Вадим Иванович Кучеренко
Химера
Алва откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Ее рот был перепачкан в крови, но она даже не подумала ее вытереть. Филипп, который искоса глянул на нее, невольно содрогнулся. Ему на миг показалось, что Алва не перерубила своему мужу шею мечом, а перегрызла ее зубами. Рарог был рад, что она заснула. Иначе он всю дорогу до аэропорта беспокоился бы за свою жизнь.
Но эльфийка не спала. Она о чем не думала. Ничего не боялась. Ее не терзало раскаяние или угрызения совести. Она даже не вспоминала о недавнем ужасном убийстве. Ее внутренний взор застилал непроницаемый мрак, в котором гасли любые мысли и желания. И, закрыв глаза, она погрузилась в эту кромешную тьму, напоминающую безумие.
Глава 10
Порыв ветра распахнул алюминиевую раму, и комнату заполнили североамериканские бабочки данаид-монархи. Миллионы гигантских ярко-оранжевых бабочек с черными полосками на крыльях, по краю которых шла черная кайма, украшенная белыми пятнами. Фергюс как будто погрузился в оранжевое облако. А затем бабочки так же внезапно исчезли, все до единой, и он увидел Евгению. Она стояла у окна и с неземной, отстраненной от будничной суеты улыбкой, тронувшей уголки губ, смотрела на него.
– Я рада тебя видеть, Фергюс, – сказала она.
– Ты все еще на Земле? – спросил он.
– Помнишь, я загадала желание на вершине пирамиды Кукулькан?
– Да. Ты хотела стать эльфийкой.
– То, что моя душа все еще на Земле, каким-то образом связано с этим. Но я точно не знаю. Все решится через сорок дней…. Нет, уже раньше.
– Я могу как-то повлиять на это? – спросил Фергюс, сам понимая, что сказал глупость.
– Если бы ты меня любил, то, возможно, да, – улыбка сошла с губ Евгении. Черты ее лица стали строже и одновременно одухотвореннее, словно бы озарились изнутри неведомым светом. – Но, может быть, в следующей моей жизни. Если я все-таки стану эльфийкой.
– Но я люблю тебя!
– Да. Но не так.
Они помолчали.
– Прости меня, – сказал Фергюс.
– За что? – спросила она. – За то, что ты меня любишь недостаточно сильно для того, чтобы моя душа осталась на Земле?
– И за это тоже. А еще за то, что я отказал тебе, когда ты просила научить тебя телепортации. Если бы ты умела перемещаться в пространстве… Ты осталась бы живой!
– Нет. Ведь мой сын не смог бы. А я не оставила бы его. Так что не вини себя. И, кроме того, ты опасался за мою жизнь. Это оправдывает тебя.
– Это не совсем так, – Фергюс глубоко вздохнул, словно набираясь решимости. – Да, я опасался. Но не только за твою жизнь. Нам, духам, запрещено учить телепортации людей. Тот, кто нарушит этот запрет, станет отщепенцем. От него отвернутся все ныне живущие духи природы и потомки проклянут его.
Евгения помолчала, словно обдумывая сказанное Фергюсом.
– И все-таки ты боялся не только за себя, но и за меня, – сказала она не совсем уверенно. – Ты сам признался в этом.
– Но я не сказал тебе главного, – возразил Фергюс. – Помнишь, я рассказывал тебе о договоре, который заключили пришельцы и земные духи? Так вот, когда духи согласились предоставить людям кров на планете, они учли и то, что люди предлагали им взамен. В качестве своеобразной платы.
– Но ты говорил, что только жалость…
– Я лукавил, – признался Фергюс. – Духи разрешили пришельцам остаться на планете только после того, как люди пообещали научить их телепортации, при помощи которой они могли странствовать по Вселенной. Это было записано в том договоре. И люди… выполнили взятое на себя обязательство. Духи овладели способностью перемещаться в пространстве.
– А что случилось потом?
– Потом… Люди забыли о многих своих способностях, включая и телепортацию. На долю тех, кто остался на этой планете, пришлось много испытаний – войны, эпидемии, всемирный потоп. Всего не перечислить. Они пытались элементарно выжить, и им было не до того, чтобы хранить древние знания. А мы, духи, сохранили их.
