Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

полная версия В ритме сердца

Тори Майрон
В ритме сердца

Полная версия

Глава 21

Николина

Мне нужно бежать.

Срочно. Быстро. Далеко.

Как можно дальше от него. От его запаха, вкуса, прикосновений, поцелуев, слов… Боже!.. От всех его гадких слов, что громким эхом грохочут в моей голове, распространяясь по телу безжалостной хворью, что начисто уничтожает всё хорошее внутри: тепло, трепет, страсть, нежность, упоение и… веру.

Эту долбаную зародившуюся во мне веру в то, что я достойна искренней взаимности, желания, любви. Но всё это оказалось ложью! Чудовищной ложью! И я, дура наивная, позволила себе в неё поверить. Я повелась на всю сегодняшнею сказку, которую Адам мне устроил, на его шарм, внимание и весь мощный ураган чувств в его нелживых глазах…

А ведь этот дьявол не врал. Ни капельки. Он просто мастерски, с завидной изящностью, о которой я могу лишь мечтать, не договаривал.

«Ты особенная» — ты единственная, кто может позволить мне ощущать свою силу.

«Теперь буду только я» – теперь только я буду тебя трахать.

«В любое время суток. В любом месте. Всегда рядом…» – будешь всегда под моим боком и прибежишь, куда и когда я скажу, чтобы доставить мне удовольствие.

«С этого дня всё, что ты видишь вокруг себя, станет и твоей жизнью тоже» – я откуплюсь от тебя всем, что ты только пожелаешь, лишь бы молча позволяла себя трахать.

И самая главная иллюзия: «Ты – моя, Лина». На самом деле подразумевалось: «Ты – моя вещь, Лина».

Ничего не значащая вещь, центром жизни которой на несколько месяцев должен стать он – богатый, самовлюблённый, абсолютно равнодушный ко мне подонок, который выкинет меня из своей жизни после окончания «работы», как надоевшее, вдоволь оттраханное барахло, поистине веря, что деньги загладят всю мою душевную агонию и бесконечную опустошённость.

Эти грёбаные бумажки ничего не исправят, не помогут, не воскресят из пепла, потому что, судя по тому, какую всепоглощающую боль я испытываю в данную секунду – всего после одного проведённого дня с ним – по окончании несколькомесячного контракта именно горстка пепла от меня и останется.

Мне сейчас не передать весь монументальный размах своих страданий, даже несмотря на то, что я, правда, думала, что уже давным-давно знаю о боли всё.

Но как же я крупно ошибалась. Насчёт всего! Абсолютно всего!

Господи! Какая я дура! Какая дура!

Расправила крылья, Николь? Полетала? Понравилось?

Отлично! А теперь падай с небес на землю и уноси ноги из дома этого надменного тирана, пока он не отошёл от удара и не оторвал тебе все конечности.

Хотя… если честно? Пусть отрывает, бьёт, калечит, мучит… пусть делает со мной всё что угодно. Возможно, тогда я смогу отключиться и перестану ощущать непрекращающиеся ядерные взрывы в каждой капле своей крови. Другого определения своему плачевному состоянию в данную минуту мне не найти.

С Адамом всё слишком.

Похоть, нежность, счастье, страсть… Всё! И боль тоже слишком мощная для обычного человека, с которой я совершенно не представляю, как сумею справиться. И сумею ли вообще?

Я влетаю в комнату, где оставила свою одежду, но на прежнем месте её не нахожу. Я её вообще нигде не нахожу. Сотрясаясь всем телом, оббегаю пространство, осматриваю поверхности столов, кровать, второпях проверяю полки комода, пока не раскрываю дверь в гардеробную. Как понимаю, в ту самую, о которой заикнулся Адам.

Подумать только, да он, похоже, скупил сразу несколько торговых центров. Отдельная комната с множеством зеркал заполнена рядами из платьев, брюк, юбок, маек, верхней одежды, нижнего белья, всевозможной обуви и украшений. Какой кошмар! Адам даже на секунду не рассматривал вариант, что я могу не согласиться на его заманчивое предложение.

