Вадим Иванович Кучеренко
Химера
Глава 6
Пожар начался на рассвете, когда сон у человека особенно крепок. К тому времени, когда соседи проснулись и вызвали пожарных, деревянный дом выгорел почти дотла. Пожарным осталось только залить тлеющие угли, чтобы ветер ненароком не забросил их на соседние участки. И вызвать полицию, когда они обнаружили на пепелище два обгоревших тела, женщины и ребенка.
Майор Антон Лихобабенко ожесточенно чесал свою лысину. Уже первые проведенные им следственные действия показали, что это явный «висяк». Так в прокуратуре и полиции называли дела, которые почти не имели шансов быть раскрытыми, разве только по счастливой случайности. Например, если преступник, мучимый раскаянием, явится с повинной. Или его сдадут подельники, решившие пойти на сделку с правосудием, чтобы им уменьшили срок будущего заключения. Но такое случалось редко. А нераскрытые уголовные дела портили отчетность и отношения с начальством, что, в свою очередь, пагубно отражалось на карьере и здороье самого следователя. Как думал майор Лихобабенко, именно «висяки» и лишили его густой некогда шевелюры – единственного, что могло сделать его привлекательным в глазах женщин. Майор был мал ростом, тщедушен, да еще и рябоват.
Поэтому, прибыв на место преступления уже через два часа после того, как в Следственное управление Следственного комитета Российской Федерации по Приморскому краю поступило сообщение о возможном зверском двойном убийстве в пригороде Владивостока, он немедленно приступил к оперативно-розыскным мероприятиям. Но почти сразу же оказался в тупике.
Начать с того, что этот дом официально считался необитаемым. В нем никто не был прописан. Хозяева давно умерли, а их единственная дочь, и она же наследница, несколько лет назад вышла замуж за иностранца и куда-то уехала, по слухам, в Америку. С тех пор ее никто не видел. Дом стоял пустой. И его не разграбили только потому, что он пользовался дурной славой. Все знали, что новые владельцы дома, не успев его приобрести, поумирали один за другим. А предыдущие хозяева, старички, тоже отдали душу Богу. Совпадение, конечно, считал майор Лихобабенко, но для суеверных людей, которых, он знал это точно, много среди воров, выглядело устрашающе. Дом в коттеджном поселке называли не иначе, как Обителью мертвецов.
Но дня два назад в доме кто-то поселился. По вечерам загорался свет, из-за ограды раздавались голоса, в основном детские, слыша которые, исходил злобным лаем соседский пес, гремя на всю округу своей массивной цепью. Но именно это последнее обстоятельство и не вызвало у соседей паники. Всем известно, что псы не видят призраков, это не кошки, которые с духами находятся в отдаленном родстве. Следовательно, решили соседи, в доме поселились люди. И будь это суббота или воскресенье, кто-нибудь обязательно сходил бы посмотреть на новых жильцов. Но в будничные дни усталость одолела любопытство. А потом случился пожар.
Так что никто из соседей ничего не видел и не знал. Это майор Лихобабенко хорошо уяснил, обойдя с десяток окрестных домов. Раза два или три его чуть не покусали злющие сторожевые собаки, которых здесь держали в каждом доме, а то и по две-три. За исключением все той же Обители мертвецов, временные жильцы которой, создавалось впечатление, никого и ничего не боялись.
– Потому они и кончили так плохо, – философски констатировал майор Лихобабенко, дойдя в своих размышлениях до этого пункта. По своему многолетнему опыту работы в правоохранительных органах он хорошо знал, что с теми, кто ничего не боится, рано или поздно всегда случается что-то плохое. Человек обязательно должен бояться, полагал майор, если уж не Господа Бога, то других людей, среди которых альтруисты встречаются крайне редко. Даже намного реже, чем раскрываются «висяки».
Пожарные уехали. Машина «скорой помощи» увезла обгоревшие тела. Почти сразу после этого ушел участковый, равнодушный ко всему, что не касалось его лично, дядька, судя по тому, что в своем почтенном возрасте он носил только погоны старшего лейтенанта, зато имел вызывающе здоровый цвет лица. Постепенно разошлись, вдоволь насмотревшись и наговорившись, соседи. Майор Лихобабенко остался один.
