полная версия

Евгений Анатольевич Небольсин
Русская философия. Анализ истории. Том 2

Частное – продукт распада общего единого, имеющий развитие в одной из множества составляющих единого (представлено нашему ограниченному сознанию как распад), в котором покой или ноль – также частный случай. Так как Бог не может быть разложенным на составляющие или быть распадом, то влиянием общего на частное вносится лицезримый через образ бытия элемент постоянства Общего и Его единства, как образ свойств общего. Творец и Его же творение, так как остаются одним и тем же единым вовеки, но теперь уже на разных языках свидетельства, то есть остаются в поле взаимного постижения, остаются образом единого и в пределах одиночества. Тогда как частное несёт в себе одно из не самых главных проявлений общего, на котором акцентировали внимание ученые, имя которого – цикличность относительно этой точки в прообразе двуединства (берег-река⁴³). Так мы получаем волну, которую физики называют электромагнитной. При этом исходя из всех определений о пустоте, волна взаимодействует с космической пустотой.

Иными словами, если бы мы никогда бы не изучали физику и жили бы лет 200 назад, то можно было бы выдвинуть гипотезу о том, что свет и материя в структуре своей цикличны₇₇₇ только лишь потому, что мы их видим, исходя из свойств нашего познания и познания самих себя¹⁷⁰. Потому что мы, сами являясь гармонией, можем видеть только гармонию или сами, являясь носителями Божественного, можем видеть Божественное опосредовано Его проводников и формальных свидетельств о Нем – кружки, линии, точки, величины изменений и так далее. Природа сознания везде работает одинаково – везде распознает проявление Божественной Любви, адаптированной в самые разнообразные формы восприятия радости. Личность видит только личность и характерные личностные черты. Подобное познаётся подобным. Личностные характеристики – это радость, приятное созвучие, доброе слово, красивые соцветия, пейзажи, ароматные запахи, тепло, вкус и так далее. Бог вдунул в лицо Адама частичку радости, чтобы человек мог быть счастлив и опосредовано счастья мог бы видеть только счастье в Боге и о Боге.

Можно и нужно сказать немного не адекватно для нашего ума. Если спросите у математики (у математического образа мировосприятия) кто для неё Бог, то в естественном для неё модусе функционирования для её естественной сферы обозрения Бог будет представлен берегом⁴³ или отсутствием перемены течения вод⁴³ (она укажет на берег, на то, что оная не может подвергать анализу, но при этом имеющему влияние) и на этом наши познания о Боге с помощью математики будут исчерпаны, ибо о чем-то большем такие «щупальца» математики нам поведать не в состоянии или как-то иначе оная о Творце говорить не может – но только посредством свойственных ей природных инструментов, а что там на этом берегу делается – это же вне области её компетенции.

Почему-то находятся такие знатоки, которые пытаются претендовать на большее, в то время как это большее – иные сферы-области природы человека, в коих нужна специализация иных инструментов, иных человеческих органов познания Божественного. То есть познание посредством иных граней мировосприятия в частице, вдунутой человечеству в лицо Адама. Есть другие органы чувств, естественным для которых будет более полное выражение Бога, обозреваемого уже возможностями, находящимися за природной гранью математического образа мировосприятия, но за гранью их обозрения так и останется всё остальное, что оказалось вне области досягаемости теперь уже этого берега. Мы этими щупальцами чувствуем твердую дверь, за которой имеют место быть какие-то иные твердости или предметы в пределах их восприятия, но отношения между этими предметами щупальца не распознают. Например, если наша душа видит Ангела, то математический анализ его описать не может, ибо это в сфере возможностей обозревать духом. Также как невозможно с помощью чувств распознания вкусовых качеств продукта питания созерцать то, что вне сферы природного освидетельствования – небесные светила в ночном небе. И так далее. И тут виден самый важный ответ на извечный вопрос о первичности души или тела. Что первично в нас: течение эволюции тела на протяжении миллиардов лет (то, что исповедует нам диалектический материализм) или же всё-таки душа, пребывающая в радости? Это также как, если вы залезли в воду и пытаетесь ответить на вопрос: «Был ли мокрым всегда?» «Что первично для меня первородный грех или всё же человечество?» Понятно, что до этого момента вы уже были в этой реальности, только Вас не было в воде. Но, даже пребывая в воде, приоритеты остаются теми же – тело и его здоровье важнее. Только в нашем случае, тело – это сама душа и ее здоровье важнее даже здоровья физического. То есть счастье людей так и останется только в безотрывном единстве с «берегом», то есть с Богом, ибо душа жаждет быть там, где она родилась, где ей более всего естественно – вне этих вод. Счастье, причем надо обязательно добавить от единения с Богом во Царствии Небесном, так и остается естественной нормой человеческого бытия. Так прошло эволюционное становление в течение всей истории.

