Сергей Юрьевич Катканов
Рыцари былого и грядущего. III том
– Да… Но, если я правильно понял, лично вы на задворках лагеря не слонялись.
– Разве я полный дурак – оказаться в сказочной стране и 5 лет просидеть в палатке? Я ещё не сказал вам, мессир, кого мы встретили при дворе негуса. Тамплиеров. Настоящих тамплиеров.
Некоторое время д’Алавейра не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, потом всё-таки смог:
– Мне хорошо известно, что сразу после разгрома Ордена Храма, два столетия назад, большая группа наших братьев отправилась в царство пресвитера Иоанна. В архиве Ордена Христа об этом есть ясные записи. Но мне и в голову не приходило, что за это время тамплиеры могли там сохраниться.
– Очень даже хорошо сохранились. Как новенькие. Я бы даже сказал, что они сохранились в редакции Гуго де Пейна. Эфиопские тамплиеры соблюдают Устав Храма и чтут все традиции храмовников гораздо более тщательно и детально, чем мы. От них веет древним рыцарским духом, какого уже не встретишь в Европе.
– Но они, во всяком случае – европейцы?
– Да, разумеется, все как один – европейцы. Набирают пополнение из пленных, которых отбивают у мусульман.
– А какие у них отношения с эфиопским императорским двором?
– Особые отношения. Тамплиеры – единственные европейцы, на которых эфиопские негусы традиционно смотрят, как на своих. Они пользуются абсолютным доверием Либнэ-Дынгыля и во всём ему подчиняются, при этом сохраняют такую самостоятельность, какой не имеет в Эфиопии никто. Негусы не любят непокорных, а тамплиеры непокорны, но негусы их любят. Не угодно ли вам будет, мессир, порассуждать на досуге над этой тамплиерской загадкой?
– Не раньше, чем у меня появится досуг. Теперь скажи, эфиопские тамплиеры – паладины, придворные рыцари?
– И да, и нет. Кто-то из тамплиеров всегда при дворе, там я и познакомился с тремя рыцарями Храма, но их резиденция – в Лалибеле.
– Что такое Лалибела?
– Храмовый комплекс. Одиннадцать великих храмов. Они полуподземные.
– Как это?
– Потом объясню. А у тамплиеров в Лалибеле собственное подземное убежище – «Секретум Темпли».
– Ты побывал там?
– Я побывал там, мессир. Тамплиеры Эфиопии ждут последних тамплиеров Европы.
***
После этого разговора дон Энрике д’Алавейра уже не сомневался в том, что отныне его главная задача – осуществить эвакуацию в Эфиопию португальских тамплиеров, которым становилось всё более неуютно в недрах Ордена Христа. Магистр понимал, что если инквизиция пронюхает о тайных тамплиерах в структуре Ордена, то отнесётся к ним, как к еретикам, как минимум – нарушителям папской буллы 1312 года, запретившей тамплиерство на веки вечные, и тогда их ждут костры. Во время реконкисты никто не посмел бы тронуть рыцарей, а сразу после изгнания мавров инквизиция в Португалии ещё не была достаточно сильна, теперь же она год от года становилась всё более могущественной. Ныне у португальской инквизиции всюду были свои агенты, и разоблачения тамплиеров можно было ждать в любой момент, однако год проходил за годом, а подготовить эвакуацию тамплиеров в Эфиопию д’Алавейре всё не удавалось.
На португальский трон взошёл новый король – Жуан III, ставший, как и его предшественник, магистром Ордена Христа. Постепенно д’Алавейре удалось завоевать полное доверие Жуана III, фактически именно он, дон Энрике, руководил теперь Орденом, это давало ему возможность тихо и незаметно избавляться от некоторой недвижимости Ордена, обращая её в золото, а золото – в самое лучшее оружие. В Эфиопию португальские тамплиеры должны прибыть не нищими попрошайками, а обладателями бесценного арсенала. Одновременно д’Алавейра работал с людьми, отбирая, проверяя и перепроверяя самых лучших рыцарей, полностью преданных тамплиерству. Одновременно работал с капитанами, составлял списки моряков, на которых они могут полностью положиться.
