Евгений Натанович Рудницкий
Сто лет одного мифа
* * *
Старший сын Винифред впервые появился в Байройте в ноябре 1947 года. У него уже был опыт нелегального пересечения границы оккупационной зоны, когда он за несколько месяцев до того посетил в Гармише Оверхофа, и теперь он снова им воспользовался, поскольку ему было необходимо наконец прояснить семейную ситуацию, о которой он знал только по переписке с Фриделиндой, эпизодическим встречам с Вольфгангом и доходившим до него обрывочным слухам. Полученная информация приводила его в сильное смущение, и, как писала в своем дневнике общавшаяся с ним по переписке Гертруда Штробель, события в Байройте не вызывали у него никакого доверия, поскольку он опасался, «что госпожа В. может составить вместе с Мауси <Фриделиндой> заговор против сыновей!!! Вольфганг пытается завладеть наследством. Госпожа В. и Мауси заодно. Надежда на комиссию по денацификации, которая сделает невозможной дальнейшую деятельность госпожи В. Ужасное завещание!».
Встреча с Виландом после длившейся два с половиной года разлуки привела Винифред в восторг. Восторженной поклоннице Байройта, своей давней корреспондентке Ильзе Эрнст она писала: «…он пробыл здесь целых три недели, и нам представилась прекрасная возможность обстоятельно обо всем переговорить и выработать на будущее планы, осуществление которых, разумеется, не в нашей власти! Ведь мы – связанные по рукам и ногам изгои!.. Он очень повзрослел, и я с гордостью слежу за его развитием, за его талантом и возможностями…» Виланду стало ясно, что мать не станет держаться за руководство фестивалями и постарается при первой же возможности передать его сыновьям. К тому времени Винифред не скрывала этого своего желания, обосновывая его тем, что «будущее, если оно все еще есть у Байройта, принадлежит молодежи», и добавляя: «Добровольно или вынужденно – но на мое сотрудничество в Байройте уже вряд ли стоит рассчитывать». Однако на тот момент она не могла ни принять на себя управление находившимся под опекой фестивальным имуществом, ни отказаться от него. Единственным способом избавиться от него, передав сыновьям согласно составленному в марте 1929 года завещанию, было повторное замужество, поскольку в этом случае она теряла право на наследство. Но подходящего жениха у нее не было: неверный возлюбленный Титьен еще в феврале 1946 года женился на своей более молодой подруге Лизелотте Михаэлис, по поводу чего Виланд сообщил Оверхофу: «Итак, умный господин отмежевался… Крысы бегут с тонущего корабля… Мама тактично и с горечью писала, что он использовал это тяжелое время, чтобы дать ей пинка, – но это очень характерно».
Чтобы избавить детей от своего присутствия и облегчить им доступ к наследству, Винифред думала также о возвращении в Англию, и самым простым средством для этого был бы брак с британцем. Однако подходящего британца еще нужно было найти, поэтому Винифред стала хлопотать о восстановлении своего британского гражданства и занялась поисками английской родни, надеясь, что это, помимо всего прочего, облегчит рассмотрение ее апелляционной жалобы. Она отыскала свою единокровную сестру Мод, дочь ее отца от первого брака, от которой узнала, что у нее есть еще двое единокровных братьев – в Южной Африке и Канаде, – однако перспективы на переселение в Англию оставались крайне смутными. Единственным результатом переписки с Мод стали продуктовые посылки, полученные Винифред в ответ на ее жалобы на свое бедственное положение.
Активное стремление Винифред отказаться как от фамильного наследства, так и от участия в общественной жизни не осталось незамеченным и, как она и надеялась, помогло при рассмотрении ее дела в суде второй инстанции. В январе 1948 года она с надеждой сообщила знакомому: «У меня больше нет впечатления, что речь пойдет об экспроприации! Так что время работает на нас, а наше терпение и наша выдержка себя оправдают!» А в марте 1948 года она с еще бо́льшим энтузиазмом писала Отто Даубе, организовавшему после Первой мировой войны в Байройте молодежное движение в поддержку творчества Вагнера: «Уже происходят знаковые события и чудеса. 13 февраля Виланда и Вольфганга принял государственный секретарь Министерства по делам культов, и создается такое впечатление, что сыновья смогут продолжить свою прежнюю деятельность, так что я полностью исчезну. Я, разумеется, с радостью приношу эту жертву во имя общего дела и полностью доверяю моим сыновьям, достигшим необходимой степени зрелости и получившим нужные знания».
