Тори Майрон
В ритме сердца
– Более чем. Для той, кто никогда не пьёт, ты очень даже неплохо справилась, – вместо своих мыслей довольно произношу я, вовсю упиваясь её очаровательной свирепостью.
– Теперь мы можем ехать? – нервно отбросив белокурые волосы назад, Николина пробегает тонкими пальцами по ямочке ключицы к шее, напоминая мне о недостающем компоненте, без которого ни одна уважающая себя леди не выходит в свет.
– Ещё нет. Я хочу внести в твой образ завершающий штрих.
– Что ещё за штрих? Разве не хватает того, что со мной уже сотворили? – она порывистым жестом руки указывает на результат своего преображения. – Рейчел сегодня весь день меня драила до блеска, словно я какой-то испачканный сервиз.
– Прекрати уже ворчать в ответ на каждое моё слово и подойди к окну, – требую я, знатно подустав от её показного протеста, и с помощью планшета переключаю природный пейзаж на опцию зеркала.
– Эти окна, что ли, могут показать всё, что угодно? – с проступающим сквозь недовольство удивлением интересуется Николина, касаясь ладонью поверхности пиксельного стекла.
– Почти всё, – достаю из внутреннего кармана пиджака ювелирный футляр и встаю за её спиной. – Приподними волосы.
Ощутив меня сзади, Николина тут же порывается отстраниться, однако столкнувшись в зеркале с моим цепким взглядом, напоминающим, что я больше не собираюсь повторять дважды, она мгновенно отметает эту затею и выполняет приказ.
С демонстративным несогласием в лице перекидывает густую копну волос на одну сторону и придерживает её в воздухе, открывая моему взору свою изящную спину, покрытую предательскими бусинками мурашек.
Вынимаю брильянтовое колье и, пока надеваю его на девушку, наблюдаю, как бешено пульсирует венка на её тонкой шее. Облизываю пересохшие губы, в то время как зверь внутри меня кривится в оскале, мечтая прокусить гладкую кожу своими острыми клыками.
Тихо вздыхаю и с трудом перевожу взгляд на наше цифровое отражение. На фоне меня Николина кажется ещё меньше, беззащитней и в сто крат невинней, чем есть на самом деле. Умелому макияжу не удаётся скрыть ни румянец на её щеках, ни крохотную родинку, что продолжает бесстыдно притягивать моё внимание. Но самое сильное наслаждение мне приносит наблюдение за переменами в её боевом настрое.
Она замирает, но на сей раз не от страха или сопротивления, а в восхищении перед великолепием бриллиантов. Волевая складочка между бровями постепенно разглаживается, поджатые губы приоткрываются в немом изумлении, а недовольство в глазах разбавляется восторгом от игры света драгоценных камней.
– Нравится? – шепчу я и с особым усердием всматриваюсь в её оторопевшее лицо, не желая упустить ни одной настоящей эмоции.
Она не отвечает, отчего у меня возникает чувство, будто она вновь собирается нагло врать мне в глаза, продолжая играть свою роль всем недовольной девчонки.
– Николина, только посмей сказ…
– Нет, Адам… мне нравится, – не дав мне договорить, сдавленно признаётся дикарка и, словно напрочь забывая о моём присутствии, позволяет себе поддаться неповторимому шарму бриллиантов. – Как такое может не понравиться? – блеет она скорее самой себе.
И, пока её пальчики трепетно проводят по сверкающим камням, я ловлю себя на неожиданной мысли, что впервые в жизни получаю реальное удовольствие от вручения подарка.
Это далеко не первый раз, когда я что-то дарю женщине. Я ни в чём не отказываю своим счастливицам, покупая им всё, что они попросят, но я никогда искренне не наслаждался их бурными, восторженными реакциями. А сейчас, глядя на то, как с лица Николины наконец слетает воинственная маска, я прямо-таки наполняюсь радостью и ликованием.
Вовсе не потому, что во мне, наконец, проснулся романтик, который тащится от этого избитого сентиментального жеста. Дело далеко не в этом. А в том, что всё происходит именно по тому сценарию, который я и ожидал.
