Станислав Войтицкий
Принципы
– Мы Сталина возьмем за этический эталон?
– Боже упаси, – Дима качает головой и отставляет в сторону пустой стакан. – Больше не наливай. А то я не знаю, до чего еще договорюсь.
– Скажи, Дима, – тихо говорю я. – Если этику можно взвесить или измерить, если все как ты говоришь… Есть ли добро и зло вообще?
– Безусловно. Просто грань между ними нечеткая. Большинство людей живет в этой серой зоне. Но все же добро есть – в таинстве материнской ласки, искренней молитвы, первом поцелуе и бескорыстно протянутой руке помощи… А зло… Так, мы вроде как раз собирались покарать зло… Лиза, я немного окосел. Прости, но ты сама виновата
Ничего страшного, я легко исправляю эту неприятность по щелчку пальца. Ростовцев удивленно смотрит на меня. Да, Дима, ты мне еще пригодишься.
– Ты бы хоть предупредила! – возмущается он. Мгновенно протрезветь ему не понравилось.
– Ты меня тоже выслушать должен, – говорю я. – Когда-то я рассуждала примерно как ты. Но муж смог меня переубедить. Он работал какое-то время адвокатом по уголовным делам и не понаслышке знал о многих фактах «жегловщины». Не всегда из лучших побуждений. Это в фильме герой благородный и честный. Думаешь, все в жизни такие? Раз преступил закон, два… Страшен не конкретный проступок. Страшно уподобиться преступнику. Поэтому в нормальном обществе бандитов и убийц ловят и судят по закону, скрипя зубами от злости, потому что эти мрази вместо заслуженного отмщения соответственно совершенному злу получают возможность безопасно провести несколько лет с крышей над головой, бесплатным питанием, а иногда даже последующим трудоустройством. И все же это лучше, чем уподобиться этим подонкам. Холодно наказывать, но не мстить. Давать шанс на искупление тем, кто сохранил в себе человеческое.
Ростовцев усмехается.
– Удивительно, что ты против принципа «кровь за кровь».
– Потому что я еврейка?
– Да.
– Я давно обрусевшая. Спасибо за разговор, Дима. Давай займемся делом.
Ростовцев с облегчением кивает. Видно, что он не любит подобные разговоры. Илия любил…
– Давай я сменю атмосферу, – говорю я. – Нужно осовременить.
Поскольку я не имею никакого представления о работе полиции, приходится обращаться к отечественному кинематографу. Сериалов было очень много, в том числе и с сильными женщинами, вроде Анастасии Каменской или Марии Швецовой. Но эти героини были слишком профессиональны, и мне не подходят. Я объективно оцениваю свои способности. Так что я останавливаюсь на другом варианте, попроще и как-то… роднее, что ли.
– Что-то знакомое, – говорит Ростовцев, сменивший военную форму на черные брюки и строгий серый свитер. Оглядывает кабинет, где мы оказались. В углу дешевые простенькие шкафы, заваленные толстыми канцелярскими папками с кольцами. На стене карта Энска и календарь за 2003 год. Одна стена отделана деревом. Удобно, в нее можно безжалостно втыкать канцелярские кнопки. – Неужели это то, что я думаю? – спрашивает он.
– Скорее всего.
– Да ладно, Лиза… У тебя кто был любимый?
– Андрюша Ларин, – отвечаю я. – Он такой красивый и серьезный.
Ростовцев картинно хлопает в ладоши.
– Вот это да, – говорит он. – Мечта детства.
Я собираюсь собрать волосы в пучок, чтобы не мешали, но обнаруживаю, что все уже сделано заранее. Очень удобно, я прямо как Абдулова. Подхожу к шкафу и достаю нужную папку – такую же, какую мне дал Родионов, а также коробку с цветными кнопками и моток тонкой красной веревки
Кнопки втыкаю в места преступлений на карте города. Шесть красных и одна синяя – где жертве удалось спастись.
– Может, лучше сделать, как в «Особом мнении»? Чтобы был сенсорный экран и трехмерная визуализация данных, – предлагает Ростовцев.
