Вадим Иванович Кучеренко
Химера
Рарог закончил обыскивать неподвижно лежавшие тела и презрительно скривился.
– Нищеброды, – буркнул он. Спросил Алву: – Ничего не хочешь оставить им на память?
– Очень хочу, – ответила она. Осмотрелась вокруг и подняла с земли камень. Тот самый, который так больно впивался ей под лопатку.
Она обошла всех. И каждому нанесла удар камнем по голове. А Матео ударила дважды. Когда она отбросила камень, тот был влажным от крови и изменил цвет на красный.
– Уничтожать огнем и мечом, – произнесла она с ненавистью. – Igni atque ferro vastare.
– А теперь нам надо уходить, – сказал Филипп. Он равнодушно наблюдал за этой жестокой расправой. – Боюсь, местной полиции это может не понравиться. Блюстители закона даже в Мексике несколько по-другому смотрят на такие вещи, чем мы, рароги.
Он приобнял Алву. И они словно растаяли в вечерних сумерках.
Глава 23
Вернувшись в Берлин, кобольд Джеррик созвал экстренное заседание Совета ХIII, не разглашая заранее его повестки Он ни на шаг не отпускал от себя рарога Мичуру, опасаясь, что тот проговорится. Известие о гибели эльбста Роналда кобольд намеревался преподнести духам сам и так, как ему это было нужно.
Но перед этим он собрал тех членов Совета ХIII, в лояльности которых был уверен, чтобы дать им необходимые инструкции.
Джеррик принял рарога Мичуру, очокочи Бесариона и юду Бильяну в янтарной комнате, расположившись в любимом вольтеровском кресле эльбста Роналда. Очокочи и юда, с изумлением озираясь по сторонам, робко присели на краешек предложенных им кресел. Мичура вел себя более уверенно, но предпочитал помалкивать. Его все еще раздирали сомнения. Он не был уверен, что члены Совета ХIII поддержат кобольда. И в критической ситуации был готов предать Джеррика.
– Друзья мои, – качнувшись в кресле, Джеррик обратился к собравшимся по его приказу духам. – Вам я говорю об этом первым. Эльбст Роналд сдох.
В этом узком кругу кобольду не требовалось подбирать выражений. И он не стеснял себя оборотами речи.
Бильяна ахнула. Бесарион вопросительно взглянул на рарога. Мичура утвердительно кивнул. Очокочи спросил:
– Как это произошло?
Кобольд с усмешкой ответил:
– В озере оказалась слишком холодная вода. А эльбст был очень стар. Его сердце не выдержало. Он утонул.
Эта версия выглядела правдоподобно. Кобольд преднамеренно обыгрывал ее сейчас на своих сторонниках. И с удовлетворением убедился, что у них она не вызвала сомнения.
– И кто будет возглавлять Совет тринадцати? – робко спросила Бильяна.
Джеррик с деланным и преувеличенным недоумением воззрился на юду. Потом перевел взгляд на Мичуру, поощряя его. Тот неохотно произнес:
– Думаю, мы должны рекомендовать на пост Совета тринадцати досточтимого Джеррика.
Юда снова ахнула, но тут же зажала себе рот рукой. Очокочи осторожно и несколько неразборчиво, как всегда, когда волновался, гукнул:
– А его поддержат остальные члены Совета?
Лицо Джеррика заалело от гнева, но он сдержался.
– И кто, по-твоему, Бесарион, осмелится не поддержать мою кандидатуру? – понизив голос почти до шепота, с угрозой спросил он. Вышло очень устрашающе.
– Те, кто стоял за эльбста, – честно ответил наивный Бесарион. – Гном Вигман в первую очередь. Ундина Адалинда. Гамадриада Дапн. Быть может, даже эльф Лахлан. Если не струсит.
– О последнем можно не беспокоиться, – заметил кобольд. – Он мой троянский конь в лагере сторонников эльбста, говоря на языке людей.
– Ошибаешься, повелитель Джеррик, – вмешался Мичура. – Бильяна, скажи!
– Мичура прав, – кивнула юда, чуть помедлив. – Я сама слышала, как Лахлан назвал тебя, Джеррик, пустобрехом.