Ужас!

От чёткого осознания его реальных планов на меня я едва сдерживаю в себе всё содержимое желудка. От злости и жгучей обиды моя кожа начинает зудеть, молниеносно покрываясь красными пятнами, в желании поскорее содрать с себя его майку. Что я и делаю – нервно, дёргано отбрасываю её в другой конец комнаты, вслед за ней так же яростно швыряю подаренное им колье, которое теперь на шее ощущалось, как удавка.

Падаю на пол, разбивая колени до ссадин, но не чувствую боли. Ничего не чувствую. Даже, когда так же разбиваю ладони, нещадно колотя ими по деревянной раме кровати.

Как всё тело может болеть и одновременно ничего не чувствовать? Как? Но именно это со мной сейчас и происходит, и я не знаю, где и как найти спасение.

Заплакать не могу, закричать – тоже. Да боже! Я даже дышать нормально не могу – воздух отказывается поступать в лёгкие из-за сдавливающего ледяного комка в горле.

Держись, Николь, не сдавайся! Тебе просто нужно отсюда выбраться, и станет лучше! Станет легче!

Я собираюсь с силами и заставляю себя вновь вернуться в гардеробную. Поняв, что мою одежду, по всей видимости, выбросили, я начинаю судорожно и максимально быстро копаться в многообразии одежды. Выискиваю джинсы, обычную белую майку, кроссовки и наименее пикантное нижнее белье.

– Подонок, какой же он подонок! – беспрерывно повторяю я, то и дело натыкаясь на полупрозрачное кружево и эротичные комплекты ночного белья. – Думал, сможет купить меня для своих утех, как какую-то шлюху.

«В любое время суток. В любом месте. Всегда рядом».

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – взрываясь новой волной ярости, я хватаюсь за голову.

Мне кажется, я вконец схожу с ума. Я в самом деле всё ещё слышу его вибрирующий голос, а физически ощущаю жар его пальцев, губ, тела… Всего! Он так и не вошёл в меня, но я всё равно пропитана им насквозь. И это убивает, разрывает, душит, плавит…

Всё! Не могу!

Мне нужно бежать.

Срочно. Быстро. Далеко.

Словно в беспамятстве одеваюсь, выбегаю из «своей» комнаты и на всей скорости лечу к лифту. Многократно бью по кнопке, глупо надеясь, что это заставит его подняться быстрее.

– Ну давай же, давай, – нервно семеня на одном месте, неотрывно смотрю на сменяющие цифры этажей на экране. – Ну дав-а-а-ай же!

– Куда так торопишься, Лина?

Его вкрадчивый голос подбрасывает меня от пола, заставляет резко обернуться и намертво прижаться спиной к дверям лифта.

– Не подходи ко мне, Адам! Не подходи! – клянусь, это будто не я говорю, а психически нездоровая истеричка. – Я ухожу. Ухожу! И ты меня не остановишь.

– Я и не собираюсь останавливать, – Адам же, наоборот, говорит до безумия спокойным голосом, неспешно приближаясь ко мне.

Как погляжу, ему много времени не потребовалось, чтобы вновь превратиться в бесстрастную глыбу.

Я расщепляюсь от боли на части и дёргаюсь, точно припадочная, а он надвигается на меня, как всегда, невозмутимый, страшно красивый, отравляющий разум, поглощающий своей статной фигурой весь кислород, пространство и мою душу вслед за ними. В одних спортивных штанах, со взлохмаченными волосами и с красными продольными отметинами моих ногтей на торсе.

Я не хочу его видеть! Не хочу вспоминать, что делала с ним! Не хочу! Не могу! Это невыносимо!

– Тогда не подходи ко мне! Не подходи!

Закрываю глаза и выставляю руки вперед за секунду до того, как он подбирается ко мне вплотную. Обжигаю ладони о его каменную грудь, а запахом мужским, чарующим – ноздри. Сердце отстукивает барабанную дробь, страхом заполняя всю мою сущность.

