Тори Майрон
В ритме сердца
Глава 4
Николина
Быстро преодолевая танцующую толпу людей, Остин тащит меня к выходу. Оказавшись сомкнутой в его сильных руках, я всё ещё злюсь, но больше не вырываюсь. Вдыхаю любимый запах его кожи, и красная пелена перед глазами постепенно растворяется, а тело становится покорным.
Как только мы выбираемся из бара, сильный порыв ветра немного проясняет разум и теперь заставляет дрожать от холода, а не от нестерпимого желания набить наглую морду Марка.
– Дыши, мать твою! Ты совсем с катушек слетела? Я думал, мы договорились, что ты завязала с драками! – негодует Остин, всё ещё удерживая меня.
– Ха! Могу упрекнуть тебе в том же!
– Это был единичный случай!
– Он мог быть последним!
– Но не стал! Успокоилась? – спрашивает он, ощущая, как я обмякаю в его руках. После вспышки агрессии обычно накрывает бессилие.
– Успокоилась, – недовольно бурчу.
– Точно?
– Точно.
Остин осторожно освобождает меня из своих объятий и, немного придерживая, разворачивает к себе лицом.
– Ты что там устроила?
– У Марка должен был быть сегодня бой, и я решила его ему организовать.
Мои слова вызывают у Остина усмешку.
– Значит, я правильно сделал, что вместо больницы приехал сюда, – спокойно сообщает он, заставляя меня оцепенеть.
Единственный источник света на улицы исходит от неоновой вывески бара и пары тусклых фонарей, находящихся в десятке метров от нас. Мне приходится напрячь зрение, чтобы лучше рассмотреть Остина.
Одна щека заметно отекла, слегка прикрывая глаз, правая бровь рассечена, а свежая рана на губе норовит начать кровоточить.
Вспоминаю покрытое багровыми синяками и ссадинами тело и боюсь даже представить, насколько серьёзные повреждения сейчас спрятаны под одеждой. От вновь вспыхнувших перед глазами картинок боя, я замираю, точно скованная льдом, и моё состояние не остаётся незамеченным.
– Никс, ну ты чего? Я же пошутил, не нужна мне никакая больница, – взяв моё лицо в свои ладони, Остин проводит большими пальцами по щекам, вмиг обдавая жаром онемевшие от боли скулы. – Всё хорошо, я выиграл и легко отделался. Без переломов и вывихов. Только синяки и незначительные раны.
– И это называется – легко отделался? Остин, как ты можешь такое говорить? – убрав его ладони с лица, я отстраняюсь и хватаюсь за голову. – Я чуть с ума не сошла, когда увидела тебя там. Ты о чём вообще думал? Ты же знал, что один неверный удар мог отправить тебя не просто в нокаут, а прямиком на тот свет!
– Но заметь, не отправил ни в одно из упомянутых тобой мест. Так что паника отменяется.
– Ты так просто это говоришь? Ты зачем так рисковал из-за этого недоумка?
– Никс, он не просил меня драться.
– Но Лара сказала, что…
– Лара сказала то, что надумала сама, – не дав договорить, поясняет Остин. – Она до последнего считала, что мы едем на бой Марка. Я сказал ей, что буду драться вместо него, лишь когда мы приехали в квартал. На подробности уже не было времени.
– Тогда тем более не понимаю, какой чёрт тебя надоумил пойти на это?
– Всё просто, Никс, мне нужны деньги, да и ты же знаешь правила: если бы боя не было, Марка потом всё равно нашли бы, только драться пришлось бы уже не с одним противником.
– И он получил бы по заслугам. Марк не раз участвовал в боях в нашем квартале и прекрасно знал, что ждёт каждого, кто решит струсить в последний момент.
– Ты же знаешь, что он не трус.
– Не трус, так алкоголик и наркоман! Причина не имеет значения! Он не пришёл, а ты, как всегда, решил погеройствовать, рискуя своей жизнью! – я вновь срываюсь на крик.
– Всё, хватит, успокойся! Не ищи виноватых. Сказал же: я сам всё решил, – Остин приближается и хватает меня за плечи. – Забудь ты уже о Марке! Он не знал, что я выйду в бой. Уверен, не будь он в коме, несомненно, попытался бы остановить меня. Я осознавал, на какой риск иду.