– То есть для людей телепортация не настолько опасна, как ты пытался меня убедить?
– Не знаю, – признался Фергюс. – Может быть, да. А, может быть, нет. Чтобы узнать, надо испытать. Но…
– Но вам запрещено. Круг замкнулся.
– Circulus vitiosus. Порочный круг. Теперь я признаю это. Как жаль, что я не понял этого раньше. Ты была бы жива.
– Ты повторяешься, Фергюс.
– Ты погибла. А я мог тебя спасти. Мне с этим приходится жить.
– Не вини себя. А я тебя ни в чем не виню. Чрезмерная радость всегда приводит к печали.
В открытое окно ворвался порыв ветра и лизнул своим ледяным языком Фергюса. Эльф невольно вздрогнул.
– Мне уже пора, – Евгения.
– Ты еще придешь?
– А ты этого хочешь?
– Я очень этого хочу, – воскликнул Фергюс. – Так мы увидимся?
Но ответа он не услышал. Ярко-оранжевая бабочка с черными полосками на крыльях выпорхнула в окно. Рама с шумом закрылась, словно от сквозняка.
И Фергюс, вздрогнув, проснулся. Окно было закрыто. С обратной стороны к стеклу прилип серо-молочный туман, который часто накрывал остров по утрам. Эльф, даже не глядя на часы, знал, что до рассвета осталось несколько минут. Он всегда просыпался с восходом солнца, если ему не надо было по какой-либо причине вставать раньше.
Уже несколько дней они жили на острове Русский, который соединял с материковой частью Владивостока самый большой в мире вантовый мост длиной более трех километров и стоимостью свыше одного миллиарда долларов. Фергюс взял в аренду коттедж и джип Land Cruiser Prado. Каждое утро он сам отвозил Альфа в школу для детей преподавателей Дальневосточного федерального университета, кампус которого раскинул свои многочисленные корпуса в бухте Аякс. Устроить туда внука было не просто, но все решила внесенная Фергюсом во внебюджетный фонд развития школы сумма с шестью нулями.
Все это время Альф был необыкновенно молчалив и серьезен, искренне и глубоко переживая смерть Альберта и Евгении. Возвращаясь из школы, он задавал только один вопрос – есть ли какие-нибудь новости, и Фергюс знал, что его интересует, не пойманы ли убийцы. Но ответ был неизменно отрицательный, и мальчик уходил в свою комнату, где мог поплакать втайне от деда.
Но Фергюс, разумеется, знал об этом. Страдания внука всегда были для него намного болезненнее собственных. Поэтому он каждый день звонил майору Лихобабенко. Но тот лишь разводил руками и клял свою несчастную судьбу. Казалось, расследование зашло в тупик. Фергюс испытывал двойственное желание – увеличить размер премии, обещанной майору, до двух миллионов и вызвать следственную бригаду из Скотленд-Ярда, сотрудникам которого доверял намного больше, чем полицейскому из России. Во многом это доверие основывалось на близком знакомстве в свое время с баронессой Emma Orczy, создавшей образ женщины-детектива Молли Робертсон-Кирк, известной почитателям ее таланта как леди Молли из Скотленд-Ярда. К сожалению, писательница умерла в Лондоне более семидесяти лет назад. С тех пор Фергюс мало что слышал о Скотленд-Ярде. И это пока удерживало его от решительного шага.
Фергюсу не нравился Владивосток, а остров Русский – еще меньше. Но он не собирался никуда уезжать, пока правоохранительные органы в лице майора Лихобабенко не нападут на след убийц Евгении и Альберта. Но с каждым днем волосок, на котором была подвешена жизнь самого майора, становился все эфемернее. Хорошо понимал это и сам майор, когда слышал в телефонной трубке бесстрастный голос Фергюса, который с каждым разом становился все суше, словно подвешенная вялиться на солнце юкола. Но когда однажды Антон Лихобабенко заикнулся о том, чтобы вернуть аванс, голос его собеседника превратился в самум, убийственный для всего живого сухой и шквальный ветер африканской пустыни. Фергюс не угрожал майору, но тот внезапно почувствовал настоящий ужас и незамедлительно пошел на попятный. Его служебное рвение, и до этого непритворное, удесятирилось.