– Это фильм о внедрении системы наказания за преступление, которое еще не совершали, – я скептически ухмыльнулась. – Тебе мало первой дискуссии?
Он качает головой.
– Я тут подумал… и так сойдет.
Когда Ростовцев подходит ближе к карте, я слышу музыку и сразу ее узнаю. Тревожные мотивы Назарука трудно с чем-либо перепутать.
– Откуда музыка? – спрашивает Дима.
Я оглядываюсь, но не вижу источника звука. Звучит как будто отовсюду.
– Похоже, я смотрела слишком много выпусков «Криминальной России». Извини.
– Страшная чернуха. Мне даже сейчас жутко такое смотреть, а ведь я видел реальные убийства.
– Девяностые, – я пожимаю плечами. – Дерьмовое время, мы ко всему привыкали. Давай работать.
Дима сразу берет у меня из рук папку, а вместе с ней и инициативу. Отлично. Для этого он и был мне нужен.
– Начнем с жертв, – говорит он. – Кратко пройдемся, в хронологическом порядка.
Он достает из папки одну из фотографий.
– Первой была Ольга Титова. Убита 17 мая 2013 года. 28 лет, замужем, мать двоих детей. Дочери, 5 и 2 года. Работала продавщицей в магазине одежды. В день смерти гостила у подруги в соседнем поселке, возвращалась домой ночью, и не доехала. Ее тело обнаружили в лесополосе на следующий день. Машину мы так и не нашли. Очевидно, убийца использовал ее, чтобы покинуть место преступления, после чего тщательно спрятал ее или уничтожил.
Когда он пересказывает мне обстоятельства преступления, то закрепляет на стене рядом с фотографией женщины другие материалы – семейные фото, фото с места преступления, отдельные листы из отчета криминалистов – те, которые Родионов посчитал возможным мне дать. Я понимаю, что это должно помочь нам составить цельную картину.
– Дело вскоре было приостановлено. Очень плохой висяк – ни свидетелей, ни подозреваемых, ни улик. Вообще ничего. Просто жестоко убитая молодая женщина, выброшенная у дороги, словно мусор.
– Вероятно, вы отнесли это убийство к вашему маньяку из-за способа совершения?
Мне не хочется лишний раз об этом слышать, но, очевидно, придется.
– Да. Хотя небольшие отличия есть. Характер нанесения ударов – также в паховой области, но ближе к животу. Не снизу, между ног, а прямо. Как показала экспертиза, жертва лежала на спине, убийца наносил мощные и расчетливые удары сверху вниз. Причина смерти – кровопотеря. Надеюсь, болевой шок избавил ее от долгих страданий.
– Нож какой-нибудь особенный?
– Нет, обычный кухарь. Все убийства совершены разными ножами, но похожими друг на друга. Длина лезвия колеблется от пятнадцати до двадцати сантиметров. Короче говоря, в орудии преступления нет ничего особенного. У меня на кухне два таких ножа.
Ростовцев взял со стола ручку и написал цифру «1» у кнопки на карте – там, где нашли Титову. Затем, не отходя от карты, отметил другую кнопку двойкой.
– Вторая из наших несчастных женщин – Дарима Царева, двадцать пять лет, убита 12 июля пятнадцатого года. С момента убийства Титовой прошло больше двух лет. По национальности бурятка. Замужем, сын четырех лет. Работала инженером на ГЭС. За три месяца до убийства произошла ссора с мужем, они разъехались. Временно. Я говорил с ним, не думаю, что собирались разводиться. Мне кажется, там дело в темпераменте супругов. В тот день ее сын был у мужа, Царева осталась дома одна. Когда отец привез ребенка назад, она была уже несколько часов как мертва.
– Надеюсь, мальчик ничего не видел.
Ростовцев пожимает плечами.
– Не знаю, я тогда еще не работал над этим делом. Сейчас я считаю, что в течение этих двух лет могли быть еще убийства, просто мы не нашли тел.
– Почему?