– И жалким пигмеем, – мстительно добавил Мичура. – Я помню, ты говорила это, Бильяна.
– И жалким пигмеем. – тихо повторила юда, прикрыв тусклые глаза морщинистыми веками.
– Даже так? – лицо кобольда не выдало его чувств. – Хорошо, я учту это. А как насчет остальных?
– Леший Афанасий сам по себе, так было всегда, – заявил Бесарион. – Ему все равно, кто будет главой Совета тринадцати. Да и эльбст Роналд его недолюбливал. Так что лешего опасаться не стоит.
– А туди, пэн-хоу и тэнгу очень осторожны, – сказал Мичура. – Они никогда не будут рисковать, если есть хотя бы один шанс проиграть.
– Как по-твоему, Мичура, у них есть такой шанс? – со зловещей ухмылкой спросил Джеррик.
Рарог неопределенно пожал плечами. И промолчал.
– Подведем итоги нашего короткого совещания, – не дождавшись ответа, сказал Джеррик. Брошенный им на Мичуру взгляд не предвещал ничего доброго. – Я имею в Совете троих друзей, четверых потенциальных врагов и четверых, скажем так, неопределившихся. Я верно оценил ситуацию?
Все трое духов согласно закачали головами. А яростнее всех кивал Мичура, несмотря на то, что он мог бы предложить кобольду несколько другой расклад, уменьшив число его друзей и увеличив количество неопределившихся. Если бы был настолько же глуп, как Бильяна и Бесарион.
– Очень даже неплохо, – неожиданно заявил Джеррик. – Мне часто приходилось играть с более слабыми картами. И я всегда выигрывал. Не думаю, что сейчас будет иначе. Тем более, что у меня есть козырь в рукаве.
Он искренне наслаждался, глядя на недоуменные и встревоженные лица духов. Но не стал ничего объяснять. Они сомневались в нем – тем хуже для них.
– Да, и вот еще что, – сказал Джеррик, словно только что об этом вспомнил. – В самом скором времени придется заменить некоторых членов Совета тринадцати на других, более достойных. Предлагаю вам подумать над этим.
И, после короткой паузы, важно добавил:
– Жду от вас, друзья мои, предложений по кандидатурам.
Кобольд играл с духами, как старый опытный кот с сытыми зажравшимися мышами, которые были перед ним беззащитны, потому что давно уже утратили навыки выживания. Карлик предпочитал, чтобы его боялись, а не просто послушно выполняли приказы. Он считал страх окружающих более эффективным средством для достижения им, Джериком, своих целей.
Враги могли его бояться или уважать, как им вздумается. Но сторонники должны были испытывать чувство страха. Это было надежнее, полагал Джеррик.
Однако на этот раз Джерику пришлось испытать разочарование. В обращенных на него глазах членов Совета ХIII, которые собрались в полном составе через час в конференц-зале, он не видел страха. Недоумение, отвращение, пренебрежение – здесь был целый спектр чувств, но не было того единственного, который он жаждал увидеть.
В основном на лицах читалось недоумение. Всех интересовало, почему среди них нет эльбста Роналда. Они знали об экспедиции к горному озеру, в котором, по словам Джеррика, нашел свое последнее пристанище жрец с ключом от ворот, ведущих в страну богов. Но о результатах этой экспедиции они хотели услышать от самого эльбста, а не от гнусного карлика, которого почти все они презирали.
Однако Джеррик не позволил никому опередить себя прямым вопросом. Он всегда предпочитал перехватывать инициативу. Поэтому, дождавшись, пока последний из прибывших по его зову членов Совета ХIII, леший Афанасий, займет свое место за столом из черного гранита, кобольд встал и, скорбно склонив голову, торжественно произнес:
– Horribile dictu! Страшно сказать, страшно произнести! Эльбст Роналд…, – голос кобольда пресекся, словно от волнения. Но он с видимым усилием справился со своими чувствами и продолжил: – Повелитель Роналд ad patres, умер. Предлагаю встать и почтить его память молчанием. Antiquo more. По старинному обычаю.
Он встал первым. За ним поднялись Мичура, Бесарион и Бильяна. Следом, неуверенно, один за другим, остальные духи. Они еще не могли поверить во внезапную смерть эльбста, но сработал стадный инстинкт. Джеррик психологически рассчитал все точно.
