Тори Майрон
В ритме сердца
Глава 8
Николина
Это тотальная катастрофа!
Или же лучше назвать случившееся очередной издёвкой судьбы? Напастью? Порчей? Чьим-то сглазом? Проклятьем?!
Какое точное определение дать тому, что мне даже стараться не приходится, чтобы добавить к своей и так несладкой жизни череду новых проблем? Они сами одна за другой рушатся прямиком мне на голову и уже не просто придавливают своей тяжестью, а зарывают меня заживо под землю.
Что мне теперь делать?! Как исправить тот факт, что Марк при первой же возможности расскажет Остину всю правду обо мне и работе в «Атриуме»?
Я даже думать не хочу, какой именно информацией прямо в эту минуту делится с ним Эрик, и со стопроцентной гарантией могу спрогнозировать, что этот пьяный, распущенный гад додумает обо мне и Адаме. Он точно решит, что я шлюха, сопровождающая богача на мероприятии с последующим продолжением банкета в его апартаментах. Хотя, что уж там, вышесказанное не шибко далеко уходит от правды.
Ужас! Какой ужас!
Какова была вероятность того, что благотворительный приём отца Адама окажется именно тем событием, на которое так сильно мечтала получить приглашение Эмилия и, насколько мне уже стало понятно, не получила.
Боже! Как же я напугана и зла! Да! Именно зла, а всё потому, что мне невыносимо больно! Не физически, а морально, душевно. А когда так происходит, вместо слёз на меня накатывает ярость, которую ни в коем случае недопустимо выпускать наружу.
Я зла на своё хроническое невезенье, на необходимость так долго и бессовестно лгать Остину и на не поддающиеся контролю чувства к Мистеру Харту. Я хочу вырвать их из груди как страницу из книги и сжечь, не оставив и горсточки пепла.
Зла на Эмилию за то, что всё это время она была непроходимой наивной дурой и наотрез отказывалась верить моим словам.
Зла на Марка за то, что он мерзкий, вечно ненасытный, похотливый кабель без принципов, совести и, конечно же, мозгов.
И, наконец, я зла на Адама!
О-о-о… На него я злюсь гораздо сильнее всех прочих, и причин на то хоть отбавляй. За то, что не отпустил меня, когда я его просила, и заварил всю эту кашу, которую мне теперь не расхлебать. За то, что притягивает меня к себе чем-то большим, чем просто плотским желанием, и я никак не могу с этим совладать. И в завершение за то, что «подбил» меня своим эмоциональным перепадом: сначала вёл себя как милый сказочный принц, а когда ему что-то не понравилось, мигом превратился в надменного властного мудака и живо напомнил мне, кем на самом деле он меня считает – приобретённым на вечер товаром. И даже несмотря на то, что я ни на секунду об этом не забывала, слова Адама всё равно нещадно сдавливают мне грудь болезненным спазмом.
Кто ты, а кто – я!
– Да пошёл ты! – отпускаю крик в воздух, ударяя кулаками по ограждению террасы. – Урод высокомерный! Вот ты кто!
А потом он ещё мечтает, чтобы я его о чём-то умоляла! Ага! Пусть мечтает дальше! Теперь моё желание довести его до потери пульса, не произнося вслух то, что он так отчаянно ждёт услышать, помножилось в сто раз.
И да! За то, что после всего случившегося я по-прежнему жажду поиграть с ним в сексуальные игры, я тоже, мать его, злюсь неимоверно!
Дыши, Николь! Дыши! Сейчас совсем неподходящее время для срыва.
Чтобы добраться до этой уединённой террасы с видом на живописный сад, пришлось пройтись через всю территорию дома. Здесь не слышен ни единый звук действующего в особняке торжества. Только тихое жужжание насекомых, щебетание птиц и свистящие порывы ветра, играющие с моими волнистыми прядями.
