Сергей Николаевич Огольцов
Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…
Нет, подобный детский лепет не вписывался в сырую пещеру палатки с комсомольскими активистами оброненными на их койки, тем более, что я никак не мог вспомнить как же его звали, того футболиста…
Один из нашей палатки умел играть на гитаре, которую одалживал где-то в длинном барачном здании. Весь репертуар насчитывал ровно две песни – баллада про город куда не найти пути, а жители там любят споры, потому что мысли у них поперёк, зато руки любимых вместо квартир, после которой следовал весёлый рок про скелетов, которые радостно мотают головой после хорошей анаши. Однако даже с такой скудной программой, слушатели у него всегда находились, бренчанье гитары скликало обитателей из соседних палаток и девушек из их спален в длинном здании.
Я попросил его научить меня игре на гитаре и он показал два известных ему аккорда и как нужно играть бой «восьмёрку». Глубокие борозды от гитарных струн пропахали подушечки пальцев левой руки. Давить на струны было больно, но больно уж хотелось научиться…
В игре КВН против команды активистов из города Сумы мы проиграли, но только не в конкурсе Приветствий, который я ниоткуда не сдирал. Мы вышли как заблудившиеся инопланетяне.
“Мы на Марс собирались!
Йе! Йе!
А попали мы к вам!
Йе! Йе! Йе! ”
~~~~~
~ ~ ~ юность
Немало своих одноклассников не досчитались мы после этого лета. Кто-то уехал, другие стали студентами всяческих училищ и техникумов. Куба поступил в Одесское Мореходное Училище, Володя Шерудило перешёл в Городское Профессионально-Техническое Училище № 4, оно же ГПТУ-4, но в Конотопе это заведение именовали просто «бурса», чьи учащиеся автоматически становились «бурсаками». Чепа пытался поступить в какой-то горный техникум в Донецке, но в результате оказался студентом Конотопского Железнодорожного Техникума. В параллельном классе потерь было не меньше и даже младенчик, которого одна из их девочек нагуляла и в конце каникул «в подоле принесла», не восполнял урона, и потому остатки 8 А и 8 Б классов объединили в один девятый класс, уже без всяких букв…
В первый день занятий, после торжественной линейки с традиционно бесконечным звонком на первый урок первого полугодия, в наш сводный класс вошёл Валера Парасюк (кличка Квэк). Этот блондин из десятого класса бегал за кем-то из девочек бывшего параллельного и нарисовался под предлогом случайного визита типа как бы сказать «привет-привет» ребятам.
Учительница Украинского языка и литературы, Федосья Яковлевна (кличка Феська), с прямым проборов в бесцветных волосах переходивших в тощие косички жалкой короны, пришла второй, уступив Квэку тридцать секунд. Однако, полнясь бойцовским духом настоящей спортсменки, указала ему на дверь и скомандовала выйти. Квэк не стал варить воду, а враз удовлетворил пожеланию классной дамы, избрав, однако, несколько личный путь. Он влез на подоконник и удалился красивым прыжком во двор школы. Его чёрные, хорошо начищенные туфли взбликнули на лету, в виде блестящего «пока-пока».
Недаром учительница Химии, Татьяна Фёдоровна (кличка Нуклезида) имела привычку ставить эти его туфли нам в пример. «Если у парня туфли начищены, значит он следит за собой. Берите пример с Валеры Парасюка, и с его туфлей, которые всегда начищены!»
После чего Федосья Яковлевна, она же Феська, закрыла окно оставшееся нараспах после отбытия Валеры Парасюка, он же Квэк, и призвала учащихся не обращать внимание на его выбрыки, поскольку он больше уже не наш, а переведён в школу № 14 (вторая из двух школ на Посёлке) за то, что его место жительства ближе к упомянутой школе, и пусть теперь у тамошних учителей голова болит…
Нет лучше способа узнать друг друга лучше и ближе притереться, чем совместный труд… Отзанимавшись первую неделю, старшие классы были оповещены, что утром воскресного дня они должны явиться в школу с вёдрами, поскольку мы идём в подшефный колхоз села Подлипное оказывать помощь в уборке урожая.