– Прошу садиться, – сказал он некоторое время спустя.
И опять все опустились на свои стулья, словно выполняя его волю. Шаг за шагом Джеррик приучал членов Совета ХIII к будущей покорности.
– Я начну заседание нашего Совета, – сказал он тоном, не допускающим возражений. – Consensu omnium. С общего согласия.
Никто не возразил.
– Экспедиция к горному озеру, о которой вы все знали, оказалась неудачной, а для эльбста Роналда смертельной, – начал Джеррик. – Contra spem. Вопреки ожиданию. Ледяная вода, почтенный возраст, о котором мы все знали, – и сердце Роналда навеки остановилось. Надеюсь, что никто из нас не думает, что он вечен. Думать так – это блаженная глупость. Beata stultica.
И с этим никто не мог поспорить.
– Я был свидетелем смерти эльбста, – печально произнес кобольд. – Видел Роналда в последний миг его жизни. De visu. Воочию. И поэтому считаю себя вправе рассказать вам о ней. А также о последнем волеизъявлении главы Совета тринадцати.
Шум поднялся и угас, как язык пламени затухающего костра под порывом ветра. Духи переглянулись, но никто не рискнул оспорить слова кобольда.
– Перед тем, как отправиться в эту экспедицию, от успеха которой зависела судьба мира, эльбст Роналд, как самый дальновидный из нас, издал приказ. В этом приказе он назначил, на случай непредвиденного обстоятельства, исполняющим обязанности главы Совета тринадцати…, – Джеррик, как искусный оратор, сделал короткую паузу. Обвел всех проницательным взглядом. И, оттопырив нижнюю черную губу до подбородка, важно договорил: – Меня.
В неестественной тишине раздавались только всхлипывания ундины Адалинды. Она искреннее переживала смерть Роналда, чьей любовницей когда-то недолгое время была.
Лахлан побледнел от ужаса. Не послушавшись совета Алвы, он открыто переметнулся в лагерь сторонников эльбста Роналда, и теперь будет вынужден пожинать плоды своего безрассудства.
Вигман опустил глаза в пол, чтобы их блеском невзначай не выдать своих чувств. Руки его дрожали, и он зажал ладони коленями.
Остальные просто отводили глаза в сторону, обдумывая новость и решая, как им поступить.
И только леший Афанасий не смолчал.
– Где доказательство? – сказал он, пристально глядя на кобольда. – Я в это не верю.
– Разумеется, – улыбнулся Джеррик, обнажив свои черные клыки. – Все было сделано, как положено. Вот приказ, подписанный Роналдом. Прошу всех с ним ознакомиться.
Он достал из папки, лежавшей перед ним на столе, лист бумаги, заполненный ровными строчками, внизу которых стояла размашистая корявая подпись эльбста Роналда. И передал его гному Вигману, который сидел к нему ближе всех. Тот прочитал и пустил бумагу по кругу. Всем духам был знаком почерк эльбста, и никто не усомнился в подлинности документа.
Однако духи не могли понять, каким образом кобольду удалось вынудить эльбста Роналда издать распоряжение, которое делало Джеррика главой Совета ХIII. Во всяком случае, до того дня, когда духи всей земли не пришлют своих делегатов на очередной эзотерический конгресс, и те не выберут нового главу Совета. Но произойти это могло не скоро. Конгресс собирался один раз в полвека.
Все недоумевали, но не возражали.
– Ты убедился, Афанасий? – со злобной ухмылкой, которую он уже не скрывал, спросил Джеррик.
– И все-таки не могу поверить, – упорствовал леший.
– Cujusvis est errare; nullius, nisi insipientis in errore perseverare, – заявил Джеррик. – Каждому свойственно ошибаться, но только глупцу свойственно упорствовать в ошибке.
Афанасий не успел ответить. Вскочил Мичура и торжественно провозгласил:
– Credo! Верую!
Рарог наконец-то сделал свой выбор.
Его дружно поддержали Бильяна и Бесарион. Согласно закивали осторожный гном Вигман и гамадриада Дапн, которая не выносила конфликтных ситуаций. В общий хор одобрения влился дрожащий, но громкий голос Лахлана, который пытался себя реабилитировать в глазах кобольда. Переглянувшись, промолчали туди Вейж, пэн-хоу Янлин и тэнгу Тэтсуя.
