Микаэл Геворгович Абазян
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена
– Только если я буду третьим музыкантом, – ответила она.
Филипп сделал очередные записи в блокноте. Студенты переговаривались между собой, а потом Роберт спросил:
– Филипп, что на ваш взгляд было лучшим, а что худшим во вчерашней читке? Такой вот вопрос у меня.
– Худшее мы еще успеем подтянуть, и я о нем пока что не буду говорить, а вот лучшим…
– Нет, ну почему же, – спешно перебила его Сюзанна, чему он удивился, – думаю сейчас стоит поговорить и о худшем. Всем от этого только лучше будет. На мой взгляд… Мне самой слабой вчера показалась сцена на балконе. До этого еще была сцена с кормилицей и матерью, а потом был бал, но балкон у нас и у меня лично получился хуже всего. Именно этой мыслью я была озабочена, когда вы сказали «на месяц отложим анализ» или как там еще вы сказали, я сейчас не помню. Я же ведь понимала, что все были свидетелями этой бессмысленной скуки, а тут еще – через месяц. Я себя сразу вне театра почему-то почувствовала.
Филипп молчал. Ему сейчас снова стало как-то неловко. Кто он такой и что он себе позволяет? Тем не менее жребий был уже брошен, и много воды уже утекло. Может оно и к лучшему.
Сюзанна же тем временем уже сама анализировала свою неудачную попытку правильно прочитать текст, которая повлияла даже на читку Мартина.
– Я читала так, как это происходит в фильмах и в других театрах. Мечтательно так, с розочками и ангелочками, «Ах, Ромео!», сопли… Я поняла свою ошибку уже ближе к концу, перед смертями.
– И в чем же твоя ошибка? – осторожно спросил Филипп.
– Она не только моя – она общая.
– Ух ты! – не скрывая эмоций отреагировал он. – И что же это?
– Это отношение к нам, к детям. Нам ведь никто – вы понимаете, никто в этом городе не хочет помочь! Мы там одни. Мы одни со своими семейными проблемами – каждый со своими тараканами. Нас же в конце концов все они так и забивают до смерти и оставляют умирать. Мы же, словно маленькие дети, пытаемся как-то облегчить свою жизнь, для нас свадьба – это игра. И если то, что вы сказали насчет причины конфликта, правда…
– Я не могу утверждать, что это правда. Я лишь читаю текст и пускаю в ход свое воображение, – уточнил Филипп.
– Да-да, если все это правда, то я еще больше ощущаю свою ситуацию. Я должна не о романтике там думать, а пытаться сделать все, чтобы тот, кто мной заинтересовался, клюнул на меня, как на наживку. Должна – потому что это не Парис. Должна – потому что иначе будет насильственная с ним свадьба.
– Да мать твоя вообще готова от тебя избавиться!
– Ромео – мой единственный шанс вырваться из этой ситуации. Я заинтересована в этом.
– И я, – к радости Филиппа, вдруг вмешался Мартин, – мне надо насолить отцу, от которого я бегаю в первом акте, который, как предлагает воображение Филиппа, может и не отец мне вообще. Это моя авантюра.
– И ты вообще-то эгоист, – Филипп стал подливать масла в огонь, – поревел, похныкал, потом побежал спать к своей невесте, а наутро – «Адье!» и в Мантую! «Адье!», а не «я сделаю все, чтобы мы снова были вместе, любимая!». А она же тебе желает переменчивой судьбы, которая смогла бы вернуть тебя к ней. Другими словами, ты спасаешься, находишь выход, будешь жить там, где тебе должно быть лучше, чем здесь, где должно быть хорошо. Но пусть потом все изменится. Тут, конечно же, можно подумать, что она желает, чтобы фортуна изменилась так, чтобы потом ему было бы хорошо вернуться домой. Но можно и представить, что она хочет, чтобы фортуна повернулась к нему задом. Нам выбирать, но мне хочется, чтобы был более дерзкий, более неожиданный вариант.
– Мартин, давай прямо сейчас мы прочитаем эту сцену еще раз, – предложила Сюзанна и подмигнула партнеру.
