Сергей Николаевич Огольцов
Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…
~ ~ ~ восточный коридор
В темноте исхода ночи понемногу начинает уже угадываться более густая чернота придорожной лесополосы…
…любой звезде автострады эта типа вроде дорога – высшая мера без права переписки, а моим двоим годится…путник в час одолевает пять км, нас в школе так учили…
…до райцентра, сказал дяди, вёрст 15, не боле…вышел я в пять с минутами…автобус на Москву в девять… …йип-понский бог! смачная, таки, штука – жить… особливо коли ветер попутный…
”Ветер дует прямо в спину,
не пора ли к магазину?
Не послать ли нам гонца
за бутылочкой винца?…”
…полегче на поворотах!. а сухой закон? Забыл?. Dura lex, sed lex… перевести?.
…не извольте беспокоиться брателло Латынь с нашего района…
…нет, но вульгарность, пошлость, низкопробность темы!. «гонца», «винца»! фи! как можно!.
…а чё?. прояви респект искусству молотобойцев… безупречный ямб…
…тебя бы ямбом этим да по вые, чтоб разбирал ямб от дактиля… никаких ямби-зомби разговорчиков в строю, рядовой…
…ха! кто бы говорил! эстет-самоучка!. сперва свою подвинти контргайку, али резьба сорватая?… гедонист мохнорылый! «ах, нам ямбы не по ндряву! можно мне кусочек амфибрахия, пажалста?» а хариуса под хересом не хотел?.
…хмм… да… хореи нынче захирели, замордованы, фактически, враждебной экологией… смыкаются бесплодные просторы – «горячо одобряя на сэкономленных ресурсах подхватим плановую инициативу глубокого удовлетворения раньше срока центнеров с гектара металлопроката»… и – капец, смело заводи красную книгу на всё изящную словесность… не выдыбает… минули златые дни любимцев музы…
"Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…"
…на эту всего одну строку гекзаметра потребуется два квадратных метра подстрочных пояснений, чтобы народ передовицами вскормленный допетрил бы чё этот грёбаный Ахиллес присикался к сыну звезды Бразильского футбола… а дефицит бумаги?!. на чём про рост благосостояния тискать будем?.
…сам знайиш, жить хочется, а жить не с кем, вот и живёшь с кем попало… за что и любит народ фольклор… и отметьте, сударь мой, преотменные порой поделки попадаются, вот например.
"Паследний раз, паскуды, спрашую! Кто сказал на Бога рашпиль?!."
В уже чуть белесой мгле безлюдья – сдержанное фырканье смешка. Чёрный сгусток дерева подплывает вдоль обочины, и отстаёт.
…однако же и вышколили тебя, добрый молодец…кому тут заоглядываться на беспричинный смех?..
"Иду и улыбаюсь сам себе,
А как опомнюсь – что на меня подумают!
И вовсе хохочу.."
…тоже кто-то из реальных братанов нафольклорил?…
…не, это один Чех с отклонением в поэзию…
…а Чехи не люди?..заколю!…
…смилуйся Авраам!.. пошарь в кусточках, авось разойдёмся красиво – и Яхве сыт, и сынок не поцарапанный…
…а если я Тарас Бульба?…
…хе! ну это разве токмо в засушенном виде, для гербария… коза Робинзона Крузо больше казак, чем ты… завязывай, пока соседские куры со смеху не сдохли…
…не выйдет… по сводкам гидрометеоцентра, смех это монопольная собственность Хомы Сапиенсова…
…ну с точки зрения физиологии, всё ясно прекрасно – спазмы и попёрхивания жутко нужные здоровью, но в смысле смысла как?..
…обожаю любознательных шпингалетов!. Ну-кать помозгуем… где порядочные люди смеются?. точняк, в специально отведённых для этого заведениях… типа цирка или, там, скажем…
…ура! айда в кино!. комедия – предел всему!..Фантоцци. ух, даёт!.
…шмяк!..бряк!. шарах!..дзинь-буль-тресь-бздынь!!. пссс…
…вот умора, а?.
Гы-гы-га! У-ю-гу-гу! Х-хо-хо! Иа-ха-ха!
И только моя соседка слева, дама необъятных габаритов, сидит безучастно и ни гу-гу. Почему? Вздремнула? Нет, глядит добросовестно, но молчком.