Отныне Джеррик становился признанным dе jure главой Совета ХIII. Он встал и милостиво раскланялся, тем самым выражая благодарность духам за поддержку. Благоразумно кобольд никого не выделял.
– Как вы понимаете, голосования не требуется, – заявил он. – Приказы не обсуждаются, а беспрекословно выполняются. Вместо этого предлагаю обсудить некоторые вопросы, крайне важные. И главный из них – кого Совет тринадцати пошлет за телом эльбста Роналда, чтобы доставить к месту, где оно будет предано земле. Предлагаю эту почетную задачу поручить лешему Афанасию.
Но леший решительно воспротивился.
– Я лесной житель, – угрюмо сказал он. – Здесь нужен кто-то из водяных обитателей. При всем моем уважении к эльбсту Роналду.
– Тогда ты, Лахлан, – перевел свой взгляд на эльфа Джеррик, решив не спорить с неуступчивым, все это знали, лешим.
Но эльфа опередила ундина Адалинда.
– Позвольте мне, – тихо произнесла она. – Вода – это моя родная стихия. Лучше меня никто с этим не справится.
Джеррик задумчиво посмотрел на нее. Глаза Адалинды покраснели и опухли от слез. Это было неприкрытое проявление горя. Кобольд презрительно сморщился и буркнул:
– Пусть будет по-твоему, Адалинда. Ты сама решила.
Он обратился к Вигману:
– Задержись ненадолго, когда все уйдут.
А потом произнес:
– Все могут расходиться. Об очередном заседании вас оповестят.
Это было сказано пренебрежительно, но никто не подал и вида, что оскорбился. Никому не хотелось стать врагом кобольда, который внезапно столь высоко возвысился. Все с плохо скрываемым сочувствием смотрели на лешего Афанасия. А тот незаметно переглянулся с туди Вейжем и вышел из зала первым, как будто куда-то спешил и не нуждался в союзниках среди членов Совета ХIII. Это было неразумно, и его молчаливо осудили. Леший привычно становился persona поп grata уже при новом главе Совета ХIII.
Джеррик и Вигман остались вдвоем. Кобольд не стал подходить к интересовавшей его теме издалека, а сразу заявил:
– Я знаю о твоих сношениях с людьми, Вигман, – и, заметив, что тот пытается что-то возразить, сказал: – Не спорь, у меня нет на это ни времени, ни желания. Слушай внимательно. Ты должен будешь организовать мне встречу с главами их ведущих государств. С теми, кто все решает.
И он грозно провозгласил:
– Нос volo, sic jubeo! Этого я хочу, так приказываю!
Вигман, тяжко вздохнув, робко поинтересовался:
– И о чем, повелитель Джеррик, ты будешь с ними говорить? Прости, но это первый вопрос, который мне зададут.
Джеррик злобно ухмыльнулся и ответил:
– О скорой гибели их мира. Уверен, что эта тема их очень заинтересует.
Гном Вигман поклонился почти до земли, чтобы скрыть страх в своих глазах. Он ни на мгновение не усомнился в словах, желаниях и намерениях кобольда, к тому же высказанных столь недвусмысленно.
Глава 24
Ребенка в большом городе найти трудно, даже зная его имя. Взрослого человека проще. Он оставляет больше следов. Так же, как тигр в лесу в сравнении с бурундуком. Домашний адрес, место работы, привычные маршруты – обладая такой информацией, даже неопытный охотник за людьми способен обнаружить жертву за очень короткое время.
Но у эльфа есть преимущество – задав вопрос, ему зачастую не надо дожидаться, пока ему ответят. Достаточно одной мысли.
Фергюс нашел бывшего мужа Евгении уже через несколько часов после того, как вышел на охоту за ним. Причем большую часть времени у эльфа отняла дорога.
Выйдя из дома, в котором Амир Бейли жил со своей новой женой и детьми, и решив не откладывать дело на завтра, Фергюс остановил такси и буркнул:
– Медицинский центр Parnassus.
– Да вы, я вижу, иностранец, – обернулся водитель, чтобы разглядеть своего пассажира. – И как вам наш the city by the bay?