Как и любая девушка, Николина не способна оставаться равнодушной к изумительному блеску ожерелья, точно так же, как и не сможет устоять перед всеми остальными привилегиями, что я предложу ей взамен на согласие стать моей любовницей по контракту. Уже вечером она поймёт, что украшение стоимостью в сотни тысяч долларов – это лишь жалкие крохи того, чем она сможет обладать.
Я уже чувствую запах своей славной, изрядно отличающейся от других, но тем не менее не слишком трудной победы. И это переполняет меня злорадным предвкушением того, как я заполучу свою уникальную, своенравную награду.
– Ты так смотришь на меня… – растерянный голос дикарки вытягивает меня из мыслей о нашем грядущем эпичном сексе.
– Опять раздеваю глазами? – нахально улыбаюсь.
– Нет. Хуже.
– Хуже? Что может быть хуже раздеваний?
– Словно я сочный кусок стейка, на который ты вот-вот накинешься после долгой голодовки, – натянуто произносит она, и улыбка на моих губах плавно превращается в хищную ухмылку.
– А как мне ещё смотреть на то, что я хочу? – на сей раз в моих словах нет и намёка на игривый сарказм.
– Что за бред ты несёшь?
– Бред? Это ещё почему?
– Потому что ты не можешь меня хотеть, – тихо, но уверенно заявляет Николина.
– Не могу хотеть? Смотрю, ты всё знаешь лучше всех. Тебе что, мало отрицать свои желания, теперь ещё и с моими собралась делать то же? – интересуюсь, в самом деле не понимая её внезапной робости.
Она же стриптизёрша. Разве она не слышит подобные фразы по сто раз за ночь от множества различных мужчин?
Но лучше мне об этом не думать, ведь стоит только позволить ярким картинам о том, как какой-то извращенец тянет к ней свои грязные руки, вспыхнуть в моей голове, как лютая ярость пробирается под ребра, зарождая импульсивное желание убить каждого, кто посмеет к ней прикоснуться.
Николина уже принадлежит мне, даже если сама этого ещё не понимает. Я так решил с первой же минуты, как ощутил её необыкновенное воздействие на меня. С того момента и до истечения нашего контракта она больше ни перед кем не раздвинет свои шикарные ноги. Если же додумается ослушаться, то я быстро превращу её из роскошной модели, какую она из себя представляет сейчас, в голую шлюху, стоящую передо мной на коленях с мольбой в глазах и жалобными просьбами пощадить её и не причинять физической боли.
Ничего себе… Куда это меня так понесло?
Сам поражаюсь потоку несвойственных мне мыслей. Я никогда не был приверженцем унижения, жестокого наказания в сексе или всего прочего, что связано с БДСМ. И я не могу даже списать столь гнусные мысли на примитивную ревность, ведь я априори не могу испытывать её к женщинам по одной лишь простой причине – я воспринимаю их приблизительно на одном уровне с повседневными вещами, приносящими моему телу определённую пользу.
Видимо, тут дело вновь в чувстве собственничества моего безумного монстра, который с самой первой минуты провозгласил дикарку своей. И потому мне ещё предстоит выяснить: кто этот смертник, с которым она общалась вчера после моего уезда?
– Возможно, ты хочешь то, во что превратил меня. И это упаковка, безусловно, выглядит привлекательно, но это – не я, Адам, и я в самом деле не понимаю, что вообще здесь делаю. Я сказала, что…
– Тсс… – ловко прислоняю палец к нежному рту, прерывая её очередную возмущённую тираду.
Поддаюсь порыву и прижимаюсь корпусом к ней ближе. Не знаю, на кой хрен лишний раз мучаю себя, но ничего не могу с собой поделать. Тело требует прикоснуться к ней хоть как-то, а я лишь слепо иду у него на поводу.
– Думаю, на сегодня хватит бессмысленных разговоров, Николина. Ты всё равно уже здесь, и сейчас мы вместе поедем на приём. Можешь не признаваться, но я знаю, что тебе понравился сегодняшний день, проведённый в моём доме, так же, как ты придёшь в восторг и от званого вечера. Поэтому, будь добра, отпусти наконец все ненужные мысли, спрячь свои милые колючки и просто наслаждайся моментом.
Она вздрагивает от каждого движения моего пальца по её губам, настороженно изучая выражение моего лица в отражении.
