Тори Майрон
В ритме сердца
Глава 9
Николина
Господи, Боже мой! Да что же это такое?! У меня, что ли, на лбу пестрит неоновая вывеска «мечтаю попасть в полную жопу»?!
Пожалуйста, скажите, что передо мной стоит вовсе не тот самый Роберт Харт, хозяин этого величественного особняка и зачинщик торжественного мероприятия. Умоляю, скажите, что это не он только что стал свидетелем моей острой сексуальной ломки от издевательств его сына. А если же это всё-таки он, то, пол, сделай одолжение, провались под моими ногами.
– Адам, тебе ли не знать, что помимо твоей комнаты здесь имеются ещё пятнадцать гостевых спален, в которых ты мог развлечься со своей… дамой.
Моя нога по-прежнему покоится на плече Адама, когда мистер Харт неспешно окидывает мой взъерошенный облик равнодушным тёмным взглядом. Таким, что даже сквозь морок «очарования» он не только покрывает мою кожу тонкой ледяной коркой, но и заставляет почувствовать себя крохотной мушкой, которую он в любой момент способен раздавить.
Жуть… Меня аж знобить начинает, а от стыда хочется стать невидимкой, в то время как в реакции Адама на случившийся конфуз не проявляется ни грамма смятения. Во-о-обще! Полная спокуха! Он лишь с заметной неохотой спускает вниз мою ногу с задранной тканью платья и плавно приподнимается с колен.
– Мы бы обязательно до туда добрались, если бы ты не помешал, Роберт, – тихим, но звенящим от злости тоном парирует Адам.
– Хм… – почти беззвучная и совершенно не обнажившаяся на губах усмешка. – В своём доме я априори мешать никому не могу, Адам, и мне хотелось бы, чтобы ты отложил свои интимные дела до конца вечера и сейчас же вернулся на приём, – сказано монотонно, сухо, категорично. Лишённое живости лицо, уверенная поза и подавляющая энергетика. Теперь становится ясно, в кого Адам пошёл.
– И почему же ты сам покинул свой цирк? Тебе, как никому другому, весьма невежливо оставлять гостей без своего внимания, – дерзко отмечает сын, проводя рукой по своим растрёпанным прядям, придающим ему немного забавный, подростковый вид. Он никак не вяжется с его вечно солидным образом, но добавляет ему ещё несколько дополнительных очков сексуальности.
Мои руки так и чешутся вновь сжать в кулаке эти волосы и вернуть его голову туда, где она только что была… туда, где ей самое место!
Боже! Николь! Даже сейчас? Серьёзно?!
Так и хочется залепить себе по лицу череду увесистых оплеух, чтобы очнуться до конца, дуре похотливой, но я сдерживаюсь, а секунду спустя нас всех отвлекает звук открывающейся двери одной из комнат, а за ним звонкий, девчачий голос:
– О-о, Робстер, я так и знала, что ты пойдёшь меня искать. Прости, я думала, получится отмыть пятна и быстро подсушить их, но чёрта с два: испоганила платье окончательно. Пришлось переодеваться, – громко тараторит девочка, неуклюже несясь на каблуках к нам из другого конца коридора. И чуть ногу не подворачивает, когда обращает внимание на Адама, начав пристально пялиться на него.
То же делаю и я. Но предметом моей заинтересованности становится именно девочка в элегантном и довольно откровенном для её юного возраста атласном платье насыщенного зелёного цвета. Оно эффектно гармонирует с её смуглой кожей и блестящими, идеально выпрямленными волосами цвета золотой карамели. Мне требуется несколько секунд усердного разглядывания её покрытого безупречным вечерним макияжем лица, чтобы узнать в этой девочке хорошо знакомого мне человека.
– Камилла? – с безмерным удивлением выдыхаю её имя, мгновенно собирая на себе три пары не менее изумлённых глаз.
– Николь? – поражается она спустя энный промежуток времени, потраченный на ответное опознание моей личности. – Да чтоб мне лопнуть! Ничего себе! Тебя не узнать!
– О тебе я могу сказать то же самое.