С тоской глядя на туман за окном, Фергюс встал и принял душ. Затем он надел халат, прошел на кухню и, как обычно, начал готовить завтрак для внука. В этом не было насущной необходимости, но это рутинное занятие помогало убить время. Ему предстоял еще один бесконечный день, пустой и заранее вычеркнутый из жизни. Сон, который привиделся эльфу перед рассветом, мог внести в него некоторое разнообразие. На досуге, проводив внука в школу, Фергюс собирался обдумать каждое произнесенное Евгенией слово, несмотря на то, что он не верил в призраки, являющиеся в сновидениях. В крайнем случае, он мог бы поверить в привидение, подобное тому, которое явилось принцу Гамлету – при условии, что увидел бы его собственными глазами и услышал бы его голос.
Раздались шаги, и вошел Альф. Он улыбнулся Фергюсу, но глаза его оставались серьезными и как будто отстраненными от окружающей его действительности.
– Доброе утро, – произнес он и поцеловал деда.
Теплая волна нежности плеснулась в груди Фергюса.
– Я бы сказал, туманное, – сказал эльф. – Во всех отношениях. Бутерброд, омлет или овсяную кашу?
– Яйцо всмятку, – ответил Альф. И по-взрослому добавил: – Балуешь ты меня, дед.
– Это я себя балую на старости лет, – проворчал Фергюс. – А ты питаешься с моего стола.
Альф ничего не ответил. Он уже думал о чем-то своем и отрешенно смотрел на туман за окном, словно пытаясь рассмотреть нечто таинственное, что в нем пряталось.
– Сколько у тебя сегодня уроков? – спросил Фергюс, хотя знал это и сам. Но он хотел отвлечь внука от мыслей, которые ему мог навеять туман.
– Шесть, – ответил Альф, очищая яйцо от скорлупы. – Но после уроков я собираюсь зайти в Восточный институт. Сегодня студентам читает лекцию приглашенный из Китая профессор. Мне хотелось бы послушать.
– А тебе разрешат? – спросил Фергюс. Он понимал, почему Альфа заинтересовала лекция профессора из Китая. Это семя в него бросила Евгения, постоянно цитирующая китайских философов, и оно дало всходы. Сам Фергюс предпочитал не отвлеченные истины, а практические действия.
– А я как мышка проскользну, – улыбнулся Альф. – Никто меня и не заметит.
– Тогда возьми бутерброды с собой, – решительно заявил Фергюс. – И не забывай, что виденное глазами – истина, слышанное ушами – сомнительно.
Сказав это, Фергюс выдал себя с головой. Евгения оставила свой след не только в душе Альфа. Это было китайское изречение. Но при необходимости эльф мог бы оправдаться тем, что оно совпадало с его мировоззрением.
Остров был невелик, и на джипе, как ни медленно Фергюс его вел, они за пять минут доехали до ворот в ограде, которой был окружен кампус ДВФУ. В них тоненькой струйкой вливались студенты, приехавшие на автобусе из города. Основная масса студентов и преподавателей жила в общежитиях университета на территории кампуса.
– До вечера, – махнул рукой Альф, выходя из машины. – Позвоню тебе, когда закончится лекция. Но я мог бы дойти и сам.
– Не лишай деда удовольствия, – ответил Фергюс. – Когда еще мне удастся полихачить за рулем.
– Только будь осторожен, – строго заметил Альф. – В этом городе просто сумасшедшее движение на дорогах. Я не хочу остаться круглым сиротой.
Мальчик ушел. А побледневший Фергюс не мог отвести взгляда от маленькой худенькой фигурки с большим рюкзаком за плечами, пока та не скрылась за углом одного из корпусов университета. Слова внука, сказанные без злого умысла, отозвались в нем болью, от которой тягостно заныло сердце. Эльф часто думал о том, что если с ним что-то случится, и он уйдет к праотцам, ad patres, Альф останется совершенно один, беззащитный перед окружающим его миром. Думая об этом, Фергюс чувствовал себя самого беззащитным перед жизнью, а, вернее, смертью. Иногда это доводило его до бешенства, а иногда – до отчаяния. Но и в том и в другом случае он был бессилен что-либо изменить. И потому старался беречь себя от различных случайностей. Не потому, что страшился смерти. А потому, что боялся за Альфа.