Человек во всю старается расшевелить её, вона с разгону шарахнул головой в фонарный столб. Зал дружно грохнул счастливым залпом… А она? Хорошо хоть не зевает.
Но что это? Что? Невероятно! На проходном эпизоде, когда Фантоцци после очередной вздрючки впяливается в костюм на пять размеров больше, и публика, в изнеможении от предыдущих пароксизмов, почти не реагирует – из гигантских объёмов моей соседки выкатывает смех соответственного охвата. Ай, да комик! Но чем это он её пронял?.
…и теперь, если спросишь меня – от чего люди смеются?. ответствую – от страха…
…от страха?.
…а то!. что страшнее для женщины, чем уродящая одежда?. А когда у клоуна слетело седло с велосипеда и осталась только трубка, чтоб он с размаху насадился задом, зал стонал мужским гоготаньем – бабу ж не пугнёшь пустяковинкой такой…
…смех от страха!? чепуха!. когда страшно бегут, а не смеются… к тому же твои аргументы касаемы смеха низкого пошиба… а люди смеются не только когда кто-то споткнулся-упал-в-канализацию… над остротами тоже смеются… эпиграммы там всякие… да мало ли!..
истинно! истинно говорю вам!. смех проистекает от страха и есть просьбой, а также мольбой к Неведомому отвести то, над чем смеётся молящийся, я имею в виду хохочет который… точно такая основа и у смеха по причине тонкой остроты, где «Иа-ха-ха!» значит «пусть надо мной так не пошутят!», а смех над самим собой – молитва «да, не угораздит меня так боле!»…они неразлучные Сиамские близнецы – смех и страх… скажи над чем смеёшься, и я скажу чего боишься ты…
…так стало быть, Дурак, сказать ты хочешь – кто не смеётся никогда, тому и страх неведом?.
…Ваше Величество, мы не рассматриваем ненормальные аномалии, у нас в теме представитель класса позвоночных, подкласса млекопитающих, вида приматов, подвида антропоид с латинской кличкой "homo sapiens"… так что не компостируйте нам мозги, пажалста…
…но послушай, тогда выходит, что через анекдоты можно узнавать…
…ага!. начал врубаться потихоньку?. отлично!. идём дальше… а вот, кстати, и километровый столб, что тут написано?. нет, не могу разглядеть, слишком темно ещё…
…а к чёрту!. оставь где стоит!. не он первый не он последний, чего пристал к сиротинушке?. оно тебе надо?. топаешь и – топай себе!.
Ах, прощеньица просим! Право слово – без умысла и подвохов. Ещё раз прощеньица просим. Приятно оставаться!.
…хмм… так об чём, бишь, мы?. а да! конечно! рассмотрение бессмертного вопроса классика «над чем смеётесь?!.» ответствую – над тем чего боимся испытать на собственной шкуре… что есть предтечей смеха?.. верно – улыбка… а улыбка это что?. и снова в точку – это когда зубы скалят… допустим, встретились мы с тобой на нижних ступеньках эволюционной лестницы, где мне не совсем понятно что ты за стегозавр такой, а ты подозреваешь не двояко ли я дышащее… в те необразованные времена мы ещё без паспортов бродили… сталбыть встретились и, первым делом что?. правильно!. оскалились!. как бы гляди, если чёт лишнего себе запозволяешь, так у меня на тебя вона чего естя… усёк, откуда эти хиханьки с хаханьками сперваначатку вылупились?. сведённым к своей элементарной основе, смех является средством самообороны с Гегельянски двойственной функцией – отпугнуть, и отмолиться (2 в 1)… однако применяется не в случае реальной опасности (тут некогда хаханьки строить), а когда угроза воображаемая… не применяется в отсутствие угрозы или когда уже нечего защищать… используя монополию на смехоприбамбасу, человек вскарабкался на упоминавшуюся лестницу до уровня, где выдают паспорта и записывают желающих в секцию по борьбе самбо… аминь…
ух-ты! …мастеровито финтишь, хавбек… самое пора орать «эврика!» и и галопом в бюро патентов…
…зачем, глупышка?. все колёса давным-давно изобретены… любая сверхновая идея не раз уж копошилась в мозгах Халдейского мага, или софиста Грека, средневекового алхимика, Ацтека-узловяза, вещего Брамина-ведоведа, или Тибетского мудреца… все открытия и убер-субер идеи ничто иное, как выражение иными словами, или символами, всё тех же истин, древних, как холмы… неизменных, как смена времён года, фаз луны, дня и ночи… каждый день нов и единственен, каждый день – повторение множества точно таких же дней…
…красиво токуешь, голубок… но тут вопрос из зала: вы это хорошо закрепили, гражданин управдом?.
