Натали Р.
Враг моего врага. «Конец фильма»
– Господин Шварц, я просто выполняю приказы командования, – он попытался отговориться. – Меня не посвящают в…
Проклятый адмирал нажал кнопку. Без всякого предупреждения, вроде как в задумчивости. Свет выключился и снова включился, и еще. Ройен с глухим стоном непроизвольно прикрыл руками голову.
– Н-не надо больше, господин Шварц, – выговорил он трясущимися губами.
– Чего не надо? – невозмутимо подняв бровь, адмирал снова включил и выключил свет, демонстративно не глядя на дергающуюся щеку мересанца. – Я разве что-нибудь делаю? – и еще раз.
– Г-господин Шварц, но если я правда ничего интересного не знаю? – взмолился он.
– А я подожду, пока вспомнишь, – оптимистично отозвался Шварц, продолжая играть пультом.
Мересанец сломался.
– Хорошо! Ладно. Это операция Ена Пирана. Пожалуйста, уберите эту штуку!
– Какую штуку? – удивился Шварц. Посмотрел на свою ширинку, пожал плечами. – Где штука? Синий, у тебя глюки, что ли? Меньше надо траву смолить.
Но перестал нажимать кнопки, хотя пульт не отложил, вертел в руках все время, пока Ройен, стоя перед ним, сбивчиво повествовал о разработке операции, о полученных указаниях, о своих собственных инициативах и о всяком разном, лишь бы не останавливаться. Он чувствовал: стоит остановиться, и Шварц нажмет кнопку. А самое ужасное – никому ничего не докажешь. Шварц запросто доведет его до конвульсий, а может, и до остановки сердца, а приди какой-нибудь правозащитник доискиваться, не издевались ли над пленными, разведет руками: да что вы, вообще не тронул! Пульт крутил, это да, я часто так делаю, когда думаю. Вот оно как? Что вы говорите, я и не знал, откуда же мне знать-то? Я простой вояка, университетов не кончал… Гнусный, непотребный изверг!
И все же Ройен иссяк. Заглох, не зная, что еще сказать, и заранее съежившись в ожидании… Адмирал крутанул пульт между пальцами, но импульса не последовало. Шварц усмехнулся:
– Ну что же, отрадно, что ни один из вас не врет. Твоя увлекательная история полностью подтверждает показания неудачника т’Тамарана. Правда, капитан Червяк запирался дольше. По полу катался, слюни пускал… бешеный, право слово! Наверняка тоже наркоман. А ты сразу раскололся, даже неинтересно. Слабак!
Он отложил пульт. Ройен с облегчением облизнул пересохшие губы.
– Господин Шварц, можно мне идти?
– Далеко? – ухмыльнулся тот. – Поступаешь в распоряжение старшего интенданта. Если забыл, как сортиры чистить – он любезно напомнит.
Ройен был рад убраться подальше от адмирала Шварца. Лучше день и ночь драить унитазы, чем пятнадцать минут находиться рядом с этим чудовищем.
В туалете он встретил хмурого капитана т’Тамарана со шваброй. Тот молча взглянул на подчиненного и продолжил тереть кафель.
«От адмирала ГС-флота Мересань т’Лехина – координатору т’Согидину».
Т’Согидин в сомнении пробежал глазами папирус с сообщением, пришедшим с Земли по квантовой связи. Землянам он не доверял ни на мелкую монетку. Но сообщение не было набрано на компьютере – написано от руки и отсканировано. Вряд ли какой-нибудь земной мистификатор взялся бы писать от руки, тем более руку адмирала т’Лехина и его подпись координатор узнавал. Кроме того, в тексте были подробности, известные лишь т’Лехину. Письмо писал он. Однако писал ли он правду? Т’Согидин тяжело вздохнул, разглаживая папирус.
Адмирал писал о Великом Электрике. Но не отвлеченно-философски, отнюдь. Он полностью подтверждал заявление землян о том, что Гъде использует в войне темную силу – заявление, которому координатор толком и не поверил, счел пропагандистским. Т’Лехин называл и непосредственного участника договора с тьмой – Ена Пирана. По его словам, у землян имелись этому неопровержимые доказательства. И это было совсем плохо.
