Микаэл Геворгович Абазян
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена
– Чего бы тебе в этот момент хотелось? – задал он очередной вопрос. – Оглянись вокруг – весь мир у твоих ног! Есть ли у тебя самое сокровенное желание? Что бы ты хотел сейчас сделать?
Филипп стал внимательно смотреть в пространство, открывшееся перед собой. Его взгляд и мысль не знали предела. Сердце его просило посетить пару дорогих ему мест, но сознание тут же пресекало все попытки заглянуть в запертую квартиру на восьмом этаже, в старый дом, в его первую школу, в его любимый ресорт. Несколько странным ему показалось то, что запрета на проникновение в помещение «Кинопуса» он не чувствовал. И он решил одним глазком взглянуть…
– Что?! Труппа играет «Коллекционера»? Труппа играет «Коллекционера»! Как? Что происходит в театре?
– Не беспокойся о театре. Да, твоя труппа как раз сейчас играет твоего «Коллекционера». Они переработали твой моноспектакль, слегка его причесали, ведь зрителю он очень понравился. В тот вечер в зале присутствовал представитель компании – ну, ты знаешь. Он отчитался о том, что увидел, и компания приняла решение выбросить его из списка возможных совместных проектов. Остальные истории им пришлись по вкусу, но только не «Коллекционер». Так что да – ты добился своей цели и создал такое, что им не по зубам, но что захотел смотреть Зритель. Поняли ли они, что оступились, и в чем именно оступились? Дошло ли до них, почему все обернулось именно так, а не иначе? Сделают ли они выводы из всей этой истории? Я не знаю ответы на эти вопросы, а если бы и знал, то не придал бы этому особого значения.
Твои друзья нашли ту запись, которую ты заказал. Они не поняли, для чего именно ты попросил Ласло заснять все на камеру, но воспользовались ею, когда не смогли найти текста твоей части пьесы. А ведь его в природе не существует, верно?
– Верно. У «Коллекционера» никогда не было текста.
– А теперь он есть. Они сами расписали его по ролям, они поставили его и сейчас они на полпути к своему личному успеху. Контракты, подписанные вами, имеют лазейку, и скоро они обнаружат ее. А потом, когда истечет срок их действия, они будут достаточно крепко стоять на ногах и сами будут выбирать, что им делать, где и как. Филипп, ты помог нескольким пламенным душам почувствовать себя нужными в этой жизни, полезными, способными создавать. Ты заслужил похвалу. Кстати, зачем ты так досконально поведал зрителям методику выигрывания аукционов?
– Если им это доставит радость, то пусть используют, пусть будут счастливы, – улыбнувшись, ответил снова засиявший чистым светом Филипп. – Мне не жалко.
– Хм… – усмехнулся Здесь и Сейчас. – И мне не жалко. Ладно. А теперь ну-ка посмотри на зрителей. Посмотри повнимательней. Видишь ли ты там Орков, Дикарей, Кукол, Узников или еще кого?
– Я не могу с точностью сказать, что вижу их… – отвечал Филипп, просматривая ряды зрителей, всецело внимающих происходящему на сцене. – В последний раз я только их и видел, а сейчас… Сейчас я вижу разных, друг на друга непохожих людей, каждый – со своей собственной историей, каждый – со своими мыслями и переживаниями, все разные и все красивые! Где это? Неужели в «Кинопусе»? В нашем городе… в моем городе?!
– Да, – тихо отвечал Здесь и Сейчас, – эти люди всегда были рядом с тобой. Просто ты не заглядывал им в души.
– Как же это я не заглядывал?! Я только их и видел!
– Да, но ты никогда не говорил с ними на языке своего счастья. Ты не показывал им пример того, как быть счастливым. Но в твоей жизни все же были такие люди – светлые, красивые, прекрасные люди, ведь так?
– Да нет же, говорю тебе… Хотя постой! Нет, я знаю таких людей. Они были со мной на протяжении последних нескольких месяцев. Это мои друзья-артисты, мой «Кинопус» – там я видел таких людей! И ты хочешь сказать, что другие люди…
Он замолчал, словно постигая какую-то истину, которая все время находилась рядом с ним на расстоянии вытянутой руки. Здесь и Сейчас молчал и терпеливо ждал.
– Как ты сказал: я никогда не говорил с ними на языке своего счастья?
