было мало.
– Я дал тебе слово и сдержу его. Такие долги отдаются. Но я сделаю это по своему собственному разумению. Я знаю, что ты с детства влияешь на меня, на мои эмоции, чувства. Я не виню тебя – ты делала это из лучших побуждений, ты помогла мне в детстве, в трудную минуту…
Но детство уже давно закончилось. Я прошу тебя отпустить меня. Хочу чувствовать все, без цензуры.
– Саша, ты не понимаешь, о чем ты просишь. За столько лет ты уже забыл, как в тебе нарастает этот неутолимый гнев…
– Я справлюсь с ним. Я должен. А ты пообещаешь больше никогда на меня не влиять. Убеждать, доказывать – да. Но никаких игр с моими чувствами. Я знаю, что ты не обманешь, я доверяю тебе. Пожалуйста, сделай это. Прекрати сдерживать. Пойми – это для меня принципиально важно. Теперь, когда рядом нет любимой… я хочу жить так, как мне суждено.
– Саша, я знаю, как ты любил Полю… но твоя жизнь еще не закончена.
– Услышь меня! Прости меня… Я виноват, что заставил тебя тогда… Ничего уже не наладится. Пожалуйста, сделай как я прошу.
– Хорошо. Я обещаю.
Мария коснулась моей щеки своей ладонью, но это прикосновение обожгло, как концентрированная кислота. Мозг чуть не взорвался, выпуская подавленную ярость…
Ненависть и гнев пожрали все мои чувства.
Должен признаться, я недооценил уровень влияния Марии… Но меня все устраивало. Я уже побыл маленьким счастливым эгоистом. Теперь я буду послушным и полезным инструментом. Как и обещал своей потусторонней… А кто она мне теперь? Уж точно не подруга.
С того самого дня, как умерла Поля, я вижу этот мир в огне.
VI Май 1992
Девушка небрежно закинула ногу на ногу, совершенно меня не стесняясь. Смотрела с вызовом, скрестив руки на груди. Терзая жвачку, широко открывала рот. Аромат жевательной резинки уже выветрился, но пузыри получались отличные.
Служба бывает порой неблагодарной. Я уважительно относился к незаметному для обывателей труду участковых милиционеров, но воспринимал свою текущую должность как ссылку. Мне было грех жаловаться – меня не то что не посадили, но даже на службе оставили. Мечта о карьере следователя казалась теперь несбыточной, но меня это не слишком расстраивало. Я обрел гораздо большее – верную и любящую жену. Полина занимала все мои мысли, и даже кошмар безвременья, в который катилась моя страна, не очень меня беспокоил. Алкоголики, дебоширы, пара-тройка бывших зеков – из общения с таким контингентом складывалась в то время моя работа. Проблемные подростки были не самым страшным, что я видел.
Спустя несколько лет проблемные подростки начнут употреблять наркотики, а порой и убивать друг друга. Но пока советский уклад еще как-то держался за жизнь.
Я притащил девушку в детскую комнату, сделав вид, что собираюсь ставить на учет. На самом деле такого намерения у меня не было, я надеялся, что даже беглое знакомство с системой МВД немного вправит мозги этому чуду.
Несмотря на то, что юное создание утверждало, что ей восемнадцать, я в этом сильно сомневался. Даже несмотря на яркую, вполне себе взрослую и умело наложенную косметику. Она была довольно красивой – светлые волосы, круглые щеки, милый аккуратный нос. Ярко-красная контрастная помада, румяна и темные тени у глаз дополнялись темными колготками, вульгарной мини-юбкой, обтягивающей кожаной курточкой и растрепанной прической в стиле «маленькой Веры». Именно это стремление казаться взрослой выдавало в ней старшеклассницу.
– Ксения Константиновна, как вы сказали, зовут вашего отца?
– Константин.
Я ее уже практически ненавидел. У меня сложилось подозрение, что детская комната милиции ей прекрасно знакома. Но на учете у нас не было никакой Ксении Шумейко.
– Ксения, я даже фамилию знаю. Только его отчество остается загадкой.
– Валерьевич, – безразлично сказала она.
– А вы случайно, товарищу Шумейко из безопасности родственницей не приходитесь?