1.0.2.-53. Итак, подобное входит во взаимодействие только со своим подобием и быть сопряженным может только со своим же подобием опосредовано соответствующих подобий в природе эволюционного усложнения. Узреть Божественное можно только подобием Божественной Природы в естестве человека – высшей инстанцией в нашем организме. Всё остальное является также богообщением подобного Богу естества человека с Самим Им, но посредством Его косвенных проводников-посредников. Это представлено нам через возможности нашего организма воспринимать лишь то Божественное, Которое оказалось в поле зрения в специфическом виде, в области адекватного постижения свидетельства о Творце – это какое-то специфическое свойство береговой линии и в определённых возможностями природы тела пределах ограничения¹⁷¹. То есть нам открывается лишь та реалия Естества Бога в посреднике, подобие которого мы несем в себе хотя бы в той малой степени, в какой мы принимаем участие в Божественной жизни Святой Троицы; в пределах тех возможностей, кои открываются Частицей Естества Божественной жизни, вдунутой в лицо Адама Богом сразу после сотворения. Тут чудес нет и не надо их ждать по наивности своей, ибо оные научными быть не могут (не надо нам такие вопросы задавать). Тогда возникает вопрос, что мы можем видеть? Вот сядем на лавочку и поразмыслим. Хотим увидеть Бога и что нам будет открыто? То есть к чему мы должны быть готовы, пытаясь созерцать Божественное? Какой образ мы должны быть готовы воспринимать?

Вот сосед помогает престарелой бабушке – колит дрова. Мы видим действие – подвиг жертвенности и называем это добром. Бог если есть, то он добр и мы также должны видеть это действие – жертвенное служение, самопожертвование ради слабого. Сосед может быть похожим на чудовище, но изображая его добрую природу духа на рисунке, мы можем выразить лишь изображением этого жертвенного действия, ибо только в этом случае он воспринимаем как доброе (то, что он чудовище тут же уходит на последний план). То есть Бога мы можем видеть только в Его благотворном промысле, в действии – какие-то иные образы Его автоматически должны отпадать, как второстепенное, что мы и сделаем то, что изначально нам предопределено – отбросим всё то, что мешает видеть Господа. Иными словами то, как представится перед нами вид Божественного нас уже не будет смущать – какой есть, такой и воспримем, лишь бы было это жертвенное делание. И если сделать его фото как-то иначе, то доброе уходит из поля зрения в небытие и сливается с реальностью окружающего. Итак, Бога мы видим в Его творческом труде, в Его в проявлении жертвенности – в Его действии отдавать слабому и этим животворить слабого, нести у слабости послушание⁴²⁹. Отсюда нам открывается природа Божественного экстаза⁴³⁰ – в самом процессе уничижения ибо «совершенство личности заключается в отдаче. Как от природы "отличная", как "не природная" (от авт.: инородная природе, ибо природа живет притоком энергии), как личностная, она выражает себя в отказе от бытия для самой себя. Это – истощание Личности Сына. "Вся тайна домостроительства, – говорит святой Кирилл Александрийский, – заключается в истощании и уничижении Сына Божия". Это – отречение от Своей собственной воли не есть определение или действие, но как бы само бытие Лиц Святой Троицы, имеющих только одну волю, присущую общей природе». То есть сам этот процесс жертвенной отдачи – это следствие экстаза некончаемого акта любви, доставшийся нам в виде далёкого отголоска в семейных отношениях между мужем и женой, и Богом⁴³⁰. Радость в экстазе – образ нашего мироздания и оный предполагает насыщенность всем необходимым, конечной целью всех побуждений и человек не ценит все то, что ему мешает быть в этой радости – человек становится жертвенным от переизбытка счастья.

