Натали Р.
Враг моего врага. «Конец фильма»
4.1
Встречи верны, неизбежны утраты.
Птица-рассвет из вечернего склепа…
Путь наш проложен по звездному тракту
Долгой дорогой от неба до неба.
Гакхан
Таксист был словоохотлив и любопытен. Косясь в зеркало на своего пассажира, он испытывал страшные муки. Мужчина сел к нему в аэропорту. Крупный, широкоплечий, лет пятидесяти, наголо бритая голова – чудо-прическа, одинаково эффективно скрывающая и лысину, и седину. Вообще-то вылитый гангстер с виду, только толстой золотой цепи и цацек не хватает. Мужик был в форме – темно-синий китель, такие же брюки со стрелочками, но знаков различия таксист под зимним плащом сперва не разглядел. Форма вроде флотская. Захлопнув пассажирскую дверцу, он уселся за руль и крутанул ключ зажигания, предвкушая занятный разговор.
– Ну что, командир? Дороги в небе ровные?
И тут пассажир на него посмотрел. И таксист понял, что до сих пор тот смотрел не на него. На машину, фуражку, бейджик, на фото полураздетой девушки на приборной панели… Взгляд бледно-синих глаз был ледяным, и таксист поежился.
– Бомж на помойке тебе командир, – с ходу расставил все по местам пассажир, а дальше последовала очень длинная тирада, целиком состоящая из не подлежащих печати слов, столь витиевато нанизанных одно на другое, что таксист аж челюсть отклянчил, вслушиваясь. Лишь к концу до него дошло, о чем в ней повествовалось – о том, для чего следовало бы приспособить его длинный язык. Тогда он язык чуть не проглотил. И больше не осмелился ничего сказать, ни разу за всю дорогу. Только страдальчески косился на пассажира, отвернувшегося к окну, и вздыхал.
В машине было тепло, и пассажир скинул с плеч плащ. Не в силах справиться с любопытством, таксист внимательно разглядывал его, не в упор, конечно: за такое этот тип, чего доброго, убьет, – а отражение в одном из зеркал. На груди – небольшая планка из разноцветных прямоугольничков, символизирующих какие-то ордена и медали. Видимо, не предмет особой гордости – к пятидесяти годам у каждого флотского несколько наград да имеется, если не за заслуги, то за выслугу, к памятным датам, к юбилеям. Зато к переливающемуся на другой стороне кителя восьмиконечному кресту пассажир относился не в пример серьезнее: поправил, отряхнул невидимые пылинки… На плече таксист приметил платиновую адмиральскую звезду. Если б не земная форма и не земные награды, этот головорез выглядел бы натуральным пиратским адмиралом, тяготеющим в свободное время к раздумьям.
Хайнриху было плевать, что о нем думает таксист. Не мешает думать ему самому – и ладно. Приказ явиться на Землю и предстать перед координатором был неожиданностью. Он ни на секунду не вообразил, будто Салима просто хочет его видеть, это не ее стиль. Либо она станет говорить с ним о его рапорте, поданном, когда главнокомандующий сошел с катушек и подговаривал его уничтожить земной же ГС-крейсер, либо о чем-то не менее серьезном. Он как следует позаботился о том, чтобы его отсутствие, каким бы длительным ни было, не сказалось на обороноспособности периметра, назначил толковых заместителей, устроил им профилактическую вздрючку, одну на всех… Сейчас орбитальная станция работала в штатном режиме, гости разъехались. Ремонт «Джона Шепарда» и «Джеймса Кирка» закончился, и не помнящие себя от счастья капитаны Кит Левиц и Сяо Чжу вели свои крейсеры к Нлакису, не по-детски радуясь прощанию с адмиралом Шварцем – как им хотелось верить, навсегда.
Такси вырулило на площадь перед тридцатидевятиэтажным зданием, у фасада которого трепетали, словно диковинные деревья на ветру, разноцветные флаги государств и государственных объединений Земли. Хайнрих поискал среди них австрийский, но красно-белые полосы в разных сочетаниях мелькали и тут, и там. Он не стал вглядываться. Бросил пришибленному таксисту купюру, вылез и запахнул плащ. На Манхэттене он был впервые, комплекс зданий ООН доселе видел лишь на картинках и в видеороликах. В реальности – гораздо более впечатляющее зрелище. Но выдавать в себе провинциала не хотелось. Он с независимым видом проследовал к входу и небрежно кинул охране:
– Адмирал космического флота Земли Хайнрих Шварц – к координатору.
