Вадим Иванович Кучеренко
Химера
Глава 23
Амади жестом подозвал одного из пигмеев. Тот подбежал и низко поклонился старику.
– Все готово? – спросил Амади.
– Да, вождь, – ответил воин и потряс копьем, которое держал в руке.
– Тогда начинайте, – приказал старик.
Воин отбежал и что-то сказал остальным пигмеям. Те издали радостный крик и направили свои копья на нгояма. Они кололи наконечниками пик Абрафо до тех пор, пока он не встал, а затем крепко привязали его лианами к стволу пальмы. После чего обложили ветвями, которые до этого набрали в саванне.
Один из пигмеев взял небольшую высохшую палку, вставил ее в сухие волокна, надерганные из коры деревьев, и начал быстро вертеть между ладоней. Вскоре показался дымок. Другой пигмей наклонился и начал раздувать его. Вспыхнул огонек. В него подложили щепок и ветвей, и разгорелся костер. Амади поджег от него длинную ветку и поднес ее к ветвям, которые были накиданы вокруг нгояма. Пламя перекинулось почти мгновенно.
Абрафо с презрением смотрел на пигмеев, пока они добывали огонь, и молчал. Но когда подожгли пальму, к которой он был привязан, и груду ветвей, в которой его ноги утопали до колен, нгояма перевел взгляд на обложенное облаками небо, низко нависшее над саванной, и начал что-то беззвучно шептать. Он не молился. Он прощался с Абангу.
На челюстях Фергюса вспухли огромные желваки. Его потрясла бессмысленная жестокость пигмеев, для которых месть была важнее всего остального. Внезапно он вспомнил свое последнее сновидение, в котором к нему приходила Евгения. Она тоже пыталась удержать его от мести за свою смерть. Но он не послушал ее, и даже забыл тот сон. А сейчас прихотливая память услужливо напомнила о нем. Фергюс громко заскрипел зубами. Он ничем не мог помочь Абрафо. Голова его уже была ясной, но ноги и руки по-прежнему отказывались ему служить. Кровь эльфа все еще не освободилась от яда, и густой вязкой массой перетекала по венам и артериям его тела. Фергюса начал бить озноб. Он взглянул на Альфа. К счастью, мальчик все еще спал и не мог видеть происходящего.
Фергюс смотрел на внука и не увидел, откуда и когда появилась Абангу. Он услышал изумленные вопли пигмеев. И только после этого перевел взгляд снова на Абрафо.
Эта попытка Абангу спасти мужа могла быть вызвана только отчаянием. Она яростной черной фурией налетела на пигмеев, увлеченных зрелищем, и сумела пробиться сквозь их толпу к пальме, которая к этому времени уже занялась огнем. Она подняла руку с большим ногтем, чтобы рассечь опутавшие тело Абрафо лианы, когда брошенное одним из воинов копье пробило ее шею и вонзилось, злобно дрожа, в пальму. Абангу оказалась пригвожденной к стволу.
И сразу же в нее полетели другие копья. Неподвижная, она оказалась легкой мишенью. Кто-то из пигмеев промахнулся, и копье поразило Абрафо в грудь. Абангу, истекая кровью, обняла мужа, как будто пыталась закрыть его своим телом. Пламя, бушевавшее вокруг, охватило их обоих.
Даже пигмеи перестали кричать и потрясать копьями, не отводя глаз от охваченных огнем врагов. А когда Абрафо, видя смерть жены, завыл, как дикий зверь, они, устрашенные, даже отступили на несколько шагов, словно боясь, что пылающий нгояма, разорвав обгоревшие лианы, бросится на них.
Пальма продолжала пылать еще долго после того, как тела нгояма обуглились.
Эльф увидел, что к нему подходит Амади, и закрыл глаза, чтобы скрыть сверкавшую в них ненависть.
– Теперь ты понял, что бывает с теми, кого мы считаем своими врагами? – спросил Амади.
– Я вам не враг, – ответил Фергюс. – И если это аутодафе ты устроил для меня, то напрасно. Я не знаю того, что ты хочешь у меня выпытать.