– Дело в почерке. Между первой и второй жертвой серьезные изменения в профиле поведения – теперь убийца убивает в черте города, со второй жертвы наблюдается устойчивый почерк – пять-шесть глубоких колющих ударов в районе влагалища. Чтобы обезвредить своих жертв, применяет перцовый баллончик или удушение. Перед убийством связывает, оставляет полностью беззащитными. Надевает на голову непрозрачный пакет, но оставляет в нем прорези, чтобы жертва могла дышать.
– В этом случае – тоже без свидетелей?
– Свидетелей у нас в принципе нет. Ну, почти.
Мне интересно это «почти». Что заставляет мое подсознание так считать?
– Может быть, он знал ее лично? – спрашиваю я. – Если убивал дома, значит, она впустила.
– Может быть. Кто знает? Но следствие проверило всех знакомых, до кого только могло дотянуться, все чисты. Среди друзей и родственников всех жертв нет никого мало-мальски подозрительного. На втором случае у убийцы проявляется уже какой-то ритуал.
Он закрепляет под улыбающейся Даримой ее же фото, после смерти. Не знаю, смогу ли теперь развидеть все эти фотографии.
– Если Титову он просто выбросил, почти что на дорогу, то к Царевой отношение другое. Поза, в которой маньяк ее оставил, вызывающе сексуализирована – она лежит на диване, раскинув ноги, одна рука при этом расположена так, как будто она ласкает свою грудь, вторая кокетливо запущена в волосы.
– Дима, – я перебиваю его. – Пожалуйста, не проговаривай все это. Я и так вижу по фотографии.
– Прости. Это профессиональное, – он искренне извиняется. – На работе я научился быть отстраненным. Не представляю, насколько тебе тяжело.
– Все нормально, – я приободряю его. – Я тоже профессионал, просто в своем деле. Ты проговаривай информацию, просто без натуралистичных подробностей.
– Дальше убийца начал ускоряться. За номером три у нас идет Елена Крамаренко. Единственная несовершеннолетняя списке, ей было семнадцать. Братьев и сестер нет. Мне очень запомнились ее родители, я говорил с ними. Они еще относительно молоды… никогда не видел настолько отчаявшихся людей.
Он молча добавил на стенку их семейное фото.
– Когда и где это случилось?
– Десятого декабря шестнадцатого года. Гуляла со школьными друзьями, возвращалась домой одна, через лесной массив. Тут ее и убили.
Я обращаю внимание на посмертную фотографию в заснеженной чаще.
– Непохоже, чтобы с ее телом производили какие-то манипуляции.
– Зришь в корень, Лиза, – одобрительно замечает Ростовцев. – Я считаю, что маньяка могли спугнуть. Возможно, она успела закричать, и он решил действовать быстро. Очень уж круто эволюционировал – убивал хоть и ночью, но в относительно публичном месте – там рядом церковь и их могли бы услышать. Убийца очень спешил. Не стал дожидаться, когда она истечет кровью и добил ударом в грудь. Тело бросил там же, где и убил. Здесь наш дорогой следственный комитет проснулся и решил связать три дела в одно производство, так как стал очевиден общий почерк. Почему так не сделали после второго убийства – у меня не спрашивай.
Мне кажется, или при словах «следственный комитет» я разглядела на лице Ростовцева злую ухмылку. Это странно – я подозреваю некоторые трудности в наших межведомственных взаимодействиях, но с чего я решила, что мой собеседник недолюбливает своих коллег из СК?
– Четвертая жертва – Марина Резник. Двадцать восемь лет, фармацевт. Замужем, есть дочь пяти лет. Была убита двадцать седьмого мая этого года, в конце рабочего дня. Маньяк совместил свое основное действие с ограблением аптечного пункта, где работала убитая. Было похищено большое количество седативных и наркотических средств.
– Вот почему Родионов сказал о том, что преступник может быть как-то связан с медициной.
– Возможно, поэтому, – уклончиво отвечает Дмитрий. – Он почему-то привязал это к способу совершения убийства.
– Может, так проще, – предполагаю я.
Ростовцев усмехается в ответ. Так и есть – я еще днем приметила, что они с майором не очень ладят.
– В аптеке есть камеры? – спрашиваю я.