Минутная заминка – изучение документов, сверка с базой данных.
– Вам назначено на 11.30, герр Шварц, – прощебетала девушка в официальном костюмчике. – Позвольте, я вас провожу.
Он пожал плечами. Девушка подвела его к лифту, строя глазки. Как же, адмирал – важная птица… Дуреха! Его сердце занято. А флиртовать с сотрудницами ООН – вовсе уж пошлость.
– Привет, неудачники, – бодро поздоровался он с гвардейцами, занявшими пост у кабинета координатора.
Начальник караула воздел очи горе. Молча, что характерно. Знал по опыту: зацепишься языком за Шварца – сам не рад будешь.
Из приемной выглянула секретарша.
– Адмирал Шварц? Проходите, Салима ханум примет вас.
И эта туда же, трепещет ресничками. Чтоб им провалиться, чертовым бабам. Любопытно, что на них так действует – мальтийский крест или адмиральская звезда?
Он прошел через приемную, шагнул в кабинет и отдал честь.
– Адмирал Шварц по вашему распоряжению прибыл. Какие будут приказы?
Кабинет координатора был достаточно просторным. Однако отнюдь не роскошным, как салон какой-нибудь киношной принцессы. Обставлен строго, мебель дорогая, но неброская. Серые кожаные кресла, рабочий стол с ноутбуком, овальный стол для совещаний в узком кругу, окруженный стульями, в углу – диван возле низкого чайного столика. На полу ковер сдержанной расцветки, бежевый с серым и темно-серым, на окнах бежевые жалюзи. А створка окна, кстати, приоткрыта.
– Вы оставляете открытым окно? – он укоризненно покачал головой. – Это небезопасно.
Изящная женщина в шелковом светло-коричневом костюме с улыбкой прищурилась:
– О безопасности следует печься в меру. Вас не смутило, что на входе у вас не отобрали оружие?
Хайнрих скосил глаза на лазерный пистолет и честно ответил:
– Нет.
Она засмеялась, подавая ему руку для рукопожатия. А вот как бы не так! Он ловко перехватил ладонь и прижался губами к тыльной стороне, как заправский рыцарь.
– Итак, приказы, – она посерьезнела и взяла со стола тонкую прозрачную папку. – Как вы верно подметили, они для вас есть. Я назначаю вас временно исполняющим обязанности командира ГС-крейсера «Ийон Тихий».
– Оба-на, – вырвалось у него.
– Вам надлежит отправиться в Ебург, где находится крейсер, и взять его под свое командование. Позаботиться о ремонте, заправке, что там еще делают с крейсером перед рейдом. Затем вы стартуете к Нлакису и принимаете под свою руку эскадру, блокирующую подступы к планете. Что скажете? – черные миндалевидные глаза требовательно обратились к Шварцу.
Само собой, ему было что сказать. По части выражения эмоций равных ему не имелось, пожалуй, во всем флоте. Беда в том, что словесные формы, в которые он обычно облекал свои чувства, были неуместны в этом официальном кабинете, перед лицом координатора. И он произнес то, что было позволительно:
– Служу Земле!
Она усмехнулась.
– Я и не сомневалась, адмирал. Присядьте и ознакомьтесь с документами, – она вручила ему папку, глазами указав на диван у чайного столика.
На «Максиме Каммерере», флагмане ГС-флота Земли, у кардинала Джеронимо Натта была прекрасная каюта, по комфортабельности не уступающая капитанской, должным образом освященная и оформленная в его вкусе. Иконы и распятия чередовались на стенах с коллекцией древнего оружия, не контрастируя, а вполне гармонируя со скромной, почти спартанской обстановкой. И все же это было не его место. Находясь на Земле, он предпочитал принимать посетителей не здесь, а там, где чувствовал себя в своей стихии – в храме. Байк-паркинг не мог похвастать древними соборами. Джеронимо облюбовал для своих встреч армянскую церквушку-новодел с невероятно носатым и столь же невероятно тактичным священником.