На террасе нет никого, кроме меня и приставленного ко мне охранника, который остался сторожить свой объект возле входа. И потому в стремлении выпустить пар, я не щажу рёбра ладони и наношу множество сильных ударов по бетонной поверхности, стараясь переключиться с ярости на телесную боль.
И только когда мне удаётся немного прийти в себя, перед моим взором наконец предстаёт совершенная красота цветущего сада, пестрящего разными красками всевозможных видов цветов, деревьев и кустарников. Они омываются изумрудными водами декоративного водоёма, посреди которого из огромной мраморной чаши бьёт раскидистый фонтан.
Опираюсь на полукруглую балюстраду и, восторгаясь шедевром ландшафтных дизайнеров, приступаю глубоко вдыхать вечерний майский воздух, благоухающий свежестью, ароматами цветов, сладкими нотками недавно скошенной травы и хвоей.
– Успокоилась, или мне опять помочь? – внезапный шёпот возле щеки заставляет меня содрогнуться, а сердце – подпрыгнуть до горла и ускорить темп.
– Чёрт!.. Адам! – поперхнувшись от испуга, шиплю я, ощущая, как крепкое мужское тело заслоняет собой все пути отхода.
Он прижимается к моей спине вплотную и опускает ладони на перегородку, замыкая меня в клетке своих рук.
– Я думал, ты меня почувствуешь на расстоянии, но, видимо, нешуточная драка с бетоном была чересчур увлекательной, – иронизирует он, с новым вдохом склоняя голову к моим волосам.
– Ты давно здесь стоишь?
– Достаточно, чтобы понять, что ты вконец ненормальная.
Голос Адама, как всегда, окрашен спокойствием, но я чувствую, как сильно опускается и поднимается его грудь, а энергия, исходящая от тела, бьёт агрессивным током.
– Я никогда и не говорила, что я адекватная, поэтому будь добр хотя бы сейчас оставить в меня покое. Ты сам дал мне пятнадцать минут отдыха.
Чтобы отвлечься от навязчивого желания потереться о него своим телом, концентрирую внимание на густо усыпанное звёздами небо, что с каждой секундой всё сильнее прячется за покровом туч.
– Я позволяю тебе здесь отдыхать уже полчаса, – томно сообщает Адам, царапая кончиком языка мочку моего уха.
– Значит, я должна быть ещё и признательна за твою щедрость?
– Безусловно, но прибереги свою благодарность на вечер. Выразишь её вместе со всеми остальными своими желаниями, а пока…
Я жмурюсь, всеми силами подавляя вибрирующий в груди стон, когда он припадает губами к моей шее рядом с ключицей и медленно скользит всё выше и выше.
– Скажи мне, что именно так сильно разозлило тебя, дикарка? Неожиданная встреча со своим дружком? Его вызывающее поведение? Или то, что я помешал вам мило побеседовать?
От обманчиво бархатной интонации его голоса вслед за возбуждением во мне нарастает тревога, а ощущение горячего дыхания на шее напоминает лезвие ножа, что в любой момент способно перерезать мне горло.
– Всё вместе, – выдыхаю честный ответ.
Не вижу лица Адама, но по неодобрительному рычанию, резонирующему на моей тонкой коже, мне становится предельно ясна степень его раздражения.
– Кто он? – спрашивает остро и свирепо, и я осознаю, что мне сейчас лучше ему не врать.
– Знакомый.
Мой короткий ответ совсем не удовлетворяет Адама.
– Либо ты сама рассказываешь, какие отношения связывают тебя с этим недоумком, либо я всё узнаю своими путями.
– Тогда, полагаю, ты можешь сразу же приступать к самостоятельному расследованию, ведь, что бы я сейчас ни сказала, ты вряд ли мне поверишь.
Вздрагиваю, когда Адам одним плавным движением поворачивает меня к себе и приподнимет моё лицо за подбородок, вынуждая встретиться с ним взглядом.
– А ты попытайся хоть раз быть честной, а там дальше я уже решу: верить тебе или не верить.
