Сергей Юрьевич Катканов
Рыцари былого и грядущего. III том
Гул возмущения прокатился волной по рядам сидевших на палубе тамплиеров, но никто не обратился к командору. Это сделал за всех брат Жан:
– Арман, ты говоришь немыслимые вещи.
– Понимаю. И я не хотел в это верить, пока не получил подтверждение из нескольких независимых друг от друга источников. А у вас только один источник – я.
– Когда мы были рабами, ты получал информацию?
– Да.
– Значит, ты из этих…
– Да, отец, я из них.
– Тогда всё очень серьёзно, – некоторое время брат Жан смотрел с отсутствующим видом куда-то в морскую даль, а потом медленно заговорил. – Я видел на своём веку очень много разных людей. Я знаю, что такие люди как ты, Арман, не лгут. Но вопрос слишком серьёзный… Ты предлагаешь нам встать вне Ордена, ты предлагаешь раскол…
– Ни в коем случае, отец.
– Ты очень хорошо понимаешь, о чём я говорю, Арман. Если Ордену грозит опасность, все тамплиеры должны как никогда сплотиться вокруг высших иерархов. Почему в этой ситуации мы не должны подчиняться никому, кроме тебя?
– Потому что иерархи отреклись от Христа и предали Орден. Вы можете мне не поверить, но они заведут вас в пропасть. Когда у вас появятся доказательства моей правоты, будет уже поздно.
Рокот возмущения опять прокатился по рядам тамплиеров. Братья напряжённо, а порою и гневно шептались друг с другом. Седовласый брат Жан молча смотрел в палубу. Наконец он встал и обратился к братьям:
– Прекрасные братья, мне известно о нашем Ордене гораздо меньше, чем де Ливрону, но гораздо больше, чем вам. Я давно знаю о том, что у нас в Ордене существует секретная служба, в дела которой я никогда не совал свой нос, однако поверьте: есть тамплиеры, которые занимаются такими делами, о которых другие тамплиеры не знают. Это добрые дела, направленные на благо Ордена, но не всегда можно творить добро при свете дня. И если командор де Ливрон принадлежит к секретной службе Ордена, значит можно верить даже самым невероятным его заявлениям, – брат Жан тяжело вздохнул и обратился к командору: – Арман, может быть я, в свою очередь, так же прошу слишком много, но обстоятельства особые. Не мог бы ты представить нам хотя бы некоторые доказательства своего статуса в Ордене?
– Отец, ты ведь хорошо знал магистра де Боже?
– Да, я прекрасно знал Гийома.
– А известен ли тебе его почерк?
– Не раз он отправлял мне приказы, написанные собственной рукой. Его почерк я ни с чьим не перепутаю.
Де Ливрон провёл рукой по своей одежде и непонятно откуда быстро извлёк грязную тряпицу внутри которой оказался маленький кожаный мешочек, из которого он достал небольшой плотно свёрнутый пергамент, протянув его старику. Брат Жан прочёл, и лицо его озарилось счастливой улыбкой.
– Можно прочесть это всем? – радостно спросил брат Жан.
– Да, теперь уже можно.
– «Предъявитель сих полномочий действует от моего имени и на благо Ордена. Каждый тамплиер должен подчиняться ему во всём. Гийом де Боже». И личная печать де Боже, – Жан посмотрел на братьев, – Почерк и печать подлинные, в этом сомнений нет. А ведь Гийом не подписался «великий магистр», значит предполагал, что эти полномочия будут предъявлены, когда великим магистром в Ордене будет уже другой человек. Он писал это для тех, кто лично знал его и верил ему. И полномочия особые, неотторжимые, их пределы никак не обозначены, – старик продолжал сиять и, казалось, говорил всё это самому себе. – Ах, старый Гийом, и через 15 лет после смерти он отдаёт мне приказы… Только он способен на такое… Братья, наш командор облечён особым доверием великого де Боже, такие полномочия не иссякают.
– Итак, вы со мной? – почему-то сухо и грустно спросил Арман.
– Извини, дорогой Арман, но есть ещё вопросы, – поумерив свою радость, продолжил брат Жан. – Кто из высших иерархов предал Орден?