Перед кардиналом, завернувшимся в мантию и восседающим на жесткой скамье, как на троне, стоял епископ Ян Гурский. Взор его был потуплен, руки сложены на животе. Выслушав доклад, кардинал начал задавать неприятные вопросы, и епископ чувствовал себя неуютно.
– Итак, самопроизвольное срабатывание пусковой установки… – раздумчиво произнес Джеронимо Натта. – Как это могло произойти на освященном корабле?
Версию пуска ракеты по приказу капитана он не рассматривал. С Василисой Ткаченко он уже успел поговорить. Женщина пребывала в мятущихся чувствах, пыталась скрыть правду, но Джеронимо Натта поднаторел в выяснении истины. Раба Божья Василиса была виновна разве что в нетвердости веры, позволившей злу опутать ее, словно паразит свежее древо. Она пыталась бороться с этими тенетами – неэффективно, зато искренне. Джеронимо мало заботило, как с ней обойдется начальство и что ожидает ее за обман по законам мирским. По мнению Церкви, она заслуживала не кары, а помощи. Заблудшая овца получила вразумление, молитвы и пост избавят ее от остатка скверны – тем легче, чем дальше продвинутся монахи в Андах по пути борьбы с первопричиной. Джеронимо Натта хотел надеяться, что случившееся станет этой женщине хорошим уроком, и она обретет крепкую веру, оберегающую от всякого мрака. Будь ныне другой век, кардинал поступил бы строже, но по теперешним меркам Василису нельзя даже назвать отступницей, слишком многие подвержены сомнениям и колебаниям, слишком часто вера подменяется пустым исполнением обряда, слишком много соблазнов повсюду, и грех гордыни уже не почитают грехом… В этом контексте слабость изначально чистой души – не вина, а несчастье.
Однако если можно и должно проявлять снисхождение к пастве, то к человеку, на которого возложен священный сан, предъявляются совершенно иные требования. Кардинал остро взглянул на епископа.
– Вы ведь освятили бортовые агрегаты после ремонта?
Ян Гурский сглотнул.
– Ваше высокопреосвященство…
– Да или нет? – грозно вопросил кардинал, подавшись вперед.
– Э-э… нет, – сокрушенно признался епископ.
– Почему? – тон кардинала стал опасным.
Ян Гурский замялся.
– Неужели не успели? – желчно промолвил Джеронимо Натта. – Не так уж много времени занимает это таинство! А важность его очевидна.
– Я… Ваше высокопреосвященство, освящать крейсер, который называется «Дарт Вейдер» – это кощунство! – выпалил епископ.
– Насколько я помню, этот крейсер называется «Анакин Скайуокер», – холодно заметил кардинал.
– Да, но какое из этих названий лучше отражает суть?
Джеронимо Натта скривился, как от кислятины. Он был далек от мысли недооценивать значение слова, как-никак по слову Божьему создавалась Вселенная. Но пустой демагогии не любил.
– Я понял ваш тезис, Гурский, – сухо проговорил он. – Взять, например, вас. Некоторые называют вас епископом. А я назову мудаком. Какое название лучше отражает суть?
Щека Яна Гурского нервно дернулась, лицо залил нездоровый румянец.
– Вы не справились со своими обязанностями, Гурский. Хуже – вы пренебрегли ими. Вы не смогли дать утешение и вразумление Василисе Ткаченко, когда она их искала. Да, это говорит лишь о вашей неумелости и несостоятельности как духовника. Но вот то, что вы сознательно не провели таинство освящения крейсера, оставив его открытым для козней врага рода человеческого, заставляет усомниться в цвете вашей собственной души.
Епископ побледнел.
– Ваше высокопреосвященство, я истинно верую в Господа нашего Иисуса Христа. Возможно, я допустил ошибку, но… Я никогда не…
– Чтобы не допускать впредь ошибок, вы будете служить Церкви там, где ошибиться невозможно, – под гулкими каменными сводами голос кардинала звучал, как приговор. – Будучи облечен доверием его святейшества Бенедикта XXV и всеми необходимыми полномочиями, я лишаю вас епископского сана. Дозволяю вам избрать для себя любой монастырь. Надеюсь, несколько лет в обители избавят вас от гордыни и суесловия и охранят от глупостей, которые вы могли бы совершить в иных обстоятельствах.