Все эти позитивные изменения были обусловлены не только ее готовностью отойти от дел и передать семейное дело в руки сыновей, но и происшедшими за последние полтора года сдвигами в сознании немецкого общества. Как руководство страны, так и оккупационные власти осознали, что уже невозможно сохранять положение, когда сотни тысяч специалистов высокой квалификации (многие из которых были интернированы в лагерях) лишены возможности продолжать свою деятельность и вынуждены годами ждать решения своей участи. Обнадеживали и относительно мягкие приговоры, вынесенные в последний период работы комиссий некоторым знакомым и друзьям семьи. При рассмотрении дела бывшего обербургомистра Кемпфлера приняли во внимание его деятельность в последние недели войны, когда ему удалось защитить город от полного разрушения. В результате признания его виновным в совершении менее тяжких преступлений ему удалось избежать тюремного заключения. Дядю Гертруды, архитектора Райсингера, отнесли к категории попутчиков, и он отделался штрафом в 1000 марок. Его брата и тестя Виланда, Адольфа Райсингера, активно сотрудничавшего с пресловутой газетой Штрайхера Der Stürmer, также причислили к попутчикам и с учетом срока пребывания под арестом освободили от дальнейшего тюремного заключения. Из-под ареста освободили и архивариуса Отто Штробеля, в чьей дальнейшей деятельности были крайне заинтересованы Вагнеры. При рассмотрении дел большую роль играло, разумеется, сиюминутное настроение обвинителей и судей. Например, при рассмотрении дела технического директора фестивалей Пауля Эберхардта обвинитель заявил, что фестивали военного времени были «чистейшим оазисом», тогда как несколькими месяцами раньше на процессе Винифред он говорил о «коричневом цирке».
В середине ноября 1948 года Виланд переехал с семьей в Байройт и принялся за реконструкцию виллы на взятый им кредит в 12 000 марок, воспользовавшись проектом дяди своей жены Райсингера. В результате он произвел в неповрежденной части здания такие разрушения, что впоследствии пришлось восстанавливать участки штукатурки, росписи стен и мозаичного пола. По этому поводу Винифред, не скрывая возмущения, писала Герди Троост: «Виланд нанес больший ущерб, чем бомбардировки. Была разгромлена даже меблировка… Да, да, он был радикалом, он не хотел иметь ничего общего с прошлым, для него, как он говорил, существовало только будущее». При этом Винифред забывала, что она вызвала такое же, если не более сильное, возмущение тетушек, когда после смерти свекрови и мужа реконструировала Ванфрид, стремясь лишить дом его музейного облика.
К лету 1949 года Виланд переехал с семьей в обновленную часть виллы, стиль которой нарочито контрастировал со стилем старого Ванфрида. Вольфганг не торопился присоединиться к брату и остался в уже обжитом садовом домике, где 13 апреля 1947 года у него и Эллен родился сын Готфрид. Приглашая знакомых взглянуть на младенца, когда тот немного подрос, Винифред обещала, что они увидят, как выглядел маленький Рихард Вагнер. Как и его тетка Фриделинда, Готфрид в самом деле унаследовал такие черты лица предка, как значительный нос и выдающийся подбородок; впоследствии у него обнаружилась и характерная для прадеда независимая манера мышления. Вскоре в Байройт переселился с женой Курт Оверхоф и сразу приступил к исполнению обязанностей учителя и художественного наставника Виланда, без которого тот пока не мог обойтись. Эту работу он выполнял почти бескорыстно – за 200 новых дойчмарок в месяц.
Новая валюта была введена в рамках реформы Эрхардта в западных оккупационных зонах: новые деньги обменивали на старые рейхсмарки в соотношении 1:10, так что все капиталы обесценились, зато бо́льшая часть страны обрела твердую валюту. Почти одновременно аналогичная реформа была проведена в советской оккупационной зоне, вследствие чего произошло экономическое разделение Германии на западную и восточную части. Границы между зонами в западной части были ликвидированы, и экономическая жизнь там заметно оживилась.