Самая большая проблема была в том, что Жуан III очень увлекся индийской политикой, которая стала приносить огромные барыши, и мало интересовался Эфиопией, дружба с которой вместо выгоды сулила лишь большую войну. Король решился бы и на войну, но для этого нужен был некий повод, толчок, которого всё ни как не возникало. А просто бежать в Эфиопию, подобно воришкам, тамплиеры не хотели, да в общем-то и не могли.
Эфиопская политика Португалии получила необходимый толчок, когда в Лиссабон прибыл посол негуса – европеец! Он называл себя Жоаном Бермудешем, венецианцем на службе у негуса, и детально объяснял Жуану III, что ситуация в Эфиопии критическая, и если её не спасти, то Португалия потеряет так же и Индию, потому что повсюду будет развеваться флаг с полумесяцем.
Д’Алавейра, присутствовавший на приеме Бермудеша у короля, сразу понял, что этот «венецианец» не так прост, как хочет казаться. Он пригласил его посетить Томар, приглашение было с благодарностью принято.
***
Когда д’Алавейра встретил Бермудеша в мрачном зале замка Томар, он сразу же спросил без предисловий:
– Не подскажете ли, мой дорогой, как мне лучше всего было бы к вам обращаться?
– Брат Жан. Я – командор Ордена Храма. Ведь вы это хотели услышать, любезный магистр д’Алавейра?
– Я готов был это услышать. Итак, брат Жан, расскажите, что на самом деле творится в Эфиопии.
– Конец света в отдельно взятой стране. Ещё немного и христианская Эфиопия прекратит своё существование, а вместе с ней и Орден Храма погибнет навсегда. Эфиопия уже много веков сражается с мусульманами, но такому ожесточенному натиску она не подвергалась ни когда.
– Что же вызвало этот натиск?
– Появление у мусульман полководца, перед которым Саладин – младенец. Ахмад ибн Ибрагим эль-Гази по прозвищу Эль-Гран – левша. Он проделал путь от безвестного рядового воина из Сомали до командующего армией турецких янычар, которая благодаря ему теперь полностью превосходит армию негуса и по численности, и по военному искусству. Гран поклялся обратить всех эфиопов в ислам, а такие люди слов на ветер не бросают, его остановит только смерть, пока же он сам сеет смерть вокруг себя, поскольку эфиопы не проявляют ни малейшей склонности к переходу в ислам. Страна полностью выжжена и разграблена.
– Но ведь императору Эфиопии подчиняются множество царей, их совокупные силы должны быть очень велики.
– Все союзники и подданные предали Либнэ-Дынгыля, сейчас он напоминает загнанного шакала, который прячется на берегах озера Тана. Это озеро в самом сердце страны, в самом труднодоступном районе, куда неприятели никогда не проникали, но вскоре они будут уже и там.
– Мы пошлем помощь, брат Жан. Но если надо послать её срочно, то она будет очень невелика.
– А если вы промедлите, то помогать будет некому.
– Все понял. Ситуация такова. Вот уже много лет я готовлю эвакуацию в Эфиопию всех членов Ордена Христа, которые считают себя тамплиерами и таковыми по сути являются. Мы присоединимся к вам, это будет очень серьезная боевая поддержка, особенно если учесть, что мы возьмем с собой прекрасный арсенал вооружения. Португальские и эфиопские тамплиеры сольются наконец в единый Орден Храма.
– Мечта, которая питает наши души вот уже двести лет.
– Но для осуществления этой мечты мне нужен ещё как минимум год. А прямо сейчас я пошлю полк мушкетеров – 400 человек. Его возглавит дон Кристобаль да Гама – сын сурового дона Васко. Было очень нелегко найти и отправить даже этот небольшой отряд. Удалось договориться с братом Кристобаля, Эстебаном да Гама, наместником Индии. Он даст корабли, пушки, мушкеты, подберет самых лучших людей. Это в основном пехота, но пехота, поверьте мне, великолепная. А сам дон Кристобаль, несмотря на юный возраст, настоящий тамплиер. Основная сила этого отряда будет даже не в пушках, а в силе духа этого юноши. Впрочем, не стану его расхваливать, он подойдет с минуты на минуту, ты сам сможешь убедиться в правильности моего выбора, заодно обсудим все детали предстоящего десанта.