Это было просто ужасно, потому что отказаться от услуг Ена Пирана т’Согидин сейчас не мог. Только не сейчас, когда райские линкоры то и дело нарушают периметр, гадят, если удается, и ускользают. Эскадра Ена Пирана держит кровососов на расстоянии, они не решаются забираться вглубь, а что будет без нее? Как вообще вести войну без адмиралов – без специалистов, разбирающихся в кораблях, в стратегии и тактике, в психологии противника?
Мересанец недовольно пожевал губами и бросил письмо через стол Ену Пирану. Тот развернул папирус и поморщился.
– Здесь написано по-вашему, координатор т’Согидин. Я не понимаю.
– Я расскажу вам, что здесь написано, – молвил координатор, глядя куда-то мимо – не то в окно с вечерним пейзажем, не то на картину на стене – с утренним. И стал повторять текст письма по-хантски, монотонным, ничего не выражающим голосом. Память у т’Согидина была фотографическая.
Мороз пробежал по спине адмирала с первых слов. А потом он взмок. А потом опять похолодел, когда темные глаза мересанца посмотрели прямо на него, впились, требуя ответа:
– Это правда, адмирал?
Он попытался отвести взгляд, спрятать и убедительно соврать, но холодные глаза т’Согидина держали цепко. И оправдание прозвучало фальшиво:
– Конечно, нет, координатор т’Согидин! Меня хотят опорочить.
Фиолетовые губы чуть дрогнули, изображая кривую улыбку.
– Ну разумеется, адмирал. Как я сам не догадался?
Он сгреб письмо со стола, вложил в папку, тщательно завязал узел, поместил папку в металлический сейф. Если о письме станет известно князьям Мересань, о победе в войне можно забыть, потому что без Гъде Мересань не справится, а союз с Гъде придется разорвать. Униженные извинения перед землянами и мировым сообществом, потеря авторитета, контрибуция – а у землян безграничные аппетиты, дай им волю… Если письмо просочится в народ, т’Согидину не позволят сделку, которая только и может вытащить Мересань из войны с прибытком.
Координатор основательно угнездился в кресле и расправил складки на расшитом халате. Его молчание давило на Ена Пирана, и он открыл было рот, но т’Согидин перебил:
– Я даю вам месяц, адмирал, – он ронял слова тяжело и веско. – Месяц на то, чтобы вернуть адмирала т’Лехина. Если вы сделаете это, никто не узнает о его письме. Я поговорю с т’Лехином. Он человек разумный и согласится молчать. Месяц, и мы расстанемся с вами мирно и к обоюдному удовольствию. На Мересань вас не будут преследовать и обвинять. Ни в чем. Вы меня поняли, адмирал?
Ен Пиран сглотнул. Координатор не сказал ни словом, ни намеком о том, что будет, если гъдеанин не вернет т’Лехина в течение месяца. Но адмирал был вовсе не глуп. Ничего хорошего не будет, уж точно. Т’Согидин делает вид, что принял его оправдания, но он знает, что это ложь. И Ен Пиран знает, что он знает. И тот знает об этом.
– Адмирал т’Лехин непременно будет освобожден, – пообещал он хрипловато. – Мы над этим работаем.
Ройен чуть локти не обкусал с досады, когда узнал, что тот десантник, метко срезавший его из шокера, такой же воин, как он – танцовщица. Баба! К тому же не из вояк; мересанец знал, что земляне не считают войну строго мужским занятием, но эта-то баба вовсе не имела к десанту отношения. Сотрудница какой-то из корабельных служб, спустившаяся на планету прогуляться. Так обидно ему еще никогда не было.
Шварц отметил Эллу Ионеску перед строем и представил к медали. Адмирал был суров к недотепам и разгильдяям, но справедлив. Когда «Ийон Тихий» придет на Землю, Элла получит свою медаль. Впервые настоящая боевая награда украсит грудь аналитика. Довольно пышную грудь, между прочим. Мересанские пленники так и пялятся исподтишка, а этот самодовольный адмирал, даром что расхваливал ее и ставил всем в пример, на такую замечательную грудь вообще не обращает внимания. Ну точно, гомосексуалист.