День выдался великолепный, тёплый сентябрьский день с ясным солнцем в просторном голубом небе. Шумная колонна учащихся пришла на край кукурузного поля, где нам объяснили порядок проведения сбора. Оторвать початок от стебля, ободрать с него длинные листья, а всё остальное бросить в ведро. Когда ведро наполнится, отнести и высыпать содержимое на общую кучу початков. Совокупность перечисленных действий становится твоей лептой в процесс «шефской помощи коллективному хозяйству».
Каждого шефа поставили во фланг ряда кукурузных стеблей, который ему предстояло обобрать по пути следования к противоположному концу поля невидимому за зелёной стеной урожая. И – двинули слитые единой целью! Вперёд, под бамканье початков по дну и в стенки вёдер, под радостные возгласы юных голосов, под наставительные окрики поднаторелых педагогов, под жахканье взрывпакетов подброшенных в безоблачное небо… Как барабанно, звонко, мудро, высоко!
Вскоре я отметил моё отставание от общего продвижения. Возвращаясь с очередным ведром собранных початков к общей куче, я обратил внимание, что далеко не все стебли освободились от початков подчистую. Так надо ж было чётче объяснять, что цель не в том, чтобы собрать сколько их есть на поле, но выборочно, лучших из лучших, початочную элиту, так сказать!
Подправив, соответственно, свои приоритеты и трудовые методы, я тут же поравнялся с общей массой шефствующих шествующих к победе в битве за урожай, затем вырвался вперёд и настиг авангардный отряд из четырёх ударников труда.
Предшествование общей массе трудящихся даёт немало преимуществ. Первое, оно же главное, что не нужно возвращаться к общей куче собранных початков. Как только ведро наполнилось, переворачиваешь и сыпешь наземь, становишься кучезачинающим основоположником для последующих трудовых всыпаний теми, кто придёт следом.
Пара ребят-авангардистов избрали путь наименьшего сопротивления и расшвыривали початки оборванные со своих рядов куда попало, тем самым избегая затраты сил и времени на обдирку листьев. Я не стал перенимать их передового метода, поскольку вдалеке уже виднелся край поля с его урожаем. Мы вышли к следующему, оставленному под паром, и полчаса валялись на густой траве, больше утомившись ожиданием пока дотопает основная масса, чем нашими сверхпроизводительными трудовыми усилиями…
В сентябре Архипенки переехали на улицу Рябошапки недалеко от РемБазы, которая выделила своему фрезеровщику, Дяде Толику, квартиру в пятиэтажке. Образ жизни в нашей хате стал просторнее, потому что родители перешли спать на кухню…
Вскоре после этого в хате появился ещё один жилец, Григорий Пилюта, который отбыл свою десятку за убийство и вернулся в родительский дом. Гладкий чуб тёмных волос облегал его лоб до бровей, а глаза постоянно смотрели лишь вниз или в сторону. Сумрачно и молча проходил он по двору между калиткой и своим крыльцом. Его возвращение из тюрьмы не отменило концерты Пилютихи сквозь стену. Хотя Однажды проходя под окном их кухни, я услыхал его попытку грубым окриком заткнуть поток материнских проклятий кухонной стене…
Посреди ночи меня разбудил отец склоняясь надо мной в скудном свете настольной лампы. Мать стояла в дверях на кухню, а Саша и Наташа заспанно выглядывали из-под своих одеял.
Отец сказал мне, что Пилюта ломится во входную дверь с ножом и я должен вылезти через окно комнаты в палисадник и принести два топора из мастерской в сарайчике. На одевание не оставалось времени – через наполненную темнотой кухню доносились тяжёлые удары в дверь на крыльце и пьяные вопли с требованиями к матери: —«Открой, сука! Я тебе кишки выпущу!»
Я быстренько принёс необходимые инструменты и вышел с отцом на веранду охранять дверь, что сотрясалась от ударов и животных воплей Григория Пилюты. Как долго выдержит щеколда в навесном замке?.