В приглушённом освещении террасы чернота его глаз кажется ещё более пугающей, осязаемой, манящей… Но тлеющие угли моей только что обузданной ярости позволяют мне не поддаться искушению, напрочь забыв о том, с каким превосходством Харт смотрел на меня ещё совсем недавно.
– Хорошо, Адам, я отвечу тебе, только чтобы ты отвязался от меня, но это будет первый и последний раз, когда я делюсь с тобой своей личной информацией! Марк Эндрюз – редкостная скотина. Я искренне мечтала бы никогда его не видеть и не знать, но, так как он является парнем моей подруги и лучшим другом моего брата, мне приходится мириться с его присутствием в моей жизни. Вот и все наши с ним отношения, – объясняю я и перевожу взор с чёрных глаз чуть левее, на вьющиеся вдоль стен лианы.
Несколько следующих секунд Адам что-то загадочно обдумывает, удерживая меня на тонкой проволоке своего пытливого взгляда.
– Хорошо. Если это правда, зачем тогда нужно было так нервничать, а теперь ещё и злиться?
– Я злюсь на тебя! – выпаливаю в довольно грубой манере.
– На меня?
– Да! Если бы не твоё непонятное желание совать нос в мою жизнь, я смогла бы избежать проблем, что ждут меня с братом, когда Марк расскажет ему о моей работе.
– В этом тебе нужно винить не меня, Николина, а исключительно свою дурацкую привычку беспросветно врать всем и каждому, – невесело усмехается.
– Иногда бывает, что просто нет другого варианта, как только солгать, – вырывается с моих уст с чрезмерным отчаяньем, и это не ускользает от его слуха.
Взгляд Адама вмиг наполняется каким-то жутким, маниакальным блеском. Он властным жестом обхватывает моё лицо и наклоняется ко мне настолько близко, что теперь в его глазах я вижу своё отражение.
– А теперь… будь честной ещё раз и признайся мне: этот мнимый брат всё-таки является кем-то большим для тебя, не так ли? В машине ты опять соврала мне?
Его вопрос морозным инеем оседает на моих губах, пробирается внутрь и добирается до сердца, протыкая его ледяным копьём страха. Но я не выдам ему сокровенную правду. Ни за что. Никогда. Мои чувства к Остину зарыты так глубоко, что даже Адам не сможет до них докопаться.
– Нет, я тебе не врала, а всё потому, что не понимаю, почему должна была это делать. Как и сейчас не нахожу веских причин для каких-либо оправданий, – смахиваю его руку со своего лица. – Ты – мой самопровозглашённый начальник на этот вечер, но на этом всё, Адам. Я не обязана отвечать на вопросы об отношениях с мужчинами в моей жизни. И давай договоримся обо всём прямо здесь и сейчас: сегодня каждый из нас получит друг от друга то, что так сильно желает, но после… Я хочу, чтобы ты забыл о моём существовании, и обещаю тебе: я сделаю то же, – строго выдвигаю своё требование, выполнить которое будет правильней всего в нашем с ним коротком, но столь похожем на огненное торнадо знакомстве.
Игнорируя бешеные удары пульса в висках и подступающий горький ком к горлу, я намереваюсь обойти Адама и вернуться в зал, однако не проходит и секунды, как он отрывает меня от земли и, несмотря на мои никчёмные потуги отбиться, насильно усаживает на балюстраду.
– Что ты… Боже!.. – моя попытка возмутиться превращается в протяжный стон, когда Адам разводит коленом мои ноги, удобно устраивается между бёдер. Крепко сжимает ладонями ягодицы и прибивает меня к своему возбуждённому паху.
– Всё сказала?! – злостно бросает Харт до предела ожесточённым голосом. – А теперь послушай и ты меня, идиотка. Ты мне все нервы истрепала своим несносным характером и вечной ложью. Я по горло сыт всем этим мучительным ожиданием, ведь ни с кем и никогда я так долго не возился, как с тобой. И ты точно непроходимая дура, раз думаешь, что мне хватит одной ночи.