Они замолчали, ожидая молодого командора. Д’Алавейра только сейчас хорошо рассмотрел брата Жана – огромного плечистого рыцаря ростом не менее двух метров. Лицо его было загорелым настолько, что цветом кожи мало отличалось от природных эфиопов, а черты лица, тонкие и благородные, показывали настоящего европейского аристократа. Выражение лица было суровым и невозмутимым. Весь этот человек дышал таким благородным спокойствием, какое бывает только у людей, в каждую минуту своей жизни готовых к смерти.
Дон Энрике д’Алавейра, сам потомственный аристократ и настоящий рыцарь, не смог удержаться от того, чтобы выразить своё восхищение:
– Вам, наверное, трудно представить, что значит для меня встреча с вами, брат Жан. Когда я смотрю на вас, мне кажется, что вы лично знакомы и с Эвраром де Баром, и с Гийомом де Боже, и всю жизнь сражались с ними плечом к плечу.
– Иногда мне самому так кажется, – брат Жан улыбнулся очень непосредственно и открыто, еще более удивив магистра, которому казалось, что эфиопский тамплиер вообще не способен улыбаться. – Тамплиеры – вечные крестоносцы, мы рождены на войне, которая длится уже много веков. Великие магистры древности, кажется, только вчера покинули нас. А, может быть, и не покинули.
– Да, вы правы, брат Жан. Нет тамплиеров без крестового похода. У нас ныне молодёжь развращается, теряет рыцарский дух и уже не понимает, что такое священная война. Думаю, не пройдёт и ста лет, как над рыцарями в Португалии и Испании будут смеяться. Но сейчас ещё есть у нас юноши, в душах которых полыхает священный огонь реконкисты.
***
Дон Кристобаль да Гама был одним из таких юношей, пожалуй, даже лучшим из них. Ему было всего 25 лет, а он уже успел отличиться в морских битвах с турками и приобрёл славу бесстрашного героя, который первым бросается в самое пекло и, словно заговорённый, всегда остаётся невредим. А на вид в нём трудно было заподозрить героя – тонкий, гибкий, улыбчивый, очень красивый, одетый всегда элегантно, он производил впечатление скорее дамского угодника, чем отчаянного воина. Но в его тонких руках скрывалась огромная сила, какую редко встретишь у здоровяков. Вечная его милая улыбка говорила о доброй душе, но отнюдь не о безобидности, в сражениях он был настолько свиреп, что его не узнавали. На свою редкую красоту он совершенно не обращал внимания, а одевался хорошо скорее из любви к порядку, а вовсе не из желания нравиться, потому-то он и нравился всем.
Девушки были от него без ума и немало сердец оказались разбиты, когда он вступил в Орден Христа и принял обет безбрачия. Любовь к нему друзей это, конечно, не поколебало, они видели перед собой всё того же Кристобаля – веселого, доброжелательного, всегда готового придти на помощь. И слуги обожали его до самозабвения, потому что он обращался с ними, как с людьми, без тени высокомерия, столь свойственного португальской аристократии.
Один только отец, Васко да Гама, относился к Кристабалю настороженно и отчужденно. Дону Васко казалось, что его сын – мечтатель, лишенный практической хватки, и геройствует лишь от молодеческой дури, а все угощения на пиру жизни пронесут мимо его носа.