– Жак де Моле, великий магистр, Гуго де Пейро, досмотрщик Франции, Жоффруа де Шарне, магистр Нормандии, Жоффруа де Гонневиль, магистр Аквитании и Пуату.
– Подлецы… Но ведь остались же верные иерархи?
– Конечно. Мы безусловно можем доверять маршалу Ордена Эме д’Озелье, магистру Ломбардии Оливье де Пени, магистру Франции Жерару де Вилье, магистру Прованса Бернару де Ла Рошу, магистру Оверни Энберу Бланку. Как видите, это действительно раскол. Орден раскололся на верных Христу и предавших Христа. Предатели погибнут, верных мы можем спасти. Мне не нужна власть ни над вами, ни над кем бы то ни было, но вы можете спастись лишь беспрекословно выполняя все мои приказы. Я очень ценю нашу команду, здесь все до единого доказали свою верность Христу. И мне очень хотелось бы сохранить вас, как команду. Орден не должен умереть, вы должны стать одной из опор его возрождения, – Арман говорил совершенно без пафоса, всё так же сухо и печально.
– Конечно, Арман, конечно, – закивал брат Жан. – Но не торопи нас. И не дави на нас. Решение каждого из братьев должно быть личным, свободным и взвешенным. У нас ведь есть время?
– Ещё двои сутки.
– Думаю, что мы дадим тебе ответ через сутки. Надо обменяться мнениями и, уж извини, без твоего присутствия.
– Последнее, – заключил Арман. – Все вы знаете рыцаря Анри де Монтобана. Довожу до вашего сведения, что он мой лейтенант. Это чтобы вы не удивлялись, что он удалится вместе со мной и не примет участия в обсуждении.
***
Арман и Анри прошли в маленькую тесную каюту. Арман сразу же молча лёг в койку и закрыл глаза. Его лицо, казалось, окаменело, оставаясь, впрочем, совершенно спокойным. Сейчас он более всего походил на надгробие тамплиера. Но Анри и не думал оберегать его покой. Выдержав для приличия паузу, новоиспечённый лейтенант командора секретной службы безжалостно спросил своего начальника:
– Мессир, вы обиделись на братьев за то, что они не торопятся признать ваше руководство?
– Не говори глупостей, Анри, – раздражённо буркнул командор. – Я бы на их месте послал подальше любого, кто обратился бы ко мне с таким заявлением, да ещё с требованием беспрекословного подчинения в обход всех официальных орденских структур. Что ни говори, а от моих требований откровенно разило заурядным властолюбием. Так что братья по своей спокойной рассудительности превзошли мои самые лучшие ожидания, а уж старика Жана мне просто Бог послал.
– И всё-таки, мессир, вы явно расстроились.
– Очень уж поганую роль пришлось играть, да и непривычно к тому же. Я – двадцать лет в секретной службе, а эта работа сильно меняет человека. Привыкаешь всё знать и ничего не говорить. Владеешь информацией, достаточной чтобы перевернуть мир, но не покушаешься даже на крупицу власти. Всё делаешь в сумерках, никогда не действуешь открыто. Эта работа совершенно отучает человека от публичности, от заявлений и выступлений. Секретчик всем управляет тайно и ничем не руководит явно. И вот сегодня пришлось – явно. Пришло время дать ход той информации, которую мы тайно собирали 20 лет. Не думал, что эта роль окажется настолько тягостной.
– Но вы прекрасно справились с задачей, мессир.
– Конечно, справился. Попробовал бы не справиться. Но устал смертельно.
– Значит, вы были правой рукой великого магистра Гийома де Боже?
– Нет, для этого я был тогда слишком молод. Конечно, я был хорошо знаком с де Боже, очень любил его, и он меня тоже. Но правой рукой де Боже был Ронселен де Фо, а я был лейтенантом Ронселена.
– Никогда не слышал про этого человека.
