Микаэл Геворгович Абазян
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена
Еще две секунды нужны Филиппу, чтобы вырасти над столом, за которым он сейчас сидит, и максимально вдохнуть в себя воздух, которого ему сейчас так не хватает.
Филипп вспоминает то древнее чувство, которое он ощущал всего пару раз в своей жизни. Он даже не может точно вспомнить, где и когда именно он уже проходил через это состояние. Его мысли, сконцентрированные на хныкающей выкрашенной кукле, переходят на булькающего генерального продюсера, к которому он обращается, успевая ухватить левой рукой спинку уже начавшего переворачиваться кресла, которому он, отодвигая, случайно придал опасное ускорение.
И еще одна секунда на всех, по прошествии которой внутри Филиппа что-то взрывается, разрушая ударной волной все, что попадается на пути.
Улыбка его лучезарна. Глаза светятся неестественным светом. Указательный палец, наставленный на генерального продюсера, начинает движение и проходит по всем присутствующим. Брови игриво приподнимаются, когда в его взгляд попадаются телекамеры.
Взрыв гнева своим грохотом надежно заглушает все эти режущие по живому пискливые, томные, грязные, пошлые и шипящие звуки, а вспышка от него озаряет все внутреннее пространство Филиппа, в котором ему вдруг открывается еще один, четвертый вариант выхода из ситуации, надежно спрятанный в самом дальнем, самом темном уголке.
Одышка усиливается, но она не способна сдержать его от обещания, которое он дает всему миру.
– Вы хотите новую сенсацию, и я дам вам новую сенсацию! Очень скоро! Следите за новостями на сайте «Кинопуса».
Вернется ли он в ту же исходную точку? Несомненно! Он вернется в самую первую клетку на карте этой настольной игры для Высших Сил.
Подведет ли он друзей? Скорее всего, если таковые у него к тому времени останутся.
Гарантирует ли он какой-нибудь результат? Однозначно! Результат будет таким, которого никто не сможет ожидать, и совершенно неважно, что никакого успеха он ему не принесет.
Этому варианту Филипп и отдает предпочтение, потому что, выбирая его, помимо неизбежного завершения этого этапа в жизни, он получает шанс создать что-то новое и еще раз предстать перед обществом в качестве Творца.
Глава 17. Кривой день
– Простите меня за то, что я собрал вас всех ради пары слов. Встреча наша будет действительно очень короткой, и я скажу всего несколько фраз, но мне очень хотелось, чтобы вы были рядом – и чтобы сидели рядом – когда я буду вам говорить то, что должен сказать. Мне необходимо смотреть вам в глаза, и я хочу, чтобы вы просто слушали меня.
В голосе Филиппа звучали нотки, которых раньше никто, кроме разве что Аарона, не замечал, а сами слова были пропитаны какой-то болью и тревогой. Как это обычно бывало на собраниях в «Кинопусе», он сидел на краю сцены. Его же аудитория сегодня занимала первый ряд в зрительном зале. Марка Эго на этот раз он не пригласил.
Филипп начал обводить взглядом друзей, по имени называя каждого, с кем встречался его взгляд.
– Аарон, Артур, Саад, Я'эль, Агнесса, Симон… Вы, конечно же помните, что мне понадобилось какое-то время, чтобы закончить «Притчу…». Я имею в виду то время, когда я наконец-таки увидел то, как должна была закончиться история Омида, а не предшествующий этому период творческого голода. Мне пришлось кое-что пережить и через кое-что пройти, чтобы быть в состоянии решить поставленную перед собой задачу. Сегодня я нахожусь в подобной ситуации, и мне нужно время на то, чтобы дать им обещанную сенсацию. Не знаю точно, как долго продлится мое отсутствие, но полагаю, что речь идет о двух или максимум трех неделях. Задачу облегчает то, что на этот раз мне не нужно будет проходить через какие-то необходимые испытания. Я иду через них уже много-много лет, и я полагаю, что смогу поставить такой спектакль, увидев который никто из них не сможет и подумать о его коммерциализации.
Филипп говорил вполголоса, размеренно, продумывая каждое слово и расставляя смысловые акценты. Закончив же свою короткую речь, он совсем ненадолго задумался о том, стоило ли ему сказать еще что-нибудь, но, не найдя ничего путного, лишь глубоко вздохнул.
