Сергей Юрьевич Катканов
Рыцари былого и грядущего. III том
– Но ты точно уверен, что большинство верных тамплиеров были предупреждены о предстоящих арестах?
– Вне всякого сомнения. Уж если в Святой Земле тамплиеры лучше султана знали, что происходит при султанском дворе, так они тем более хорошо знали, что происходит при дворе короля Франции, а король, напомню, отдал приказ об арестах за месяц до арестов – было время всех предупредить. Кроме того, это подтверждают и материалы процесса. В розыск было объявлено 12 тамплиеров. Как они могли бежать, если не знали об арестах заранее? Хотя бежавших, без сомнения, было гораздо больше. Одному тамплиеру, которого позднее схватили в Париже, удалось бежать за две недели до начала арестов. Жан де Вобелан, сержант тамплиеров из Суассона, признался комиссии, что был предупреждён об арестах за три дня. В Тулоне 7 тамплиеров, вероятно, предупреждённых, сумели вовремя скрыться. Не понятно, был ли вообще арестован магистр Прованса Бернар де Ла Рош. Папа Климент приказывал доставить его на собор, но в материалах процесса магистр Прованса не фигурирует. По всем признакам, он бежал до арестов. А наиболее элегантно исчез Жерар де Вилье, магистр Франции. Вот уж кто точно всё знал, и не за месяц, а больше.
Жерар де Вилье стал магистром Франции в 1300 году. Последние упоминания о нём относятся к февралю 1307 года. В июне в качестве магистра Франции документы подписывает Гуго де Пейро, генеральный досмотрщик Франции. Заметь, на должность магистра никто не был назначен, де Пейро лишь исполняет его обязанности. Нет никакой информации о том, что де Вилье умер или погиб или был смещён с должности. Убедительное тому подтверждение – он фигурирует в списке 12-и сбежавших тамплиеров в октябре 1307 года.
Жан де Шалон, племянник Гуго де Пейро, так же бежавший, но позднее схваченный, рассказал о том, что незадолго до арестов он видел Жерара де Вилье ведущего 50 лошадей и слышал разговоры о том, что он вышел в море с 18-ю галерами.
– Значит, не все иерархи Ордена были насквозь гнилыми, и секретной службе было на кого опереться.
– Конечно. Жерар де Вилье, магистр Франции. Энбер Бланк, магистр Оверни, бежавший, потом арестованный и отвергший все обвинения. Бернар де Ла Рош, магистр Прованса. Оливье де Пени, магистр Ламбардии, защищавший Орден и бежавший в феврале 1308 года из неохраняемой гостиницы. Ни в чём не сознались ни магистр Англии, ни маршал Ордена. Можно назвать ещё ряд достойных иерархов, а нам постоянно мозолят глаза фамилиями четырёх гнилушек: Моле, Шарне, Пейро, Гонневиль.
– Но вот ты знаешь… Поведение некоторых верных тамплиеров во время процесса, и в особенности активных защитников Ордена, никак не производит впечатление того, что они подвергались проверкам. Слишком явную растерянность и слишком большое возмущение вызывает у них обвинение в отречении от Христа. Если бы им предлагали отречься, а они бы отказались, тогда они хорошо знали бы о чём идёт речь и, полагаю, строили бы свою защиту иначе.
– Убеждён, что проверкам подвергались далеко не все и может быть даже не большинство. Иногда могли проверять тех, в чьей религиозности сомневались, иногда, напротив, тех, на кого возлагали очень большие надежды и хотели иметь твёрдую уверенность в их верности Христу. Думаю, многие защитники Ордена никогда не подвергались проверкам, а потому были так ошарашены обвинением. Убеждён, что участников непрерывных боевых действий так же никогда не проверяли. Было бы слишком цинично проверять верность Христу у людей, которые каждый день рискуют жизнью ради Христа. Помнишь, Бертрана Гаека в Святой Земле уже начали проверять, процедура была прервана боем, а после боя проверку уже не стали возобновлять. Человек только что показал себя героем в схватке с сарацинами, неужели нужны ещё какие-то доказательства его верности Христу? Так же, думаю, никогда не пытались проверять таким образом тамплиеров Арагона и других пиренейских провинций Ордена. Они не вылезали из непрерывной войны с маврами, какие тут ещё могут быть проверки? Потому арагонские храмовники были максимально обескуражены и возмущены выдвинутыми обвинениями. Возможно, что в Англии, Германии, Италии проверки так же проводились не часто. В основном проверки проводились в отношении «золотой молодёжи» Франции, парижских мальчиков, никогда не нюхавших большой войны и не желавших сражаться за Христа.