– Понимаю, к чему ты клонишь. Увы, конкретно в этой аптеке камера висела для вида. Либо преступник знал это, либо ему очень повезло.
Ростовцев достает из папки фото тела Марины Резник. Она раздета и лежит на боку. Одна рука стеснительно и кокетливо прикрывает грудь, другая в истоме тянется к неизвестному любовнику, остающемуся за кадром этой композиции. Полагаю, примерно так это выглядит в глазах этого неуловимого выродка.
– Чем-то напоминает картины Валеджо, – говорю я. – На стыке фэнтези и эротики. Демонические, насыщенные сексом образы. Не бог весть какое искусство, но в девяностые частенько мне попадались.
– То есть ты понимаешь, что он хочет сказать? – удивленно спрашивает Дима.
– Не уверена. Может быть, угадываю. Я в статье написала, выслала тебе и Родионову. Скорее всего, ты уже прочитал.
– Значит, для него это – своего рода искусство?
– Не называй эту мерзость искусством. Но да – он что-то пытается донести окружающему миру. По крайней мере, мне так кажется. Есть еще какие-нибудь особенности с ее смертью?
– Как легко ты привыкаешь, – как будто с упреком говорит Дима. – Есть особенности. Любящий муж и осиротевший ребенок. Одинокая мать, мгновенно состарившаяся на десять лет. У всех этих женщин – свои особенности. Довольно обыденные, впрочем.
– Мне удивительно, как ты не привыкаешь.
– Наверно, просто не хочу привыкать. Боюсь быстро очерстветь. Цинизм очень заразителен, Лиза.
Говорит прямо как Макс. Видимо, это один из моих неосознанных страхов.
– Впрочем, одна особенность есть – именно после этой жертвы руководителем группы был назначен майор Родионов. Подсидел предыдущего начальника. Не знаю, почему он рвался на эту должность – можно преуспеть, а можно и все потерять.
– Полагаю, надеется преуспеть.
– Насколько я его знаю, он не амбициозен. Если честно, я сомневаюсь, что он продержится во главе группы достаточно долго.
– А когда привлекли тебя?
– Ты же читала материалы по делу. После пятой женщины. Дело не двигается, грозит слишком большой резонанс, никому не нужный, особенно в предвыборный год. В этот раз у оппозиции есть серьезный кандидат, который может протащить людей в областную думу, вот местная власть и задергалась. Нужен результат. В узких политических кругах хорошо знают талантливого внештатного сотрудника.
Ростовцев улыбается, не в силах сдержать тщеславное самодовольство.
– С полицией мне как-то проще было работать, чем с СК, – продолжает он, – там меня недолюбливают. Считают каким-то местным выскочкой. Но когда убили Леру Ионову, меня им безальтернативно навязали. Возможно, это просто совпадение, но в СНТ, где ее убили, в это же время на своей даче отдыхал председатель Иркутского областного суда, буквально через три дома. А у него есть внуки, внучки. Я его лично знал еще со времен, когда работал в полиции. Нормальный, честный мужик.
Дима грустно вздыхает.
– Если бы я подключился с самого начала, возможно, часть этих девушек осталась бы жить…
Ростовцев прикалывает на стену очередное фото.
– Итак, Валерия Ионова, двадцать лет. Студентка Энского государственного университета, училась на архитектора. Есть жених, в этом году они планировали свадьбу. Убита пятнадцатого июля на территории садового товарищества «Ангара». В ее теле нашли большое количество снотворного – очевидно, из украденного в аптеке во время убийства Марины Резник. Убийца опоил Ионову, затем связал, заткнул ей рот и несколько часов хладнокровно убивал среди бела дня в дачном поселке. Никто ничего не видел, не слышал, не запомнил. Ну и в довесок шокирующая подробность, которая так тебя задела – на момент смерти Ионова находилась на третьем месяце беременности.
– Как думаешь, убийца знал об этом? – тихо спрашиваю я.
– Каких-то особенных травм, указывающих на это, не найдено. Срок не такой большой, чтобы быть очевидным.
Ростовцев молча добавляет на стенку фотографии, потом говорит:
– Лиза, я не уверен, что в этом человеке осталось хоть что-то человеческое. Мог и знать.