– Что касается твоих изменений: лично мне они были совершенно не нужны. Ты мне нравишься как в своём повседневном облике дикарки, так и в вульгарном платье стриптизёрши, но дресс-код сегодняшнего мероприятия требует немного иной наружности, именно поэтому было необходимо внести кое-какие коррективы.
Николина нервно сглатывает, когда я сползаю пальцами по её шее к груди, где нежно касаюсь лифа, расшитого полупрозрачными затейливыми узорами.
– Значит, в таком виде я успешно смешаюсь с толпой рокфордских сливок общества? – осипшим голосом спрашивает она, но весьма приятно поражает меня неподвижным спокойствием и отсутствием попыток отбиться от моих прикосновений.
– Нет, не смешаешься, – пронзаю дикарку немигающим взглядом. – Ты станешь звездой этого вечера, затмив всех своей ослепительной красотой.
Не верю, что это именно с моих губ срывается горячее признание, сказанное чуть ли не с благоговением, но, чёрт побери, я не смог сдержать эту правду, которую бессмысленно отрицать. Правду, которая почему-то вновь повергает Николину в такое сильное смущение, словно она впервые в жизни слышит комплимент от мужчины.
Теперь уже сам застываю и смотрю на неё с неприкрытым недоумением. В моей голове просто не укладывается, как сексуальная, раскрепощённая танцовщица, работающая в месте сосредоточения всевозможных порочных утех, может заливаться румянцем, словно маленькая, неопытная девочка?
Это у неё такой профессиональный образ, что ли? Если да, то он срабатывает на мне безупречно. Помимо всего прочего, чем дикарка меня покоряет, эта её лишённая всякой логики противоречивость, окончательно доводит меня до помешательства, взметая шкалу возбуждения к грёбаным небесам.
И если бы не очередная звонкая трель моего смартфона, я однозначно плюнул бы на весь идиотский приём, разорвал бы на мелкие кусочки прекрасное платье и отымел бы дикарку, прислонив её прямо к панорамному окну.
Гневно сжав зубы, сбрасываю звонок и переключаю телефон на беззвучный режим, чтобы сегодня меня больше никто не смел беспокоить.
– Нам пора выезжать, – протягиваю ей руку и торжественно добавляю, заглядывая прямо в невообразимо синие глаза: – Готовы ли вы, мисс Джеймс, увидеть совершенно другой мир, нежели тот, к которому привыкли?
Она меряет меня долгим пытливым взглядом, будто пытается найти во моём лице какой-то крайне важный ответ. И вот уж не знаю, находит Николина в итоге его или нет, но она набирает полные лёгкие воздуха и медленно выдыхает.
– Разве вы оставили мне другой выбор, мистер Харт? – смиренно произносит и не спеша поддаётся вперёд, вкладывая в мою ладонь свою маленькую ручку.
Выбор есть всегда, дикарка, и я уверен, что сегодня ты сделаешь правильный. В первую очередь, для самой себя.
Глава 4
Николина
Готова ли я увидеть мир, который кардинально отличается от моей жестокой, бедной и полной всевозможной грязи реальности?
Однозначно нет!
Не стану скрывать: ежедневно деньги занимают огромную часть моих мыслей, но я никогда даже не смела грезить о баснословном богатстве, роскоши и высоком статусе в обществе. К чему брать так высоко, если для счастья мне хватило бы просто суметь уговорить маму вылечиться от алкоголизма и иметь достаточно средств, чтобы сделать это; начать скромную, но счастливую совместную жизнь с Остином, если бы он только отвечал на мои чувства взаимностью, и зарабатывать на все необходимые потребности выступлениями на сцене с настоящими танцами, а не стриптизом. О большем я не позволяла себе даже думать, чтобы лишний раз попусту не расстраиваться из-за несбыточных мечтаний.
Но если бы Адам спросил меня: хочу ли я, хоть одним глазком, увидеть мир, который прежде наблюдала лишь в кинофильмах?
Конечно, ему бы я соврала и ответила: «Нет!», но самой себе скажу правду.