– Вы знакомы? – сдержанная мужская заинтересованность также не заставляет себя ждать, и у меня не сразу получается определить, что вопрос задал именно Адам, а не его отец, успевший поравняться с ним в явном желании уберечь Камиллу от гипнотического влияния сына.
– Да, – утвердительно киваю. Вижу, что девочка не решается подойти ближе, и сама направляюсь к ней. – Милла посещала мои занятия по танцам в детдоме… – оказавшись в её крепких объятиях, тихо шепчу ей на ухо: – Пока не сбежала оттуда.
– Всё нормально! Роб в курсе и уже пытается решить эту проблему. Как же я рада тебя видеть, Ники! – искренне восторгается она, сдавливая меня ещё сильнее.
Со всеми ребятами в интернате у меня установлены тёплые отношения, и Камилла не исключение. Скажу даже больше: с такой озорной, сверх меры болтливой и безудержной душой компании, как она, найти общие темы для разговора смог бы даже бездушный пень. И, по всей видимости, мистер Харт – прекрасное тому подтверждение.
– Да уж, я тоже. Но ещё сильнее рада видеть тебя целой и невредимой. Ты хоть представляешь, какой дурдом устроила в детдоме своим побегом? – освобождаюсь от хватки Миллы, оценивая её миловидное лицо.
– В дурдоме оказалась бы я, если бы вовремя оттуда не сбежала, – всего на миг помрачнев, она вновь озаряется лучезарной улыбкой и как заведённая приступает извергать шквал позитивных эмоций. – Я не верю, что ты здесь! Какое счастье! Мне хоть будет с кем пообщаться! Эти заносчивые цацы в зале – полный отстой! У меня чуть уши от скуки не завяли от их занудных бесед и пустых светских сплетен! Блин! Блин! Как здорово-то! Ты должна мне всё рассказать, как ты тут оказалась? Такая красивая! Пипец просто! Я в шоке! В шоке!
– Милла, притормози! – в непрерывную вереницу слов девчонки встревает короткий приказ мистера Харта.
И я не могу не отметить, что с появлением Камиллы в его прежде хладнокровной наружности, схожей с восковым манекеном, хоть немного проскакивают признаки живого человека. Окаменелые мышцы лица стали более расслабленными, пропуская наружу лёгкое напоминание улыбки, а чёрный взгляд теперь не поражает наповал своим холодом, а лишь еле ощутимо подмораживает.
– Ох, да как тут притормозить, Роб? Я в полном восторге! Мне столько всего хочется рассказать и послушать тебя, Ники! Как ты живёшь? Мы так давно не виделись, и насколько понимаю, в твоей жизни тоже произошли неслабые перемены!
Переливы её весёлого мелодичного голоса порхают в пространстве коридора так же резво, как и руки, ощупывающие ткань моего платья.
– А почему ты мокрая?
Её невинный вопрос заставляет меня усмехнуться и посмотреть на Адама. И Милла это замечает.
– Стоп! Подожди! – вопросительный взгляд ежесекундно перепрыгивает с меня на Адама и обратно. – Да ладно! Не может быть! Вы пришли сюда вместе?! О-о-о! Боже! Боже! Боже! – от восторга она начинает семенить на одном месте, чуть ли не подпрыгивая как зайчик. – Всё! Ты от меня сегодня не отвяжешься, пока всё не расскажешь! Идём!
Девочка-торпеда хватает меня за руку, порываясь повести куда-то для щекотливых вопросов, но Адам наглухо перекрывает нам дорогу.
– Стоять! – сурово бросает он, повергая Миллу в своё фирменное состояние трясучки.
От неожиданности она больно впивается ногтями в мою ладонь и начинает икать, пока её вишнёво-карие глаза заплывают поволокой похоти.
Адам меряет Камиллу крайне недружелюбным взглядом, а затем, сменив его на огнестрельный, обращается к отцу:
– Ты точно сдурел?! Ещё и на люди додумался её сегодня выпустить? Может, тебе сразу же в полицейский участок отправляться и сделать чистосердечное признание в своём несовершеннолетнем увлечении?
Мне абсолютно неизвестно, что за отношения царят в этой семье и как вообще в ней оказалась Камилла, но гневный упрёк Адама навевает на меня крайне ужасающие мысли, в которые я не хочу и не могу поверить.
