Станислав Войтицкий
Принципы
Служба безопасности
Скромный и уютный зал ресторана «Импровизация» сегодня оказался заполнен серьезными и деловыми людьми. Складывалось ощущение корпоративного праздника, хотя посетители на первый взгляд были друг с другом не связаны. Это и радовало, и напрягало хозяйку заведения – Марину Минаеву. Она любила свое дело, но не гналась за большими прибылями. Ей куда больше нравилось проводить расслабленные вечера в наполовину заполненном заведении. Лучше, если с постоянными клиентами. Высочайший уровень блюд оправдывал высокую цену, что в свою очередь позволяло создать для посетителей прекрасную атмосферу. Интерьер был оформлен скромно, но со вкусом, звучала негромкая живая музыка. Хозяйка, можно сказать, сроднилась с этими музыкантами, ставшими за десять лет неотъемлемой частью ее заведения. Джазовый квартет – рояль, перкуссия, бас и саксофон – играл еще во времена, когда ресторан назывался «Нептун» и принадлежал мужу Марины Витальевны.
В двенадцатом году он пропал без вести, и ей пришлось самой тащить бизнес. Была шеф-поваром, стала управляющей. Было трудно, но она справилась. До сих пор иногда готовила – обожала этот процесс. В конце концов, решилась на ребрендинг и расширение меню. Создала свой особенный подход, требовавший приличных расходов. Рискованная модель, оправдавшаяся лишь отчасти, но спасло «сарафанное радио» – повара были отличные.
Двое вошедших в зал мужчин привлекли ее внимание – они явно были вместе, и если Константина Шумейко она знала – один из постоянных клиентов – то его молодого компаньона видела впервые.
Они заняли неприметный столик в углу – Константин Валерьевич забронировал свое любимое место. Марина Витальевна решила лично взять заказ.
– Добрый вечер, – она поприветствовала обоих гостей, а затем обратилась к Шумейко – Здравствуйте, Константин Валерьевич. Очень рада вас видеть.
– И я вас, – со спокойной улыбкой ответил Шумейко. – У вас сегодня аншлаг, Марина Витальевна.
– И не говорите. Трудимся изо всех сил. На прошлой неделе телефон как с цепи сорвался – забронировали весь зал за полчаса на этот день. Никогда такого не было.
– Уверен, вы справитесь, – ободрил ее Шумейко.
– Что будете заказывать, господа? – спросила Марина Витальевна.
– Сделайте мне сюрприз.
– Константин Валерьевич… Так нельзя, – засмущалась хозяйка.
– Можно. Я полагаюсь на ваш выбор.
– Тогда могу предложить вам…
– Не надо. Только насчет выпить… Олег, что бы вы хотели? – он обратился к своему молодому собеседнику.
Некрасов пожал плечами.
– Давайте просто водочки, – сказал Константин Валерьевич.
Минаева быстро записала в блокноте заказ от Шумейко и повернулась к его визави.
– А вы что будете заказывать, молодой человек?
Олегу стало приятно от этого «молодой человек». И если мне приятно, решил он про себя, значит, я не так уж и молод.
– Я бы хотел сперва изучить меню, – ответил он.
Марина Витальевна улыбнулась. Очевидно, этот мужчина посещал ее ресторан впервые.
– Это ни к чему, – пояснил Шумейко. – Просто скажите, чего вы хотите, или прислушайтесь к совету Марины Витальевны.
– Нет, давайте все-таки меню. Оно же у вас есть?
– Есть. Сейчас принесу, – улыбнулась Минаева и пошла на кухню, заодно отдав распоряжение о том, что готовить на четвертый столик.
– К сожалению, меню вам вряд ли поможет, – улыбнулся Шумейко. – Постарайтесь расслабиться.
– Я, если честно, никогда не ел в мишленовских ресторанах.
– Это не мишленовский ресторан, – с улыбкой сказал Константин Валерьевич.
– Я уже понял, что он лучше, – ответил Некрасов, огладываясь по сторонам.
