Станислав Войтицкий
Принципы
Шумейко улыбнулся.
– Хороший вопрос. Я некорректно выразился. Это не амнистия и не помилование. Оформлено будет так – уголовное производство в отношении бывших «дружинников» прекращается за отсутствием состава преступления.
– Но раз этого до сих пор не случилось, нужно кое-что взамен?
Он кивнул.
– Письменный отказ от любых судебных претензий в адрес государства. Подписка о неразглашении условий освобождения. Вам дадут инструкции, что необходимо отвечать на вопросы.
– Хорошее предложение, как по мне.
– Подождите… В отношении вас все не настолько просто. Вы были командиром крупной группы боевиков. Проявили себя на этом месте весьма достойно…
Опять он надо мной смеялся.
– Моих ребят погибло больше, чем у противника. Это нельзя назвать достойным.
– Это не ваша вина, Александр. Вы не армейский офицер, и в подчинении у вас были не солдаты. Но вы проявили лидерские качества и определенную самоотверженность. Что делает вас потенциально ценным для государства. В полицию вы уже не вернетесь. Но это и к лучшему. Я предлагаю вам продолжить службу в следственном комитете. Думаю, вы достаточно квалифицированы, чтобы справиться с работой следователя.
Это было лестным предложением. Лет десять назад я бы обрадовался. Сейчас мне было плевать.
– А что взамен?
– Почти ничего. От вас потребуется всего лишь устное обещание помочь мне в каком-нибудь деликатном деле. Однажды я вас о чем-нибудь попрошу, вы сделаете, и мы будем в расчете. А если не сделаете… я настоятельно не рекомендую нарушать свои обязательства. Особенно это.
Ну, конечно, кто бы сомневался.
– Это будет что-то незаконное?
А чего ему темнить? Камера была выключена, и Шумейко честно ответил:
– Для законного у меня штатные сотрудники есть.
– А если я откажусь?
Он только что на стуле не подпрыгнул от неожиданности.
– Не понял, – сказал Шумейко. Очевидно, такой вариант ему в голову не приходил. А я его серьезно обдумывал.
– Чисто гипотетически.
– В таком случае… Предложение об освобождении отменяется. Будет закрытое судебное заседание, так как дело касается государственной тайны. Вы получите свой пожизненный срок. «Лебедь», «Сова» или «Дельфин» – это уж я не знаю.
– Да разницы нет, – сказал я. – Но не думаю, что я сяду. Знаю слишком много. Люди в тюрьме болеют разными болячками, конфликтуют между собой, иногда вешаются, вены режут. Со мной ведь это случится? Будьте со мной честны.
Шумейко покачал головой.
– Если такое несчастье и произойдет, то государство здесь будет ни при чем. Я со многими уже говорил… Думаю, кроме вас, никто не откажется. Одного дурака государство уж как-нибудь прокормит.
Значит, меня ждет окончательное и безвыходное заключение. Годится.
Не смей!
Я только отмахнулся. Помолчи, Мария. Не тебе решать.
– Тогда я скажу вам «нет».
Он какое-то время молча смотрел на меня.
– Неожиданно. Вы же понимаете, что второго шанса не будет?
Я кивнул.
Нет, мне решать!
Маша, я устал… Я очень устал.
– Хорошо, раз вы так хотите… У вас будет время передумать, пока я не вышел за дверь.
Шумейко начал собирать свой портфель. Обстоятельно и неторопливо.
Когда-то ты обещал мне, что пойдешь со мной до конца!
Мария, это и есть конец.
Это я буду решать, а не ты.
Раньше я никогда не слышал в ее голосе таких повелительных нот.
Я смогла проникнуть в разум этого человека. И это меняет все. Понимаешь, все. Ты даже не представляешь, что я только что узнала… Думаешь, это конец, а на самом деле все только начинается! И ты мне нужен! Так что подбери сопли, мать твою, и немедленно на все соглашайся!
Когда-то я обещал Игорю Сафину, что буду жить, как считаю должным… Обещания нужно выполнять.
– Подождите, – я закашлялся, в горле оказалось неожиданно сухо. Шумейко успел застегнуть одну застежку портфеля, рука завился над второй.