Можно было наблюдать и глубокие изменения, происшедшие в политической обстановке Байройта. Социал-демократ Ганс Рольваген, избранный в мае 1948 года обербургомистром, демонстрировал свою независимость от американских властей, пытался ускорить восстановительные работы и оказывал поддержку семье Вагнер – именно он выделил Виланду строительные материалы для ремонта Ванфрида. В августе он послал в Оберварменштайнах нарочного, который пригласил Винифред на переговоры. По этому поводу Винифред писала подруге: «Я же всегда утверждала, что однажды к нам придут и будут нас снова звать – что мы, по-видимому, как раз наблюдаем». А в октябре она писала Отто Даубе: «Новый обербургомистр документально подтвердил свою порядочную позицию в отношении семьи – так что, собственно говоря, можно начинать – только бы найти недостающие миллионы!!!!!!»
Рассмотрение кассационной жалобы Винифред судом второй инстанции состоялось 1 декабря 1948 года в большом зале суда присяжных байройтского Дома правосудия. На этот раз о привлечении материалов из книги Фриделинды в качестве свидетельств обвинения речи не было. По поводу эпизода с первым появлением Гитлера в Ванфриде Винифред с самого начала заявила: «В то время моей дочери было пять лет, и я не верю, что ребенок способен хранить воспоминания со столь юного возраста. Книга полна неточностей». И суд поставил в этом вопросе точку. Самый сильный пункт обвинения – обогащение семьи за счет дотаций, полученных от нацистских властей во время проведения фестивалей военного времени, – был снят в результате сделанного экспертом защиты скрупулезного расчета. Выходило, что из миллионных сумм, выделенных дополнительно на новые постановки, Винифред получила пять процентов, и такую норму прибыли сочли вполне приемлемой. Были также учтены приведенные защитой новые свидетельства заступничества Винифред за преследуемых. Ей все же припомнили выступления в защиту Гитлера после провала Пивного путча и чек, переданный для генерала Людендорфа. Было также принято во внимание, что «имя Винифред оказалось самым весомым из всех имен в истории культуры, которые склоняли чашу весов в пользу Гитлера». В качестве смягчающего обстоятельства была отмечена царившая в Ванфриде времен ее молодости «обстановка, обусловленная расистскими идеями Чемберлена, которые также благоприятствовали формированию идеологии Гитлера». Тем не менее суд отнес ее к категории виновных в менее тяжких преступлениях, и приговор был смягчен. Ей предстояло выплатить 6000 дойчмарок в фонд возмещения убытков от войны, и она получила поражение в правах сроком на два с половиной года – все это время она не имела права замещать руководящие должности и заниматься предпринимательской деятельностью, а на ее имущество накладывался арест. С учетом высказанной Винифред готовности полностью отказаться от руководства семейным предприятием срок опеки над имуществом и условного осуждения был впоследствии снижен до одного года (семье все же надо было приступить к восстановлению фестивалей); таким образом, пожертвовав собой ради семейного дела, Винифред открыла сыновьям путь к возрождению вагнеровского Байройта. Впоследствии она призналась в телеинтервью: «…я была козлом отпущения… и в результате как бы… обелила обоих мальчиков». Несмотря на нацистское прошлое Виланда, суд снял с него обвинение в сотрудничестве с режимом и отнес к категории попутчиков, то есть на его дальнейшую деятельность никакие ограничения не накладывались. В середине 1949 года был освобожден из лагеря Бодо Лафференц, которого суд отнес к категории виновных в менее тяжких преступлениях и приговорил к уплате суммы даже меньшей, чем штраф, наложенный на его тещу. С учетом высокого места Лафференца в иерархии СС многие сочли такой приговор слишком мягким.
Глава 25. «Здесь в цене только искусство!»