Он даже не пытается ничего скрывать, снисходительно подумал Шумейко. Константин Валерьевич срисовал в помещении восемь лбов, угрюмо ковыряющих еду и бросающих на их пару косые взгляды. Похоже, его собеседник уделяет много внимания безопасности. И это правильно. В наше время береги жизнь смолоду. Именно так, горько усмехнулся Константин Валерьевич, честь как-то выпала из современной жизни.
В былые времена он не сидел бы в ресторане со столь мелким человеком. Даже странно, что ему так удается политическая карьера, настолько ничего особенного. Время было бы потрачено зря, если бы не хороший ресторан.
Минаева вернулась к их столику и протянула Некрасову меню – толстую книгу формата А4, которая содержала около сотни страниц. Олег решил, что каждый разворот содержит одно блюдо… но ошибся. Название, состав, количество калорий, цена. Сухая строчка, за которой следовала еще одна. На одной странице таких строчек было около двух десятков.
– Я могу подойти к вам завтра, – с улыбкой сказала Марина Витальевна. – Или можем попробовать договориться сейчас.
– Я нашел решение, – ответил Некрасов. Он открыл наугад страницу с салатами и ткнул пальцем наугад. – Оливье с курицей и… – повторил своей действие с мясными блюдами. – Стейк из говядины.
– К стейку больше подойдет салат из битых огурцов с перцем, чесноком и кинзой.
– Я хочу оливье.
– Хорошо, вас поняла. Степень прожарки стейка?
Олег Некрасов внимательнее посмотрел на пункт меню, куда указывал его палец.
– Медиум.
– Средняя прожарка, с кровью. Вы уверены?
– С кровью… – Некрасов даже вздрогнул. Так экспериментировать он не хотел. – Нет. Дайте нормально пожаренное.
– Уэлл дан или медиум уэлл?
– Вэл дан. Только вэл дан.
– Вас поняла? Первое, чай, кофе, десерт?
– Возможно, но пока нет.
Кивнув, Марина Витальевна оставила клиентов одних. Константин Валерьевич не понимал, зачем Некрасов кривляется. Шумейко прекрасно знал, что депутат пару раз в месяц заходит в стейк-хаус, что на Жукова, а значит, должен прекрасно знать, что значат различные степени прожарки.
– А вы все-таки отступили от принципа, – с улыбкой сказал Шумейко.
– Я не отступаю от своих принципов.
Весьма самонадеянное, если не наивное, утверждение от политика, подумал Константин Валерьевич. Тем хуже, если Некрасов говорит это всерьез.
– Ну, вы все-таки использовали меню, несмотря на абсурдность такого подхода. Скрестили оливье со стейком. Однако на степени прожарки сдались.
Некрасов пожал плечами.
– Принципы здесь ни при чем. Я не люблю, когда мне что-то навязывают. Можно сказать, я упрямый. Но упрямство – это не принцип. Я просто не хочу есть мясо с кровью. И кто сказал, что оливье не подходит к стейку? Я вот попробую и буду знать.
– Любите учиться на своих ошибках?
– А вы – нет?
Странно, но вопрос попал в точку. Шумейко знал, что собрал в своей жизни много ошибок. Но, как говорят, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.
– Но вам ничего не навязывали. Наоборот, вы могли свободно попросить что угодно.
– Австралийских сверчков.
– Нет, думаю, такого тут нет.
– Значит, не все, что угодно.
– Вы хотите сверчков?
– Нет, я нормальный. Есть меню, там есть блюда. Салат и кусок мяса меня полностью меня устраивают.
– Подождите. Вы могли бы их и заказать. Сразу, без меню.
– Вот об этом я и говорю. Вы навязываете мне свободу выбора. Я хочу иметь выбор отказаться от этой свободы. Не нужно на нее молиться.
Это утверждение противоречило каким-то глубинным убеждениям Константина Шумейко, он даже лоб наморщил от удивления.
– Люди столь многое отдали, чтобы обрести свободу выбора. В самом широком смысле, – сказал он.
– И куда нас это завело? Если бы году в восьмидесятом людям рассказали, что ради заполнения прилавков нужно раздать страну конченым мразям – что бы они сделали?