Мы стояли наготове в трусах и майках с топорами в руках. – «Серёжа!»—сказал отец взволнованным голосом, – «как ворвётся, ты остриком не бей, обухом глуши! Обухом!» Мне было страшно, но вместе с тем хотелось, чтобы Пилюта поскорей врывался бы уже.
Он так и не ворвался. В тёмном дворе раздался вой Пилютихи и уговаривающий мужской голос. Это Юра Плаксин, друг детства Григория Пилюты, пришёл из своей хаты на улице Гоголя, напротив колонки. Он увёл пьяного с собой… Мы оставили топоры рядом с дверью и ушли досыпать ночь. Утром я осмотрел глубокие проклёвины ножом сквозь серую краску входной двери. Хорошо, что это не зимой случилось. Как бы я вылезал через окно, когда там вставлены двойные рамы, а? Потом явился Юра Плаксин с ранним визитом, просить, чтоб не говорили участковому про этот случай.
Один из топоров долго оставался на веранде, покуда Григорий Пилюта не съехал куда-то в город из материнской хаты, от греха подальше. Ну глупо же, сама его накрутит, а потом бегает за Юрой Плаксиным, чтобы сынок опять не загремел на Зону. Возможно, у него имелись и свои причины съехать, откуда мне знать, чужая душа потёмки… Позднее я встречал его в Городе, но во дворе нашей хаты никогда.
Со смертью Пилютихи, количество населения нашей хаты скачкообразно возросло, потому что Григорий продал свой родительский дом приезжим из Сибири. Но это ещё не значит, что сами по себе они сибиряки. Туда можно ехать из любой республики, завербовался и – вперёд. Так называемая «погоня за длинным рублём» тянулась, главным образом, в таёжном направлении, потому что зарплата в необжитой Тайге намного выше. Люди оттуда возвращались с полными чемоданами денег. По слухам. Если удавалось, я имею в виду, вернуться. Недаром же сложилась поговорка «Чем рубль длиннее, тем жизнь короче», верно?
Один хлопец с Посёлка тоже завербовался на шахту где-то за Уралом, а через шесть месяцев его обратно прислали. Он в той шахте отвечал за ремонт оборудования. Что-то там застопорилось, вот он рубильник отключил и полез посмотреть что не так, а позади – то ли напарник отошёл или ещё чего – врубили снова… И оборудование его так искрошило, что останки отправляли домой в цинковом гробу типа как примите сына в фаршированном виде… В Балетной Студии у Нины Александровны он был ведущим танцором, высокий такой брюнет. При исполнении Молдавского танца Жок выше всех подпрыгивал, ноги вразброс в шпагате, ладони прихлопывают по сапогам. И Молдавская жилетка чёрного шёлка, вся в блёстках, хорошо шла его танцующим кудрям.
Приезжие, которые купили Пилютину полхаты в Сибирь не из Конотопа вербовались и даже не с Украины. Они говорили на непривычно чистом Русском и не понимали многих местных слов. Четверо их было, две бездетные пары, что разделили полхаты ещё раз пополам. Пара чуть постарше жила у нас за стенкой, а молодым досталась часть с окнами на улицу. Наверное, поэтому они были пожизнерадостней, чем старшие. Хотя по сравнению с покойной Пилютихой, те тоже оказались вполне дружелюбными.
Наш непосредственный сосед, муж из старшей пары, затеял ремонт печки у них на кухне и нашёл клад спрятанный в дымоходе. Саше с Наташей и детям из хаты соседей Турковых он раздал кипу невиданных денежных знаков. Они удивили меня своей номинальной стоимостью. Прежде, сизые 25-рублёвки с гипсовыми бюстом Ленина в профиль казались мне пределом крупных купюр, но нет! Дети Турковых играли сотенными и даже пятисотенными банкнотами, каждая размером с носовой платок, с картинками античных скульптур и царскими портретами в овальных рамках, плюс витиеватая подпись Министра Финансов Российской Империи. Играли также также вялыми «керенками» и валютой Украинской Рады времён Гражданской войны, которая не слишком живописна, однако подпись Лебiдь-Юрчика ничуть не уступает подписи Царского министра числом завитушек.