21 января 1949 года Винифред Вагнер подписала в Оберварменштайнахе официальный текст своего отречения: «Настоящим я торжественно беру на себя обязательство воздерживаться от любого содействия в организации, управлении и руководстве Байройтскими театральными фестивалями. В соответствии с давно возникшим намерением я доверяю моим сыновьям Виланду и Вольфгангу выполнение вышеупомянутых задач и передаю им соответствующие полномочия». При этом она хорошо осознавала, что передает руководство детям не так, как она об этом мечтала в былые годы, то есть добровольно и с сознанием выполненного долга, а по принуждению властей, лишивших ее имущественных прав и заклеймивших как нацистского пособника. Вскоре она призналась своим знакомым, что из политических соображений ей «раз и навсегда было отказано в дальнейшем руководстве фестивалями»: «Государство выдвинуло это требование как условие для передачи наследия моим сыновьям – в противном случае руководство фестивалями могло быть у семьи отобрано». Верена почувствовала себя обделенной и горько сетовала матери, что та не приняла во внимание, что у нее и сестры «помимо любви к Байройту есть еще и права», которые мать обязана защищать. Винифред пыталась убедить младшую дочь в том, что, заключив соглашение с сыновьями, она вовсе не лишила ее наследства: «Ведь на фестивалях пока что ничего не заработаешь, к тому же я сомневаюсь, не обделила ли я своих сыновей, поручив им это дело!» У нее был еще один важный аргумент: «…нам теперь не следует вести пустые разговоры, а нужно заглянуть в глаза суровой реальности». Что касается Фриделинды, приведенные матерью аргументы, о которых она могла и не знать, были ей и так совершенно очевидны: после того как ее антреприза потерпела крах в богатой Америке, она сильно сомневалась в возможности быстрого возрождения семейного предприятия на родине, едва приступившей к восстановлению экономики. Но она недооценила решимость баварского правительства и городских властей Байройта как можно скорее возродить фестивали, рассматриваемые всеми как важнейшее условие возвращения страны к мирной жизни.
Новую ситуацию верно определил Вольфганг, связав ее, в частности, с обновлением городских властей: «После того как обербургомистром Байройта был выбран Ганс Рольваген… дискуссии о будущем фестивалей приобрели не свойственный им прежде деловой характер». Важную роль в этом деле сыграл и упомянутый выше писатель Карл Вюрцбургер, происходивший, по словам Вольфганга, «…из почтенной еврейской семьи, давно осевшей в Байройте»: «Вернувшись домой и ознакомившись первым делом с завещанием моих родителей, он довольно скоро заинтересовался положением дел с фестивалями и их перспективами. Если прежде у него и были какие-то сомнения или предубеждения, то они довольно быстро исчезли, о чем он выразился следующим образом: „С этого момента я оказался перед совершенно новой ситуацией. Завещание составлено настолько ясно, что я не могу понять, как д-р Майер умудрился вообще что-то тут придумывать… Вне зависимости от того, унаследуют ли руководство после госпожи Винифред (которая, по-видимому, сама не стремится взять на себя фестивали) наследники второй очереди… или в права наследства вступит город Байройт, остается принцип rebus sic stantibus [лат. «сохранение силы договора при неизменности общей обстановки». – Прим. авт. ], поскольку положение вещей таково, что Дом торжественных представлений может быть использован только для исполнения произведений Рихарда Вагнера, и больше ничего ставить в нем нельзя!“» Для автора мемуаров было также чрезвычайно важно, что позиция Вюрцбургера и его деловой подход «…очень скоро положили конец всякой болтовне и выворачиванию истины наизнанку, в том числе идее об учреждении фонда кузена Франца. Она раз и навсегда улетучилась». Вагнерам повезло также с назначением на должность бургомистра (то есть заместителя обербургомистра) Конрада Пёнера – дяди Вюрцбургера и старого друга Винифред; именно он курировал в городском совете вопросы культуры.