– Слишком холмистый, – мрачно взглянул на него Фергюс.
На последующие попытки водителя завязать разговор он отвечал угрюмым молчанием. Фергюса раздражали люди в принципе, а словоохотливые – особенно. Устав от бесплодных попыток, таксист заскучал и включил радиоприемник. Услышав мелодию, он расплылся в довольной улыбке.
– Это же Тони Беннет, – посвятил он Фергюса в тайну своего вновь обретенного хорошего настроения. И, ужасно фальшивя, начал подпевать певцу: – «I left my heart in San-Francisco…».
Эльф мужественно перенес эту пытку. Но, выйдя из машины, не дал водителю чаевых. Это была его маленькая месть.
Возле кампуса Университета Калифорнии слонялось и сидело, подпирая спинами стены домов, множество плохо одетых и грязных людей. Фергюс, брезгливо сторонясь их, прошел к пятнадцатиэтажному зданию, табличка на котором гласила, что это главная больница Медицинского центра UCSF Parnassus. Именно здесь работал Амир Бейли.
Фергюс в лифте поднялся на этаж, где находилась лаборатория доктора Бейли. В нужную ему дверь эльф вошел без стука, почти неслышно, словно большая дикая кошка, преследующая добычу. И у него было время, чтобы рассмотреть того человека, которого он знал только со слов его бывшей жены. Амир Бейли склонился над микроскопом и не сразу заметил, что в лаборатории он уже не один.
Амир Бейли был красивым мужчиной восточного типа. С глазами-маслинами, внушительным горбатым носом, черными волнистыми волосами. Лет сорока на вид. Его портила только некоторая суетливость движений, свойственная эмоциональным натурам. При разговоре он много жестикулировал, а иногда начинал брызгать слюной, когда его особенно увлекала тема.
Рассмотрев его, Фергюс понял, почему Евгения заинтересовалась им в свое время. Такие мужчины обычно производят неотразимое впечатление на девушек, которые только начинают жить. Разочарование приходит со временем, по мере приобретения жизненного опыта.
Амир Бейли наконец увидел нежданного гостя.
– Вы ко мне? – спросил он и улыбнулся. У него были мягкий южный говор и очень обаятельная улыбка.
– Если вы бывший муж Евгении, то да, – ответил Фергюс.
Восточная кровь вскипела сразу же. Улыбка пропала, превратив рот в злую и узкую щель. И даже голос изменился, стал жестким, словно мгновенно американизировался.
– А вы, как я понимаю, ее настоящий муж? Или будущий? – с вызовом спросил Амир Бейли.
– Почему вы так решили? – удивился Фергюс.
– Потому что это очень на нее похоже – выйти снова замуж только затем, чтобы послать своего нового мужа свести со мной счеты. Другие мужчины на это едва ли согласятся. И знаете, почему?
– Почему? – спросил Фергюс спокойно.
– Потому что любовь слепа. И если Цирцея только превращала мужчин в свиней, то Евгения, помимо этого, еще и ослепляет их. Кстати, она вам еще не надоела постоянным цитированием китайских мудрецов? И это не самая худшая из ее привычек, поверьте!
Фергюсу выслушал его, не перебивая, а затем, не повышая голоса, спросил о том, ради чего он пришел.
– Где Альберт? Дома его нет. И, как говорят ваши соседи, он давно уже там не появлялся.
– А, так вы не муж, а ищейка! – воскликнул Амир Бейли. – Частный детектив? Полицейский на пенсии? Сколько она вам предложила? Но знайте, что она вам не заплатит ни цента. А сейчас убирайтесь отсюда! И передайте ей…
Фергюс раздраженно махнул рукой, и Амир Бейли, покачнувшись, схватился рукой за сердце. Он не мог произнести ни слова, только широко открывал рот и глотал воздух, словно рыба, оказавшаяся на берегу.
– Не советую вам так со мной разговаривать, – сухо произнес Фергюс. – Может быть еще больнее. Поверьте, мне претят подобные методы. Однако я вынужден к ним прибегать, когда мне не отвечают на мои вопросы. Вы меня хорошо поняли?