Он до боли мнёт мою попку, затем поглаживает и вновь сжимает, ещё сильнее вбиваясь в меня своей выдающейся твёрдостью, вытесняя из головы все благоразумные мысли и оставляя лишь один-единственный вопрос: что из двух сейчас твёрже – каменная ограда под моим задом или его член между моих ног?
– Адам, – издаю стон и хватаюсь за ткань рубашки, ощущая, как электрические разряды расползаются по позвоночнику, стекаясь к горячему месту соприкосновения наших тел.
– Сегодня – это лишь начало для нас с тобой, дикарка, и тебе лучше больше не тратить зря время на возмущения и смириться с моими словами уже сейчас, так как этой ночью ты в любом случае с ними согласишься. Теперь ты постоянно будешь со мной. В любое время суток. В любом месте. Всегда рядом. И забудь о каких-либо мужчинах в своей жизни. С этого момента никто другой к тебе больше не прикоснётся. Поняла?! Только я, слышишь? Ты будешь принадлежать только мне одному, – шепчет с надрывом, цепляющим душу, продолжая ритмично толкаться в мою промежность. Требовательно раскрывает мой рот языком, но не целует, лишь переплетает мои прерывистые стоны со своими частыми выдохами.
– Слышишь меня? – повторяет вопрос густым как раскалённый воздух между нами голосом, и моё сердце заходится в судорожном ритме, все конечности немеют от неверия в реальности происходящего.
Ну зачем Адам всё это говорит?
…В любое время суток. В любом месте. Всегда рядом…
Зачем он так со мной? Зачем вынуждает поверить, что такой мужчина, как он, мог выделить какую-то дикарку из всего бесконечного потока желающих получить его женщин, тем самым зарождая в моей душе неведомое до сих пор тёплое и нежное как облако чувство, – что значит быть для кого-то важной, желанной, необходимой? Не как сестра или подруга, а именно как любимая женщина.
Я не должна в это верить! Не должна! Это всё игра!
– Чёрт бы тебя побрал, Лина, ты меня слышишь?! – он рычит, точно дикий зверь. Освобождает ягодицы от своих нежно-грубых терзаний и запускает руки в мои волосы. Сжимает их у корней, удерживает голову и неотрывно смотрит в моё растерянное лицо, с нетерпением ожидая ответа.
– Слышу, – заторможено киваю. – Но не понимаю, – с полустоном добавляю, в сотый раз неумолимо пропадая в обсидиановых глазах, горящих животным голодом, злостью и… обожанием?
– Что ты не понимаешь?
– Почему?
– Что почему?
– Почему я?
От моего вопроса кромешная тьма ещё сильнее сгущается в его огромных зрачках. Меня начинает трясти мелкой дрожью.
Заметив это, Адам снова накрывает моё лицо ладонями, но на сей раз не сдавливают грубо, а медленно водит пальцами, будто изучая или надеясь найти в нём что-то важное.
А я в очередной раз недоумеваю от его трогательной нежности и выжидающе смотрю на его длинные ресницы, сурово сдвинутые брови и выразительные, острые черты лица. Горячая тягучая субстанция разливается по венам, растворяя меня в моменте нашего с Адамом эмоционального сплетения.
– Потому что ты особенная, дикарка, – наконец отвечает он чувственным шёпотом, что быстро рассеивается в завывании ветра.
В первый миг мне даже кажется, будто его слова мне всего лишь послышались, но затем Адам прижимается своей щекой к моей и вновь повторяет:
– Особенная… И ты даже представить себе не можешь, насколько. Ты никуда от меня не денешься. Я не отпущу, и сбежать от меня у тебя больше не получится. Ты – моя! И это всё, что тебе нужно понять и запомнить. Ты – моя, Лина! Я так решил, а тебе остаётся лишь принять это.