Заметив мой порыв вставить комментарий, Остин прикрывает мой рот рукой.
– Я хорошо знаком с тактикой Глена в драке, так же, как и был в курсе о его неповоротливости и других слабых местах. Я изначально знал, что мои шансы выиграть велики, иначе бы я не вышел на ринг, – договорив, он наконец освобождает мой рот.
– Ты только напрочь забыл про свои слабые места!
– Я никогда ничего не забываю, Никс, хватит выносить мне мозг. Тебе так тяжело остыть и порадоваться, что всё кончилось благоприятно?
– Я радуюсь, Остин, ещё как радуюсь! Просто знай, если бы ты сегодня там… я бы… я бы умерла с тобой на том же месте, идиот! Как же ты не понимаешь, что ты для меня… ты… ты – моя семья. Если с тобой что-нибудь случится, я не вынесу. Только не ты! Мне вообще больше незачем будет жить, – будучи на грани срыва, с трудом договариваю предложение.
Сердитость Остина мгновенно сменяется грустью и сожалением. Не успеваю и глазом моргнуть, как вновь оказываюсь сжата в его тёплых объятиях.
– Никогда не говори так, Никс, – шепчет он, прижимаясь губами к моему лбу и начиная поглаживать мне спину.
Он хочет успокоить меня, но своими нежными движениями добивается в точности обратного эффекта. Мой пульс учащается, дыхание перехватывает, а нестерпимое желание разливается по венам.
– У тебя ещё вся жизнь впереди, как и у меня. Так что всё! Закрыли эту тему, успокойся. Я постараюсь больше так тебя не пугать.
– Постараешься или обещаешь не пугать? – бормочу я, уткнувшись носом в его куртку. Она так дивно пахнет, что голова начинает кружиться от кайфа.
– Обещаю.
Даже не видя лица Остина, чувствую его обаятельную улыбку и наслаждаюсь редким моментом нашей близости, которой мне так сильно не хватает.
Мы больше не дети. У каждого свои проблемы и заботы. Времени на встречи, как раньше, нет.
У меня всё до боли однообразно: пятидневные репетиции для шоу-программы в «Атриуме», ночи голых танцев вокруг похотливых мужиков и дом, в котором меня ждёт грязь, неоплаченные счета и пьяное семейство. И так по кругу. Единственной отдушиной среди бесконечных, угнетающих попыток свести концы с концами являются уроки танцев в детдоме, которые я всё ещё продолжаю проводить.
Тем временем у Остина: забота о бабушке, любимая девушка, разработка IT-проекта, окончание университета и усердные поиски новой хорошо оплачиваемой работы, которая позволит ему, наконец, встать на ноги и следовать дальше к поставленным целям.
Ещё в детстве Остин мог часами говорить на непонятном мне языке про компьютерные системы, различные программные фишки, цифровые обмены данных алгоритмов и о многом другом, что связано с информационными технологиями. С непоколебимой уверенностью в голосе он не переставал рассказывать, как изобретёт программное обеспечение нового поколения, откроет своё дело, превратив его в крупную корпорацию, начнёт ворочать миллионами и чуть ли не станет правителем мира.
Да, его мечты всегда были глобальными! И, успев за долгие годы дружбы узнать Остина как свои пять пальцев, я стопроцентно уверена – рано или поздно он достигнет желаемого, если, конечно, не станет вновь изображать из себя героя и бессмысленно рисковать так, как сделал это сегодня.
– Он был таким здоровым и яростным. Я думала, он тебе все кости переломает, – прочистив горло, тихо произношу я.
Немного отстранившись, Остин со свойственным ему задором смотрит на меня.
– А ты, как я понимаю, всё ещё считаешь меня хилым дрыщём?
– Я не это имела в виду.
Смотрю на него снизу вверх, в который раз отмечая, что от некогда тощего, долговязого мальчишки не осталось и следа.
При моём среднем росте я еле достаю макушкой до его подбородка, а из-за натренированного тела, добиться которого вечно худощавому Остину стоило неимоверных трудов, я ощущаю себя совсем крошечной девчонкой.