Шумейко пожал плечами. Некрасов сам ответил на свой вопрос:
– Да ничего не сделали бы. Они были морально готовы к такому выбору. Слишком глупы и некритичны. Я, наверно, дурак, но мне кажется, чтобы заполнить прилавки, достаточно производить больше товаров, если надо – закупать за рубежом. У кого в руках при этом собственность – вопрос, не имеющий к прилавкам никакого отношения. Работать надо было. А хотелось балдеть. Так что свобода выбора иногда приводит к плохим последствиям, Константин Валерьевич. Если выбирают безмозглые.
Интересные откровения для народного депутата, избранного всеобщим тайным голосованием, отметил Шумейко.
– Простите за несколько некорректный вопрос – это ваша политическая позиция, как члена крупной оппозиционной партии? Я просто хочу уточнить – вы все-таки руководитель городского комитета.
– А я вам типа подмигнуть должен? – улыбнулся Некрасов в ответ. – Мол, мое личное мнение совсем другое.
– Что-то вроде того.
– Это моя личная позиция. У партии никакой позиции нет. Говоря откровенно, в России ни одна из действующих партий не имеет своей позиции. Ни по какому вопросу.
– Тогда почему оппозиция? Почему не правящая? Разве так не больше возможностей?
– Меня греет наследие предков. Хочется хотя бы на уровне формы быть сопричастным идеям великого прошлого.
– Значит, вы идейный человек? – спросил Шумейко.
– Так точно. Думаю, вы тоже, – ответил Некрасов.
К столику подошла молодая запыхавшаяся официантка и подала собеседникам столовые приборы, бутылку дорогой водки и холодные блюда – оливье для Некрасова и нисуаз с копченой семгой для Шумейко.
– Передайте мое восхищение Марине Витальевне.
– Конечно, – ответила официантка и оставила собеседников наедине.
– Может, по одной? – спросил Шумейко.
– Давайте, – согласился Некрасов.
С водкой должно было пойти легче. Они опрокинули по стопке. Константин Валерьевич внимательно отслеживал эмоциональные реакции своего собеседника.
– Когда я говорил о свободе выбора, о свободе слова, я вовсе не имел в виду перестройку, – сказал он. – Перестройка не имеет с этими понятиями ничего общего.
– Золотые слова, Константин Валерьевич…
Шумейко пропустил насмешку мимо ушей.
– Знаете такую фразу «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать»?
– Знаю, – ухмыльнулся Некрасов.
– Кто автор?
– Без понятия. Черчилль?
Образование девяностых, грустно подумал Шумейко.
– Почему Черчилль?
– Он был достаточно лицемерным и циничным авторитетом, чтобы сказать такую глупость с серьезным выражением лица. Назовите мне хоть одного человека, кто был бы всерьез готов умереть за право Гитлера излагать свои убеждения. Ну, кроме фашистов.
– Это написала Эвелин Холл.
– Кто это?
– Писательница.
– Ах, писательница… – ухмылка Некрасова стала еще презрительнее. – Интеллигенция.
– Вы имеете что-то против данного сословия? – поинтересовался Шумейко.
– Есть такое. Особенно против его русской версии.
– Почему?
– Мне всегда казались удивительно бессовестными люди, именующие себя «совестью нации», – сказал Некрасов, и в его голосе зазвучало что-то стальное. – Самозабвенно истекающие высокомерной злобой ничтожества, когда говорят об «этой стране» и об «этом народе», которых уже не спасти. Высокомерно утверждающие себя «прогрессорами», при этом через одного – мракобесы, идиоты и просто невежды. Изображающие творческий процесс, но деградировавшие…
Шумейко понял, что если не остановить Некрасова, он может поносить русскую интеллигенцию до утра.
– Я вас понял, Олег Вячеславович. Но у нас много великих писателей, художников…
– Много. Может, тысяча. Может, даже две. За всю богатую русскую историю. И к этим многочисленным великим нужно добавить еще пару десятков миллионов пидорасов с амбициями. Пока жополизы при государственной кормушке усыпляли бдительность власти, диссидентствующая сволочь отравляла своим ядом Империю. Когда совесть нации доигралась до народного бунта – то побежала к господам офицерам и иностранцам с просьбой загнать черное быдло обратно под лавку. Потом такие же твари разрушали Союз, а когда народ возопил от ужаса содеянного – опять двадцать пять, «Россия, ты одурела». Они ненавидят порядок и боятся хаоса. Их стихия – гниение…
Константин Валерьевич пожал плечами.