Между прочим в нашем классе учился хлопец, у которого тоже фамилия Юрчик, а звать Сергеем, как и меня. Только он повыше и на уроках Физкультуры в строю стоял вторым. Но вряд ли родственник финансовому Юрчику, потому что сам из Подлипного. Скорее всего просто однофамильцы.
Когда отец пришёл с работы, сосед позвал его показать коробочку, в которой лежал клад и место в печной трубе, откуда он его вынул. Потом отец вернулся домой и, стоя посреди кухни, задумчиво сказал: —«А ведь там не только бумажки лежали». Потом он снова полистал кипу банкнот на столе и пустился вспоминать своего канинского родственника по материнской линии. При царском режиме тот освоил выпуск таких же вот бумажек на своей специальной машинке. Широко жил, но погорел из-за нетерпеливости. К нему из города брат в гости приехал, зашли в «монопольку», так при Царе называли продуктовый магазин, и купили водки. А монопольщик заметил на своих пальцах синие следы от пятирублёвки, пока они уже где-то распивали. Братья до того спешили отметить встречу, что даже не дали деньге как следует просохнуть.
Короче, сослали печатника в Сибирь, а всё имущество конфисковали. А жена его поехала за ним, как те жёны осуждённых Декабристов.
– Вот что значит любовь, – сказала мать, чтобы пилюлей романтичности подсластить меркантильную горечь тематики.
– Какая там любовь! – взвился отец. – Та стерва поняла, что за таким пройдохой ей и в Сибири будет лучше, чем в деревне.
Он довольно хмыкнул, и мне тоже стало приятно, что где-то в моём фамильном дереве сидит прожжённый прохиндей. Пусть даже из времён давным-давно минувших, дореволюционных, которые казались такими же далёкими, как былинные богатыри из старины суровой. Впрочем, при Змее-Горыныче бумажных денег ещё, конечно, не печатали.
Спустя неделю предположение отца косвенно подтвердил муж из пары помоложе (уже изрядно приунывший). Он поделился новостью, что его друг без всякого предупреждения исчез неведомо куда. Втихаря рассчитались с работы (его жена тоже), и уехали не попрощавшись с друзьями за стенкой. Дружба дружбой, а табачок врозь.
Вскоре молодая пара, заметно приунывшая, тоже уехали. Пилютина часть хаты осталась пустовать и надолго…
(…знакомый с Советским законодательством не станет осуждать беглецов слишком строго – любой клад найденный в СССР становился собственностью государства, минус 25 % за труды счастливчику, который нашёл. Никакой Джон Сильвер не позарился бы на такие сокровища…)
~ ~ ~
Из-за подготовки полученной в лагере комсомольских активистов в Сумах, я был избран Председателем комсомольской организации школы № 13 (сокращённо Комсоргом) и следующую неделю не посещал занятия по уважительной причине. В комиссии из пяти других комсоргов, мне пришлось посещать отчётно-выборные собрания комсомольских комитетов школ города, на которые нас водила второй секретарь горкома комсомола. Помимо меня в комиссии оказались ещё двое выпускников сумского лагеря – одна из девушек и гитарист.
Отчётно-выборные собрания убивали своей скукотищей, потому что в каждой школе одними и теми же словами говорили про одно и то же. После чего второй секретарь непременно требовала от нас, комиссионеров, выступить с нашими критическими замечаниями. Гитарист справлялся с этим лучше всех – втянулся тренькать всего на двух аккордах.
"Лелея и блюдя славные традиции своего пионерского прошлого, комсомол школы № 13 внёс свой весомый вклад в Ежегодный Общешкольный Сбор Металлолома…"
Каждую осень половина большого школьного двора вдоль забора напротив учебных зданий разделялась на сектора, а те распределялись между классами, начиная с пятого. И теперь каждый знал куда ему валить собранный металлолом. Классы соревновались, кучи всякой ржавой всячины росли, регулярно взвешивались, вес записывался и, в конце концов, ворота школьного двора распахивались для самосвала среднего возраста и такой же грузоподъёмности, который увозил коллекционный взяток неведомо куда за две, обычно, ходки. Классу победителю присуждалась Почётная Грамота, которая и вручалась на ближайшей торжественной линейке школы.