– Никакой ты не дрыщ, просто он напоминал свирепого великана, способного без труда раздавить любого на своём пути.
Ещё одна короткая улыбка касается любимых губ.
Чёрт… обычная улыбка способна довести меня до исступления.
– Не спорю. Глен выглядит устрашающе, но ярость его напускная, лишь для морального запугивания и подавления противника. На самом деле он душка, каких ещё поискать: много лет работает в пекарне, женат, имеет двоих милых детишек, в которых души не чает, а всё своё свободное время посвящает спасению бездомных животных и написанию картин. Кстати, очень даже неплохих. Я в живописи мало что смыслю, но его последний морской пейзаж тронул даже меня. Как увидел – и сразу такое блаженное умиротворение по телу разлилось. Безумное сочетание цветов. Не передать. Глен талант, каких ещё поискать.
Мне кажется, мои глаза готовы выпасть из орбит.
– Ты сейчас серьёзно? – совершенно сбитая с толку, интересуюсь я, прекрасно помня татуированного качка размером со шкаф, со сморщенным, озлобленным лицом.
Остин несколько долгих секунд молчит, покусывая губы, а когда смех всё-таки вырывается наружу, произносит:
– Боже, видела бы ты своё лицо! – звонко смеётся. – Я ни черта не знаю о жизни этого бугая! Просто решил снять напряжение, вот и наплёл первое, что пришло в голову.
Пока он продолжает заливаться, я невозмутимо стою, до последнего пытаясь удержать серьёзное выражение лица, но щёки сами начинают дрожать, а губы предательски расплываются в улыбке.
– Дурак ты, Остин! Какой же ты всё-таки дурак, – заразившись от него приступом смеха, я бью кулаком по его плечу.
– А недавно говорила, что я гений!
– Беру свои слова обратно! Дурак, а ещё врун! Его хоть Глен зовут или ты с самого начала мне зубы заговариваешь всяким бредом?
– Нет, бредом была лишь его история жизни, остальное – чистая правда, – заверяет он, получая в плечо ещё один удар. – Да ладно тебе, Никс, я хотел просто немного отвлечь тебя. Ты сильно перенервничала сегодня, – ловко перехватив мои замёрзшие руки, он сжимает их между своих ладоней.
– И кто же в этом виноват?
– Прости, но с каких пор тебе одной дозволено трепать мне нервы? – спрашивает он с поддельным возмущением, а я не нахожусь с ответом. Лишь стараюсь не подавать виду, что неумолимо таю от его трепетных прикосновений рук.
Между нами повисает недолгое молчание, во время которого я успеваю расслышать непрерывные завывания ветра, отголоски музыки из бара и его мерное дыхание наперебой с ускоренным ритмом моего сердца.
Вспоминаю, как, стоило закончиться поединку, я отчаянно рвалась сквозь ревущую толпу к нему – изрядно побитому, вспотевшему, покрытому следами крови вместе с кусками земли и пыли, зверски усталому, но такому любимому, до боли родному и невозможно красивому.
Мне было крайне необходимо лично убедиться, что он жив и ему ничего не угрожает. Я бежала, одержимая желанием сжать в объятиях, дать ему почувствовать тепло, ласку и переполняющую меня любовь. Бежала как наивная дура, напрочь забыв о том, что моим желаниям никогда не суждено сбыться.
Добравшись до центра двора, вместо того, чтобы накинуться на него и больше никогда не отпускать, я просто застыла на месте и наблюдала, как чужие тонкие руки уже обнимают его, крепко прижимают к стройному телу, не боясь испачкаться в грязи и крови, а губы хаотично покрывают поцелуями лицо, не пропуская ни одного синяка или раны.
Но моё вконец истерзанное сердце на сей раз разбилось вовсе не от плачущей от счастья Лары, которая не могла оторваться от Остина ни на секунду, а от ясной картины его искренних чувств к ней.
До появления Лары Дорбей в жизни Остина было много разных девушек: привлекательных и, на мой скромный взгляд, не очень, блондинок, брюнеток, рыжих, высоких, низких, болтливых непосед и скромных тихонь… Этот список можно продолжать ещё долго, но каждая из них для Остина была коротким эпизодом жизни, не оставляющим за собой ничего, кроме приятных воспоминаний.