– Пожалуйста, остановитесь, Олег Вячеславович, я вас понял. Но «у меня для вас других писателей нет».
Разумеется, Некрасов узнал цитату.
– Это во времена товарища Сталина не было. А сейчас есть. В любом случае, мне некогда читать, я больше кино смотрю. Вы уж меня простите, Константин Валерьевич, предпочитаю голливудских творцов. У них в головах насрано примерно то же, что и у наших, но зато они настоящие профессионалы своего дела. Что наши могут создать хорошего, кроме качественной копии? Так лучше уж оригинал.
– Не патриотично.
– Не знал, что патриотизм предполагает, что нужно есть говно только потому, что оно наше. Мне казалось, это называется другим словом.
– Вы довольно откровенный человек, Олег Вячеславович. Мы не успели еще закончить с холодными блюдами, а вы мне уже так много рассказали.
Некрасов улыбнулся в ответ на замечание своего старшего собеседника.
– Много ли, Константин Валерьевич? Мне кажется, у вас схожее отношение. Вы воспринимаете этих людей как инструмент. Как источник влияния на массы. Разве это не в стиле вашей конторы?
Разговор постепенно терял черты светской беседы и приобретал конкретные очертания. Некрасов прекрасно понимал, что его собеседник рассматривает людей как инструмент в принципе. В том числе и его самого. Он признавал право Шумейко на подобный подход, но считал, что и сам вправе получить что-то взамен.
– Я больше там не работаю.
– Тогда почему вам интересна моя персона?
– Почему бы не считать, что их праздного любопытства?
– Ну, например, потому что вы вхожи в АП. Я вот не вхож.
Шумейко сдержал снисходительную улыбку. Некрасов пытался показать свою осведомленность, но его это не пугало.
– В этом нет ничего особенного. Старые знакомые. Там еще с Союза все друг друга знают.
– Но плохо знают новую поросль. А кровь надо обновлять.
– Верно. Молодых обижать нельзя, а то мы уже разок допрыгались с дедами. Но вы ребята горячие, скорые на выводы, любите ярлыки развешивать. Вот, интеллигенцию грязью макнули, всю скопом. У вас острый ум, но не хватает мудрости, Олег Вячеславович.
– Спасибо за комплимент, Константин Валерьевич. Но я никуда не тороплюсь. Мудрости набраться еще успею.
Шумейко знал, что это чушь. Некрасов попал в его поле зрения, когда перебрался из Иркутска в Энск. Обычно все молодые политики рвались в областной центр, чтобы уже оттуда переместиться в столицу, где крутятся большие деньги, и ждут большие возможности. И раньше Некрасов вполне вписывался в эту разношерстную толпу системных мальчиков и девочек, последовательно проходящих стандартный карьерный путь от мелких и бойких помощников депутатов разных уровней и далее, насколько хватит хватки.
Но с двенадцатого года все изменилось. Вместо движения в столицу Некрасов стал укореняться в Иркутске. И буквально за пару лет вырос от пешки до легкой фигуры, достаточно весомой для регионального уровня. Мудрости ему доставало – для этого возраста более чем достаточно. Но в разговоре с Шумейко он пытался это скрывать. Это вызывало подозрения. И опасения.
Шумейко дождался, когда Некрасов доест свой салат и налил еще по одной. Чокнулись и выпили «за Россию». Пора было забрасывать удочку.
– Вас хорошо знают в АП, – сказал Шумейко, – изучают с прошлого года. Вы стали самым молодым руководителем среди партийных горкомов в областных центрах, это не осталось незамеченным.
– Я могу назвать пару десятков фамилий, кто еще моложе.
– Среди крупных системных игроков? – удивленно вскинул брови Шумейко.
Некрасов пожал плечами – что правда, то правда.