Несмотря ни на что, майор любил свою работу. И отдавал ей всю свою душу, как любимой женщине. Вероятно, еще и потому, что семьи у него не было. Спешить домой, где его никто не ждал, казалось ему глупо. Поэтому он стоял, скреб лысину и глубоко вдыхал запах пожарища, словно надеялся уловить в воздухе нечто, что даст ему возможность ухватиться за ниточку, потянув за которую, он сумеет распутать клубок этого таинственного преступления.
Майор обладал тем, что на профессиональном полицейском жаргоне называлось «нюхом», а у всех остальных людей – интуицией. Поэтому на его счету было намного меньше «висяков», чем у любого из его коллег. Но зато он намного больше любого из них проводил времени на работе. Возможно, это как-то было связано между собой. Но майор Лихобабенко по-настоящему никогда над этим не задумывался.
Из Сад-города он уехал только когда стемнело. Но уже наутро снова был на месте преступления и еще раз тщательно осмотрел его. Ходил, принюхивался, присматривался, словно полицейская собака-ищейка, потерявшая след, делал выводы и предположения и заносил их в блокнот, который всегда носил с собой. Это было старомодно, но эффективно, когда майор, завершив оперативно-розыскные мероприятия, приступал к анализу фактов и отработке версий. Он всегда мог заглянуть в свой блокнот и освежить память.
Но в этом деле, как вынужденно признался себе майор, предположений оказалось мало, а выводов пока не было вовсе. И когда он услышал шум подъехавшего автомобиля, то обрадовался, сам не понимая почему. Возможно, его «нюх» услужливо подсказал, что именно сейчас он получит кончик ниточки, за который останется только потянуть.
Во двор вошли двое, мужчина и мальчик. Уже не молодой мужчина был по-юношески стройным и, тем не менее, очень солидным на вид, в нем, что называется, за версту чуствовалось благородство, свойственное аристократам с многовековой родословной. Худенький светловолосый мальчишка со смышленной мордашкой имел несомненные признаки того же врожденного аристократизма. Майор Лихобабенко сразу решил, что это дед и внук. Но почему он пришел к такому выводу, не смог бы объяснить.
– Что здесь произошло? – сухим, словно засохший осенний лист, голосом спросил мужчина, остановившись в некотором отдалении от майора Лихобабенко. Этим он словно сразу установил границу между собой и майором, которую нельзя было пересекать – ни физически, ни в разговоре.
Но майор Лихобабенко не собирался играть по правилам, которые ему пытался диктовать незнакомец. Несмотря на то, что тот почему-то внушал ему невольный душевный трепет.
– А вы кто? – спросил он. – На каком основании интересуетесь?
Фергюс с трудом подавил раздражение. Он знал, что с представителями власти в любой стране лучше всего говорить вежливо, потому что иначе можно потерять много времени даром, пока они поймут, что их власть на него, Фергюса, не распространяется.
– Меня зовут Федор Иванович Борисов, я в прошлом ученый, а сейчас пенсионер. А этой мой внук, Альфред Иванович Борисов, школьник, – обстоятельно представился он. – В этом доме жила наша знакомая, Евгения Леонидовна Тихонова. Со своим сыном Альбертом. Теперь, когда я дал ответы на ваши вопросы, может быть, вы ответите на мой?
Майор Лихобабенко был ошеломлен. По форме мужчина ответил правильно. Но если вдуматься… Ни один из известных майору людей так не разговаривал. Возможно, подобным образом говорят иностранцы, выучившие русский язык, не выезжая из своей страны. Но у мужчины совершенно не было акцента. Зато было простое и старинное русское имя Федор, не говоря уже о фамилии и отчестве исконного русака.