– Я передумал. Я согласен.
XIV Октябрь 2017
Жизнь устроена так, что планировать бывает бессмысленно. План может быть сколь угодно продуманный, но неожиданный внешний фактор ломает тебе всю игру.
С какого-то момента это дело стало рискованным, но отказаться я не имел никакого морального права. Я чувствовал свою ответственность за происходящее, хотя и не имел к нему прямого отношения.
В отличие от Марии. В те дни на нее было жалко смотреть. Я страстно хотел пожалеть ее, как бы далеко она от меня не была. Стыд и вина беспощадно ее пожирали, и самое неприятное – на это были серьезные основания.
Стадия отрицания прошла довольно быстро. Мария попросила меня быть своим проводником, как обычно, когда нужно взаимодействовать с «особенными». Ей нужно было удостовериться. Для меня все это было слишком фантастичным, чтобы глубоко вникать. Я как бы становился живым мостом между Марией и другим человеком, нужно было лишь прикоснуться. Ощущения были не из приятных. Как будто Маша на какие-то мгновения полностью проникала в мою шкуру, брала мое тело под контроль. Я понимал, что так надо, поэтому позволял… Без добровольного согласия «вселиться» у нее не получалось.
Мы научились делать это случайно, но это стало для нее большим подспорьем. После двенадцатого года Маша оказалась практически в полном одиночестве. Ее оставили и Точилина, и Некрасов. Я не знаю, были ли другие. Я ведь тоже не сразу смог выйти на связь.
Одиночество – само по себе неприятно, но предательство… Впрочем, что в данном случае считать предательством? Ей не приносили присягу, ни в чем не клялись. Просто следовали ее наставлениям… Как оказалось, до определенного момента.
Наверно, именно в семнадцатом году началось крушение наших прежних с Марией отношений. Мы постепенно стирали из памяти, предавала наше общее светлое прошлое ради достижения ее целей, которым я ей когда-то поклялся следовать.
Это дело и меня надломило. Снова серийный убийца… Меньше жертв, чем у «санитара», но почерк намного более зловещий. Войдя в команду, я проявил несвойственные мне амбиции и честолюбие. Но я видел, что руководитель отдела не справлялся, и понимал, что смогу лучше… Я его подсидел. Забавно. Когда-то я обещал Шумейко помощь в отдаленном туманном будущем, но пока что он мне помогал. Подергал за нужные ниточки, и в оперативной группе СК по особо важным делам произошли кадровые изменения.
Мария помогала мне, насколько могла, но я оказался способен сложить мозаику самостоятельно. В конечном счете. Я не сразу стал подозревать Анну. Но чем ближе подбирался к ней, тем больше понимал: если это действительно она, это неслучайно. Это связано с Машей, так или иначе. А, значит, разбираться нам придется вместе.
Мне нужно было просто прикоснуться к ней. Такая малость....
Я подкараулил Точилину в парке рядом с домом, на мосту через речку. У нее оказалось потрясающее чутье. Она не дала мне ничего сделать – заговорить, отвлечь. Как будто она знала, кто я… сразу начала драться. И ее удары меньше всего напоминали женские. Они были акцентированными, точными и сильными. Анна пыталась ударить меня в пах, тянула пальцы к глазам, больно пнула в живот.
Я сразу понял, что цацкаться с ней нельзя и накрыл ее лицо своей ладонью, призывая Марию на помощь. Точилина успела в последний момент вытолкнуть меня с моста (какая же она была сильная!), но Маша смогла ее вырубить… по-своему. Потеряв сознание, Анна сильно ударилась головой. Но я не смог снова к ней подобраться – на шум прибежали случайные прохожие, и пришлось импровизировать вместо того, чтобы добить. Я этой суке даже помощь вызвал.
Теперь все знали, что я спас Точилину от убийцы, но не смог его задержать… Грустно вспомнить, как я выкручивался на допросах, стараясь придумать логичную цепочку рассуждений, выведшую меня именно в этот день именно в этот парк. Все решили, что я ткнул пальцем в небо, и мне просто повезло.
Меня устраивал такой расклад. Но это было потом. А когда я выбрался из воды и увидел, как прохожие бегут к лежащей без сознания Анне, меня интересовал только один вопрос. Прав ли я был относительно нее?