Конечно, те грамоты всем пофиг. Что привлекало, так это собраться целым классом и – … ну не совсем, чтобы целым, вообще-то, а кто так уж и быть придёт… и – с парой возков дробно грохочущих железом своих колёс по булыжнику улицы Богдана Хмельницкого или натружено скрипя ими же по вымощенным пылью остальным улицам Посёлка, углубиться в его географические головоломки в поисках металлолома. Куда конкретно? Да, по-всякому. Бывало кто-то из одноклассников приносил весть о соседе охотно готовом избавиться от многолетних залежей чего-то ржаво-тяжёлого в углу двора хаты. «Ай, молодцы, деточки! Та заезжайте ж уже! Ото там! Все забирайте!»
Но дырявые тазы, диванные пружины из давних режимов и гнутые гвозди слишком легковесный сброд, чтобы добавить авторитета твоей куче. К тому же с борцами за опрятный вид своего двора на Посёлке тоже не густо. «Ну и що, що там куча за сараем? А може и згодиться щось». И не поспоришь, потому что при ремонте забора доска от гвоздя рассыпается в прах, слишком уже струхла, а проволокой примотать так ещё и простоит лет пару. А проволока откуда? Та сказано ж – на куче за сараем.
Поэтому сводный коллектив нашего девятого класса—те, кто вообще пришли—двинул в свободный поиск, катя два возка вдоль заводской стены по Профессийной всей… высматривая, как стервятники вестернов, поживу… Когда завод кончился, и начались рельсовые пути товарной станции, которым нет числа, конца и краю, мы покружили вокруг явно ничейной колёсной пары, что даже и на рельсах не стояла, а сброшена была под небольшой откос, неаккуратно так. Однако невозможно погрузить многотонную махину на два возка, не то мы победили б одной ходкой.
Мы прочесали дальше вдоль путей, но безрезультатно. Но потом ребята случайно заглянули в широкую секцию бетонной трубы, что затерялась в высоких травах вдоль путей и обнаружили там арбуз и ящик винограда – сбор металлолома имеет свои плюсы иногда.
– А шо, не ясно? – прокомментировал находку Владя Сакун из бывшего параллельного. – Грузчики дерганули с какого-то товарняка и приныкали.
Необъяснимые, на первый взгляд, явления утрачивают мишуру загадочности пред умудрённым жизнью взором…
Мы повнимательнее оглянулись на составы оцепеневшие на своих путях в дремотном ожидании «зелёного», каждый – своего.
Кто-то из наших поисковиков отправляясь за металлоломом не упустил прихватить нож, как чувствовал, что встретится арбуз. Но тот оказался чересчур велик для длины ножа прорезавшего кожуру и плоть по меридиано-кругу. Пришлось жвакнуть его о край бетонного кольца торчавшего, на попа, из трав. Арбуз распался надвое, но сердцевина его, так называемая «душа», осталась в одной из половин, не отделилась. Влажно-красная, в сахарных разводах, простёганная длинными поперечными стежка́ми чёрно-коричневых семечек… душа…
С невиданною прытью, которой в жизни от себя не ожидал, нанёс я молниеносный «удар сокола» – двумя руками закогтил и вырвал арбузову душу. В изумлении самим собой и этой вселившейся невесть откуда ловкостью, я великодушно отказался потчеваться оставшимися половинками, которые ребята раскромсали на доли поудобней, и ел из собственных ладоней, обгрызая бескожурный истекающий соком ком арбузной плоти…
Ну а перед виноградом даже самые скромные девушки нашей металлосборной группы не устояли, но всё равно пол-ящика мы оставили грузчикам, чтобы не сильно прессовать… или почти половину.