Никто так и не узнал, что Филипп все же счел лучшим в день первой читки.
Глава 18. Первая репетиция
– Итак, вводим зрителей в сюжет!
Так Филипп начал первую настоящую репетицию своей великой авантюры в четверг, второго мая. Репетиция, состоявшаяся за день до этого, таковой не считалась, потому что начали они ее с беседы, после чего артисты показали балконную и несколько других сцен. Текст они знали хорошо, чему Филипп был рад. Он лишь давал по ходу некоторые советы, дабы помочь им выразить характеры персонажей и правильно показать ситуации, в которых они должны были находиться. По уговору, далее всем был гарантирован трехдневный уикенд. Две следующие же репетиции были запланированы на вторник и четверг, поэтому сегодня Филипп хотел проделать как можно больше работы.
– Шекспир, прежде чем познакомить нас с главными героями, дает нам понять основу сюжета – конфликт между двумя домами. Этот конфликт мы и должны показать зрителю. Все дальнейшее повествование вертится вокруг него, и именно поэтому я и сделал те самые предположения, которые мы считаем смелыми и дерзкими. Ведь именно они указывают на корень самого конфликта: интрига, соблазнение, грехопадение, ненависть и, как результат, сломанные судьбы.
Пану, Я'эль и Лауре выпало счастье показывать зрителю этот самый конфликт. Выглядело это все немного странно, ведь обе девушки играли мужские роли, хотя Я'эль удавалось делать что-то со своим голосом, что делало ее мужской персонаж интересным и придавало ему некий шарм. Пан же часто заглядывал в листы с текстом, которые он взял с собой, чем заметно ломал темп сцены. Филипп попросил их начать заново и сделал заметку в своем блокноте. Ситуация повторилась, но на этот раз он решил не прерывать ход сцены. Однако дальше все пошло довольно гладко. Филиппу понравилось то, что он увидел, и заминки Пана он списал на недостаток времени для подготовки к роли.
Первая сцена с кормилицей оказалась лучшей из всех показанных в этот день. Сказалось то, что вчера они трижды играли ее, в перерывах обсуждая разные нюансы. Это всем придало уверенности в том, что они действительно смогут выполнить поставленную задачу. Кто бы из них мог представить еще неделю назад что они станут настолько неравнодушными к сдаче своей дипломной работы и захотят выкладываться во время каких-то дополнительных репетиций, проводимых непонятно кем!
Сложнее давалась сравнительно длинная балконная сцена. Хотя они уже нащупали основные ключи к ней, Мартин и Сюзанна прилагали немало усилий для верного прочтения текста и правильной игры. По ходу Филипп делал замечания, и через некоторое время он обнаружил, что чем дольше они играли эту сцену, тем больше они напрягались, пытаясь не забыть о том, как говорить, где стоять, куда смотреть, как долго держать паузу. Когда это начало сказываться на тексте, он решил приостановить репетицию.
– Все в порядке, все хорошо. Так бывает. Практика даст вам способность держать все замечания, которые вы слышите между игрой. Вам трудно, но, репетируя регулярно, вы справитесь. Я не говорю сейчас о какой-то конкретной сцене, я говорю вообще. На будущее.
Сказав это, он мягко улыбнулся, однако улыбка быстро сошла с его лица.
– Меня все еще беспокоят дыры в персонажах. Сегодня я опять читал текст слуги, и мне крайне некомфортно не видеть толпы горожан в первой сцене.
Повисла пауза. Филипп вдруг показался Аарону каким-то растерянным, и что-то словно подтолкнуло его войти в разговор.
– А если мы наберем статистов откуда-нибудь? Скажем, с младшего курса, а?