Маша, что скажешь? Ты что-нибудь поняла?
Немногое. Слишком все быстро произошло. Но да – это она…
Увы. Я был прав.
Почему она это делает? Зачем?
А чему ты ее научила? Что ты с ней сделала?
Примерно то же, что и с Олегом. Научила по-настоящему чувствовать других людей. Ощущать их желания, переживания, самые яркие воспоминания. Я надеялась, ей, как врачу, это поможет в работе. Думала, она сможет спасти многих…
Похоже, ты просчиталась.
Но она была не такой…
А теперь стала. Это твоя ответственность, ты же понимаешь?
Если бы я…
Маша, соберись. Мы должны ее остановить. И сделать это вне рамок закона.
Я понимаю.
Оказалось, что убрать человека в коме, находящегося в больнице, не так-то просто. Но я со временем даже успокоился. В конце концов, она ведь могла и никогда не выйти из своего «овощного» состояния, а даже если бы вышла – могла мало что помнить.
Мы с Марией успокоились. Все было хорошо.
Я считал, что у меня будет еще много возможностей разобраться с этой проблемой, но не учел внешний фактор. Диму Ростовцева и Лизу, мать ее, Иванову.
Активность нашего внештатника вокруг этого дела была, на мой взгляд, совершенно непродуктивной и бессмысленной. Но это было и к лучшему, я не люблю, когда мне лезут под руку. Не видел я особой угрозы и в иркутской журналистке, вызванной им для «оперативной игры».
Ловля на живца. Насмотрелся фильмов… Но я не возражал. Пусть развлекается. Я знал, что настоящий убийца может никогда не выйти из больницы. Жители Энска были теперь в безопасности. Так что я не видел большой проблемы, чтобы Дима побегал за призраком.
Я и предполагать не мог, что призраком окажусь я сам.
Все произошло так быстро… Удивительно, как стремительно, в несколько минут, пол под ногами может обрушиться, увлекая тебя в бездну бесконечного падения.
Сначала Точилина вышла из комы.
Потом эта блядь где-то нашла телефон и прислала мне сообщение. О том, что Иванова написала об энских убийствах статью и с подачи Ростовцева в главном подозреваемом угадываюсь я.
А еще Анна, несостоявшаяся жертва энского маньяка, опознала в нападавшем меня. Откуда эта сука вообще знала мой номер?! Причем не обычного телефона, а специального, на чужое имя, заготовленного для подобных экстренных случаев…
Я не стал от него избавляться. Был некоторый риск, но я склонялся, что Точилина его не выдаст. По крайней мере, не сразу. Очевидно, ей хотелось со мной поиграть… А в любую игру можно играть вдвоем.
Но первый раунд остался за ней и, надо признать, с большим преимуществом.
Я и так с трудом владел собой, но после ее ехидного подмигивающего смайлика, просто сорвался и едва не убил Иванову прямо у нее в квартире. Горит сарай – гори и хата…
Только голос разума – Машин голос – не дал мне этого сделать.
Я находился в бегах. По крайней мере, все так думали… Но я выбрал не бегство, а борьбу. Терять-то мне было нечего. Жизнь? Свободу? Моя жизнь принадлежала Марии. Свободу мне могла принести только смерть.
Помимо телефона «на черный день», у меня была припасена и машина. Неприметный «Логан» серого цвета, с тонированными стеклами. Конечно, такой автомобиль потенциально представлял повышенный интерес для гаишников, но зато меня не могли увидеть с улицы. Я считал, что преимуществ больше, чем недостатков.
В данный момент я следил за сладкой парочкой – Ростовцевым и Ивановой, рядом с больницей. Очевидно, он заехал переговорить с Точилиной. Но чего он ждет здесь, на соседней улице…
Ах да. Было еще кое-что. Наш Дмитрий оказался не так прост.
Мария, ты уверена…
Саша, я уже сто раз пробовала. Не выходит!
Но он же не «особенный».
Да! Но он… я не знаю. Он, наверно, как я. Только слабее. Может, не осознает своих истинных возможностей. Сколько ему лет?
Около сорока.
А точнее?