Его мысли прервал телефонный звонок. Фергюс взглянул на экран. Звонил Антон Лихобабенко. Впервые он набрал номер Фергюса сам. И это предвещало долгожданные новости.
– Я ухватил за краешек ниточки, – раздался в трубке возбужденно-радостный голос майора. – Появились первые свидетели. И у меня есть фоторобот предполагаемых преступников.
– Это хорошо, – сказал Фергюс. По его голосу нельзя было понять, рад он или опечален известием. – А теперь по порядку и обстоятельно.
– Несколько дней назад рядом с аэропортом нашли такси с убитым водителем, – начал докладывать майор Лихобабенко. Казалось, он устыдился того, что не смог сдержать своих эмоций. И теперь говорил подчеркнуто сухо. Почти как Фергюс. Но с человеческими интонациями в голосе, которые часто прорывались. – Сначала никто не связал это с происшествием в Садгороде. Но когда я в очередной раз опрашивал свидетелей, один из соседей вдруг вспомнил, что вроде бы видел машину, похожую на такси, которая стояла ночью у ворот дома жертвы. Водитель зажег ненадолго свет в салоне. Мы опросили всех таксистов в аэропорту. И кто-то из них вспомнил, что в машину убитого водителя накануне садились двое пасажировов, вероятно, с только что прибывшего рейса. Мужчина и женщина. Больше этого водителя никто живым не видел. Проанализировав полученную информацию и сопоставив факты, я пришел к выводу…
– Подробности можете опустить, – буркнул Фергюс. – Вы говорили, что у вас есть фоторобот.
– Да, – почти угас голос майора Лихобабенко. – Разумеется, очень приблизительный. Мужчина красивый, сухощавый и черноволосый. Женщина с рыжими волосами и сногшибательной, по описанию свидетелей, фигурой…
– С рыжими волосами? – переспросил Фергюс. В его голове прозвучал предупреждающий сигнал. Так маяк издает звуки сирены в густой туман, когда не виден его свет.
– Точно, – опять оживился голос майора Лихобабенко. – Очень приметная парочка. Их опять заметили на следующий день в аэропорту, когда они улетали…
– Вы сказали, что у вас есть фоторобот, – перебил его Фергюс. – Не могли бы вы скинуть его мне по электронной почте на телефон?
В голове эльфа возникла и билась, как птица в клетке, мысль, которую он высказал этим утром внуку: «Виденное глазами – истина, слышанное ушами – сомнительно». Он уже был почти уверен, но ему следовало окончательно убедиться.
– Вообще-то… – начал привычно майор Лихобабенко, но тут же спохватился. – Да, разумеется. Сейчас вышлю.
– Жду, – буркнул Фергюс. – А потом я вам перезвоню.
Экран телефона погас. Фергюс безучастно смотрел на дорогу, по которой изредка проносились автомобили, снижая скорость перед кампусом. Казалось, время остановилось. Затем, вечность спустя, раздался звуковой сигнал, оповещающий о том, что получено сообщение. Сердце Фергюса забилось намного чаще, но пальцы не дрожали.
Рисунок был выполнен грубо и схематично. Мужчина был Фергюсу незнаком. Но в лице женщины он сразу рассмотрел характерные черты эльфийки. А поскольку подсознательно он уже знал, кто это, то ему было не трудно признать Алву. Фергюс видел ее не так давно, в московском аэропорту. И хорошо запомнил. Она почти не изменилась за те годы, что они не встречались. Для эльфов восемь лет совсем не то же самое, что для людей. Они живут дольше и стареют не так стремительно.
Это была Алва. Фергюс уже не сомневался в этом, рассмотрев фоторобот внимательно.
И это многое объясняло. Алва все-таки увидела Фергюса, когда он подхватил Евгению на руки и этим привлек к себе внимание толпы. Случайная встреча в московском аэропорту стала роковой для Евгении. Алва начала преследовать его, Фергюса, но нашла только женщину, которая, как вероятно, думала эльфийка, была ему близка. И свела с ней счеты.