Минаева принесла их заказ лично, подошла тихо и аккуратно, чем застала собеседников врасплох. Она молча убрала пустые приборы и поставила вторые блюда. Некрасов получил свой стейк, в окружении листа салата, нескольких маленьких помидоров и баночки с темно-красным соусом. Сюрпризом для Шумейко оказались долмы со сметанным соусом и гранатовыми зернами.
– Прекрасный выбор, Марина Витальевна, – поблагодарил ее Шумейко.
В ответ хозяйка с сомнением посмотрела на ополовиненную бутылку.
– Добавить? – спросила она.
Константин Валерьевич вопросительно посмотрел на Некрасова, тот отрицательно махнул головой.
– Спасибо, не нужно.
– Тогда зовите, если что-нибудь понадобится. Приятного аппетита.
Минаева оставила их одних.
– Оперативно приготовили, – одобрил Некрасов и взялся за нож и вилку.
Шумейко сказал:
– Олег Вячеславович, я рад сообщить хорошие новости – АП готова дать вам возможность повозиться в регионе. Даже побороться с правящей партией. Москва считает, что немного здоровой конкуренции на местах не повредит. Тем более, у нас достаточно спокойный регион.
– Спасибо господам, что разрешают, – усмехнулся Некрасов.
– Вы злитесь напрасно. Многие были бы довольны подобной перспективой. Я предлагаю вам планировать участие в губернаторских выборах двадцатого года.
– Константин Валерьевич. Вы же знаете, как у нас губернаторы меняются. То мрут, то увольняются. Планировать здесь бессмысленно.
– Надеюсь, на этот раз традиция изменится. Нынешний губернатор достаточно разумен. Должен дотянуть до выборов. Что скажете? Это соответствует вашему уровню амбиций?
Некрасов забросил кусок стейка в рот и с наслаждением закрыл глаза. Было очень вкусно.
– Нет, – спокойно ответил он и продолжил жевать.
Ответ не стал для Шумейко неожиданным. Но это не сделало его менее неприятным.
– За амбиции более высокого уровня вам дадут по рукам. Вы сделали большую ошибку три года назад.
– Вы имеете в виду мои отношения с господином Аджоевым?
Шумейко кивнул.
– Хороший выбор для политика, ориентирующегося на регион. Но на федеральном уровне – это приговор. Связь с криминалом – это отличный компромат. Если вы дернетесь за флажки, то утонете вместе с компаньоном.
– Салман Азизович не мой компаньон.
Ну что за детский сад, поморщился Шумейко и сказал:
– Не пытайтесь отрицать вашу тесную связь.
– И не собирался. Он мой соратник. Даже друг. Ответственный, серьезный бизнесмен. Между прочим, почетный гражданин города Энска, меценат года – 2015.
– Олег Вячеславович, он бандит.
– Константин Валерьевич, со всем уважением. Будет странно, если вы решите прочитать мне мораль. Вы же возглавляли местное управление КГБ СССР. На этом посту вам не приходилось совершать ничего плохого?
Константин Валерьевич с большим трудом сдержался в ответ на этот хамский вопрос. Удивительно, но Некрасов умудрялся здорово его раздражать. И что еще более удивительно, он при этом не боялся. А стоило бы…
– Олег Вячеславович, не нужно путать необходимые меры по защите государства и банальный криминал.
– Разница была бы существенной, но… Простите, Константин Валерьевич… А вы разве защитили то государство?
Некрасов нащупал больную мозоль и теперь беззаботно на нее давил. Чтобы не выказать своих эмоций, Шумейко окунул долму в соус и начал есть, стараясь успокоиться. Некрасов продолжил:
– Макиавелли говорил «цель оправдывает средства». Дешевая чушь старого итальянского интригана. Результат оправдывает средства. Если результата нет, все жертвы были напрасны. Они будут тяжело лежать на чьей-то совести. Что до Салмана Азизовича и его нелицеприятного прошлого… Да, я о нем знаю. Но ведь такова выстроенная реальность. Такова система. Аджоев системный человек, как вы или я. Просто место у него своеобразное.
– Скорее всего, Макиавелли этого не говорил, – внезапно сказал Шумейко, – что «цель оправдывает средства». Сталину тоже приписывали фразу «нет человека – нет проблемы». А ее придумал писатель Рыбаков. Интеллигент.