Далее, мы усилим экстаз, то есть добрым мы назовем более высокую быстроту проведения этой колки дров и, наверное, лучше всего будет движение со скоростью света (более добрее или максимум доброты). Далее сосед, если он хочет быть ещё добрее, то должен быть наделён ещё и другим качеством – он не должен у старушки просить ничего ни есть, ни пить. Далее, если ещё более добрый, то он не должен даже отдыхать ни днём, ни ночью, ни зимой ни летом – только творить своё жертвенное дело – отдавать. Ведь так от него добра ещё больше. Причём отдавать во все стороны без всякой очерёдности, то есть одновременно, иначе Он будет иметь толику слабости. Далее у доброго должны быть соответствующие его физиологические особенности: так как глаза смотрят лишь в одну сторону, то глаз у Него должно быть либо множество, либо Ему это без разницы – то есть глаза не нужны; у Него нет носа, ибо нет дыхания для насыщения крови кислородом; нет рта для еды и зубов – ведь Бог только отдаёт, как Абсолют жертвенного служения, то есть нельзя Ему поглощать даже малую толику чего-то. Далее жертвовать собой во все стороны он должен будет одинаково, чтобы было справедливо. Теперь, если он будет излучать тепло, то опять он будет добрее, нежели он будет холодным, то есть ему нельзя это тепло забирать из окружающей среды. И чем теплее он будет, тем он добрее (то есть высота температуры не имеет верхнего предела). То же самое касается и света, исходящего от него. То есть, если он будет ещё и светить, то тоже будет ещё более хорошим. То есть опосредовано представления о добре и исходя из физических потребностей организма, мы все ближе и ближе продвигаемся к максимальному образу. Мы видим, что все сильнее и сильнее вырисовывается контуры абсолюта. Вырисовывается нечто шарообразное и сияющее и дающее свою жертву во всех смыслах понятия добра. Вот такие установки. И, как бы антропоморфным тут и не пахнет, точнее антропоморфия здесь заложена, как уникальная специализация явления Божественного, адаптированного к земным условиям и к данной ситуации немощи старушки (ведь только голова является организмом, а остальное – части тела), также здесь заложены образы всех форм жизни Вселенной. Есть ещё некоторые важные аспекты, которые более отчётливо нам нарисуют то, каким должен быть Бог, когда мы Его увидим через посредники, но этого уже достаточно. Хотя нет, одно необходимо помянуть. Дело в том, что сильно быть жарким нашему кольщику дров нельзя, ибо можно поджечь жилище старушки. Тогда ему надо быть там, где его жар безопасен. Лучше всего ему надо оставаться далеко – это тоже проявление доброго.

Просто древние это указывали более упрощенно и в назидание молодым на их повседневном понятийном языке мировосприятия. Ведь в те времена всё вокруг воспринималось как чудо Божье. К примеру, в некоторых странах люди узнали, что есть воздух только 100-150 лет назад, а так птицы летали для них сами по себе, как Ангелы. Для них чудо было естественным также как пообедать. Вот на каком уровне мышления мы были совсем недавно. Ныне мир уже изменился и формы исповеди Бога вместе с ним стали иные.

Теперь остаётся посмотреть вокруг и поискать то, что нам дает жизнь, увидеть фотографию или икону подвига. Итак, в наше поле обозрения, к примеру, попадают эти цветы – нет, хотя и похожи на нарисованный нами образ, но они борются за своё существование, животные – тоже нет. Луна круглая, но тоже нет, ибо холод от неё. Остаётся Солнце. Да, это подходит под все наши определения. И как бы за обозреваемым солнечным диском не прослеживается душа и дух. То есть мы можем видеть только некоторое внешнее проявление внутренней природы в прообразе границы в чистом виде, мы видим проводник Божественного, ибо плоть может созерцать только своё подобие – плоть Бога. Мы видим Бога в проводнике и принимаем образ проводника Его к нам. То есть Солнце – это одна из множественных граней Божественного, то есть это наверное Тело Бога, доступное для зримого восприятия человеком и мы внешенй природой подражаем Солнцу, а внутренне остаемся с Ним.

Вот как сказано царём Давидом: «…Единою кляхся о святем Моем, аще Давиду солжу? Семя eго во век пребудет, и престол eго, яко солнце предо Мною…» (Священное Писание. Псалтирь, 88 псалом, стих 36) То есть Бог сравнивает престол царя Давида с Солнцем, как ещё одной формой свидетельства о Себе во Вселенной.