– А тех, кого не подвергали проверкам, спасали или нет?
– А я, по-твоему, способен видеть через века? Я говорю про общую схему, детали которой мне неизвестны, а фантазировать нет желания.
– И всё-таки, по всему очевидно, что под пресс процесса, под инквизиторские пытки попало значительное количество ни в чём не повинных тамплиеров.
– Согласен, но это не опровергает моей версии. Операция по спасению здоровой части Ордена была так сложна, что не могла пройти безупречно, и то, что тебе кажется нестыковками версии, было трагическими издержками операции или частными неудачами тех, кто её проводил. Тамплиерские «особисты» могли действовать заведомо жестоко, вполне понимая, что отдают на растерзание многих невиновных, но ту ситуацию было уже не разрулить гуманно и деликатно. Ставки были слишком большими, чем-то приходилось жертвовать. Они ведь уже не только спасали здоровую часть Ордена, но и предотвращали появление в Европе откровенно антихристианской силы, в каковую ещё далеко не превратился, но вполне мог превратиться Орден тамплиеров. А Ги Фо недоумевает: почему же тайная иерархия себя не проявила? Да проявляла-то она себя не в спасении тела Ордена, а в спасении его души. Не было задачи во что бы то ни стало сохранить Орден, как организацию, была задача выжечь гниль из сердца Европы любой ценой. И в исполнении этой задачи король Филипп был, как ни странно, невольным союзником тайной иерархии.
Для безбожных историков кажется немыслимым: как это посылали на смерть своих? Но, может быть, невинно пострадавшие тамплиеры тем самым спасли свои души и даже более того – удостоились венца мучеников? Для настоящих христиан спасение души всегда приоритетно по сравнению со спасением тела, и думаю, что тайные иерархи Ордена основывались именно на этом убеждении.
– Значит, ты уверен в том, что инициатором уничтожения Ордена Храма была тайная иерархия тамплиеров?
– В этом я как раз не вполне уверен. Допускаю, что так и было, считаю это вполне возможным, но полагаю так же возможным и другой вариант. Тайная иерархия могла не иметь никакого отношения ни к доносу на Орден, ни к желанию Ногаре уничтожить Орден. Но тайная иерархия безусловно знала о намерении уничтожить Орден, как только это намерение появилось и, возможно, решила не препятствовать ему. «Да свершится воля Божия!». У тамплиерских «особистов» было время оценить перспективы, связанные с разгромом Ордена, и они оценили эти перспективы как преимущественно благоприятные с духовной точки зрения. Вероятнее всего, у них давно уже были планы исхода в «царство пресвитера Иоанна». Когда в 1302 году провалилась последняя конвульсивная попытка укорениться на Святой Земле, «особисты» надо полагать, сразу же приступили к детальной проработке этих планов, а когда узнали, что король решил уничтожить Орден, расценили это, как знак свыше – решение короля давало возможность освободить Орден от балласта накопившейся гнили. А в итоге мы сидим с тобой в Эфиопии и обо всём этом рассуждаем.