…не беспокойся, марихуанисто!. не сорвёшь!. или есть резонное «но»?.
…умгу, амиго, увы, маненько есть… куда вы, в своей наполированной системе поместите улыбку двухмесячного малыша?. он-то с какого перепугу лыбится навстречу своей маменьке, неньке, матерке или как там его муттер кличут? эта беззубая улыбка сносит все ваши ментальные умствования прямиком псу под хвост… не так ли, Мистер Бриллиантовый Козлик?.
Светает. Мутно-серый потолок налёг на нескончаемые стены мглистых стволов, занавешенных сетью изголодало-чёрных ветвей и веточек в случайных подпалинах усохшей жухло-жестяной листвы. Вдоль корявого асфальта дороги метутся, змеясь, сбившиеся с орбит кометы позёмки, взвихрив тощие струи сухой снежной пыли.
Ветер попутный. Сзади. Дуй, приятель! Подаренную тёткой телогрейку продуешь ты чёрта с два!. Голова в плотно вязаной шапке «петушок», тёплые носки на ногах, армейские полуботинки споро верстают простёртую до горизонта дорогу, вслед за уносящейся в бесконечность позёмкой… Дуй, кудрявый! Ещё древние Греки знали, что под звуки флейты легче маршируется. Крепкая одёжка, дальняя дорожка – что ещё нужно для счастья?.
Лесополоса расступилась, пропуская уходящую от шоссе грунтовку. В расселину заглянуло удивлённое поле: кто тут такой счастливый? И от этого поля, и что есть впереди дорога, и что утро такое хмурое, и оттого как струится за ветром бледно-прозрачный дымок белого снега – стало вдруг безудержно радостно, прихлынул неуёмный восторг выше горла и выплеснул возглас в пустынную муть – «I! Am! Happy!»
Кутерьма крупиц на дороге, словно зеркало, повторяет круговерть низко мчащихся облаков.
– Am! Happy! – на этот раз почему-то с угрозой и чуть вопросительно.
– Happy! – совсем уже дохленько.
…да, недолго музыка играла… где ты, счастье?. только в прошлом, или в будущем… ищи-свищи…
…а если и наткнусь на крупицу малую – вот как только что, то всегда в одиночку… отчего так?. обидно даже… вот если бы она рядом… хотя ей ни к чему марш-броски… или чтоб увидела на экране, во сне, где угодно – вот это утро, споконвечную эту дорогу, путника на ней…
…идиот!. и когда уж тебе дойдёт, соплежуй несчастный?. нет никакой «оны» в природе, а только лишь невнятные, сентиментально-слюнявые мечтания твои, придурок, толком неясные и самому… невразумительная смесь неземной красы со страстью к утехам отнюдь не небесным, сочетание холодно-острого ума с нежно-пылким влагалищем вожделеющим лишь к тебе одному… ишь губу раскатал, похотливец… ты, малый, построил мост на вершине горы и ждёшь пока под ним побежит речка… а и кроме: для получения чего-бы-то-ни-было надо давать хоть что-бы-то-да-нибудь… а что, распролюбезнейший, имеете предложить?. тёткой даренную телогрейку?. ух-ты! вещица, канешна практичная, дней пяток всего как надёванная… чё? у тебя и казна есть!?. цельных полста целковых?. велик же твой капитал!. теперь отминусуй десятку на автобусный билет, потом 25 на самолёт до Киева, да пятёрку на электричку… а на харч уйдёт сколько?..так за какие тя шиши любить безумными страстями?
…сословные касты разделяет правильная пропасть, никаких мостов не наведёшь…а вы за кого?..с какого берега муравей?..что ты вообще такое: раб или господин?..