– О чём он г-г-говори-ит, Ро-о-об? – озадаченно млеет Милла, с каждой секундой дрожа всё сильнее.
– Адам, отошёл от неё! – высокая, крупная фигура мистера Харта встаёт рядом с нами. Он хватает девочку за руку и уводит её за свою спину. – И прекрати говорить о том, о чём не имеешь никакого понятия.
– Так это я ещё чего-то и не понимаю? – возмущается Адам. – Что ж… Если я правильно помню, ты мне обещал, что как раз сегодня внесёшь для меня всю ясность, каким образом собираешься вылезать из дерьма всех последствий своей абсурдной интрижки?
– Ты всё узнаешь, если соизволишь вернуться в зал. И сделаешь это немедленно, – бесстрастно приказывает Харт-старший.
– С чего вдруг такая спешка?
– Скоро я выступлю с речью, которая ответит на все твои вопросы, но до этого тебе необходимо отыскать Джона Уитмора и переговорить с ним о новом проекте «Heart Corp». Существует большая вероятность, что Джон будет заинтересован в партнёрстве, и насколько мне известно, пренебрегать прибыльными сотрудничествами в нашей нестабильной ситуации мы не имеем право.
– Мы? Так ты вновь решил вернуться к делам компании?
– Нет. Это дела компании находят меня среди толпы гостей, пока её президент тратит время на занятия совсем другого плана.
Мистер Харт даже не смотрит на меня, но я всё равно ощущаю укоризненную снежную глыбу, со всей скорости летящую в мой огород.
– Я лично пообещал Уитмору, что ты найдёшь его и договоришься о встрече, поэтому будь добр, не заставляй его усомниться в моих словах. Это в твоих же интересах, – строго заключает хозяин дома и берёт Миллу под руку, намереваясь вернуться на праздник.
– П-п-подожди, Роб, я х-хочу, чтобы Н-н-ники п-пошла со мной… – просит она, глядя на него сверкающими глазами с неестественно расширенными зрачками.
– Она никуда с тобой не пойдёт, – отрезает Адам своим вибрирующим, низким тоном.
На меня он больше не действует столь фатально, зато на Камилле срабатывает на славу. От испуга она так резко отскакивает назад, что чуть ли не падает на пол. Но сумев удержать равновесие, она вжимает голову в плечи и обнимает саму себя руками, пытаясь унять колотящую всё тело дрожь.
Но самое поразительное во всей реакции девочки – это то, что при всём её трепещущем состоянии, она продолжает неотрывно смотреть на Адама как на главную святыню своей жизни, ради которой даже готова спрыгнуть с обрыва, лишь бы сделать его счастливым.
Охренеть!
Мне кажется, я никогда не перестану этому удивляться! Мистика! Колдовство! Чудо, мать его! И если Адам с рождения привык к подобному отношению женщин, то теперь я начинаю понимать, почему он так зациклен на словах, что столь терпеливо (по его меркам) ожидает от меня услышать.
– Никогда не смей говорить так рядом с Камиллой, – цедит Харт-старший.
И нужно признать, его голос обладает не менее впечатляющим эффектом, чем голос Адама. Он – словно снежная буря – такой же холодный, пронизывающий, заставляющий все мышцы в теле онеметь и подчиниться его воли. Разница лишь в том, что он не вызывает никакого возбуждения. Только леденящий страх, от которого непроизвольно хочется потупить взгляд в пол в смиренном ожидании своего приговора.
– Роберт, ты серьёзно? – недобро усмехается Адам. – Я пока ещё не дошёл до ручки, чтобы хотеть специально «очаровывать» ребёнка. Мне просто нужно было, чтобы твоя болтливая девица услышала меня с первого раза.
– Надеюсь, и ты меня тоже услышал с первого раза, – каждый отчеканенный мистером Хартом слог подобен хрусту по снежному настилу. – И отпусти девушку пообщаться с Миллой. Она уже несколько месяцев не видела никого из старых друзей.
– Это должно как-то повлиять на моё решение? – надменно спрашивает Адам.