Безумно хочу! Даже несмотря на жуткое волнение. И да, чёрт подери, я в самом деле наслаждалась сегодняшним днём, активно пользуясь всеми удобствами апартаментов Адама, хотя изначально не планировала это делать. Но потом… Сама не поняла, как поддалась уговорам Рейчел и согласилась испробовать на вкус беззаботную жизнь богатой девушки. И если быть до конца откровенной, то даже моё перевоплощение из неопрятной пацанки в высокородную леди нисколько не раздражало меня. Наоборот. Впервые в жизни, пусть всего на несколько часов, я почувствовала себя настоящей девушкой, у которой нет никаких нерешённых проблем, моря долгов и затаившихся в душе тревог о маме, а только – безграничная любовь к себе.
Эту эгоистичную любовь и заботу о своём физическом состоянии я ощутила благодаря малознакомому мужчине, который теперь не только бесит меня, но и искренне поражает своим отношением.
…Ты мне нравишься как в своём повседневном облике дикарки, так и в вульгарном платье стриптизёрши…
Его слова смешны. Абсурдны. На грани фантастики. И я бы, безусловно, в них никогда не поверила, не подтвердил бы Остин вчера мне эмоции Адама, которые, как я думала, мне просто померещились. Но нет. Это правда. Он хочет меня. Сильно. Мощно. Твёрдо. Так, как я даже представить себе не могла. И хочет именно меня – Николину Джеймс – невзрачную девчонку. Такую, какая есть.
Это шокирует и никак не укладывается в моей голове, сколько бы я об этом ни думала. А я, мать его, думала. Всю прошедшую ночь.
Сколько себя помню, для меня всегда был только Остин, а мужчины и вовсе не обращали на меня внимание из-за вечно невзрачного облика, с которым я прочно срослась ещё с подросткового возраста. Но Адам своим штормовым появлением в моей жизни одним махом разрушает мой привычный уклад, внушая мне невероятную мысль, что я ему… нравлюсь?
То, какими взглядами он сегодня окидывает меня, не просто пугает до дрожи, а будто расщепляет на тысячи мелких частичек и закручивает в головокружительной карусели эмоций, немыслимым образом заставляя меня почувствовать себя особенной.
Да! По-настоящему особенной.
Я знаю, в это трудно поверить, и мне самой никак не найти этому логичных объяснений, но в глазах этого представительного, самоуверенного и до невозможности сексуального мужчины я вижу себя не просто красивой, а идеальной. Не одной из множества, а уникальной в своём роде. Не желанной, а жизненно необходимой. Он заставляет поверить меня в то, что видит во мне нечто, чего не вижу даже я сама.
Не знаю, способствует ли этим новым, необыкновенным для меня ощущениям только его мистическая сила или также неожиданное открытие о его симпатии ко мне, но, как бы мне того ни хотелось, я должна признать: теперь меня тянет к нему не только телом, но и чем-то чуждым, таинственным, не поддающимся объяснению, что выбирается из самых истоков моего существования.
Мы находимся в дороге минут пятнадцать, но пребывание с Адамом в замкнутом пространстве автомобильного салона всего в нескольких сантиметрах друг от друга доводит меня до кипения. И чем дольше я нахожусь в опасной близости от Адама, тем сильнее мне хочется выплеснуть всё из себя. На него. И под всем я имею в виду далеко не только ярость.
Я, правда, пытаюсь удержаться, но мой взгляд сам устремляется к нему, и мне ничего не остаётся, как украдкой оглядывать его статную фигуру, облачённую в элегантный чёрный костюм с широкими заострёнными лацканами, как всегда безупречно белую рубашку и галстук-бабочку, который мои пальцы предательски мечтают сорвать… а вслед за ним и всю остальную одежду.
Чёрт! Держи себя в руках, Николь. Тебе нужно всего лишь благополучно добраться до приёма, а там тебе станет легче.
Сжимаю кулаки до побелевших костяшек и, подавив зарождающийся в груди жалобный стон, поднимаю взгляд с его тела выше, в который раз про себя отмечая: какие же они с Остином всё-таки разные. И я имею в виду не только внешние данные, но и общий образ и живость манер.