…я есмь кто я есмь кто я есмь на пятом дне за девятыми вратами…твоя уловка с «господином» мелковата, ибо всяк из человецей имеет трёх господ: Желудок, Мозг и Гениталии… которому служить?..
…а как насчёт евнухов?
…вот так всё и скатывается в пустую трепотню…
…проявляй респект учению пресвятого Артура, неверный… он грит, менять себя нам не дано, единственное, на что можешь рассчитывать, так это чуть больше про себя узнать, и это я, кто расширяет твои горизонты, кореш, будь благодарен неизменному второму… или, може, охота порядковыми номерами поменяться?.
…брось балаболить, сам знайиш, кто первый встал – того и тапки на весь день… что толку тасовать королей, капусту и моржей с плотниками…
…ну, так по сёдлам!. Обратно к троице Господ… или охота ещё кого-то приплести, Genosse Feldzug-Führer?.
…да заткнись ты со своими ржавыми селёдками!.. любой сверчок на высоком ЦКавском шестке автоматически раб сваво желудка…быть рабом раба?.. слуга покорный!..мне дела нет до его потрохов, как и до грёбаной диалектики, при всём респекте к её папе, Сократу, который не то хряпнул…
…но чем, тады, бедному крестьянину заняться?. я не могу делать дело вместо моих ног…
…хватит юлить!.. говорь по-людски: ты раб или хозяин?.
…ах ну какой вы приставучий!.. ладно, своему члену я хозяин, если тебя это осчастливит…
…отлично!.. я не спрашиваю с каких пор, но отлично, браток! ты набираешь 33 % с чем-то…следующий вопрос: готов ли ты обратить ближнего своего в продукт питания, если того требует твой пустой желудок?..
…ну не думаю…
…да или нет, сладенький…
…нет!. и пошёл ты нахер!.
…прэлесть!. узнаю себя любимого… и, кстати, у тебя уже 66 % с чем-то… теперь, к остаче недораспутанного Гордиева кружевного чуда…
…но я уже не помню о чём мы…
…брось зигзажить!. речь шла о том, чьих ты кровей – хозяин, или раб… вспомнил?…
…уфф!. я уже устал хуже своих ног!. ну ладно… поскольку мой организм контролируется посредством…
…достаточно!. больше слов не нужно!. «средство» всего лишь инструмент, ему не служат, его применяют… мозг в инструменты низведён… паздрамлямс! список кандидатур на должность хозяина исчерпан, поскольку волосы взяли самоотвод из опасения облысения… добро пожаловать на волю, бесхозный ты наш Сам-Себе-Голова… и добрый тебе совет на дорожку: не пытайся изменить мир, поскольку революционер без партии смешнее даже, чем гражданин без государства… а заодно не слишком-то распинайся на тему усопшего Бога, ибо всё, что всем нужно это Господин и Его заповеди… и, наконец, окинем взором старый добрый дикий мир…что ты в нём?..
…у меня не рабов!..я в них не нуждаюсь!..
…полегче, торопыга… владелец раба сам чей-то раб в 99 % с чем-то… и ты не хуже меня знаешь что отсутствие чего-то не исключает твоё присутствие в нём же… так чей же ты?.. Моэма?. Джона Милля?.
…да, да, да!. я – раб их, и я раб той чокнутой с голой грудью, что высунулась над забором Площадки… я раб всего, всех и вся, но временно, до истечения срока годности или пока всё это мне в конец не настопиздит…
…похоже, мы замыкаем очередной круг за круглым столом кочегарки в/ч 41769… извини, что отвлекаю от ходьбы… так что, подотри-ка нюни, да шагай себе и шагай… дело тебе знакомое, привычное даже…
И он шагал, наступая на хвосты прозрачных лент позёмки. Каждый шаг ничем не отличался от предыдущего и от следующего. С каждым шагом ни на йоту не менялись ни колдóбая дорога, ни низкое небо, ни лесополосы по бокам. Всё то же. Всё так же. Всё движется и остаётся таким же.