– А я так не думаю, – ответил старый пигмей. Зрелище казни распалило его, но не удовлетворило. Он жаждал еще крови. – Ты расскажешь мне все, что тебе известно о золотом диске. И, может быть, ты умрешь легкой смертью. Решай сам, эльф.
– А ты не боишься, Амади? – с неприкрытой угрозой спросил Фергюс. – Я ведь не человек. И даже не простой нгояма, от пепла которого ты не отмоешься уже никогда.
– Ты напрасно грозишь мне, – старик ухмыльнулся, обнажив черные десна с остатками сгнивших зубов. – Напиток, который я тебе дал, не только защитил тебя от яда, но и лишил магических сил. Я заранее все продумал. Так что ты сейчас так же слаб и беззащитен, как нгояма. Подумай об этом, прежде чем принять решение.
– Я не боюсь смерти, Амади. А ты боишься. Я вижу этот страх в твоих глазах. Пока еще не поздно – отпусти меня и моего внука. Мы уйдем, и ты останешься жив. Не знаю, надолго ли. Нгояма будут мстить за смерть Абрафо и Абангу. Но я не примкну к ним. И поэтому, может быть, тебе удастся спастись. Не в саванне, а где-нибудь в пустыне. Сахара велика, она занимает треть Африки. Большая часть ее территории пустует, потому что никто не может выжить там – под палящим солнцем, без воды и укрытия от постоянных песчаных бурь. Но это твой единственный шанс, старик, продлить свою никчемную жизнь. Подумай об этом, прежде чем принять решение.
Слова Фергюса, сказанные им уверенно и без злобы, произвели сильное впечатление на пигмея.
– Возможно, ты действительно не боишься собственной смерти, эльф, – сказал он. – Не знаю, почему. И даже не буду думать об этом. И ты прав, я боюсь умереть. Но смерть неизбежна. Так что не пытайся запугать меня. Да, я умру. Но ты умрешь раньше меня. Сегодня. Ты готов к этому?
Фергюс почти не лгал, говоря, что смерть не страшит его. Долгое время так и было. Он был уверен, что физическая смерть означает начало иного существования. Дух, освобожденный от бренной оболочки, возрождается в новой жизнь, следуя по вечному пути эволюции. Но даже если это было не так, рассуждал эльф, то все равно смерть милосердно избавляла его от страданий, тревог и боли, вечных спутников жизни.
Но это было до того, как появился Альф. Все переменилось в одночасье. Теперь Фергюс считал смерть самой жестокой и бессмысленной вещью на свете. Она разлучала его с внуком. Сейчас он отдал бы все на свете за вечную жизнь. Кроме своей бессмертной души.
Где-то в глубине души эльфа теплилась крошечная искорка надежды, что в стране богов, которую от него отделяли ворота в горе Хай-Марка, он сумеет найти элексир бессмертия. Чем бы тот не был, пусть даже это будет существование в виде энергетического сгустка.
Но для этого ему был нужен ключ, открывающий эти ворота. Золотой диск, хранящийся в дупле баобаба, в котором покоился прах Адетоканбо.
Фергюс понимал, что если он раскроет тайну золотого диска старому пигмею, то Амади завладеет им, и на его поиски снова придется потратить века. Слишком долго, чтобы он, Фергюс, мог всерьез надеяться на то, что ему это когда-нибудь удастся.
И, кроме того, как только Амади узнает то, что хочет, он все равно прикажет его убить.
Поэтому Фергюс сказал:
– Я готов. А ты?
Амади побледнел. Он повернулся к своим соплеменникам и что-то прокричал. Четверо воинов подбежали к ним. Они подхватили Фергюса, положили его на скрещенные копья и быстро понесли к ближайшей рощице, где росло несколько масличных пальм. Амади не отличался фантазией, а, быть может, не надеялся убить эльфа иным способом. Фергюс тоже должен был умереть в огне.
Но пигмеи не добежали до рощицы. Они упали один за другим, захлебнувшись кровью. А Фергюса подхватили нгояма, предводительствуемые Джелани. Они появились как будто из воздуха – огромные, черные, безмолвные, страшные. Увидев их, пигмеи завопили от ужаса. И попытались убежать. Но нгояма были стремительнее. Они настигали пигмеев и убивали их, своими ногтями пронзая их сердца, вспарывая животы или разрезая горло, а потом приникая жадными ртами к кровоточащим ранам.