В те годы Константин Валерьевич Шумейко возглявлял региональное управление КГБ по Иркутской области. Точнее, уже МГБ России, в тот год. Пертурбации в структурах не коснулись его положения. В Энске его хорошо знали. Несмотря на свой высокий статус – областное начальство, как никак – он жил и работал в нашем маленьком городке. Что его здесь удерживало – бог знает.
– Они полные тезки. Мне уже говорили. Это просто совпадение. Мой папа работает учителем литературы в школе.
– А мать?
– Не работает. Домохозяйка.
При учителе литературы? Видимо, это очень талантливый и хорошо оплачиваемый учитель.
– Я имел в виду, как зовут.
– А, понятно. Марианна Павловна.
Я попросил у нее домашний телефон, ответил отец. Я спокойно изложил ему, где находится его дражайшая дочь. Судя по отсутствию какого-либо удивления или испуга, загул его дочери был чем-то обыденным. Обычно люди пугались, когда их беспокоит милиция. Но не Константин Шумейко. Он не спросил меня «что с ней случилось?». Он спросил: «что она опять натворила?».
Нам пришлось ждать довольно долго – не похоже, что товарищ Шумейко торопился приехать в отделение. Он прибыл примерно через полтора часа, которые прошли для меня довольно тяжело. Ксения была удивительно язвительной для своего положения, и я просто не знал, что с этим делать. Вот когда мне матом нахамил косой алкаш Васька, проживающий на моем участке, то мне потребовался лишь легкий тычок в зубы, чтобы заставить себя уважать. Но в этом случае так не поступишь.
Хотя, видит бог, мне хотелось.
Шумейко открыл дверь по-хозяйски и, едва наши глаза встретились, я помимо своей воли встал со стула и даже потянулся отдать ему честь (к своему стыду, с непокрытой головой). Сообразив, что фуражка на мне отсутствует, я опустил руку и бойко сказал:
– Добрый вечер, Константин Валерьевич.
– Очень добрый, – саркастически ухмыльнулся Шумейко.
Несмотря на довольно молодой для своей должности возраст, в нем чувствовалась твердость умудренного опытом человека.
– Конечно, добрый, – промурлыкала Ксения и кивнула в мою сторону. – Я тут отдыхаю с красивым мальчиком.
Кто мальчик? Я мальчик?
– Дорогая, подожди нас здесь.
Мы вышли в коридор, оставив девушку в кабинете.
– Рассказывай, лейтенант, – сказал Константин Валерьевич ободряющим тоном.
– Да нечего особенно рассказывать. Пила вино с молодыми людьми и подругами. Их компания оскорбляла прохожих и бабушек у подъезда, громко слушала музыку и материлась. Когда я прибыл на вызов, все разбежались. Осталась только она.
– И что думаешь делать?
– Сначала хотел узнать, сколько ей лет.
– Полных шестнадцать.
– Хотел пригрозить ей постановкой на учет. Но вы не думайте, только припугнуть собирался.
Шумейко махнул рукой.
– Она не испугается. Можешь ее и поставить, через полтора года придется снять. Ей все равно.
Я пожал плечами.
– Ну, вы как-то повлияйте на нее. Такие компании до добра не доводят. Тем более, в такое время.
– Тебя как зовут? – спросил он.
Я представился.
– Саша, слушай, я обращусь к тебе с просьбой. Я узнавал, что на сегодня КПЗ в отделении пустует. Прошу ее задержать.
Я выкатил глаза от удивления. Ничего себе просьба – от родного отца. Конечно, ночь в изоляторе ничем таким страшным не является, и все же…
– Константин Валерьевич, могу я узнать, почему вы хотите так поступить?
– Видишь ли, Саша, я не хочу, чтобы моя дочь считала, что живет, будто у Христа за пазухой.
– Простите, но так оно и есть.
– Да, и это неправильно. Так будет не всегда. И нужно быть готовой к любым изменениям в жизни. Ей придется состояться взрослой, самостоятельной личностью. Она умница и должна справиться. Но сейчас важно, чтобы она осознавала последствия своих действий. Осознавала, что не всегда может их предсказать или контролировать.