– Мне очень жаль, – вздохнув, сказал майор Лихобабенко. Он не любил говорить о плохом, но часто бывал вынужден это делать по роду своей работы. – Боюсь, у меня для вас плохие новости. Экспертиза установит точно, но пока…
– Вы могли бы не мямлить? – все-таки не сдержался Фергюс. – Вы говорите, как гадалка, которая боится потерять клиента, если не скажет ему ничего утешительного. Что случилось с Евгенией и Альбертом?
– Прошлой ночью дом загорелся. По неизвестной причине. Но, вероятнее всего, это был поджог. Когда пожар потушили, то нашли два обгоревших тела. Женщины и ребенка. Это вся информация, которой я располагаю на этот момент, – отрапортовал обиженный майор Лихобабенко. И мстительно добавил: – Нравится вам это или нет, Федор Иванович.
– Мне – нет, – ответил Фергюс, пристально глядя на майора. – А вам, Антон Васильевич?
Майор мог бы поклясться, что не говорил мужчине своего имени и отчества. И даже фамилии и звания, в нарушение заведенного порядка. Но он почему-то был уверен, что незнакомец знает и это. И даже намного больше. Эта уверенность пришла к майору после того, как он почувствовал в своей голове чье-то постороннее присутствие. Словно туда, как в яблоко, упавшее с дерева, заполз червяк плодожорки и начал выгрызать его мозг. Ощущение было не из приятных.
– Мне тоже не нравится, – искренне признался майор. – Но что я могу поделать? Я даже от вас только и услышал, кто жил в этом доме. Никто из соседей ничего не знает и не видел. Чертовщина какая-то!
При этих словах майора Лихобабенко мужчина вздрогнул. Его глаза затуманились, словно он начал обдумывать какую-то мысль. Но ему помешал мальчик.
– Дед, что случилось с Женей и Альбертом? – спросил он, едва не плача. – Да говори же, не молчи! Где они?
Фергюс опустил голову, словно чувствовал себя виноватым. Да так оно и было.
Когда он рассказывал Альфу о хрономираже на острове Крит, он не упомянул о том, что эта природная аномалия проявляется только в середине лета. А, значит, прилетев в сентябре, они не смогут увидеть никаких исторических батальных сцен, созданных туманами над морем. Фергюс надеялся, что оказавшись на родине древнегреческого бога Зевса и не менее знаменитого художника Эль Греко, увидев венецианский замок Фортецца в Ретимни и Самарийское ущелье, искупавшись в уникальном пресноводном озере Курнас, Альф не сразу вспомнит о миражах замка Франка Кастелло. А когда вспомнит, то воспоминание о Евгении и Альбе потускнеет в его детской памяти настолько, что не вызовет сильных эмоций.
Однако Фергюс ошибался. Уже в международном аэропорту Ираклиона, столицы Крита, Альф потребовал от деда сразу же направиться к замку Франка Кастелло. Он не собирался задерживаться на острове ни одного лишнего дня.
– Неужели ты не хочешь ближе познакомиться с минойской цивилизацией, которая считается древнейшей в Европе? – преувеличенно удивленным тоном спрашивал Фергюс.
Но Альф только пожимал плечами в ответ. Его беспокоило то, что он не мог дозвониться до Владивостока. То ли Альб забыл зарядить подаренный ему смартфон, то ли не желал отвечать на звонки, затаив в душе обиду из-за их внезапного отъезда. Но на него это было не похоже.
Предположение о том, что с Альбом и Евгенией могло случиться что-то плохое, Альф высказал уже к вечеру того же дня, когда они прилетели на Крит. Он равнодушно смотрел из окна гостиницы на заросли вечнозелёных жестколистных и колючих кустарников, низкорослых деревьев и высоких трав, покрывавших почти весь остров и носивших романтическое, как и все на Крите, имя – фригана, и надоедал Фергюсу одним и тем же вопросом, который начинался со слов:
– Дед, а тебе не кажется, что…
А дальше в различных вариациях описывались происшествия, которые могли случиться с их друзьями во Владивостоке, городе, расположенном на самой окраине России, по улицам которого, если верить слухам, иногда бродили уссурийские тигры, самые кровожадные из ныне обитающих на планете зверей.
