Когда же Батал вернулся из первого победоносного рейда домой, Амина его, можно сказать, не узнала. Да, это был тот самый среднего роста черноволосый парень с острыми чертами лица, с карими глазами, с тем же голосом и повадками, с тем же широким шрамом на лбу, которым его еще в детстве наградил соседский мальчишка, но окружавшая его аура и неотступно сопровождавший Дух были ей совершенно незнакомы, пугали ее и заставляли сторониться мужа.
Будучи уже важной персоной не только в городе, но и во всей стране, Батал все реже мог оставаться со своей женой, и это печалило ее. Но доброе ее сердце не давало ей впасть в отчаяние, и однажды она попросила у Батала совета.
«Не найдется ли и для меня какой-нибудь работы рядом с тобой? Тогда мы оба будем работать на благо народа, не отдаляясь далеко друг от друга.»
Амина специально вынесла вперед общие цели, а свое семейное счастье отодвинула на второй план. Доброе сердце в сочетании с прозорливым умом сделали свое дело, и уже на следующий день Батал сообщил ей радостную новость.
«Я думаю, что тебе будет нелегко помогать раненым воинам, которых будут привозить в лазарет, находящийся по соседству с нашим штабом, но я буду очень рад, если ты примешь мое предложение. Мне пошли навстречу и предложили это место, когда я…»
«Я согласна! Батал, я благодарна тебе за твою помощь. Ты так быстро смог все сделать!»
Амина бросилась ему на шею и поцеловала его в колючую щеку, прислушиваясь к колебаниям его души, но ничего значимого она не почувствовала.
Словно дразня Амину и испытывая ее любовь, судьба снова и снова разлучала их, посылая Батала то в один, то в другой поход, возвращая его с победой и показывая Амине, как все дальше и дальше отдалялся он от нее в своей славе. Большей близости, чем она уже имела, Амина у мужа не просила. Она решила целиком посвятить себя своему делу, которое любила, хотя оно и было тяжелым испытанием ее воли и выносливости. Словно светильник носила она с собой по лазарету, освещая им помещения, в которые входила, потому что с каждым ее появлением лица раненых бойцов становились светлее, они улыбались и обретали надежду.
После одного из последних жестоких набегов на соседей между Баталом и Аминой в первый и в последний раз произошел серьезный конфликт. Батал вернулся домой хмурым, попросил дать ему еды и, ни слова не говоря, принялся есть. Амина суетилась вокруг стола, уходила на кухню, снова возвращалась, а потом села напротив мужа и стала ждать удобного момента, чтобы задать вопрос.
Саад обглодал все, что оставалось съедобного на яблоке, оставив только худенький скелетик на сухом хвостике с непонятно какой силой удерживаемыми бурыми косточками, и принялся неторопливо пережевывать. Солнце плавно спускалось по все гуще багровевшему у горизонта небосклону, и все четверо словно забыли о подходящей к концу истории. Саад отбросил подальше то, что осталось от огрызка яблока, и задал вопрос:
– Правда ли все то, что я знаю о вас?
Недоумевая, Я'эль, Аарон и Филипп посмотрели на него, после переглянулись…
«Правда ли, что вы мучаете пленных воинов и специально растягиваете их мучения, и тем, как именно вы это делаете, вы нагоняете ужас на наших врагов.»
Батал перестал жевать. Он глубоко вздохнул и поднял голову. Смотря любящей жене прямо в глаза, он хотел было дать ей сухой, однозначный ответ, способный пресечь вероятность возникновения подобных вопросов в будущем. Но ее взгляд, полный надежды на то, что все, что она слышала, было клеветой, не позволил жестокому Духу открыть рот. В течение нескольких мгновений он принял решение солгать Амине.
«Нет, это неправда», ответил наконец Батал, стараясь нежно улыбаться.
«Нет, это неправда», повторила Амина с искренней, но полной печали улыбкой. Конечно же, она поняла, что его ответ на самом деле был неправдой, и двусмысленно звучали ее слова.
«Не слушай никого, кроме меня. Не спрашивай ни у кого, кроме меня. Не говори о наших делах ни с кем, кроме меня. Ты все поняла?» – размеренно, но нескрываемо жестко спросил Батал, заворачивая в хлеб большой кусок жареного мяса с зеленью.