– Никогда. Но теперь ты говоришь с ними на этом тайном, но самом простом языке в мире. И это происходит в данный момент. Сейчас! Не совсем Здесь – там, но для тебя это все равно есть Здесь. Открою тебе еще один секрет: ты всегда будешь находиться там, где захочешь, но для этих людей ты будешь жить в театре, на сцене, эмоционально жестикулируя и вычурно говоря о самых простых вещах. Так будет потому, что они навсегда запомнят тот момент, когда их сознание поменяется, сердца согреются, а души проснутся, и их личные Здесь и Сейчас изобретут какой-нибудь особый знак, который они будут им подавать. Не будут же они подобно мне вылезать из-за кулис и махать им руками!
Если бы Филипп смог сейчас пустить слезу, то сделал бы это непременно, видя, как внимательно следят эти люди за игрой актеров – его друзей. В некоторых из их движений, жестов и реплик он узнавал свой почерк. Он учил их относиться к своей работе с любовью, он всегда напоминал о серьезности их профессии, учил не обманывать ни себя, ни зрителя, и сейчас они сторицей получали заслуженную награду, набираясь сил на новые победы.
Вдруг он остановил свой взгляд на одном из зрителей – на женщине средних лет, сидевшей в четвертом ряду, там, где обычно сидел Саад во время групповых бесед. Смотрел он на нее довольно долго, и после обратился к Здесь и Сейчас.
– Мне сейчас стало немного не по себе… Я не попрощался с моими друзьями, не сказал им того, что обязательно бы сказал, зная, что вижу их в последний раз. И еще я очень хотел бы знать, что обо мне думает один человек. Можно попросить тебя помочь мне сделать это?
– Да ты поистине счастливый, если оставил невыполненным лишь одно дело и не успел уяснить свои отношения лишь с одним человеком! Увы, у тебя есть право сделать что-то одно. Или друзья, или чье-то мнение.
– Но ты еще сказал, что если у меня есть свой собственный вариант объяснения смысла и сути человеческой жизни, то ты не воспротивишься.
– Или передача важного знания.
Здесь и Сейчас выбрал несколько жесткую форму демонстрации неуместности торга в сложившейся ситуации. Этот ответ смутил Филиппа и ему потребовалось некоторое время, чтобы в последний раз взвесить все за и против и сделать выбор.
– Тогда я попрошу только об одном. Пусть Аарон обратит внимание на эту женщину.
– Это все?
– Это все.
На пару мгновений взгляд Здесь и Сейчас затуманился. Потом он моргнул, улыбнулся и сказал.
– Я выполню твою просьбу. Если это действительно все и у тебя ко мне больше нет вопросов, то нам пора.
– Ты уже уходишь?
– Пожалуйста! Новый вопрос, – еще шире улыбнулся он. – Нет, я тебя более не оставлю, а то, что произойдет сейчас, не будет чем-то особенным. Это лишь переход на новый уровень. Ни о чем более не беспокойся. Они разберутся. Они справятся. Ведь они сами были, есть и будут частичками счастливой жизни Филиппа Сэндмена.
Глава 11. Здесь и Сейчас
– Эх, – вздохнул Большой Страх. – Так я и думал. Дурачок, ведь ты сам говорил о том, что Счастье мало обрести, его еще нужно и поддерживать, словно огонь.
– Главное, что он смог его обрести, – решила приободрить его Здоровая Дерзость. – Пусть даже и ненадолго. Тот, кто восходит на заветную вершину, сначала проделывает тысячи километров, прежде чем добирается до горы своей мечты. После он неторопливо взбирается на нее, проходя шаг за шагом километры сложного и опасного пути. Когда же он достигает вершины то обнаруживает там маленькую площадку, по которой особо и не расходишься. Несколько квадратных метров поверхности Земли – вот она, его мечта, у его ног! Он ступает на нее, и его радости не бывает предела. Он ощущает счастье всем своим существом. Он видит его, он разговаривает с ним, он осязает его. И в этот момент он всегда пребывает в одиночестве, всегда один на один со своим счастьем. Воздевая руки к небу, он еще раз оглядывается вокруг, чтобы запомнить этот момент, это время и место, свое собственное Здесь и Сейчас, чтобы с этим воспоминанием прожить оставшиеся годы своей жизни.