Наконец Фергюсу это надоело, и он позвонил сам. Но с тем же результатом. И тогда он тоже ощутил беспокойство. Сначала неуверенное, почти робкое, с которым легко удалось справиться. Но уже наутро оно выросло до размеров Гулливера, который оказался в стране Лилипутии, одним из жителей которой был Фергюс. Может быть, сказалось то, что ночью, мучаясь бессонницей, он читал этот роман Джонатана Свифта, не найдя ничего более подходящего.
Фергюс привык доверять своей интуиции. Поэтому, позвонив еще раз и не дождавшись ответа, он хмуро буркнул внуку:
– Собирайся. Мы едем в аэропорт.
Повторять дважды или что-то объяснять ему не пришлось.
Но как Фергюс ни спешил, подгоняемый своей тщательно скрываемой от внука тревогой, он опоздал. Он понял это сразу, увидев пепелище.
Когда Альф потребовал у него ответа, Фергюс не стал его обманывать. Достаточно было лжи перед этим. Продолжи он – и ложь рано или поздно обрушится на них, как снежная лавина, и навсегда погребет под собой безграничное доверие к нему его внука. А его Фергюс ценил выше всего на свете.
– Скорее всего, Альф, наши друзья погибли, – сказал эльф, положив руку на плечо внука. И почувствовал, как тот вздрогнул, услышав это известие.
Но Альф не заплакал, как ожидал Фергюс. Его глаза потемнели, скрывая затаенную боль, и только. Возможно, излиться горю мешало присутствие постороннего человека. Альф, наученый дедом, привык не доверять чужим людям.
– Нам не надо было уезжать, – сказал Альф.
Мальчик констатировал факт. Но Фергюс, которого мучила совесть, воспринял это как невысказанный упрек. И отреагировал на него очень болезненно. Он поднял глаза на человека, который стоял напротив, с нескрываемым интересом разглядывая их с внуком. И майор Лихобабенко невольно попятился, увидев этот взгляд.
– Майор, расскажите мне все, что вы знаете, – тихо сказал Фергюс. – И постарайтесь, чтобы я не задавал лишних вопросов. Это в ваших интересах.
И майор Лихобабенко, удивляясь сам себе, рассказал все, что знал. Это не отняло много времени.
– А теперь расскажите, что вы собираетесь предпринять, чтобы раскрыть это преступление, – снова потребовал Фергюс.
– Я уже опросил всех соседей, – ответил майор с таким видом, как будто чувствовал за собой какую-то вину. – К сожалению, никто ничего не видел и не знает.
– Я это уже слышал, – буркнул Фергюс. – Меня интересуют ваши намерения.
– Когда личность потерпевших будет официально установлена судебно-медицинской экспертизой, я сделаю запрос …, – начал майор.
– Вы ничего не добьетесь, рассылая письма, – перебил его Фергюс.
– Вероятнее всего, – неохотно согласился он. – Но такова официальная процедура…
– Не заставляйте меня заниматься стихосложением и рифмовать свой ответ с произнесенным вами словом, – снова не дал ему договорить Фергюс.
– Но…
– Помолчите! – властно сказал эльф. – Дайте мне подумать.
И майор Лихобабенко замолчал, почему-то даже не поражаясь тому, что происходит. Обычно приказы отдавал он. И их беспрекословно выполняли, страшась того грозного, пусть и невидимого, меча Немезиды, который он держал в своих руках. Но мужчина, с которым он сейчас разговаривал, казалось, имел право отдавать приказы. И не потерпел бы их невыполнения. Майор Лихобабенко никогда не забывал, что человек обязательно должен бояться, чтобы с ним не случилось ничего плохого. И, следуя своей теории, он не собирался выяснять, насколько далеко может зайти незнакомец, чтобы его приказы были выполнены. Майор Лихобабенко, повинуясь своему «нюху», боялся его. Это был почти панический ужас, на уровне подсознания. Никогда в жизни до этого Антон Лихобабенко не испытывал подобного, даже в детстве, когда просыпался ночью в своей кроватке и ему чудилось, что по его комнате бродят кровожадные чудовища, отбрасывая косматые тени на потолок, когда за окном по улице проезжали запоздалые авомобили с включенными фарами.