Не знаю. Это важно?
Да. Ты не знаешь, он случайно не из Доброго?
Насколько я знаю, нет… Хотя погоди. Он как-то говорил, что его родители работали там. На шахте.
Может быть, это что-то и значит. В любом случае, он мне недоступен. Какой-то блок на вмешательство.
Жаль… Я бы предпочел знать его планы. И его мотивы. Почему он меня так подставил, и какова роль Анны…
Думаешь, они друг друга знают?
Почти уверен.
Но откуда?
Хотел бы я знать....
Закончить мысль я не успел. Рядом с моей машиной пробежала, мелькая копной светлых волос, Анна Точилина. В метре от меня! Она села на заднее сидение к Ростовцеву.
Ты это видела?!
Да. Постарайся их не упустить.
Я мягко тронулся с места, стараясь держать дистанцию.
Что он задумал?
Саша, я не думаю, что это задумал он. Мне кажется, это она им играет.
Ты не можешь знать наверняка.
Считай, что это женская интуиция.
Не в моем характере было полагаться на такую сомнительную вещь, как женская интуиция.
Прослежу за ним – вот и узнаем, подумал я.
Ростовцев сразу же направился к выезду из города. Какое-то время двигался по шоссе, затем остановился на обочине. Чтобы не вызывать подозрений, я спокойно проехал мимо и километров через десять свернул с дороги, спрятал машину за лесополосой.
Наблюдал за шоссе около часа, но Ростовцев не появился. Значит, свернул с дороги, а сделать это можно было только в одном месте.
Я почувствовал деликатное прикосновение к плечу. Маша сидела на заднем сидении.
– Скорее всего, они в Сябе. Ты видишь их там? – спросил я.
– Нет. Либо там сейчас пусто, либо в деревне все «особенные». Впрочем, нам после двенадцатого года надо сменить терминологию. Раз «особенные» в Энске теперь в большинстве, будет правильно называть этим словом нормальных.
– Неправильно. Помнишь, ты была в Иркутске. Там все нормальные. Это все только Энска касается.
– Да уж. Орион постарался....
– Не думаю, что дело только в нем.
– Конечно, в нем. «Особенные» – это его рук дело.
– Думаешь, это его ход против тебя? – предположил я.
– Уверена в этом.
– Но если так, почему он исчез…
– Саша, ты даже не представляешь его возможности. Я уверена, что он просто затаился, пережидает. Мы о нем еще услышим.
Я вышел из машины и пошел в Сябу пешком, опасаясь пересечься с Дмитрием. Так едва и не случилось – я еле успел скрыться в посадке, когда он выруливал на шоссе. В машине не было ни Ивановой, ни Точилиной.
Несмотря на то, что Маша считала отражающие предметами условностями, я никак не мог связаться с ней без зеркала, пусть и самого маленького. Даже если я не видел собственного отражения – чтобы настроиться на нужную волну, мне было достаточно почувствовать пальцами гладкую поверхность стекла.
Вот и сейчас я тискал в кармане маленькое зеркальце, а Маша брела со мной вдоль дороги.
Я забрался на холм, чтобы осмотреться.
Сяба была небольшой деревней с малым количеством дворов. Здесь действительно было пусто и дом, где засела Точилина, выдавали свежие следы у калитки.
– Ты не предполагаешь, что вся эта троица может быть заодно? – спросила Мария.
– Будишь во мне параноика? – усмехнулся я. – Нет, я так не считаю. Я давно знаю Ростовцева. Он, конечно, довольно наглый и раздражающий… но, в целом, нормальный мент. Любит женщин. Думаю, на этом и попался на крючок. Что до Ивановой… она попала в эту переделку случайно. Вчера я не увидел зла в ее глазах.
– Вот как? Не увидел зла в глазах? Этого достаточно? – съязвила она.
– Я редко ошибаюсь в людях. Интуиция меня не подводит. В отличие от тебя.
Как по мне, достойный ответ на ее шпильку.
– Что будем делать дальше? – сухо спросила Маша.
Интересно, что она была в затруднении. Обычно это она выдавала мне инструкции.
Я проверил свой штатный «Макаров».