– Нет, на твоё решение должна повлиять моя личная просьба, – в той же манере поясняет отец. – Пусть они идут наслаждаться вечерней программой. Уверен, твоей спутнице это тоже понравится куда больше, чем снова слушать непонятные ей разговоры о технологических разработках, – отрезает он, вновь не бросая на меня даже мимолётного взгляда.
Ну и слава богу! Увольте! Мне хватает его гнетущей мощной ауры, морально прибивающей к земле.
Я выжидающе смотрю на Адама. В его угольно-чёрных зрачках беснуются всполохи злости, кадык на шее дёргается в такт глубокому дыханию, а припухшие от моих поцелуев губы сжимаются плотнее. Он крайне недоволен, но тем не менее решает уступить:
– Ладно, иди с ней.
Всего секунда – и Адам стоит вплотную ко мне, вынуждая меня невольно ахнуть и до хруста сжать кулаки, болезненно врезаясь ногтями в ладони, чтобы вновь не расплыться до состояния жижи под действием его мистической силы.
– Не делай глупостей, Лина, я буду за тобой приглядывать и вернусь сразу же, как закончу разговор с Уитмором, – горячо шепчет он.
Не позволив мне даже утвердительно кивнуть, склоняет голову к моему лицу и запечатывает рот долгим, обжигающим нежную кожу губ поцелуем. Он внутривенно проводит по моему телу сладкие пары желания и чего-то ещё… Мощного. Взрывного. Неконтролируемого. И я опять не могу дать этому точное определение.
Это не любовь, но и далеко не банальная симпатия, влечение или просто страсть. Это что-то за гранью всех мыслимых представлений и понятий в отношениях между мужчиной и женщиной. Ну оно и понятно. Ведь Адам сам по себе – за гранью разумного.
И почему именно я стала той счастливицей, которую он так жадно и бесстыдно целует прямо на глазах у своего отца, я поистине не знаю, но сейчас это не самое важное, над чем мне стоит ломать голову.
Как говорила Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра». А сейчас… раз уж у меня появляется такая возможность, мне нужно сконцентрироваться на гораздо более серьёзной проблеме, решение которой до завтра подождать никак не может.
Глава 10
Николина
Мы вернулись в кварцевый зал, когда вместо фонового звучания струнных инструментов слух гостей уже вовсю очаровывал приятно льющийся голос певицы. Прежде светлая атмосфера помещения сменила оттенки на более приглушённые, располагающие к тому, чтобы наконец отбросить все чинные беседы в сторону и расслабиться, созерцая вечернюю шоу программу или отправляясь танцевать.
Я хоть и приходила в полнейший восторг от каждого потрясающего выступления знаменитых певцов, артистов и танцоров, но ни на минуту не прекращала параллельно выискивать в толпе элиты города наглую морду Эндрюза, с которым мне срочно нужно поговорить до того, как он успеет надраться до положения риз.
Я даже представить себе не могу, что нас ждёт с Адамом дальше, но я точно знаю одно: меня совершенно не волнует его требование – с этого момента вычеркнуть всех мужчин из своей жизни. Даже несмотря на то, что вычёркивать мне по сути-то и некого.
В моей тайной любовной истории вписано лишь одно имя. Только один, но самый значимый мужчина, который является для меня всем: другом, братом, родным человеком и любовью всей моей жизни. Я никогда не откажусь от Остина и очень надеюсь, что Адам сможет с этим смириться.
Что касается наших новоиспечённых отношений с Хартом – теперь я обязательно расскажу о них Остину и должна успеть это сделать раньше, чем Марк наплетёт ему всякий вздор. Однако по поводу «Атриума» всё остаётся неизменным.
Я разобьюсь в лепёшку, но не допущу, чтобы Остин узнал обо мне правду! Не потому что боюсь, что он во мне разочаруется или не поймёт. Остин поймёт. Позлится. Прям мощно так позлится. Но рано или поздно поймёт. Однако я не хочу раскрывать ему часть себя, которую я презираю и люто ненавижу.
Остин – моя мечта. Самая заветная и самая несбыточная.
И я всем сердцем не желаю, чтобы моей мечте стало известно, в кого по ночам превращается его неугомонная малышка.
Он не узнает.
Я сделаю всё ради этого.
– Как же он на тебя смотрит, Ники.