Изредка приближались и отставали бетонные столбики с цифрами на голубых жестянках. Несколько часов кряду такой ходьбы, пусть даже налегке, порожняком и – начнётся ломотное нытьё в плечах. Это он знал. Но сегодня до этого не дойдёт. До райцентра пятнадцать километров, сказал дядя. А оттуда начнутся транспортные услуги развитой цивилизации…
Что-то замаячило вдалеке на обочине. Неподвижный крупный предмет. Уцепившись взглядом за эту замершую непонятность средь всеобще-хаотичного шевеления, он приближался, гадая: что б это могло быть?
…какая-то техника… ага… какая?..
…ну мало ли чего наклёпано для сельхоз работ… ближе подойдём тогда и…
Тихое жжение наклюнулось в паху.
…да погоди ты со своими позывами… точно, техника, но из другой отрасли…
Он остановился у мандариново-жёлтого дорожного катка.
Надо ж куда тебя занесло, бедолага. Зябко, небось? То-то. Привык, чай, к тропикам асфальтным? К пылу да жару битумному. Как зимовать-то думаешь? С перелётными не упорхнёшь: на подъём тяжек. Да и поздно уж. Берлогу рыть нечем. Профиль не тот. Один исход – анабиоз. Вмерзай в среду окружающую, как всякие там хладно-кровно-земно-водные. Хотя, пожалуй, тоже не сахар.
Он излил сочувствие на россыпь мелкого гравия. Застегнулся. Переступил неровное тёмное пятно, что пару часов тому было чаем, что сготовила жена дяди на посошок.
…всё течёт, всё изменяется… один и тот же чай нельзя излить дважды…
~ ~ ~
В деревню, откуда он сейчас шёл, это был второй его приезд. Хотя, конечно, в первый раз не сам ехал, а папа привёз. В то лето дни длились по веку, неспешные, как спокойный ручей разделяющий беззвучным движением гладкой воды деревню на «ихних» и «наших». Тихо катит ручей по песчаному дну. Воды по колено. Чуть вверх по течению попадаешь в зелено-сумрачный туннель меж непролазного ивняка. Мальки тычутся в икры и чуть слышно скребут. Малость жутко, особенно если тебе двенадцать лет и наслушался рассказов про пиявок и «конский волос».
А за деревней—не близко, может, с час ходу—речка Мостья. Неширокая, но плавать можно. И он плыл к противоположному травянистому берегу подталкивая лбом красно-синий резиновый мяч по воде с неясным пятном отражения своего лица в вертлявом мокром боку. А может, мяч тот и другой берег были у иной речки его детства, но то, что и в эту речку он входил – было. Двадцать лет назад…
Двадцать лет спустя, в свой второй приезд, он в неё уже не вошёл. Зябко. Поздняя осень. Пусто в плавно разгонистых волнах полей. Пусто в деревне с холмиками битого кирпича – руины домов обросшие жёсткой травой. Мамай прошёл… Уцелевшие безмолвны, приземисты, словно вдавлены океаном блёклого неба. Марианская трещина.
– Вам кого?
– Сергей Михалыча Огольцова.
– А сами кто будете?
– Сергей Огольцов.
– Племяш, сталбыть, – скоро угадала она.
– Он самый, – согласился он, сдерживая улыбку.
Она пригласила пройти в комнату, сетуя, что дядька только что вот укатил с перерыва, похвалила вещунью кошку, с утра пораньше намывавшую гостей из шерсти морды лапой. Потом вернулась на кухню к многометровой цепочке теремка ходиков на стене, мерно нарезающих тиканьем глухую тишь пустой комнаты, к столу меж двух окон под изношенной клеёнкой свисшей по фанерные дверцы его ящика, к толпе чёрно-белых близких и дальних родственников и их особых друзей различного калибра в иконостасе одинаково онемелых и церемонно окаменелых для снимка лиц в углу незанятом Русской печью.
Он сидел привалившись к спинке дивана, разглядывая внутренности единственной комнаты с каменной печуркой напротив себя, от которой кругло-гладкая серая труба из азбесто-бетона шла кверху, а у потолка преломлялась в сторону кухонной стены.
Напротив, следом за печкой, стояла широкая кровать с крашенными железными ногами и прутьями, с подушечным бастионом перед распятым на гвоздиках ковриком, где в какую-то из тысячи и одной ночей молодчик умыкает застенчивую красавицу на своём плюшевом скакуне, а его подельник скачет следом, озираясь к минаретам спящего города. Фанерный схрон коричневого шкафа дожидался их в углу.