– Нужно быть готовым ко всему, – сказал я. – Очевидно, что Иванова доверяет этой твари, поэтому я буду один против двух женщин. Не нужно обращать внимание, что у них слабый пол. Точилина в рукопашной схватке смогла меня отмудохать и если бы не ты – я был бы мертв. Да и Иванова на самом деле сильнее, чем кажется. Чтобы ввязаться в Димину авантюру, ей нужна была определенная смелость.
Я развернулся и пошел обратно, к машине.
– Очевидно, они прячутся от меня. Будут здесь ночевать. Вырву и я себе несколько часов, пока солнце не сядет. Затем, когда они лягут спать, проникну в дом и шлепну эту белобрысую мразь. Уж прости, Маша, никакого проводника из себя изображать не буду. Пристрелю, как только появится возможность.
– Я понимаю… – задумчиво сказал она. – А потом? Что ты сделаешь с Елизаветой и как будешь снимать с себя обвинения?
Удивительно, как она любила все планировать и насколько часто при этом ошибалась.
– Я не могу думать об этом сегодня. Подумаю об этом завтра, – я ответил цитатой Скарлетт из «Унесенных ветром», максимально подражая интонации Вивьен Ли. Точнее, не ее, а нашей неизвестной актрисы из группы дубляжа.
Полина очень любила и книгу, и фильм. Только вместо главной героини ей всегда больше нравилась ее подруга. Как там ее… Впрочем, неважно.
– То есть ты оставляешь невиновную женщину, многодетную мать и просто хорошего человека, наедине с жестокой убийцей, которая специализируется на таких жертвах?! – возмущенно спросила Мария.
– Успокойся. Сама посуди – Точилиной трогать Иванову совершенно нелогично и нерационально. Это я в опасности, а не многодетная мать.
Я залез в машину и включил обогреватель, согрелся. Смог окончательно подавить в себе бурлящую ярость от отчаяния своего положения. Сильные эмоции никогда не помогают. Но уснуть все равно не получалось. Сон был необходим, усталость давила на отходняке от стресса. Я действительно опасался Точилиной – даже несмотря на совместные с Машей возможности. Несмотря на пистолет в кармане.
Я промучился полчаса. Посмотрел в зеркало заднего вида. Мария на заднем сидении молча ждала моих действий. Усидчивости и терпения ей было не занимать.
Принципиальность – это хорошо, конечно. Но иногда целесообразность побеждает. Я попросил ее:
– Маша. Помоги мне уснуть, пожалуйста.
Мария не переспрашивала, не уточняла. Вообще ничего не сказала. Она прекрасно понимала меня. Еще бы, сколько лет позади. Просто один раз за столь долгое время нужно было отступить от железного когда-то правила. В исключительных обстоятельствах, перед лицом смертельной опасности.
Мария сделала то, о чем я просил.
***
Пробуждение было весьма неприятным. Дело было не в омерзительной вибрации мобильника. Дело было в том, что это вибрировал не будильник. Точилина прислала мне фотографию Ивановой…
Ее положение было не из приятных. Она лежала на полу, прикованная наручниками к батарее. На опухшем лице синел свежий синяк, закрывающий глаз.
Через пару секунд пришло сообщение.
«Я в Сябе. Она про меня знает. Хочешь себе свидетеля – приходи, кирпичный дом с зеленой крышей».
Маша… Я, кажется, совершил большую ошибку.
– О, господи…
Маша предпочла снова «материализоваться», нежели быть «в голове».
– Но есть в этом и хорошее. Это сообщение на твоем телефоне ее изобличает.
– Маша, это сообщение с неизвестного номера. По твоему, я смогу доказать следакам, что сообщение с одного левого телефона на другой отправила Анна Точилина? Смогу доказать, что именно я – невинная жертва энского маньяка? Я уже слишком заврался… Не представляю, как из этого вообще можно выкрутиться. Надо подумать о других… О дуре вот этой, – я кивнул на фото Ивановой. – Пока она еще жива.
– Я в этом очень сомневаюсь.
– Ну, вот и проверим… – сказал я и решительно вышел из машины. – Пойду пешком, постараюсь подобраться тихо.
– Это ловушка.
Да ладно… Неужели Маша в самом деле думала, что я этого не понимал?