Либо – теперь, когда все кончилось хорошо и даже удачно, и Эллу больше не трясло от адмиральского произвола, она вновь стала мыслить трезво и взвешенно – либо адмирал Шварц в ловушке Большой Любви. Он продемонстрировал справедливость, и Элла сочла себя должной также явить беспристрастность. Большая Любовь – не миф Средневековья. И в наши дни порой случается, что мужчина теряет голову и не замечает других женщин, кроме своей единственной. Но чтобы этот черствый, циничный тип, отморозок на все сто? Кем должна быть женщина, чтобы его проняло до такой степени? Принцессой, не меньше. Элла мысленно фыркнула. Категорически отрицать такой вариант нельзя, но прямо скажем – вряд ли. Гомосексуализм – гораздо более вероятное объяснение.
На «Мефе Аганне» кипела работа. Командир эскадры приказал привести корабль в надлежащий вид – значит, надо выполнять. Пленные мересанцы в вакуумных скафандрах ползали снаружи по корпусу, покрывая борта надписями и рисунками.
Распорядителем работ был назначен Вилис. Адмирал Шварц вспомнил о солдате, забавно подшутившем над шитанн, и велел вызвать к себе этого «долбаного креативщика». «Креативщик» явился пред светло-синие очи адмирала и после непродолжительной беседы получил карт-бланш.
– Справишься, – сказал Шварц, – станешь сержантом и заработаешь мой личный респект. А опозоришься – уволю на хрен с «Ийона Тихого», дебилы здесь без надобности.
Вилис, в общем, верил в себя, но без путей к отступлению было как-то неуютно, и он напомнил:
– А шшерцы всегда держат кетреййи на кораблях, и дебилами притом не обзываются.
– Вот и пойдешь служить на райский корабль, – припечатал Шварц. – В качестве кетреййи.
Впрочем, произведение Вилиса ему пока нравилось. Сидя в центральной рубке, он рассматривал формы кошмарного чудища, постепенно проявляющиеся под кистями и трафаретами. Чудище имело огненные глаза, огромную пасть, полную бесчисленных зубов, и сразу несколько половых признаков. А еще длинную белую шерсть. Вокруг головы монстра, словно благочестивая надпись на иконе по контуру нимба какого-нибудь святого, красовалось: «Я доброе, белое и пушистое», – а в ногах: «Добро побеждает зло». Похоже, быть Вилису Калныньшу сержантом.
Из приятной расслабленности Хайнриха вывело сообщение наблюдателей:
– Прокол 41-65-30.
– Да чё за хрень? – вырвалось у него. – Помедитировать спокойно не дают!
На секунду он спохватился, что вышел из образа. Медитировать – это не про него, грубого и прямого вояку с солдатским интеллектом, способного обходиться для выражения любой своей мысли десятком матерных слов и их производными. Но всем быстро стало не до того, потому что сообщения посыпались одно за другим:
– Прокол 41-89-28… 41-73-26… 41-92-33…
И резюме аналитиков:
– Тип кораблей опознан. Симелинские фрегаты, буксирующие досветовые истребители.
– Вот суки, а! – невольно восхитился Хайнрих.
Буксировка сжирает огромное количество энергии. Но ГС-фрегатов у Симелина после устроенной Гржельчиком мясорубки осталось немного, а досветовых кораблей – полно. И все они могут отлично сражаться, нужно только доставить их на место сражения…
– Судя по траекториям, главные силы нападающих стремятся прорваться к Нлакису, – опять аналитики, ну прямо предвосхищают его вопросы. После разноса, учиненного адмиралом, аналитический отдел из кожи вон выпрыгивает, чтобы продемонстрировать свою полезность.
Буксируемые истребители отделились от фрегатов, засверкали собственными двигателями.
– Истребителями сопровождения симелинцы, скорее всего, готовы пожертвовать.
– Ну, так пусть пожертвуют, – процедил Хайнрих. – Боевая готовность номер один!
– Координатор т’Согидин так и не ответил на ваше письмо? – сочувственно молвила Салима.
Ее приветливая улыбка тонула в свете одинокой свечи. Изящный мужчина с голубой кожей опустил пиалу и поник плечами.