– Пожалуй, это все. Что ж, остаемся на связи. Вы там только свои проекты не запорите, делайте все так, как они планируют, но только не забрасывайте эту сцену, – попросил их Филипп, похлопав по краю сцены. – Симон-то здесь у нас хозяин, но нужно, чтобы и остальные не чувствовали себя гостями. Договорились?
Друзья, все еще следуя пожеланиям Филиппа смотреть в глаза и внимательно слушать, молча кивнули.
– Черт возьми, какой-то день сегодня кривой вышел, – отрезал Филипп, словно отрешаясь от очередного неудачного дубля.
Часть пятая. Транжира
Глава 1. Об историях, рассказчиках и врачах
В первый раз Филипп дал о себе знать лишь через девять дней, сделав три очень коротких звонка Аарону, Я'эль и Сааду. Диалоги, которые состоялись между ними, фактически отличались лишь именами тех, к кому он обращался.
– Алло?
– Привет, (называет имя собеседника)!
– Филипп? Привет! Как дела?
– Нормально. Все под контролем. Буду краток. Нашу июльскую поездку в ресорт помнишь?
– Да, помню.
– И свой рассказ?
– Да…
– Придай ему читабельную форму и как можно скорее перешли мне, на всякий случай распечатай и держи наготове эти бумаги, и готовься к моноспектаклю.
– …!!!???
– На связи. Скоро встретимся.
– Пока…
Филипп всегда любил театр во всех его проявлениях, но трепетал перед моноспектаклями. Способность артиста играть моноспектакль он ценил превыше всего, и когда в городе проходил ежегодный фестиваль самым тяжелым испытанием для Филиппа было сделать выбор между одним из двух спектаклей, которые начинались одновременно на разных площадках.
Как-то раз, сидя за кружкой пива, он завел дискуссию о театре в русло моноспектаклей. Филипп обычно предпочитал обходить эту тему стороной, не зная отношение собеседника к данному виду театрального искусства. В прошлом ему приходилось выслушивать мнения людей, которые говорили о серости и пресности природы таких спектаклей, а самих актеров называли эгоистами и нарциссами. Слышать ему это было крайне неприятно, и, не желая вступать в бессмысленную полемику, он навсегда закрывал эту тему в общении с этими людьми. На этот же раз, распознав нескрываемый интерес друзей к одному из недавно посещенных моноспектаклей, он решил поделиться своим восприятием. Уже через несколько минут после открытия темы Филипп пребывал в эйфории и, по обыкновению, уставился куда-то в бесконечность, не переставая при этом общаться с сидящими рядом друзьями. Он будто считывал с никем не видимого телесуфлера бегущий текст, который и не думал завершаться, но читать который было наслаждением как для чтеца, так и для слушателей.
– В моноспектакле внимание зрителя постоянно приковано к тебе. У тебя не будет ни доли секунды на передышку, если ты вдруг устанешь, и никто из труппы не сможет поддержать тебя, если ты вдруг дашь сбой. Но именно тобой будут восхищаться зрители, и именно о тебе будут они говорить, когда выйдут из зала наружу, так и не рискнув пройти за кулисы, подойти к тебе и поздравить с премьерой, о чем будут сожалеть всю оставшуюся жизнь.
Читая, если можно так выразиться, свой текст, Филипп словно сам играл свой здесь и сейчас создаваемый спектакль. Ему не нужно было заранее учить свою роль – он был самим собой. Его не волновало, не перекосилась ли та или иная деталь одежды. Ему не нужно было беспокоиться о том, сколько у него было зрителей, как был установлен свет, какая звучала музыка. Он просто рассказывал свое понимание одного из бесчисленного числа чудес, существовавших на свете.