1.0.2.-54. Поэтому древние не лгали, рисуя Дедушку на облачке – эта правда не могла иначе восприниматься и в ней Истины больше, чем в самом последнем научном исследовании. Старичок с нимбом – антропоморфированное изображение Солнца, сияющего сквозь облака. Именно так выражается Творец понятийным языком природных явлений и именно к этому следует быть готовым, чтобы созерцать Божественное опосредованно органов чувств, воспринимающих мир в данных сферах всеобщего. В каких-то иных сферах реальности, более высших, нам открываются уже иные формы образов Божественного и понятно, что оные всё более и более будут нам напоминать нас самих²⁴⁸. Остаётся только антропоморфировать Божественный подвиг, сделать Его доступным для нашего мировосприятия, как это неизбежно выразилось на мировосприятии древнего человека, на его примитивном понятийном языке, на котором до сей поры говорят многие современные духовники Церкви. Никаких чудес нет – всё логически правильно выверенная цепь суждений.

Бог даёт нам Свои энергии, явленные в виде Солнца. То, что оказалось в области возможности постижения ограниченной человеческой природой чувств, то мы и можем созерцать, а всё остальное сокрыто за этой стеной ограниченных возможностей природы органов чувств. Всё что-то за гранью – продукт нашего опыта душевного и духовного, из чего строится мировоззрение. Мы чувственно воспринимаем ладонь товарища, но межличностные отношения с ним – компетенция не тела, а только души. Формы святости и подвига, то есть формы Божественного проявления, в Своих выражениях на православных иконах наиболее адаптированы к человеческому мировосприятию, к его конкретным чаяниям и жизненным ситуациям. (07.01.00) Но, несмотря на нашу природную ограниченность, что-то более этой ограниченности не востребовано, ибо даже тем, что имеем, мы не пользуемся в должной мере. Ведь все свойства Божественного Естества так и остаются реальностью, благодаря которой мы живём, хотя мы такие, какие есть и несем в себе печать абсолютного ничтожества греха в точке. С одной стороны, если человек позиционирует себя в Замысле Божьем, то даже абсолютного ничтожества точки достаточно для того, чтобы мир оказался в естественном для него месте – лежал под человеком. Ничтожество точки обнаруживается в тот момент, когда человек позиционирует себя как-то иначе. То есть мы подражаем Богу в сути и через Вершину вершин, а не в том, как Он проявляет Себя во внешнем мире – в абсолютном стеснении ограниченности. То есть, что изображёно на иконах? На иконах изображена радость Царствия Небесного, стимулирующая подвижничество, жертвенное служение, осмысленный подвиг утверждающий победу над судьбой, а потому икона всегда остаётся окном в жизнь вечную, проводником к источнику (сам проводник источником не является). В принципе, тоже самое зрим, когда смотрим на Солнце, то есть это тоже икона, показывающая жертвенность. То есть вечность через эти различные окна-проводники на нас имеет влияние, распознанное опытом людей, когда оные были в торжестве в духовной брани в течение многих сотен лет и даже тысячелетий. Ради чего-то иного икона теряет смысл. Что мы можем видеть, созерцая Бога? Только живую Личность, то есть наше подобие, то есть мы накладываем трафарет-шаблон своей природы и обращаем внимание на то, что попало в поле зрения этого шаблона – и вокруг ищем личностные черты, а именно само Его действие жертвенности через проводников Своих²⁴⁸. Он есть, как бы, ноль греха и максимум истечения блага через окна-проводники. Поэтому мир для нас представлен в пределах этого трафарета-шаблона, а все то, что за его пределами – все это ускользает от нашего восприятия, но это не означает, что этого ничего нет²⁰⁴ и это не означает, что оное не действует или распознание этого действия явится позднее. Исходя из всего сказанного, следует важное. Для того, чтобы вновь обрести Царствие Небесное необходимо постоянно активировать то качество нашей природы – её высшую грань-шаблон-трафарет, которая позволит воссоединиться вновь к Его Естеству не так, как это сейчас, а в том в прежнем образе.