– Вероятно, т’Согидину нет дела до своего адмирала, – негромко предположила она. – Ведь у него есть другой! Рядом с ним – Ен Пиран, предавшийся тьме. Возможно, он искусно манипулирует координатором, и скоро вся Мересань станет придатком тьмы, – приглушенно звучащий голос обволакивал. – Так и будет, если ничего не делать, – и она искоса взглянула на мересанца.
– Что я могу сделать? – вырвалось у т’Лехина.
Она перегнулась через столик, большие черные глаза смотрели прямо в его.
– Вы можете встать на сторону света, – прошептали губы, упоительно пахнущие не то цветами, не то фруктами, неизвестными адмиралу, земными, таинственными. – Можете выступить заодно с нами.
– Против Гъде? – нехорошая дрожь прошла по спине. – Против наших союзников?
– Против тьмы, мой дорогой т’Лехин, – выдохнула Салима. – Тьма не знает ни планет, ни рас, она тянет свои щупальца по всей Галактике, и их необходимо обрубать вовремя, чтобы не пришлось после уничтожать пораженный тьмой мир, как удаляют опухоль вместе с больным органом. Нам нужна любая помощь в борьбе с тьмой.
– Но я присягал…
– Тьме? – она вздернула бровь, голос понизился на полтона.
– Нет! – поспешно открестился он. – Конечно, нет! Я не…
Женщина встала с кресла, обошла столик и, опершись коленом о диван, на котором сидел т’Лехин, закрыла ему рот маленькой теплой ладонью.
– Я пошутила, т’Лехин. Уж вас-то, отважного адмирала, верного своему слову, я не подозреваю в сочувствии темным. Но подумайте, дорогой мой: кому присягал Ен Пиран? Королю Имиту, верно? А кому он ныне служит? Т’Согидину, которого обратил во тьму.
Т’Лехина передернуло. Салима успокаивающе провела пальцами по его щеке, аккуратно обходя гарнитуру.
– Присяга теряет значение, милый т’Лехин, когда речь заходит о тьме и свете, – колено землянки под тонким шелком брюк скользнуло к его ноге, сбивая с мысли, будоража кровь. – Тут каждый заново выбирает свою сторону, – рука легла на плечо, легонько сжала. – Будьте с нами, т’Лехин. Будьте со мной, – пальцы коснулись губ, отодвигая гарнитуру, и он потянулся навстречу, но дистанция, такая небольшая и вместе с тем непреодолимая, непостижимым образом не сократилась. – Станьте моим адмиралом.
И так это прозвучало, что он, не задумываясь, выпалил:
– Да!
И попытался поймать ее пальцы. Не тут-то было! Его рука сжимала пустоту. А ее тело, руки, глаза – в каком-нибудь сантиметре, но все так же недоступны.
– О-ох, милый т’Лехин, как вы торопитесь! Знаете, у нас на Земле есть поговорка: делу время, потехе – час. Давайте же сперва сделаем наше общее дело, а уж после… насладимся его итогом.
Она отошла к своему креслу, накинула шаль и протянула руку, как княгиня – вассалу:
– Поедемте со мной, мой дорогой. Я представлю вас штабу.
Семь фрегатов неслись к Нлакису. Симелинцы решили внести свой вклад в войну, пока Чфе Вар зализывает раны, Гъде в панике оправдывается, а Мересань сидит без командования. Симелин – не самый развитый мир, и авторитет его в Галактике невелик, но чего у симелинцев не отнять, так это храбрости. Бой будет нелегким.
На каждый фрегат приходилось по два истребителя. Это внушало тревогу. К досветовым лоханкам ГС-летчики традиционно относятся пренебрежительно, но Хайнрих по себе знал, что в ближнем бою они могут представлять немалую опасность. ГС-привод занимает много места; на досветовых кораблях это место занято оружием. Пара дополнительных пушек способна многое решить.
– Спатос – на ближнюю орбиту, – скомандовал Хайнрих. – Не подпускай ублюдков к планете. Вы, два обормота! Атакуете строй вместе со мной. Бить только на поражение! Все равно симелинцы не сдадутся.
«Ийон Тихий» заложил вираж, уходя от попадания истребителя. Увы, неожиданная смена курса привела к тому, что собственные залпы пропали втуне.