– В традиционном спектакле мы взаимодействуем друг с другом. Мы играем. Мы лишь играем, а зритель сопереживает нам, если у нас получается это делать хорошо. Заканчивается спектакль – заканчивается этот момент, и мы расходимся по своим углам, и никто не думает о том, куда идет актер после спектакля. Может быть, он сейчас базарит с бухгалтером, который вдруг сообщил о том, что ждать месячной выплаты им придется еще две-три недели. Хотя, может быть, он в окружении нескольких явных и двух тайных поклонниц входит сейчас в один из элитных ресторанов, уже прокручивая в своих мыслях возможные варианты того, с кем именно и где он окажется часа через два. Или же может он только что опоздал на последний поезд метро, и дома ему быть через полчаса уже не суждено. Кто знает, может быть он, заглушая табачным дымом приторный запах грима и опрокидывая очередной стакан с шотландским виски, снова и снова проговаривает текст своего монолога из Шекспира, который въелся ему в мозг и лишь сейчас раскрылся перед ним в полную силу, показывая, насколько тщетна вся эта мирская суета, и придавая смысл одному лишь разумному решению: обменять оставшиеся карманные деньги на эти сигареты и этот виски. Но история, рассказанная им во время спектакля, продолжает оставаться с каждым из тех, кто ее услышал.
Когда же актер играет моноспектакль, нельзя с уверенностью сказать: «Вот оно, начало спектакля!» или «Ну вот и все, спектакль закончился». Может быть, спектакль начался задолго до его выхода на сцену, а закончится лишь под утро, когда он наконец уснет в своей мятой постели, не договорив до конца очередную бессмысленную фразу. Если он вообще может закончиться. Ведь бывает и так, что актер теряет грань между реальным миром и тем, который он создает в пустом пространстве силой своего голоса и возможностями своего тела, и даже начинает путать их…
– Филипп, а ты не хотел бы сам сыграть такой вот спектакль, – обратился к нему кто-то из его слушателей в тот момент, когда он сделал небольшую паузу. – Думаю, неплохо бы получилось.
– Хотел бы, конечно. Это как рассказывать историю, что я тоже очень люблю делать. По сути, моноспектакль – чуть ли не самый древний акт исполнительского искусства. Первобытный человек, пытаясь жестами, гортанными звуками, гримасой и изменением походки довести до сведения соплеменников информацию о том, что небольшое стадо копытных прямо сейчас пасется вон за тем холмом и, может быть, более подходящего момента для охоты уже не будет, играл свою первую роль. У него была своя аудитория, своя сцена, он смог привлечь к себе внимание зрителей и заставить их поверить в то, что он говорил им. После этого события к его словам стали прислушиваться, о нем стали говорить, и в какой-то момент он, вероятно, обнаружил, что может рассказать что-то, чего на самом деле не было.
Первые попытки явно были неадекватно встречены соплеменниками, и ему сначала в недоумении говорили о том, что в яме нет никакого убитого им медведя, а сумка, в которой предположительно лежала целая дюжина яиц самой свирепой из местных птиц, которые он выкрал из самого высокого и защищенного гнезда, на самом деле пуста, а после уже просто били за обман, когда в первом в истории человечества расследовании появились первый свидетель и первый стукач. Но некоторым это занятие пришлось по душе, и они втайне от вождя просили побитого беднягу еще раз показать, как он боролся с медведем и как карабкался по отвесному склону. Самым интересным оказалось то, что через некоторое время кто-то из них действительно совершил подобные геройства, а когда его попросили рассказать о том, как это было, он сослался на рассказ самого первого в мире актера, говоря: «Он меня вдохновил, показав, что это возможно».
Любая интересная история в устах искусного рассказчика обретает поистине магическую силу. Их рассказы не хочется слушать постоянно: иногда бывает достаточно одного лишь раза, чтобы начать думать о… Да и не столь важно, о чем – иногда просто чтобы начать думать. Ярчайший тому пример – раввин, живший пару тысяч лет тому назад в Иудее. Он также рассказывал притчи и истории, как и многие до и после него, но он верил в то, о чем говорил. У него получалось доводить смысл историй до слушателей.
Как и любую другую, магию слова нужно использовать умело и очень осторожно, понимая, что через слово можно влиять на души людей, когда они бывают для этого открыты. Актер должен стараться лечить, и когда в зале наступает тишина и он едва различает во тьме силуэты зрителей, не решающихся ее нарушить, он становится схожим с хирургом, который со скальпелем в руке видит наконец ту язву, которая мучает его пациента. В это самое время и в этом самом месте все и решается, и если не дрогнет его рука и он сможет этим инструментом вырезать очаг недуга и залечить рану, человек будет жить, всегда благословляя этот момент и этот день, который он, прожив под наркозом, может и не будет помнить, но будет знать, кому и чему именно он обязан жизнью. Главное, чтобы не дрогнула рука.