В подтверждение своим уверенным словам Адам сгребает меня в жаркие объятья и с неутомимой жаждой соединяет наши губы.
И всё! На этом всё!
Весь мир замирает, пока в моей голове раскатистым эхом отдаются семь букв.
Моя Лина.
Всего два слова – и моё сердце разгоняется до каких-то заоблачных оборотов. Страсть яркой вспышкой затмевает разум, превращая весь страх, тревоги, обиды и злость на Адама в сплошную, однородную, не имеющую больше никакого значения массу.
Всего два слова – и я буквально слышу, с каким оглушительным грохотом разлетается моя броня из предостережений и обещаний самой себе не поддаваться мыслям о том, что для него я значу нечто больше, чем очередная подсевшая на его чары «детка».
Всего два слова – и я расплываюсь в мужской стальной хватке. Прогибаюсь навстречу, отвечая на поцелуй с той же лютой жаждой. Обвиваю бёдра Адама ногами, а шею – руками, ощущая подушечками пальцев, как лихорадочно горит его кожа. Впрочем, как и моя. Она будто источает невидимый жар, поглощающий весь кислород между нами.
Мы целуемся неистово и жадно. До головокружения. До дрожи. До опустошившихся лёгких. Переплетаем языки в безумном танце, сотканном из наслаждения и страсти. Кусаем губы, тут же зализывая сладостные раны. Стонем, рычим, что-то шепчем. Точнее, только Адам. Я на внятную человеческую речь не способна. Могу лишь целовать, изгибаться, прижиматься к его телу как можно теснее и плавно двигать бёдрами, потираясь о всю длину его члена.
Мне даже не удаётся почувствовать резкий спад температуры, пока я наслаждаюсь и мучаюсь от волны возбуждения, что охватывает весь низ живота, вспыхивает и разряжается каскадами огня по жилам и артериям.
– Похоже, шторм ходит за нами по пятам, дикарка.
Лишь с мириадами дождевых капель, обрушавшихся на наши головы, я наконец возвращаюсь в реальность. Вскрикиваю, когда Адам приподнимает меня с балюстрады и быстро направляется к входу в особняк.
Мы врываемся в коридор дома слегка промокшие и плотно прижатые друг к другу, и мне до смерти хочется продлить это по возможности дольше. Я как изголодавшаяся диетчица – до последнего отказывалась от заветного блюда и теперь, дорвавшись до него, не в силах остановиться.
– Чёрт, Лина, ты нереальная, – перекатывающиеся вибрации его шёпота спускаются с моего лица к шее. Адам вдыхает так глубоко и жадно, словно желает вобрать в себя частичку меня. – Как же ты пахнешь… Ты меня с ума сводишь, ведьма… Слышишь? Нахрен лишаешь рассудка!
Это он мне говорит? Серьёзно?!
Той, что от его неистового напора и «притяжения» опять проваливается в пучину вожделения, в самый круговорот похоти, увлекающей в полнейшее безрассудство?
Я вновь словно под кайфом нахожусь и готова смиренно позволять делать с моим тело всё, что ему заблагорассудится. Пребывая в беспамятстве, я даже пропускаю момент, когда Адам освобождает меня из своих рук и ставит обратно на землю.
Очнувшись, понимаю, что стою, прислонившись спиной к стене, и ерошу жёсткие, чёрные как ночь волосы Адама, а он каким-то немыслимым образом опустился передо мной на колени.
Да я, должно быть, сплю и вижу сюрреалистический сон или просто брежу наяву о том, что этот наглец, вечно смотрящий на меня свысока, предмет воздыхания всех женщин и крупная акула бизнеса, пал передо мной ниц.
Это невероятно! Ошеломляюще! До агонии возбуждающе! И…
Боже!.. Да всех слов мира не хватит, чтобы передать это совершенно новое, обволакивающее меня состояние радости, значимости и полёта, когда я наблюдаю, как этот красивый, точно греческий бог, Дьявол отводит мою ногу в сторону и начинает вести губами от колена по внутренней поверхности к сердцевине бёдер, не отрывая от моего лица полного алчного желания взгляда.