Я привыкла быть единственной, кого он по-настоящему любит. Пусть и совсем не так, как мне необходимо.
Девушки исчезали из его жизни так же быстро, как и появлялись, а я оставалась. Всегда. Но с Ларой всё иначе. Я это сразу поняла. Тут что-то больше, глубже, важнее простого удовлетворения физической потребности. И осознавать это больно. Чертовски больно. Так, что грудную клетку сжимает до невозможности сделать вдох.
Когда-то мне казалось, так будет не всегда – рано или поздно я привыкну, перестану умирать от ревности, смирюсь с мыслью, что взаимная любовь Остина для меня недосягаема, но, видимо, со мной что-то не так: я неисправимая идиотка или просто мазохистка.
Сколько бы моё упрямое сердце ни разрывалось, оно всё равно продолжает безответно любить. И неважно, будь это любовь к матери или мужчине.
– Ты замёрзла, – тёплый голос возвращает меня из грустной паутины мыслей.
Натянув мне на голову капюшон, Остин застёгивает молнию куртки до самого горла.
Чёртова братская забота.
Мне нужно, чтобы ты раздел меня, коснулся кожей к коже, опалил дыханием, покрыл горячими поцелуями. Это бы согрело меня лучше всякого огня.
– Ты неважно выглядишь, Никс, бледная совсем и синяки под глазами.
– Устала немного за последние дни, – потирая переносицу, пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ела.
– Не надумала ещё уйти из клуба? Я изначально был против, а сейчас вижу, что не зря. Ночная работа не идёт тебе на пользу, – озадачивается он, даже не зная всей правды до конца.
Знал бы – убил бы на месте. Поэтому пусть и дальше думает, что я просто гоу-гоу танцовщица в ночном клубе.
– Остин, я не найду другую работу с похожей зарплатой и возможностью танцевать. Ты же знаешь, я ничего другого не умею, а вновь быть официанткой, работая за гроши, или ещё хуже – воровать я не хочу. Я не уйду из клуба, ведь не одному тебе нужны деньги, – последние слова слетают с моих губ с особенно явным отчаянием.
– Чёрт!
Замечаю, как он злостно сжимает челюсть, и заранее понимаю причину его негативной реакции. Если я давно смирилась с тем, что мне приходится тащить на своих плечах маму с бездарным отчимом, то Остин отказывается молча принимать данный факт.
– Как долго ты собираешься ещё это терпеть, Никс?
– Лучше закроем эту тему до того, как начнём снова ссориться.
Остину не понять, почему я не уезжаю из Энглвуда, оставив двух неизлечимых алкоголиков с кучей созданных ими же проблем, на решение которых уходят все заработанные мной деньги. А у меня нет другого разумного довода, кроме любви к маме и бессмысленной надежды на то, что однажды смогу вытащить её из глубокого дна, в которое она упорно погружает себя со дня смерти папы.
– Почему ты такая упёртая? Твоя жизнь может быть совсем другой. Ты растрачиваешь попусту свой талант. Теряешь время в каком-то пафосном клубе, изнуряя себя ночной работой, только потому что платят больше. Ты же просто позволяешь маме с Филиппом использовать тебя, что они без зазрения совести и делают.
– Прошу, не начинай, – закатываю глаза.
– Уже начал! Меня выводит из себя твоё никому не нужное самопожертвование.
– Мы это уже проходили. И не раз.
– Да! И ты всё равно стоишь на своём. Когда ты наконец поймёшь, что она не изменится?
– Прекрати! Я никогда этого не пойму и не смирюсь! И хватит об этом!
– Я не могу смотреть, как ты страдаешь, Никс. Ты должна беречь себя, а вместо этого взваливаешь на свои плечи проблемы, которые вовсе не должна решать.
– Это мой выбор, поэтому не жалуюсь.
– Идиотский выбор!
– Остин, прошу тебя, закрыли тему, – твёрдо повторяю.
Недовольно вздохнув, он проводит рукой по растрёпанным волосам, создавая на голове ещё больший хаос. Достаёт сигарету, тяжело затягивается.