– Но зачем? – произнес Фергюс, с отвращением глядя на изображение Алвы. Он не мог этого понять. С Алвой у него никогда не было ничего общего. Она была ему неприятна своей распущенностью и природной наглостью, но он ничем не выдавал своего отношения при случайных встречах с нею. Если только взглядом. Но за взгляд не убивают. Тем более спустя восемь лет. Если только…
Фергюс вздрогнул. Если только Алва не выполняла поручение Совета ХIII. Для него нет срока давности. И если он осудил Фергюса, то приговор будет приведен в исполнение, сколько бы веков ни прошло.
И Алва была только глазами. Исполнителем был мужчина, которого видели вместе с ней. Именно его послал Совет ХIII привести приговор в исполнение.
Фергюс еще раз внимательно посмотрел на фоторобот мужчины. И на этот раз увидел, что это был не человек. Такие же, как у Алвы, характерные черты, но только не эльфийские, а относящиеся к рарогам. И, что было самым странным, он напомнил Фергюсу члена Совета ХIII Мичуру, с которым он раньше часто встречался. Но не того, каким рарог был сейчас. Таким, по представлению эльфа, Мичура мог быть в молодости. Фергюс встряхнул головой, чтобы отогнать это наваждение.
Мозаика сложилась. Рароги считались профессиональными убийцами. Да такими и были по природе своей. Стала понятна немотивированная слепая жестокость, с которой были убиты Евгения и Альберт. Женщина или ребенок – для рарога все равно. Он безжалостен и убивает без раздумий.
А послал их эльбст Роналд. Незадолго до того, как погиб сам.
Возмездие над эльбстом свершилось без участия Фергюса. Но Алва и этот рарог… Они будут продолжать преследовать его, Фергюса. Приказ был отдан, и он должен быть выполнен. Если только его не отменит новый глава Совета ХIII, кобольд Джеррик.
Эльф не боялся ни Алву, ни ее спутника, наемного убийцу. Но он вспомнил о внуке. Если Алва видела и его… Или увидит в будущем…
И Фергюс решил, что их необходимо остановить.
Эльф набрал номер телефона майора Лихобабенко.
– Вы узнали, каким рейсом улетели женщина и мужчина, подозреваемые в убийстве? – спросил он без лишнего предисловия.
– Пока еще нет, – виновато ответил тот. – Было несколько рейсов. Но мы покажем фоторобот всем сотрудникам аэропорта. Я думаю…
– Срочно выезжайте в аэропорт. Встретимся там через час, – прервал его Фергюс. – Я помогу вам.
– Но каким образом? – удивился майор.
– У меня есть свои методы,– туманно ответил Фергюс.
Не мог же он признаться человеку, что собирается основательно покопаться в мозгах сотрудников аэропорта. Фергюс подозревал, что скажи он такое – и майор Лихобабенко сочтет его сумашедшим.
Глава 11
У Джеррика был вид кота, вдоволь налакавшегося сметаны. Слушая Филиппа, он сладостно причмокивал нижней, отвисшей до груди, черной губой и жмурился от удовольствия. Молодой рарог оправдал его надежды.
– Так ты уверен, что Лахлан мертв? – спросил он, чтобы еще раз услышать обрадовавшую его новость.
– Мертвее не бывают, – подтвердил Филипп. Он стоял навытяжку перед кобольдом, вальяжно покачивающимся в огромном вольтеровском кресле. Они находились в янтарной комнате, в которой глава Совета ХIII отдыхал в перерывах между заседаниями. – Я сам видел фотографии с места происшествия в утренних газетах. Голова лежит в нескольких метрах от тела.
– Ай-яй-яй, – с насмешливым сочувствием покачал головой Джеррик. – Вот что значит иметь длинный язык. Тот, кто оскорбляет окружающих, должен быть готов к тому, что кто-нибудь захочет укоротить его мерзкий язык. Или его самого. На голову.