– Ты знаешь, Серёга, я кажется понял, почему столь трагичной оказалась судьба Ордена Храма. Почему эта гниль завелась не у госпитальеров, к примеру, а именно у тамплиеров? Потому что в Ордене Храма было больше святости. Больше жертвенности, самоотречения, больше преданности Христу. Именно поэтому Орден Храма испытал на себе более сильный натиск бесовских сил. Бесы всегда устремлены туда, где чувствуют для себя максимальную опасность. А в итоге – чем больше святости, тем больше вокруг налипает мерзости. Посмотри хоть на монастыри. Где есть настоящие подвижники, там обязательно в изобилии вертятся бесноватые. Подвижники, которые выстояли под бесовским натиском, получают гораздо большую награду, но ведь не всем удаётся выстоять.
В этом смысле, мне кажется, много общего между разгромом Ордена и разгромом Российской Империи. Почему именно Россия, а не другая страна выносила и родила большевизм, наверное, самое страшное из всех богоборческих течений за всю историю человечества? В начале XX века на карте Европы было много христианских стран и только в одной из них воинствующее безбожие стало государственной идеологией, а полное отрицание Бога – обязательным для всех граждан. Почему именно Россия? Может быть, у нас вера в Бога была слабее, чем в других странах, может быть, русские были самыми плохими христианами на всю Европу? Да нет же. Объективный анализ ситуации показывает, что русские были куда более ревностными христианами по сравнению с другими европейцами. Немало написано о том, что перед революцией вера в душах русских людей значительно ослабла, и только поэтому революция оказалась возможна. Это так, но вера у русских ослабла только по сравнению с собственным очень высоким идеалом, а по сравнению с другими странами мы по-прежнему были самой христианской страной. Ну так почему же именно Россия стала страной государственного безбожия? А вот именно поэтому. На самую близкую к Небу страну обрушились самые страшные силы ада, это вполне закономерно. Теплохладные христиане Запада не испытали на себе такого страшного натиска, потому что в их душах христианство и так понемногу умирало, полчищам бесовским не имело большого смысла возиться с ними, они и так шли к безверию, в чём мы сегодня уже убедились. Но Россия, хоть и подгнивала понемногу, по-прежнему оставалась страной самой верной Христу. Силам ада слишком долго пришлось бы ждать, пока столпы духовности рухнут в России сами по себе, поэтому на нашу страну обрушили небывалый в истории вихрь разрушения.
– Но силы ада, как всегда, просчитались.
– Вот именно! Растерзанная, разрушенная, сожжённая Россия осыпала весь мир искрами святости. В ходе небывалых гонений прославился великий сонм мучеников Христовых. Русский народ зарядился огромной энергией святости. В ходе гонений многие русские люди, уже почти позабывшие о Христе, возвращались ко Христу, а те, кто и раньше жили со Христом, удостоились высшей небесной славы. Русские изгнанники понесли свет Православия по всему миру. Итак, Небесный Отец отнюдь не наказал нас большевизмом за ослабление веры, Он дал нам горькое лекарство – единственное эффективное в той ситуации. Чудовищный натиск адовых сил привёл к тому, что на Небесах появились великие полки святых русских людей, которые иначе вряд ли появились бы.
– Да, Андрей, я тоже думал об этом. Знаешь стихи Цветаевой, посвящённые Белой Гвардии?
Знамя шитое шелками в саван выцвело
А и будет ваша память, белы рыцари
И никто из вас, сынки, не воротится
А ведёт ваши полки Богородица.
– Белы рыцари… Трудно даже поверить, что Цветаева писала не о тамплиерах. Так и представляю, как жил себе какой-нибудь бесхитростный поручик. Любил выпить, в картишки перекинуться, за барышнями приударить. Добрый был малый, но жизнь вёл вполне заурядную и в храм ходил лишь от случая к случаю, больше по привычке. Но стряслась великая беда и поручик пошёл в Белую гвардию. Среди невероятных лишений и немыслимых страданий поручик из серого становился белым. И когда он пел вместе с дроздовцами: «Мы смело в бой пойдём за Русь Святую», слова «Святая Русь» уже не были для него отвлечённой абстракцией. И когда ему вручали белогвардейский орден – меч в терновом венце, он уже знал, что такое терновый венец. И когда он молился перед последним боем: «Господи, помоги безбожников одолеть», перед ним уже отверзлись врата Царства Небесного, а иначе он, может быть, так и погубил бы свою душу в кутежах и беспутстве.