За пультом рулил Бабаев, Камалетдинов сидел за второго. Нынче оказалось их дежурство, Принц с Федотычем отдыхали, лишь по сигналу тревоги примчались в резервную рубку и засели там. Бабай жалел, что не сложилось иначе. Он никогда не бегал от сражения, но именно сегодня он был к нему не готов. Это все проклятая ноябрьская сырость и нездоровая тяга к табаку. Видать, застудил поясницу в Ебурге, когда сидел с трубкой на холодных ступеньках трапа, продуваемого всеми ветрами. Забыл, что ему не двадцать лет и даже не сорок. Сперва спину просто тянуло, потом позвоночник перестал сгибаться – видать, воспаление распространилось. Он пошел к Кларе Золинген и повздорил с вампиром, когда тот ляпнул, что лучшее средство от всех немощей – кровопускание. Надо отдать Кларе должное: в том, что касается лечения, она беспристрастна, мало ли кто с кем поругался. Сделала укол, выдала мазь и таблетки, прочла целую лекцию о том, как щадить позвоночник. И предупредила, чтобы не ждал мгновенного исцеления: слишком уж запустил. Но, будь она к нему расположена, можно было бы попросить больничный. А так…
Впрочем, больничный – не больничный, разве стал бы он отлеживаться в каюте, когда боевая тревога? А пилота всего четыре, ни одного лишнего, как раз на центральную рубку и на резервную. То-то и оно.
Все бы ничего, но тянуться к дальним рычагам было больно. Как же некстати эти симелинцы!
Футболист был на подхвате. Вовремя переключал подачу топлива, следя, чтобы всем ускорителям хватало, держал связь со стрелками, страховал Бабая, выполняя его команды, чтобы ему не приходилось делать резкие движения. Бабай никому не сказал о неполадках с организмом, но Камалетдинов видел, что ему больно поворачиваться, в бою такое не скроешь.
Третьим в рубке был адмирал Шварц. Он молча застыл в крутящемся кресле, как бы ничего не делая. Хайнрих уже отдал все необходимые распоряжения. Пилоты справляются, стрелки справляются. У «Ийона» хорошая команда. Бездействие было непривычно. Там, на периметре, он всегда сам пилотировал «Песец». Но глупо лезть в чужое кресло, тем более – в бою. Пульт «Ийона» непохож на пульт «Песца». Сторожевики – земная разработка от начала до конца, и интерфейс традиционный: педали, штурвал, шкалы со стрелками… Конструкция же ГС-кораблей пришла с Тсеты, а там представляют себе управление по-иному. Работа пилотов на пульте, похожем на гигантскую клавиатуру, напоминает игру на фортепиано в четыре руки. Пока разберешься – десять раз подбить успеют.
На экранах разворачивалась картина сражения, земные корабли помечены голубыми звездочками, симелинские – желтыми. Тонкий оранжевый серпик – Нлакис, возле которого «Меф Аганн» готовится встречать прорвавшихся. Если кто-то прорвется. Главную свою задачу Хайнрих видел в том, чтобы этого не допустить.
Крейсеры атаковали симелинский строй, словно коршуны – косяк уток. Но, в отличие от уток, симелинцы были готовы к драке. И дрались отчаянно. Истребители рассыпались, уходя с линии огня и окружая крейсеры. На каждый крейсер минимум четверо – не уничтожить, так плотно связать боем, чтобы фрегаты успели дойти.
Симелинский истребитель разлетелся сверкающими брызгами, второй несся откуда-то сверху, стреляя. Бабай дернулся рукой к кнопке носового ускорителя – отвернуть, да так и не дотянулся. Позвоночник, обиженный несвоевременными нагрузками, переклинило.
– Ш-шайтан, не могу! – выдавил он, смаргивая невольные слезы.
Хайнрих сориентировался мгновенно.
– Управление – резервной рубке, быстро! Камалетдинов, вызывай фельдшера, – и, выскочив в коридор, побежал к резервной.
Управление смогли перехватить не сразу. Миг промедления – и «Ийон Тихий», вместо того чтобы свернуть с пути симелинца, принял удар центральным модулем.
Эйззу тревога застала в коридоре, когда она несла пилотам кофе. Услышав сигнал, она нерешительно затопталась, не зная, что делать. Она не была членом экипажа, и у нее не имелось своего места в боевом расписании. Донесу кофе, решила она, а потом пойду в каюту.