Кристобаль действительно был мечтателем, ещё в детстве он так увлекся рыцарскими романами, что с тех пор жил в мире героев Кретьена де Труа и Вольфрама фон Эшенбаха. Его иногда даже называли рыцарем короля Артура, но это было не вполне точно, лавры Ланселота ни когда не тревожили воображение юного португальца. Он представлял себя скорее тамплиером из романа фон Эшенбаха – хранителем священного Грааля, паладином пресвитера Иоанна. Эта-то любовь к мистическим тайнам, оберегать которые надлежит до последнего издыхания, и привела его в Орден Христа. А вот насчет непрактичности Кристобаля отец сильно ошибался, юноша был хорошим организатором с железной хваткой, он вполне унаследовал от отца редкостное упорство в достижении цели, а его боевое бесстрашие отражало отнюдь не молодеческую дурь, а религиозную воодушевленность, то есть покоилось на весьма прочном основании.
Что и говорить, магистр д’Алавейра не смог бы найти лучшего кандидата на роль предводителя небольшого отряда, которому предстояло сдерживать огромные вражеские армии.
***
Полк мушкетеров Кристобаля да Гамы высадился в Массауа в августе 1541 года. Берег был выжжен и опустошен, здесь не было ни одного эфиопа, а мусульмане, воюющие в глубине страны, не имели ни сил, ни потребности в том, чтобы оставлять здесь гарнизон. Похоже, португальцев не ждали ни друзья, ни враги. Они спокойно высадились на берег, выгрузили пушки и всё боевое снаряжение. Теперь было непонятно, что делать дальше. Продвигаться вглубь страны без проводников, на свой страх и риск представлялось сущим безумием.
– Двадцать лет назад этот берег был куда как более оживленным. Тогда нам не составило ни какого труда найти проводников, – мрачно сказал Жорж Д’Абреу.
Д’Абреу сильно постарел за прошедшие годы, теперь ему было около пятидесяти. На его лице так навсегда и осталось выражение подавленности, с которым он пришёл к магистру, как участник провалившегося посольства. Д’Алавейра не долго гневался на Жоржа, в Ордене рыцарь был на хорошем счету, но магистр так ни когда и не вернул ему полного доверия, поэтому сейчас командором был не Жорж, а годящийся ему в сыновья Кристобаль. Д’Абреу смирился и принял своё положение, признав в юноше командира. Вся его жизнь прошла под знаком желания искупить свою вину, и теперь он не имел не малейшей склонности затевать спор о первенстве.
– Жорж, ты знаешь путь в глубь страны? – спросил да Гама.
– Знаю, но нам неизвестна политическая ситуация. Где находятся свои, а где враги?
– Итак, разбиваем лагерь, – скомандовал Кристобаль. – Ждем на берегу три дня. Если ни кто не появится, мы будем двигаться вглубь страны на ощупь.
Небольшая группа проводников появилась на следующий день. Португальцев здесь ждали, но не могли встречать их прямо на берегу. Главным среди встречающих был амхара Иаков. Вообще-то его звали Йаыкоб, но он охотно разрешил португальцам называть его на вой манер, понимая, что чисто произнести слова амхарэ им пока не по силам.
Итак, от Иакова португальцы узнали, что император Либнэ-Дынгыль умер, ему наследовал 17-летний сын Гэладэус, не имеющий в стране почти ни какого авторитета и, соответственно, почти не имеющий армии. Впрочем, есть ещё вдовствующая императрица Сэблэ-Вэнгэл, которая нашла прибежище на неприступной плоской вершине близ Дэбрэ-Домо.
Император находился за много сот километров в глубине страны, до императрицы было ближе, к тому же освобождение осажденной дамы представлялось поступком благородным, так что да Гама решил сразу отправиться на соединение с императрицей.
Сердце Кристобаля пело – его воины были очень похожи на крестоносцев, которым вполне сознательно подражали. Не те доспехи, другая тактика и совершенно другая эпоха, но те же лица, то же воодушевление и цель по сути всё та же – защита христиан. Как хорошо они подобрали людей – здесь любой готов отдать жизнь за Христа. Рыцари Готфрида Бульонского и Ричарда Львиное Сердце вели, наверное, те же разговоры, о том же мечтали, к тому же стремились. И над ними сейчас, как и в древности, развевается штандарт из светло-голубой парчи с нашитым темно-красным крестом – почти тамплиерский. И безо всяких «почти» – тамплиерский!