Я достал наручники. Сперва Шумейко двинулся к ним рукой, выражение его лица говорило мне, что это лишнее. Но он быстро передумал и кивнул.
Как только мы вернулись в кабинет, я молча подошел к девушке, с наслаждением заломил ей руки за спину и быстрым движением надел наручники. Да, именно с наслаждением, за последние два часа она меня здорово достала. Я крепко затянул браслеты, чтобы они чуть впились в кожу.
– Охерел?! – возмутилась Ксения. Только сейчас она отошла от первого шока и стала вырывать руки. Но было уже поздно.
– Не усугубляйте, девушка, – расслабленно сказал ей Шумейко.
– Что это значит?! – закричала она.
– Вы задержаны до выяснения личности, – сухо сказал я. – Пройдемте со мной в изолятор временного содержания.
– Я твоя дочь! – бросила она в сторону Шумейко.
– Я не узнаю, – холодно сказал он. – Моя дочь умная, красивая и добрая девочка. Она не одевается как дешевая шлюха и не оскорбляет прохожих и сотрудников милиции.
Я собирался увести ее, но он жестом меня остановил. Ксения приободрилась, ожидая, что этот спектакль закончится, и отец прикажет ее освободить, а я, разумеется, его послушаюсь.
Но Константин Валерьевич оставил ее ожидания неудовлетворенными.
– Вы, девушка, не расстраивайтесь. Дело в том, что я очень устал на работе, и мои глаза плохо видят. Я утром приду на вас посмотреть, может, что и изменится. А пока спокойной ночи.
Ксения ничего не сказала, но ее искаженное яростью лицо было красноречивей всяких слов.
Может быть, в милиции она была и раньше, но пребывание в камере изолятора точно стало для нее новым жизненным опытом.
На следующий день мне сказали, что отец забрал ее ранним утром, и что она была, хоть и недовольной, но молчаливой и послушной. Я надеялся, этот урок пойдет ей впрок и с этой девушкой все будет хорошо.
VII Август 1993
Саша! Мне нужно с тобой поговорить. Срочно!
Голос Марии, разбудивший меня среди ночи, был необычно взволнованным, требующим… Пожалуй, даже растерянным.
Давай, согласился я устало, спросонья. Что случилось?
Не так! Нужно увидеться.
Силой заставил себя проснуться. Стало ясно: случилось что-то очень плохое. Очевидно, меня ждал серьезный и важный разговор. Аккуратно, чтобы не разбудить Полю, я выполз из-под одеяла и отправился на свидание с подругой.
Мы делали так, когда по каким-то причинам Маше было недостаточно ментального общения. Порой ей нужно было видеть меня в отражении, и чтобы я видел ее в ответ. Как она объясняла, для более эмоциональной и близкой связи. Туалет с совмещенным санузлом подходил для этого как нельзя лучше. В нашей маленькой квартире он располагалась наиболее далеко от единственной жилой комнаты, прямо напротив прихожей. На стене, в которую упиралась старая чугунная ванна, были установлены три больших зеркала. Сомнительный выбор их расположения замечательно нам подходил нам с Машей.
Я запер за собой дверь и посмотрел в зеркала. Какой же я был растрепанный, небритый и сонный. Семейные трусы и майка-алкоголичка гармонично дополняли образ. Я выглядел лет на десять старше, чем был. Бедная Поля… Мне нужно больше следить за собственной внешностью.
В отличие от меня, Маша состарилась намного меньше. Точнее, не состарилась, а, скорее, повзрослела. Ребенком я помню ее старшеклассницей, с любопытными распахнутыми глазам и двумя маленькими косичками, украшенными большими белыми бантами. Когда я видел ее в большом зеркале прихожей, Мария всегда становилась на колени, чтобы наши глаза были на одном уровне. Теперь я уже зрелый серьезный мужчина, а моя подруга выглядит максимум как студентка старших курсов. Похоже, время для нее текло иначе. Или для образа, который я видел.
Когда я вошел в туалет, то обнаружил, что Мария уже ждала меня, сидя на крышке унитаза. Сильно нервничала, стучала по полу пяткой в нетерпении. Едва я вошел, она подскочила, забралась в ванну и протянула ко мне руки, прямо через зеркало. Это значило, мне нужно будет перебраться в зазеркалье.