– Он был не из тех, про кого много говорят, всегда держался в тени. Но это был рыцарь, обладавший блестящими достоинствами. Храбрый, как лев, образованный, как мало кто из учёных, религиозный до глубины души, прекрасный дипломат и вообще очень тонкий человек. Именно Ронселен де Фо по приказу Гийома де Боже создал секретную службу Ордена в её законченном варианте. Ну а я, его лейтенант, имел к этому некоторое отношение. Ронселен оставался руководителем секретной службы и после смерти де Боже, но последующие магистры, Годен и Моле, об этом уже не знали. У Ронселена были все основания не доверять ни тому, ни другому. Так секретная служба обособилась от высшего руководства Ордена, само её существование было для них секретом.
– А брат Жан знал про секретную службу.
– Жан – один из последних соратников де Боже, ему было позволено знать больше, чем другим. Но и он, конечно, не знал кто руководит секретной службой. Ронселен де Фо в последние годы своей жизни для всех был магистром Прованса, он совмещал две должности. После смерти Ронселена магистром Прованса стал де Ла Рош, а командором секретной службы – твой покорный слуга.
– Значит, наша служба возникла ещё в Акре?
– Да, в Акре, в 1286 году.
– Мессир, расскажите, как всё было.
Арман начал неторопливо вспоминать, Анри так ярко представил себе те далёкие события, как будто всё это происходило с ним самим.
***
Если светлые волосы европейца обрамляют смуглое лицо араба – это палестинский франк-пулен, к этому необычному сочетанию в Святой Земле уже все привыкли. Но если длинные волнистые кудри ложатся на тамплиерский плащ – это нечто неслыханное, потому что противоречит старинному обычаю храмовников носить короткие волосы. Это тамплиер Ронселен де Фо, пожалуй ему единственному в Ордене Храма позволено носить длинные волосы. Лицо вытянутое, пожалуй даже слишком вытянутое, черты тонкие, кожа темнее, чем у араба и эти волнистые длинные светлые волосы – женщины сходили с ума от его внешности, а он, тридцатилетний красавец Ронселен де Фо, не смотрел на них совершенно, хотя часто блистал при дворах – и в Каире, и в Париже, и в Дамаске, и в Лондоне. Впрочем, чаще всего его можно было видеть идущим по ступеням Тампля Акры, вот и сейчас он шёл по ним, как всегда улыбчивый и невозмутимый. Великий магистр Храма Гийом де Боже срочно вызвал его к себе, приказав бросить все дела.
Ронселен знал, каким бывает де Боже, когда ситуация требует незамедлительного решения – немногословным, порывистым, жёстким. Но сегодня старик Гийом, напротив, выглядел задумчивым, меланхоличным, а улыбался очень грустно, но чрезвычайно тихо. Он не торопясь налил два кубка хорошего красного вина и спросил:
– Ты любишь поэзию, Ронселен?
– Да, конечно, я очень люблю поэзию. И сам немного сочиняю, впрочем, так… безделицы.
– Принеси мне как-нибудь свои безделицы. Хочу почитать. Ведь возвышенная поэзия занимает ни с чем не сравнимое место в жизни каждого благородного рыцаря. Мне недавно принесли одну поэму, хочу прочесть тебе, – магистр взял со стола пергамент и начал читать с упругой монотонностью, словно подражая набегающим морским волнам: «Гнев и боль осели в моём сердце до такой степени, что я едва смею оставаться в живых… Ни Крест, ни Закон не значат больше ничего для нас, не защищают нас от вероломных турок… Чудится, что в нашей гибели Богу угодно поддерживать…».
Де Боже запнулся, сделал паузу, кажется, ему стало тяжело дышать, и тогда неожиданно де Фо продолжил чтение на память, с лицом вдруг окаменевшим, словно устремив духовный взор вглубь своей души:
– Из монастыря Святой Марии сделают мечеть, а так как её Сын, который должен был бы испытывать боль за это, доволен сим грабежом, мы тоже вынуждены находить в этом удовольствие… безумен тот, кто хочет бороться против турок, поскольку Иисус Христос больше ничего у них не оспаривает… Бог, некогда бдивший, спит, а Магомет блистает мощью и заставляет блистать египетского султана… – де Фо неожиданно умолк и стоял перед магистром, словно потрясённый до глубины души, не смея поднять глаза.
– Наизусть выучил… – печально констатировал де Боже.
– Дважды прочитал. У меня хорошая память на стихи.