И Джеррик мелко захихикал Он не забыл и не простил Лахлану, что тот назвал его пустобрехом и жалким пигмеем, о чем кобольду сообщили Мичура и Бильяна. Поэтому, когда Алва потребовала у него кого-нибудь из рарогов для своей защиты, он вызвал Филиппа. Задача, поставленная молодому рарогу, была проста – соблазнить эльфийку и уговорить ее убить своего мужа. Фергюс кобольда не страшил. Эльф оказался всего-навсего побочным эффектом от лекарства, которое кобольд прописал Лахлану. Такие изощренные комбинации были в духе Джеррика. Он всегда предпочитал убирать своих врагов чужими руками.
Но Филипп превзошел его ожидания. Лахлан не только мертв, но своей кровью он запятнал Фергюса. Теперь эльфу не отмыться вовек от этой крови. Никто не забыл, как Фергюс несколько лет назад отрубил мечом голову начальнику охраны посольства Эльфландии гному Грайогэйру. А рядом с телом Лахлана нашли самурайский меч. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сопоставить два этих факта. Привычка Фергюса решать споры, отрубая собеседникам головы, сыграла с ним злую шутку. Фргюс окончательно поставил себя вне закона. Убийство члена Совета ХIII – это преступление, за которое может быть только одно наказание. Смерть. Самая ужасная, какую только можно себе представить.
Если, конечно, об этом узнают остальные духи. А это зависело только от него, Джеррика.
Джеррик еще не решил, как он сможет использовать убийство Лахлана не только против Фергюса, но и в собственных интересах Обычно он держал в своих руках сразу много ниточек, к которым, как марионетки, были привязаны различные духи или люди, и по мере необходимости дергал за ту или другую. И марионетки начинали маршировать под его, Джеррика, команды, сообразно его желаниям. А те, кто отказывался, недолго упивались своей независимостью. Джеррик не хуже мойры Атропос, древнегреческой богини судьбы, умел обрезать нити, на которых держалась жизнь его врагов.
Джеррик благосклонно кивнул рарогу.
– Я доволен тобой, Филипп, – произнес он. – Теперь самое время подумать об обещанной тебе награде.
Филипп поклонился.
– Если ты настолько же щедр, как и мудр, повелитель Джеррик, то я могу не беспокоиться о награде, – сказал он. – И я не беспокоюсь, как ты видишь.
Джеррик ухмыльнулся.
– А ты очень умен, Филипп, – с одобрением сказал он. – Даже умнее своего отца.
– О ком ты говоришь, повелитель Джеррик? – нахмурился Филипп. – У меня была только мать, которая меня выкормила и вырастила. Того, кто называет себя моим отцом, я не знал и знать не хочу.
– Тем лучше, – заявил Джеррик. – Я предпочитаю иметь дело с сиротами. Они более преданны.
– Испытай меня на преданность, – сказал Филипп. – И ты убедишься.
– А я испытаю, – ответил кобольд. – И берегись, если твои слова разойдутся с делом.
– Я готов, – снова поклонился Филипп. – Приказывай.
– Но поговорим сначала о будущей награде, – кобольд оскалил черные клыки в надменной усмешке. – Может быть, ты не захочешь ее принять.
– Все, что я получу из твоих рук…
– Ты можешь стать членом Совета тринадцати, – перебил его кобольд. – Такая награда тебя устроит?
– О, да! – воскликнул Филипп. Но сразу же нахмурился. – Однако в Совете тринадцати рарогов представляет…
– Это единственное препятствие для твоего возвышения, Филипп, – голос Джеррика был сладок, как мед. – Но ты можешь его устранить. Это и будет твоим испытанием. Испытание и одновременно награда – не правда ли, не каждому выпадает такой редкий шанс, Филипп?
Джеррик не сводил прищуренных глаз с рарога, словно пытаясь найти на его лице следы замешательства или протеста. Но лицо рарога было непроницаемо и бесстрастно.
– Ты оставляешь за мной право выбора? – спросил Филипп.
– Выбора? – разочарованно спросил кобольд. – Ты хочешь подумать над моим предложением?
– Я говорю о выборе путей, которыми я могу достигнуть поставленной передо мной цели, – ответил Филипп. – И не более того.