Мое отражение слилось с Машей и полностью в ней растворилось. Я взял ее за руки и шагнул в зеркало, аккуратно наступая ногами. С годами я уже приспособился к новым ощущениям и мог быстро переключиться на «ту сторону» отражения. Мне удавалось неплохо держать равновесие, но Маша все равно меня поддерживала.
Было немного не по себе, что теперь мы не отражались в зеркале, но я уже привык к такому. Так даже было лучше – отсутствие отражения четко указывало, на какой стороне я нахожусь, помогало не запутаться. Дополнительным преимуществом было отсутствие ограничений на громкость разговора – из «зазеркалья» мы не могли разбудить Полю.
– Что случилось? – спросил я ее, когда мы сели на край ванны, устроившись рядом.
Маша обняла меня и прошептала:
– Саша, ты ничего не почувствовал сегодня?
– Ты имеешь в виду, чего-нибудь необычного?
Она кивнула. Только сейчас я заметил, как она бледна и напугана.
– Нет, – сказал я.
– А здесь, на этой стороне, ничего не замечаешь?
Я неуверенно покачал головой.
– Не спеши отвечать! Подумай. Необычные зрительные эффекты, странные звуки. Общее ощущения?
– Ничего. Совсем ничего, – честно ответил я.
Мария задумалась.
– Даже не знаю, хорошая ли это новость или плохая....
– Скажи толком, что случилось.
– Саша, я не могу нормально объяснить. Все дело в моем восприятии…
Восприятие окружающего мира было у нас отдельной темой для разговора. Описание того, что конкретно видела и чувствовала Маша, давалось ей большим трудом. Я уже давно пытал ее расспросами, но ничего конкретного узнать не мог. Единственное, что было мне понятным – с течением лет ее знания и возможности только увеличивались.
– Мир как бы все время дрожит, – объяснила она. – Как будто он в дымке, и одновременно существует множество вариантов всего. Вообще всего. Каждое утро к тюбику зубной пасты тянется много экземпляров моей правой руки. Только они делают это одновременно, и правая рука у меня одна. К этому трудно привыкнуть, но возможно. А сегодня в один момент все вокруг перестало вибрировать. Просто как будто щелкнули выключателем. И я уже не чувствую этой дрожи, все стало… Да как у всех. Я сейчас вижу окружающий мир практически, как ты. А мир вообще не такой.
– Может, как раз такой? – спросил я.
– Ты что, не понимаешь? Та реальность, которую ты видишь – это лишь субъективная интерпретация твоим мозгом электрических сигналов от многочисленных фоторецепторов глаза…
Мне было трудно воспринимать эту концепцию восприятия. Понятно, что окружающие нас предметы из материального мира могут выглядеть не так, как мы их воспринимаем. Но в каком смысле – не так? Любой взгляд любого существа субъективен, мир просто нельзя увидеть объективно. Это не значит, что материи нет. Раз она подчиняется законам физики, значит, она есть. Но для Маши, похоже, дело обстояло иначе. Не материя подчинялась законам физики, а законы физики были попыткой интерпретации поведения материи.
Как бы то ни было, я эту песню уже слышал. Мария любила объяснять мне все по нескольку раз с упорством, достойным лучшего применения. Словно надеялась, что с какого-то раза я выучу этот урок. Но я не собирался… Я хотел вернуться в кровать к любимой жене. Мы в тот год старательно пытались зачать ребенка, несмотря на творившийся в стране ужас – настолько сильно мы друг друга любили. Высокие материи и высокие идеи меня совсем не волновали. По хорошему счету, мне было неинтересно, что там у нее вибрирует и почему это так важно.
– …А у тебя, – продолжала Маша, – и мозг несовершенен, и зрительные рецепторы – выкидыш эволюции. Огромная часть всего сущего проплывает мимо людей… Я так надеялась во всем разобраться. А теперь со мной что-то произошло. Хорошо, что я хотя бы могу с тобой дистанционно общаться.
Да уж… Дистанционное общение с Машей выбивалось из моей картины мира. Это чудо, естественно, имело нормальное, научное объяснение, но мне не хватало ни образования, ни интеллекта, чтобы его найти. Да я и не искал с какого-то момента. Зачем? Чудо надо принимать как есть. Если поймешь, что к чему, оно перестанет быть чудом.