– Стихи… Ты тонкий человек, Ронселен. Ты, конечно, понимаешь, что это не просто стихи, а приговор нашему Ордену. Страшные строки, сочащиеся еретическим ядом, который понемногу отравляет Орден Храма. Чудовищная ересь, которую, когда-нибудь, может, назовут тамплиерской ересью. Ведь наши братья зачитываются этой поэмой, переписывают её, передают друг другу. Ты знаешь об этом?
– Да, знаю. Поэма «Гнев и боль» появилась в 1256 году после бейбарского разгрома. Автор – некий «тамплиер Оливье».
– Он действительно был тамплиером, этот Оливье?
– Да, он был рыцарем Храма, однако, покинул Орден. Его дальнейшая судьба неизвестна. Впрочем, можно быть уверенным, что сейчас его уже нет в живых.
– Это имеет мало значения. Живы и всё больше распространяются его еретические идеи.
– По моему приказу, мессир, списки поэмы «Гнев и боль» изымают у братьев и уничтожают.
– Братьев наказывают за чтение и распространение поэмы?
– Нет, не наказывают. Нам всем очень больно, как же можно наказывать человека за то, что он испытывает боль? Братьям терпеливо объясняют, что думать так, как этот Оливье – большой грех. Все священники Ордена проинструктированы о том, что надо постоянно разъяснять в проповедях неправду этой поэмы, а так же наставлять братьев во время личных бесед.
– Всё правильно делаешь, Ронселен. Большего тут и не сделаешь. И как успехи?
– Трудно сказать. Думаю, что распространение идей, которые можно назвать «ересью Оливье», удалось приостановить, но эта ересь по-прежнему живёт и развивается и, что самое прискорбное – в первую очередь именно в тамплиерской среде. Нет такого скребка, которым можно вычистить души братьев.
– Что же будет с Орденом, Ронселен? Мы потеряем Акру, это лишь вопрос времени, нас окончательно изгонят из Святой Земли. Это понятно, но никто не хочет понять, что главная беда – не в этом. Потерю Акры можно пережить, но нельзя пережить потерю Христа, потому что это и есть смерть души. Тамплиеры всегда легко отдавали жизни за Христа, и оставшимся в живых Господь дарил победы, но едва лишь поражения последовали одно за другим, как мы тут же заныли: Христос отвернулся от нас, мы не нужны Христу, Христос бездействует. Могут ли существовать богохульства страшнее и омерзительнее? За победу они готовы были умирать, а поражений душа не выдержала. Но как, скажи мне, Ронселен, добрый христианин может не понимать того, что Христос никогда не обещал нам земного величия, никогда не сулил нам блестящих побед. Христос обещал нам славу на небесах, а не благополучное устройство всех наших земных дел. Христос ясно сказал: «Царство моё не от мира сего». А мы слишком влюбились в своё земное царство – королевство иерусалимское, и теперь обижаемся на Христа за то, что Он у нас его отнимает. Мы обвиняем Христа в бездействии, а ведь это просто испытания. Господь лишь проверяет, какой Иерусалим нам дороже, земной или небесный. И тамплиеры, о ужас, проваливают это испытание.
– Не надо преувеличивать, мессир. Большинство тамплиеров, до дна испив горечь поражений, сохранили в своих сердцах любовь ко Христу и веру в то, что Он нас не оставил.
– Да так ли? Ты понимаешь, в чём ужас, Ронселен? Сегодня они говорят: «Христос нас больше не защищает». А завтра сами не захотят защищать христианство. Сегодня: «Христос отвернулся от нас», а завтра они отрекутся от Него.
– Всегда есть христиане слабые в вере, но всегда есть и сильные, которые при любых обстоятельствах сохранят верность Христу. Не угодно ли вам, мессир, получить наглядное подтверждение?
– Ты о чём?
– Я подбираю людей для секретных заданий. Мне нужны особые люди – несгибаемые, непоколебимые, с душами нежнее фиалок и твёрже гранита. Порою я нахожу таких людей не только в Ордене, и тогда я предлагаю им вступить в Орден. И вот недавно один рыцарь – крестоносец, к которому я присматривался, сам попросил принять его в Орден. Он сражается на Святой Земле уже несколько лет, хотя ещё довольно молод. Я навёл о нём справки, поговорил с ним и могу вас заверить – он никогда не отречётся от Христа. Хотите, предложим ему отречься, скажем, что таково условие приёма в Орден Храма?