Вижу – он пытается сдержать очередную попытку вразумить меня и злится. Я прекрасно понимаю почему. Ведь он прав – Филипп практически живёт за мой счёт, раз за разом загоняя нас в ещё большие долги, а я продолжаю терпеть это только из-за мамы.
Ещё два года назад, окончив школу, я могла уехать в Лос-Анджелес, Нью-Йорк или другой крупный город с головокружительной энергетикой, переполненный искусством, танцами, театром, безграничными возможностями и перспективами на лучшее будущее. Ещё тогда я могла бросить никчёмное существование в Энглвуде и начать свой долгий путь к заветной мечте стать профессиональной танцовщицей.
Но я сделала выбор и осталась в родном городе, центр которого кишит в основном только офисами, бизнес-центрами и множеством промышленных предприятий различных отраслей. Город белых воротничков. Сдержанный, серый, однообразный и совершенно безликий.
– Мне стоило уже давно прибить Фила. И признаюсь честно: я бы сделал это с превеликим удовольствием, – цедит Остин на полном серьёзе, выдыхая облако сигаретного дыма.
Ему мой отчим сразу не понравился. Я же вслед за мамой повелась на обманчиво приятное первое впечатление, которое произвёл на нас Филипп.
На деле же он оказался конечной мразью.
Мама влюбилась в него беспамятно, он же преследовал сугубо меркантильный интерес: халявное жильё и дополнительный источник денег на постоянные карточные игры. Он не приостановил мамины традиционные вечерние рандеву с бутылкой алкоголя, а наоборот, присоединился.
Бесконечное количество разговоров, десятки ссор, истерик, криков, разбитой посуды и мебели – ничто не помогло мне сбросить с глаз мамы розовые очки и выгнать Филиппа из дома.
Никогда! Слышите?.. Никогда, ни при каких обстоятельствах, даже на секунду не допускайте мысли, что ваша жизнь не может стать хуже. Вселенная, словно насмехаясь, непременно убедит вас в обратном. Этот прискорбный факт тогда я уяснила раз и навсегда.
– Вполне достаточно тех костей, что ты ему уже переломал, – горько усмехаюсь в ответ. – И не злись больше, всё равно ты ничего не можешь изменить.
– Это можешь только ты, Никс. Я лишь даю слово, что не перестану пытаться достучаться до тебя, – устало обещает Остин.
– Знаю, но, думаю, хватит на сегодня разговоров. Тебе необходимо отдохнуть.
– Николина, – он останавливает меня, когда я планирую вернуться обратно в бар за Эми, и протягивает свёрток купюр. – Возьми.
– И не подумаю! – отталкиваю его руку, но Остин силой вкладывает деньги в мою ладонь и сжимает пальцы.
– Бери!
– Но тебе они нужны не меньше.
– Заработаю ещё.
Как всегда, уверенность не покидает Остина, но я не хочу принимать деньги, особенно заработанные ценой его боли.
– Остин, не надо.
– Боже, Никс, можешь ты хоть раз не спорить и сделать так, как я сказал? – всё ещё удерживая мой кулак плотно сжатым, цедит он, заставляя меня сдаться. – Сама сказала – мы семья, и я хочу помочь хоть чем-то. Просто помни, что деньги не уничтожат корень твоих проблем.
Ощущаю его заботу, и мою грудь сдавливает от противоречивых эмоций. Любовь и безграничная душевная привязанность натягивается тонким шлейфом грусти.
Он прав. Опять.
Никакие деньги мира не купят мне любовь мамы. А также не помогут смириться, не придадут смелости бросить её и уехать вслед за мечтой.
– Я люблю тебя, Остин, – шепчу, благодарно обнимая, а душа кричит и вырывается наружу, потому что знаю – он не поймёт истинный смысл моих слов.
– И я тебя люблю, малышка.
Он склоняет голову к моей макушке и прижимается телом к моему. Крепко, близко и так по-родному. Тысячи струн внутри меня начинают вибрировать, наполняя тягучей, сладостной истомой.
Люблю его. Хочу! Желаю до остервенения!