Час спустя, по наводке случайного, но хорошо осведомлённого знакомого хлопца, мы вышли на залежи металлолома пригодные для промышленной разработки. Правда, в совершенно противоположном направлении… В заборе между Базаром и Бурсой, она же ГПТУ-4, имелась дыра, через которую мы натаскали столько обрезков двухдюймовых труб, что на оба возка хватило. Там были ещё, но которые короче метра мы не стали брать.
На следующий день завхоз ГПТУ-4 пришёл в школу № 13, опознал те трубы в нашей куче и, после разговора с директором, увёз их на самосвале. Утверждал, что это материал для обучения бурсаков-токарей их ремеслу. Однако Пётр Иванович нас ни в чём не упрекнул. Да и за что? Кто мог предположить, что учебный материал станет валяться в густой крапиве? Хотя, если внимательно вдуматься, чему угодно можно подобрать подходящую причину неразличимую на первый, поверхностный взгляд. И лишь моя неудержимость в изъятии души арбуза так и остался для меня загадкой… но всё равно классно так получилось.
(…в те безвозвратно канувшие времена—не дотянуться, не дозваться, не искупить—я не ведал ещё, что все мои горести, радости и всякое такое прочее, исходят от той недосягаемой сволочи в непостижимо далёком будущем, которая растянулась сейчас на моей спине и слагает вот это письмо, в одноместной палатке, посреди тёмного леса на краю света, под неумолчный плеск реки, которую нынче кличут Варанда…)
~ ~ ~
Непредсказуемо начало дружб, идёшь себе домой со школы, а тут Витя Черевко, твой новый одноклассник из бывшего параллельного, тоже топает вдоль Нежинской, хотя живёт за Старым кладбищем.
– О! А ты чё тут?
– А… Иду на хату к Владе. Он на Литейной живёт.
– Хмм… Ну и я с тобой.
С того дня, у меня два друга-одноклассника – Чуба, он же Витя Черевко, и Владя, он же Владимир Сакун.
Прыщи на лбу у Влади скрыты волною чуба сально-каштановых прямых волос стекающих из длинного пробора над его правым ухом. Пару невызревших «хотенчиков» на щеке с лихвою искупает красота огромных карих глаз – любая кинокрасотка усохнет от зависти.
В чёрно-кучерявых волосах Чубы нет и намёка на пробор, а глаза бледно-голубые. Россыпь неприметных веснушек переходит с аккуратного носа в здоровый румянец щёк.
Мы сходимся на крыльцо Владиной хаты, где он живёт со своей матерью, Галиной Петровной. Вернее, живут они в полхате – кухня с комнатой. Квадратный стол с фанерным ящиком под столешницей, железная койка и кирпичная плита-печка насилу втиснулись в узкую кухню, больше ничего не поместилось, кроме крючков на стене рядом с дверью, чтобы вешать пальто-куртки. В бездверной комнате, что следует за печкой – шкаф, кровать, стол под истёртой клеёнкой и три стула засунутые под него—иначе не пройти—да этажерка с телеком на верхней полке. На кухне и в комнате по одному окну в неравномерной чешуе давнишней краски, постарше Влади будет. Глухая стена напротив окон отделяет их жильё от полухаты соседей.
Галина Петровна работает нянечкой в заводском детсадике, что затаился в зарослях между Парком КПВРЗ и спуском в тоннель Путепровода. Иногда её навещает кузен. Она его называет Карандаш, или Каранделя, в зависимости от её текущего настроения, которое, в свою очередь, зависит от наличия или отсутствия при кузене бутылки вина. При сухо деловых визитах с него хватает чисто официального «Карандаш». Я бы не стал уж так прямо сразу усомняться, что он и вправду родственник – в его лице порой мелькает обворожительность Владиных глаз…
Два старших брата Влади, не похожие на него, ни даже друг на друга, уехали раздельно странствовать по Советскому Союзу в погоне за длинным рублём.