Будучи не в состоянии сдержать слезы, Амина закрыла лицо полотенцем, которое держала в руках, и молчала, молчала до очередного выдоха, вылетевшего из ее груди отчаянной птицей крика.
«Это не проходит без следа! Батал, так нельзя! Батал, нельзя! Они такие же люди, как и мы! Такие же солдаты, как и ты, такие же жены, как и я!»
Крик Амины поначалу ошеломил Батала. Он вздрогнул и, раскрыв от удивления рот, слушал ее причитания, не в состоянии даже встать со своего места. Но уже через несколько секунд его Дух вновь овладел ситуацией.
«Амина!»
Батал встал из-за стола. Голос его, словно усиленный десятикратно, продолжал эхом отражаться от стен, посуды, полок и шкафов, когда убитая горем женщина наконец замолчала.
«Амина, пойми: они пришли на нашу землю с оружием, и они не остановятся по своей доброй воле. Остановить их сможет лишь моя, пусть злая, но моя собственная воля!»
«Но ты же не злой», тихо пролепетала Амина, тяжело вздыхая. «Если ты с ними так обходишься, то как же они обойдутся с тобой, когда доберутся до тебя?», почти шепотом спросила она, неуверенно поднимая голову. Последние слова она произнесла, глядя мужу в глаза.
«…когда доберутся до тебя…»
Именно эти слова произносил пленный капитан, и такими же красными глазами смотрел он на него за минуту до того, как сознание покинуло его измученное тело, не выдержав ужаса увиденных ими пыток несчастных беглецов: «Тебе не избежать возмездия, оно заставит тебя мучаться и страдать, когда доберется до тебя».
Впервые Батал почувствовал слабость духа. На мгновение он замер, по спине пробежал мертвенный холод. Он попытался сдвинуться с места, но ноги были словно налиты свинцом. Каким-то просящим взглядом он посмотрел в заплаканные глаза жены, и она сама подбежала к нему. Обняв мужа и уткнувшись ему в грудь, она дала волю чувствам и зарыдала.
Батал словно прозрел от многолетней слепоты. Длилось это благое состояние недолго, лишь пару минут – не больше.
«Все скоро закончится, Амина, все скоро закончится», успокаивал он ее, тихо произнося эти простые, полные надежды слова и гладя ее по голове. Вскоре она почувствовала, как он начал легонько отталкивать ее от себя, приговаривая: «Ну вот, видишь, ты успокоилась, а мне пора идти». Более она его не уговаривала.
А через два дня Батал, ведомый воспрявшим боевым Духом, уже отдавал новые приказания, разнося в клочья приграничные дома в соседних землях. Вернувшись из этого похода домой, он обнял и поцеловал Амину, которая подарила ему ответный поцелуй, а после заглянула в глаза, и улыбка плавно исчезла с ее бледного лица.
Солнце уже успело подползти к самому горизонту, и в его последних лучах Саад успел завершить свою печальную историю о самом обычном человеке, ставшим великим воином, и его несчастной жене.
– Через две недели Баталу пришло анонимное донесение о готовящемся покушении на Правителя. В сообщении не говорилось, кто и как должен был его осуществить, зато четко указывалось место и время, и специально отмечалось, что именно он будет обвинен в нем: «Иного алиби, как если тебя не увидят рядом с Правителем, тебе не получить».
Батал похолодел, его руки затряслись. Он безрезультатно пытался связаться по оперативной связи чтобы перепроверить информацию – никто не отвечал на другом конце. Посылать гонца в резиденцию Правителя было бессмысленно: и получаса не хватило бы, чтобы добраться до него. Властным голосом он призвал к себе восьмерых бойцов, оказавшихся на тот момент рядом с ним, приказал им немедленно в полной амуниции следовать за ним и, спотыкаясь, ринулся наружу из помещения. У него в запасе оставалось всего девять минут.
«Какого черта этому жирдяю понадобилось идти на фабрику?! Что он там потерял? Почему не согласовал со мной?», спрашивал Батал сам себя. Вслух же он отдавал приказания сопровождающей его восьмерке о том, как они будут действовать в том или ином случае. Подбегая к воротам фабрики, кутерьма вокруг которой говорила в пользу версии о присутствии здесь высокопоставленных лиц, в голове у него возникло еще два вопроса и один вывод: «Почему именно мне сообщили о покушении? Если доброжелатели знали место и время, то как они не могли знать хотя бы исполнителя? Это ловушка!»