Лицо Остина – это красочный калейдоскоп из эмоций, впечатлений и непосредственных реакций на что-либо вокруг него. Если он смеётся, то от всей души, заражая своим смехом каждого в доступном радиусе. Если очень сосредоточен или занят своими компьютерными делишками, то он сидит с умным лицом мудреца, бесконечно хмурит лоб и брови, кряхтит как старик и причмокивает от усердных раздумий губами. В свою очередь, в порыве злости в Остина будто сатана вселяется, и тогда лучше подготовиться к продолжительным крикам, ругани и крушению всего, что попадёт ему под руку. А когда он сильно нервничает, становится напряжённым, слегка растерянным и часто тормошит свои каштановые волосы, создавая на голове очаровательный кавардак. И вчера я чётко видела, насколько сильно он переживал из-за своей грядущей встречи и, как всегда, из-за меня.
Да, Остин однозначно не из тех, кто сдерживает в себе эмоции. Он всегда смело и бурно выпускает их наружу.
В Адаме, как мне кажется, тоже таится целая палитра страстей, однако он обладает в точности противоположной способностью тщательно скрывать внутри всё, что испытывает и переживает. Сдержанная мимика, неторопливые жесты, уверенная походка правителя мира, когда захочет – бесцветная интонация голоса, от которой бросает в ледяной пот. И только его тёмные глаза… всегда горящие, запредельно яркие, опасные… в них таится необъятный мир из другого измерения, попасть в который мне одновременно страшно и ужасно хочется, как умирающему от невыносимой жажды испить воды из родника.
– И кто теперь кого раздевает глазами?
От внезапного вопроса, посылающего по телу вихрь танцующих мурашек, я подпрыгиваю так, что чуть не ударяюсь головой об крышу автомобиля, и резко отворачиваюсь от Адама к окну.
Ничего не отвечаю. Пропускаю мимо ушей его негромкий смешок и концентрируюсь на пролетающих кадрах за стеклом. Хмурый вид леса вмиг даёт понять, что мы покинули город.
– Мы выехали из Рокфорда? – растерянно, с немалой долей испуга спрашиваю я.
– Да, – коротко, в своём невозмутимом стиле отвечает Адам.
От усилившейся тревоги набираюсь смелости вновь повернуться к нему и тут же натыкаюсь на чёрные как сам ад глаза. От их прицела сверхъестественные вулканы желания начинают взрываться под кожей, но, к счастью, мне удаётся справиться с этой обжигающей реакцией.
– И куда мы едем?
– В элитный особняк в закрытом пригороде Рокфорда.
– Особняк? Ничего себе! И кому он принадлежит? Магнату, крутому политику или просто некому миллиардеру, которому крайне важно покичиться своим состоянием? – с нарочитым пафосом интересуюсь я, слегка проводя пальцами по ожерелью.
– Определённо последний вариант, – усмехается он и поспешно отклоняет очередной входящий звонок от какой-то Сары.
– Может, уже наконец ответишь? Девушка явно потеряла тебя: за всё время в дороге уже раз сотый звонит.
Не то чтобы меня это дико заботило, просто непрекращающаяся вибрация телефона уже осточертела бить по нервам, которые и так на пределе из-за шквала эмоций.
– Она подождёт до завтра, – безразлично заверяет Адам и полностью отключает телефон, убирая его в дверную нишу.
– Ну да, естественно, куда же она от тебя денется? – с осуждением покачиваю головой и почему-то мрачнею от непроизвольного потока своих предположений.
Раз эта Сара так настойчиво названивает ему, то ей явно невтерпёж пропустить через себя все удовольствия, которые Адам может ей доставить.
Интересно, много ли таких неуёмных женщин, готовых чуть ли не с мольбами упрашивать его прислушаться к их сексуальным желаниям? А может, это вовсе звонит его девушка, которая ждёт не дождётся, когда он вернётся в Нью-Йорк в их шикарные апартаменты, разложит её на хрустящих простынях и накроет своим сексуальным телом.
Чёрт! Какого хрена
Мне что больше думать сейчас не о чем?
– Это моя секретарша, – будто слыша мои мысли, поясняет Адам, неотрывно глядя на меня.
Не знаю, что именно он считывает по выражению моего лица, но внутри я чувствую, как вместе с возбуждением и злостью по венам растекается какая-то лютая, необузданная кислота, пожирающая изнутри с таким остервенением, что, кажется, вот-вот разъест все кости, мышцы и внутренние органы.