От скрупулёзного разглядывания лиц гостей меня отрывает таящий от придыхания голос Камиллы. Она ещё не успела до конца отойти от побочных эффектов влияния Адама.
– Как бы я хотела, чтобы и на меня так тоже кто-нибудь посмотрел, – девчонка протяжно вздыхает, неотрывно глядя куда-то вдаль.
Обнаружив в паре десятков метров от нас предмет её вожделения, я натыкаюсь на жгуче-чёрные глаза. Они даже с расстояния заставляют каждую клетку моего тела плавиться, подобно олову в печке.
В горле резко пересыхает, весь низ живота тяжелеет, когда я невольно зависаю в любовании манер общения Адама с неким Уитмором.
Плавные сдержанные движения, уверенность в каждом жесте, повороте головы, взгляде, зорко окидывающем пространство с высоты его богатырского роста, и мощное излучение безграничной силы, выдающей в нём бескомпромиссного и успешного человека, – ну просто загляденье.
– Ты так говоришь, Милла, словно ты незамужняя дева на закате лет. Тебе сколько? Пятнадцать, шестнадцать? – предполагаю я, с трудом переводя всё своё внимание с Адама на девчонку.
– Вообще-то почти семнадцать, – гордо вздёргивает нос.
– Ну вот видишь, у тебя ещё всё впереди, хотя на тебя и сейчас вон как смотрят – аж шеи сворачивают, – указываю на группу парней, сидящую через один столик от нашего.
– Они смотрят не на меня, а на мою голую спину и дразняще вылезающую грудь, а это совсем другое. Адам на тебя смотрит, как на единственное, что по-настоящему видит в этом зале.
Она в самом деле так думает? Надеюсь, что да, потому что её слова что-то крепко трогают в моей душе, выпуская на волю порхающих бабочек, что хрупкими крылышками щекочут меня до сладких судорог в животе.
– Не говори ерунды, Милла. На тебя ползала смотрят так же. Ты выглядишь сногсшибательно, но… платье, конечно, очень смелое. Как мистер Харт вообще его одобрил?
– Ха, как же, одобрил! Нет, нет, то монашеское платье, что он вначале заставил меня напялить, я испачкала соком. Случайно, – она сгибает пальцы, изображая кавычки. – А насчёт этого он мне весь мозг пропилил, пока мы шли сюда, даже несмотря на то, что Роб знает: со мной спорить бессмысленно. Чтобы он наконец сдался и не заставлял идти опять переодеваться, мне пришлось пригрозить ему, что либо я вернусь в зал в этом наряде, либо не вернусь вообще, – сообщает Милла с триумфальной улыбкой на лице, нехило поражая меня этим.
Харт-старший не похож на мужчину, который в принципе будет хоть с кем-то в общении идти на какие-либо уступки, а мириться с ультиматумами капризного подростка – так подавно. И это вновь навевает на меня неприятные подозрения, развеять которые мне хочется прямо сейчас.
– Слушай, Милла, я знаю это не моё дело, но у вас с Робертом ведь… ну… – голос слегка подвисает. На деле столь щепетильный вопрос не задаётся так просто, как делал это в моих мыслях. – Ну вы…
– Что мы? – она непонимающе хмурит лоб.
– Блин… ну вы же с ним не… спите? – тихо-тихо выдаю я, и Милла тут же выпускает фонтан брызг сока, который только что отпила из бокала. Радует, что вся жидкость попадает лишь на пол, не испачкав ни одно из наших платьев.
– Ты что, с ума сошла, Ники?! – от удивления её округлившиеся глаза становятся похожи на огромные блюдца. – Ты за кого нас принимаешь? Да и… фуй… да ты что?! Я вообще ещё ни с кем ничего… и никогда… Боже! Откуда у тебя такие мысли?!
– Да тихо ты, не кричи так, – прошу я, поднося к её лицу салфетку. – Мне просто нужно было уточнить. Вот и всё. После слов Адама я не знала, что и думать. Но раз нет, значит, нет. Теперь я спокойна.