По эту сторону, впритык к дивану, стол с задвинутыми под него стульями, два арочных окошка в палисадник и (у глухой стены к соседям) телевизор на высокой этажерке, от которой к двери на кухню простелился половик-дорожка, а над головой—к той же двери—тянутся доски потолка: голые, синие…
Она позвякивала тарелками на кухне, изредка подходя к двери в комнату – поинтересоваться здоровы ль родители, где он работает и кем. По осторожности вопросов, он понял, что она знает. А как не знать. Его отец с тех пор как на пенсии ездил в родную деревню чуть ли не каждое лето вместе с внучкой. Уж, конечно, поделился горем с братом.
В кухне стукнула входная дверь: —«Бабань! Две пятёрки!»
– Пришёл? – ответила она со строгой нежностью. – Куртку снимай. Да не шебушись так-то. С дядей иди поздоровайся, (на спрошенное шёпотом) мамы твоей брат двоюродный.
Из-за дверной ручки осторожно выглядывает лицо мальчика с рассыпчатым вихорком над правой залысинкой крутого лба (корова лизнула), с детским взглядом неподдельной серьёзности. После протяжного «здраасте», он исчез продолжить неслышные расспросы бабушки.
– Леночкин папа, – отвечала она, накрывая на стол. – Помнишь в то лето приезжала к бабе Саше?
Она позвала гостя за стол.
Хлебая щи, школьник отрешённо глядел на окошко. Пойди упомни что видят таким вот расширенным взглядом семилетние инопланетяне, где блуждают, пока их не очнёт очередной вопрос про дела в школе.
Хорошо хоть невесть откудашний дядя ел молча… Варёную картошку с жареным луком мальчик не захотел, чай тоже. Бабушка послала его в деревенскую кузню сказать дедушке про гостя, который с вежливым «спасибо» вернулся на диван…
Он сидел, полный постной сытостью, в обволакивающей тишине деревенского дома. За окном серый ветер порывисто тискал Яблоньку, но та угиналась и шумно отмахивалась от взбалмошного ухажёра… пора вставлять вторые рамы на зиму… Напротив, через бархатисто-лиловую ночь, всё ещё немо скакали похитители со своею добычей. Хотя она, может, и рада, что её своровали и не досталась старому визирю с его жирными евнухами…
~ ~ ~
Даже странно, до чего же всё тут по мне. И так же будет во все дни отпуска… Вечерами стану ходить в гости к моей тётке Шуре, объедаться оладьями, а один раз и курицей. Богато живёт моя тётка.
Дядя-кузнец по утрам будет уезжать на велосипеде в кузницу, а я уходить в поля, а после обеда рубить поленья из горки дров сваленных возле дома, на зиму.
Красивая русская женщина Валентина, по мужу Железина, моя двоюродная сестра, мать отличника Максима, который живёт у деда с бабой, тоже придёт к родителям и пригласит бывать у неё в доме, где держит младших – хулиганистого Володьку и Танюшку, что ходит во всю, но никак не хочет расставаться с соской.
Она станет рассказывать мне деревенские истории и про своё житьё-бытьё в Москве, где за ней ухаживал Француз и в Кустанае, где была замужем за Немцем из местных колонистов.
Нынешний её муж поведёт меня к сельскому магазину и я буду пить бутылочное пиво и слушать трёп мужиков ни о чём, но таким говорком, что аж дух стискивает.
И к тому времени тётка уже подарит мне чёрную телогрейку, которая тут обязательная к ношению униформа, кроме детей и подростков, чтоб я не был белой вороной своим клетчатым пиджаком…
Какая-то до-библейская простота жизни, а вместе с тем столько всего примешано… Старушка пришла в магазин обменять обтянутую сеткой картошку со своего огорода на колхозные копейки. Нищета неутаимая, а мужики вокруг чуть ли шапки перед ней не ломят. Она – реликвия их прошлой жизни, воплощение старорежимных помещиц и им нужен этот пережиток, они готовы сотворить его из нищей пенсионерки учительницы, лишь бы черты лица потоньше…
Возвращаясь с одного из ужинов у моей тётки, я невесть с чего остановился в окружающей темноте и долго пялился в сухой бурьян. Зачем? На следующий вечер она мне сказала, что да именно в том месте стояла изба моей бабы Марфы.