У Амади от страха отказали ноги. Он упал на колени, закрыл глаза и ждал. Нгояма навис над ним, как черная туча. Взмах рукой – и голова старика покатилась по траве, окрашивая ее в красный цвет.
Спастись не удалось никому. Тех пигмеев, которые пытались защищаться, убивали с особенной жестокостью. Их расчленяли на части, отрывая руки, ноги и головы от тел. Нгояма были намного сильнее своих крохотных перепуганных врагов. Огромные черные тени метались по саванне, сея смерть.
Джелани склонился над эльфом.
– Где мальчик? – с тревогой спросил он. – Неужели я опоздал?
Но Альфа уже несли на руках два нгояма, так бережно, словно он был хрупкой драгоценной чашей из горного хрусталя. Мальчик проснулся и растерянно озирался вокруг, не понимая, что происходит. Но, увидев деда, который все еще лежал на траве, он вырвался от нгояма и бросился к нему. Присел рядом и погладил его по голове. Слезы показались в глазах мальчика, который до этого ни разу не выказал страха, даже тогда, когда их осыпали стрелами пигмеи.
– Дед, что с тобой? – испуганно спрашивал он. – Ты почему лежишь? Ты можешь встать?
– Могу, – заверил его Фергюс, поднимаясь. – А ты можешь перестать орошать меня слезами, внук? Что подумает о тебе мой друг Джелани?
– Я думаю, что у твоего внука – самое мужественное и благородное сердце на свете, – пророкотал Всемогущий. – А ты, Фергюс, самый везучий дух, какого только видела Африка. Замешкайся я немного – и не миновать бы тебе…
Фергюс сделал предостерегающий жест рукой, и Джелани не закончил фразу.
– Да, кстати, как ты здесь оказался? – спросил эльф. – Не помню, чтобы я говорил тебе, куда мы направляемся.
– Благодари Апудо, если хочешь, – с нескрываемым презрением ответил нгояма. – Она пришла ко мне и сказала, что ты уговорил батва, с которым она сожительствует, довести вас до баобаба с прахом Адетоканбо, необдуманно пообещав ему… Ты сам знаешь, что.
– Я обещал ему…, – начал было Фергюс.
Но Джелани не дал ему договорить.
– А спустя некоторое время он вернулся домой чуть живой от страха и без вас, – продолжил он, словно не услышав эльфа. – Апудо едва удалось заставить его рассказать, что случилось. По его словам, когда он увидел, как вас схватили его соплеменники, то попросту дал деру. Он и Апудо пытался уговорить не идти ко мне. Но она не послушалась. Это и спасло жизнь не только тебе, Фергюс, и твоему внуку, но и самой Апудо тоже. Она раскаялась, и я ее простил. А вот ее сожителя я примерно наказал за трусость. Он уже переселился в страну предков. И, к сожалению, очень быстро. У меня не было времени, чтобы казнить его медленно и мучительно больно. Так же, как умирали Абрафо и Абангу.
Фергюс почувствовал, как Альф вздрогнул, услышав о смерти нгояма, ставших его друзьями, и нахмурился.
– Мне очень жаль, что я стал невольной причиной смерти Абрафо и Абангу, – сказал эльф.
– В это нет твоей вины, – возразил Джелани. – Во всем виноваты эти подлые батва. С этого дня я буду преследовать их по всей Африке. И сотру с лица африканской земли. Даже саму память о них.
– И что ты этим добьешься? – с горечью спросил Фергюс. – Только того, что люди выиграют еще одну битву в необъявленной войне с духами природы. Когда мы уничтожаем друг друга, они празднуют победу. Остановись, Джелани, умоляю тебя! Я готов простить батва. Прости и ты. Довольствуйся теми жертвами, которые уже принесены.
– Я подумаю над твоими словами, Фергюс, – неохотно произнес Джелани. – Но позже. После того как мы похороним Абрафо и Абангу, и пройдет положенный срок траура – сорок дней. Все это время мы будем оплакивать их, и не думать ни о чем другом. Так предписывает наш закон.