Вот только у Ричарда Львиное Сердце были тысячи рыцарей и десятки тысяч сержантов, а лев морей Жуан III послал четыре сотни пехоты – это ведь не сержанты, это основная ударная сила, а не помощники рыцарей. Залп из всех мушкетов и молниеносная атака воинов, вооруженных пиками – вот что они умеют делать хорошо. Пехотная война – совершенно не рыцарская. Что ни говори, а изменение тактики точно отражает изменение душ. Так крестоносцы ли они?
Словно в подтверждение мыслей Кристобаля до него донеслись слова песни, которую любили распевать на марше его пехотинцы:
«Рота, стройся»» – командует наш капитан.
Это он сделал так, что отряд обезьян
Стал пехотой!
– Это не про тебя? – иронично спросил Кристобаль капитана Мигеля да Кастаньозо, который шёл неподалеку.
– Про меня, – вполне серьезно ответил Мигель. – Эту песню сочинили мои головорезы, а теперь распевает пол Португалии.
– Да… они за тобой – в огонь и в воду.
– Ни в огонь, ни в воду им прыгать не придется, а вот как вы думаете, мессир, что будет, когда мы встретим сарацинское войско хотя бы в несколько тысяч сабель? Их доспехи и мушкеты не хуже, если не лучше наших, к тому же у них – конница, а мы не имеем даже захудалой клячи. Сотня мушкетов и несколько крупных пушек – всё, что у нас есть. Какому войску мы намерены с этим противостоять?
– Я знаю, Мигель, что ты – не трус, а потому не могу понять, к чему ты это говоришь?
– К тому, мессир, что мы смертники. Мы пришли сюда не для того, чтобы победить, а для того, чтобы умереть. Посмотрим правде в глаза, и нам сразу станет легче.
– А тебе тяжело?
– Мне нормально. Парни только не всё понимают.
В этот момент до них опять донеслись слова солдатской песни:
Впереди – тамплиеры и рыцарства цвет,
Что гордится по праву по несколько лет
Белой коттой!
– Когда это твои головорезы, Мигель, видели впереди себя цвет рыцарства, да ещё и тамплиеров?
– Они мечтают об этом.
– Хорошая мечта. Может быть, мы их недооцениваем?
– Бой покажет, – мрачно буркнул да Кастаньозо.
Тем временем солдаты лихо завершили песню:
Вот мы ломим … Конец! И звучит: «Босеан!»
Воздадим хвалу Господу и алебарде.
Кристобаль да Гама тихо улыбнулся:
– Ну вот теперь мы знаем, что надо орать, когда Господь дарует нам победу: «Босеан!» Прислушайся к сердцам своих парней, Мигель. Они сильны не только своей знаменитой молниеносной атакой.
***
Европейцы, даже воевавшие в горах, никогда не знали, что такое амба, потому что амбы бывают только в Эфиопии. Это высокая гора с почти отвесными склонами и плоской вершиной, где так удобно поставить крепость, которая становится совершенно неприступной. Именно на такой амбе, в неприступной крепости и скрывалась императрица Сэблэ-Вэнгэл. Единственным путем, который вел наверх, была узкая тропа, которую легко могли перекрыть несколько лучников. Но по посланникам да Гамы сверху не стреляли, императрица сразу поняла, что к ней на помощь пришли друзья. Иаков и двое португальцев с большим трудом поднялись вверх по немыслимой тропе, а с того места, где она обрывалась, их подняли в крепость в корзине. После недолгих объяснений императрица в сопровождении 30-и служанок стала спускаться вниз. Оказывается, были и другие пути на амбу и обратно, куда полегче сумасшедшей тропы, но снизу их невозможно было обнаружить.
И вот уже Сэблэ-Вэнгэл в окружении служанок предстала перед Кристобалем да Гама. Императрица была одета в простые, но весьма элегантные шелковые одежды, лицо её закрывала так же шелковая вуаль, расшитая диковинными цветами. Кристобаль был очарован этим неземным образом, ему казалось, что сейчас он будет говорить с прекрасным цветком, единственным во всем мире. Сам он так же постарался предстать перед императрицей во всем своем великолепии: рубаха из алого атласа, французский черный плащ и черная шляпа. Всё это смотрелось на нем так, как будто только он один во всем мире может носить такую шикарную одежду и не выглядеть щеголем.