– Я больше о слуге думаю, – пояснил Филипп, немного поразмыслив. – У него есть текст, важный текст. От него Ромео и узнает о вечере у Капулетти. Я не могу его читать. Снова просить Я'эль или Лауру? Слишком много будет замещения мужских персонажей девушками. В английском театре эпохи возрождения ситуация была зеркальной: актеры-мальчики играли женские роли, и это не мешало зрителям правильно воспринимать игравшиеся жизненные ситуации, а драматурги даже использовали этот факт, добавляя в пьесы соответствующие сюжетные повороты, как, например, переодевание женских персонажей в мужские одежды, облегчая тем самым игру актерам. Но сможем ли мы это сегодня оправдать? Не думаю. Может быть, этого слугу все же будет играть кто-то, кто не задействован в этой сцене?
– Может я попробую? – помялся Аарон.
– Так на тебя же уже одного из музыкантов навесили.
– Текста тут немного. Пока что я заменю, а если что получше найдем – попробуем.
Еще немного подумав, Филипп несколько приободрился.
– Сделаешь? – зная ответ, тем не менее переспросил он.
– Сделаю, – подтвердил Аарон. – И порасспрашиваю насчет статистов из младших.
– А что у нас с текстом? – легко, словно поставив птичку рядом с решенной проблемой, перешел он к следующей, обращаясь к Пану.
– Не полностью еще выучил, – ответил тот, несколько смутившись. – Ничего, одолею.
– Конечно одолеешь, но только тогда, когда осознаешь – может быть даже и не осознаешь вполне – почувствуешь хотя бы насколько ты важен. Насколько каждый из вас важен. Важен для сцены, спектакля, театра и общества вообще.
Филипп уже обращался ко всем. Он в очередной раз пытался дать им мотивацию и хотел показать, насколько важно любить то, что они делают.
– Режиссер – настоящий режиссер – дает пространство и предоставляет все удобства для актеров, и тогда они бывают свободными. Они начинают играть, а не повторять холодные указания, чтобы вписатьcя в стандартные трафареты. Если вы осознаете ситуацию, в которой находятся ваши персонажи, почувствуете характер каждого из них и почву, из которой они выросли, вам не останется ничего, как просто играть. Играть в чудесную игру, каждый раз начиная заново и проживая эту игру вместе.
Группа уже привыкла слушать его, и сейчас они уже легче воспринимали стиль его речи. Они слушали его как режиссера и старались учиться у него, доверяя его чутью.
– Каждая сыгранная вами минута важна! Может так случиться, что именно по ней будут судить о вас, и именно она изменит всю вашу жизнь. Поверьте мне: в жизни каждого из знаменитых артистов была такая минута. Почитайте о них, послушайте интервью с ними. «Эта роль сделала меня настоящим артистом», говорит один. «Обо мне стали говорить после этой сцены», говорит другая. «На следующее утро я проснулся знаменитостью…» Однако в кино ответственность за качество игры лежит в основном на режиссере. В театре же от того, как сыграет актер, зависит очень многое. Режиссера не будет рядом в тот момент, когда вы выйдете на сцену, и, если вы ошибаетесь, никто не будет вас просить переиграть все заново. Часто этот процесс называют «вхождением в роль». Хотите, пусть будет так. Войдите в роль – надеюсь, вы знаете, что я под этим имею в виду, – и у вас получится сыграть свою роль. Войдите в роль, – и он посмотрел на Пана, – и у вас получится запомнить текст.
Он не так хотел закончить свое слово, но именно так все и получилось. Была у Филиппа такая вот ораторская проблема: он мог закончить речь резко, остановившись словно на полуслове, хотя в последних словах всегда заключалась ее суть. Ему это свойство никогда не доставляло особых проблем, но сейчас ситуация показалась ему конфузной. Поэтому он поспешил закончить эту репетицию, наметить план на следующую неделю и пожелать всем приятного длинного уикенда. Все и так уже мысленно паковали чемоданы, да и сам Филипп приустал.