Корабль постоянно маневрировал. Порой гравикомпенсаторы не справлялись, и она чуть не пролила кофе на пол, но ловко среагировала, только на подносе расплылась маленькая лужица.
Эйзза не впервые попала в космическое сражение. Именно поэтому ей было страшно. В первый раз не страшно, не понимаешь ведь ничего. Теперь она уже знала, что такое бой в космосе. В бою погибают. И не всегда даже те, кто сражается. Так погиб Стейрр, просто оказавшись не в том месте. Эйзза ужасно боялась оказаться не там, но она не знала, где лучше. Ей казалось, что безопаснее держаться поближе к людям, но люди были везде, каждый на своем посту, и поди угадай. Балансируя подносом, она добралась до центральной рубки и едва коснулась двери, как оттуда, чуть не сбив ее с ног, вылетел адмирал Шварц и понесся куда-то.
Эйзза растерянно посмотрела ему вслед:
– Ваш кофе…
Ее дернули за юбку. Она опустила глаза вниз. Это был Мрланк.
– Ты чего?
Кот зашипел, стукнул ее лапой по ноге и вновь вцепился зубами в юбку, намереваясь куда-то тащить.
– Ай! – она все-таки разлила кофе, пытаясь остаться на месте, но Мрланк целеустремленно волок ее за юбку в неизвестном направлении. – Хорошо, хорошо, иду.
Навстречу промчался фельдшер Гонсалес с чемоданчиком – смуглый, остроносый, – чуть не столкнулся с ней. Мрланк шикнул – мол, не задерживайся!
Корабль сотряс удар, и Эйзза упала. Она ничего не понимала, но испугалась еще больше. Оттуда, где она только что находилась, жахнула волна горячего воздуха, пахнущего окалиной и расплавленным пластиком.
– Р-мяу! – кошачьи зубы порвали юбку, слишком сильно дернув.
Эйззу уже не надо было уговаривать. Она поднялась и, шатаясь на вибрирующем полу, побежала за котом, наплевав на поднос. Позади что-то взрывалось.
Взвизгнули гравикомпенсаторы. «Ийон» резко затормозил, чуть не развалившись на куски, и чудовищный шквал огня пронесся мимо.
Фархад Фархадович, часто и невнятно ругаясь, говорил с кем-то по внутренней связи, что-то требовал, там отнекивались. Хайнрих выдрал у него микрофон, бросил:
– Выполнять, что сказано, жопу порву!
Корабль вел молодой Фархад. Грамотно вел: короткие паузы, чтобы стрелки могли прицелиться, и резкие, непредсказуемые маневры. Вот только выражение лица парня никуда не годилось. Ужас на нем был, ужас малолетка, неожиданно оставшегося в одиночестве без взрослых, пополам с нечеловеческим напряжением. Хайнрих похлопал парня по плечу.
– Не дрейфь, сынок. Мы их сделаем. Рано нам еще в раю отдыхать, не заработали.
Он не убирал руку, пока не почувствовал: мышцы расслабились, пацан пришел в себя. Замечательно, конечно, что его пилотские навыки и в шоке никуда не делись, но будем надеяться, в нормальном состоянии он станет действовать еще эффективнее.
– Обстановку! – затребовал Хайнрих, плюхаясь в вертящееся кресло.
– Истребитель протаранил центральный модуль, – тут же доложили аналитики. – И застрял там. Его топливо сдетонировало. К счастью, его оставалось немного. Разрушены центральная рубка и прилегающие помещения.
– Боковые модули не отваливаются? – осведомился Шварц.
– Корабль не утратил целости, – с некоторой гордостью отозвалась женщина-аналитик. Опять эта Элла? – ГС-крейсер вообще довольно прочная конструкция.
– Двигатели?
– ГС-привод в норме. Три ускорителя потеряны: один носовой, два кормовых. На ходовых качествах это пока не сказывается, – снова оттенок гордости. – У нас опытные пилоты.
Хайнрих хмыкнул:
– Хорош рекламу гнать! – и, выключившись, посмотрел на экран.
Симелинцев осталась примерно половина. И первый фрегат уже приблизился к «Мефу Аганну» на дистанцию уверенного огня. Надо надеяться, «Меф» его не пропустит.