А потом он начинает спуск, добровольно покидая это место и навсегда разрешая поселиться в своем сердце двум новым чувствам, неразрывно идущим друг за другом: легкую тоску от расставания со своим счастливым мгновением и бессмертную радость от понимания того, что весь свой жизненный путь он проделал не зря. Кто знает, сколько ему осталось жить? Может он проживет еще дважды столько, сколько уже прожил, а может через минуту у него подвернется нога и он покатится по обледеневшему склону вниз навстречу своей смерти. Все может быть, но не может быть того, что уже было и быть не может. Однажды он уже обрел свое истинное счастье, и никогда более с ним не расстанется.
– Главное, что он не побоялся сделать первый шаг, – шмыгнув носом, сказал Маленький Риск.
Большой Страх, повернул голову и поглядел на него сверху вниз, затем подмигнул и, криво улыбнувшись, игриво заметил:
– Где бы он вообще сейчас оказался, если бы не ты!
Все трое молча кивнули, в бесчисленный раз соглашаясь друг с другом, и по очереди чиркнули что-то на странице в общем блокноте, после чего перевернули в нем лист и встали со своих мест. Они поправили костюмы, собрали вещи и друг за другом вышли из помещения, гася за собой свет.
Глава 12. Исполнение просьбы
– Лейфи, Батал, Амина, Стенли… Они уж точно не знали, что такое хэппи-энд. Они страдали, и через свои страдания они познали настоящее счастье. А я… Марвек Сотерс, обезумевший коллекционер, благополучно пережил свой хэппи-энд и упустил тот момент, когда я был по-настоящему «хэппи». А вы мне даже не подсказали, потому что и вам эта история – именно она! – вам очень и очень нравится!
Некоторые из зрителей смотрели «Четыре времени года» во второй раз и помнили последние слова спектакля. И поэтому сразу после того, когда Аарон произнес их, они закричали «Браво!» и начали истерично аплодировать. Некоторые бедолаги, случайным образом оказавшиеся их соседями, вскочили от неожиданности и продолжали возмущаться, когда весь зал уже дарил артистам овации.
– Как легко развеять ауру вдохновения, – возмущенно сказала Я'эль Аарону, когда они ушли за кулисы и направились в гримерку.
– И таких придурков много, – соглашался он. – Гавкнет «Браво!» и начнет сбивать ладони в кровь, а о том, что все внимание зрителей они привлекают на себя и начисто сводят к нулю весь эффект от спектакля они не думают? Уроды!
– Поистине Орки и Рабы, или Уроды… Как там было у Филиппа? – попросил уточнить Артур.
– Злые орки, закостенелые дикари, выкрашенные куклы и запуганные узники, – подсказал ему Саад. – Мы должны уметь это скороговоркой говорить, чтобы дикцию разрабатывать. Попробуй-ка!
– Злые орки…
– Злые орки, закостенелые дикари, – терпеливо повторял Саад, слегка дирижируя пальцем, – выкрашенные куклы и запуганные узники. Повтори!
– Злые орки, закостенелые дикари, слыви… Тьфу ты! – снова запнулся Артур
– Злыеоркизакостенелыедикаривыкрашенныекуклыизапуганныеузники, – еще раз блеснул своим полезным умением Саад, вытянув вперед подбородок.
– Пусть он по частям учит, – посоветовала Агнесса. – Сначала – «злые орки». Говори: злыеорки, злыеорки, злыеорки, злыеорки, злыеорки, злыеорки…
– У тебя уже кизлыор получается! – гаркнул Симон и загоготал, заразив смехом всех остальных.
Тут Аарон обратил внимание на то, как шум зала, от которого они минутой назад сбежали, уплотнился, принял угрожающие очертания и начал заполнять собой коридор, ведущий от сцены к гримерке. Даже бас Симона начал в нем тонуть.
– Тьфу ты! – недовольно сказал он. – Сюда идут уже… Готовьтесь рисовать улыбки на ваших уставших лицах и принимать поздравления и цветы. Короче, вы как хотите, а я иду в гримерку.
Он захлопнул за собой дверь и повернул ключ.
– Правильно Филипп говорит: актеру нужно хотя бы десять минут на то, чтобы совершить обратный переход от сцены к повседневной жизни, – поддержала Аарона Я'эль, устало вздохнув.
– Ну да, прийти в себя же надо… Здрааавствуйте! – Агнесса только и успела перекинуться с подругой фразой, как заметила бегущих к ней навстречу поклонников, тяжело дышащих и шуршащих целлофаном, из которого торчали букеты цветов. – Спасибо, спасибо большое! – отвечала она и все те, кто не успел улизнуть от назойливых энергетических вампиров.