Так же представляю себе юного тамплиера, вступившего в Орден Храма посреди мирного Парижа, руководствуясь мотивами не сильно возвышенными. Так же любил выпить и, не смотря на монашеские обеты, в некоторых радостях жизни себе не отказывал. Но вот его схватили и поволокли в застенок, жгли железом, орали: «Отрекался от Христа?». А он орал в ответ: «Нет! Никогда!». А потом в подвале, на гнилой соломе, весь растерзанный, он молился так горячо, как никогда в жизни: «Господи, прости меня, я вёл жизнь недостойную рыцаря Христова». И назавтра он умер под пытками, и врата Царства Небесного открылись перед ним, теперь уже честно заслужившим свой белый плащ. Господь, попустивший тамплиерам умереть под пытками и сгореть на кострах, оказал им великую милость.
Почему Христос отдал на растерзание Орден тамплиеров? Потому что Он Сам умер на кресте. Потому что Христос любил своих паладинов в белых плащах. Когда в Ордене завелась гниль, Христос дал тамплиерам лекарство, дал им возможность спасти души и умереть мучениками. Это ведь великая милость, вот чего не понимают мыслители века сего. Даже те тамплиеры, которые в момент приёма в Орден дрогнули и отреклись от Христа, получили возможность страданиями искупить свой грех и умереть, воссоединившись со Христом, дабы пребывать с Ним во веки.
Так почему же такая страшная трагедия случилась именно с тамплиерами? Потому что они были худшими христианами? Нет, потому что они, по сравнению с другими, были лучшими христианами. Именно поэтому Орден Храма вызывал максимальную ненависть бесовких сил. Слуги дьявола, оставив другие Ордена медленно разлагаться, всю свою злобу, всё своё адское искусство обрушили на храмовников и многих сумели совратить, многих подвели к отречению от Христа. Но где злоба бесовская максимальна, там максимальна и помощь Христова. И Господь обратил адскую ненависть тамплиерам во благо, Он укрепил души своих паладинов и даровал им силы смело с именем Христовым на устах вступать на костры. Хотя многие тамплиеры, уже безнадёжно больные безбожием, в ходе процесса окончательно погубили свои души. Но это и был процесс очищения огнём, процесс окончательного отделения верных от неверных.
И вот спрашивают: «Если тамплиеры были верны Христу, почему Господь не спас Орден?». Да как же не спас, если спас. Трагедия и была средством спасения. Господь спасает не ордена и страны, а души своих верных слуг. Напрасно так мало внимания обращают на то, что десятки, если не сотни тамплиеров, умерли христианскими мучениками, из пламени костров и под страшными пытками свидетельствуя свою верность Христу. Даже Жак де Моле, человек слабый и неустойчивый в вере, в конечном итоге всё-таки с именем Христовым на устах и, прославляя Орден Храма, добровольно шагнул на костёр. Надеюсь, что этим он искупил свои грехи перед Христом и перед Орденом.
Мученичество лучших тамплиеров даёт нам изумительные образцы верности Христу, когда мучители – не язычники, не сатанисты, а казалось бы – христиане. Они не предлагали отречься от Христа, они предлагали сознаться в отречении от Христа, то есть отречься от Ордена. Но, предавая Орден, тамплиер предавал и Христа, потому что предавал всех честных братьев-тамплиеров. Это пример изощрённого коварства бесовских сил. И этот пример очень важен для последних времён. Ведь и при Антихристе гонители христиан будут называть себя христианами. И нам должна быть особенно дорога память тех, кто умирал под пытками маньяков-инквизиторов, вдохновляемых злобой бесовской, прикрывавшихся именем Христовым. Память об Ордене Храма ещё сыграет славную роль в истории Церкви.