О том, чтобы возобновить фестивали в 1949 году, не могло быть и речи; возможность проведения первого фестиваля в 1950 году также вызывала сильные сомнения. Мюнхенские власти больше всего настораживала молодость и отсутствие достаточного опыта у молодых соруководителей. Сомнения в пригодности братьев для руководства столь сложным музыкальным институтом высказывали и многие маститые деятели культуры, связанные в прошлом с Байройтом и обладавшие опытом работы на фестивалях. В первую очередь это был имевший серьезные претензии к Виланду Эмиль Преториус, который выдвинул против «байройтского засранца» и его брата обвинения в основном политического характера: «То, что теперь этих нацистов и антисемитов не только больше не обвиняют, но, напротив, объявляют антифашистами, выглядит гротеском. Все это в чистом виде шутовская комедия!» В способности едва перешагнувших тридцатилетний рубеж молодых людей возродить семейное предприятие сильно сомневался и Фриц Буш, в годы нацистского правления лишенный возможности заниматься профессиональной деятельностью у себя в стране: «Байройт имеет настолько большое значение для культуры, что его возрождение нельзя доверять неопытным детям, воспитанным на нацистской идеологии». Опасения этих авторитетных лиц разделял и государственный секретарь баварского Министерства по делам культов Заттлер: «Я полагаю, что будет довольно затруднительно передать средства, выделяемые землей Бавария, городом Байройт или Баварским радио, столь молодому человеку, как Виланд Вагнер; будучи членом семьи Вагнер, он все же еще не набрался опыта, требуемого для выполнения такого рода культурной задачи». Чтобы подстраховаться, чиновник выдвинул предложение дать в наставники братьям опытного Хайнца Титьена. Однако против этого у семьи уже давно возникли вполне обоснованные возражения. Предчувствуя подобное развитие событий, Винифред писала подруге еще в июле 1948 года: «Если я и хотела его <Титьена> возвращения, то теперь я смело скажу „нет“ из-за Виланда, но я собираюсь остаться в стороне, а потомки должны сами сказать свое слово». Разумеется, «потомки» свое слово сказали, и городские власти Байройта, прежде всего обербургомистр и руководитель отдела культуры Вюрцбургер, почли за лучшее с ними согласиться, по поводу чего Вольфганг впоследствии писал: «Уже 13 декабря 1948 года д-р Вюрцбургер сердечно приветствовал нас на собрании граждан города Байройт: „Мы приветствуем также внуков Рихарда Вагнера в качестве будущих руководителей дела Байройта и делаем это с тем бо́льшим удовольствием, что не только надеемся, но и твердо знаем, что они относятся к поколению здравомыслящих и полных решимости людей, не собираются служить какому-либо культу, а намереваются всецело посвятить себя творчеству Рихарда Вагнера“».
Свидетельством того, что братья уже вполне созрели для руководства фестивалями, было создание в марте 1948 года, то есть при обербургомистре Майере, но еще до возвращения в Байройт Виланда, комиссии, в которую кроме Майера и Вольфганга вошли финансовый эксперт Зессельман, уже вернувшийся в Байройт Бодо Лафференц и ревизор-аудитор Хибер. Вольфганг вспоминал: «Наши размышления оформились в виде списка первоочередных задач, содержавшего следующие пункты:
Создать:
1. Финансовые предпосылки проведения фестивалей.
2. Художественные предпосылки.
3. Основу сотрудничества с городскими властями Байройта и продолжить его в соответствии с уже зарекомендовавшей себя системой.
4. Предпосылки для решения проблемы размещения участников фестивалей и публики, в связи с чем нельзя недооценивать возникающую из-за недостатка жилья психологическую проблему.
5. Предпосылки для работы с общественностью в соответствии с нынешней ситуацией.
6. Предпосылки для формирования привлекательного штата сотрудников, преимущественно из лиц, готовых в условиях едва намечающегося экономического чуда принять участие в создании предприятия для поддержки нуждающихся.
7. Предпосылки для ремонта Дома торжественных представлений и вспомогательных строений с целью их беспрепятственного и неограниченного использования под наблюдением надзирающих служб.
Художественные требования логически вытекали из стремления продемонстрировать всему миру наш решительный отказ от пустивших корни в Байройте историзма и национализма и напомнить о единственно верных традициях, на которых основываются Дом торжественных представлений и исполняемые на фестивалях произведения». Предусмотрительный Вольфганг посчитал также необходимым прежде всего объяснить общественности, что устроителями фестиваля являются только его брат и он сам, а не вся семья.
28 февраля 1949 года Дом торжественных представлений был официально передан под ответственность Виланда и Вольфганга, по поводу чего младший брат вспоминал: «Как это уже однажды было при основании фестивалей в 1876 году, в результате дальновидного и ориентированного на будущее мышления отцов города Байройт был заложен фундамент, на котором, несмотря на множество отчасти грозных кризисов, были консолидированы и получили развитие идеи и концепции Рихарда Вагнера, так что решающее значение для возобновления фестивалей приобрела нынешняя форма их безоговорочного признания СВОИМИ для города». Решение, принятое городскими властями, имело, разумеется, важное значение, однако средства выделяло баварское министерство, и тут решающую роль сыграло мнение дирижера Ганса Кнаппертсбуша. В одном из своих интервью Вольфганг признал: «…поверивший в моего брата, а впоследствии и в меня дирижер оказал своим авторитетом положительное влияние на круги, которые относились к нам с вполне оправданным скептицизмом. Он сказал, что вполне доверяет новым хозяевам Байройта как в художественном, так и в других отношениях». Свое мнение Кнаппертсбуш подтвердил в статье, опубликованной в газете Süddeutsche Zeitung 2 апреля 1949 года: «Есть только одна возможность поддержать величие Байройта и его значение для немецкой культуры, и она заключается в сохранении чистоты великого наследия Рихарда Вагнера, призывавшего соблюдать верность байройтской идее. Эта совершенно определенно высказанная воля Мастера, верность которой десятилетиями соблюдала Козима Вагнер и которую ее сын Зигфрид Вагнер хранил как священное наследие своих родителей, может быть единственной путеводной нитью для нынешнего поколения».