– Вот и хорошо, – кивнул Фергюс. – Сорок дней – достаточный срок, чтобы страсти остыли. Твои предки были очень мудры, Джелани.
– А что будешь делать ты? – хмуро спросил Джелани. Он уже пожалел о своих словах, которыми связал себя по рукам и ногам в том случае, если Фергюс останется в Африке. – Отправишься обратно на свою родину?
– Да, Джелани, – ответил Фергюс. – Но сначала я загляну в дупло этого баобаба, которого ты видишь перед собой. Из-за него, собственно, и весь сыр-бор.
– Ты хочешь сказать, что в этом баобабе покоится прах Адетоканбо? – голос Джелани дрогнул в суеверном страхе.
– Так утверждал Ннамди, которого ты казнил, – ответил Фергюс. – И вождь племени батва, которого твои воины отправили в страну предков. Мне остается только поверить им на слово. Доказательство я найду внутри баобаба.
– Тогда ищи их скорее, – буркнул Джелани. – А то скоро вся саванна запылает.
Фергюс оглянулся и увидел, что Джелани прав. Огонь с пальмы, которая стала лобным местом для двух нгояма, перекинулся на сухую траву и уже добрался до ближайших деревьев. Те тоже вспыхнули, как факелы. А огонь пошел дальше, предвещая большой пожар, несущий гибель всем живым существам и растениям саванны на много километров вокруг.
Фергюс взял внука за руку и поспешил к баобабу. Пожар распространялся быстро. Огонь угрожал превратить баобаб в жертвенный костер, в котором сгорит прах Адетоканбо. Спасти его мог только ливень, подобный тому, который когда-то вызвал на планете всемирный потоп.
– Но это едва ли, – буркнул Фергюс, неодобрительно взглянув на африканское небо. Оно как будто слегка запылилось, потому что чрезвычайно редко омывалось дождями. И ничто не предвещало природного катаклизма в ближайшем будущем.
На этот раз Фергюс не стал обвязывать себя страховочным канатом. Эльф хорошо запомнил сновидение, в котором он вслед за ярко-оранжевой бабочкой спускался в дупло. И поэтому мог без опаски телепортироваться, зная предстоящий ему путь. Он был уверен, что если это и был сон, то вещий. Пока его разум бездействовал, бесплотный дух Евгении, который раз за разом являлся ему во снах в образе североамериканской бабочки данаид-монарх, сумел провести его душу до конечной цели путешествия. О том, что с духом Евгении случилось затем, и почему она померкла, потеряв свою яркую окраску, Фергюс сейчас не хотел думать. Могло быть так, что дух нарушил какие-то законы потустороннего мира, и был за это жестоко наказан. Если бы Фергюс начал размышлять над этим, то невольное раскаяние могло лишить его сил и решимости осуществить задуманное.
– Стой здесь и смотри на пожар, – велел Фергюс внуку, поставив ногу на первую ступеньку в стволе баобаба. – Когда увидишь, что он подошел слишком близко, кричи изо всех сил, чтобы я мог тебя услышать. А сам беги в противоположную сторону.
– А ты, дед? – с тревогой спросил мальчик. – Я без тебя никуда не побегу.
– Я догоню тебя, – ответил Фергюс. – Ведь я быстрее, ты знаешь. А так ты меня задержишь, и мы не успеем убежать от огня.
Он видел, что Альф не верит ему. И, протянув ему руку, сказал:
– Я обещаю это тебе, Альф.
Альф пожал протянутую ему руку. Это было мужское рукопожатие, которое значило больше любой клятвы, мальчик знал это.
– Смотри на огонь! – крикнул Фергюс.
Альф отвел взгляд всего на мгновение. А когда вновь повернул голову, Фергюса уже не было рядом. Его не было нигде.
Мальчик не удивился. Только дал себе слово хорошенько расспросить деда об этом и других чудесах, которых он уже насмотрелся более чем достаточно за последнее время. Когда для этого настанет подходящая минута.
А Фергюс находился уже внутри баобаба. Как эльф и ожидал, он оказался в затхлой пещере с древесными стенами. Человеческий скелет покоился на небольшом возвышении. На его груди сиял, несмотря на полумрак, золотой диск, испещренный непонятными символами.