Но продолжаю молчать. От удовольствия прикрываю глаза и отгоняю гнетущие мысли, вслушиваясь в спокойное биение его сердца, которое никогда не будет моим.
Глава 5
Николина
«Добро пожаловать в Атриум» – загорается надпись на сенсорном экране монитора, когда я прикладываю пропуск к входу для персонала. Дождавшись характерного сигнала разблокировки турникета, прохожу в здание, за последний год ставшее для меня вторым «домом».
Домом, который разительно отличается от Энглвуда – чистотой, комфортом, роскошной атмосферой, запахом денег, удовольствия и безудержного веселья, но назвать эту часть моей жизни более благоприятной язык не поворачивается.
«Атриум» – не простой, заурядный стриптиз-клуб, а место грандиозных развлекательных секс-шоу, где, помимо чувственных танцев и развратных сцен, воплощаются самые смелые эротические фантазии. Это элитное место порочных утех и соблазнов является гордостью близнецов Мэрроу. Внешне братья – как две капли воды, но на этом их сходство заканчивается.
Энтони, или, как он требует называть себя – Тони – некогда успешный танцор, из-за серьёзной травмы завершил профессиональную карьеру на пике славы и теперь является хореографом и постановщиком всех шоу-программ.
Ходят слухи, что вне рабочей деятельности Тони вполне приятный и лёгкий в общении человек, но лично мне ещё ни разу не посчастливилось встретить его светлую сторону. В клубе он надменный, заносчивый, категоричный и крайне импульсивный. Каждая репетиция проходит точно под надзором тирана-перфекциониста, требующего от танцовщиц полной самоотдачи и исполнения всех движений на высочайшем уровне, словно готовит нас не к выступлению перед пьяной публикой, а на сцену Бродвея. Не меньше.
Никогда не забуду кастинг на место стриптизёрши. Это было самое сложное испытание в моей жизни. Но тогда хороший доход был необходим мне даже больше, чем сейчас, поэтому я держалась до конца отбора и танцевала, как в последний раз в жизни, даже несмотря на абсолютную уверенность, что меня не выберут из десятков невероятно фигуристых самоуверенных девушек, которые не только обладали впечатляющими танцевальными навыками, но и умели эффектно преподнести себя.
Всё, что я имела, – страсть к танцам и непреодолимую тягу к сцене, которой, как мне казалось, будет недостаточно, чтобы составить конкуренцию настоящим богиням. Я до сих пор гадаю – сквозь какие волшебные очки смотрел на меня Тони, когда утвердил мою кандидатуру в танцевальный состав «Атриума»?
Не знаю – это звёзды так удачно сошлись, либо мне удалось зацепить его внимание танцевальными способностями? Но в тот день именно я получила работу, и задавать лишние вопросы в мои планы не входило.
Волна радости с ощутимой долей гордости, бесспорно, захлестнула меня, но приятное чувство развеялось, стоило лишь вспомнить, в каком виде и для кого мне предстоит танцевать.
Стриптизёрша, у которой за девятнадцать лет жизни не было ни единого сексуального опыта, должна была искусно соблазнять незнакомых мужиков. Теперь стала понятна моя отчаянная необходимость в деньгах, раз я согласилась на подобное безумие?
И каким же немыслимым образом «неотёсанная пацанка» умудрилась вписаться в мир похоти и разврата, где бал правят умелые соблазнительницы, знающие подход к любому мужчине?
Я и не вписалась, но прекрасная «Аннабель», в роль которой я научилась входить каждую ночь, вполне неплохо справляется со своими обязанностями, в которые входит всё, кроме самого главного.
Досконально изучив контракт несколько раз, в длинном перечне должностных обязанностей я не нашла и слова об интимных связях с клиентами. Но, как оказалось, отсутствие данного пункта не означает, что стриптизёрши не занимаются в клубе проституцией. Ещё как занимаются! Просто никто не афиширует это в официальных документах.
Я сразу заявила, что к подобным способам заработка не готова, и именно этот факт до сих пор является камнем преткновения в отношениях со вторым владельцем клуба.
Эрик Мэрроу от темпераментного брата отличается завидной сдержанностью и рассудительностью. Большую часть времени он спокойный как удав и в той же мере по-змеиному скользок.