– Все эти цитаты прилипли к своим великим хозяевам, потому что они прекрасно ложатся в исторический образ. Мы же живем в эпоху постправды, Константин Валерьевич. Какая разница, кто и что говорил. Истиной является то, во что верит большинство. Я искренне ненавижу этот блядский подход… но времена не выбирают.
Некрасов съел еще один кусок и посмотрел на собеседника.
– Вы хотите показать себя бесстрашным… – тихо сказал Шумейко. – Но сейчас рядом с нами сидят как минимум восемь человек из вашей так называемой «службы безопасности». Вы меня боитесь.
– А вы меня? – спросил в ответ Некрасов.
– Сейчас нет. Но я боюсь того, кем вы можете стать.
Это было смелое признание, и Олег это оценил. Игры кончились. Начался серьезный и честный разговор.
– Думаю, нам необходим жест доброй воли, – сказал он и махнул рукой, зовя к столу хозяйку заведения.
Минаева подошла, встревоженная.
– Что-то не так? – спросила она.
– Все отлично, – ответил Некрасов. – Стейк отличный, мое почтение повару. Я просто хотел предупредить вас – сейчас кое-что случится, но вы не волнуйтесь. Все заказы будут обязательно оплачены.
– Я не понимаю… – испуганно сказала Минаева.
Вместо ответа Некрасов поднял руку вверх и громко сказал:
– Сергей, подойди.
Сергей Деркач, сидевший через один столик, встал и подошел к депутату. Шумейко отметил бронежилет под его рубашкой и выпирающую из-под пиджака кобуру.
– Уведи наших на полчаса, – просто сказал ему Некрасов.
– Олег, ты уверен? – спросил Деркач, покосившись на Шумейко.
– Да, я хочу побыть с Константином Валерьевичем наедине.
– Хорошо, – ответил он и направился к выходу, жестом позвав за собой остальных. Из ресторана вышло двенадцать человек. Зал практически опустел. Помимо Некрасова и Шумейко, в помещении оставалось еще четыре человека.
– Полагаю, те двое – ваши? – спросил Некрасов, кивнув в сторону молодых мужчин, растерянно оглядывающихся.
Шумейко кивнул.
– А что касается той парочки – не пойму. – Некрасов задумчиво разглядывал мужчину и женщину. Они также удивились резкому изменению атмосферы, но быстро взяли себя в руки. Мужчина пожал плечами в недоумении. Затем они продолжили ужинать. – Да нет, понятно. Константин Валерьевич, эти двое очень убедительно разыгрывают влюбленность. У вас допускаются романтические отношения на службе?
– Это крайне нежелательно, – ответил Шумейко.
– Тогда присмотритесь к этим сотрудникам повнимательнее.
– Простите, Марина Витальевна, – сказал Константин Валерьевич. – Можете оставить нас одних?
– Разумеется, – тихо сказала она и вышла на кухню, жестом приказав бармену последовать за ней.
По пути забрала с собой и музыкантов. Саксофонист выдал печально-насмешливое «пуа-пуа-пуааааа», группа аккуратно сложила инструменты и покинула помещение.
Олег заметил, как погасла вывеска перед входом. Но это было лишним – толпа крепко накачанных мрачных мужчин у входа гарантировала отсутствие интереса к ресторану у случайных прохожих.
Шумейко кивком головы приказал своим людям выйти из ресторана.
Воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь скрипом ножа о тарелку – Некрасов продолжал уничтожать стейк.
– Да уж, спасибо, – саркастически сказал Константин Валерьевич. – Я больше не буду желанным гостем в этом прекрасном месте. Чего вы хотели добиться? Музыка была хорошая.
– Любите джаз? – спросил Олег.
– Очень. А вы?
Некрасов помотал головой, скривив губы.
– Почему? – удивился Шумейко.
– Люди зачастую недооценивают роль ритма. Наверно, им кажется, что простое число ударов в минуту обесценивает творческое начало в музыке, но это не так. Ритм – это каркас, на нем должно строиться любое музыкальное произведение. Хороший музыкант может менять ритм в композиции, но это надо делать аккуратно, правильно. А джаз напоминает мне поездку по бездорожью. Никакой системы, мелодия просто рассыпается от этих бесконечных сбивок. Басисту просто по кайфу бахнуть какую-нибудь случайную ноту в случайный момент времени, а мне это как ножом по сердцу. Вы слышите музыку, а я – какофонию.