В том, что это был ключ к воротам, ведущим в таинственную страну богов. Фергюс убедился, когда взял золотой диск в руки. Эльф почувствовал скрытую в нем энергию, которая словно пыталась вырваться наружу, покалывая и согревая его пальцы. Внезапно равномерный мощный шум океанского прибоя ворвался в мозг эльфа. Но этот звук имел другое, не земное происхождение, Фергюс понял это сразу. Это была мелодия космоса, размеры которого он не мог даже вообразить. Эльф слышал голос пространства, обладающего разумом, вечного и бесконечного. Живого организма, нераздельной частью которого была Земля. И он, Фергюс. И все остальные духи природы, населяющие планету. И даже люди…
Мысли Фергюса, принявшие неожиданное для него самого направление, неожиданно прервал слабый отголосок другого звука, уже земного. Эльф понял, что это кричит Альф. Только встревоженный голос внука мог в такую минуту проникнуть в его мозг и заставить его вернуться к реальности.
Альф в опасности!
Уже через мгновение Фергюс был рядом с внуком, у подножия баобаба. Пылающая в огне саванна опаляла их своим жарким дыханием.
– Все хорошо, Альф, – ответил эльф на немой вопрос внука. – Мы возвращаемся домой.
К ним намеренно неторопливо подошел Джелани. Громадный нгояма был спокоен, улыбка обнажала его белые зубы. Он услышал последние слова эльфа.
– Я рад это слышать, Фергюс, – сказал он. – Признаться, ты несколько беспокойный гость. Однако, если ты захочешь задержаться в Африке…
– Нет, Джелани, – ответил Фергюс. – Мне нужно срочно назад, в Европу. Моя миссия в Африке благополучно завершена. Я благодарен тебе за это.
– Тогда поторопимся, – сказал нгояма. – Скоро вечер. А я хочу еще до наступления ночи оказаться у себя дома, в тропическом лесу. Мне не по себе в этой гнусной саванне, полной подлых убийц и трусов. И баобабов с покойниками внутри.
Фергюс укоризненно взглянул на него, но ничего не сказал. Попытка изменить мировоззрение Джелани была бы бессмысленной и даже опасной затеей. Нгояма был эгоистичен и крайне обидчив, как большинство африканских духов, кровь которых горячило раскаленное солнце. А безраздельная власть, которой он обладал, только подстегивала нетерпимость Джелани.
Часть пути они прошли пешком, словно бравируя друг перед другом своим мужеством. И успели увидеть, как огонь подобрался к баобабу и лизнул его корни своим длинным языком, словно пробуя их на вкус, А затем набросился на дерево, как оголодавший леопард на окапи. Баобаб вспыхнул в одно мгновение. Это был самый гигантский костер, который когда-либо пылал в саванне.
А затем к ним подвели трех вилорогов. Это были представители самого древнего вида антилоп, проживающие в Африке. Быстрее их мог передвигаться только гепард, но недолго, а вилороги были способны развивать скорость до девяноста километров в час на протяжении длительного времени. Иногда нгояма использовали их вместо лошадей, водрузив на спины самодельные седла.
Джелани показал пример, сев на самого крупного вилорога. Фергюс и Альф оседлали двух других.
– Крепче держи вилорога за рога, мой мальчик, – посоветовал Джелани, одобрительно глядя на то, как Альф уверенно сидит в седле. – Ему это нравится! И не вздумай отстать от меня. А то я разочаруюсь в тебе.
Нгояма лихо гикнул, и вилороги побежали, с каждым шагом ускоряя бег. Небольшая группа отощавших львов, которая трусила по саванне, убегая от пожара, проводила антилоп глазами, когда они пронеслись мимо, обдав их пылью из-под копыт. Но львы, как они ни были голодны, даже не попытались настичь вилорогов. Облизнувшись, вожак повел свою стаю дальше. Он был еще не стар, но умудрен жизненным опытом. Его кожу испещряли шрамы, которые он получил в битвах с другими львами и на охоте.
Глава 24
После сладостного совокупления с Алвой в собственной машине Жиль Дидье довез ее до Plaza Athenee. Эльфийка поцеловала его на прощание и, словно она снова была юной девушкой, впорхнула в двери гостиницы.