– Я договорюсь о дополнительной охране, – успокоил вышедшего наконец Аарона Симон. – Их мы попросим следить за этим входом и не пускать никого внутрь, пока сами того не захотим, или пока сами не выйдем отсюда в зал. Но тебе повезло, вовремя улизнул, вон даже одеться успел, надушился…
– Симон, это кто? – вдруг прервал речь друга Аарон, указывая на стоящую поодаль эффектную женщину лет сорока с восточными чертами лица. Темно-серый брючный костюм делал ее необычайно элегантной, а платок на голове – загадочной.
– Без понятий, – пробубнил тот.
– Чего она ищет? Все рыщет глазами… Может родственница чья?
– Ну пойди и узнай. Может стесняется, может еще что – не знаю.
– Ну эта явно не из стеснительных будет, – фыркнул Аарон и пошел по направлению к незнакомке.
Подойдя к ней, он учтиво поздоровался и поинтересовался, не мог ли он быть ей чем полезен.
– Во-первых, я хотела бы поздравить вас всех со спектаклем.
– Мне и всем нам очень приятно знать, что вам понравилось, – улыбнувшись и немного наклонившись, ответил Аарон, пытаясь угадать, сколько у нее намечено пунктов и каким будет завершающий. Может быть, она захочет…
– Скажите, как я могу найти Филиппа? – вдруг спросила она.
Аарон прервал ход своих пустых предположений и догадок. Он смотрел ей в глаза, силясь понять, что происходит. Внезапно он почувствовал себя беззащитным, словно атакующий соперник ударил по его незащищенным флангам. Он инстинктивно обернулся назад, пытаясь привлечь кого-нибудь, чтобы не быть с ней один на один, но она коснулась его плеча и повторила свой вопрос.
– Как можно найти Филиппа?
– А зачем он вам нужен? – вдруг выпалил он, словно с лету отбивая сложнейшую подачу теннисного мяча с целью выиграть время и перегруппироваться.
– Неучтиво отвечать вопросом на вопрос. Чувствуется его режиссура.
– Чего? Филипп, между прочим, сейчас находится в больнице, его здесь нет, поэтому, может быть, вы зря теряете время, ожидая встречи с ним.
– Не беспокойтесь, молодой человек, время я никогда не теряю. Только что я посмотрела неплохой спектакль и именно поэтому начала с поздравления… Если вы не против, давайте выйдем в зал.
– Да, конечно, – нехотя согласился Аарон, еще раз оглянувшись в поисках напарника. – Пройдемте в зал.
Она встала посередине центрального прохода между двумя угловыми креслами в первом ряду и начала с любопытством разглядывать практически опустевшее помещение.
– Неплохо тут у вас, – говорила она многозначительно. – Свежий ремонт, угу…
Наверху копались братья МиниМакс, время от времени кто-то выходил из коридора, но, не решаясь присоединиться к ним, сразу же забегал обратно. Один лишь Ласло упаковывал свои вещи и время от времени бросал на них контролирующий взгляд. В один из таких моментов их взгляды встретились, после чего она снова обратилась к Аарону.
– Так вот, время я не теряю никогда, и вам не советую. В больнице, говорите, он. А что случилось-то?
– Мне, если честно, не хотелось бы распространяться по вопросам личного характера с незнакомыми людьми, тем более что вы не представились, а о нас, скорее всего, знаете все, что вам нужно.
– Не думаете ли вы, молодой человек, что я не назову своего имени, если вы попросите? Просто и я считаю, что это не столь важно, а также я считаю, что это не ваше дело, о чем я именно хотела с ним поговорить. Но я не буду уподобляться вам, и назовусь. Меня зовут Сабира. Вам это о чем-нибудь говорит, Аарон?
– Н-нет…
– Вот и прекрасно.
Женщина пристально посмотрела на Аарона и глубоко вздохнула. Он как мог выдерживал ее взгляд, но в конце концов опустил взгляд, вдруг поймав себя на том, что его глаз заметил что-то важное. Он снова посмотрел на нее и отчетливо увидел только что поменявший свое положение золотой крестик, образованный двумя неровными, словно сплющенные синусоиды, линиями. Покачивающееся под красивой мочкой уха золотое украшение ставило все точки над i, а легкие очертания скрытого под макияжем глубокого шрама, которые Аарон лишь сейчас разглядел в направленном свете электрической лампы, прочеркивали все t так же, как он пересекал левую сторону ее подбородка22.