Подбородок Яна Гурского дрогнул.
– Ваше высокопреосвященство, это очень суровая кара! Я служил со всем рвением, просто…
– Просто оказали дьяволу небольшую любезность, – едко подсказал кардинал. – Если вы не потрудитесь замолчать и смиренно принять наказание, Гурский, я выдам вас главнокомандующему космофлотом как виновника предательского термоядерного удара по ГС-крейсеру Земли. После того, что сделает с вами этот человек, не признающий христианского милосердия, вам костер избавлением покажется.
Бывший епископ содрогнулся и молча склонил голову.
Хайнрих закрыл папку и выжидательно уставился на Салиму верноподданным взором, который, по его мнению, неплохо ему удавался. С точки зрения Салимы, Шварц слегка переигрывал. Артист!
– Конечно, адмирал, в вашем назначении есть несколько несообразностей, – проговорила Салима, как бы соглашаясь. – Но, надеюсь, вы понимаете, почему я поручаю «Ийон Тихий» именно вам?
Хайнрих изобразил мыслительный процесс и брякнул:
– Потому что я ваш любовник.
Она улыбнулась почти против воли.
– Полагаю, вы достаточно умны, чтобы не путать причину со следствием.
– А ничего, что я никогда не пробовал управлять ГС-кораблем?
– Пилоты на «Ийоне» есть. Там не хватает толкового командира.
– Что с Гржельчиком? – поинтересовался он.
– Капитан Гржельчик в монастыре.
Хайнрих вздернул бровь.
– Он что, вдруг узрел величие Господа и решил постричься в монахи?
Она покачала головой, погасшая улыбка не вернулась. Даже странно.
– Хайнрих, ты ведь верующий человек, – сказала утверждающе, но с толикой вопросительной интонации. Не уверена была? – Насколько глубоко ты религиозен?
– Ровно настолько, чтобы не менять свою веру, – он хорошо помнил ее предложение принять ислам и заманчивое обещание. – Я добрый христианин, Салима. Командор мальтийского ордена, между прочим, – он погладил крест.
– Хорошо, – кивнула она, не став, против ожиданий, вновь поднимать тему перехода в ислам. – Все равно, какова твоя вера, лишь бы она шла от света и была достаточно крепка.
Салима пересела на диван рядом и посмотрела прямо в глаза адмиралу Шварцу.
– Об этом мало кто знает… Я решила пока воздержаться от публичного выступления, но ваша Церковь в курсе. Капитан Гржельчик подвергся прямой атаке темной силы. Ее называют по-разному в разных религиях, но суть от этого не меняется. Удар был мощным, кое-кого позадевало. Сейчас за Гржельчика идет борьба. Между церковниками и… понимаешь?
Он присвистнул. Известие оглушило, и заковыристое ругательство вырвалось само собой. Он виновато посмотрел на Салиму, она ничего не сказала.
Он потянулся к ней и ободряюще обнял за плечи:
– Правильно. Рыцарь-командор мало какой черной дряни по зубам. Можешь быть спокойна за «Ийон»… и за своего сына, конечно. Ты же меня знаешь. Любые враги еще на подходе кровавыми слезами умоются, будь они из плоти или из тьмы, я их оттрахаю всех разом, а потом по очереди, по самые… – он осекся и взглянул на нее смущенно: – Блин! В переносном смысле, честное слово.
Она наконец улыбнулась.
– А что главнокомандующий думает насчет моего назначения? – полюбопытствовал Шварц. – Он же меня страсть как любит, еще сильнее Гржельчика.
– Господин Максимилиансен отстранен от должности и находится под следствием.
– Твою мать!.. – он икнул и поспешно уткнулся в папку, пряча неловкость. Ни хрена себе, новости в мире!
Взгляд сфокусировался на первой попавшейся бумаге, и Хайнрих, увидев название города, вспомнил, о чем хотел спросить.
– Салима, а как «Ийон Тихий» оказался в Ебурге? Там и космодрома-то нет.