Константин Валерьевич улыбнулся.
– Не любите импровизацию?
– Это не импровизация. Импровизировать можно только соло. А в группе получается «лебедь, рак и щука». В любом деле должен быть продуманный план.
– Наше уединение является частью вашего плана?
Некрасов кивнул.
– Вы понимающий человек. Надеюсь, теперь нам легче быть откровенными друг с другом. Вы не хотели сообщить мне радостные новости. Вы хотели меня прощупать. Вот только я никак не пойму, насчет чего.
– Олег Вячеславович, дело в том, что вы несколько отличаетесь от ваших коллег. Будем честны – вы не занимаете существенных позиций, даже в местной политике… Но быстро растете. Я хочу понять, представляете ли вы угрозу.
– Уверен, что нет. Я никоим образом не собирался с вами пересекаться. Из того, что я знаю, ваши интересы выходят далеко за рамки политики.
– Это возвращает нас к разговору о ваших амбициях. Насколько они велики?
– Боюсь, что довольно велики. Если честно, я думаю, что вряд ли их реализую. Но надеюсь попытаться.
– Вот вы куда замахнулись…
– Я только в начале пути, Константин Валерьевич. Прошу вас не мешать. Я же вам никак не мешаю.
Шумейко снисходительно и печально улыбнулся.
– Не думаю, что глава государства вам по зубам.
– Я глубоко уважаю нашего президента. Но это обычный человек. Он времени по зубам.
Некрасов вытер рот салфеткой и налил себе еще стопку. Затем решился действовать… Константину Валерьевичу стало не по себе. Некрасов не моргал и на несколько секунда просто уставился на своего старшего собеседника. Шумейко стоило больших усилий отвести взгляд.
– Может, мы найдем общий язык, Константин Валерьевич? Вы мудрый человек и наверняка думаете о своем наследии… Я мог бы помочь вам его сохранить.
– Олег, что вы знаете о моем наследии?
– Немного… В Добром ведутся работы в стиле строек первых пятилеток. В закрытый город едут специалисты в области физики, программирования и психологии. Загадочное сочетание. Кто попало попасть на объект не может. Поселок окружает какая-то тайна. Она сто процентов связана с событиями двенадцатого года. Я понимаю, что сейчас еще не дорос… Но, возможно, в будущем…
– Вы читали «Братьев Карамазовых»? – внезапно спросил Шумейко, резко меняя тему.
Некрасов печально покачал головой.
– Некогда, Константин Валерьевич. Слишком много работы для столь серьезной литературы.
– Может быть, хотя бы притчу о Великом Инквизиторе, отдельно от романа?
– Увы, нет.
– Действительно, увы. Обязательно прочитайте. Но я расскажу вам вкратце. Достоевский устами Ивана Карамазова рассказывает нам жуткую историю о втором пришествии Христа. Дело происходит в средневековой Испании. Свидетелем великого чуда – воскрешения мертвой девочки – становится старый кардинал, великий инквизитор католической церкви. В результате Христа сжигают на костре.
– Печальная история, – грустно улыбнулся Некрасов, – но вполне понятная. Недоразумение. Старый маразматик не понял того, что увидел и решил, что перед ним сам дьявол.
– О, в том-то и дело, что нет. В ночь перед казнью великий инквизитор навещает Христа, и мы узнаем, что он прекрасно знает, кого он казнит. И что он сознательно служит дьяволу и отверг Бога во имя счастья людей. Ибо счастье несовместимо со свободой воли, а полностью счастливыми могу быть лишь неразумные дети. В основе власти над ними должны быть чудо, тайна и авторитет. Сотни тысяч несчастных обреченных на адские муки правящих альтруистов – и миллионы беззаботных вечных детей. Только такая система гарантирует отсутствие бунтовщиков и такой мерзости, как свобода.
Пока Некрасов обдумывал эти слова, Шумейко допил водку – прямо из горлышка бутылки.