Те детские чудовища могли его только съесть. От этого незнакомца можно было ожидать намного худшего. Майор Лихобабенко в этом не усомнился ни на мгновение.
Но вместо того, чтобы обрушить на человека казни египетские, Фергюс открыл портфель, который всегда носил с собой, и достал из него толстую пачку денег.
– Здесь десять тысяч долларов,– сказал он, протягивая деньги майору. – Это аванс. А когда вы раскроете это преступление, то я выплачу вам премию в размере одного миллиона.
– Долларов? – поразился майор Лихобабенко.
– В любой валюте, по вашему желанию, – ответил Фергюс. – Но имейте в виду, вам придется отработать эти деньги честно. Я прослежу за этим.
Майор Лихобабенко хотел было обидеться, но передумал.
– Вы будете докладывать мне, как продвигается расследование, – потребовал Фергюс. – Мне нужны номера всех ваших телефонов – рабочий, домашний и мобильный, чтобы я имел возможность связаться с вами в любое время суток.
И майор Лихобабенко беспрекословно выполнил и это требование.
– Люди, которые погибли при пожаре этого дома, были мне дороги, – сказал Фергюс, пристально глядя на майора. – Вы меня понимаете?
Майор Лихобабенко кивнул. Он очень хорошо понимал, что с ним произойдет, если он вдруг забудет об этом. Понимал даже не разумом, а тем неведомым, что таилось в глубине его подсознания. На самом дне. И оно было намного мудрее и осмотрительнее, чем человеческий разум.
Глава 7
Парижский воздух буквально опьянил Алву. Она словно вернулась домой после долгих скитаний по миру. Париж давно уже стал ее настоящим «home swееt home».
Заканчивался сентябрь. Алва, как истинная парижанка, называла этот время года «la rentree». После сезона отпусков магазины возвращались от летних скидок и распродаж к обычным устойчивым ценам, газеты увеличивали объемы и тиражи, воздух становился прохладным и влажным, а вечерний круиз на катере по Сене снова приобретал поэтическое очарование. Не говоря уже о множестве замечательных ресторанчиков, раскиданных по тихим парижским улочкам и берегам Сены, где можно было заказать бокал настоящего французского вина, способного поднять настроение и подарить ощущение счастья в любую погоду, такую изменчивую в Париже.
Алва любила «la rentree». И то, что она вернулась в Париж именно в конце сентября, в любое другое время сделало бы ее счастливой уже только от этого. Но не в этот раз. Мысль, что ей придется убить своего мужа, портила ей настроение.
Зато Филипп был весел и жизнерадостен за двоих. В полете он буквально изводил ее своими разговорами о японских самурайских мечах.
– Может быть, тебе приобрести катану? – спрашивал он самым серьезным тоном, словно действительно пытался ей помочь в выборе. – Этот двуручный меч для любого японца – друг, советчик и почетный гость в доме. Без него не могут состояться ни торжество по случаю рождения наследника, ни свадьба, ни похороны. При новоселье жители Японии первым в дом заносят катану – как символ новой жизни.
– А тебе не кажется это странным? – удивлялась Алва. – Меч для убийства служит символом новой жизни.
– Японцы считают, что человек, впервые взявший в руки традиционный самурайский меч, духовно перерождается, – пояснял Филипп, скрывая насмешку в глубине своих шальных глаз.
– И все-таки, вселяясь в новый дом, я по старинке отдала бы предпочтение кошке, – заявляла Алва.
– Это потому, что ты не японец, – отвечал Филипп и громогласно смеялся на весь салон самолета, привлекая к себе внимание остальных пассажиров. Но это его не стесняло, в отличие от Алвы, которой впервые в своей жизни хотелось быть незаметной, а еще лучше невидимой. Она не могла забыть, что во Франции за убийство мужа жене отсекают голову на гильотине. И хотя она была не француженкой, а эльфийкой, это ее не утешало. Месть Совета ХIII за смерть Лахлана могла быть еще ужаснее.