– Все космопорты Земли по приказу господина Максимилиансена отказали «Ийону» в посадке, – бесстрастно произнесла она.
– Вот черт!
– Не надо, – она прикоснулась к его руке и выдавила слабую улыбку. – Лучше ругайся, как обычно, – улыбка стала чуть шире. – Это у тебя забавно выходит.
Хайнрих связал воедино все узнанное.
– Главнокомандующего задело, да? Он, само собой, козел, но в жизни не поверю, что до такой степени, чтобы в здравом уме приказать сбить «Ийон».
– Да. Он… оказался нетверд в вере.
Хайнрих видел, как неспокойно у нее на душе. Она правит светским миром, где вера или ее отсутствие – личное дело каждого, и этот вопрос сплошь и рядом решается не как лучше, а как проще. У большинства граждан нет надежной защиты. Может, потому она и не хочет обнародовать случившееся. Нелепо было бы надеяться, что все вдруг возьмут и уверуют. Скорее, паника поднимется.
– У вас еще есть вопросы, адмирал?
– Есть, – он откашлялся. – Я должен отправляться в Ебург немедленно?
– Разумеется, нет, – она бросила взгляд на часы. – До следующей аудиенции еще сорок минут, – и посмотрела на него лукаво, со значением.
Второй пилот Фархад Бабаев курил трубку, а боец десанта Вилис Калныньш – сигареты. Ни тот, ни другой не позволили бы себе закурить на корабле. Хочешь служить на крейсере – контролируй свои вредные привычки. Фильтры воздухоочистки не вечны, и за повышенную нагрузку на них капитан голову оторвет, а главный инженер попинает ее ногами. Поэтому настоящие курильщики, неспособные прожить без никотина и дня, встречаются во флоте только на штабной работе; в рейдах, что длятся по два-четыре месяца, таким делать нечего. В экипажах приживаются только те, для кого курение – не насущная необходимость, а всего лишь разновидность расслабления, которой можно предаться, находясь на Земле.
Бабаев, подоткнув под седалище полы куртки, сидел на нижней ступеньке трапа и, набивая трубку, обозревал безрадостный ноябрьский пейзаж. Серое небо, тающий на бетоне снег. На родине Бабая, у солнечного Каспийского моря, такой была злая зима, а здесь, в Ебурге – осень. В некотором отдалении от площадки раскинулись корпуса Академии космоса. Будет перерыв – любопытные курсанты припрутся глазеть на «Ийон Тихий», попадешься им – с расспросами пристанут. Интересно же: настоящие корабли в Ебурге никогда не садятся, а тут такое развлечение. Но пока идут занятия, можно бестревожно посидеть на открытом воздухе и выкурить трубочку, закрываясь воротником от снежного ветра, треплющего флаги на административном здании Академии: местный российский триколор с двухголовым мутантом, голубой штандарт Земли и знамя войны – католический крест на белом.
Закончив набивать трубку, Бабай принялся обстоятельно ее раскуривать, уйдя в мысли. А мысли были невеселые. Положение «Ийона Тихого» непонятно. Капитана Гржельчика забрали в монастырь. Знать бы, на что это больше похоже – на тюрьму или больницу. Что с ним делают там? Что с ним будет, и будет ли что-то? Уходя, он готовился к смерти. А какая судьба ждет его корабль? Он, Бабаев, сейчас оставался старшим. Но капитаном его не сделают, нечего и думать. Если бы на его месте был опытный Второй Фархад, действительно старший помощник капитана – вопросов бы не было. Следующий по выслуге и квалификации – Фархад Усмани. Где сейчас они оба? Калиоки кочует по больницам, Мюслик ушел в досветовой флот. А из Бабаева какой капитан? Почти с тем же успехом можно Принца капитаном назначить, парнишка неглупый, и фамилия подходящая. Чего там мечтать о повышении, как бы вообще голову не сняли за измену: это он приказал десантникам побить отряд, посланный спятившим главнокомандующим арестовать Гржельчика. И побили, с успехом. Только вот гордиться ли этой победой? Или начинать сухари сушить?