Батал резко остановился, развернулся и оглядел своих спутников.
«Если это действительно ловушка, а они – исполнители, то тянуть они не должны. Пусть смотрят мне в глаза!»
Но в глазах бойцов он не заметил ничего подозрительного. До назначенного срока оставалась ровно одна минута.
Выйдя из ступора, он снова рванул к фабрике. Пробежав через толпу, которая расступилась сразу же, узнав о том, кто именно бежит сюда, он влетел в помещение и увидел недалеко от себя огромную тушу Правителя в блестящем черном одеянии, в сопровождении важных особ и в прекрасном расположении духа.
«Смотрите, Батал с командой!», удивился тот. «Что случилось? Куда вы…»
«Всем отойти к стене!», громогласно заорал Батал, почувствовав скорое восстановление баланса сил. «Всем к стене!», повторил он, и принялся чуть ли не рыча отдавать команды бойцам: «Двое – держать людей! Вы двое – наружу расчищать отход из фабрики! Остальным – щиты в полный рост! Взять в круг!»
Гости и работники фабрики в замешательстве сбились в разрозненные кучки, кто-то сообразил немедленно покинуть помещение, а бравая четверка под командованием Батала быстро продвигалась к выходу, прикрывая щитами и самими собой ошарашенного Правителя, который в самый неподходящий момент вдруг запутался в полах своих немыслимых одежд и шумно рухнул на пол. Стараясь в спешке не причинить ему дополнительных увечий кроме уже полученных синяков и ссадин, бойцы стали помогать ему подняться на ноги, а Батал внимательно следил за остававшейся в глубине помещения толпой. В эту самую секунду за его спиной прозвенел такой знакомый, но такой испуганный и дрожащий голос Амины.
«Батал!»
Она застыла в проходе и не решалась сделать шаг. Ее лицо было скривлено от жуткого страха, сковавшего ее сердце. Застыл и Батал, только его страх исходил не от истекших последних секунд, не от панических криков Правителя, быстро уводимого верными бойцами прочь из здания фабрики, не от непонимания ситуации, о которой минут двадцать назад он не мог даже и помыслить, а сейчас же был втянут в нее по уши. Ее домашнее платье и тапочки – вот что схватило его за горло в момент, когда он к этому оказался абсолютно не готовым, что обезоружило, обездвижило и сделало совершенно безвластным над предначертанной ему судьбой.
За секунду до смерти перед глазами Батала пронеслись самые счастливые моменты его жизни. Совсем еще дети, вот они с Аминой убегают от блюстителей порядка, погнавших их за купание в фонтане на городской площади. Вот он получает палкой по лбу, приходит в себя и отвечает соседскому мальчишке; его удар слабее, но восхищение и уважение товарищей он гарантирует. А вот и первый поцелуй – такой неумелый, но такой искренний. Первый собственноручно выкованный тесак. Первое боевое задание. Первое…
Сквозь пелену, затянувшую воспоминания, к нему бросается любимая жена с его именем на устах. Ах, это красивое старенькое платье! Он все еще помнит, как дарил его на праздник Весны. Амина летит к своему Баталу, пытаясь быть первой, пытаясь опередить неумолимо приближающуюся на него сверху каменную стену фабрики. Из-под нее уже невозможно убежать, но под нее еще можно попасть…
«Пусть возмездие не будет таким жестоким и беспощадным! Я облегчу…»
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и вместе с ним замолчал Саад. Тяжело вздыхая, Я'эль смотрела на Запад, стараясь незаметно смахивать быстро набегающие слезы. Взгляд Аарона застыл на корзине с оставшимися яблоками и последним бананом, а Филипп, нахмурившись, казалось бы, размышлял о чем-то своем.
– Ну вот, не успел до захода солнца закончить, – усмехнулся Саад.
Никто не решался должным образом среагировать на его шутку, и эта тишина могла стать слишком напряженной, если бы Филипп не сообразил сказать:
– Теперь только кофе вернет нас к реальности.
Все четверо оживились. Я'эль улыбнулась и уже не стеснялась своих покрасневших глаз, а вот Аарон, наоборот, всхлипнул. Пока разливали горячий кофе по одноразовым стаканчикам, Саад с нескрываемым удовольствием съел последний банан, согласно кивая Филиппу, который попросил его ответить на пару вопросов.