Она заметила открытие Аарона и тоже сделала кое-какие предположения.
– То есть он все же трепался обо мне. И что он говорил там за моей спиной, как он обычно делал?
– Он… он ничего мне о вас не говорил. Не знаю, как другим, но я не знаю о вас ничего.
– Кроме этого шрама и крестиков, да? Ой, не надо мне вешать лапшу на уши. Хватит, сколько уже он сам мне ее успел навесить. Когда он собирается вернуться?
– Я не знаю, честное слово! В зависимости от состояния… Я не знаю как там при инфарктах бывает…
– Ах, инфаркт? Хм… – несколько поубавила свой пыл гостья и еще раз глубоко вздохнула. – Довел все же себя.
– Довел?
– Конечно, довел. Уж сколько я его предупреждала, сколько просила следить за собой… Приступы бывали у него?
– Он не жаловался…
– Значит научился не жаловаться. Опять напивался по вечерам?
– Нет! Мы ходили отмечать разные события, но это бывало раз в месяц, скажем. Пили пиво, как и все, но так, чтобы напивался – я не видел.
– Хм… И много у него так называемых проектов было?
– О каких проектах идет речь? – недоумевал Аарон.
– Ну как же, он не настраивал всех на что-то очень стоящее, а потом вдруг соскакивал, говоря, что нашел что-то еще более интересное?
– Мы создали театр. Мы уже успели поставить несколько спектаклей. О нашем театре знает город. Вот наши проекты!
– И на телевидении, и в рекламах, и…
– Этим занимается компания, с которой мы договор заключили, а не…
– Договор заключили? И Филипп тоже?
– Да, мы все…
– То есть, кто-то с ним о чем-то смог договориться? Хотя, наверное, только так и можно было с ним вести дела. Иначе кинул бы и не подумал извиниться.
– Да что вы такое несете?! Простите, я забыл ваше имя.
– Сабира.
– Уважаемая Сабира, может быть, вы приняли его за другого?
– Нет другого Филиппа Сэндмена, который смог бы поставить «Коллекционера», если только он не пересказал историю своей жизни какому-нибудь тезке-режиссеру. В таком случае я принесу вам свои извинения и удалюсь. Но вероятность такого события равна нулю. Ведь он же никакой не режиссер, не так ли?
– Ну, у него не было профессионального режиссерского образования, насколько мне известно.
– Никогда не было. Он всю жизнь был авантюристом, транжирой, безответственным расточителем. Из-за своих дурацких книг бросил работу, потерял друзей. Но голова у него всегда работала – спорить не стану. Мне ли не знать, ведь я три года прожила с ним под одной крышей.
– Вы?!
– Да, я. Что, он действительно ничего обо мне не рассказывал?
– Ни слова! Только упоминал вот эти крестики…
– А когда вы репетировали этот спектакль…
– Так этот спектакль мы ни разу не репетировали!
– Как не репетировали?
– Когда он вытащил нашу дипломную работу из безнадежной ситуации и сделал из спектакля конфетку, мы решили, что создадим свой собственный театр. И да, это была моя идея, в которую он вцепился. Мы столкнулись с трудностями, и в один момент он остался совсем один. Но после я, Саад и Я'эль присоединились к нему. Он повез нас в один горный ресорт…
– «Sanctuary»?
– Да, он самый.
– По местам былой славы повозил вас, значит.
– Может быть – я не знаю. Да, там его знают, но никто в течение всего уикенда не обмолвился о нем ни одним плохим словом.
– На целый уикенд? Вы провели в «Sanctuary» весь уикенд?
– Да, были! И еще не раз будем, как и планировали.
– И кто за все платил?
– Он все расходы взял на себя… Так вот, там – он заранее дал нам домашнее задание – мы читали свои рассказы, которые мы сами сочинили. И именно их мы играем в «Четырех временах года». А его рассказ… Там немного по-другому получилось. Мы беседовали на теологические темы, в результате чего смогли поставить нашу «Притчу о бледном сыне». Вы, кстати, знакомы с ней?
– Нет, не приходилось еще.
– Очень рекомендую! У нас через две недели как раз есть одна дата. Надеюсь, Филипп уже выйдет к тому времени.
– А «Коллекционер»?