– О, нет! – расплылся в ухмылке Джеррик. – Я не буду настолько усложнять задачу. Я все уже продумал, как обычно. Через несколько дней Совет тринадцати отправляет новую экспедицию к горе Хай Марка. К озеру, в котором покоится тело нашего незабвенного эльбста Роналда. Поднять его со дна озера поручено ундине Адалинде. Мичура знает дорогу и будет ее сопровождать. Ты отправишься с ними в качестве телохранителя. Но вернешься один.
– А ундина Адалинда? – легкая тень недоумения промелькнула в глазах Филиппа. – Мне о ней тоже надо будет позаботиться?
– Едва ли это понадобится, – хмыкнул кобольд. – Если она войдет в озеро. А ведь именно для этого ее туда и направляют. Absque omni exceptione. Без всякого сомнения.
Филипп понимающе кивнул.
Кобольд одобрительно улыбнулся ему и торжественно сказал:
– Benedicite! В добрый час!
И махнул крошечной когтистой лапкой, отпуская Филиппа.
Когда Филипп ушел, Джеррик поднялся из вольтеровского кресла и тоже вышел из комнаты, но в другую дверь. В конференц-зале его ожидали члены Совета ХIII, созванные по его требованию.
Духи подавленно молчали. Ундина Адалинда плакала, гамадриада Дапн ее утешала. И даже у юды Бильяны глаза были красными, словно перед началом заседания она тоже втихомолку всплакнула. Остальные сидели, понурив головы. Джеррик догадался, что они уже знают о гибели Лахлана. И ему не удастся разыграть эту карту так, как хотелось бы. Он поморщился, но решил не дожидаться, пока ему начнут задавать вопросы. Некоторых вопросов кобольду хотелось бы избежать. Например, кто убийца и когда над ним свершится возмездие. Слишком недавно погиб эльбст Роналд. Ассоциации у членов Совета ХIII могли возникнуть даже невольно.
– Друзья мои! – возвысил свой тоненький голосок Джеррик. – Horribile dictu. Страшно произнести…
Леший Афанасий наклонился к уху туди Вейжа и громким шепотом, который услышали все, произнес:
– Я это недавно уже слышал. Или мне кажется?
Все переглянулись и опустили глаза. Джеррик стал пунцовым от гнева. Но предпочел не отвлекаться на перебранку с лешим, поскольку не был уверен, что одолеет его или даже заставит замолчать. Он только бросил на Афанасия мрачный угрожающий взгляд, который не предвещал тому ничего доброго. Но леший только усмехнулся в ответ. Это был почти бунт. Джеррик недоумевал. Он не знал, на чем основывается уверенность Афанасия, но видел, что тот его не боится. Поэтому сам кобольд почувствовал невольный страх, как это всегда бывало, когда он сталкивался с волей или силой, превосходящими его собственные.
– Нас постигла новая тяжкая утрата, – пробормотал Джеррик уже не так торжественно. – Вчера ночью погиб эльф Лахлан. Incredibili dictu! Невероятно!
– А что в этом такого невероятного? – удивился Афанасий. – После того, как погиб эльбст Роналд, можно ожидать всего.
– Я чувствовала! – патетически воскликнула гамадриада Дапн. – Я знала, что произойдет еще что-то ужасное. И вот это случилось. Бедняжка Лахлан! За что его убили?
– А, главное, кто, – тихо произнес туди Вейж.
Но его услышали. Пэн-хоу Янлин и тэнгу Тэтсуя, как обычно, согласно закивали головами. Но на этот раз к ним присоединился даже рарог Мичура. Он поднялся и провозгласил:
– Убийца должен быть пойман и жестоко наказан! Иначе нас всех скоро постигнет та же участь. – Старый рарог сделал выразительный жест рукой, направив большой палец вниз, и сказал: – Ad patres. К праотцам.
– Но кто это мог быть? – спросил, повторно высказывая общее недоумение, очокочи Бесарион.
– Is fecit, qui prodest, – заметил гном Вигман. – Сделал тот, кому выгодно.
– Но какая может быть выгода в убийстве Лахлана? – удивился Бесарион. – Ведь он был…
Очокочи не договорил, но его все поняли. Лахлан казался всем настолько ничтожным, что духам было трудно даже предположить, кто мог быть заинтересован в его смерти.