– Ужас, Ники! Как ты такое могла даже в уме предположить? Он же меня на полвека старше! И ты что, за какого-то извращенца его принимаешь? Ужас. Нет, конечно, Робстер – мой друг. И он обещал сделать всё, чтобы мне не пришлось возвращаться в интернат. Я очень надеюсь, что у него всё получится. Он говорил о каких-то близких знакомых, которые задумывались об усыновлении именно взрослого ребёнка, поэтому у меня вся надежда на этих людей. Роберт должен был с ними связаться. А что вообще имел в виду Адам, я даже не представляю. Ты ему точно всю голову вскружила, раз он такой бред начал нести.
Я саркастично усмехаюсь.
– Я вскружила? Ты что-то путаешь, Милла. Если кто кому и кружит голову, то только Адам. Причём не только мне, а поголовно всем женщинам. Посмотри, с него же глаз не сводят, да и тебя вон ещё саму потряхивает после общения с ним.
Сама слышу, как в моём голосе проскальзывают недовольные ноты, но спрятать их внутри себя не получается. Меня неимоверно бесит, что все бабы в зале не перестают пялиться на него как на главный десерт этого вечера. И с каждой секундной это бесит меня всё сильнее. Так и хочется выколоть всем сучкам глаза.
– Но ты не такая, как все, Ники, – неожиданно для меня заявляет Милла таким тоном, будто совершенно точно знает, о чём говорит.
– Глупости. Я такая же, как все.
– Нет, нет, Николь, не такая.
– Да вроде две руки, две ноги, да посередине тельце. Что необычного?
– А я тебе сейчас объясню, тельце ты моё ненаглядное, – Милла стирает последние капли сока с лица и как-то по серьезному начинает: – В детдоме я никому не рассказывала кое-что о себе, но после встречи с Робом и его истории о мистической особенности Адама я поняла, что я не одна такая странная в этом мире и мне не стоит больше скрывать свою необычность, отображая её только в своих картинах. Я хочу поделиться с тобой кое-чем. Я уверена, что после Адама тебя это уже не сможет шибко удивить, поэтому вывалю на тебя всю информацию разом такой, какая она есть, – Камилла смещается на край стула, наклоняясь ко мне чуть ближе. – В общем, когда я смотрю на людей, я не просто вижу их, как все остальные, а так же вижу цвета и переливы их сущности, ауры, энергетики… Не знаю, называй это, как хочешь, но у каждого человека есть свой собственный свет, исходящий от его тела, что даёт понять, насколько его душа чиста или, наоборот, порочна. Цветов и сияний довольно много, и все описывать я сейчас не буду, чтобы сильно тебя не загружать, но вот, например, она…
Камилла указывает на женщину, стоящую неподалёку от нас. Её милое лицо напоминает добродушную маму с лучезарной улыбкой из рекламы кукурузных хлопьев.
– От неё исходят мрачные, бордово-коричневые оттенки, что означает – её внутренняя чистота далека от внешней, которую она обманчиво демонстрирует всем окружающим. И таких людей, к сожалению, очень-очень много. А вот таких, как этот мужчина, хотелось бы видеть почаще.
Взор девчонки останавливается на седоволосом старике в рабочей униформе. Он незаметно от гостей даёт какие-то указания официанту.
– Это Фред, наш дворецкий. У него не просто светлая аура, она будто отбрасывает солнечные блики вокруг себя. И это говорит о том, что его сущности в первую очередь важно приносить пользу не себе, а другим людям. И это полностью объясняет, почему он всю жизнь по собственному желанию служит дому Харт. Ты как? Нормально всё воспринимаешь? – прерывая свой рассказ, интересуется Милла.
Она явно определила по моему застывшему лицу, что я немного так в шоке. Лишь дождавшись моего слабого кивка, девчонка продолжает:
– У самого Роберта… как бы так сказать… душа не мрачная, а скорее чёрствая, потухшая, блеклая, как и наш Рокфорд. И потому мне, человеку с ореолом радужного соцветия, случайно встретив его, очень захотелось внести красок в его жизнь. Несмотря на то, что вначале его тусклый, серый цвет категорично отказывался принимать другую тональность, мне всё равно удалось это немного изменить, и я уверена, что смогу добиться ещё больших результатов, – с нескрываемой гордостью произносит Милла, а я сижу и охреневаю.