Перелет до Парижа превратился для Алвы в настоящую муку. И когда самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля, она испытала истинное облегчение.
– Снимем номер в гостинице? – спросила она Филиппа, возбуждаясь при одной только мысли об этом.
– Зачем? – удивился он.
– Мне надо снять напряжение перед встречей с мужем, – пояснила она. – А то он может что-нибудь заподозрить. Ты не представляешь, какой он хитрый.
– А ты сразу ложись с ним в постель, – посоветовал Филипп, весело блестя глазами. – Это естественно после вашей долгой разлуки. Он ничего и не заметит.
– Как ты можешь мне это советовать! – возмутилась она.
– Но если ты этого не сделаешь, тогда он точно начнет тебя подозревать, – невозмутимо ответил Филипп. – Если даже не в том, что ты собираешься его убить, то в супружеской измене – наверняка. И как тогда ты сможешь его уговорить подставить свою шею под твой самурайский меч?
Алва была готова растерзать рарога. Но вокруг было слишком много людей. И она слишком сильно его желала. Поэтому ей пришлось улыбнуться, как будто ее рассмешила эта глупая шутка. И, скрывая свою ярость, она томно протянула:
– Но ведь ты обещал помочь мне купить самурайский меч, а потом показать, как им пользоваться. И где это будет – на Place de la Concorde?
– Всегда ценил твое чувство юмора, Алва, – ответил Филипп. – А ты знаешь, что именно на этой площади во время Великой Французской революции в окружении ликующих толп народа были обезглавлены король Людовик Шестнадцатый и королева Мария-Антуанетта? Для них построили гигантскую гильотину, предварительно свергнув статую короля.
Услышав страшное для нее слово «гильотина», Алва содрогнулась. И ее сексуальное желание стало нестерпимым. Она едва не застонала от охватившего ее вожделения. Взяла руку Филиппа и положила на свою большую мягкую грудь.
– Чувствуешь, как бьется мое сердце? – внезапно охрипшим голосом спросила она. – Не шути с ним.
– А я всегда думал, что сердце находится ниже и на другой стороне, – заметил Филипп. Но ему тоже передалось состояние эльфийки. И он примирительно произнес: – Хорошо, Алва, будь по-твоему. Я знаю один магазинчик по дороге от железнодорожного вокзала Гар де Льон к площади Бастилии, где можно купить любое холодное оружие. В самом вокзале есть прекрасный ресторан в восточном стиле и с хорошей кухней. А поблизости – Novotel Paris Gare de Lyon Hotel. Тебя устроит номер с королевской кроватью?
– Меня устроила бы даже подворотня, – ответила Алва. И это было правдой.
Из аэропорта до Парижа они добрались за час. Всю дорогу Филипп насвистывал La Marseillaise, глядя в окно. Алву это ужасно раздражало, но она молчала, опасаясь ссоры. Идея расправиться с мужем становилась в глазах эльфийки все более привлекательной. Но она понимала, что без рарога ее не осуществить. Поэтому лучше было его не злить по пустякам. В свойственной ему легкомысленной манере он мог выйти из такси и вернуться в аэропорт, а затем улететь в Берлин. И там доложить Джеррику… все, что ему вздумается. Ей, Алве, будет трудно объяснить, почему она, прекратив преследовать Фергюса, ради чего в свое время вытребовала себе полномочия специального агента и командира отряда спецназа в подчинение, вернулась в Париж, минуя Берлин. Джеррик очень подозрителен и умен. Он быстро все поймет. И не простит ей того, что она использовала его в своих личных целях. А, главное, распутник Лахлан так и останется живым, и его тщедушный отросток будет представлять для нее вечную угрозу нищенской жизни.
– Потаскун, – пробормотала с ненавистью Алва. И обворожительно улыбнулась Филиппу, который, не расслышав, вопросительно посмотрел на нее.