– Да, – прошептал мужчина. В его глазах, которые он не мог отвести от глаз Фергюса, появился страх.
– Итак, повторяю вопрос. Где Альберт? И не пытайтесь мне лгать. Иначе мне придется заглянуть в ваш таламус. Вы врач. Знаете, что это такое?
– Да, – кивнул мужчина. – Участок головного мозга, который служит человеку пунктом сбора информации от всех остальных мозговых центров.
– Как вы думаете, я смогу сделать то, о чем сказал?
Амиру Бейли очень не хотелось противоречить, но все-таки беспристрастный профессионал взял в нем верх над испуганным человеком.
– Если вы на это способны, то можете претендовать на Нобелевскую премию, – ответил он.
– Хорошо, я задам вопрос иначе, – не стал возражать Фергюс. – Вы готовы рискнуть, чтобы узнать, способен ли я на это?
Мужчина подумал и отрицательно покачал головой.
– Нет, не готов, – ответил он. – От вас можно ожидать чего угодно. А вдруг вы сейчас достанете из кармана скальпель и вонзите его в мой мозг через ухо? У меня есть другие дети, кроме Альберта. Им нужен отец.
– Так отдайте Альберта его матери, – посоветовал Фергюс. – У нее нет других детей, кроме него.
– И никогда не будет, – злорадно заявил мужчина. – Вы знаете, что она – химера? Чудовище в человеческом облике!
– Мне это хорошо известно, – остановил его движением руки Фергюс.
Увидев этот жест, Амир Бейли испуганно отпрянул, ожидая новый приступ сердечной боли. Но на этот раз обошлось без насилия. Фергюс видел, что его психологическое сопротивление сломлено. Эльф не любил излишней жестокости даже по отношению к людям. Правда, в случае с Амиром Бейли он охотно сделал бы исключение. Но он обещал Евгении, и был вынужден сдерживать себя.
– А также мне известно, что вы отняли у своей бывшей жены сына, чтобы экспериментировать над ним. Вы известный специалист по генетическим аномалиям. Поэтому вам и нужен Альберт.
– Перестаньте, прошу вас, – тихо произнес Амир Бейли. – Мне кажется, вы читаете мои мысли. Кто вы такой, в конце концов?
Фергюс проигнорировал его вопрос.
– Он ведь находится в одной из палат детской больницы Бениофф, которую видно из окна вашей лаборатории? – спросил эльф, заранее зная ответ. – И вы навещаете его почти каждый день, потому что ваши опыты требуют регулярных наблюдений и анализов. Ведь так? Отвечайте же, заботливый и любящий отец.
– Больница Бениофф считается одной из лучших детских больниц Америки, – угасшим голосом, словно пытаясь оправдать себя, сказал Амир Бейли. – Вы не представляете, сколько денег мне пришлось бы заплатить, чтобы Альберт мог пройти в ней обследование. Не говоря уже о лечении. Это разорило бы меня. Но самое главное, что все это было бы напрасной тратой денег. Альберт обречен…
– Молчите! – властно приказал Фергюс.
Глаза Амира Бейли вдруг остекленели, его лицо потеряло осмысленное выражение. Фергюс усыпил его, словно опытный гипнотизер, мгновенно. И одним усилием воли, как искусный хилер, выполняющий хирургические операции без каких-либо инструментов, проник в его таламус. Некоторое время эльф тщательно и осторожно изучал и сортировал обрывки воспоминаний, образов, мыслей, которыми тот был наполнен. Вскоре он знал все, что ему было нужно.
Амир Бейли не лгал. Альберт был обречен на смерть из-за врожденной генетической аномалии. На языке медицины это называлось синдромом Патау. Таким детям свойственны нарушения формирования головного мозга, глазных яблок, костей мозговой и лицевой частей черепа и многие другие дефекты, из-за которых большинство из них умирают уже в первые недели или месяцы жизни. Этому заболеванию Альберт был обязан хромосомам своей матери. В чем-то ему повезло – из всех ужасных признаков этой болезни у него проявились только расщелина неба и врожденный порок сердца. Но мальчик все равно не дожил бы до своих девяти лет, если бы его отец не был врачом. И не просто врачом, а очень хорошим специалистом именно в этой области медицины – генетических аномалий.