– Стряхни-ка этого козла с хвоста, мальчик, – велел Хайнрих, – и пройдись краем, дай стрелкам показать, на что они способны.
Федотова он решил не отвлекать. Пусть разбирается с тушением пожара и восстановлением герметичности в центральном модуле. О Бабаеве и Камалетдинове лучше вообще не думать, по крайней мере, до конца боя. У него всего один пилот, да и тот – мальчишка.
Виктория Павловна забрала Хелену к себе домой. И как так получилось, что у нее ни кола, ни двора, словно у сиротки? Виктория поспешно сделала знак от сглаза – не хватало еще накаркать – и посмеялась сама над собой: ну кто же верит в сглаз?
Монахини договорились, что будут приходить к Хелене. Они предлагали ей гостеприимство монастыря. Как ни странно, сестра Грета и сестра Юлия, женщины немолодые, не слишком красивые, немодно одетые и склонные к назиданию, девочке нравились. Они добрые, сказала Хелена, и рассказывают всякие удивительные штуки. Может, она и отправилась бы с ними, но в монастыре запрещалось наряжаться, играть на компьютере и сидеть в интернете. Там даже точки wi-fi не было. И Хелена предпочла однокомнатную квартирку Виктории Павловны. Виктория хотела бы верить, что не только поэтому.
Учебный семестр шел к концу. Виктория проверяла по электронным журналам успеваемость своих подопечных, вечерами обзванивала родителей, обрисовывая положение их чад, давая советы. Рутина отнимала много времени. Хелена шебуршала на кухне, помогая с ужином. Готовить она почти не умела, но могла нарезать салат, не оттяпав себе палец – уже достижение. Виктория поймала себя на мысли, что радуется даже таким маленьким успехам девочки – больших ведь ждать не приходится.
Привязчивая песенка, доносящаяся с кухни – Хелена подпевала плееру – смолкла, и стук ножа по доске прекратился. Виктория встрепенулась. После попытки суицида она стала бояться за эту малышку, недоглядишь за переменой ее настроения – чего доброго, опять придется звонить в «скорую».
Хелена, отложив нож и подперев голову ладонью, задумчиво смотрела в окно на танцующие снежинки. Светлые волосы отросли до короткого «ежика». Хелена стеснялась этой прически, но она на удивление шла ей, делая серые глаза еще огромнее, а контур лица – трогательно-хрупким.
Глаза обратились на вошедшую Викторию. Отчаянные глаза.
– Зима уже, – прошептала она. – Скоро Рождество, да?
– Да, Хелена, – Виктория ободряюще улыбнулась. – До католического Рождества неделя. Я православная, но отмечу вместе с тобой. Купим половинку гуся, зажжем свечи…
– Через неделю Рождество, – повторила девочка, – а папа за мной не приходит.
Сердце Виктории сжалось. И что тут скажешь? Подожди немного, придет? А вдруг нет? Когда он последний раз говорил с ней, собирался умирать.
– Он не возьмет меня с собой, да? – несправедливая обида и подступающие слезы в голосе.
Виктория села рядом, обняла девочку за плечи.
– Детка, твой папа серьезно болен.
– Если он болен, то почему не в больнице? Сестра Грета и сестра Юлия говорили, он в монастыре. Он хочет стать монахом? А как же я? Он что, совсем про меня забыл? – на предплечье Виктории капнула слеза.
– Хелена, ну прекрати. Как тебе не стыдно? Конечно, он не забыл. Но он не может уйти из монастыря. Он проходит там лечение.
– Тогда я хочу к нему съездить! – заявила Хелена.
Виктория покачала головой.
– Тебя не пустят. Это же мужской монастырь.
И к монаху можно было бы приехать и попросить о встрече, но она специально не хотела говорить о том, что наверняка травмирует девочку. Она тоже беседовала с сестрами, и от нее, в отличие от Хелены, они не стали скрывать, насколько болезнен и опасен сам процесс лечения. Не стоит дочке сейчас видеть измученного отца… если он вообще жив до сих пор. Вести из забравшейся в горы обители, где нет ни интернета, ни телефона, идут долго.
Хелена поникла.
– Виктория Павловна, но когда же он придет? – жалобно проскулила она.