Среди хлопцев как Литейной, так и Кузнечной улиц Владя пользовался заслуженной популярностью. И не просто благодаря факту, что пара его старших братьев смогли добиться правильного уважения и безоговорочного признания в глазах всего Посёлка, прежде чем махнуть в свои «погони». Да, какой-то отблеск их репутации—када они на пару, так с ними лучше ващще не связываться—определённой мерой осел на Владю, но и помимо этого всего он несомненно обладал своими собственными достоинствами. Ни один хлопец по соседству не мог сравниться с ним в умении гонять дуры.
В Поселковом обиходе «гнать дуру» означало дурачить своими россказнями в каких-то личных целях, но, главным образом, для смеха. Тематика такого развлекательного дурогонства отличалась полной безграничностью, лишь бы ржали. Вот, например, дура про шотландских мужиков, что соревнуются в метании бревна, которую Владя гонит от лица одного из тех спортивных жлобов в клетчатых юбчонках:
– Ну и тупой же в тот раз попался. Он так и не врубился, что я уже киданýл. А деревяка отсвистала скоко смогла и – на посадку. Точняк по темечку накрыла. Он – брык! И копытá откинул. А шо ему ещё осталось делать? Гаплык котёнку – больше срать не будет… – Один глаз, в изнеможении от тупости покойного, дремотно закрывается, второй же, взглядывая вверх под своё полуопущенное веко, демонстрирует исподнее поле белка́.
Или же делился местной новостью, как Коля Певрий, готовый как двери, принял фонарный столб за прохожего. Сперва зашугивал, как постороннего, ну темно ж уже было, ночью, потом, грит, ланна, закурить дай, а тот не отвечает и правильного уважения не проявил, тут Коля вызверился и начал вырубать падлу. Ногами. Но ни хрена не завалил…
А в один из вечеров, всегдашний сходняк на крылечке друга разделила с нами она, гитара Васи Маркова… И Владя запел про графа и его дочь Валентину, что полюбила пажа игравшего на скрипке. И вот тогда я впал в рабство и начал умолять Владю, чтоб и меня научил. А он отнекивался, что и сам обучается у Квэка и лучше мне обратиться к тому напрямую. Только что толку, ведь гитары у меня нет, а Вася не позволяет, чтоб кто-то бренчал на его инструменте помимо Влади. Он сын в семье глухонемых, но сам вполне говорящий, вот и успел предупредить…
Если чего-то по настоящему хочешь, мечта сбывается секундально, ну плюс-минус день или два. Нашлась гитара! Вадик Глущенко, по кличке Глуща, с той же самой улицы Литейной, продал мне свою. Чётко по магазинной цене, ни копейки сверху. Через круглую дыру деки наклейка видна в коробке «7 руб. 50 коп. Ленинградская фабрика музыкальных инструментов». Нужную сумму, почти сразу, мать выделила. Да, правда, на колышке третьей струны не хватало пластмассового кружка и для настройки приходилось крутить его плоскогубцами, но позже отец снял колышек с грифа, отнёс на работу и приварил аккуратную нашлёпку из металла вместо сломанной.
Квэк осчастливил меня мятым листком из тетрадки в клеточку, а на нём полный список и наброски (ни он, ни я тогда не знал, что это называется табулатурой) всех гитарных аккордов, какие есть на свете – «маленькая звёздочка», «большая звёздочка», «кочерга» и «барэ». Дар куда бесценнее карты Острова Сокровищ. Ещё немного, ещё чуть-чуть и я тоже запою про любимую дочь графа!.
Но нет, мне не досталось этого «чуть-чуть». Владин брат, Юра, по пути из Сыктывкара в Забайкальск (а может и в обратном направлении), привёз ему новенькую шестиструнную гитару, а я снова безнадёжно отстал, потому что на шестиструнной, она же Испанская, гитаре нет никаких «кочерёг и «звёздочек». Вот и пришлось делать пропилы в порожке грифа моей гитары для раскладки струн на международный Испанский манер вместо семиструнного, Российско-Цыганского.
Посреди октября погода всё ещё радовала теплом и Галина Петровна устроила Владин день рождения во дворе их хаты, чтобы он пригласил одноклассников посидеть на открытом воздухе. Стол из спальни вынесли в палисадник и он оказался не только раскладным, но и лакированным—от стены хаты до сарая у забора на улицу, который культурно обшит вагонкой и с остеклённым верандным переплётом, а летом в нём спальня и летняя кухня.