– Это чудовищно.
– Зато надёжно. Мы можем до бесконечности рассуждать о том, чья вера тверда, а чья – не очень, но увидев перед собой человека, которого ничто не может отлучить от любви Христовой, мы можем без рассуждений всё узнать наверняка.
– Хорошо, – угрюмо согласился магистр. – Ты, конечно, уже пригласил его?
– Да. Его зовут Арман де Ливрон. Он ждёт в приёмной.
***
Арману на вид не было ещё и тридцати, но он ни сколько не походил на восторженного юношу. Тонкая улыбочка насмешника, цепкий взгляд хищника – от него веяло легкомыслием с оттенком хитринки. «Трудно поверить, что этот человек любит молиться, – подумал де Боже. – Почему Ронселен так в нём уверен?».
А Ронселен уже начал свой жестокий спектакль:
– Поздравляю тебя, Арман. Сам великий магистр принял решение о твоём приёме в Орден.
Арман положил правую руку на сердце и в пояс поклонился великому магистру. «Кажется, он совершенно не осознаёт серьёзности события, – подумал де Боже. – Ему говорят, что он станет тамплиером, а он даже не благодарит и как будто продолжает улыбаться».
– Торжественная церемония приёма состоится завтра, – продолжил Ронселен, – но сейчас ты должен пройти одно испытание, – Арман вновь поклонился. – Скажи, готов ли ты к беспрекословному подчинению иерархам Ордена?
– Да, мессир.
– Значит ты готов выполнить любой, самый страшный приказ?
– Без сомнения, мессир, – Арман улыбался почему-то несколько иронично.
– Итак, вот приказ: ты должен отречься от Христа и плюнуть на крест.
– Мессир, должно быть, шутит?
– Ты видишь перед собой человека, который шутит? – прошипел, как ядовитая змея Ронселен, его лицо стало страшным.
– Магистр де Боже? – Арман с надеждой посмотрел на магистра.
– Делай, что тебе говорят! – неожиданно заорал де Боже.
В этот момент иерархи увидели другого Армана. Скорбь залегла в уголках его тонких губ. Лицо стало очень серьёзным и возвышенным. Он тихо сказал:
– Я готов выполнить любой приказ, который христианин может отдать христианину, но от Христа не отрекусь никогда.
– Ещё как отречёшься! – страшно заорал Ронселен. – Иначе просто сгниёшь в подвале на грязной соломе, медленно будешь подыхать на гнилой воде и чёрством хлебе, солнца никогда больше не увидишь. Прямо отсюда тебя с мешком на голове отволокут в подвал. Отрекайся!
– Вы говорите очень печальные вещи, мессир, но от Христа отречься невозможно, без Него мне будет нечем дышать.
– Упорный попался, – усмехнулся де Боже. – Прикончи его, Ронселен. Только бей в сердце, чтобы крови было поменьше.
Де Фо выхватил меч. Де Ливрон отступил на два шага, медленно достал меч из ножен и бросил его к ногам Ронселена. Потом сложил руки крестом на груди и тихо сказал:
– Мне жаль вас, несчастные богоотступники. Вы погубили свои души, а я вскоре буду со Христом. Делайте, что хотите, больше вы ни слова от меня не услышите, – Арман закрыл глаза и погрузился в молитву.
– Всё, Ронселен, довольно, – тяжело вздохнул де Боже. – Арман, мой мальчик, прости нас, это было испытание, которое ты с честью выдержал. Теперь мы знаем, что ты никогда не отречёшься от Христа.
Арман открыл глаза. По его щекам потекли слёзы. Магистр де Боже обнял его за плечи и по-отцовски тепло спросил:
– Страшно было умирать?
– Нет, умереть за Христа не страшно. Страшно было узнать, что Орден Храма состоит из христопродавцев.
– Это не так, поверь. Тамплиеры – верные слуги Христовы. Прости, что проверка была такой жестокой..