– Как только поправится, – ответила Виктория как можно увереннее. – Он любит тебя, детка. Как только сможет, он вернется к тебе.
– А он поправится? – еще жалобнее.
Виктория мысленно перекрестилась и улыбнулась:
– Обязательно!
Есть время разбрасывать камни и время собирать камни.
– Симелинский истребитель уходит, – доложили наблюдатели.
– К планете? – уточнил Хайнрих. Истребитель – небольшая верткая машина, экипажа всего человек пять, но бед может наделать.
– Нет, адмирал Шварц. В противоположную сторону, к периметру звезды, – ясный пень, к Нлакису не пробиться мимо «Мефа Аганна», остается удирать в никуда. – Истребитель сильно поврежден и явно нестабилен в управлении. Можно догнать и уничтожить, пока он не…
Пока не – что? Он хмыкнул и махнул рукой.
– На хрен, пусть убирается. Все равно далеко не уйдет.
Куда денется досветовой корабль? А хоть бы и делся. Хайнрих не видел смысла гнаться за ним. Убивать уже не хотелось, смерть сегодня и так собрала немалую жатву. А в плен симелинцы не сдадутся.
Это был последний вражеский корабль. Поле боя осталось за эскадрой Земли. Но победа далась тяжело. Прошло время убивать, настало время считать потери.
Все четыре крейсера понесли более или менее значительный урон. Несколько ускорителей потерял «Джеймс Кирк», у «Джона Шепарда» горел правый модуль – пожар не сразу, но локализовали и теперь тушили. «Мефу Аганну» снесло навигационное оборудование. «Ийону Тихому» пришлось хуже всех. Проклятый истребитель, врезавшийся аккурат в центральную рубку, чуть не расколол корабль пополам.
– Мать твою наперекосяк, – произнес Хайнрих, осматривая крейсер. – Гржельчик меня убьет, если узнает, что я допустил сотворить такое с его любимым пепелацем.
– А мы не скажем, – тут же подольстилась Элла.
Он досадливо отмахнулся. Элла обиженно поджала губы и отошла.
Хуже всего, что пилотов, которые могли бы довести пострадавшую тушу корабля до места ремонта, почти не осталось. Бабаев погиб, и даже останков не найти: там, где истребитель врезался в крейсер, выгорело все, металл расплавился, керамика и та деформировалась. Камалетдинов выжил, но находился в состоянии, напрочь исключающем выполнение обязанностей пилота. Взрывом его выкинуло в коридор, и минимум одну переборку он прошиб собственным телом. Ожоги, переломы, разрывы тканей, последствия скачка давления… Лишь благодаря крепкому организму в самом расцвете лежать ему до Земли в реанимационном боксе медблока, а не в гробу. Рядом с Футболистом валялся в коме фельдшер Гонсалес. Хайнрих отметил, что тот спешил навстречу, когда он бежал в резервную рубку. Видать, подлетел к центральной как раз в тот момент, когда топливо истребителя рвануло.
Кстати, Хайнрих четко помнил, что чуть не сбил с ног блондинку Эйззу, которая несла в рубку кофе по его же собственной просьбе. Тем не менее кетреййи была цела и невредима. Как ее миновало? Точно, дуракам везет.
За блондиночку он, разумеется, был рад, но ее чудесное спасение не отменяло того прискорбного факта, что пилотов на «Ийоне» резко поубавилось. Аль-Саид и Федотов не могут бессменно сидеть за пультом, не прерываясь на сон и еду. Мальчишке просто необходимо отдохнуть. Он продержался весь бой, наверняка выложился, цепляется за второе дыхание. Вот-вот начнется отходняк – дрожащие руки, стучащие зубы… Полноценная истерика вряд ли, не того склада парень, но из рубки его надо убирать. Жаль, не пьет и не курит; ладно, пусть хоть поспит. Только где взять ему замену? Федотов мужик опытный, но оставить корабль на него одного, без подстраховки? Тоже не первой молодости, мало ли что – сердце прихватит или шею заклинит, тьфу-тьфу-тьфу… да элементарно скрутит живот – не снимать же штаны, не отходя от пульта! Нельзя в одиночку, даже в дрейфе нежелательно, не говоря уж о предстоящем ГС-переходе.