Магазин холодного оружия заворожил Алву. Она никогда не думала, что мечи могут быть такими сексуальными. Продавец был японцем, одетым в расшитое черно-красными драконами кимоно с широкими рукавами и перехваченное поясом на бедрах. Кимоно запахивалось на правую сторону, а пояс был завязан на узел на спине. Обут он был в geta, традиционные японские деревянные сандалии. Он с достоинством поклонился и спросил Филиппа на чистейшем французском языке:
– Меня зовут Сабуро Ватанабэ. К вашим услугам. Что желает сэнсэй?
Алву он словно не заметил. Это разозлило ее.
– Желаю я, – высокомерно заявила она. – Мне нужен хороший самурайский меч. И недорогой.
Продавец был поражен, но выражение его лица не изменилось. Только в глубине глаз зажегся презрительный огонек. Но через узенькие бойницы век он был не виден.
– Какой меч желаете? – так же вежливо спросил он.
– А какие есть? – Алва беспомощно оглянулась. Все стены магазина были увешены мечами, и для нее они все были одинковыми. – Не забудь, что мне нужен самый дешевый.
Презрительный огонек в глазах Сабуро Ватанабэ стал ярче.
– Все, что пожелаете, – ответил он. – Есть тати, катана, вакидзаси, танто, цуруги, нагината, кото, синто… Но для вас, я думаю, подойдет гэндайто.
– И что это такое? – с недоверием спросила Алва. Ее ошеломил каскад незнакомых слов. Да еще и не французских.
– В буквальном переводе «современный меч». Это мечи, произведённые после одна тысяча шестьдесят восьмого года.
Слово «современный» понравилось Алве. Она ужасно не любила старье.
– Подойдет, – заявила она. – Только мне бы тот, что поновее. Какой же он современный, если ему уже полвека?
– Вы совершенно правы, madame, – поклонился Сабуро Ватанабэ, чтобы скрыть свои глазки, которые уже полыхали презрением. – В таком случае, вам нужен син-гунто, новый армейский меч. Массово выпускался для армии по упрощённой фабричной технологии сёвато.
Алва оглянулась на рарога. Тот стоял в стороне, спиной к ней, разглядывая один из старинных самурайских мечей, прикрепленный к стене отдельно от других. На взгляд эльфийки, меч был очень очень неказистый. Алве показалось, что рарог смеется, закрывая себе рот рукой, чтобы его не услышали. Поэтому она не стала у него ничего спрашивать.
– Давай свой син…, – сказала она. – Как его там?
Продавец снял со стены один из мечей и подал ей. А сам подошел к Филиппу.
– Сэнсэй заинтересовался этим мечом? – спросил он с прорезавшимися одобрительными нотками в голосе.
– Да,– ответил рарог. И показав на меч, спросил: – Это период Камакура?
– О, да, – почти благоговейно произнес Сабуро Ватанабэ. – Золотой век японского меча. Возможно даже, что это меч работы самого известного кузнеца этого периода, Масамунэ из провинции Сагами. Видите, на нем нет подписи мастера. Масамунэ отказывался подписывать свои клинки, потому что их невозможно было подделать. Для самурая такое боевое оружие значило больше, чем все блага этого мира. Воин мог жить впроголодь, зато в ножнах носить целое состояние.
– И все-таки мне больше нравится период Хэйан, – заметил Филипп. – Мечи мастера Мондзю из провинции Тикудзэн отличались невероятной остротой. Особенно Хигэгири, «Резчик бороды». Когда таким мечом кому-то отрубали голову, то он заодно срезал и бороду.
– О! – восторженно закатил глазки Сабуро Ватанабэ. Однако не удержался, чтобы не возразить: – Но в период Камакура в провинции Бидзэн жил мастер Нагамицу, чьи мечи носили имя Адзуки, что в переводе значит – боб. Потому что упавшая на его лезвие фасолина разрезалась на две части.
Алве надоело стоять в одиночестве, вертя в руках меч, о который она боялась пораниться. И она, повысив голос, чтобы ее услышал продавец, спросила:
– Эй, милейший! И сколько ты за него просишь?