– Хорошая проверка – жестокая проверка, – к Арману вернулась его обычная ироничность, а слёзы всё так и текли по его лицу.
– Помолимся же, братья, – воодушёвлённо сказал де Боже.
Они втроём встали на колени у образа Спасителя.
– Господи, прости и помилуй грешных и недостойных Своих паладинов, убогих рыцарей Храма… – взмолился де Боже, и на глазах этого мужественного и вдохновенного старика так же навернулись слёзы. Они молились, наверное, минут десять, потом встали и великий магистр сказал:
– Теперь ты наш, рыцарь Арман де Ливрон. Теперь ты тамплиер навеки. А торжественная церемония приёма, как и было обещано – завтра. Прошу за стол, господа.
***
Де Боже, де Фо, де Ливрон были людьми действительно особыми. Только что, во время страшной проверки, все трое пережили сильное эмоциональное потрясение, но тут же, усевшись за стол, как ни в чём ни бывало, начали говорить о делах.
– Насколько я понимаю, Ронселен, ты берёшь Армана в свою Секретную службу?
– И даже более того – сразу же сделаю его своим лейтенантом.
– Редкое доверие. Впрочем, тебе видней. Значит Арман не только имеет право, но и обязан присутствовать при нашем разговоре. До сих пор ты, Ронселен, и Матье Дикарь были людьми, исполнявшими мои секретные поручения, а у вас были свои люди, которых мы условно называли секретной службой. Но это ещё далеко не служба, не структура. У вас нет постоянного состава, нет внутренней иерархии, нет чёткого распределения обязанностей. Теперь поручаю тебе создать настоящую секретную службу тамплиеров. Ты больше не моё доверенное лицо, а руководитель той структуры, которую в ближайшее время создашь.
– А Матье Дикарь?
– Он будет работать только с палестинской, исламской агентурой, во что отныне тебе запрещено вмешиваться. Матье в свою очередь не будет вмешиваться в секретную работу внутри Ордена на Западе. Когда Матье упорядочит то, что имеет и представит проект структуры, а ты сделаешь то же самое, мы встретимся втроём и проговорим детали. Вы с Матье будете работать в тесном взаимодействии. Сразу скажу – твой участок более ответственный. Акру мы через несколько лет всё равно потеряем, уже и сейчас наше присутствие здесь висит на волоске, а потому вряд ли лет через десять нам будет так уж нужна исламская агентура. Но Орден надо спасти, и это твоя задача.
– Тамплиеров надо спасти от тамплиеров…
– Да, Ронселен, рад, что ты всё правильно понимаешь. Рыцари Храма всегда были самыми верными слугами Христа и сейчас, когда мы теряем Святую Землю, они оказались самыми подверженными отчаянию. У нас действительно нет такого скребка, которым мы сможем очистить души братьев от скверны отчаяния. Многие думают, что Христос отвернулся от нас и уже готовы отвернуться от Христа. Так Орден Храма может превратится в свору чудовищ. Что же нам остаётся?
– Остаётся знать. Знать, кто верен, а кто не верен. Вы разрешите, мессир, проводить проверки, подобные той, в которой вы только что участвовали?
– Разрешу… Но ты должен понимать, Ронселен, что такие проверки – страшный инструмент, тут легко дойти до злоупотреблений. И на проверяющих ложится чудовищное бремя. До сих пор в себя не могу придти от того, что мне пришлось разыгрывать христопродавца. А если кому-то эта маска понравится, и он её не снимет? Вот ты, Арман, готов сам проводить то, чему только что подвергся?
– Если это будет угодно Господу, мессир, – очень жёстко ответил де Ливрон.
– Верю в тебя, сынок, но как верить в тех, кого не знаешь? В любом случае, Ронселен, такими проверками нельзя злоупотреблять, ни в коем случае не подвергайте им всех подряд. Тут ещё надо обсуждать детали.
– Я буду подчиняться только вам?