– Не подходи, не надо! Не подходи… – раз за разом прошу я, отводя лицо от его дыхания. Горячего и поразительно мерного, что пугает ещё больше.

– Расслабься, Лина, тебе нечего так волноваться. Я обещаю, что больше никогда к тебе не подойду, – его обманчиво мягкие слова возле моей скулы режут меня, словно скальпель.

Так не должно быть. Я должна радоваться и выдохнуть с облегчением, зная, что больше никогда в жизни не увижу этого морального урода, но ничего этого нет. Нет! Есть только новая порция нечеловеческой боли, что вмиг совмещается с такой же сверхъестественной злостью, когда он уверенно добавляет:

– Я не подойду к тебе, потому что ты сама ко мне придёшь и будешь жалобно просить нанять тебя на работу.

От гнева внезапная смелость наполняет меня, придавая сил повернуть к нему лицо, чтобы соединить наши взгляды в финальном раунде.

– Я никогда не попрошу об этом! – твёрдо выплёвываю ему в лицо слова и обжигаю ими весь язык и нёбо, когда в ответ получаю его высокомерную ухмылку.

– Точно так же, как зарекалась «никогда» не умолять меня трахнуть тебя?

А вот это злорадное напоминание точно контрольный выстрел в сердце… в моё и без того покрытое сотнями шрамов сердце. Уж лучше бы он со всей дури ударил меня, чем уткнул носом в то, какой беспросветной идиоткой я была, думая, что он влюблён в меня, а ждёт каких-то просьб лишь из-за непомерной гордости.

Нет же. Адам так долго и упрямо ждал моих признаний лишь потому, что я для него одна из многих. Одна из тех, кто должна просить и умолять его о наслаждении. Нет у него никаких чувств ко мне и никогда не было. Всего лишь желание «просто трахнуть», чтобы ощутить неестественной силы оргазм.

Мне становится так больно, будто я заживо сгораю в адовом котле до самого основания. Но он не узнает об этом. Я не доставлю ему такого удовольствия. Не покажу, что он сжёг во мне всё подчистую.

– Да, я умоляла тебя, Адам, но тем не менее тебя вряд ли можно назвать победителем. Как видишь, ты меня так и не трахнул сегодня… и не сделаешь этого никогда! – клятвенно обещаю я.

Двери лифта за спиной наконец раздвигаются. Хочу отступить назад и навсегда скрыться от его мистического взгляда, но властный голос меня останавливает:

– Вы кое-что забыли, мисс Джеймс, – не отрывая от меня снисходительного взгляда, он достаёт согнутый пополам листок и протягивает мне. – Это твоё.

– Что это? – стараясь не соприкоснуться с его пальцами, недоверчиво выхватываю из его рук бумажку и тут же разворачиваю, внимательно всматриваясь в прописанную от руки цифру с пятью нулями на конце.

– Как что? Это чек с твоим гонораром за прошедший вечер. На приёме ты, конечно, не особо справилась с поставленной задачей, но я накинул пару десятков тысяч за твой недоминет. Пусть до конца у нас дело не дошло, но я не могу не наградить тебя за твоё усиленное рвение сделать мне приятно. Энтузиазм в работе я всегда щедро поощряю, так что…

Я не позволяю ему больше сказать ни одного мерзкого слова, затыкая звонкой, увесистой пощёчиной. Такой мощной, что от удара, в который я вложила весь свой стыд и унижение, моя рука немеет от ладони вплоть до самой шеи. Ох, и как же я надеюсь, что его ехидная рожа сейчас испытывает те же оттенки боли.

Прямо перед носом Адама разрываю его щедрый чек на мелкие кусочки, напрочь игнорируя то, что он одним лишь взглядом высекает на мне незримое обещание расправы. Я не боюсь его. Во мне нет больше страха. Во мне вообще ничего больше нет. Он всё уничтожил.

– Это был последний раз, когда ты меня ударила, Лина, – произносит робот абсолютно ровным голосом.

И это уже нисколько не удивляет. Ведь теперь я точно знаю, что под его безэмоциональной маской не кроется ничего прекрасного и живого. Всё это не что иное, как ещё одна моя нелепая глупость, которую я сама себе напридумала.