– Что «Коллекционер»? – недоумевал Аарон, но потом вспомнил, к чему он все это говорил. – Ах да! А «Коллекционера» он нам не показывал до самой последней минуты, представляете себе?! Назначить премьеру, готовиться к ней в полной изоляции, доверить три четверти своим молодым друзьям-актерам и с блеском отыграть четыре моноспектакля – это не шутка!
– И что, он всем этим заправлял? Прости… и он всем этим руководил?
– По сути дела – да. Но мы все чувствовали, что он что-то очень сильно переживает все это время. Я-то его знал еще с детства. С моего детства. Он друг моего отца. Ничего плохого я о нем не слышал, но и не видел много лет. Простите, пожалуйста, Сабри…?
– Сабира, хотя можно и Сабри. Это осовремененная форма Сабиры. Но Филипп всегда любил называть меня полным именем. Са-би-ра.
– Сабира, простите меня, если я чего-то не знаю и говорю невпопад. Если вы считаете нужным или просто хотите выговориться, то может, вы расскажете то, что считаете нужным? Я тоже могу вам рассказать о нем много чего, о том, какой он интересный, развитой, начитанный… Что еще сказать… Как он ценит дружбу и не терпит лицемерия и лжи.
– Неужели жизнь его так сильно изменила? Нет, я лучше с ним сама поговорю сначала, и если он решит, что стоит о чем-то рассказать из нашей совместной жизни, то пусть сам рассказывает.
В эту самую минуту к ним подошел Ласло. Он посмотрел ей в глаза, после чего обратился к Аарону.
– Аарон, я – все. Отключил, собрал. После подумаем. Я – все. Там если че есть? – показал он жестом на гримерку.
– Нет, там тоже все собрано. Спасибо, Ласло. Ты иди домой, мы завтра со всеми вопросами разберемся, рассчитаемся. Давай, я провожу, – предложил Аарон и, вынимая из кармана ключи от входной двери, зашагал в сторону выхода. Краем уха до него дошли обрывочные слова Ласло, с которыми он обратился к Сабире: «Парню не надо. Да и все уже не так», а когда он, дойдя до двери, обернулся, Ласло уже находился в полутора метрах от него и поправлял свою кепку. Проводив его, Аарон вернулся к своей собеседнице, которая пребывала в некоторой задумчивости.
– Вот что я тебе скажу, Аарон. Может быть действительно с ним за прошедшие пятнадцать лет и произошли серьезные изменения, но в тот день, когда он сообщил, что либо вернется домой со своей проклятой книгой, либо убьет его, я поняла, что нашим отношениям пришел конец. Может быть, я и смогла бы выдержать все, что могло с нами произойти потом, если бы не эта фраза. Но я поняла, что не смогу жить с человеком, сознательно ставшим на путь убийцы.
Я стояла перед ним на коленях, что было сил держала обеими руками его руку, просила забыть об этой идее, об этой книге, говорила, что стерплю все его капризы, и что не буду более просить его оставить свою страсть к маниакальному и безумному накопительству. Я просила его подумать о матери, о том, что она может не перенести еще одного удара. Как я только не унижалась в тот день перед ним! Я целовала его руки и просила их забыть об оружии и вспомнить вместо этого о гитаре. Как он умеет играть! Вам он играл хоть раз?
– Нет.
– А мне играл. Играл и пел, пока не высох изнутри. Я просила его вспомнить те времена, когда мы вместе смотрели всякие фильмы. Он знал их наизусть, причем не только сами фильмы, но и бесчисленное множество фактов об истории создания, об актерах, о режиссерах. Это после уже он нашел интерес к театру, и, скорее всего, забросил интерес к кино, как забрасывал все остальные начинания. Я просила его вспомнить, как я старалась как можно скорее подучить его родной язык и как он совершенствовал мое владение речью с помощью тех же фильмов и песен. Он обладает способностью объяснять, находить связи, соответствия, и успешно все это применял, когда учил меня. Как он интересовался именами, их значениями. Может быть, он, узнав значение моего имени, проверял насколько твердо мое терпение и как далеко он сможет зайти. Но разве можно было так обходиться с самым близким тебе человеком!
– Простите меня еще раз, Сабира, но вот уже несколько месяцев – мы прекрасно знаем это – мы являемся для него самыми близкими людьми, и мы знаем, что он будет стоять за нас горой, если мы столкнемся с какими-либо трудностями. Он всегда будет на нашей стороне. Был случай, когда мы подвели его, и подвели крепко. И он вышел из себя, и поделом нам было. Но он сделал все, чтобы мы вышли из той ситуации без потерь. Сабира, если он был таким, как вы описываете, то он действительно сильно изменился.