Он тычет в очередную жуткую фотографию. Фотографию с мертвым телом. Да, я вижу. У меня пятеро детей, я сразу поняла.
– На что похожа ее поза? – спрашивает Дима.
– «Ложки». Самая безопасная поза для секса во время беременности.
Ростовцев кивает.
– Я исхожу из того, что он знал. Скорее всего, понял уже, когда опоил и начал истязать. Но это его не остановило.
– Может, он знал ее лично? Любовник?
– Общий для всех? – недоуменно спрашивает Ростовцев. – Не думаю, что у них были любовники, если честно. У меня сложилось впечатление, что те из них, кто был замужем, были счастливы в браке. По крайней мере, не слишком несчастны. Я читал протоколы допросов… Много горя, Лиза.
– Кем была шестая? – спрашиваю я. Разумеется, я знаю, но мне нравится, как Ростовцев организует нам рабочее место для мозгового штурма и систематизирует информацию в моей голове.
– Виктория Деркач.
Дима достает фотографию полноватой и улыбчивой хохотушки.
– Тридцать один год, четверо детей. Образование среднее специальное, бухгалтер. Работала по специальности на продовольственной базе, но периодически и непродолжительно. Многодетная мать. На момент смерти как раз находилась в отпуске по уходу за ребенком. Сиротами остались трое сыновей восьми, шести и трех лет и маленькая дочка, два года. Двенадцатого августа, в субботу, оставила детей с мужем, пошла гулять с подругой. Домой уже не вернулась. Ее тело тоже нашли в лесном массиве. Убийца усадил ее у дерева, рядом положил яблоко.
– Навевает чем-то историю о грехопадении.
– Скорее всего. Другой вариант, к которому мы пришли: дерево часто является символом плодородия, а яблоко – типичный плод, пусть и «греховный».
Это было всего два месяца назад. Я смотрю на эту женщину, совсем некрасивую, если по правде, но вижу что-то такое солнечное в ее сощуренных от улыбки глазах. Не сомневаюсь, что муж ее обожал, что дети любили, и это было взаимно.
Думаю о ее детях, не получается сдержать слезы. Ростовцев деликатно подает мне носовой платок, ничего не говоря.
– Не могу себе представить, как сказать детям, что их мамы больше нет…
– Они еще маленькие, Лиза. На данный момент, их вполне устроит «мама ушла на небо», «она в лучшем мире». Вот потом… Пройдет несколько лет, и старший сын проснется среди ночи, заливаясь слезами, которые не сможет сдерживать. Когда через это пройдут все ее дети, невинный детский смех навсегда покинет эту семью. Здесь многое зависит от отца. Я общался с ним, думаю, он справится.
Ростовцев говорит, как будто знает не понаслышке, что такое потерять мать. Интересно, почему я наделила его образ такой деталью?
– Осталась только Анна Точилина. Тридцать восемь лет, по профессии акушер-гинеколог…
Возраст удивляет меня. Женщина на фотографии выглядит моложе.
– Это свежее фото? – перебиваю я.
– Да.
– Она очень молодо выглядит.
– Скорее всего, именно поэтому она и оказалась в этом ряду. Наш маньяк предпочитает женщин помоложе. Разведена. Детей нет. Работает в женской консультации. Отзывы с работы самые положительные – вежлива, аккуратна, заботлива к пациентам. Убийца напал на нее в парке Металлургов двадцать шестого сентября.
– Довольно смело, парк небольшой.
– Да. Видимо, хотел повторить убийство Крамаренко, оно тоже было рядом с городом. Толкнул жертву, она сильно ударилась головой при падении. По счастливому совпадению рядом оказался наш удачливый руководитель следственной группы и спугнул его. К сожалению, как свидетель Анна бесполезна – она находится в коме.
Мне кажется, или я услышала в его голосе неприятную усмешку, когда он говорил о Родионове?
– Что-то не так? – спрашиваю я.
Ростовцев криво улыбается.