– Я очень хочу узнать твой вкус, дикарка.
Адам едва ощутимо проводит кончиком языка в нарочитой близости от горячего центра, посылая в мой мозг пикантный трейлер о том, что меня ждёт, стоит лишь только попросить его об этом.
– А затем хочу трахать долго, неоднократно, без возможности перевести дыхание. До тех пор, пока от тебя не останется ни одного живого места, и ты к чертям не сорвёшь свой нежный голосок от криков о просьбе остановиться. И мне будет крайне интересно проверить твою выносливость. Если ты трахаешься так же, как и бегаешь, то нас с тобой определённо ждёт грандиозный марафон.
Испробовав на вкус кожу правой ноги, он задирает ткань платья и переводит всё внимание своего дразнящего языка к левой, осуществляя те же коварные действия.
Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Я умираю!
Даже сейчас, позволяя смотреть на себя сверху-вниз, Адам не только не дарует мне и крупицы власти над своей важной персоной, но и неумолимо уничтожает мой прежде непоколебимый настрой одержать победу в нашем с ним негласном состязании. Принимая его снисходительные, скупые ласки, я ощущаю себя безвольной куклой, готовой прокричать всё что угодно, лишь бы только он овладел мной прямо в коридоре его отцовского дома.
Чёрт, Николь! Проснись! Одумайся! Стоило ему разок назвать тебя «особенной», и всё – сразу позабудешь о том, как зарекалась не сдаваться? Это же не ты! Не ты! Ты никогда не сдаёшься!
– Адам… пожалуйста… остановись, – прошу я, хотя в шелестящем голосе звучит истошный клич об обратном.
– Не об этом ты должна меня просить, дикарка, – он сопровождает своё урчание невесомым касанием пальца к моей плоти, вынуждая меня впиться зубами в свой кулак, чтобы не заорать от удовольствия во всё горло. – Мы можем не возвращаться на этот грёбаный приём и приступить к делу прямо в эту же минуту. Я чувствую, как сильно ты хочешь. И что именно. Моя развратная кошечка… Ты хоть сама осознаёшь, что за пошлые шалости витают в твоих мыслях? Лично меня ты приятно удивляешь. Я уже жду не дождусь, когда смогу все их исполнить.
Каждое произнесённое им слово отдаётся нестерпимым жаром между бёдер. Всё тело напоминает вулкан. Оно горит, трещит, взрывается. Чтобы сдержать упорно рвущиеся наружу запретные фразы, я до крови прикусываю язык, аккомпанируя спасательный акт утробным, разочарованным стоном.
– Знаешь… Я уловил твою внутреннюю страсть, ещё когда ты танцевала на сцене. Ещё тогда каждое твоё дерзкое движение, будто задевало меня болезненными языками пламени. Я думал, дело только в твоём воздействии на меня, но нет… Дело в тебе, дикарка, ты хранишь в себе так много неиспользованной сексуальной энергии, что могу предположить: у тебя давно не было секса. И я хочу узнать. Скажи мне, Лина, сколько? Четыре-пять месяцев? Полгода? Или даже больше?
Как насчёт «никогда», Адам?
Конечно, кто в нашем современном мире хотя бы на секунду допустит вероятность, что в самом порочном стриптиз-клубе города может работать двадцатилетняя девственница?
Правильно: никто.
И, наверное, перед всеми грандиозными планами Адама на мой счёт было бы неплохо сообщить ему эту интимную деталь, которую его пленительная и считывающая чужие эротические фантазии сила почему-то не способна распознать самостоятельно. Однако мой затуманенный мозг отвлекается от этой немаловажной темы, цепляясь за сказанное Адамом предложение чуть ранее.
– Моё воздействие… на тебя? Что это… значит? – выдавить слова удаётся, скуля и задыхаясь.