За этим праздничным столом впервые в жизни выпил я вина. О! какое великолепное ощущение! Этого не описать! Мир вокруг подёрнулся тончайшим пологом из прозрачных—словно стрекозиные крылья—прожилочек цветочных лепестков… Прекрасные друзья сидели вокруг—лучшие во всём мире—наша беседа блистала остроумием, а смех Владиной матери звенел так мелодично, пока мягкие тени под кустом красной смородины темнели, расплывались, углублялись…
Пришла зима, а с нею ещё один день рожденья – у моей одноклассницы Любы Сердюк и те, кто сдавал старосте нашего класса, Тане Красножон, по два рубля, пришли на хату новорожденной.
До этого времени, все крупные празднования устраивались исключительно в школе, под присмотром Альбины Григорьевны. Мы собирались там под вечер, пили лимонад в складчину, доставленный в классную комнату парой родительниц, а когда те уходили парты сдвигались в один угол, для привольной игры в Ручеёк, а парни из более старших классов заглядывали в дверь, но бдительная Альбина спроваживала их своим педагогично властным гарканьем.
(…классное ощущение держать девичью руку в своей и тянуть избранницу следом, сквозь туннель из попарно воздетых рук, если, конечно, ладонь, за которую тянешь, не мокрая от пота, а то дожидайся потом, пока Вера Литвинова освободит тебя из этой влажности и потянет за собой в живой тоннель. Да, нос у неё непривлекательно приплюснут, но зато ладонь всегда сухая. Она, в общем, неплохая девушка, вот только Саша Униат за ней всерьёз бегает. Он тоже неплохой парень, спокойный, но тут нужна осмотрительность, незачем возбуждать беспричинную ревность, а тем более, что и губы у неё, вообще-то, слишком тонкие…)
У Любы, в большой гостиной на свеже-красном полу, стоял большой стол под крахмально-белой скатертью уставленной всяческими салатами, холодцом, пирожными и ситром. Когда все приглашённые собрались, староста Таня вручила имениннице подарок купленный на собранные рубли и родители Любы ушли куда-то к соседям, чтобы дать нам возможность самостоятельного веселья… Ребята начали втихаря отделялись от коллектива и уходить на широкую веранду с остеклённым переплётом – пить принесённый кем-то самогон.
В небольшой спальне напротив гостиной задёрнули дверные шторы и там пошла уютная дискотека в мягком освещении от лицевой панели проигрывателя под звуки инструментальных номеровнадолгоиграющем диске Поющих Гитар. Добавочная полоска света, что втискивалась из коридора через щёлку между плотно сдвинутых штор, ничуть не мешала темноте, а лишь показывала где выход… Время от времени брат Любы, обалдуй семиклассник, украдкой всовывал, под шторой, свою, из коридора, руку и щёлкал выключателем, глуша всю комнату слепящим светом с потолка. Танцоры прядали друг от друга, болезненно щурили глаза и рыкали на придурка, который тупо гыгыкал и пускался в галоп на веранду, где, на слабо́, продолжали мусолить всем уже гадостную контрабанду. А в спальне, парень из пары застигнутой ближе всех к шторе снова гасил свет.
На веранду я не пошёл, а тормознулся за столом и налегал на свой любимый салат Оливье. Когда я запил его ситром, уже не таким любимым, но до сих пор вкусным, за столом оставались, фактически, двое, с учётом меня. Таня Крутась из бывшего параллельного сидела за пару стульев от меня, с другой стороны стола. Она ничего не ела и не пила, потому что руки оставались скрещёнными на груди, а выражение лица говорило о нескрываемом неудовольствии. Я набрался решимости, обошёл вокруг стола и встал рядом со словами: —«Разрешите?» На меня она даже и не взглянула, а ещё недовольнее поджала губы, поднялась и гибко направилась в темноту танцевальной спальни.