В ночь перед отъездом, я пришёл в дом Валентины – отдариться. Мой клетчатый пиджак пришёлся впору её мужу. Их явно впечатлила такая щедрость и они называли пиджак «костюмом». Валентине я отдал подозрительно женскую сумку. Так будет легче идти до райцентра. Сбагрил-таки…
Мы вышли в темноту улицы без домов. Все понимали, что больше нам уже не свидеться. Валентина обняла меня и заплакала. Я погладил плечо её телогрейки и сказал: —«Будя, сестрёнка!» Потом пожал руку её мужу Железину и ушёл.
Так странно, в жизни не слыхал, не выговаривал утешающего слова «будя», а тут само собой выскочило… Я родом отсюда, жаль, что тут не пригожусь…
~ ~ ~
Коситься на меня начали ещё на автовокзале рядом с Измайловским парком, куда прибывает автобус Рязань-Москва. В киевском аэропорту Жуляны, где около полуночи приземлился самолёт из Москвы, неприязнь ко мне со стороны окружающих возросла геометрически, подтверждая правильность поговорки – одетых в зэковский прикид встречают по одёжке.
Наутро пассажир на платформе подземной станции метро озвучил общественное мнение на мой счёт:
– Куда, блядь, прёшь среди людей?!
Моё отличие от людей состояло в том, что я был чёрный человек. Чёрная телогрейка, чёрные штаны, чёрные полуботинки. Только шапка-«петух» несколько выбивалась из общего ансамбля своими коричневыми и голубыми полосами. Это как-то было бы ещё простительным, если б я пёр какую-то поклажу, но чёрный человек с руками в карманах это ни в какие ворота, это вызов общественному укладу, это оборзелый бомж… Мы проходим мимо, каменея отведённым взглядом, чтобы—не дай, Бог! – не встретиться глазами, или же рявкаем – «Куда, блядь, прёшь среди людей?!»
Правда, в те дни мы ещё не знали слова «бомж», для людей такого сорта применяли термин «бич». «Куда прёшь, бич?!» «Вали, бичара, нахер!» И так далее.
Слово это привезли моряки ходившие в загранку. Там, в портовых городах, бродяг, что спят на пляжах и там же собирают объедки после отдыхающих, зовут beach-combers. Наши люди не стали париться и позаимствовали лишь первое слово. Так люди без прописки или определённого рода занятий стали именоваться «бичами». Короткий, хлёсткий термин. Однако не прижился.
Во-первых, кто не владеет Английским и далёк от моря начали сползать в синонимы и подменять «бичей» «кнутами». А во-вторых, аббревиатура всегда сильнее, тем более при поддержке государством.
(…мы все из СССР, врубились? Кому не дошло получит разъяснение в ЧК, она же КГБ…)
Когда органы охраны правопорядка сократили «Без Определённого Места Жительства» до «БОМЖ», их порождению не стало равных, а остальные наименования лишились шанса на выживание.
В могучем великом Русском языке не найти синонима бомжу. Ближайший к нему бродяга отдаёт нафталином и младенческим сюсюканьем Индийского кино в двух сериях…
Давным-давно жили на Руси коробейники-офени. Носили свой розничный товар пешим ходом. В целях выживания, они сложили собственный язык. Тёмный для непосвящённых, язык Офеней канул в небытие вместе с его носителями, поскольку никто не удосужился составить его словарь.
Нынешняя «феня» блатного мира тоже для посвящённых, но никак не связана с исчезнувшим Офенским кроме отголоска в ней его имени. Феня – язык утративший свои корни, считать её языком Русской мафии неверно, поскольку из Русского она заимствовала лишь грамматический строй, а лексикон весьма международный. Выпертые из средних школ недоучки сливают в него огрызки слов вдолблённых им на уроках иностранного языка. Так феня украсилась «атасом» (от Французского "l’attention!"), «хазой» (от Немецкого "Hause"), «хавать» (от Английского "have a"), а также множеством заимствований из дружной семьи народов свободных сплочённых вы единый Союз.