– Тебя ловят на живца, – пояснила она.
– Да. Все, как и хотел Дима, – усмехнулся я.
– Подумай, – Мария говорила серьезно, и я остановился.– Давай рассуждать разумно. Точилина знает, что ты единственный, кто может ее изобличить. Твоя смерть снимает все вопросы и опасения. Никто и разбираться особенно не будет, все вдохнут с облегчением. Одно дело, когда Лиза была жива, имело смысл рисковать, но сейчас все иначе. Что сделано, то сделано. Ты ей уже не поможешь, а сам подставишься просто так. На тебя еще и Иванову повесят. А вот если ты не клюнешь, то когда вернется Ростовцев, у него будут вопросы… Получится, что Анна сама создала себе проблемы. Не ходи. Это простой и правильный выбор.
– Маша, я тебя не узнаю, – сказал я. – Ты рассуждаешь… как я.
– Потому что в данном случае это правильный ход мыслей.
Я улыбнулся.
– И все же… ты неправа.
– Я права. Я ее не чувствую, – категорически сказала Маша.
– Конечно. Она же тоже «особенная», ты сама мне сказала, еще в начале недели.
– Не в этом деле. Я не могу ей прямо вот в голову влезть, но все равно в каком-то смысле ощущаю присутствие.
– А мертвую чувствуешь?
– Тоже нет.
– Значит, она не мертва? А если она просто спит? Судя по фотографии, Анна ударила очень сильно. Иванова без сознания. Вот ты ее и не чувствуешь.
Мария сдалась.
– Делай, что считаешь нужным, – сухо сказала она. – Но, пожалуйста, не лезь на рожон.
– Все нормально. Ты же мне поможешь?
– Конечно.
Мы снова забрались на холм у деревни. Свет в единственном занятом доме горел на первом этаже.
– Видишь Анну? – спросил я.
– Нет, – коротко сказал Маша.
– Может, она тоже умерла? – ехидно усмехнулся я.
– Пожалуйста, будь серьезней. Ты же знаешь, что Анна – другое дело.
Ну да, Анна у нас не просто «особенная», а «особенная плюс».
– Значит, она может обмануть твое чутье? – спросил я.
– Не знаю. Предлагаю не исключать.
– Тогда брось ее искать, лучше прокачай меня.
Она уже делала подобный фокус. Но каждый раз я удивлялся как в первый – ей удавалось это все лучше и лучше. Ночная темень приобрела серые оттенки, свет из окон освещал территорию возле дома ярким прожекторным светом. Я еще издалека заметил, что вокруг дома отсутствовали свежие следы. Значит, Точилина внутри…
Но на этом приятные новости заканчивались. Едва я начал прислушиваться к ночной тишине, окружающие звуки стали перебиваться монотонным бубнежом из радиоприемника.
Проклятое занудное бормотание насиловало мои мозги откуда-то с первого этажа. Радио России транслировало рекламу средства для повышения потенции. Интересно, Точилина выбрала эту передачу специально? Разумеется, в таких условиях я не мог услышать ни дыхания, ни сердцебиения Анны..
Может быть, запах?
Ненадежно… Но давай попробуем.
Дверь скрипнула просто оглушительно. Что же, я смирился с невозможностью напасть незамеченным. Однако на моей стороне было очевидное преимущество – огнестрел, и все, что от меня требовалось – выдержать с Анной дистанцию.
Как только я толкнул перед собой незапертую дверь дома, Маша тут же стала усиливать мое обоняние.
Самый ненадежный источник чувств, но выбирать не приходилось… Отфильтровал затхлый запах обуви в прихожей. Пропитанный страхом пот тоже проигнорировал – он принадлежал Ивановой, я его узнал по вчерашнему дню. Среди богатства и какофонии запахов самой разной природы в мои ноздри влез мягкий, еле заметный аромат геля для душа. Это наверняка была она… К сожалению, запах был слишком слабым, чтобы я мог уловить его конкретный источник. Анна и это предусмотрела – помылась перед моим приходом.
Неужели все это просто совпадение?
Маша, она что-то знает?
Думаю, подозревает. Такова цена нашего нападения в парке.
Из-за того, что ты пыталась ее оглушить?