– Я не люблю такие совпадения. Лиза, опыт работы подсказывает мне, что совпадения – очень редкая вещь. Да и странное поведение маньяка – вряд ли у него было много времени, чтобы мучить ее и что-то изображать с телом. Боюсь, с этим случаем в парке не все чисто. Думаю, майор Родионов нам что-то недоговаривает.
– Что тебя смущает?
– То, как он упустил убийцу. Предпочел оказать помощь пострадавшей. Он не производит впечатление сентиментального человека. На помощь быстро пришли случайные прохожие, но убийца уже успел скрыться.
– Прохожие? – удивляюсь я.
– Да, было не слишком поздно. Вообще, эта попытка убийства в парке – очень рискованная. В предыдущих случаях убийца был намного осторожней. Возможно, пошел в разнос, перестал себя контролировать. Или иная причина. В любом случае, думаю, маньяк скоро ударит снова. У нас не так много времени.
Мы отступаем на два шага назад, и осматриваем стену, увешанную фотографиями и документами.
– Что общего у этих женщин? Помимо ужасного конца? – спрашиваю я.
– Я понял, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду, у него должен быть какой-то профиль с точки зрения выбора жертв. Давай пройдемся по каким-то общим чертам.
– Они довольно молоды.
– Если мы учтем, что Анна Точилина выглядит моложе своих лет, а Елена Крамаренко чуть старше, то можно сказать, что возраст жертв находится в диапазоне от двадцати до тридцати лет.
– Возраст как возраст.
– Ну, не совсем, – возражает Ростовцев. – Это возраст, когда женщина наиболее привлекательна.
– Самый хороший возраст, чтобы рожать детей, – добавляю я.
– Давай по детям. Крамаренко и Точилина – бездетные, Деркач – многодетная, четыре ребенка, Титова – двое, Царева, Резник – один, Ионова – детей нет, но беременна. Видишь закономерность?
– Нет, – честно говорю я. – Но в статистике, чтобы лучше оценить картину, иногда убирают «выбросы» – крайние результаты.
– Ты считаешь, что в данном случае можно применить статистические методы?
– А почему нет? Все хорошо, что поможет нам понять преступник, а значит, и приблизиться к его поимке. Ты считаешь это неэтичным?
– Нет, совсем нет. Ты не поняла. Выборка очень маленькая. Для статистики нам нужно не шесть, а двадцать шестьдесят убийств.
– Боже упаси… Надеюсь, вы поймаете его раньше.
Ростовцев разворачивается к стене и, указывая на лица, жертв, говорит:
– Если уберем бездетных и многодетных, получится, что нашего убийцу привлекают молодые матери с одним-двумя детьми. Лиза, мы об этом думали. Большинство матерей заводят детей в этот промежуток времени и большинство от большинства – заводят одного или двух. Думаю, количество детей для убийцы ничего не значит.
– Что насчет национальности?
– У нас шесть русских и одна бурятка. Примерно соответствует этническому составу области. Какой-то корреляции по национальности нет. Присмотрись к фотографиям и данным по жертвам внимательнее. У нас здесь есть русые, брюнетки, одна блондинка и одна рыжая. Одна полная, две худые, остальные – среднего телосложения. С карими и серыми глазами, с худыми и полными губами.
Я понимаю, что он хочет сказать.
– Они абсолютно разные, – говорю я. – Но при этом похожи этой «разностью». Как будто эти женщины набраны совершенно случайно.
– Если судить по внешним данным – именно так.
– А так бывает?
Дима качает головой.
– В моей практике – нет, Лиза, никогда. Всегда есть что-то общее. И здесь оно есть, просто выпадает из нашего поля зрения.
Я еще раз прохожу вдоль стены, изучая материалы по жертвам. Образование и профессии – разные. Найдены в разных местах…
– Что насчет места жительства? Воткни черные кнопки в карту.
Ростовцев выполняет мою просьбу.
– В этом что-то есть… – задумчиво говорит он. Четыре из семи жертв жили в Зареченском районе города. Еще две на правом берегу и одна в центральном районе.
– Может быть, они где-то пересекались? Знали друг друга?