– Вспомнил белогвардейские стихи:
Нас ещё помянут добром,
Станет подвигом наш разгром.
Наши души перекрестят
Полстолетия спустя.
– …Семь столетий спустя. Если говорить о тамплиерах.
Опус второй. Орден в огне
– Как всё-таки вкусно готовят эти несчастные сарацины, – благодушно промолвил Арман де Ливрон, разделавшись с рабской похлёбкой и устраиваясь поудобнее под большим камнем в тени.
– Не знаю, чему больше удивляться, мессир: крепости вашего желудка или крепости вашего духа, – пробурчал Анри де Монтобан. – Мне эта омерзительная стряпня больше в глотку не лезет.
– Какой же ты всё-таки привередливый, Анри, – продолжал благодушествовать Арман. – Эта стряпня хороша уже тем, что нам её дают. Всё, что поддерживает жизнь, воистину прекрасно и благословенно, – улыбка командора де Ливрона была всё такой же тонкой и элегантно-ироничной. Он улёгся наконец под камнем и закрыл глаза. Анри сидел рядом, прислонившись к камню спиной.
Стояла знойная египетская осень 1306 года от Рождества Христова. Арман де Ливрон и Анри де Монтобан почти не изменились за 4 года плена, только длинные давным-давно не стриженные бороды и лохмотья, какими побрезговал бы последний каирский нищий, указывали на то, что не всё в жизни этих достойных людей обстоит наилучшим образом.
Тамплиеров, пленённых на Руаде, продали в рабство и отправили в каменоломню под Каиром – полсотни рыцарей и примерно столько же сержантов. Впрочем, до каменоломни десятка два из них не дотянули, все, кто был ранен в последнем бою, умерли по дороге. Никакой медицинской помощи им не оказали и никаких поблажек раненным не делали, тем кто однажды упал, уже не давали подняться, добивая.
Потом им предложили отречься от Христа и принять ислам. С десяток бывших тамплиеров сразу же приняли это предложение – все они были из тех, кто отрёкся от Христа при вступлении в Орден. За первый год рабства отреклись ещё пятеро – из той же категории. Оставшиеся постепенно умирали от болезней, от плохой и скудной пищи, от непосильного труда, да и просто от отчаяния. К исходу четвёртого года рабства их осталось 32 человека. Кажется, они уже и сами не помнили, кто из них рыцарь, а кто сержант, не отличаясь внешне и делая одну и ту же работу. Выделялся среди тамплиеров только де Ливрон, которого все выжившие признавали безусловным лидером, чего он, впрочем не добивался, но иначе просто не могло быть.
Прекрасно владея арабским, Арман сразу же взял на себя переговоры с начальником охраны:
– Моё недостоинство настойчиво не рекомендует благородному эмиру бить тамплиеров плетью.
– Бывших тамплиеров, – рявкнул эмир.
– «Бывшие» уже приняли ислам, остались нынешние и будущие.
– Уважаю, – усмехнулся эмир, – но ты не можешь вести со мной переговоры.
– Отчего же?
– Обращаясь ко мне с просьбой, ты ничего не можешь предложить мне взамен.
– Могу, – тихо улыбнулся Арман. – Я предлагаю тебе порядок, дисциплину и хорошую работу. Если мы договоримся, я тебе это гарантирую. А если не договоримся, мы тебя убьём. Придушим или камень на голову уроним, – ещё более тихо и кротко улыбнулся Аман.
– Но вас предадут мучительной смерти, – не в силах скрыть уважения опять усмехнулся эмир.
– Обязательно. Только тебя это не воскресит.
– Ну что ж, договорились, – сказал эмир командору, как равному. – Отныне за порядок и за выполнение нормы выработки буду спрашивать с тебя.