Все это Фергюс увидел на поверхности таламуса. Но он заглянул глубже и ужаснулся.
Мать-химера родила генетически больное существо. Когда Амир Бейли узнал об этом, проведя исследование, то возненавидел свою жену. Тем более, что она, родив Альберта, уже не могла забеременеть. Поэтому Амир Бейли предпринял отчаянные попытки, чтобы расстаться с ней. Пошел даже на профессиональный подлог, предъявив суду свидетельство генетической экспертизы, из которого следовало, что Евгения не была матерью своему сыну. Суд не вдавался в медицинские подробности и поверил Амиру Бейли, признанному авторитету в этой области. Он избавился от ненавистной жены. Но сына он по-своему любил, и какое-то время еще надеялся спасти. Поместил его в Детскую больницу Бениофф под предлогом изучения уникальной болезни. А когда диагноз подтвердился, и лечение стало бессмысленным, врач в нем взял верх над отцом. И он начал проводить опыты над собственным сыном, утешая себя мыслью, что его самопожертвование, как он это называл, в будущем может спасти жизнь многих других детей – если ему, Амиру Бейли, удастся разгадать эту загадку природы.
Фергюс всегда был невысокого мнения о людях. Но то, что он увидел в таламусе этого человека, заставило его содрогнуться от отвращения. Это была бездна, в которой кишели худшие из человеческих пороков, совокупляясь с искаженными понятиями о добродетели. И то, что рождалось в результате этого слияния, было поистине чудовищной химерой.
– Будь ты проклят, Амир Бейли, – прошептал Фергюс. – Ты делаешь несчастными всех, кто тебя окружает. И даже самого себя. Я с удовольствием прервал бы цепь твоих прошлых, настоящих и будущих преступлений. Но я дал слово Жене. Благодари свою бывшую жену, что с тобой не случится ничего из того, что ты заслуживаешь! Во всяком случае, не сегодня. И, кроме того, ты мне пока нужен. Ты сам отдашь мне своего сына, чудовище. Пусть ему недолго осталось жить, но он проживет это время со своей матерью. С тем единственным человеком на земле, который любит его по-настоящему.
Решение было принято. И, по своему обыкновению, Фергюс начал его скрупулезно претворять в жизнь.
– Где документы Альберта? – спросил он. – Не думаю, что ты хранишь их дома. Отдай их мне.
Амир Бейли подошел к письменному столу, стоявшему в углу лаборатории. Открыл ключиком, который достал из кармана, выдвижной ящик. Достал черную папку. Протянул ее Фергюсу со словами:
– Здесь все.
– Сейчас ты проведешь меня в палату, в которую ты поместил Альберта, – голос Фергюса был спокоен, не выдавая его чувств. – И мальчик уйдет со мной. А ты оформишь выписку, чтобы никто в больнице его не искал. А потом забудешь обо всем, что случилось с тобой с той минуты, как я появился в твоей лаборатории. Ты меня хорошо понял?
– Да, – кивнул Амир Бейли. Выражением глаз он сейчас был похож на Сеунга Кима, таксиста из Сеула, за одним исключением – не добавлял после каждой фразы раболепного слова «господин».
– Ты забудешь даже о том, что у тебя когда-то был сын от русской жены. И о самой жене ты тоже забудешь. Ты понял?
– Да.
– Когда мы с Альбертом уйдем, а ты оформишь все документы, то заявишь своему начальству, что плохо себя чувствуешь, и уйдешь домой. Жене и детям скажешь то же самое. И ближайшие три дня ты не выйдешь за порог своей квартиры. Ты понял?
– Да.
– Тогда пошли. И держись естественнее, Амир Бейли. То, что сейчас происходит с тобой – это не конец света. Это всего лишь конец твоей прошлой жизни. У тебя еще есть шанс начать новую жизнь. Попробуй понять это, если можешь.
– Да, – безучастно кивнул Амир Бейли.
Они вышли из лаборатории, спустились на лифте вниз и вышли из здания. До детской больницы Бениофф идти было недалеко. Но им пришлось обойти нескольких грязных и оборванных людей, которые в живописных позах разлеглись прямо на земле.
– Почему здесь так много бродяг? – поморщившись, спросил Фергюс.