– Да, следствие очень быстро нашло эту связь, но она имеет естественные причины. Так как они жили в одном районе, то во время беременности наблюдались в одной и той же женской консультации.
– Где работает Точилина?
– Да.
– Вы проверяли сотрудников?
– Да. Никого подозрительного.
– Возможно, что другие женщины жили в этом районе раньше, но переехали?
– В материалах дела эти данные есть, но если честно, я не помню их.
Разумеется. Среди документов, которые мне дали, этой информации не было.
– Значит, есть некоторая вероятность, что убийца живет в этом районе города.
– Скорее не живет, а работает, – усмехнулся Дима.
– В каком смысле?
– Ты не обратила внимание на даты преступлений? Они совершались только на выходных.
Мне нужно немного подумать. Я не спеша просматриваю созданную Ростовцевым информационную стену.
– Знаешь, что я думаю? – спрашивает он.
Еще бы.
– Мы должны отойти от жертв как таковых и рассмотреть поближе сами преступления. Меня очень напрягает чистоплотность этого убийцы. У нас нет совсем никаких следов. Сейчас уже не двадцатый век, преступника может выдать случайный плевок. ДНК лучше отпечатков. Но мы ничего не нашли.
– Может, просто очень осторожен?
– Нападение на Точилину было очень неосторожным. Не в осторожности дело. Нужно знать, как правильно не оставлять следы.
– Для этого нужно быть врачом. Поэтому Родионов сказал, что убийца может быть связан с медициной, – отвечаю я.
– Есть еще одна профессия, Лиза…
Он молча смотрит на меня. Какого черта… Что за парадоксальный вывод? Я чувствую, что внутри все похолодело. Если раньше мои «игры разума» были чем-то вроде несерьезного интеллектуального упражнения, то теперь это были уже не «игры». Игры кончились.
Кнопка с фотографии Точилиной выскочила из стены, и лист фотобумаги упал на пол. Ростовцев не обратил на это никакого внимания.
– Один из ваших? – спрашиваю я. У меня пересохло в горле, и я помимо воли перешла на шепот.
– Не только. Чем больше я думаю над этим, тем больше считаю, что он, возможно, имеет отношение к расследованию. Это объяснило бы увеличение частоты убийств. Маньяк не пошел в разнос. Он просто уверен в себе и чувствует безнаказанность, потому что контролирует ситуацию.
Ничего себе у меня выверты бессознательного. Так можно очень далеко зайти.
Думаю про себя: не согласна! Это ни на чем не основано. Какая-то паранойя.
Я пытаюсь возразить своему воображаемому собеседнику вслух, но мои слова заглушает звон будильника.
V
Поднялась резко и напряженно. Переоценила свои возможности по контролю сновидения, пробуждение было внезапным. Не хватило времени. Впрочем, сетовать на его потерю ради неуместной рефлексии было бессмысленно – сама виновата. Надолго растянуть не получилось.
От увиденного остались очень странные впечатления. Очень яркий, насыщенный сон. Если Максим безжалостно излучал тоску и негатив – так же, как он это делал и при жизни, то Ростовцев представился во сне легким на подъем деятельным оптимистом. Простым, но хорошим человеком, знающим свое дело. Несколько авантюрным и самонадеянным.
Разумеется, я не приняла всерьез его последние слова (вернее, изложенные его тульпой мои собственные мысли). Выключив будильник, увидела, что на телефоне меня уже ждало сообщение от Родионова. Оно было очень длинным и неожиданным по содержанию.