– А почему ты решила, что нечто произошло именно с тобой? – спросил я.
– Что ты имеешь в виду?
– Может, что-то случилось с миром?
Маша непонимающе посмотрела на меня.
– Поясни… – протянула она.
– Ты сказала, у тебя все вибрировало, а потом перестало. Мол, ты теперь видишь, как все. Но раз мы сейчас сидим в зеркале, в моей ванной комнате, значит, все-таки не как все… Просто, я предположил, что оно теперь просто не вибрирует. Это вроде логично.
– Но это намного хуже.
– Почему?
Маша пожала плечами.
– Лучше я сойду с ума, чем целый мир.
– Мир уже давно сошел с ума, Мария. Оставайся хоть ты нормальной. И почему ты решила, что «вибрация» – это норма. Для меня норма – это норма.
– Думаешь, это природное явление?
– Не знаю, – я пожал плечами. – Может, и рукотворное. Люди часто играются с силами, которых не понимают. Вон, Чернобыль грохнули.
Чернобыль всплыл в разговоре сам собой, и довольно неожиданно. Удивительное дело, прошло едва ли семь лет, а все практически забыли. Страна распадалась намного болезненнее, чем чернобыльский цезий.
– И что ты предлагаешь? – спросила она.
– Маш, да я ничего не предлагаю! Точнее, я предлагаю тебе не обращать внимание. Неужели это так важно?
– Ты шутишь?! – она сердилась на меня. – Возможно, важнее этого ничего нет.
– Земля перестанет вращаться?
– Кто знает?
Я махнул рукой.
– Маша, посмотри вокруг. Земля даже сейчас вращается. Ее ничто не остановит. Я знаю, что ты ищешь себя, ищешь применение своим талантам. Но я думаю, тебе стоит принять их как должное. На тебя не возложено какой-то миссии некими сверхъестественными силами. Просто живи. Просто делай, что хочешь. У тебя чуткое сердце, я уверен, что ты будешь делать только добро.
– Просто живи… Тебе легко говорить, – с укоризной сказала она.
– Ну, это же благодаря тебе в том числе. Спасибо, что была такой чуткой. Считай, я первый, кого ты спасла.
– А сейчас я тебе не очень-то и нужна? – спросила она.
– Маша… Ну что ты? Ты всегда будешь мне нужна. Вот только нужен ли я тебе?
– Конечно! – с жаром ответила она.
– Но почему? – удивленно спросил я. – Что я могу для тебя сделать? Ты же сверхчеловек, настоящий экстрасенс. В твоих духовных поисках я тебе не помощник. Все, что я хочу сейчас от жизни – чтобы жена родила мне ребенка, чтобы на работе не было опасностей, чтобы платили чуть больше, чем три копейки. Я хочу покоя. Тихого счастья. А твой путь – это путь искания и борьбы.
Мария смотрела на меня с сожалением.
– Саша, я плохо разбираюсь в людях.
Я усмехнулся в ответ.
– Разочаровал тебя?
– Нет. Просто мне трудно дается общение.
– Но это удивительно. Ты же видишь людей насквозь!
– Вот именно. И в несчастном маленьком ребенке в Добром, который потерял отца и отчаялся от того, что может потерять и мать, я увидела столько тоски, что не могла остаться в стороне. Можно сказать, я тебя знаю всю сознательную жизнь. Ты хороший человек, но, поверь, в тебе тоже есть плохое.
– Я знаю, что ты помогаешь мне сдерживать это. Я очень благодарен.
– Я не об этом. Помнишь, в прошлом году, ты был в гостях у Полиных родителей? Там вся ее большая семья собралась. Помнишь, как ты смотрел на ее двоюродную сестру?
Воспоминания вогнали меня в краску. Вспоминать такое стыдно. Девушку звали Катей, и внешне она была улучшенной версией Поли. Похожие черты лица, но глаза круглее и больше, талия тоньше, ноги длиннее, грудь объемнее, попа круглее, голос нежнее, одежда откровеннее… Да, я в тот вечер вдоволь на нее налюбовался.