С тех пор охрана во время работы к тамплиерам не приближалась, они и так вкалывали на совесть, всегда аккуратно выполняя норму. Железные руки, привыкшие к тяжёлым мечам, легко освоились с киркой, если кто и мог выжить на этих тяжелейших работах, так это опытные мечники. Умирали не слабые. Слабых здесь не было. Умирали гордые. Гордыня находила здесь только один выход – отчаяние, а это смерть. Избавив своих тамплиеров от ежеминутных унижений, Арман не мог, конечно, устранить унизительность рабства. Рыцарь, став рабом, мог противопоставить этому только смирение, которое мог даровать только Бог.
Арман установил для всех тамплиеров совместные утренние и вечерние молитвы, перед едой так же всегда хором читали «Патер ностер». К участию в молитвах никого не принуждали, некоторые этим пренебрегали. И странное дело – умирали именно те, кто не молился вместе со всеми. Вскоре все оставшиеся в живых поняли: без Христа в плену не выжить. Настоящие христиане и так всегда знали, что без Христа не выжить нигде, но в привычных условиях смерть души не так заметна, она далеко не сразу влечёт за собой телесную погибель, а посреди рабского кошмара суть духовных явлений предельно обнажается и обостряется. Если душа человеческая обращена к Богу, Господь дарует ей смирение и терпение – необходимые условия выживания, а своих сил тут никому не хватит – год-другой и человек тает.
Однажды Анри спросил у командора:
– Я вот всё думаю, мессир, почему вы так заботитесь о том, чтобы нас в плену не били? Самого Спасителя бичевали и нам, наверное, полезно было бы это перенести.
– А ты бы перенёс?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. У каждого человека своя мера того, что он может перенести, и эта мера известна только Богу. Если честно, я очень боялся, что планка унижений сразу же окажется установлена слишком высоко. Со смирением у рыцарей всегда проблемы. Им половину того выдержать, что может выдержать сержант, это уже выдержать больше сержанта. Настоящий рыцарь всегда готов отдать свою жизнь за Христа, но в школе смирения мы – первоклассники, и я постарался сделать так, чтобы вам не пришлось сразу же сдавать выпускные экзамены. Как видишь, и без плетей и зуботычин многие не выдержали унижения, программу первого класса провалили.
– Как это мудро, мессир.
– Конечно, мудро. Но это не моя мудрость, а Божья. Я просто молился день и ночь, чтобы Господь подсказал мне, как спасти вас. И если Господь дал мне возможность поступать разумно, то не ради меня, а ради вас.
– Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу.
– Амен.
Так постепенно выжившие в плену тамплиеры стали дружной, сплочённой, замечательной христианской общиной. Молитва стала их общим дыханием, они всегда поддерживали друг друга в трудную минуту, стараясь сохранять взаимное дружелюбие и всегда просили прощения у братьев за вспышки раздражения, которые случались всё реже, и дружно благодарили Бога за всё – и за скверную еду, и за тяжёлую работу, и за грязные лохмотья. Анри всё чаще видел на устах Армана мирную, спокойную улыбку, без тени иронии, столь свойственной командору секретной службы.
Самым удивительным было то, что среди выживших, то есть доказавших свою верность Христу и Ордену, было семь человек из тех, кто при вступлении в Орден отреклись от Христа. Анри, в своё время выучивший наизусть секретный список верных, знал, что эти люди в него не входят и однажды спросил у командора, как к ним теперь относиться.
– Теперь они – наши братья, полностью искупившие свою вину перед Богом. Те, кто отрёкся от Христа при вступлении, были довольно разными людьми. Одни отреклись, вообще не придав этому большого значения – если начальство требует, то не проблема. Другие дрогнули, не устояли, а мы ведь сознательно и страшно запугивали новичков во время проверки, они подломились, но потом очень раскаивались, хотя не известно, насколько искренне. Мне их слёзы крокодильи были совершенно не интересны, когда речь шла о вещах, самых важных в жизни – не до соплей. А вот плен стал для них шансом вернуться в братство верных и некоторые (обрати внимание – весьма немногие) этим шансом воспользовались. Для нас это большая радость. Орден вновь обрёл семь душ, сразу семь блудных сыновей вернулись к нам.