– Да. А после меня… Вот тут самое важное, Ронселен: о существовании в Ордене секретной службы ни в коем случае не должны знать тамплиеры, которые к ней не принадлежат. Значит, следующий после меня великий магистр тоже не будет знать о ней. Когда его выберут, ты можешь придти к нему и рассказать о службе, передав от меня соответствующую грамоту. Но я допускаю такую ситуацию, когда ты не пойдёшь к великому магистру, и ни слова не скажешь ему о существовании секретной службы, и останешься для нового руководителя Ордена рядовым рыцарем, а твоя служба, между тем, будет продолжать действовать в секрете даже от высшего руководства Ордена.
– Значит, я сам должен буду принимать решения, действовать ли мне под руководством нового магистра, или совершенно самостоятельно?
– Да. Всё зависит от того, надёжным ли, на твой взгляд, человеком будет новый великий магистр. Это страховка на тот случай, если новое руководство пойдёт по гибельному для Ордена пути. Я не знаю кого выберут братья. Если честно, я не вижу ни одного достойного кандидата, кроме тебя, но я всегда держал тебя в тени, тебя мало знают и вряд ли выберут.
– Буду молиться о том, чтобы меня не выбрали.
– Молись о том, чтобы магистром стал достойный человек, а не о том, чтобы его фамилия не совпала с твоей.
– Именем Господа, мессир.
– То-то же… Скромник… Мне вот тоже хотелось бы погибнуть во славу Христову на Святой Земле. Не хочу отсюда уходить. Но моё желание ни чего не значит. Да свершится воля Божия… На тебя, Ронселен, возлагается великая и страшная задача. Ты в одиночку должен будешь решить, правильное ли решение принял верховный капитул при избрании великого магистра. День и ночь молись о том, чтобы Господь просветил твой разум. И постарайся заранее собрать как можно больше информации о всех возможных претендентах на высший пост. После выборов не торопись, присмотрись к новому руководителю, добери информацию, но решение не затягивай.
– У меня такое чувство, мессир, что я присутствую на ваших похоронах.
– Все мы присутствуем на похоронах Иерусалимского королевства. Но я и с того света не хотел бы увидеть похороны Ордена. Я отдаю судьбу Ордена в твои руки, а ты отдашь её в руки своего преемника, которого назначишь лично. А если тебя убьют раньше, чем меня – не переживай. У меня есть ещё Матье, мой возлюбленный Дикарь. А теперь ещё и Арман, – де Боже весело подмигнул де Ливрону.
***
На следующий день в каюту к Арману и Анри зашёл молодой рыцарь и, низко поклонившись, сказал:
– Братья ждут вас на корме, мессир.
При появлении командора, за которым следовал его лейтенант, все братья встали и поклонились. Брат Жан начал за всех:
– Извини, Арман, но мы посовещались и решили задать тебе ещё несколько вопросов.
– Да, я слушаю.
– Куда мы идём?
– В Прованс. Надеюсь, что нас примет командорство Ришеран, если там более-менее чисто.
– Второе. Полномочия, которые ты получил лично от де Боже, на всех нас произвели большое впечатление, и всё-таки нам хотелось бы, чтобы твои полномочия подтвердил кто-либо из живых иерархов.
– Устроит ли вас в этой роли Бернар де Ла Рош, магистр Прованса?
– Да, вполне.
– О моих полномочиях известно так же Жерару де Вилье, магистру Франции. Надеюсь, с ним вы тоже встретитесь.
– Этого будет более, чем достаточно. Пойми нас правильно, Арман. Мы должны быть уверены, что под твоим началом не покидаем Орден и не противопоставляем себя другим тамплиерам, а напротив, остаёмся в Ордене вместе с другими достойными храмовниками.
– Я понимаю вас. Сам я на вашем месте проявил бы куда больше занудства.
– Итак, благородный Арман де Ливрон, отныне, по воле братьев, ты наш командор. Отныне и вовеки.
Все братья встали на одно колено. Анри присоединился ко всем.
– Да прославится имя Христово, – жёстко заключил командор де Ливрон.
***
– Зачем столько таинственности, Арман? – с весёлым недоумением спросил Бернар де Ла Рош, едва выпустив старого друга из объятий. – Почему мы должны разговаривать с тобой в этой рыбацкой хижине, да ещё так, чтобы об этом никто не знал?