– Если, конечно, ты не против, – уточнил он и, получив еще одно безмолвное одобрение, спросил: – Я уверен, что имена Батал и Амина должны что-то означать. Хотелось бы знать, что именно.
– Батал означает «чемпион», или «герой», а Амина – «честная», «надежная» … Да, думаю так будет верно перевести эти имена. А вы обратили внимание на красоту сегодняшнего заката? – Все согласно закивали. – Действительно, такая величественная и такая хрупкая красота.
Филипп попытался найти в словах Саада связь с его историей, какой-то намек или скрытый смысл. Он украдкой посмотрел на него, потом на остальных, но ничего не дало ему никакой подсказки. Может быть, он действительно впечатлен дивным закатом?
– Скорее всего это неважно и не имеет никакого значения, – заговорил Аарон, – но что стало с пленным помощником капитана? Да и с самим капитаном?
Словно имея заготовленным ответ на этот вопрос, Саад без размышления ответил:
– Оба были убиты, хотя это действительно не имеет никакого значения.
– А вот еще вопрос, – продолжил с расспросами Аарон, – я не совсем понял в какое время происходили эти события?
– А ты что, понял в какое время происходили события в рассказе Я'эль? – снова без подготовки парировал Саад.
– Не помню точно, но когда она рассказывала, она называла какие-то даты или эпохи…
– Граница Бронзового и Железного веков, шестой-седьмой век до нашей эры, – пришла на помощь Я'эль.
– Вот, – благодарно кивнул ей Аарон. – А в твоем рассказе я сначала представил воина из… наверное из тех же веков. Могучий, огромный, страшный на вид. А потом ты упомянул офицерское звание пленного, отсутствие связи, даже наркотики. Жили в лесах, рыли подземные помещения, а потом вдруг фабрика и штаб. Кроме тесака и щитов, ты не назвал ни одного вида оружия или техники, а это значит, что действие могло происходить как в средние века, так и сегодня.
– Ну вот ты же сам сказал: связь, воинские звания, штаб, наркотики. Додумывай как тебе самому захочется, а некоторые слова, может быть, я неверно подобрал, – немного смутился Саад. – В такие моменты можешь и слово забыть, и…
– Ничего страшного, мы сами слова забываем, когда не надо, и дело тут не в иностранности языка, – прервал его оправдание Филипп, допивая свой кофе и убирая стаканчик в мешок для мусора. – Так даже интереснее. История заставляет задуматься. Меня лично заставила, и я уже могу провести некоторые параллели с историей от Я'эль.
– Да? – удивилась она. – Ну, хотя да, есть, конечно, что-то общее…
Ее брови были все еще слегка сдвинуты, глаза опущены, а лицо никак не могло выйти из тени задумчивости.
– Но обсуждать мы все будем позже. Нам предстоит еще познакомиться с историей от рассказчика по имени А. Портер.
Филипп театральным жестом указал на Аарона, который хмыкнул в ответ и расплылся в улыбке. После он встал и потянулся, еще раз оглядел постепенно темнеющее небо и, глубоко вдохнув прохладного горного воздуха, словно набрал необходимый его запас и предложил собраться и начать спуск.
– В темноте спускаться даже по таким дивным местам мне не очень хочется, даже несмотря на то, что я не один. Так что поторапливайтесь.
Подходя к гостинице, Я'эль отметила, каким долгим показался ей этот день.
– Он словно не кончается. Да, мы выехали рано утром, но все же сегодня, а не три дня назад, как это ощущается.
– Вот ты сказала об этом, я тоже подумал, а сейчас вон уже небо потемнело, светят яркие звезды, и мне, честно, так захотелось плюхнуться в кровать и заснуть, – признался Аарон. – То ли это усталость меня начала одолевать, то ли еще что.
– Конечно, усталость свою роль играет, организм дает сигнал о том, что, мол, пора и честь знать, «не резиновый я!», он говорит, – объяснял Филипп. – Но вместе с этим у тебя, да и у вас всех есть стопроцентная уверенность в том, что день удался, что он не прошел зря. Есть такое?
С трех направлений до ушей Филиппа донеслись согласные «угу», что дало ему право продолжить объяснение своего понимания Счастья.