В Адаме нет ничего настоящего, в точности, как и в его уникальных, технологических окнах. Он точно так же лишь внешне отображает привлекательную картинку, манящую, притягивающую к себе красотой и магией. Но стоит прикоснуться к ней, попытаться проникнуть внутрь и захотеть ощутить внутренний мир, как понимаешь, что нет там ничего. Пусто. Нет там никакого мира. Всего лишь жалкая иллюзия. Простое стекло, об которое в попытке пробиться ты либо сильно ударяешься, рассекая до крови лоб, либо с громким треском вылетаешь наружу и насмерть разбиваешься о землю.

Мой случай определённо относится больше ко второму варианту, лишь с одной, небольшой поправочкой: я вроде бы и треснулась с высоты на полной скорости, да только сдохнуть не получилось. И теперь мне остаётся лишь отскрести себя от асфальта и попытаться вылепить из своих остатков что-то стоящее, хоть немного напоминающее живого человека.

– Ты прав, Адам, это был последний раз, потому что больше мы никогда не встретимся, – произношу я, делая уверенный шаг назад в кабинку лифта.

– Мы встретимся, Лина. Я буду ждать тебя, – низкий, проникновенный тембр пробивает всё тело до мурашек, но я лишь расправляю плечи и вздёргиваю подбородок в знак, что ему никогда не подчинить меня.

– Не дождёшься, – силой жму на кнопку лобби.

– Ты придёшь гораздо раньше, чем думаешь.

– Прощай, Адам.

Глаза в глаза, и полная остановка моего сердца.

– До скорой встречи.

Его дьявольская улыбка – последнее, что я вижу за секунду до того, как двери лифта между нами закрываются.

***

Весь путь до дома проходит как в тумане – промозглом, густом, обнимающим кожу липким покрывалом. Я бегу, не зная усталости, не различая улиц, дорог и зданий. Ведь я даже толком не знала, где находится пентхаус Адама, чтобы понять, в какую сторону мне следует бежать. Но, видимо, за всю свою жизнь я настолько часто убегала от проблем, боли, отчаянья и злости, что моё тело уже само научилось находить обратный путь домой из любой точки Рокфорда.

К дому я подбегаю уже с наступлением рассвета. Спасательный бег мне нисколько не помог ощутить облегчение: мне всё так же невыносимо больно, мерзко, грустно, пусто… очень-очень пусто. И, как всегда, затянутое серыми тучами небо, нависающее над грязными, переполненными мусором улицами Энглвуда, лишь подсыпает соли моим свежим ранам, а домашняя стандартная атмосфера добивает.

Стоит только войти в нашу убогую квартиру, как затхлый запах перегара и сигарет тут же заставляет поперхнуться, а потухнуть до конца – огромное количество пустых бутылок на столе, разбросанные по полу окурки и потная туша Филиппа, спящего с громким храпом на гостином диване.

Вот это твоя реальность, Николина. Это! И никогда больше не смей верить в детские сказки о том, что всего за день и безо всякого труда сможешь отсюда выбраться. Не сможешь. Так просто ничего не бывает. За всё в этой жизни нужно платить. За всё и всегда! Но только не телом. Только не своей душой. Иначе ты просто вконец себя потеряешь.

От понурой картины пьяного балагана меня отвлекает скрип ржавей двери и сонная фигура мамы, выходящей из ванной.

– Мама, – срывается с моих губ вместе с тяжёлым, отчаянным вздохом. Я не сдерживаюсь и налетаю на неё с крепкими объятиями.

– Господи, Николь, что такое?

Слышу её недоумённый, слегка испуганный голос и ощущаю едкий запах алкоголя возле своего лица, но так и не чувствую на себя её ответных объятий.

Ну же, мама… Пожалуйста… Мамочка моя любимая, умоляю тебя, просто обними меня. Твои тёплые материнские объятия стали бы для меня самым лучшим лекарством. Меня бы ничего на свете больше не печалило и не страшило. Все проблемы стали бы неважными, безразличными и пустыми. Просто обними. Пожалуйста. Просто обними. И вся моя боль мгновенно исчезнет.