– Я слышу в вашем голосе неподдельную ненависть к словам «тайна» и «авторитет». Как будто со мной разговаривает не бывший начальник управления КГБ и не бывший коммунист.
– Я никогда не был настоящим коммунистом. Коммунизм – дурацкая идея, Олег. Противоречит человеческой природе. – Шумейко устало вздохнул. – Все же надо отдать большевикам должное – они тащили страну в утопию посредством насилия, но искренне верили в свое дело. Если бы построили свою власть по рецепту великого инквизитора – добились бы большего.
– Я понял. Вы боитесь, что я могу стать великим инквизитором.
Константин Валерьевич кивнул и добавил:
– Или проложите дорогу для подобного человека.
– Ваши страхи напрасны, Константин Валерьевич. Я не собираюсь делать из людей наивных послушных дурачков. У меня простая цель – я хочу дать большинству того, что оно хочет. Для этого нужна власть.
– И чего же хочет большинство?
– Осмысленной и вечной жизни.
Шумейко покачал головой.
– Любви и свободы. Но они несовместимы с вечностью.
Некрасов с сожалением посмотрел на пустую бутылку.
– Что-то мы как нерусские, – грустно сказал он. – К такому разговору надо было еще попросить.
– Вы дали мне интересный ответ. А что, мы уже на пороге бессмертия?
– Ну, не мы с вами, Константин Валерьевич, но человечество в целом – да. Вы что, наукой вообще не интересуетесь?
– Некогда. В свободное время предпочитаю читать Достоевского.
– Тогда знайте – человек находится на пороге прорыва в генной инженерии. Да, в геноме разобраться очень сложно… ну а на что нам нейросети?
– Редактирование человеческого генома запрещено.
– Умоляю вас, Константин Валерьевич… Когда ученые смогут обеспечить бессмертие человека редактированием генов – насколько быстро падет этот запрет?
– Вы должны быть этим довольны.
Некрасов покачал головой.
– Нельзя этого делать сейчас. Мы друг другу глотки порвем от перенаселения.
– Можно сделать бессмертных людей бесплодными.
– Чтобы планетой вечно правила каста старых бездетных пердунов? Даже не старых, а древних. Вот он где, ваш великий инквизитор.
Шумейко улыбнулся.
– Теперь я вижу, насколько далеко и широко вы мыслите, – сказал он.
– А вы думали, я хочу всю жизнь бюджет энского района обсуждать?
Вечер прошел не зря. Но Шумейко был сильно расстроен. Возможно, именно поэтому.
– Олег Вячеславович, давайте немного пофантазируем. Чисто гипотетически – если бы в ваши руки попал волшебный инструмент, который позволит вам реализовать все задуманное, но при этом крайне могущественный, что бы вы сделали?
– Очевидно, вопрос с подвохом. Есть какой-то нюанс.
– Нет. Никаких подвохов. Волшебная палочка. Понимает ваши желания лучше вас. Правда, настолько могущественная, что после ее первого применения обойтись без нее в будущем будет едва ли возможно.
– Воспользовался бы без всяких сомнений.
Жаль. Шумейко посмотрел на Некрасова, стараясь прочитать его эмоции. Депутат говорил очень уверенно.
– Почему без сомнений?
– Потому что я уже знаю много таких инструментов. Электричество, например. И ничего, нормально живем.
Константин Валерьевич имел в виду нечто большее, чем электричество. Но подробней говорить было нельзя.
– Неверный ответ, да? – спросил Некрасов с кривой усмешкой.
– Главное, честный, – ответил Шумейко устало.
Разговор был окончен. Некрасов понял, что только что нажил себе серьезного врага, но никак не мог сообразить, почему. Олег вытащил кошелек, но Шумейко остановил его жестом.
– Не стоит, Олег Вячеславович. Я угощаю.
Некрасов не стал спорить. Он поднялся… Но не хотел уходить просто так. Этот старик был ему симпатичен. Прожить столь сложную жизнь, полную сомнительных моральных решений, но при этом сохранить огонь в глазах – дорогого стоит. Некрасов надеялся, что он сможет правильно подобрать слова… Даже если это будет рискованно.