– Меня это не касается, – выплёвываю я и сама поражаюсь тому, насколько сильно мой голос пропитан металлом.
– А я смотрю, ты не только буйная, но ещё и очень ревнивая кошечка, – проговаривает он с неприкрытым удовольствием, срывая с моих губ шумный вздох удивления.
– Я тебя умоляю. О какой ревности ты говоришь? Не смеши меня, Адам.
– Тогда почему ты злишься?
– Если ты не заметил, я сегодня весь вечер злюсь, а ты, между прочим, ещё и специально меня провоцируешь.
– Разве сейчас я что-то сделал? Вроде бы не трогал, не смотрел вызывающе, даже не сказал чего-либо провокационного, а ты прямо-таки побагровела от гнева, – приподнимает бровь, словно насмехаясь надо мной, и я тут же прикасаюсь ладонью к своей полыхающей щеке.
– Прекрати говорить ерунду. Я бешусь из-за того, что ты опять назвал меня «кошечкой», хотя я просила тебя не использовать все эти мерзкие словечки, – раздражённо цежу я. Накал вокруг меня планомерно достигает апогея.
– Так я назвал тебя уже после твоей вспышки ревности, – тихо, будто самому себе, произносит Адам, но мне всё равно удаётся расслышать каждое слово.
– Хватит, Адам, не обольщайся. Мы друг другу никто, чтобы я тебя ревновала. К моей «вспышке» ты никак не причастен. Я просто переживаю… Да и вообще мне жарко, вот и всё. Здесь совершенно нечем дышать, – торопливо заверяю я и небрежно откидываюсь на кожаную спинку сиденья, пытаясь наладить дыхание.
– Ты уж определись в причинах своего негодования, – прикинувшись, что поверил мне, он нажимает на кнопку связи с водителем, который отделён от нас непроницаемой перегородкой. – Томас, сделай градус пониже. У меня тут девушка задыхается.
Вместо ответа вечно молчаливого водителя в следующую секунду моё лицо обдаёт струёй прохладного воздуха, но, чёрт возьми, это ни капли не спасает. Мне кажется, если рядом со мной сейчас чиркнуть спичкой, непременно произойдёт взрыв, и я ничего не могу с этим поделать.
Да что же такое со мной происходит?
Мне прекрасно знакома ревность, и это точно не она. Определённо. Весь этот бурный всплеск, погружающий меня в полнейший хаос, всего лишь последствие физического перенапряжения от его дьявольских чар и волнения перед приёмом. Не более того. Какое мне дело до его личной жизни? Глупости! Я вообще ничего не хочу о нём знать. Ничего! Это не моё дело. Сегодня я просто эскортница, а Адам – мой начальник, а после мы с ним больше не встретимся.
В попытке отогнать беспорядочный рой ощущений прикрываю глаза и начинаю вспоминать годами расслабляющие дыхательные упражнения.
Вдох и выдох. Вдох и выдох…
Дышу так жадно, как только могу, но вместо спокойствия единственное, что обильно пропускаю сквозь лёгкие в кровь, – это тонкий аромат мужского парфюма, смешанный с более глубоким, особенным запахом его кожи. Он неумолимо сводит с ума, приятно ласкает ноздри и щекочет в груди то, чему я никак не могу дать определение.
– Николина…
Я вздрагиваю от внезапно проносящейся волны зноя по коже. Открываю глаза и теряю дар речи, видя горячую, крупную ладонь, бережно накрывающую мои пальцы. Оказывается, всё это время я самовольно постукивала ими по поверхности сиденья.
– Тебе нужно успокоиться, иначе сегодня ты сведёшь с ума не только себя, но и меня тоже, – произносит Адам своим глубоким, низким голосом.
Я уже готовлюсь ощутить чувствительные вибрации и повышенное давление его силы. Однако в этот раз он проникает до самой сердцевины не привычной властностью, а некой мягкостью и ласковым теплом, что обволакивает меня каким-то успокаивающим флёром.
– Прекрати так много думать и постоянно злиться на меня вне зависимости от причин, которые побуждают тебя это делать.