– По приказу льва морей, короля Португалии Жуана III, мы пришли на помощь льву от колена Иудова, императору Эфиопии Гэладэусу, – сказал Кристобаль.
– От лица моего царственного сына мы принимаем вашу помощь, благородный рыцарь, – ответила императрица.
Голос императрицы был глубоким, чистым и царственным.
«Она назвала меня рыцарем, – подумал взволнованный Кристобаль. – И я буду служить ей, как рыцарь».
***
Во время сезона дождей португальско-эфиопские силы решили остаться у амбы, разбив у её подножья лагерь. Кроме 30-и служанок верность императрице сохранили всего две сотни воинов, таким образом маленький португальский отряд увеличился не столь уж значительно. Но прибытие португальцев произвело на эфиопов огромное впечатление. Никто почему-то не думал о том, что люди да Гамы отнюдь не являют собой сколько-нибудь значительной боевой силы, эфиопы воодушевились так, словно вся Европа пришла им на помощь. Ко всем племенам летели гонцы императрицы с радостной вестью. Их окружали в основном племена тигрэ, императрица, сама из тигрэ, пользовалась в этих краях авторитетом. Ранее никто не спешил к ней на помощь из-за парализующего страха перед Гранем, к тому же тигрэ знали, что у императрицы нет армии, и они по сути лишены выбора между Гранем и Гэладэусом, но поскольку на помощь прибыли португальцы, это совсем меняло дело.
Впрочем, к императрице отнюдь не хлынул поток пополнений, прибыли дополнительно лишь несколько сот человек, но племена гарантировали как минимум нейтралитет, то есть обещали отказать Граню в поддержке. Другие вели переговоры об объединении, с тем, чтобы дать захватчикам отпор на родной земле. Всё это было очень важно – Эфиопия понемногу освобождалась от ужаса, вызывавшего оцепенение.
Португальский лагерь с утра до вечера бурлил. Дон Кристабаль не давал солдатам расслабляться, ежедневно проводя изнурительные боевые учения. Кроме того, наконец, решили вопрос о том, чтобы дать тяжёлым пушкам нормальную тягу. Пушки поставили на деревянные сани, в которые впрягли коров – другого тяглового скота найти не смогли. Да Гама приказал гонять эти странные упряжки по пересечённой местности, и через сутки сани развалились. Стали думать, как их усовершенствовать, сделать более крепкими, потом с большим трудом искали лес, который приходилось таскать из окрестностей на себе. Да Гама, припрятав чёрный бархатный плащ, в одежде простого пехотинца таскал брёвна, при этом ни одному солдату не пришло бы в голову похлопать благородного идальго по плечу и увидеть в нём равного. Грязный, уставший, не гнушавшийся самой чёрной работы дон Кристобаль всё же возвышался над солдатами на две головы – авторитет его был огромен, а подчинение ему – беспрекословным, и его жестокость в случае необходимости вполне соответствовала солдатским представлениям о том, каким должен быть настоящий командир. Одному дезертиру да Гама приказал отрубить кисти обеих рук, хладнокровно объяснив солдатам, что они пришли сюда добровольно, но теперь обязаны подчиняться приказам, и он теперь для них и вице-король, и верховный судья. А двух лазутчиков Граня по приказу дона Кристобаля просто запытали до смерти. Если бы суровый дон Васко увидел сейчас своего сына мечтателя, он, наверное, усмехнулся бы вполне удовлетворённо.
***
15 декабря 1541 года 400 португальцев и 200 эфиопов двинулись в поход на соединение с императором. Из эфиопских воинов отобрали лишь две сотни самых лучших, остальных оставили сторожить крепость на амбе. Именно сторожить, потому что оборонять эту крепость не было необходимости – никто и никогда не стал бы пытаться взять её штурмом. С отрядом шла так же императрица в окружении своих служанок, что придавало их походу большую государственную важность.