– И что же тогда изменило его? Лично я не смогла этого сделать.
– А может быть, все-таки смогли? Может быть, именно все то, что вы сказали ему в тот последний день, и держало его все последующие годы. Пятнадцать лет, вы сказали…
– Да, пятнадцать лет.
– Как же вы любили его, если своими словами дали ему возможность снова стать человеком!
Глаза Сабиры покраснели. Она нахмурила лоб и опустила взгляд.
– Вы не были на премьере, и не видели, как он плакал в финале своего «Коллекционера». Вы же поняли, что это – его исповедь.
– Конечно, поняла. Спектакль, как говорится, основан на реальных событиях. К чему он, если честно, не питал особый интерес.
– Он плакал, он рыдал, и он кричал, он жаловался на то, что его никто не слышит и не понимает. – Настала очередь Аарона украдкой смахивать набежавшие слезы. – Мы ведь текст скорректировали, причесали, но у нас есть видеозапись его выступления. Он дал указание Ласло заснять весь спектакль, и, если Филипп не будет против, может быть, вам будет интересно посмотреть.
– Косноязычный фигляр Ласси. Так Филипп представил мне его, своего друга – вспоминала Сабира. – Косноязычный фигляр. Кстати, как зовут твоего персонажа?
– Какого именно? А, Коллекционера-то?
– Ну да.
– Марвек Сотерс.
– Марвек Сотерс… Постой-ка.
Сабира быстренько посмотрела по сторонам, словно ища чего-то, после чего просто закрыла ладонью глаза и простояла с минуту, жестами свободной руки показывая не беспокоить ее. Потом она убрала руку от лица, открыла глаза и с долей сожаления сказала:
– Марвек Сотерс… Ну как же! Он не мог не вложить в это имя некий смысл. Это же анаграмма от английского Maker vs Waster23, что можно перевести как Творец против Транжиры, или Создатель против Расточителя.
Аарон нахмурил брови и почесал затылок.
– Надо же, мы бы никогда не додумались до этого.
– А меня он учил, приучал, делился знаниями, опытом, умениями, веселыми историями, грустными, и ему это так нравилось. А после ему становилось скучно – сама не знаю отчего – и он снова переводил все средства на бессмысленные покупки, после чего начинались попойки, оскорбления. Три года я терпела, но когда я поняла, что он потерял рассудок, я оставила его. К сожалению, я не смогла его остановить. Однако судя по постановке – по «Коллекционеру» – он выдержал и не поддался искушению. Он говорил о какой-то силе, удерживавшей его руку от преступления, да? Может быть, он все же услышал меня…
В тот день я уже не задавала себе вопросов. Я просто собрала вещи и ушла из дома. Полностью забыла о нем до тех пор, пока он не засветился на телевидении. Все еще злая на него, я все же попросила знакомых навести справки о вашем театре вообще и о нем в частности. Да, на те спектакли я не пошла, а вот на этот раз мои знакомые мне настоятельно порекомендовали сходить. И вот я пришла сюда. Я хотела просто поговорить с ним.
– Нет, сегодня это вам точно не удастся сделать. Вы следите за объявлениями. Как увидите у нас в графике какой-нибудь спектакль то приходите. Он всегда будет здесь. Лучше прийти часа за четыре до начала. Тогда мы только начинаем собираться и времени…
– Я поняла, я поняла. Сама разберусь как-нибудь.
Сабира достала из сумочки зеркальце, поглядела в него, сделала необходимую поправку платка, после убрала зеркальце обратно в сумочку, пригладила костюм и собралась выйти из театра.
– Что ж, Аарон, спасибо за то, что уделили мне время, за беседу и новости из первых рук, какими бы неприятными они не оказались. Прошу простить меня, если мои слова звучали неучтиво, и я чем-то расстроила вас. Сейчас мне пора. С Филиппом я поговорю отдельно – как бы там ни было, у меня есть что сказать ему в лицо. Вам же лично и всем его друзьям, в особенности тем, кто общался с Филиппом и мог быть подвержен какому-либо негативному влиянию с его стороны, хочу дать один бесплатный совет: всегда подумайте дважды, прежде чем сказать, что вы счастливы, и трижды, прежде чем заявить об обратном.