Если Тони мало волнует всё, что выходит за пределы постановок шоу, то Эрик руководит всеми остальными процессами клуба и зациклен на постоянном увеличении прибыли бизнеса.
И само собой отказом от предоставления «эксклюзивных» услуг я заведомо сократила заработок как себе, так и алчному начальнику, который с первого дня недолюбливал меня.
Вначале это изрядно напрягало, но позже моя наставница в клубе успокоила, заверив, что для работы в «Атриуме» достаточно понравиться хотя бы одному из братьев. А раз Тони выбрал меня, значит, бояться увольнения не стоит. И вот уже больше года я являюсь единственной стриптизёршей, которая не спит с клиентами, а только мастерски обрабатывает их в зале, выступает в эротических стрип-шоу, танцует полуголой на сцене, пилоне или в клетке, развлекает публику на пару с другой танцовщицей, имитируя сексуальные сцены, и занимается консумацией.
Хотя всё вышеупомянутое, скорее, делаю не я, а моя вторая сторона, которую я вижу каждую ночь в отражении зеркала.
Незнакомка. Чужая. Астрономически далёкая от меня.
Единственное, что скрывает её тело, – чёрный кружевной комплект нижнего белья, инкрустированный множеством мелких кристаллов, кожаная юбка, позволяющая клиентам без труда увидеть тонкую полоску стрингов, и развратные чулки, которые большинство мужчин так и норовят оттянуть за резинку.
На голове царит высокий начёс, а крупные волны светлых волос спадают по оголённым плечам и спине. Слой тонального крема до идеальности сравнивает тон кожи, румяна ещё сильнее заостряют скулы, синий цвет глаз практически невозможно различить из-за тёмных теней на веках и густых наращённых ресниц, а губы привлекают к себе внимание ярко-алой помадой.
Не могу не признать – она выглядит эффектно. А ещё… вызывающе и доступно.
Она фальшивая. Пустая оболочка. В ней нет души. Нет желаний. Она не умеет чувствовать и даже не представляет, что значит мечтать.
Она не только красивая кукла, которая делает то, что от неё просят, но также некий необъяснимый защитный механизм, позволяющий отгородить настоящую меня от всего, что провоцирует во мне инстинктивные реакции самозащиты.
Каждую ночь, войдя в её роль, я перестаю упорно сопротивляться тому, что вспыльчивую Николину Джеймс раздражает до зубовного скрежета, отвращает до нервной дрожи, и представляю, что моя работа – не что иное, как постановка. Театр. Кино. Что угодно, только не повседневная реальность.
«Аннабель» – просто актриса, играющая не самую приятную роль.
Но она – не я.
И никогда мной не будет.
***
Как всегда возвращаюсь домой с первыми лучами солнца. Квартира встречает меня гробовой тишиной и удушающей вонью грязных носков вперемешку с гниющими остатками продуктов. Задерживаю дыхание, подавляя приступ тошноты, и раскрываю окна.
Хочется сделать вид, что я ослепла, и равнодушно пройти мимо, в сотый раз проигнорировав мерзкий беспорядок, оставленный мамой с Филиппом, но вместо этого ступаю на кухню и принимаюсь за уборку, чтобы в квартире появилась возможность вдохнуть.
После очередной бессонной ночи я толком не помню, как привожу в порядок дом, скидываю с себя одежду, под мощным напором воды с остервенением смываю с тела всевозможную грязь и, даже не успев как следует насладиться мягкостью подушки, засыпаю.
Мне кажется, что прикрываю глаза буквально на минуту, когда мой сон тревожит оглушительный грохот.
Резко вскакиваю, пытаясь сориентироваться в тёмном пространстве и сообразить, что вообще происходит. Судя по тому, что солнце за окном уже успело скрыться, понимаю, что проспала далеко не один час. Мой слух разрывает громкая музыка, а мощные звуковые вибрации сотрясают меня вслед за всей мебелью в комнате.
Напрочь забыв о сне, я запрыгиваю в первую попавшуюся под руку одежду и влетаю в гостиную, где встречаю Филиппа.