Шли через высокогорные районы Эфиопии. Раньше португальцы даже не думали, что горы могут быть настолько высоки и непроходимы, но никто из них не упал духом, преодолевая невероятные трудности, ни один человек не погиб на горных кручах, хотя сначала казалось вполне вероятным, что ни один из них не выберется отсюда живым. Самым тяжёлым было перетаскивать пушки через высокие горные перевалы. Тягловых коров бросили, толку тут от них не было уже никакого, солдаты сами впряглись в упряжки, от каждого из них требовалось усилия нескольких вьючных животных. Как ни странно, португальцы, совершенно непривычные к таким горным переходам, проявили терпения куда больше, чем эфиопы. Последние однажды чуть не взбунтовались, отказываясь идти дальше, но Иаков перевел им предупреждение да Гамы: или они идут вперед, или все до единого будут казнены на месте. Эфиопы, уже знакомые с тяжелой рукой португальского начальника, вполне поверили, что он, не задумываясь, осуществит угрозу и больше бунтовать не пытались.
А португальские солдаты смеялись на привале:
– Ганнибал – младенец по сравнению с нами, его переход через Альпы – детское развлечение, ведь им не приходилось тащить на себе пушки.
– Да кто такой Ганнибал? Язычник. А наш командир – рыцарь Христа. Со Христом мы можем одолеть горы и повыше этих. Хотя куда уж выше.
***
К февралю опустились на равнину, хотя по европейским меркам эту равнину следовало всё же считать горами. Вскоре встретили небольшой отряд мусульман на амбе. Эфиопы сразу же предложили обойти амбу стороной и действительно, по здравому размышлению, штурмовать её было практически невозможно. Дон Кристобаль на некоторое время задумался, а потом сказал Мигелю да Кастаньозо:
– Мы возьмем эту амбу. Нашим солдатам нужна небольшая победа. Не всё же им, как скотам, тащиться в упряжках.
Мигель жизнерадостно рассмеялся:
– За что люблю тебя, Кристобаль, так это за то, что ты всегда требуешь невозможного, – и тут же обратился к своим солдатам: – Видите, там наверху – враги? Мы должны быть там, а их нигде не должно быть. А ну давай, ребята, с огоньком, да с ветерком!
Солдаты весело загорелись, устремившись наверх по узкой тропинке, но первая атака была отбита, португальцы потеряли несколько человек убитыми. Да Гама собрал капитанов:
– Что скажете?
– Эти камни словно специально полировали, – спокойно заметил д’Абреу. – Солдаты не могут прорваться, потому что ноги скользят, натиска не получается. Предлагаю идти на штурм босиком.
Так и поступили, но вторая атака тоже была отбита. Тогда Эстебан д’Албугера сказал:
– Когда мы добрались до середины амбы, я заметил, что наверх ведут и другие тропинки, надо найти заходы на них. Если ударим с нескольких сторон – прорвемся. А на одной тропинке слишком узкий фронт. Нас могло быть вдесятеро больше с тем же успехом.
Нашли еще две тропы и решили ударить с трех сторон. С одной стороны – да Гама и да Кастаньозо, с другой – д’Абреу, с третьей – д’Албугера. Мусульмане, уже привыкшие к тому, что все португальцы прутся по одной тропе, совершенно не ожидали проникновения с других сторон, это их и погубило. Дону Кристобалю, рвавшемуся впереди своих солдат, пришлось выдержать страшный натиск, но как только д’Абреу и д’Албугера без сопротивления проникли наверх, натиск тут же ослаб, и Кристобаль с Мигелем так же прорвались на плато.