Чувствую, как властно он берёт мою руку в свою ладонь, переплетая наши пальцы, и бесследно растворяюсь, словно сахар в кипятке. Нет, вовсе не от мощного прилива возбуждения. Тут что-то другое. В это невинное соединение наших рук Адам не вкладывает ни грамма сексуального подтекста, лишь проявляет откровенное стремление хоть немного распустить клубок моих всевозможных страхов.
Я настолько парализована этим простым, но столь интимным для меня прикосновением, что даже не нахожу в себе сил отстранить свою руку.
– Пусть я уже и говорил, но повторю ещё раз: у тебя нет причин так сильно волноваться. Могу заверить, что весомая часть элегантно одетых людей с изысканными манерами, которых ты сегодня увидишь, способны вести себя в разы вульгарнее дешевых шлюх и драться похлеще многих бандитов твоего района, – проговаривает он умиротворительным, даже немного нежным голосом, а его глаза меняют цвет с устрашающего чёрного на оттенок шоколада, в сладости которого я утопаю с головой.
– А если я что-нибудь натворю? – мой голос звучит слабо, глухо, надтреснуто, а сердце, наоборот, бешено и громко колотится мне в рёбра.
Губы Адама изгибаются в ироничной, обворожительной улыбке, которая разбавляет его мрачную красоту мальчишеским задором.
– Поверь мне, даже если ты по случайности убьёшь человека или спалишь весь дом дотла, я сумею это уладить, – он бросает слова в воздух так твёрдо и уверенно, что я вновь впадаю в ступор.
– Ты сейчас шутишь?
Наверное, моё изумлённое лицо выглядит настолько нелепо и глупо, что Адаму не удаётся сдержать свой мелодичный смех, который уже не раз сотрясал подо мной всю землю. Вот и сейчас: жаром обдаёт моментально, соски затвердевают, губы пересыхают, а то, что внизу давно его хочет, лишь сильнее увлажняется.
– А ты что, в самом деле планируешь устроить нечто подобное? – смеётся он, откидывая голову назад.
А я на мгновение зависаю, любуясь им и понимая, что теперь его смех действует не только сокрушительно для тела, но и завораживающе для разума. Не просто обхватывает в заразительные объятья веселья, как это происходит с Остином, а будто пробивает сознание золотым светом счастья.
– Нет… конечно нет, – от переизбытка магии Адама в крови даже не замечаю, как начинаю улыбаться, но тут же поджимаю губы в попытке это исправить.
– Я всё видел, – сияя белоснежной улыбкой, он наклоняется ко мне, сокращая расстояние между нашими лицами до нескольких сантиметров.
– Что? – опускаю ресницы, вновь покрываясь румянцем с головы до ног.
Это смешно, но с ним я не могу это никак контролировать. Полуголые танцы на коленях у клиентов не вызывают во мне и доли того смятения, что вызывает одна секунда его взгляда.
– Ты наконец улыбнулась мне, – довольный низкий голос раздаётся во всех уголках моего сознания.
Оторопев, наблюдаю, как Адам плавно перемещает пальцы с моей ладони к чувствительной коже запястья.
Вены наливаются кровью, вибрирующая сила обвивает каждую косточку тела палящим огнём, и неожиданно для самой себя я осознаю, что за всё время нашего общения с Адамом мой внутренний аварийный сигнал впервые хранит абсолютное молчание.
Мне нечего бояться? Я в самом деле могу ему доверять?
Но почему тогда я по-прежнему полна сомнений?
Была бы я наивной девушкой, как Эми, повелась бы на обаяние и сегодняшнее гостеприимство Адама безо всяких колебаний, но я-то знаю, что просто так ничего не бывает, и мне остаётся лишь гадать: что же побуждает его быть со мной таким любезным и милым?
Из-за странного ощущения подвоха я не могу довериться Адаму окончательно, даже несмотря на то, что мои чувства к нему кардинально изменили свой характер.
Не знаю, что это? Откуда? Как? Почему? Адам взрывает мой мозг тысячей различных вопросов, среди которых нет ни одного внятного ответа и есть лишь одна твёрдая, непоколебимая ясность – я по-прежнему безмерно, всем сердцем люблю Остина. И это не сможет изменить ни мистическое воздействие Адама, ни моё явное влечение к нему, что выводит все системные программы из строя.