– Значит, список верных можно забыть?
– А ты что, всё ещё его помнишь?
– Как приказал мессир.
Де Ливрон жизнерадостно расхохотался:
– Анри, я не смог бы выжить в плену без тебя. Никто другой так не умеет меня рассмешить.
***
Анри догадывался и чувствовал, что в плену Арман сохраняет значительную часть всепроникающих возможностей командора секретной службы. Иногда, проснувшись посреди ночи, он видел, что командора нет на его лежанке. Куда-то опять пошёл, с кем-то, наверное, встречается. Иногда Арман, как бы случайно проговариваясь, показывал поразительную осведомлённость о делах на воле, включая Францию, при этом Анри понимал, что такой человек, как Арман, не может ни о чём проговориться случайно. Юноша никогда не задавал командору никаких вопросов по этому поводу и чувствовал, что наставник доволен его нелюбопытсвом, хотя любопытство и нетерпение порою начинали распирать Анри так, что выносить это казалось невозможным. Ведь, в отличие от всех остальных, Анри прекрасно понимал, что Арман остаётся в плену добровольно, что он в любой момент может покинуть эту проклятую каменоломню, да и всех их вывести отсюда. Так что у Анри было на одно испытание больше, чем у других – знать и молчать, и ни о чём не спрашивать. Это было особое испытание молодого сотрудника секретной службы. Он его выдержал.
***
Однажды Арман, устраиваясь на отдых, небрежно обронил:
– Завтра у нас по плану – побег. Не хочешь принять участие?
– Уже всё готово? – Анри не смог сдержать счастливой улыбки, которая так и расплылась по его лицу.
– Да. Кинжалы на всех здесь под камнем. Охрану придётся вырезать полностью. В миле отсюда спрятана одежда, тоже на всех, и деньги, чтобы нанять корабль. Переоденемся и рванём к Нилу. Великая река, доложу я тебе.
Анри ничего не мог сказать, только обалдело кивал. Арман, взглянув на него, добродушно спросил:
– Юноша, вы сейчас способны воспринимать деловую информацию?
– Да, конечно, мессир. Я не упущу ни одной детали.
– Сомневаюсь. Хорошо, что деталей немного. Завтра в каменоломне постарайтесь только делать вид, что работаете. Берегите силы. Вечером ложитесь спать как можно раньше. В три часа по полуночи – подъём и маленькая резня. Предупреди всех, пусть будут готовы.
– Так ведь не уснут же.
– Может быть, оно и к лучшему. Нам с тобой, во всяком случае, спать не придётся вообще.
– Мы на Кипр?
– Нет. На Кипре больше нечего делать. На корабле у нас будет много времени, обо всём поговорим. А сейчас давай-ка спать. Последняя ночь в каменоломне, как это трогательно. Когда-нибудь, Анри, ты будешь вспоминать эти четыре года рабства, как самый спокойный и благополучный период своей жизни.
***
Море. Опять вокруг море. Даже не верится. Анри вырос на острове и видеть море было для него так же естественно, как видеть небо. Но за бесконечные годы плена ему не раз казалось, что никакого моря на свете не существует, что бескрайняя водная пустыня просто приснилась ему когда-то в детстве. Даже поход на Руад теперь казался ему последней песней детства. Он возмужал в плену. Мужчину сделали из него каменоломни, а там вода – это то, что в виде мутной влаги едва скрывает дно рабской чаши. Там больше нет никакой воды. А тут – море. Оно, оказывается, существует на самом деле.
Анри скоро исполнится 23 года. Он больше не желторотый юноша, а окрепший мужчина с широкими плечами и буграми мускулов – потаскай-ка огромные камни год за годом – если не сдохнешь, станешь силачом. С лица ушла восторженность, оно стало спокойным, показывая человека, готового к бесконечному терпению, а в открытую и непосредственную улыбку добавилось немного грусти. Как часто лица людей, прошедших через многолетний кошмар, превращаются в маску страдания, но лицо Анри избежало этой участи, потому что в плену он научился по-настоящему верить в Бога, то есть абсолютно доверять Отцу Небесному. А так же человеку, заменившему земного отца. Вот и сейчас он до сих пор не знает, куда они плывут. Он просто верит, что и Бог не оставит, и Арман не подведёт.