Предчувствуя приближение моего оргазма сверхъестественных масштабов, Адам останавливается на несколько мучительно долгих секунд и, дождавшись, когда моя адовая потребность в разрядке отступит, вновь принимается за свои искусные манипуляции.
– Не бери в голову, дикарка, и лучше ответь… сколько моя строптивая девочка никого к себе не подпускала? Скажешь, и, возможно, я позволю тебе кончить без всяких слов… или просто попроси, и я отставлю все разговоры в сторону и займу свой рот чем-нибудь более приятным, – дурманя меня своим бездонным взором, Адам убирает палец с моего клитора и просто нахрен добивает.
Закидывает мою ногу себе на плечо, согнув её в колене, и прикусывает кружевную ткань трусов, тревожа своим дыханием то место, что истошно требует ощутить внутри себя его язык, пальцы, член… Всё! Полностью! Глубоко! До конца! Прошу! Умоляю!.. Мне это надо!
– Адам! Умо… – не знаю, как мне удаётся не договорить мольбу до конца, перейдя на какие-то воющие звуки раненого животного, но, сделав это, я чуть ли не теряю сознание.
Одной рукой хватаюсь за выступ в стене, второй грубо сжимаю мужские волосы. И если бы не сильные ладони Адама, придерживающие меня за попку, я однозначно рухнула бы на пол, не сумев устоять на ватных ногах.
– Ммм? Что-что? Я не расслышал, – он зубами оттягивает мои трусики и отпускает их, повторяя действие снова и снова.
Ткань бьёт по коже, отдаваясь по телу покалыванием тысячи микроразрядов тока. Меня трясёт, бёдра дрожат, мысли искрятся как порох, сговорившийся с огнём, а кожа плавится как под серной кислотой.
Всё! Не могу больше! Хватит! С чего я вообще решила, что бороться с его долбаной магией мне по зубам?! Я, конечно, мазохистка, каких ещё поискать, но продолжать и дальше терпеть такие нечеловеческие пытки попросту выше моих физических сил. К чёрту! Моему телу он нужен. Оно его хочет! Я хочу его! Сейчас же! И плевать на всё, что будет после.
И когда я уже собираюсь всецело капитулировать, сама Вселенная будто решает удержать меня от этого отчаянного шага, посылая спасание в виде импозантного мужчины.
Он стоит в нескольких метров от нас и наблюдает за жаркой сценой с лицом, не выражающим никаких эмоций. Лишь лёгкий изгиб приобнятой брови выдаёт его удивление.
«Боже! Как долго он здесь уже стоит?!» – это первая чёткая мысль, что прорывается в мой опутанный похотью разум.
– Адам! Стоп! Остановись! – не прошу, а требую я, от шока и неловкости быстро возвращая голосу твёрдость. Но Адам полностью игнорирует меня, продолжая творить чудеса между моих ножек. – Хватит! Сейчас же! Прекрати!
– Прекратить?! Ты нахрен шутишь?! – будучи уже готовым сорвать желанный куш, он поистине недоумевает, когда я начинаю вырываться из его рук. – Блять, да что с тобой?! Разве мы не договорились, что ты оставишь всё притворство в сторону?! – ругается и, не собираясь прекращать доводить меня до нирваны, порывается стянуть с моих бёдер трусы, однако я оказываюсь проворней, перехватывая его руки.
– Остановись! Мать твою! На нас смотрят! – шиплю я, склонившись к его лицу, и веду подбородком в сторону молчаливого зрителя, который наконец-таки соизволяет с нами заговорить:
– На мать я вряд ли похож.
Тут должна была быть усмешка или тон с иронией, но его нет, а глубокий, рокочущий и какой-то знакомый до каждой низкой нотки голос значительно выветривает из моей головы сладкий дурман.
– Отец… – сквозь сжатые челюсти шумно выдыхает Адам.
Кто-кто?
Отец?