– При дворе короля Франции Орден Храма приговорён к уничтожению, – без предисловий выдал де Ливрон.
Бернар отпрянул, как от удара палкой, и впился глазами в друга. Потом с большим трудом выговорил:
– Если бы это сказал не ты, Арман…
– Но это сказал я.
– И что нам теперь делать?
– Спасать тех, кого стоит спасать, то есть всех верных Христу тамплиеров.
Бернар как был в белом плаще, присел на грязную скамейку и долго молча смотрел в земляной пол хижины. Потом замотал головой. Потом приложил ладони к лицу. И наконец обронил:
– Насколько я понял, старого Жака ты предупреждать не собираешься?
– Именно так. Ни де Моле, ни де Пейро, ни им подобных я ни о чём предупреждать не буду.
– Но это жестоко, Арман. Они всё-таки наши.
– Все наши – со Христом. А они – без Христа.
– А тебе не кажется, Арман, что вы с Ронселеном заигрались с вашими проверками, что это вы и довели Орден до такого разложения?
– Не знаю, Бернар… Я думал об этом. Многое пошло не так, как мы планировали, проверки вышли из-под контроля, их стали проводить уже и без нашего ведома, и не догадываясь, что это проверки, устраивая настоящие кощунства. Де Пейро, например, искренне уверен, что Орден Храма – объединение рыцарей, отвергших Христа. Но скажи мне, что мы с Ронселеном погубили душу бедного Гуго де Пейро.
– Не скажу. Гуго – гнилой человек, и он сам погубил свою душу.
– Вот именно. Ты думаешь госпитальеры чище нас? Думаешь у них меньше рыцарей, готовых отречься от Христа? Но они об этом не знают, а мы знаем. Они будут впадать в ничтожество постепенно, а мы…
– Значит, Орден Храма – погиб?
– И да и нет. Такого Ордена, каким он стал, больше не будет. Да он и не нужен. Предупредить де Моле – значит попытаться сохранить всё, как есть. А зачем? Зачем нужны грязные в белом? Зачем нужны отвергшие Христа под знаком креста? Ну хорошо, если тебе так удобнее считать, во всём виноваты мы с Ронселеном, но факт есть факт – Орден наполовину состоит из христопродавцев. Такой Орден не нужен ни Богу, ни людям. Да, если хочешь знать, под конец мне стало невыносимо страшно от тех чудовищных результатов, которые дали проверки. Я сто раз пожалел о том, что мы эти проверки затеяли. Жили бы, как все, верили бы чуть-чуть, и отрекались бы от Христа в душе, и об этом никто не знал бы. Весь мир так живёт. Но тамплиеры никогда не принадлежали к этому миру, потому что предъявляли к себе требования беспредельные. Мы никогда не были полуверами, полагая, что преданность Христу должна быть безграничной. Никто бы не стал проводить таких проверок, устроить этот ужас оказались способными только тамплиеры. В итоге у нас серых нет: или белые, или чёрные. Да, наверное, проверки увеличили гниль в Ордене, ускорили её развитие, но есть и другой результат этого процесса. Мы имеем больше тысячи храмовников, верность которых Христу безгранична и доказана. Нигде в мире больше нет такой чистой, сплочённой, монолитной белой силы. Эта белая сила и есть Орден, и этот Орден мы спасём, а остальные… мы их не приговариваем, а отдаём на Божью волю. Я не знаю, спасутся ли их души, погибнут ли их тела. Я очень хочу, чтобы они вернулись к Богу, но единожды изменившие Христу возвращаться будут через огонь.
– Ах, Арман… Вы с Ронселеном всегда были сумасшедшими. И за это я люблю вас, как никого другого. Сколько людей ты с собой привёл?
– Три десятка.
– И как ты намерен ими распорядиться?
– Пока ситуация не станет ясна, их надо спрятать. У тебя есть какая-нибудь заброшенная крепостишка где-нибудь в глухих горах?
– Лет пять назад из одной небольшой горной крепости мы вывели всех своих людей, потому что держать их там не стало смысла, крепость потеряла стратегическое значение. Могу разместить там твоих людей.
– Замечательно. А в Ришеране у тебя кто командором?