1.0.2.-55. Вот что сокрыто за пределами шаблона. «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.» (Быт.3:24) То есть вход во Царствие Небесное лежит через то подобие в святости Херувиму, который стоит возле Входа в Рай. Просто может возникнуть мысль о том, что следует построить космический корабль и влететь в Звезду на нём – цель человечества достигнута. Хотя конечно, освоение космоса лежит именно через эту Голгофу или по пути в прообразе ее, а именно для этого необходимо войти в Солнце, как через тот самый Вход, но это остается только чистой формальностью, то есть речь не идет только о теле, но о душе в первую очередь. Ибо первый Адам был низвергнут из Рая именно по этой же причине, ибо он, после общения со змием, там пребывал уже чисто формально. Дух уже был далеко, а потому остерегаясь всяких случайностей, не предусмотренных научным опытом мы, пребывая внутри жаркого Солнца, будем как Адам прикрывать свои слабости-наготу, защищаться от всего того, что покушается на нашу жизнь, поражённую грехом. Будет суета противостояния всем видам воздействия внутри Звезды, но желанного общения с Богом не будет. А ведь именно это качество бытия является ключевым, в котором «не место красит человека, а человек место».

1.0.2.-56. Далее интересный для изучения момент. Священное Писание нам говорит о том, что Бог поставил у Входа во Царствие Небесное «Херувима и пламенный меч обращающийся», если мы посмотрим на Солнце не защищённым глазом, то поймем почему меч пламенный и при этом обращающийся, ибо увидим как бы пламя, которое плавает, обращаясь по солнечному диску. Наверное, поэтому древний так написал – иного ему было не дано видеть чувственно. В этом же образе формируется всякое иное даже научное утверждение. Какими были Солнце и Луна до грехопадения, нам земным представить невозможно, ибо мир свидетельствует не о порядке и его законах, а о совсем ином – о любви. Это, как бы, цветок мать-и-мачеха. Если мы смотрим на него с обратной стороны лепестков, снизу соцветия – мачеха, а если сверху – ласковая мать. Отсюда название цветка. То, что предстает перед нашим телесным взором – мачеха, ибо понуждает нас к труду в поте лица, чтобы видеть мир сверху – так, как нам естественно его видеть для того, чтобы жить в объятиях ласковой мамы. Говорить о том, как было изначально, каким был мир Рая, насколько он был ласковый – трудно даже представить вне молитвенного общения с Богом.

Царствие Небесное абсолютно безгранично. Пределами и границами самых различных форм стала наделена наша Вселенная, получившая поражение грехом³⁴⁰. Оказался ограниченным в свободах и сам человек опосредовано ограниченных возможностей своей плоти. Так как природа человека двоичная⁴³, то и ограничение это только там, где ему свойственно быть, а именно чувственно распознаваемой во всех гранях части его естества, пораженного грехом. Понятно, что образом абсолютного ограничения грехом может быть только бесконечно малое пространство во грехе – это точка. Величина её равна нолю, но присутствие Божественного в пределах этой точки-Вселенной есть и оно не сковано этим абсолютным ограничением – влияние Оного бесконечно. Счастье – это не форма, а состояние духа, а потому своим счастьем не замечает этой скованности, а потому влияние через такое абсолютно малое ограничение в том же абсолюте полноты явлено бесконечностью, хотя и в пределах даже этой точки. Стеснение распознает только дьявол, как носитель греха. Поэтому изначально следует сказать каким было самое первичное ограничение в пределах нашей, поражённой грехом природы. Оное наделено в полноте и свойствами бесконечности Царствия Небесного, Его абсолютным постоянством, и свойствами грехопадения в абсолютно ограниченных пределах специфических возможностей вместить в себя Божественное, свойственных природе мира. Понятно, что, с позиции научного анализа и свойственных ему естественных ему инструментов познания, самым элементарным и начальным состоянием Вселенной могла быть только точка, которая несет в себе и элемент постоянства, и выражение, и абсолютной чистоты от греха, и с другой стороны общность с воспаленной грехом природой. А это присутствие Божественного возможно, как мы выяснили ранее, лишь при одном условии – есть постоянная, нескончаемая жертва. В противном случае, сие было бы жертвенной пустотой, которая нами характеризуется как злое³⁴⁰. Таким образом, в точке без величины греха, естественное для нас выражение этого смысла – излучение энергий жизни. Когда же точка вбирает в себя, то появляется величина греха в прообразе его ничтожества и границы в чистом виде. С одной стороны, все стремится к единству, то есть движется к точке, то есть несовершенство движется к совершенству в процессе всех видом становления. С другой стороны, Совершенство всегда жертвенно, а потому оное питает всё вокруг собой и благодаря этому все вокруг имеет место быть. Два образа совершенства, не смотря на их противоположности, дополняют друг друга и определяют мироздание как бытие. Благодаря чему имеем два в одном и излучение, и поглощение. Именно это ограничение, а точнее его образ-форма-точка формирует все остальные многовариантные множественные подобия-прообразы, ставшие планетами, галактиками¹⁷². Просто как-то иначе в данном контексте природы Вселенной эти прообразы-подобия выразиться не могли бы. При этом следует сказать, что само по себе Солнце тоже должно быть точкой, а то, что мы видим – суть уже то, что более всего естественно нашей чувственной природе. Мы видим производное от излучения и возрастаем в потреблении его, ибо нам постоянно мало – таково естество жизни, которое всегда стремится к большему. Царствие Небесное остается присутствовать везде и в каждом уголке мира и во все времена, а поэтому именно эта составляющая обнаруживает себя в каждой частице мира, в каждой волне. Отсюда ясно следует, что Солнце – это не Бог а Его посредник. Межличностное общение с Ним происходит в прообразе двойственности: Он отдает Себя, а мы идем к Нему, чтобы отдать Ему себя. (Если будете в Троице-Сергиевой Лавре зайдите в Московскую Духовную Академию и поклонитесь памятнику профессорам, преподававших некогда в этих стенах. Вы заметите на западной стороне мраморной плиты, что годы кончины многих из них либо 1937-1938, либо 1961-1964. Вот такая была у нас оттепель).