Выйдя из «Кинопуса», Филипп решил побаловать себя пиццей «Маргарита». После уже он направился в кинотеатр на последний сеанс «чего бы в тот вечер ни было в прокате». Он попал на третью часть приключенческой франшизы, которая ему вполне могла бы понравиться, если бы не пара наглых молодчиков, оказавшихся рядом с ним. Один из них, сидевший дальше от Филиппа, минут пятьдесят объяснял своему недалекому дружку смысл происходящего на экране. Видимо, он уже смотрел эту картину ранее, потому что вскоре начал забегать вперед, предсказывая события за несколько минут до их появления. Это взбесило Филиппа, и он, перегнувшись через недалекого, гневно прошипел:
– И ты платил за билет, и я. Если ты получаешь удовольствие от происходящего за цену билета, то я этого не получаю. Отдай мне мои деньги!
Парни заткнулись, словно по команде. Филипп, не получив ответа от болтуна, провисел над впившимся в кресло недалеким еще с несколько секунд, потом вернулся в свое кресло и продолжил смотреть фильм. Его руки дрожали, пульс явно зашкаливал, но виду он не подавал, потому что его соседи так и просидели до конца сеанса, не издав ни звука. Когда самые зрелищные сцены закончились, и все злодеи фильма были наказаны, они словно испарились, оставив после себя пустые ведерки от попкорна.
По дороге домой Филипп размышлял о том, что было в фильме не так и что стало причиной того, что некоторые зрители не смогли вовлечься в сюжет.
«Нет, в фильме проблем нет. Скорее всего, у этих людей просто недостаточный уровень интеллекта», – пришел он к такому вот выводу.
Еще он перебирал в памяти некоторые сцены из фильма, а также строил предположения о том, каким будет продолжение франшизы, которое было уже официально объявлено. Внезапная вспышка ярости не показалась Филиппу чем-то необычным, и до поры до времени он о ней не вспоминал.
Глава 19. Подальше от мирской суеты
Словно подстегиваемые кем-то, студенты форсировали постановку в течение следующих двух недель. Их уже не надо было мотивировать – они сами помогали друг другу нащупывать правильную игру. Предыдущие уроки усваивались быстро, так что Филиппу оставалось лишь подавать им новые идеи и указывать на те или иные нюансы игры.
– Вы – музыканты, выходцы из народа. В какой ситуации находитесь вы, когда вы приходите на свадьбу…
– …а оказываемся на поминках? – ехидно перебивая Филиппа, вставил Аарон, и Дэйвид с Сюзанной немедленно подхватили:
– Поглазеем, сыграем че надо и свалим.
– Лишь бы только бабки дали, а то возьмем да так запоем!
– Ага, шоб нам заплатили за то, шоб ушли. Гы-гы!
– А ну их на фиг!
– Вот если вы еще и вместо «бабок» скажете «серебро» или там «золотишко» – цены вам не будет! – поддерживал их Филипп, довольно улыбаясь.
Его тщеславие начинало опасно разбухать, но он все же давал себе отчет в том, что работают над собой ребята уже сами. Да, его роль в том, что они ощутили сцену ногами, нельзя было не заметить, но все же это была группа, прошедшая вместе все курсы обучения театральному мастерству, и если бы вдруг сегодня Аарон заявил ему, что он помог им создать театр, Филипп бы однозначно попросил его убавить свой пыл.
Все в группе оказывали Филиппу должное уважение и не стеснялись задавать вопросы.
– Повел бы Ромео себя так же, если бы он был, скажем, Ульфом из Норвегии или Сабуро из Японии? – спросила его как-то раз Я'эль.
– Однозначно сказать трудно, но, я думаю, Шекспир неспроста поместил события Ромео и Джульетты в Северную Италию, а Гамлета – в хмурую Данию. Неспроста.
Вопрос был далеко не из простых, и Филипп был польщен тем, что Я'эль и все остальные настолько глубоко погрузились в эту драму, пусть даже у него и не было точного ответа. Дэйвид одарил своего Меркуцио неким жестом руки, который очень соответствовал его образу и поведению. Аарон пробовал бровями подчеркивать перемены внутреннего состояния, и это у него получалось довольно неплохо. Агнесса создала противоположные по характеру и темпераменту роли матери Ромео и музыканта, а Ариадна в присутствии Джульетты превращалась в жестокую и решительную мать, смотря на которую действительно можно было засомневаться в подлинности ее материнства. Фред настоял на том, чтобы ему выделили кого-нибудь на роль пажа, что будет сопровождать его до могилы, и настоял на том, чтобы его Парис не был бы настолько сухим и чванливым, каким его обычно представляют.