* * *
Процесс возрождения фестивалей шел одновременно с послевоенным государственным строительством – в восточной зоне, где создавалась просоветская Германская Демократическая Республика, и в объединенной западной, где формировалась Федеративная Республика Германии. 1 сентября 1948 года в Бонне был созван парламентский совет, куда вошли представители всех ландтагов (земельных парламентов) западных оккупационных зон. Он состоял из семидесяти человек, работал под председательством Конрада Аденауэра и выработал конституцию страны, которая была принята в мае 1949 года. В августе были проведены первые парламентские выборы, и Аденауэр стал первым канцлером ФРГ.
Еще в марте 1947 года Виланд писал своему влиятельному покровителю, музыкальному критику Вилли Криницу (Krienitz), который некогда был секретарем Кнаппертсбуша, а теперь поддерживал связь между дирижером и наследниками семейного предприятия, о катастрофическом положении в преддверии подготовки к фестивалям: «Государство не в состоянии финансировать роскошные представления с международным участием, которые планируется осуществить здесь вот уже два года (вчера город получил окончательный отказ, обоснованный финансовыми соображениями). Так что нам волей-неволей приходится искать средства из частных источников. Должен Вам сообщить, что при теперешнем экономическом положении это довольно сложно». А через неделю он писал уже самому Кнаппертсбушу: «Если не удастся в короткий срок раздобыть необходимые средства, то осенью придется снова обсуждать с городскими властями окончательный срок возобновления фестивалей. Поскольку экономические риски все еще велики, повторное открытие фестивалей состоится в 1951 году (75-летие Байройта!)». Было очевидно, что без средств частных жертвователей не обойтись.
Найдя общий язык с Криницем, Виланд Вагнер в июле писал ему из Нусдорфа: «Не нашлось бы у Вас времени… для подготовки и обоснования меморандума, который рано или поздно будет составлен для тех, у кого нет ни понятия, ни почтения, ни традиций? Он должен разъяснить историю возникновения и идею фестивалей, их задачи, их уникальность. Было бы хорошо, если бы эту задачу мог на себя взять специалист с горячим сердцем и холодным рассудком. – Дайте же этому толчок и не говорите нет! – Меморандум должен быть сильным, деловым, не содержать превосходных степеней и восхвалений в стиле вагнерианцев; кроме того, он должен быть убедительным. Вы, безусловно, самый подходящий для этой цели человек. Вне зависимости от того, зайдет ли речь о плане Байдлера или нет, о нем нужно упомянуть – возможно, в дополнительном разделе. Я думаю также о возможности дать меморандум за подписью так называемых вагнерианцев. Нужно придумать что-то в этом роде». Под теми, «у кого нет ни понятия, ни почтения, ни традиций», Виланд подразумевал мюнхенские власти и прежде всего государственного секретаря Заттлера.
Впоследствии Криниц сыграл важную роль в деле возобновления фестивалей не только в качестве посредника; огромное значение имели публикации этого авторитетного музыковеда, главным образом в газете Münchner allgemeine Zeitung. Поэтому, когда подготовка фестивалей вышла на финишную прямую, братья пригласили его в качестве специалиста по связям с общественностью. Поскольку баварское правительство стремилось установить контроль над деятельностью байройтского предприятия, а братья старались всеми силами этого избежать, они с неизбежностью оказались в объятиях финансовых воротил. Вольфганг вспоминал: «Поскольку мы с братом отказались от помощи контролера-интенданта, назначенного баварским министром-президентом для наблюдения за нашей финансовой деятельностью, рассчитывать на содействие баварского правительства не приходилось».