1.0.2.-56.2. Святой Ириней Лионский в пятой книге «Против ересей», в главе 9, п.1 говорит следующее: «… совершенный человек, как я показал, состоит из трех – плоти, души и духа; из коих один, т.е. дух спасает и образует; другая, т.е. плоть, соединяется и образуется, а средняя между сими двумя, т. е. душа, иногда, когда следует духу, возвышается им, иногда же, угождая плоти, ниспадает в земные похоти. Итак, все не имеющие того, что спасает и образует в жизнь, естественно будут и назовутся плотью и кровью, потому что не имеют в себе Духа Божия».

Итак, самое первое и важное, на чём стоит философское суждение об истории – чувственно осваиваемая многогранность двоичности (с точки зрения логического анализа, а на самом деле, следуя Православному догматическому богословию их три) природы человека. Это мы установили в предыдущих суждениях, когда создавали собирательный образ этой двоичности природы. Продолжим это далее. Остаётся дать некоторые качественные характеристики каждой из этих составляющих. То есть надо ясно выявить, как оные проявляются в окружающем мире. Нам это важно, ибо вне созерцания Бога больший приоритет какому-то из этих двух полюсов создает злокачественный крен, выкристаллизовывает разное влияние на умы и разное формирование истории, как науки и ведет или к погибели всего. Только вкупе с богообщением всякая исследовательская работа утверждает вечность души и только через это ведет к вечности жизни на земле. Это важный научный аспект – тоже обозреваемая реальность, с которой надо считаться в самую первую очередь. Ведь в ней явлены нам некоторые качества и свойства каждой из двух природ человека.

1.0.2.-57. а) Одна составляющая нашего естества хочет есть и спать, получать плотские удовольствия, исходящие от симуляции борьбы с течениями жизни. Другая наоборот, стремится быть там, где естественно ей быть по причине подобия и родства²⁶⁹. Если одна в чем-то находит своё умиротворение, то другая всегда бунтует против такого положения вещей, испытывает напряжение и страдания. Так альпинист, к примеру, стремится к вершине горы (где актуализированы свойства Божественного, простор и бесконечность вокруг, ощутимы явно), при этом истязая свою плоть перегрузками, голодом, холодом и постоянным риском. Боксёр выходит на ринг, также испытывает перегрузки и получает множественные микротравмы головы и тела, чтобы завоевать первенство. Культурист поднимает тонны груза за тренировку, чтобы придать красивую форму телу, стремится уподобиться Богу в могуществе своей силы и красоте строения тела. Парашютист на полторы-две минуты хочет уподобиться Ангелам Божьим в состоянии полёта. Монах уходит в тайгу, обрекая себя на одиночество и трудности жизни в тяжёлых условиях. Эстет бунтует против того, что в некоторых местах здания Большого Театра осыпалась штукатурка. И так далее. То есть, чтобы обрести единение с идентичной душе Природой, опосредовано приобщения к одному из Божественных Свойств, человек жертвует другой составляющей себя – физической. Терпит неимоверные перегрузки, рискует здоровьем и даже жизнью, побеждает страх. И наоборот, когда тело спит и много ест, то живая душа страдает, мучает совесть, человек ненавидит себя за слабость перед искушением и так далее. То есть тут следует сделать важный вывод о том, что иметь счастье и радость духовную одновременно с плотским удовольствием невозможно – либо плоть страдает и душа в радости жизни, либо душа мучается из-за того, что телу хорошо. Уже изначально, тут никак нельзя строить иллюзий, ибо настоящее счастье всегда трудовое, оное идет вкупе с физическими нагрузками – это заложено в самой природе, так как заповедано Богом по грехопадению, а Бог не может желать человеку иного, чем Он Сам – кроме счастья. Также как и тот факт, что духовная радость во Царствии Небесном несовместима с утехами плоти. Отсюда вспоминается сказочный сюжет, в котором стоит богатырь возле камня с надписью: «Налево пойдёшь – богат будешь. Направо пойдёшь – счастлив будешь. Прямо пойдёшь – погибнешь». В том-то и дело, что счастье и богатство там, где как раз страдание в подвиге. Это же выразилось на Голгофе Иисуса Христа.