– Время, отведенное нам для жизни, имеет цену. Чем дольше мы живем, тем большую цену мы платим за бездарно проведенное время. Представьте себе младенца, который родился, окреп, научился ходить, есть твердую пищу, формировать свои первые слова. Прошел год, и его родители отметили первый день рождения тортом, гостями, подарками, шариками – всем, что самому младенцу непонятно, да и не нужно. Теперь скажите мне, что такое для этого младенца один год? С чем он сопоставим?
– Ну, ему самому всего год, – начала Я'эль. – Это вся его жизнь.
– Точно! Один год для него – это вся жизнь. Этот год шел для него всю его жизнь, и за этот год он научился сидеть, стоять, ходить, кто-то даже и лопотать, есть твердую пищу… По своим качественным оценкам эти достижения колоссальны!
В этот момент залаял Алфи, завидев приближающихся гостей, и неторопливо направился к ним навстречу.
– Все, мы добрались… Но, прежде чем мы разойдемся по своим комнатам, я хотел бы еще немного вас помучать своими размышлениями, если вы не против.
– Да-да, конечно, – любезно ответил Саад.
– Отлично, тогда сядем на диван в вестибюле, побеседуем немного, а потом уже, если сил не останется – под душ и спать.
Аарон, Я'эль и Саад заняли самый дальний из трех диванов, стоящих в вестибюле, побросав рюкзаки под стоявший перед ним журнальный столик. Филипп попросил принести им по чашке фруктового чая, а сам продолжил излагать свое понимание зависимости Счастья от способа использования времени.
– Возвращаясь к нашему младенцу… Так вот, младенец вырос, ему уже, допустим, двадцать лет. Сейчас он учится, дурью мается, клубится, гуляет, спит до полудня, потому что гуляет до полуночи, дерется или путешествует – не важно чем он занимается, главное, чтобы что-то делал. Проходит еще один год, и вот он отмечает свое двадцатиоднолетие. Что для него этот год по сравнению с прожитой жизнью?
– Ему двадцать один, значит этот прожитый год для него одна двадцать первая часть, – вывел Саад.
– А когда ему будет восемьдесят, если все благополучно сложится?
– Одна восьмидесятая.
– Так и есть. Время – одно и то же, но проживаем мы его по-разному. Поэтому чем взрослее становится человек, тем чаще мы можем от него услышать: «как быстро несется время», «как стремительно пролетают годы», «не успел обернуться, а тебе уже пятьдесят».
Друзья задумались. В этот момент Сюзанна поднесла на подносе четыре чашки с чаем, и Филипп, поблагодарив девушку, почувствовал особую значимость этого момента и принялся засеивать благодатную почву семенами.
– Сегодня кто-то проспал полдня, открыл один глаз, глянул им в телефон, прокрутил одну ленту в соцсети, другую, уяснил, чьи звонки он пропустил, и, приняв решение, что никому из них не нужно срочно перезванивать, снова закрыл глаз, почувствовав усталость от такой физической нагрузки. Через час наш герой проснулся во второй раз и, поняв какой был на тот момент час, вскочил. Всего сделать он уже точно не успел бы, да и выбрать чем именно нужно заняться в первую очередь ему было лень. Суббота ведь, в конце концов, а дела подождут до понедельника. Он провел еще один час в своем телефоне, за который чашка кофе успела остыть, а свежий круассан – высохнуть. Совсем недавно вышел новый сезон очередного популярного сериала, и так как до встречи в клубе, назначенной вчера на десять вечера, оставалось каких-то восемь часов, он посвятил их его просмотру. С опухшей от лавины новых имен, однотипных головокружительных трюков и так и не оправдавших давно увядшие надежды на обнаружение в них хоть чего-то стоящего предсказуемых сценариев головой, он заставил себя пойти в этот самый клуб, и сейчас он сидит там за барной стойкой или где-то за столом, в окружении шумной компании. Встреча его уже состоялась, и он, наконец-таки придя в себя, пытается вспомнить один эпизод, который произошел.... А когда он произошел-то? В прошлом, да, но когда именно это было – вчера, или на прошлой неделе? Или же это было год назад? Завтра, в воскресенье, он проспит полдня, продрав один глаз, глянет в телефон, прокрутит ленту в одной соцсети… потом в другой… пролистает пропущенные звонки....