(…однако, вернёмся к моей маляве, она же письмо (от Немецкого "mahlen")…)
Поборник общественных устоев, оскорбивший меня в метро, не знал, что под личиной чёрного человека во мне таится ранимая душа и пищеварительный тракт нежной организации. Я и сам не очень об этом догадывался, пока не почувствовал как (после оскорбления) постепенно становлюсь «животом скорбен», настолько утроба моя шокировалась травмой открытия, что в глазах общества она составная часть ханыги.
В районе Майдана (тогдашняя Октябрьская площадь) стало окончательно ясно, что мне никак не удастся сдержать напор приливов в ампулу (пониже толстой кишки), а до сквера возле Университета с единственным известным мне туалетом в центральной части Киева не успеть. К счастью, вспомнилось Министерство Просвещения с их министерским санузлом на втором этаже. И не очень далеко. Только бушевание в кишечной системе требовало дополнительных бунтоподавительных усилий…
Я распахнул высокую входную дверь и целеустремлённой рысью рванул вверх по мраморным ступеням.
– Эй! Куда?! – Прокричала дежурная со стула налево от входа.
– Проверка сантехоборудования, – откликнулся я через плечо не замедляя деловой походки.
Когда скорби улеглись, я покинул туалет отполированный как малахитова шкатулка и нисходил по белым ступеням лестницы, яко же Архангел Гавриил, благообразно и неторопливо, и даже благостно сияя.
Мне захотелось поделиться Благой Вестью и, обернув лицо к дежурной вправо, я благосклонно сообщил:
– Слышь-ко! По нашей части у вас всё в порядке. Да! – И вышел на вопиюще атеистичную улицу Карла Маркса, составленную из плотной стены таких же сурово административных зданий.
(…Карл точно знал, что никакие не хиханьки и отнюдь не хаханьки сделали Человека Венцом Природы. И фиг бы вообще он дослужился до Венца без помощи коллектива. Потому что в одиночку ни мамонта не забить, ни на луну не слетать. Но до чего же хрупко состояние такого единства! С какой готовностью делим мы себя, людей, по цвету кожи, волос, на касты, веры, по партийной принадлежности – они не мы, мы не они, мы на рубль дороже!
Непостижимая загадка – как стаду обезьянообразных удаётся действовать сообща при их хронической склонности к самокастрации?..)
~ ~ ~
Моя побывка в Канино пробудила во мне рост национального самосознания. Мне, потомку Новгородских бандитов-ушкуйников и татарских ордынцев, что веками насиловали рязанских баб, не говоря уже про менее стабильные банды случайных ёбарей, никак не подобает и зазорно даже изо дня в день обнимать смердящие тряпки, чтоб запихнуть их в ящик пресса. Так, впервые за свою трудовую карьеру, я написал заявление на расчёт. Теперь в моей трудовой книжке Статья 40 покрывалась абсолютно приемлемой стандартной записью «по собственному желанию» – кто станет копать глубже? И я пошёл наниматься в завод КПВРЗ.
Всё шло без задоринки, я гладко прошёл медкомиссию, но на заключительном этапе, уже в отделе кадров, вдруг услышал «нет». Почему нет?
Оказывается, на меня не осталось квоты. Начальник отдела кадров растолковал в деталях, что имеется негласный запрет нанимать человека с высшим образованием на должность рабочего в коллектив из менее, чем 1000 недипломированных работников. В коллективе из 5000 мне не нашлось незанятой тысячи, какие-то сукины дети с дипломами опередили и исчерпали квоту.
(…разочарование меня не убило, я уже как-то научился справляться с провалами, но существование «теневого законодательства» незнание которого не освобождает от применения его к тебе стало шоком…)
Поэтому я пошёл на противоположную окраину города в завод Мотордеталь, где меня приняли каменщиком в строительный цех. Вот что значит современное крупное предприятие! Падлы с дипломами ещё не успели его подпортить.
За вычетом хавки в столовой, завод Мотордеталь являлся хрустальным воплощением мечты о современном промышленном предприятии, достаточно лишь заглянуть в его строительный цех. Просторные бытовки культурно обложены кафелем в коричневых тонах и восхищение продолжалось большими душевыми (тоже облицованными, а не цементированными). Напоминание себе об ожидающих тебя в конце рабочего дня удобствах согревает сердце в ходе исполнения трудовых заданий.