Вилис относился к жизни проще. Рядового солдата не гнет к земле груз ответственности. Что приказали, то и выполнил. Хорошо выполнил, качественно – вообще зашибись. Он стоял и смолил сигарету, отвернувшись от ветра, и, уткнув ботинок пяткой в бетон, водил носком туда-сюда. Рядом крутился Мрланк. Молодой кот не боялся непогоды: он родился на улице и выжил. По кошачьим меркам, Мрланк Селдхреди был бойцом не хуже Вилиса, имел и ранения, полученные в схватке с инопланетной тварью. И все же юность давала себя знать: кот самозабвенно играл с ботинком Вилиса, ловя его лапой.
На краю поля появилась человеческая фигура. Узнать ее можно было разве что по форменной флотской куртке – да и то, скорее не узнать, а лишь определить, что свой. Но Мрланк тут же ощутил приближение кошкочеловека, оставил игру и рванул к нему белой молнией.
Затормозив у ног кошкочеловека, кот внимательно оглядел его – не случилось ли с ним чего неладного за время отсутствия. Одобрил, приветственно мявкнул, шевельнув здоровым ухом. Тот дернул ухом в ответ и подмигнул.
– Иди на руки, Мрланк. Охота бегать по снегу?
Аддарекх подошел, почесывая кота за ухом. Бабаев кивнул, Вилис радостно осклабился:
– Здорово, кровосос.
– Нечего тут разводить расовую дискриминацию, – хмыкнул Аддарекх, пожимая ему руку. – Я, между прочим, теперь полноправный гражданин Земли.
– Да ладно! – не поверил Вилис. – Это какое же государство дало гражданство вампиру?
Шитанн запнулся.
– Сто червей могильных, – он почесал в затылке. – Забыл. Вот, – он вытащил паспорт, весь из себя в голографических наклейках и позолоте. – Сможешь прочесть? Я по-вашему не разберу.
– Тоже мне, гражданин! – фыркнул Вилис. – Языка своей страны не понимает.
– Да он вообще не помнит, какой страны гражданин, что ж ты хочешь, – подпел Бабай, вынув трубку изо рта.
Он взял у Аддарекха дерматиновую книжечку, открыл.
– Аддарекх Кенцца, все верно. И фотография похожа. Кто-кто ты у нас по национальности? – Бабай не поверил глазам своим.
Вилис посмотрел из-за его плеча и заржал.
– Японец! Сдохнуть мне на этом месте!
– Аддарекх, ты уж извини, но из тебя японец… в общем, такой же, как азербайджанец.
– А не наплевать ли? – буркнул Аддарекх, отобрав свой паспорт.
– Слышь, японец, – вкрадчиво проговорил Вилис, – где ты этот паспорт купил? Страны Японии на свете нет!
– Как это нет? – опешил шитанн. – Я был в их посольстве!
– Да это шарашкина контора. Мошенники! Надули тебя, вампир.
– Я что, дурак, по-твоему? Там все по-настоящему.
– Ясное дело! Если мошенники не обставят все по-настоящему, кто им верить будет? Ты за паспорт платил?
– Ну да, – с него взяли в качестве пошлины тысячу монет.
– Вот видишь! Аддарекх, это примитивный лохотрон.
– Не может быть!
– Господин Бабаев, у вас компьютер с собой? – Вилис повернулся к Бабаю. – Покажите ему карту мира на хантском, с сайта Созвездия. Пусть найдет свою Японию.
Улыбаясь в густые усы, Бабаев протянул планшет Аддарекху. Он не собирался мешать шутке Вилиса.
– Сам ищи, если не веришь, – Вилис сунул вампиру компьютер и ткнул пальцем в карту. – Найдешь – с меня тысяча монет.
Аддарекх недоверчиво взглянул на него. С чего это землянин так уверен в себе? Он тоже был уверен на все сто процентов. Он отложил кота и упрямо уставился в планшет, вчитываясь в названия.
Прошло двадцать минут.
– Не может быть, – раздавленно прошептал Аддарекх.
– А я тебе говорил – может, – ехидно напомнил Вилис. – Развели тебя, лопух! Гони тысячу монет, ты проспорил.
Шитанн был так прибит, что безропотно вытащил банкноту. Вилис довольно вложил ее в бумажник.
– Э-эх ты, японец! Гражданин придуманной страны.