Уже наступило утро. Несмотря на бурно проведенную ночь, Жиль Дидье не чувствовал ни усталости, ни сонливости, а только радостное возбуждение. Поэтому он не поехал в свою гостиницу, а направил джип к Сене. Он проехал на остров Сите по мосту Notre-Dame, который много веков назад получил прозвище «Чертов мост», потому что проходившие под ним баржи часто задевали его арки. И вскоре он был у Собора Парижской богоматери.
Он успел вовремя. В восемь часов утра, как обычно, начали звонить колокола Notre-Dame de Paris. Это была музыка, которая сейчас более всего соответствовала его настроению. Она пробуждала в нем грусть по прожитой более чем наполовину земной жизни и вселяла надежду на жизнь вечную. Жиль Дидье часто плакал, слушая ее.
Он и сегодня не смог сдержать слезы. Но думал он не о неизбежной и скорой смерти, а об Алве Эльф.
Жиль Дидье впервые полюбил женщину. Он не был монахом, любовные интрижки случались у него и раньше. Но то, что произошло этой ночью, при внешней схожести с прошлыми сексуальными приключениями, было совсем другим. Алва словно угадывала его невысказанные мысли и затаенные желания. Она не только удовлетворяла его плоть, но и утешала душу. Он не встречал таких женщин никогда. И, с благоговением слушая мелодию, которую рождали колокола Notre-Dame de Paris, Жиль Дидье вдруг осознал, что уже никогда и не встретит женщину, подобную Алве.
С этой мыслью он вернулся в свой отель и заснул, едва его голова коснулась подушки. Он спал так крепко, что даже не слышал, как в дверь его номера стучал Антон Лихобабенко. После того как тот, отчаявшись, ушел, Жиль Дидье проспал до полудня, ни о чем не беспокоясь и чувствуя себя счастливым даже во сне.
В Париже они поселились в отеле Le Royal Monceau Raffles. Это было очень дорого, но зато всего в пятистах метрах от Елисейских полей и Триумфальной арки. И, что было важнее всего, в непосредственной близости от Plaza Athenee, где жила Алва Эльф. Поскольку расходы оплачивал Интерпол, то майор Лихобабенко счел этот вариант лучшим из всех возможных. У каждого из них был отдельный номер, и это увеличивало расходы Интерпола вдвое, но на этом настоял уже инспектор Дидье, который привык жить в одиночестве. По вечерам, после работы, когда его русский коллега, убивая время, оставшееся до сна, осматривал галерею Art District и частную коллекцию произведений искусства, а иногда смотрел фильмы в частном кинотеатре Katara Cinema, инспектор Дидье посещал премиальный спа-центр Spa My Blend by Clarins, где к его услугам были полторы тысячи квадратных метров «белоснежного рая» с плавательным бассейном. Все эти заведения находились под крышей единственного в Париже арт-отеля.
Ужинали они поочередно в одном из двух ресторанов отеля, французской или итальянской кухни. А затем неизменно переходили в элегантный бар Le Bar Long, который славился обширной коктейльной картой. Инспектору Дидье нравилось производить впечатление на майора Лихобабенко. Его забавляло, когда тот пугался счетов, которые им подавали. Он чувствовал свое превосходство над этим маленьким уродливым русским. В его лице Франция доминировала над Россией и подавляла ее своей непомерной роскошью, изысканными манерами и аристократичекими привычками. По мнению инспектора Дидье, это стоило затраченных Интерполом денег. Он был готов даже доплатить из своего кармана, а иногда и доплачивал, чтобы окончательно деморализовать дух Антона Лихобабенко. Ему хотелось, чтобы тот, вернувшись в Россию, до конца своей убогой жизни вспоминал те несколько дней, которые он провел в раю.
Ближе к вечеру в дверь номера опять начали стучать, и Жиль Дидье, уже выспавшийся к тому времени, проснулся. Он встал, позевывая, накинул халат и открыл дверь. На пороге стоял Антон Лихобабенко. Он почти подпрыгивал от волнения и нетерпения. И ворвался в номер, чуть ли не подталкивая в спину Жиля Дидье, как маленький, но разрушительный самум. С его приходом температура воздуха в номере заметно повысилась.