Нагло раскинувшись в кресле с бутылкой пива в руке, этот ублюдок на полной громкости наслаждается тяжёлым роком. Его голова в удовольствии запрокинута назад, глаза закрыты, а небритая рожа расплывается в блаженной улыбке.
Я подбегаю к стереосистеме, которой ещё с утра у нас точно не было, и, не теряя и секунды, вырываю провода.
– Что за… – рычит Филипп, но затыкается, стоит ему раскрыть свои заплывшие веки. – А-а-а, это ты. Я тебя разбудил? Прости, не хотел.
Ирония в его голосе вовсе не удивляет, а лишь до краёв наполняет презрением и злобой.
– Ты в конец оборзел? Что это такое?! – указываю на музыкальный центр.
– Мой подарок, – смотрит на меня как ни в чём не бывало и делает новый глоток пива.
– Что ты несешь? Какой к чёрту подарок?
– Зачем так кричать? – наигранно вжимает голову в плечи и разводит руками. – Нам с Юной уже давно не хватало музыки для поднятия настроения. Сегодня мне невероятно повезло в картах, вот и решил нас побаловать. Нравится?
Ничтожество протягивает мне бутылку, словно ожидает, что я порадуюсь новой дорогостоящей покупке вместе с ним.
– Откуда у тебя деньги? – спрашиваю и из последних сил сдерживаю себя, чтобы не раздробить его тупоголовый череп этой самой бутылкой.
– Сказал же – выиграл.
– Откуда у тебя деньги на игры? Ты что, почку продал или, наконец, соизволил найти новую работу?
– Ни то, ни другое, – коротко отвечает он, продолжая испытывать моё терпение и явно наслаждаясь процессом.
– Откуда деньги?
Присосавшись к горлышку бутылки, он неотрывно смотрит на меня самодовольным взглядом, пока я буквально слышу, как остатки самообладания предательски трещат по швам.
Никогда прежде в своей жизни я ни к кому не испытывала ненависти. Неприязнь – да. Презрение – тоже. Злоба – её в моей жизни было хоть отбавляй. Но чувство ненависти мне было неведомо. До встречи с Филиппом Гиралдо.
Если вначале я просто мечтала о его исчезновении из нашей с мамой жизни, то с каждым прожитым годом под одной крышей с этим жалким паразитом искренне желаю ему сгинуть в преисподнюю, где день за днём с него будут сдирать шкуру и поджаривать на медленном огне. Хочу, чтобы он не просто перестал отравлять другим людям жизни, но нестерпимо страдал сам, испробовав горький вкус адских мучений.
Кажется, что я слишком жестокая? Вовсе нет. Просто меньшего он не заслуживает.
– Ты долго ещё молчать будешь? Откуда, мать твою, деньги?! – всё-таки срываюсь на крик.
– Ну, как откуда? Ты сама дала, доченька. Неужели забыла? – его тонкие губы, испачканные пеной, кривятся в лукавой улыбке, а меня передёргивает от его обращения ко мне.
– Не смей называть меня так! Ты мне никто! И я точно ещё не лишилась ума, чтобы дать хотя бы доллар на твои карточные игры!
– Ох, я бы не был так в этом уверен, – хитро прищуривается. – В следующий раз советую записывать в блокнот, кому и когда ты вручаешь деньги.
Что за бред он опять несёт? Какой к чёрту блокнот? Какой ещё следующий раз?
Похоже, Филипп точно поставил себе цель на сегодня вывести меня из себя и получить по пьяной роже. Я бы никогда не дала денег этой подлой мрази.
– Этот звериный рёв, что ты называешь музыкой, окончательно вырвал последние крупицы твоего пропитого мозга? – сжимаю кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони.
Спокойствие, Николь, только спокойствие. Он не стоит новой вспышки агрессии, которая вновь выжмет из тебя все соки.
– Эх, деточка, с моими мозгами всё в полном в порядке, а вот тебе не помешало бы принять что-нибудь для улучшения памяти.
Филипп поднимается с кресла, и меня обдаёт едким запахом пота, дешёвого пива и сигарет.
– Разве ты не помнишь, как пришла с утра домой, и сама предложила мне деньги? Можно сказать – это ты сделала нам подарок. Теперь наши вечера будут проходить веселее.