Аддарекх расстроенно махнул рукой, повернулся и зашагал прочь.
– Может, скажешь ему, Вилис? – Бабаев толкнул его локтем. – А то ведь скандал устроит в японском посольстве.
– Да ладно, – Вилис ухмыльнулся. – Так еще прикольнее.
Невозмутимый посольский водитель, выключив мотор, вышел из машины и придержал дверцу – сперва для адмирала, потом для его сопровождающего. Адмирал вылез и осмотрелся. Городской пейзаж вокруг не внушал особых радостей, но вне машины он чувствовал себя лучше. Сотрудник посольства любезно рассказал ему, что земляне сменили замечательные дизельные двигатели на противные природе электрические совсем недавно по историческим меркам, лет тридцать пять – сорок назад. И что бы адмиралу попасть на Землю до той поры? Впрочем, лучше бы вообще не попадать.
– Соблаговолите взглянуть, – сотрудник посольства Содружества Планет, худой желтоволосый эасец с бледно-оранжевой кожей, держался почтительно, но твердо. По мере возможности скрашивал вынужденный досуг адмирала отвлеченными беседами и увлекательными экскурсиями, заботился о его комфорте и самочувствии. Однако с той же безукоризненной вежливостью и предупредительностью ограждал его от неблагоразумных поступков, неподобающих нынешнему статусу. Во втором электромобиле за ними неотступно следовала охрана. Адмирал знал: стоит ему сделать резкое движение или удалиться от господина Васто свыше предписанного расстояния, эти молчаливые господа в цивильных костюмах достанут парализаторы. Нет, стрелять не будут. Просто продемонстрируют серьезность намерений. Недвусмысленный намек: держись в рамках. Стены тюрьмы очень мягки, и все же это тюрьма, и почетный пленник не перестает быть пленником.
– Мы с вами находимся на острове Манхэттен, господин т’Лехин, – эасец очертил рукой горизонт. – Перед вами располагается комплекс зданий Организации Объединенных Наций, административный и культурный центр этой планеты…
Где-то тут сидит проклятая Салима. Адмирал встречался с ней воочию всего однажды, и она произвела на него глубокое и противоречивое впечатление. Женщина варварской расы, невысокая для землянки, ростом с самого т’Лехина. Но он не мог отделаться от ощущения, что смотрел на нее снизу вверх. С виду ничего особенного, ни роскоши в одеждах, ни богатых украшений, ни красы, валящей с ног. Как эта баба прибрала к рукам высшую власть на планете? И держит поводья крепко. Т’Лехин хотел тогда потребовать, чтобы его вернули домой, пригрозить гневом координатора т’Согидина. Посмотрел ей в глаза и посмел лишь смиренно просить милости. Небеса, что ей гнев чужого координатора? У нее двадцать три ГС-крейсера и блокирующая сеть, которая никому не даст подобраться к Земле без позволения периметра. А мужчины, что всем этим командуют, перед ней на цыпочках ходят. И грозный старик Максимилиансен, и даже сам чудовищный Шварц, от одного лицезрения которого у адмирала возникала слабость в коленях.
Она отказала ему в милости. Нет – и все. И никто не дерзнул оспорить ее решение. Посол Содружества Планет, и тот промолчал.
– Прошу сюда, господин т’Лехин, – сопровождающий, предупредительно взяв за локоть, подвел его к балюстраде. – Отсюда открывается прекрасный вид на реку. Вы не находите?
Внизу лениво перекатывались волны. Противоположный берег, подернутый дымкой, казался заповедником индустриальной архитектуры. Великолепные образчики строений, даже на взгляд придирчивого мересанца. По реке сновали туда-сюда белоснежные катера на воздушных подушках, расстояние гасило болезненные ощущения от электрических двигателей. Идиллия. Земля вообще была красивым местечком. Но от этого мечта убраться отсюда не ослабевала.
– Что-то вы печальны, господин т’Лехин.
Т’Лехин стиснул зубы. Было бы с чего веселиться! Нет, первые дни он был до смерти рад, что покинул шокирующее общество Шварца. Он заново обрел присущее ему спокойствие и уверенность в реальности, почти избавился от кошмарных снов и перестал заикаться. Однако…
– Я в плену, господин Васто, – натянуто произнес т’Лехин. – Полагаете, я должен этому радоваться?