– Где ты был, Жиль? – почти закричал он. – Я не мог найти тебя ни вчера вечером, ни сегодня утром. На телефонные звонки ты не отвечал. Я уже начал думать самое худшее!
– И напрасно, – флегматично ответил Жиль Дидье. – Я почувствовал вчера вечером легкое недомогание, наглотался таблеток и завалился спать. Проспал почти сутки, зато чувствую себя сейчас превосходно. Думаю, что после того, как схожу в бассейн…
– Какой бассейн? – в изумлении воззрился на него майор Лихобабенко. – Ты о чем говоришь, Жиль? Сегодня утром я получил ордер на обыск в номере гостиницы Plaza Athenee, в котором проживает Алва Эльф. И нашел нечто такое, что позволило мне задержать ее. Она ждет допроса в prison de la Sante. Мне сказали, что это единственная тюрьма в пределах Парижа. Она находится…
– В четырнадцатом административном округе, в районе Монпарнаса, – подсказал инспектор Дидье, широко зевая. – С таким же успехом ты мог бы…
И вдруг до него дошел смысл сказанного Антоном Лихобабенко.
– О каком ордере на обыск ты говоришь? – рявкнул он. – И как ты посмел задержать ее, да еще отправить в тюрьму? Кто дал тебе такое право? Почему ты не посоветовался со мной?
Сжимая огромные кулаки, Жиль Жидье горой навис над майором Лихобабенко. На того было жалко смотреть. Он весь съежился, словно кусок шагреневой кожи, и стал еще меньше ростом.
– Но ведь я не мог нигде тебя найти, Жиль, – пролепетал он. – И я очень встревожился. Вспомни список жертв этой Алвы Эльф. Я подумал, а вдруг она…
– Не городи ерунды, – расправил свои могучие плечи Жиль Дидье. – Что могла бы сделать со мной эта слабая беззащитная женщина? Утопить меня в слезах?
– Раньше ты так не рассуждал, Жиль, – возразил Антон Лихобабенко, глядя на коллегу глазами побитой собаки. – Что с тобой случилось со вчерашнего дня? Ты нашел Алву Эльф в ресторане Maison de la Truffe Marbeuf?
Тревожный звонок прозвучал в мозгу инспектора Дидье. Он отвернулся от проницательных глазок Антона Лихобабенко и буркнул:
– Да.
И после томительной паузы добавил, чтобы избежать дальнейших расспросов, которые, он видел, вертелись на кончике языка русского майора:
– Она поужинала в одиночестве, а затем вернулась в свою гостиницу.
В номере повисла гнетущая тишина. Через несколько минут ее нарушил майор Лихобабенко.
– Ничего не поделаешь, Жиль. Алва Эльф уже в тюрьме, и этого нельзя изменить. Но если ты еще недостаточно хорошо себя чувствуешь, то я могу один…
– Нет, – отрезал инспектор Дидье. – Без меня ты можешь наломать таких дров, что нам потом долго не расхлебать. Кажется, так говорят у вас в России?
– Не совсем так, – робко улыбнулся Антон Лихобабенко. – Но я тебя понял. Так когда ты будешь готов?
– Через час, – угрюмо ответил Жиль Дидье. – Жди меня в фойе гостиницы. И не вздумай за это время еще что-нибудь учудить. Или я посажу тебя на самолет и отправлю в Россию первым же рейсом. Что бы мне ни говорило мое руководство о твоем праве участвовать в этом расследовании.
– Хорошо, Жиль, – покорно согласился тот. – Я не буду напоминать тебе о своих правах. Я уверен, что ты и так об этом не забудешь.
Антон Лихобабенко был похож на маленького ежика, на которого напал в лесу огромный медведь. Свернувшись в клубок, он выставил свои иголки и больно уколол обидчика, оставшись невредимым. После чего, гордо подняв голову, он вышел из номера, оставив инспектора Дидье переживать приступ бессильной ярости в одиночестве.