В момент биологической смерти, по логике вещей, каждая составляющая двоичной природы человека возвращается в свою естественную среду по природному подобию: душа занимает то место, куда всю жизнь стремилась, а плоть туда, к чему более всего тяготела²⁴⁹.

Это двоичное качество естества людей заявляло о себе во все времена истории, стало основанием всех побуждений и устремлений древнего человека, выразившееся в его образе жизни и в ритуальных священных действиях, призванных организовать стремление к перегрузкам ради духовного торжества и направить стимулированный внутренней радостью и счастьем любви подвиг каждого в одно общее жизнеутверждающее русло всего сообщества, находящимся в общем духовном единении. Иными словами, оставалось упорядочить счастье каждого в борьбе всего сообщества за жизнь. Человечеству важна не сама цель, а процесс её достижения, в котором цель сама приложится, как ещё одна только лишь составляющая грань праздника жизни.

Если одна природа торжествует, то другая испытывает перегрузки и напряжения. (07.01.00) И видать по всему, в отличие от животного, человеку душевные перегрузки терпеть гораздо более болезненно, раз он изначально постоянно избирал такой себе путь – путь физических страданий и мучений во имя душевного комфорта. То есть стремился всегда туда и желал жить так, чтобы душа его испытывала максимальное с одной стороны сокрушение духа от своей беспомощности (как жертва Богу) и тяжбу от природной немощи плоти, а с другой стороны, раскрепощение и радость от единства с Творцом. Именно по этой причине, человек рисковал везде и, как показывают раскопы, делал то, что ему более всего тяжело²⁵⁰. Да, может не надо далеко ходить в древнейшую историю – сколько на Руси было подвижников благочестия, как они жили, как они ущемляли себя во всем, как постились и как носили на себе вериги или строили величественные монастыри. Оказывается все это не ново, а старо как мир. Многое ныне изменилось, но зримые перемены не посягают на сущность живого, но так и остаются лишь формальностью и в сфере формальностей, ибо Сущностный Наполнитель так и остается во главе угла. Поэтому накопленный опыт хранения единства с Самой Сущностью Божественного передан нам по наследству от самого изначального акта творения человека через земное бытие древних. Потому единение с Ним нуждается в стимуляции в той же степени, в какой оная пребывала изначально и благодаря чему вообще живое зародилось на Земле. Не изменилось основное качество человека – потребность быть там, где более всего опасно и тяжело¹⁷³, ибо только лишь через сие безошибочно распознается то высшее счастье, которое невозможно затмить никакой болью или горем, или тяжестью. А человеку с его набором достоинств везде опасно и эта слабость становится достоинством, чтобы восстанавливать утраченное богообщение. Сие есть ключевая линия становления эволюции, а поэтому неизбежно будем ей следовать в самых сложных природных условиях вечной борьбы или даже при зримом отсутствии оной²⁵¹. Нам надо следовать за Христом, то есть по собственной воле идти на страдания, как прообраз Христовой Голгофы²⁶⁹, чтобы жить вечно – в противном случае жизнь заставит идти на Голгофу насильно – либо неизбежны войны, либо изменится климат и все остальное вместе с ним.