– Ведь даже Ромео пожалел о содеянном, когда узнал в убитом им человеке меня. А ведь я лишь защищал тело Джульетты от надругательства, – справедливо рассуждал он.
Одним словом, эти две недели стали, наверное, самыми приятными из тех, что Филипп Сэндмен провел в компании выпускников, готовящихся к сдаче своей дипломной работы.
Ближе к концу второй недели Филипп вдруг вспомнил, что собирался съездить на выходные за город.
«Очень кстати. Успею хорошенько отдохнуть от них», – подумал он и позвонил своему знакомому, который в прошлом не раз помогал ему в выборе уютного номера в загородном ресорте, в котором он работал менеджером. На этот раз Филипп попросил комнату с видом на горный склон, покрытый хвойным лесом, и в предвкушении созерцания пятничного заката стал собирать вещи. Брал он с собой, как всегда, самое необходимое: предметы личной гигиены, пару сорочек с майками, одну книгу и блокнот с ручкой. Это был тот самый, рабочий блокнот, в котором он делал пометки во время репетиций, и с которым работал дома, однако Филипп никоим образом не хотел заниматься театром во время отдыха. Он принципиально не брал с собой лэптоп в поездку, предпочитая работать с бумагой, пусть даже после ему все равно пришлось бы забивать текст в память машины.
И вот, к полудню пятничного утра семнадцатого мая Филипп уже был за сто миль к северу от своего уже теплого к тому времени года города. Это еще больше бодрило и без того воспрявшего духом Филиппа. Вот он, волшебный склон горы, каждый раз разный и такой знакомый. Огромный лохматый пес Алфи, здешний старожил, снова и снова встречает очередного визитера. Пес здесь – значит все в порядке. Вслед ему выходит высоченный Томас и, широко улыбаясь, басом приветствует гостя.
– Самый добрый день, Сэндмен! – Томас редко кого называл по имени. – Приятно тебя вновь здесь видеть! Алфи, Алфи, отстань от него, – без капли угрозы говорил он псу, который, прижимаясь боком к ноге Филиппа, довел его до входа в приемную.
– И я рад тебя видеть.
Филипп оказал Алфи должное внимание и зашел внутрь. Все здесь было как раньше: отделанные деревом стены, три уютных дивана под стильными картинами, легкие шторы на окнах и большие горшки с высоко растущими растениями. Новой была лишь девушка за стойкой, к которой Филипп подошел чтобы завершить оформление, частично сделанное Томасом.
– Ну как, ты у нас – как обычно, до воскресенья? – уточнил тот.
– Нет, я решил на этот раз остаться аж до вторника. Пардон, я забыл оговорить это раньше, но почему-то уверен, что, если нашлась комната до воскресенья, ее никто не будет у меня отнимать в понедельник, – подмигнул Филипп.
– Проблем не будет, – улыбнулся Томас. – Сюзанна, чекаут будет во вторник в полдень.
«Ух ты!»
Это имя вдруг напомнило Филиппу о том, что он уже почти день как живет, не думая о театре вообще. Неужели возможно вот так вот разом обрезать все связи с тем, чем ты был одержим еще сутки назад?
Девушка протянула ему карту-ключ, и он проследовал за Томасом вверх по деревянным ступеням на второй этаж в комнату, которую Филипп сразу вспомнил: один раз он уже останавливался в ней.
– Располагайтесь, Сэндмен. Если что нужно – звоните. Завтрак, как и раньше – от семи тридцати до десяти.
Томас закрыл за собой дверь.