Никогда еще Жиль Дидье не был так разъярен и настолько беспомощен. Он хорошо знал, что представляет собой prison de la Sante. Построенная еще в середине девятнадцатого века, эта тюрьма имела 1400 крошечных, переполненных заключенными камер, в которых процветали насилие и антисанитария. Возможность принимать душ предоставлялась не чаще двух раз в неделю. Кормили узников гнилыми продуктами. А еще обилие наглых прожорливых крыс, из-за которых в камерах приходилось подвешивать вещи к потолку. Не говоря уже об бессмысленно-жестоких тюремщиках, находящих извращенное удовольствие в издевательствах над теми, кого им поручили охранять. Условия содержания заключенных в этой тюрьме были настолько ужасными, что некоторые из них бились головой о стены, резали вены и глотали крысиный яд, чтобы покончить с собой.
Жиь Дидье заскрипел зубами от ярости. Женщина, за которую он сегодня молился, слушая звон колоколов Notre-Dame de Paris, в этой клоаке! И уже много часов! Кто знает, что с ней могло случиться эа это время…
Инспектор Дидье не стал домысливать, чтобы не сойти с ума. Он поспешно оделся и даже забыл почистить зубы. Он отдал бы десять лет своей жизни, которой так дорожил, только за то, чтобы в эту минуту каким-то образом оказаться в тюрьме, минуя забитые автомобилями улицы Парижа.
Но чуда не случилось. Джип был вынужден двигаться в общем потоке, медленно, как черепаха. Впервые Жиль Дидье чувствовал неприязнь к своей Renault Sherpa. Инспектор мысленно проклинал ее за то, что она не имела крыльев.
Только один раз он прервал молчание, спросив сквозь зубы, чтобы не дать выплеснуться ненависти, у своего спутника:
– Что же такое ужасное ты нашел у Алвы Эльф, что позволило тебе отправить ее в тюрьму?
– Смартфон, – почти виновато ответил Антон Лихобабенко. – В золотом корпусе.
– А что, в вашей нищей России это преступление? – съязвил, не удержавшись, инспектор Дидье. – Иметь золотые смартфоны?
– Нет, если они приобретены честным путем, – не обидевшись, ответил майор Лихобабенко. – Но дело в том, что такие смартфоны – штучный товар. Проследить его путь от производителя до покупателя не так уж сложно. Именно этот смартфон был куплен в одном из магазинов Сеула гражданином России Федором Ивановичем Борисовым. А он утверждает, что подарил его Евгении Леонидовне Тихоновой, по мужу Бейли. Той самой женщине, которую зверски убили, а потом сожгли вместе с сыном в собственном доме в пригороде Владивостока. Незадолго до того, как Алва Эльф вылетела из международного аэропорта Владивостока в Париж. Мне продолжать?
Каждое слово, произнесенное майором Лихобабенко, острой иглой вонзалось в сердце инспектора Жиля, заставляя его кровоточить. Как полицейский, он понимал всю тяжесть улик против Алвы. Как любящий мужчина, он не верил ни в одну из них.
– Это может быть простым совпадением, – сказал инспектор Дидье. – Сначала мы должны спросить у нее. Ты слышал, что такое презумпция невиновности?
– Разумеется, – с удивлением посмотрев на него, ответил майор Лихобабенко. – Но я также слышал о прямых и косвенных доказательствах чьей-либо виновности. В этом случае налицо и те, и другие.
– Я сам допрошу ее, без твоего присутствия, – мрачно заявил инспектор Дидье. – Все-таки она моя соотечественница. А ты даже не знаешь французского языка. Так что будешь только мешать.
Возразить было нечего, и майор Лихобабенко кивнул.
Когда инспектор Дидье вошел в комнату для допросов, которую ему предоставили в тюрьме, его сердце болезненно сжалось. Это было крошечное, мрачное и сырое помещение, которое, быть может, и годилось для отъявленных преступников, но только не для Алвы Эльф. И Жиль Дидье дал себе слово, что вытащит Алву отсюда уже сегодня, чего бы это ему не стоило. Но для начала ему надо было получить от нее ответ на один вопрос.
Жиль Дидье сидел за столом, когда конвойный ввел Алву. Увидев его, женщина радостно воскликнула:
– Жи…
Но он перебил ее, громко сказав:
– Инспектор Жиль Дидье. Я буду вести следствие по вашему делу. Se mettre a la table.