Сабуро Ватанабэ печально вздохнул. Презрительный огонек, погасший было в его глазках, вспыхнул снова. Он поклонился Филиппу, отходя. И подошел к Алве. Назвал цену.
– Сколько-сколько? – не поверила она. – Ты что, меня за дуру держишь? Целое состояние за эту железяку?
– Это не железяка, а настоящий самурайский меч. – с достоинством возразил тот. – Он является воплощением чести, героизма, отваги и доблести воина.
– А я-то здесь при чем? – возмутилась Алва. – Или ты не заметил, что я не воин, а madame?
Эльфийка довольно точно передразнила Сабуро Ватанабэ. Однако тот не улыбнулся даже краешком губ.
– Настоящий самурайский меч подчеркивает не только мужественность своего владельца, но и его утонченный вкус, – сказал он. – Вы только посмотрите, madame, какой у этого меча коси-дзори.
Алва не нашла, что возразить. Она просто ничего не поняла. И снова беспомощно посмотрела на Филиппа. На этот раз рарог заметил ее взгляд и пояснил:
– Коси-дзори переводится как «поясничный изгиб». Он назван так потому, что максимальный прогиб клинка при ношении меча удобно облегает тело как раз в области поясницы. И кстати, Алва, выгодно подчеркивает бедра.
Это последнее замечание решило дело.
– Ладно, – неохотно сказала она. – Беру. Заверни мне этот свой… Как там его?
– Вам в подарочную упаковку? – спросил продавец.
– Если за это не надо доплачивать, – ответила Алва.
Сабуро Ватанабэ поклонился, но почему-то не ей, а Филиппу.
– Для вас это будет бесплатно, madame, – сказал он. – Ради вашего спутника.
Алва промолчала. Она растерзала бы продавца, не будь здесь Филиппа, а с особенным удовольствием выцарапала бы его наглые крошечные глазки. Ее бесило, что ей пришлось так дорого заплатить за вещь, которая ей совершенно не нужна и понадобится всего один раз.
– Разумно ли оставлять продавца в живых? – шепнула она рарогу. – Он может рассказать о нас полиции, когда… Если… Ну, ты понимаешь.
Филипп задумался. В его глазах читалось, что он признавал правоту эльфийки. Но в этот момент в магазин вошла большая и шумная группа американских туристов. Они спасли жизнь Сабуро Ватанабэ. Филипп красноречиво пожал плечами. Невозможно было убить всех.
Когда они вышли из магазина и сели в поджидавшее их такси, Филипп спросил:
– А теперь в ресторан?
Алва чуть было не ответила, что она предпочла бы сразу отправиться в гостиницу. Но едва ли Филипп одобрил бы это предложение. Он любил сытно и вкусно поесть, как истинный рарог. Поэтому, вздохнув, она кивнула.
В ресторане, по ощущениям Алвы, они провели целую вечность. А затем очень долго добирались до гостиницы Novotel Paris Gare de Lyon Hotel. Когда они вошли в предоставленный им до утра номер, эльфийка была уже на грани бешенства. Она решительно отстранила руки Филиппа, который после сытного обеда в ресторане был не прочь позабавиться, и потребовала:
– Сначала ты покажешь мне, как владеть мечом.
Филиппу не оставалось ничего другого, как раскрыть коробку и достать самурайский меч. А затем продемонстрировать Алве свое умение обращаться с холодным оружием. Эльфийка завороженно смотрела на каскад пируэтов, которые проделывал меч в воздухе, образуя сверкающие сталью геометрические фигуры.
– Ты бы легко мог отрубить Лахлану голову, – мечтательно произнесла она, когда рарог остановился. – И даже две разом, если бы они у него были.
Но Филипп только рассмеялся.
– Я уже говорил, что это ваши с ним семейные дела, – сказал он. – Не впутывай меня в них. Лучше посмотри, как надо правильно держать рукоять меча, чтобы удар вышел резким и сильным. Иначе не отрубишь голову с одного удара.
Урок длился больше часа. Алва оказалась способной ученицей.