Звучит проще, чем было на самом деле. Все это взаимодействие потустороннее – улица с двусторонним движением.
Неприятное предположение. Нужно было выключить приемник, и я направился в комнату, где он вещал. Пистолет расположил с удержанием у корпуса. В данной ситуации, когда противник может напасть только с холодным оружием, важна не столько точность стрельбы, сколько уверенность, что оружие не выбьют из рук.
Это если у противника нет пистолета. А у Точилиной он был.
Я был не охотником. Я был добычей. Мария ничего не успела сделать.
Едва я увидел Иванову, лежащую у стены, я на мгновение растерялся, а затем пошел к ней, чтобы проверить, живая ли. В последний момент я успел краем глаза заметить движение в отражении большого напольного зеркала, стоящего в углу комнаты, но было слишком поздно.
Комната вспыхнула белым ярким светом, мои перепонки заныли от резкого хлопка, но очень быстро я перестал о них беспокоиться. Огромная игла ткнула меня в спину, мой живот надорвало резкой болью. От боли я интуитивно взмахнул руками, отбросил свой пистолет в сторону и сжал рану.
Маша отреагировала довольно быстро, но болевой шок полноценно купировать не могла. Было намного больнее, чем в прошлый раз, когда у меня в спине поковырялись ножом.
Я увидел Марию в зеркале напротив. Ее глаза были распахнуты от ужаса. Очевидно, она не контролировала ситуацию. Я рухнул на пол, ударившись головой об пол. Сказал бы, что больно, но не по сравнению с остальным…
– Хорошо, что ты не прихватил бронежилет, – спокойно заметила Точилина. – Твоя голова мне еще пригодится.
Маша изо всей силы тянула мне открытую ладонь, опираясь второй рукой на край зеркала с той стороны зазеркалья. Я увидел в ее глазах мольбу и надежду. Анна прошла мимо меня к бубнящему радио, чтобы его выключить.
Я пополз. Медленней, чем мне бы хотелось. Шлепнул рукой об пол, подтягивая онемевшее тело, толкаясь ослабевшими ногами.
– Не стоит сопротивляться воздействию болевого шока. Я прострелила тебе желудок. Скорее всего, поджелудочную тоже задело. Думаю, это довольно больно.
Конечно, это было больно. Я продвинулся еще на полметра…
– Точно! Пистолет, – спохватилась Точилина, деловито прошла мимо меня и подняла с пола мой «Макаров», лежащий у стены. Анна подумала, я ползу за оружием. Прекрасно…
Я был почти у цели, выбросил руку вперед, но прикосновения к гладкой отражающей поверхности не почувствовал. Только теплую ладонь моей подруги…
Боль прошла мгновенно. Резкое облегчение от страданий… Я чувствовал себя сильнее и моложе. Теперь я стоял рядом с Машей, по другую сторону зеркала. Мое тело лежало в отражении, без признаков жизни.
Мне стало жаль Иванову… Теперь она была обречена.
– Уже? – расстроено спросила Анна и подошла ко мне. Проверила пульс. Затем выпрямилась и сказала в пустоту. – Я тебя узнала, Александр. Передала бы привет Полине через тебя, вот только ты ее не увидишь.
Затем Анна встала над моим телом и стала производить в воздухе какие-то манипуляции руками. Лицо ее совершенно ничего не выражало.
У меня по телу побежали мурашки. Стало не по себе.
– Странно… – Анна открыла глаза и с некоторым удивлением посмотрела на мое тело. Затем в зеркало, слово могла нас видеть. – Ты здесь? – спросила она.
Разумеется, Маша не стала ей отвечать.
– Интересно… – сказала она и повернулась ко мне. Ты что-нибудь почувствовал? Когда она это делала?
Я пожал плечами.
– Сложно сказать. Странное ощущение опасности. Ты знаешь, что она делала?
– Нет, но очень хочу узнать.
– Прости, что я тебе уже не помощник, – сказал я.
– Почему? – удивилась она. – Саша, еще не вечер. Ты еще поборешься!
Удивительный оптимизм и удивительно хороший настрой. Особенно, с учетом обстоятельство.
– Хочешь сказать, я не мертв?