Оказывается, эмпатия Остина – это самое меньшее, чему мне стоило много лет назад дико изумляться.
– Ты хочешь сказать, что можешь влиять на сущность людей? Делать их лучше? Эм… Или чище? Или как правильно?
– Нет, влиять я не могу. Повлиять на изменения своего сияния может только сам человек своими поступками и мыслями. Я же могу лишь поспособствовать. Ну, постараться сделать так, чтобы человек сам захотел изменить свой свет. И я всегда стараюсь это делать, если вижу, что в душе человека ещё не всё потеряно и цвет по-прежнему можно улучшить.
– Ничего себе, Милла! – оторопело протягиваю. – По правде говоря, я даже не знаю, что сказать… И вообще… теперь ещё больше не понимаю, как человек, с таким немыслимым даром, как ты, может говорить, что я чем-то отличаюсь от всех остальных? Я даже близко ничего подобного делать не умею.
– А иногда и не нужно что-то делать, чтобы отличаться, Николь, но уверяю тебя: ты тоже необычная. Я это знаю ещё с тех пор, как впервые встретила тебя в детдоме, – она замолкает и, сосредоточенно прищурившись, смотрит на меня так пристально, словно жаждет высверлить в моём лице пробоину.
– Что ты делаешь?
– Ещё раз пытаюсь пробиться.
– Куда пробиться?
– К тебе в душу, – ещё несколько секунд Камилла сильно напрягает веки, а затем устало выдыхает. – Нет! Ни в какую! Что тогда, что сейчас. Не получается. Я не вижу никакого света в тебе.
– Никакого?
– Да. Ты как будто мертва, – небрежно выдаёт она, а у меня мороз по спине проносится.
– Мертва? Но я же живая.
– В том-то и дело. Ты жива, и я больше чем уверена, что душа у тебя чистая, но ты единственная, кого я вижу нормально. Ну, то есть как обычный человек видит другого. Безо всякого там экстра-сияния.
– Так со мной что-то не так?
Этим вопросом я задаюсь ещё с того момента, как Остин сказал мне те же слова, что и Милла, которая сейчас вместо ответа лишь разряжается задорным, громким смехом.
– Что такое? – не понимаю, чем я её так развеселила.
– Да ничего! – продолжая хихикать, бросает она. – Я тебе сказала, что не могу видеть цвет твоей ауры, которую по сути вообще не должна видеть, а ты думаешь, что это у тебя какие-то проблемы?
– Ну я не знаю. Мне просто хочется понять, почему так. Я же ничего не делаю для этого, а ты не можешь… эм… пробиться… и не только ты, кстати.
– Под не только мной ты имеешь в виду силы Адама? – любопытствует Милла, прямо-таки меняясь в лице от упоминания своего предмета воздыхания.
– Нет. Я говорю о другом человеке. Силы Адама действуют на меня отменно. Возможно, не так мощно, как на тебя, но в любом случае в моих… эм… «стенах»? Или как это ещё назвать? В общем, он в этом не увидел для себя никакой преграды.
– Я бы так не сказала, – загадочно проговаривает она и перекидывает ногу на ногу, привлекая к себе этим манящим жестом ещё больше мужского внимания с соседнего столика. – Сияние Адама уникально в своём роде. Оно похоже на огненное пламя. Я такого никогда не видела. И оно не просто горит, а проникает сквозь ауру каждой женщины, сжигает их существующий цвет и заполняет своим собственным жаром.
– Ничего себе! – потрясённо ахаю. – Ты говоришь именно то, что я испытываю рядом с ним. Жар! Постоянный. Во всём теле. Ну… это помимо всех прочих реакций, что он вызывает в женских организмах. Так что, как видишь, с ним мой непроницаемый слой не работает, хотя мне бы очень этого хотелось.
– Он ещё как работает, Ники, просто не совсем так, как ты думаешь. Могу предположить, что способность Адама развита гораздо лучше моей, и поэтому ему удаётся хоть немного добраться до твоей сути… – Хоть немного?! Да я едва научилась справляться с этим немного! – …но твой «щит» работает с ним по-другому.
– И как же? – пребывая в полном эмоциональном ступоре, я готова услышать уже любую диковинную небылицу.