«Елизавета Лазаревна, я ознакомился с вашим материалом. На публикацию даю добро, существенных замечаний не имею. Вы очень хорошо и на удивление деликатно смогли написать статью на столь тяжелую тему. Однако я не согласен с вашим выводом, что убийца использует трупы жертв как художественную инсталляцию. Возможно, такое впечатление могло сложиться у вас при ознакомлении с работами Гюнтера фон Хагенса, который использует в своем творчестве специально обработанные тела. Если вы не слышали о нем ранее, стоит ознакомиться. Думаю, чтобы понять нашего маньяка, необходимо изучить работы немца, у них есть что-то общее. Самая знаменитая работа – выставка «цикл жизни», гвоздем которой является пара совокупляющихся тел. Трудно представить себе более остроумную и жестокую насмешку над эросом. Но все-таки, несмотря на сходство, это другое. Перфомансы Хагенса – это больше про него самого, извращенный способ самовыражения. Его не интересует общество, он ни к кому не адресуется. А вот наш убийца хочет что-то сказать. У меня устойчивое ощущение, что зафиксированные в сексуальных позах жертвы – это не инсталляции, это его манифест. Необходимо его расшифровать. Мне кажется, вы что-то нащупали. После публикации обсудим дальнейшие шаги. Звоните, если что-то понадобится. Удачи».
Странное сообщение. Этот человек вообще очень странный.
Едва поднявшись с кровати, я сразу взялась листать выданную мне вчера папку с материалами. Прямо так, в ночной рубашке, непричесанная и с нечищеными зубами. В голове возникали уместные и разумные мысли – куда я лезу, есть же профессионалы своего дела! Но все было бесполезно. Мне нужно было мысль разрешить, очень нехорошую мысль.
Вот оно, нападение на Анну Точилину. Со слов Родионова, он провел вечер в парке – одном из потенциальных мест нападения преступника. Я открыла в телефоне карту Энска и оценила размер парка Металлургов. Небольшой участок земли километр на полтора. Есть небольшая речка и пруд. Нападение на Точилину было где-то здесь, прямо рядом с окружной дорожкой!
Родионов сообщил, что увидел подозрительного мужчину, преследующего девушку. Заметив, что убийца уже надевает балаклаву, он громко крикнул и побежал к нему. Точилина успела обернуться и увидела его лицо. Возможно. Преступник с силой толкнул ее, при падении жертва ударилась головой о скамейку. К тому времени как к нему добежал майор, убийца уже успел надеть маску.
К сожалению, Родионов не имел при себе табельного оружия, что порождает естественный вопрос – почему?! Почему он его не имел, если предполагал, что может возникнуть необходимость его применения? Вступив в рукопашную схватку с убийцей, майор не справился. Маньяк столкнул его в воду и убежал. Выбравшись из реки, Родионов оказал Точилиной первую помощь вместе с кстати появившимися прохожими.
У меня не было протоколов допроса этих прохожих, скорее всего, они подтвердили слова майора или толком ничего не видели.
По описанию, преступник был молодым, физически сильным мужчиной, около тридцати лет, рост около 170 сантиметров, вес примерно 70 килограмм, русые волосы. Больше майор ничего разглядеть не успел.
Я решилась позвонить Ростовцеву, несмотря на ранее время.
– Доброе утро, Дмитрий.
– Здравствуй, Лиза. Не спится?
– Вообще-то уже пора вставать, нам нужно работать. Ты уже прочитал проект статьи?
– Да, надо его обсудить.
– У меня есть одна просьба. Можно совместить с обсуждением. Отвезешь меня в парк?
– Зачем? – удивленно спросил Дима.
– Прогуляться.
– Елизавета Лазаревна, вы приглашаете меня на свидание?
Ростовцев пытался флиртовать. Вот еще, размечтался.
– Нет. Это по делу.
– Из-за Точилиной?
– Да. У меня есть вопросы, не складывается стройная картина. Нужно разобраться самой, тогда и качество статьи будет выше.
– Когда мне заехать?
Почистить зубы, позавтракать, привести себя в порядок, одеться…
– Через полчаса.
– Ничего себе… Я постараюсь.
Удивительно, что ему приходилось для этого стараться. Все-таки мужчине должно быть проще начать день.
Ростовцев смог подъехать только через час. Я вся совершенно изнервничалась, не могу спокойно ждать.
– А какие у тебя вопросы? – спросил Дима, выехав со двора.
– Очень много необычных обстоятельств, нехарактерных для других нападений.
– Например?
– Оно крайне рискованное, в потенциально людном месте. В случае провала может быть трудно уйти. Рядом центр города, есть различные камеры, на которые можно попасть.
– Так… – кивнул Ростовцев, соглашаясь.