– Отнюдь, – легко возразил эасец. – Радоваться следует иному. Вы живы, целы и в своем уме. Война не взяла с вас худшей дани. А плен – всего лишь временная неприятность. Война кончится, и вы вернетесь домой.
Может, и да. Но как кончится война, которую Мересань вынуждена вести без своего лучшего адмирала? Мысли о поражении преследовали и мучили его. И в безопасности ли он на Земле, в своей уютной тюрьме? Т’Лехин не обольщался: хоть он и находится под ответственностью посла Созвездия, господин Веранну слова поперек не скажет, если Салима будет шантажировать мересанского координатора, используя жизнь адмирала как козырь, или даже казнит его, дабы сделать т’Согидину намек. Она тут – хозяйка, вправе делать, что хочет, и никто ей не указ. А он – в полной ее власти.
Вряд ли отсюда возможно бежать. И днем, и ночью он под неусыпным наблюдением, его эскорт достаточно деликатен и старается не напоминать о себе, но не выпускает его из виду никогда. Значит, остается одно: постараться убедить Салиму в том, что она не желает лишать его жизни и подставлять в политических играх. Она не сделает этого, если он будет ей полезен. Только чем может оказаться полезен чужой адмирал? Предлагать врагу свои профессиональные услуги он не станет, это уж чересчур. Делиться информацией о штабе, о системах обороны и навлекать на себя позор предательства? Ни за что. О полезности можно забыть.
Но она не причинит ему вреда еще в одном случае: если он будет ей симпатичен. А как стать симпатичным женщине? Для этого надо быть мужчиной.
Чем дальше, тем больше нравилась т’Лехину эта мысль. Он даже слабо улыбнулся, рассматривая очередную достопримечательность. Господин Васто был доволен, что ему удалось развеять грусть подопечного.
Аддарекх шел с решительно-угрюмым видом, разгребая высокими ботинками снежные лужи. Уши прижаты к голове, зубы оскалены. Впечатлительные прохожие предпочитали заблаговременно убираться с пути. Дети разбегались с визгом. Какая-то бабка схватилась за сердце.
Неудивительно, что до посольства он не дошел. Полицейский джип, нагнав его, затормозил, и оконное стекло поехало вниз.
– Аддарекх Кенцца?
Он посмотрел на суровое широкое лицо с легкой печатью усталости, принадлежащее человеку, которого задолбала неблагодарная работа и который тем не менее продолжает ей заниматься на совесть. Узнал.
– Сержант Трифонов? – нынче он был в зимней форме, серая куртка распахнута в тепле машины.
– Ага, контакт состоялся, – хмыкнул полисмен. – Лезь-ка в машину, орел. Нечего тут прохожих пугать!
Аддарекх послушно загрузился на заднее сиденье, Трифонов пересел к нему с переднего. Дверцы джипа захлопнулись, и напарник сержанта порулил дальше, зорко глядя туда-сюда на предмет выявления правонарушений и просто поводов содрать штраф.
– Ну? – помолчав, вопросил Трифонов.
– Что – ну? – растерялся шитанн.
– От тебя, Аддарекх Кенцца, вечно какие-то неприятности, – откровенно сказал земной страж. – Причем ты в них вроде как и не виноват никогда. Но нам, скромным борцам за общественный порядок, от этого не легче, – он отвернулся к раскрытому окошку и прикурил. – Вот скажи-ка на милость: какого рожна ты снова в Ебург приперся? Лишнее беспокойство нам здесь устраивать? Виза твоя, насколько я помню, кончилась давно.
– Я гражданство оформляю, – мрачно пробурчал Аддарекх.
– Твою мать! – полисмен чуть сигарету не уронил. – Надеюсь, не российское?
– Нет. Отказали мне в российском, – признался шитанн.
– Ну и слава Богу, – непосредственно обрадовался Трифонов. – Ты уж извини, но с этаким гражданином хлопот выше крыши. А в особенности нам, полиции, головная боль. Ты поэтому такой смурной? Вид у тебя, будто убить кого хочешь.