Филипп положил свою сумку на кровать, подошел к окну и открыл его. Прохладный горный воздух заполнял комнату, пока он наслаждался чарующим видом. Где-то вдалеке он заметил большую птицу, парящую над склоном горы и, быть может, высматривающую зорким оком свою жертву где-то далеко внизу. Очень скоро Филипп потерял счет времени, но тут во двор выбежали играть две девочки, тоже, видимо, отдыхавшие в ресорте. Филипп набрал полные легкие этого свежего воздуха, закрыл окно и принялся разбирать вещи. Одежду он аккуратно сложил на полке, книгу и блокнот положил на стол, потом только стащил с себя куртку и, сев на кровать, разулся.
В этот момент ему захотелось спать. Его не сразила усталость, ему не было не по себе, и сегодня ему вполне хватило ночного сна. Просто-напросто Филипп начал отдыхать, а когда он отдыхал приоритеты его могли меняться кардинально. Если ему хотелось спать, он немедленно ложился там, где ему хотелось и выключался настолько, насколько этого желал его организм. Час, два, четыре, полчаса – не важно сколько он спал. Важно было то, что, проснувшись, он был полон сил и всегда находил себе занятие по душе, которое, бывало, ждало его месяцами.
Закат солнца должен был быть где-то после восьми вечера. Сейчас же была лишь середина первого часа. «Восемь часов-то я точно не продрыхну. Ставить будильник не буду», – только и смог подумать Филипп, прежде чем откинул одеяло и растянулся на белоснежной простыне. Лишь натянув на себя прохладное, пахнущее свежестью одеяло, Филипп глубоко уснул.
Глава 20. Звонок
Во сне он оказался в лесу, а может быть это был какой-то сад, в котором было очень много высоких деревьев. Многие из них были семейства ивовых и своими плачущими кронами придавали этому месту печальное очарование. Филипп вышел на поляну, хорошо освещенную чем-то сверху, но солнца в небе не было, и само оно было ночным и беззвездным. В воздухе была слышна какая-то дивная музыка, которую, как Филиппу показалось, играли на каких-то неведомых ему инструментах. Он не мог ни распознать ее, ни отличить один звук от другого, но явно ощущал присутствие самой музыки. В моменты, когда он все же пытался прочувствовать мелодию, налетал легкий ветерок, и шелест веток деревьев прерывал его мысленные усилия прочитать невидимую партитуру.
С очередным дуновением ветерка на поляне откуда ни возьмись появились дети лет шести-семи – все в одинаковой школьной форме, кто с шариками, кто с игрушками, а кто без ничего. Побегав перед Филиппом какое-то время, дети собрались в кучку, из которой вышел лидер – мальчик в синей кепке и с лопаткой в руке. Он что-то объявил на непонятном языке, и дети выстроились перед ним в шеренгу. Лопатка вдруг превратилась в синий флажок, которым он начал отмахивать такт, а после развернулся и повел шеренгу за собой строевым шагом. Они ходили вокруг Филиппа, а ведущий время от времени поворачивал в его сторону голову и смотрел на него. В эти моменты лицо ребенка вдруг превращалось в белый овал с бездонными черными глазницами и леденящим кровь монохромным пилообразным оскалом. Злоба, с которой это создание скалилось и сжимало пилы своих зубов, заставляла его трястись от напряжения. Филипп сам до хруста в зубах сжимал свои челюсти, он не мог пошевелиться и дрожал, готовясь к нападению всякий раз, когда существо обращало на него пару черных дыр своих глазниц, словно пытаясь утопить его в них.
Вдруг прозвенел звонок, и с первыми его звуками дети бросились врассыпную. Их звали какие-то женские голоса, а ведущий подбежал к Филиппу и с необычайно милым выражением лица то ли просился на руки, то ли просил прощения. Какая-то женщина в одежде эпохи 60-х подошла к Филиппу, взяла ребенка на руки и пошла вслед за детьми, которые убегали куда-то вдаль. Она шла за ними и все еще звала кого-то по имени: «Гера! Лера!», а звонок продолжал объявлять конец уроков… или конец перемены… или момент пробуждения?