– Вот смотри, – она жестом просит снова посмотреть меня на Адама.
Он теперь какого-то хрена общается не с жилистым лысым предпринимателем, а с роковой длинноногой красоткой в платье, облепляющем её стройное тело как вторая кожа.
– Женщина рядом с ним уже полностью лишилась своего собственного цвета, но так как сейчас в помещении сливается слишком много разных энергетик, она не ощущает и половины его силы, но с тобой всё…
Дальше несколько предложений Миллы перебивает гул закипающей крови в висках, вызванный созерцанием соблазнительной улыбки на губах Адама. Он, мать его, улыбается, пока отвечает на какое-то тупое высказывание брюнетки.
Почему тупое? Не спрашивайте. Я так решила. Тупое, и всё тут!
– …Уверена, если ты разберёшься в своей особенности и даже попытаешься её усовершенствовать, у тебя может получиться полностью отгородить себя от его «очарования». И знаешь, это было бы круто! Я бы хотела на это посмотреть!
– Посмотреть на что?
Пока я неотрывно смотрю на воркующую парочку, от нарастающего гнева моё сердце начинает нестись как оголтелое, и это ух как мешает чётко понять, о чём говорит Милла.
– Ну, как на что, Ники? Конечно же на то, как Адам справлялся бы с девушкой, которая не только обладала бы абсолютным иммунитетом от его чар, но и была способна отражать их.
Смысл сказанных слов неординарной девочки полностью ускользает от меня, будто накрывается плотной плёнкой. Я теряю всякую способность адекватно мыслить и воспринимать происходящее вокруг себя, когда вижу, как женские руки мягко прислоняются к груди Адама, а вслед за ними и всё её тело. Харт бесцеремонно придерживает брюнетку за талию, пока эта безмозглая баба продолжает выпускать из своего накаченного рта тупые фразы в паре сантиметров от его лица.
ОНА! ТРОГАЕТ! МОЕГО! АДАМА! И! ЭТОТ! КОЗЁЛ! ТРОГАЕТ! ЕЁ! ТОЖЕ!
Эти слова взрываются в голове, словно ядерные бомбы, воспламеняя все внутренности и оголённые нервы. И теперь я точно знаю, что это не ревность! Ох, хотела бы я, чтобы это была она! Но нет! Это далеко не то разрывающее грудную клетку чувство, которое я испытываю на протяжении долгих лет, наблюдая за Остином и его девушками. Тут всё хуже! Сейчас я не просто хочу переломать этой холёной суке все пальцы на руках, а затем схватить за её идеально уложенные волосы и разбить лицо о своё колено. Нет! Этого мало! Я готова раскромсать её на мелкие кусочки, медленно, неторопливо, упиваясь болью и страхом в ошалевших глазах, а после сжечь на костре всё месиво её останков, наслаждаясь яркостью полыхающего пламени своих кровожадных деяний. И затем то же самое повторить и с Адамом, чтобы знал, как позволять кому-то себя лапать и ещё отвечать тем же!
Убью её! И его! И приступлю делать это прямо сейчас же!
Не видя перед собой ничего, кроме намеченной цели, я как ошпаренная вскакиваю со стула, чтобы ринуться через весь зал для приведения своего свирепого плана в действие. Но увы, передо мной вдруг образуется высокая мужская фигура, а по лицу бьёт знакомый мне мощный свет софитов.
– И наконец у нас появился очаровательный доброволец для танго с Брауном, – восторженно объявляет хорошо поставленный голос.
Я не успеваю ничего сообразить, как мужчина берёт меня за руку и ведёт в центр танцпола, где уже находятся несколько пар, состоящих из гостей вечера и профессиональных танцоров.
– Подождите… Я не собиралась, – пытаюсь как-то предотвратить свой выход в центр зала, но ведущий так увлечён своей зажигательной речью, что совершенно не слышит меня.
– У-уху-у-у! Давай, Ники, покажи им всем, что ты умеешь!
В последний момент перед тем, как потерять из виду сладкую парочку, я замечаю, что Адам, услышав подбадривающий возглас Камиллы, всё-таки отрывается от прилипшей к нему пиявки и начинает выискивать меня в толпе.