Филипп специально замедлял речь, вводя свою аудиторию в состояние некоего транса, чтобы потом, словно хлопком в ладоши, которым психотерапевты возвращают клиентов в реальность, пробудить их своими же собственными словами.
– …а для некоей девушки по имени Я'эль Садот тот же самый день показался в три раза длинней, насыщенней и оправданней. И поэтому мы сейчас сидим здесь и пьем с ней вместе этот фруктовый чай.
Прием речи возымел свой эффект – Я'эль, Саад и Аарон независимо друг от друга улыбнулись и после уже переглянулись, словно ища подкрепление своей естественной реакции. Улыбался и Филипп.
– Вот она, цена проведенного вами двадцать седьмого дня месяца июля, времени длиной в один день: ваши счастливые улыбки! Я могу больше ничего не говорить, потому что моя сегодняшняя цель достигнута. Я сам только что осознал ее, сам понял, чего я за этот день достиг. Мы смогли провести один день – черт возьми, один единственный день! – и провести его так, что никому из нас сейчас не жалко будет оставить этот день позади, потому что мы его не прожгли, не продали, не пропили, не просрали, не убили в конце концов. Награда за это – вечная память, в самом хорошем смысле этого слова. Этот день мы все будем помнить до конца нашей земной жизни. Что уже там дальше – не знаю, но со всей уверенностью могу сказать, что я надеюсь на увлекательное продолжение.
Филипп отпил из своей чашки и немного почавкал от наслаждения.
– А теперь представьте, что нам удалось осознать принцип зависимости Счастья от способа использования времени, принцип работы этого простого механизма. Если мы будем проживать каждый день полноценной жизнью и заканчивать его счастливыми, если мы сможем ценить каждую минуту и использовать ее на свое совершенствование, если мы через постоянную практику этого умения сможем приводить в чувство окружающих нас людей, сокрушающихся от скорости, с которой утекают годы их жизни, то каких же высот мы сможем достигнуть в течение всей жизни! Минуту назад, когда я говорил об уже достигнутом нами за сегодняшний день Счастье, вы были со мной согласны, а сейчас вдруг вздрогнули от осознания такой великой задачи, которую я представил – но так оно и есть на самом деле. Не нужно этого бояться. Все это – в ваших силах!
Каждый из молчаливых собеседников Филиппа переваривал его слова, по-своему пытаясь ощутить то, что он старался до них донести. Он же, сознательно не желая открыть им свою душу в первый же вечер, резко прервал их размышления следующей фразой:
– Но эй! Але! Пожалейте свои мозги и не думайте, что вы сможете практиковать это постоянно. От перманентного счастья тоже нужно время от времени отдыхать. Поэтому мы можем – и должны – позволять себе и клубиться, и гулять, и дурью маяться, и спать по полдня, и сериалы сезонами проглатывать. Иначе мы перестанем быть самыми обыкновенными людьми.
С довольной улыбкой на лице Филипп закончил свою лекцию. Допив чай, он высказал искреннее желание поскорее попасть в кровать и проспать до рассвета.
– А рассвет мы можем наблюдать, выйдя из здания. Восточных окон ни у кого из нас нет, так что мы на равных условиях. Если, конечно же, вы сможете рано встать, к чему я специально не призываю. Завтра у нас по плану дневной поход к поселку в долине. Аарон, тебе стоит собраться с мыслями, а мне… и всем нам, наверное, – Филипп только и успел прикрыть рот, растянувшийся в зевоте, – правильно будет выспаться. Мне уж точно, так что спокойной ночи всем! Я – баиньки.
– Мы тоже. Отдохнуть после такого дня нам не помешает, – согласились его послушные собеседники и встали со своих мест.
Не теряя ни секунды драгоценного времени, Филипп прямиком направился в душ. Выйдя через пять минут в банном халате он только проверил сообщения на телефоне и, убедившись в том, что во внешнем мире он сегодня никому не нужен, выключил все светильники, приоткрыл окно, впустив в помещение свежий летний воздух, и утонул в белоснежной ароматной постели, стремительно засыпая под тихую музыку, доносившуюся из одного из открытых окон гостиницы, шелест листьев деревьев, теребимых прохладным ветерком, и ворчание старика Алфи. Счастливый, он только успел прошептать: «Хорошо!».