Сочный женский голос все еще продолжал звать Геру с Лерой, когда замолк звонок. Филипп продолжал лежать с закрытыми глазами, до конца осознавая все, что сейчас произошло. Кто-то из отдыхавших звал девочек, которые, видимо, ушли куда-то и забыли об обещании сразу отзываться на зов. А звонок – неужели то был его телефон? «Я же не ставил будильник… А который час?» – поинтересовался Филипп и заставил себя открыть глаза и приподняться в постели. Телефон лежал на столе, и ему пришлось встать и подойти к нему неуверенными шагами.
«Четвертый час», – уточнил Филипп и увидел пропущенный звонок. В тишине комнаты он буквально слышал удары своего сердца, которое почувствовало некую тревогу, и какое-то время не мог выйти из ступора. А потом вдруг что-то подтолкнуло его, и он решил ответить на пропущенный звонок от Аарона, но опоздал: Аарон уже сам ему звонил. Филипп ответил.
– Привет, Аарон, как дела? – спросил он, пытаясь скрыть беспокойство.
– Привет, дядя Филипп, – ответил тот на другом конце линии. Могло показаться, будто он не спешил продолжать разговор. На самом деле же он пытался подобрать слова, чтобы начать говорить. Когда несколько минут тому назад он звонил Филиппу, он был готов к диалогу, пусть даже и сомневался в том, что начинать его нужно было именно так, а не иначе. Сейчас же он вновь пытался собрать разлетевшиеся слова. Филипп помог ему, начав первым.
– Что-то произошло? У вас что-то не так? – спросил он, но в ответ услышал лишь глубокое дыхание.
– Тут… тут неприятность одна произошла, – начал Аарон. – Сегодня утром у нас была очередная встреча с нашим режиссером. Мы работали, все шло своим обычным ходом, но в какой-то момент Ариадна стала с ним спорить на тему ее характера. Ариадна говорила очень уверенно, как-то даже напирала на него, отстаивая свою точку зрения. Да, она была права в своем отношении к своему образу, но в какой-то момент она взяла и открытым текстом сказала ему, что, мол, все равно играть мы будем так, как хотим…
Филиппу казалось, что его пульс перебивал голос в трубке. Он готовился к самому неприятному.
– …и, казалось бы, все могло обойтись, но она зачем-то обмолвилась о наших репетициях. Она сказала примерно следующее: «Есть люди поспособнее, чем вы, которые чувствуют все ногами и ощущают на пальцах. У них мы учимся, а не у вас».
Филипп, который все это время старался его не перебивать, все же спросил:
– Она так и сказала? В принципе, так можно сказать о любом более-менее знаменитом театральном деятеле… Подожди… Нет – она что, назвала мое имя?!
– К счастью, обошлось без имени. Но вот Пан…
– Что – Пан?
– Он ляпнул что-то вроде «Мы консультируемся с одним толковым режиссером, который нам здорово помог».
Филипп молчал. Ему показалось, что сказка очень скоро закончится, но главным ее героям не суждено будет жить долго и счастливо.
– Ты скажи: там был скандал или что?
– Не совсем. Режиссер вдруг замолчал, потом начал задыхаться, вспотел, принялся менять позу, а потом схватил свои бумаги и чуть ли не выбежал из зала. Мы не то, чтобы испугались… хотя нет, мы испугались. Мы немного посидели в зале, после вышли. Проходя мимо кафедры, мы увидели, что он развалился в кресле, а вокруг него суетились все, кто в тот момент там оказался.
Филипп чувствовал напряжение и тревогу в голосе Аарона и понимал, что это было не все, о чем он хотел рассказать.
– Давай же, успокойся, скажи все, что хочешь сказать, – в свою очередь пытался он успокоить его.
– Жопа в том, что мы знали о его астме, но не знали, что ее может усугубить нервный стресс. А режиссеру стрессов и так хватает. Он живет вместе со своей престарелой матерью, с которой проводит практически все свое время, не считая наших занятий. Он может и хороший человек, но слабый педагог. Из-за этого все предпочитают не иметь с ним дело, вследствие чего он берет все, что только сможет ухватить, как, например, наш курс. Ну а как за ним что-то закрепляется, так он и забывает об этом… Да, видимо материальные заботы его совсем поглотили. А мы, фактически, напомнили ему о его несостоятельности…
– А мы, фактически, захотели его лишить последней уверенности в этой жизни! – вдруг вспылил Филипп и машинально дал отбой.