– Их привлекает в город хороший климат и социальная помощь, которую им оказывают местные власти, – равнодушно ответил Амир Бейли. – Отцы города помнят о том, что Сан-Франциско назван так в честь покровителя бедняков святого Франциска Ассизского.
– А что думают об этом местные жители? – хмыкнул Фергюс.
– Они привыкли. Им хватает собственных забот, – Амир Бейли был невозмутим. Фергюс был уверен, что в другое время он вспыхнул бы, как порох, заговори с ним на эту животрепещущую тему. – Стоимость жизни в Сан-Франциско одна из самых высоких в Америке. Очень дорогая недвижимость, заоблачные цены на продукты питания. И трудно найти хорошую работу.
– Поэтому ты и продал своего сына, – буркнул Фергюс.
Но Амир Бейли не успел ответить. Они уже пришли.
В палате Альберт был один. Он не обрадовался, увидев отца. И даже не улыбнулся. Только встал с кровати, где до этого лежал, смотря в окно, и вежливо сказал:
– Здравствуй, папа.
Это был худенький светловолосый мальчик с прозрачной кожей и блеклыми глазами. Внезапно он напомнил эльфу Арлайн – она выглядела таким же почти неземным, отрешенным от жизни созданием, когда он видел ее последний раз в клинике Вестенд. И в тот же вечер она умерла.
Фергюс вздрогнул и встряхнул головой, отгоняя это воспоминание. Он сделал шаг вперед, оставив Амира Бейли за своей спиной.
– Меня послала к тебе твоя мама, Альберт, – сказал он тихо, опасаясь невзначай напугать мальчика. – Вот это она просила показать тебе, чтобы ты поверил.
Он протянул мальчику фотографию, на которой были изображены сам Альберт и Евгения на фоне огромного, высоко поднявшего хобот слона. Женщина обнимала сына, и они оба смеялись.
– Это мы ходили в зоопарк, – вспомнил мальчик. И робко улыбнулся. – Мама не забыла меня? А папа говорил, что я ей не нужен.
Фергюс едва сдержался, чтобы не ударить Амира Бейли, который, стоя за его спиной, безучастно наблюдал за этой сценой. Мужчина ничего не возразил, услышав слова своего сына, словно ему было все безразлично.
– Это неправда, Альб, – ласково сказал эльф. – Мама очень любит тебя. И с нетерпением ждет нас с тобой. Она готовит тебе сюрприз, поэтому и не смогла прийти сама.
– Мы пойдем прямо сейчас к маме? – недоверчиво спросил мальчик. – Но папа говорил…
– Забудь обо всем, что тебе говорил твой папа, – голос Фергюса был непривычно мягок, а он сам – необыкновенно терпелив. – Слушай только то, что тебе говорю я. Кстати, можешь называть меня Фергюс.
– Хорошо, дядя Фергюс, – кивнул мальчик. – А как мне называть маму? Папа говорил, что она мне больше не мама.
Это было слишком даже для Фергюса. Не говоря ни слова, он подхватил мальчика на руки, прижал к своей груди, обернулся к Амиру Бейли и, старательно выговаривая слова, чтобы не сорваться на гневный крик, произнес:
– Мы уходим. А ты сделаешь все, что я тебе говорил. Ты не забыл, я надеюсь?
– Нет, – ответил тот. – Я оформляю документы на выписку Альберта. А потом иду домой и три дня не выхожу за порог своей квартиры.
Неожиданно в его глазах появилось что-то человеческое.
– Я могу проститься со своим сыном? – спросил он.
– Если он этого захочет, – ответил Фергюс. – Альб, ты хочешь проститься со своим папой?
– Я его боюсь, дядя Фергюс, – шепнул мальчик на ухо эльфу. – Папа может разозлиться на меня и ударить. А вы его разве не боитесь?
– Я нет, – сказал эльф. – И ты не бойся, Альб.
Держа мальчика на руках, он прошел рядом с Амиром Бейли, даже не взглянув на него. А мальчик закрыл глаза, чтобы не встретиться взглядом с отцом, и для большей надежности спрятал лицо на груди эльфа.
Они вышли из детской больницы, и никто даже не сделал попытки остановить эльфа. Он был словно невидим для всех.