Несколько сот мусульман, оказавшись в кольце окружения, ощетинились саблями. Теперь они были в западне и понимали, что живыми не вырвется ни один, но сдаваться явно никто не собирался. Португальцы, переведя дух после прорыва, не торопились сделать последний натиск, и тут на плато появились эфиопы. Они не участвовали в штурме, сразу же объявив это предприятие бессмысленным и погибельным. Видимо, почувствовали, что страшный португалец на сей раз не казнит их за невыполнение приказа. Но как только португальцы прорвались, эфиопы были уже тут как тут. Страшными черными пантерами они набросились на мусульман, вырезав всех до единого. Последним пал эмир, оборонявшийся против десятка эфиопов. Он погиб, как герой. Кристобаль, наблюдавший последний бой, сказал Мигелю: «Мы столкнулись с очень серьезным противником. Ты видел, как они умеют умирать? А от этого всё и зависит».
Взятие амбы стоило португальцам восемь человек убитыми и сорок ранеными, большинство из которых, впрочем, держались на ногах. Раненых перевязали, убитых похоронили и двинулись дальше. На марше да Гама обратился к Иакову:
– Что-то ваши воины не показали большой храбрости. Они всегда такие трусливые?
– Они храбры, господин, они очень храбры, и вы ещё не раз сможете в этом убедиться. Но эфиопы… как бы это сказать… очень практичны. Если они найдут стену, за которой можно спрятаться, то обязательно за неё спрячутся. Это, по их мнению, разумно. А ваш штурм они расценили, как глупость и не пожелали в нем участвовать. Но вы ещё увидите наших людей в настоящем бою.
***
Тем временем победоносный Грань охотился за императором Гэладэусом в районе озера Тана. Казалось, исламскому полководцу надо сделать последний рывок, настичь и уничтожить остатки эфиопский армии, и тогда можно будет сказать, что с Эфиопией покончено, на её территории появится могучий султанат. Но Граня начинали всё больше беспокоить слухи о португальской армии, действовавшей на севере. Никто не мог точно сказать, велика ли армия португальцев, насколько они сильны, но говорили, что они уже одержали несколько побед. Опытный Грань чувствовал, что слухи об успехах португальцев явно преувеличены, но он не мог остановить распространение этих слухов, а они очень дурно действовали на местные племена, которые теперь уже отказывались видеть в Гране единственного хозяина страны.
Грань наконец решил, что с этой неопределённостью пора покончить, император никуда не денется, а он пока уничтожит португальцев. Узнав по какому направлению продвигается да Гама, Грань выступил ему наперерез с 17-тысячной армией.
Дружба с племенами тигрэ сослужила португальцам хорошую службу – им заранее доложили о приближении огромной неприятельской армии. Да Гама успел выбрать прекрасную позицию на вершине холма и даже укрепил лагерь частоколом.
Грань увидев маленький лагерь, глазам своим не поверил. Внутри никак не могло находиться больше тысячи человек. И он пришёл сюда ликвидировать эту смехотворную «угрозу» с большой армией. Его просто провели, но надо уже было с этим кончать. Хотя… Грань, сражавшийся всю свою жизнь, умел ценить мужество противника, и сейчас он почувствовал невольное уважение к португальским безумцам. Может быть, подарить им жизнь? Да, так и надо поступить. Победа над горсткой врагов не принесёт ему славы, а милость к храбрецам сделает ему честь.
В лагере да Гамы принимали парламентёра Граня, который чеканил заученные слова:
– Мой повелитель сочувствует молодому предводителю португальцев. Он оказался так юн и простодушен, что императрице удалось провести его. Дело негуса проиграно, для португальцев самым лучшим будет сдаться. Повелитель велел передать вам вот это.
Он протянул да Гаме сутану и чётки.
– Что хочет сказать этим твой повелитель? – с улыбкой спросил да Гама.
– То, что вам лучше молиться, а не воевать. Ради вас мой повелитель готов даже не разорять один христианский монастырь, где вы и закончите свои дни монахами, вознося молитвы вашему пророку Исе.
– Хороший подарок, – опять улыбнулся да Гама. – Может быть, когда-нибудь он мне пригодится. Но пока я намерен сражаться, не переставая впрочем молиться. Поблагодари своего повелителя за оказанную честь и передай ему, что я прибыл по приказу великого льва морей короля Португалии, чтобы вернуть трон пресвитеру Иоанну. И я это сделаю. Готовьтесь к бою.