Он захотел было разбить телефон об стену, но сдержался и, сжав телефон в кулаке, через пару секунд выплеснул энергию громко рявкнув, словно зверь. Он опустился на кровать, оперся локтями в колени и закрыл лицо руками. В темноте его сознания то всплывал Аарон с просьбой создать театр, то пилами зубов скалился и трясся от злобы маленький черно-белый мальчик с бездонными глазами, то медленно открывалась дверь, обнажая черную глубину его ванной комнаты, и через все это он слышал звонкие голоса только что вернувшихся Геры и Леры, которые прекрасно дополняли эту абсурдную картину. В его сознании возник и снова погас лик отца, и в эту самую секунду раздался звонок телефона в его номере. Звонил лично Томас и интересовался все ли в порядке и не нужно ли ему чего.
– Нет-нет, все в порядке. Что, крик? Нет-нет, дорогой, это я чихнул так громко, – оправдывался он. – Да-да, я не против пообедать в районе шести.
Он положил трубку и решил снова перезвонить, но не Томасу, а Аарону. Когда тот ответил, Филипп извинился за то, что вспылил.
– Да нет, все в порядке. Мы заслужили.
«Мы». Он говорит от имени коллектива, он болеет за него, но есть ли на самом деле этот коллектив, на который они оба возложили надежды, или же это лишь случайная группа людей, которым по воле случая пришлось работать вместе и которые ждут не дождутся сдачи изрядно поднадоевшего всем спектакля?
– Ты так считаешь?
– Да. Мы так считаем. Мы сегодня решили, во-первых, обо всем известить вас, во-вторых – поговорить с режиссером и попросить прощения, постараться уладить конфликт как с ним, так и в группе, потому что некоторые и на Ариадну с Паном шикать начали.
– А как ты думаешь, они специально это сделали или сдуру? Хотя зачем им это могло понадобиться?
Думая о Пане, Филипп вдруг вспомнил, что он поменял Ариадне роль в своей версии постановки. В голове его возник новый вопрос: «Если она назло мне и группе подняла тему, то зачем вылила свою злость на этого несчастного режиссера?».
– Не знаю, не могу сказать, – отвечал тем временем Аарон, – они сами переживали.
Немного помолчав, Филипп сказал:
– Да, я думаю вам стоит извиниться перед режиссером и друг перед другом. И мне надо попросить у вас прощения за то, что где-то что-то не доглядел. Теперь об этом будут говорить и на вас пальцем показывать. Вы-то что – сейчас закончите и разбежитесь, а вот ему там работать. Давай сделаем так: подойдите к нему, когда почувствуете, что сможете достойно извиниться, и постарайтесь не сплоховать на репетиции в понедельник. А мы в «Кинопусе» встречаемся во вторник. Там и пообщаемся.
– Ладно, сделаем. Спасибо, дядя Филипп, и простите, что так получилось.
– Адье.
Филипп положил телефон на стол и снова лег в постель на спину. Спазм в желудке и ком в груди начинали душить его. Ему казалось, что кровать его намного ниже в головной части, и что он скатывается с нее, хотя это была сделанная на заказ и идеально собранная новая кровать с таким же новым матрацем. Он нашел в себе силы подняться и стал ходить по комнате. Ему становилось труднее дышать, и он открыл окно. И хоть свежий горный воздух обдал его успокаивающей прохладой, противное чувство внутри не отпускало. Зная, что где-то там из-за его амбиций совершенно незнакомому человеку сейчас очень плохо, а полторы дюжины молодых душ сами пытаются выбраться из нелепой ситуации, ему хотелось то забиться в угол, никого не видеть и ни с кем не говорить, то убежать отсюда. Он хладнокровно посоветовал близкому человеку передать указание группе собраться и всем вместе попросить прощения, хотя, наверное, должен был быть первым среди них.
«Во что я влип? Как теперь из этого мне выбраться и не подвести других?»