Проблема заключалась в том, что почти за всеми друзьями Байройта, способными оказать материальную поддержку или имевшими заметное влияние на финансовые круги тогдашней Германии, тянулся длинный шлейф коричневого прошлого. Вместе с тем в сложившейся ситуации привередничать не приходилось, и Вольфганг с готовностью принял помощь представителя страховой фирмы Iduna Герхарда Росбаха, явившегося в Байройт со своими проектами в мае 1949 года: «…мы с благодарностью приняли щедрую помощь Герхарда Росбаха, которая, как мы полагали, станет надежной гарантией для создания основ нашего финансирования и платежеспособности». Уже упомянутый на этих страницах Росбах был организатором одного из фрайкоров и участником Пивного путча; он держался несколько особняком от НСДАП и снискал известность как организатор молодежного фольклорного ансамбля, с которым выступал в Байройте в декабре 1928 года, а в июне 1929-го по приглашению Винифред принял участие в праздновании шестидесятилетия Зигфрида Вагнера. Как писал впоследствии Вольфганг, «Росбах предлагает учредить взносы в размере 100 дойчмарок с каждого промышленного предприятия и надеется найти подход к людям, используя личные связи и возможности Промышленно-торговой палаты. – Маловероятно, что кто-то даст больше 100 марок, но он утверждает, что взнос в этом размере заплатят легко». Для участия в создании Общества друзей Байройта пожилой националист и консерватор привлек также своего старого друга, сталелитейного магната из Дортмунда Морица Клённе; тот пользовался авторитетом как в деловых кругах, так и в среде почитателей Вагнера и стал главой общества.
Первое заседание состоялось 22 сентября 1949 года. Ему предшествовало устроенное накануне предварительное слушание в узком кругу с участием известных своим прагматизмом и лишенных романтических иллюзий финансовых воротил; они ставили перед братьями неудобные вопросы, на которые те, по крайней мере Виланд, не были готовы ответить. Одним из немногих участников совещания, имевших наряду с братьями представление о художественной стороне обсуждаемого предприятия и способных найти общий язык с меценатами, был бургомистр Пёнер. Вспоминая это собрание, Вольфганг писал: «Поскольку Виланд совершенно не был знаком с жаргоном и терминологией экономистов-хозяйственников и не имел никакого понятия о таких вещах, как, например, ипотека, обеспечение, краткосрочное и долгосрочное кредитование и т. п., жаркая дискуссия между ним и д-ром Шлойснером чуть не закончились катастрофой, хотя поначалу все вроде бы было ясно. К счастью, удалось удержать от вовлечения в этот скандал остальных, однако подготовленные мною финансовые планы и заявки на состоявшемся на следующий день заседании докладывал уже не мой брат, как это предполагалось с самого начала, а я сам. Виланд же в своем выступлении ограничился высказываниями о художественных намерениях и связанных с ними материальных потребностях».
Вольфганг вообще старался подчеркнуть при каждом удобном случае, что возрождение фестивалей состоялось только благодаря его организаторским способностям. Проводя различия между собой и братом, он как-то отметил: «Насколько сильно мы различались по характеру, настолько же различными были и наши пути в Байройт и на Зеленый холм. В отличие от меня, склонного больше к юридической и финансовой деятельности, Виланд был по своей натуре скорее художником и интеллектуалом – ко всему остальному он проявлял лишь ограниченный интерес. Так, он бывал рад держаться подальше от очага байройтских событий, поскольку это давало ему неограниченные возможности для занятий живописью, углубленного изучения произведений деда, чтения и разработки проектов. В своих письмах я ему постоянно рассказывал о событиях и происшествиях, связанных с нашей семьей и судьбой фестивалей». Судя по воспоминаниям Вольфганга, его выступление на этом собрании в самом деле произвело впечатление на потенциальных спонсоров своей деловитостью: «На основе представленных расчетов после активного обсуждения был принят стартовый капитал в 400 000 дойчмарок, который предполагалось увеличить до необходимой суммы в 700 000 за счет средств от продажи билетов и т. п. Я убедительно продемонстрировал присутствующим, что как для меня в качестве ответственного за экономическую сторону дела, так и для нас обоих, если речь идет об искусстве, возобновление Байройтских фестивалей возможно и без участия баварского правительства, но только при условии создания надежной финансовой базы. Потому что мы можем брать на себя обязательства только в случае, если будем уверены, что в конце концов нам удастся все оплатить».