– Технически мертв – ты находишься в состоянии клинической смерти. Подержу так тебя еще пять минут, чтобы мозг не начал отмирать. Затем устрою тебе кому, аккуратно, чтобы не привлекать ее внимание. Попробую подлечить твою рану – до конца не стану, сам понимаешь, подозрительно, но тебе станет намного легче.
Звучало даже не фантастически. Звучало сказочно.
– Как это возможно? – спросил я. – Как ты это делаешь?
– По сути я не делаю ничего. Все ресурсы для восстановления – есть в твоем организме. Нужно просто правильно до них достучаться.
– И ты излечишь меня от пулевого ранения за несколько минут?
Мария говорила спокойно, словно все сказанное было чем-то само собой разумеющимся.
– Да, знаешь ли, у людей затягиваются ранения, просто на это нужны недели, месяца. И много энергии. Так что будешь чувствовать себя очень усталым, когда очнешься.
Мне застрелили, и теперь я буду усталым. Удивительное рядом.
Я не мог не спросить:
– Скажи, а с раком в четвертой стадии… ты сейчас могла бы справиться?
Она старалась не смотреть на меня, пряча взгляд.
– Сейчас да… Но ложка хороша к обеду, не так ли?
Мария отошла от зеркала в зазеркальной комнате. Повернулась ко мне спиной.
– Мне нужно было взять Анну в команду раньше. Но я даже и представить себе не могла, какие возможности могут открыться, если поделиться своим даром с кем-то другим. Мы многому успели научиться с ней до двенадцатого года. Но теперь, очевидно, идем разными путями.
Видя ее отчаяние и чувство вины, я хотел подбодрить Марию, но не успел.
– Елизавета очнулась, – Мария кивнула в сторону отражения, и слова поддержки застряли в моем горле. Да и кто я такой, чтобы их говорить? Слишком велика между нами пропасть.
Вскоре стало понятно, почему Иванова жива до сих пор. Еще не до конца выполнила свою роль наживки. Следующим на очереди был Ростовцев. Точилина была уверена, что купится и он. Я был с ней согласен – очевидно, что заезжая журналистка стала для него небезразлична.
– Это к лучшему, – сказала Маша. – Дима нам поможет.
– Не уверен. Он подготовлен хуже меня и имеет мало опыта.
– Я не об этом. Ростовцев отвлечет ее на себя. Это должно повысить наши шансы…
Не знал, что под маской участливой мудрой женщины может скрываться что-то циничное. Впрочем, она оказалась права. Ростовцев послушно прискакал, даже не подумав о поддержке. Повторил все мои ошибки, только сделал это еще бездарней. У него не было шансов – едва увидев связанную Иванову, бросился к ней, забыв об осторожности. Разумеется, он тут же оказался на мушке.
Убивать его Точилина не спешила. Она спокойно перешагнула мое тело и начала допрос моего неудачливого коллеги… Анна нашла хороший рычаг давления, предложив за сотрудничество быструю смерть. С учетом обстоятельств, такое предложение было заманчивым.
Она хотела узнать у Ростовцева, каким образом я смог на нее выйти. Не верила в мои дедуктивные способности, а спросить у меня лично не решилась. Предпочла пристрелить… Разумно.
– Саша, приготовься, – сказала Маша.
– Что я должен буду сделать?
– Как обычно. Должен побыть проводником. Ты должен просто одновременно коснуться зеркала и Анны. Станешь между нам мостом. Остальное я сделаю сама.
– Ты убьешь ее?
Мария покачала головой.
– Я не буду никого убивать. Я ее обезврежу, выброшу в зазеркалье. Помнишь, как ты себя чувствовал, когда первый раз шагнул через зеркало?
– Со временем она освоится.
– В психиатрической лечебнице дают слишком мощные седативные. Вряд ли ей удастся когда-либо прийти в норму. Но я буду за ней приглядывать.
Я посмотрел в зеркало. Ситуация в комнате накалялась. Медлить было нельзя. Шагнув в зеркало, я почувствовал твердую поверхность… Ладони ощутили холод, мир внезапно перевернулся, и вместо гладкого стекла я ощутил руками неровности ламината, покрывавшего пол.