– Что на тебя нашло, Николь? Так прицепилась, что сейчас задушишь меня. Отпусти, – хриплым тоном требует она, отрывая мои руки от себя. – И чего ты вся мокрая? Опять не пойми где шлялась всю ночь?

– Нет, мама, я не шлялась! Я…

– Да тихо ты, не кричи так! Фила разбудишь! – недовольно шикает мама и полностью от меня отстраняется. – В общем, неважно, где ты была. Просто не шуми. Хорошо? Голова и так раскалывается.

– Хорошо… да… я… я не буду, – произношу практически беззвучно, придерживаясь за спинку стула, чтобы не упасть от бессилия и полного душевного краха.

– Ты чего это? Заболела? – она быстро пробегает по мне своим мутным взглядом.

– Нет, всё нормально… нормально… всё будет нормально… я в порядке.

Это не ответ, а бессвязные слабые утешения для самой себя, в которые я ни капли не верю.

– Ну смотри, выглядишь неважно, – с подозрением констатирует мама, но вопросы задавать больше не собирается, лишь направляется в сторону спальни. – Ах да… забыла… – она вновь оборачивается ко мне. – Там на кухне новые счета пришли, посмотри, когда проспишься.

И это всё. Это всё, что её волнует.

Вот и пообщались.

Всего несколько секунд – и ещё один кол загнан прямо в сердце, или в те ошмётки, что от него ещё остались.

В этом и есть вся моя жизнь!

О какой любви и взаимности я вообще мечтаю? О какой? Я не заслуживаю этого. Это не для меня. Я просто не рождена для любви или обычной симпатии. Ведь если даже родная мать меня не любит, то кому я вообще хоть когда-нибудь буду нужна? Кому?

НИ-КО-МУ!

От чёткого осознания этой прискорбной истины я падаю в свою кровать и больше не двигаюсь. Долго смотрю в потолок, изучаю и так наизусть выученные трещины в штукатурке и слушаю протяжные завывания ветра за окном, ощущая себя абсолютно пустым и неодушевлённым сосудом.

Из меня всю жизнь высосали настолько, что я даже не нахожу в себе сил добраться до душа, чтобы отмыться, стереть с себя все напоминания об Адаме, вытравить его вкус и запах из своей кожи. Не могу, как бы мне того ни хотелось. Телу ни не хватает сил сделать это. Я вынуждена продолжать обездвижено лежать и упорно пытаться внушить себе, будто я только что проснулась из самого счастливого и одновременно самого ужасного сна в моей жизни и просто-напросто встретилась лицом к лицу с моим обычным «тракторным» утром.

Да только обмануть своё сознание подобным бредом у меня не получается, как бы долго я ни пыталась, потому что трактор в этот раз не просто проехался по телу, но также застрял колесом в центре груди, безжалостно сдавливая всё своим весом.

Чувствую ли я себя сломанной?

Вдребезги.

Чувствую ли я себя сломленной?

Безусловно.

Единственное, чего я хочу, – это заснуть и больше никогда не просыпаться, но я-то знаю, что моим желаниям никогда не дано исполняться, поэтому…

Мне ничего другого не остаётся, как только попытаться справиться. Пережить. Залатать раны. Собрать себя по крупицам, как делала это сотни раз до этого. А, может, просто прикинуться, будто всё ещё желаю жить. Неважно. Я просто должна найти способ выдержать тот огненный хаос, в который Адам погрузил меня, и продолжить двигаться дальше.

Потому что по-другому никак.

Потому что нет вариантов.

Потому что помню его слова, которые так же, как и всё остальное, поняла совсем не так, как надо:

«Сегодня – это только начало».

Да… Это начало…

Но вовсе не нашей с ним прекрасной истории любви… а начало моего личного ада.

Конец первой книги

Все книги серии «Бессердечные»:

В ритме сердца

На поводу у сердца

В плену сердца

В объятиях сердца