– Favete linguis! – внезапно закричала юда Бильяна. – Придержите языки! Постыдитесь! Ведь он мертв. Или вы забыли? De mortuis aut bene aut nihil. О мертвых или хорошо, или ничего.
Духи смущенно переглянулись. Это было древнее правило, почти закон. Но он как-то забылся, когда заговорили о Лахлане. Однако им стало стыдно, что они настолько поддались эмоциям и пренебрегли приличиями.
– Лахлан был безобиден, – нашел обтекаемую формулировку гном Вигман, чтобы снизить накал страстей. Он обращался к юде Бильяне. – Это и вызвало наше удивление, когда речь зашла о его убийце и, особенно, о мотивах убийства.
Но Бильяна уже сникла. Она явно сожалела, что не сдержалась. И ничего не ответила на примирительные слова гнома.
– А я, мне кажется, знаю, кто мог быть заинтересован в смерти Лахлана, – вдруг заявил Афанасий. Его глаза, устремленные на кобольда, мрачно блеснули.
Но Джеррик решил не дожидаться, что скажет леший. Афанасий был непредсказуем и мог ляпнуть, что угодно. Поэтому, повысив голос, кобольд произнес:
– А мне не кажется. Я точно знаю, кто убил Лахлана.
Духи были ошеломлены. И даже Афанасий замолк в ожидании.
– Его убил эльф Фергюс, бывший член Совета тринадцати, которого все мы считали мертвым.
Провозгласив это, Джеррик обвел взглядом лица духов, желая понять, поверили ли ему. Но даже в глазах очокочи Бесариона он не увидел привычного «сredo» – верую. Все ждали объяснений.
– Фергюс не мог простить Лахлану, что тот занял его место в Совете тринадцати, – продолжил Джеррик. – И все это время угрожал ему. Лахлан рассказывал мне об этом. Но он просил никому не говорить, и я не открыл вам этой тайны. За что и прошу меня простить. Они встретились в Париже, в Саду Тюильри, поздно вечером. Все вы знаете, насколько доверчив был Лахлан. Почти как ребенок. И он был за это жестоко наказан. Фергюс принес с собой самурайский меч. Все вы помните, что у него была такая привычка. Смерть Грайогэйра восемь лет назад подтверждает мои слова. И этим мечом Фергюс безжалостно и подло отрубил голову Лахлану.
Духи молчали, обдумывая то, что услышали. Но Джеррик не дал им времени на это. Он торжественно вопросил:
– Так как мы накажем подлого убийцу?
Но ему возразил Афанасий, сказав:
– Но ведь это только предположение. Audiatur et altera pars. Следует выслушать и противную сторону. Самого Фергюса. Я могу попытаться найти его. И спросить.
– Cave! – патетически воскликнул Джеррик. – Остерегайся! Фергюс может встретить тебя с мечом в руках.
– Не думаю, – буркнул леший. – Если только он внезапно не сошел с ума. Мы всегда с ним ладили.
– Я запрещаю тебе, – заявил Джеррик. И широким жестом обвел всех духов. – Consensu omnium. С общего согласия.
Что-то недовольно проворчав себе под нос, леший опустился на стул.
– Рядом с мертвым Лахланом был найден самурайский меч, – сказал Джеррик. – Corpus delicti. Это вещественное доказательство. Нет сомнений – убийца Лахлана Фергюс. Я второй раз вас спрашиваю, высокочтимые члены Совета тринадцати – к какому наказанию мы приговорим убийцу нашего друга и соратника эльфа Лахлана?
– Убийца Лахлана должен быть приговорен к смерти, в этом нет сомнений, – упрямо пробурчал Афанасий. – Но виновность Фергюса еще надо доказать. Я настаиваю на этом.
Однако его никто не поддержал. У каждого, кто промолчал, были на то свои причины.
– Эльф Фергюс должен быть найден, схвачен и казнен, – провозгласил Джеррик. – Grata, rata et accepta. Это угодно, законно и приемлемо. Dixi!
Это короткое слово значило, что приговор вынесен, и обсуждать его никто уже не имеет права под страхом жестокого наказания.