Побег прошёл безупречно. Они словно исполнили сирвенту, которую прекрасно знали наизусть. А ведь это была сложная, многоходовая комбинация, в таких непростых делах всегда что-нибудь обязательно пойдёт не по плану. Почему же им всё так прекрасно удалось? Да потому что они умели ждать и верить. В их побеге не было срыва, не было отчаяния, вообще не было эмоций. Они не нервничали и не боялись, полагались лишь на Бога и хладнокровный расчёт.
Арман велел всем гладко побрился, а не просто подравнять бороды, пояснив, что они своим видом ни в коем случае не должны напоминать тамплиеров. Никто этого не понял, ведь они же герои, которые возвращаются из плена, зачем им маскироваться? Но все без лишних вопросов сделали так, как сказал Арман. Непривычно голые лица братьев были теперь все в порезах, ведь никто из тамплиеров никогда не умел бриться. Теперь все усмехались, глядя друг на друга, каждый, казалось, чувствовал, что вместе с новыми лицами они получили новую жизнь. Одеты они были, как купцы средней руки, хотя было ясно, что они станут теперь кем угодно, только не купцам. На большой торговой галере немногочисленная команда была подобрана, похоже, исключительно из глухонемых, никто из братьев не слышал, чтобы хоть один моряк говорил, и мимо пассажиров они проходили, словно не видели их, пока Арман окончательно не отделил братьев от команды – свои теперь располагались на корме, которую им было запрещено покидать, и никто из моряков к ним не приближался.
Арман дал своим пару суток, чтобы они отоспались, отъелись и освоились на судне, а потом собрал всех на разговор:
– Все ли из присутствующих по-прежнему считают себя тамплиерами?
Каждый из братьев по очереди ответил утвердительно, Арман каждому посмотрел в глаза, убедившись в основательности ответов.
– Я – командор Ордена Храма Арман де Ливрон.
– Не очень большое открытие, – улыбнулся один из братьев.
– До плена ни один из вас не служил под моим началом, – без тени улыбки вопреки своему обыкновению продолжил де Ливрон. – В плену вы подчинялись мне просто потому, что я лучше других умел договариваться с сарацинами. Сейчас мы на свободе, что было – в прошлом, а потому вопрос в следующем: готовы ли вы признать меня своим командором по доброй воле и с этого момента беспрекословно выполнять все мои приказы?
– Да не вопрос это, Арман. Ты главный, это все признают. Что тут обсуждать? Благодаря тебе мы живы и свободны.
– Это вопрос, потому что я потребую от вас очень много. Признав меня своим командором, вы отныне и вовеки утратите право подчиняться кому-либо из иерархов Ордена, кроме меня. Даже приказы великого магистра не будут иметь для вас никакой силы, даже верховный капитул ничего не сможет вам приказать. При этом сразу предупреждаю: мои приказы будут звучать для вас очень неожиданно, они почти никогда не будут вам понятны.
Все молчали. Кто-то растерянно улыбался, кто-то качал головой, у иных по лицу уже пробежала тень возмущения. А один седовласый тамплиер, пожалуй, старейший рыцарь в команде, не отрываясь, с лёгкой усмешкой смотрел в глаза де Ливрону. Командор выдержал этот взгляд и спокойно предложил:
– Говори, брат Жан.
– Даже не знаю… Ты и правда попросил очень много. Не могу понять, зачем тебе это?
– Чтобы иметь возможность ещё раз спасти всех нас.
– А нам по-прежнему что-то угрожает?
– Нам угрожает нечто похуже сарацинского плена. Король Филипп решил уничтожить Орден Храма.