Вечером того же дня Филипп сделал еще один звонок, и в течение нескольких минут Лилит «ОК» помогла ему в выборе самой оптимальной даты для премьеры спектакля «Четыре времени года».
– Других дат пока не намечаем? – уточнила она бесстрастным голосом.
– Для этого спектакля других дат, я полагаю, и не понадобится, – ответил ей Филипп и в ответ услышал привычный «ОК».
Глава 2. «Удачи всем нам!»
Несмотря на то, что телефонная связь стала единственным методом коммуникации с друзьями и коллегами, Филипп принципиально не отвечал на поступавшие звонки, словно скрываясь от кого-то. По правде говоря, прозвониться к нему пытались считанные разы, из которых лишь Аарон рискнул позвонить дважды. Уж он-то должен был знать филипповские методы работы, и если тот не объявлялся и уже тем более не отвечал на звонки, пытаться войти с ним в контакт было бессмысленно. Тем не менее вечером накануне назначенной и повсеместно объявленной премьеры он заявил своим друзьям, когда они собрались вместе в «Кинопусе», что собирается звонить в третий раз.
– …прямо сейчас, не откладывая, и если ответа не последует – иду прямиком к Филиппу домой.
Друзьям не оставалось ничего, кроме как одобрить отчаянный порыв коллеги. Через несколько секунд Аарон сделал прозвон и приложил телефон к уху, а еще через две его глаза раскрылись так, что весь лоб испещрился морщинками.
– Аарон, Принц Датский! А я ждал твоего звонка, – ответил ему необычно радостный и даже игривый голос на другом конце. – Ну как ты? Как вы там? Собрались небось, нервничаете перед премьерой.
– Филипп… ну да, конечно же привет! Но… да, еще как нервничаем! Что вообще происходит? Объясни пожалуйста, – запинаясь говорил Аарон, ходя из стороны в сторону. Раскрыв рты, за ним неотрывно наблюдали шестеро друзей, включая Марка Эго, которого Аарон попросил быть с ними этим вечером.
– Завтра, завтра с утра начну объяснять, – попытался успокоить его Филипп.
– Завтра? С утра? – переспрашивал Аарон, давая всем понять, как именно отвечал на его вопросы наконец-то объявившийся затворник.
– Именно! Я надеюсь, что вы все выполнили мои просьбы. Верно?
– Выполнили твои просьбы? – вновь переспросил Аарон, догадываясь, что он имел в виду. Он вопросительно посмотрел на Я'эль и Саада, и они согласно кивнули. – Да, Я'эль и Саад подтверждают, и если так, то и я подтверждаю, что подготовил свой рассказ, если речь об этом. Но ты вроде как сказал «вы все» …
– Да, ты прав, я именно вас троих имел в виду. Остальным я задам поручения завтра, перед самой премьерой. Ладно, мне нужно бежать. Завтра ровно в девять утра буду ждать вас в «Кинопусе». Не опаздывать! И еще раз хочу специально повторить: не опаздывайте, ладно? Будьте там к девяти утра.
– Да, я передам…
– Удачи всем нам!
Не сочтя нужным сказать, куда ему нужно было бежать вечером за сутки до премьеры, о которой они не знают практически ничего, кроме названия, Филипп заговорил все быстрее и быстрее, успев разогнаться за эти короткие пять предложений до такой скорости, что могло показаться, словно за ним гнались и для спасения ему была важна каждая доля секунды, а потом прервал связь.
– М-дааа… – многозначно потянул Аарон, глядя в телефон. – Не знаю, что он задумал, но денек завтра будет еще тот.
– Что он сказал? – спросили его друзья.
– Сказал, что остальные задания он раздаст завтра, перед спектаклем, и попросил не опаздывать и быть здесь ровно в девять утра.
– Какие еще остальные задания? – удивлялись они.
– В нашем случае – это подготовка своих рассказов, как мы вам и рассказывали, – ответил Саад. – Больше ничего на ум не приходит.
Агнесса попросила еще раз вкратце рассказать об их летней поездке и, в частности, о том, как они рассказывали свои истории, и Я'эль, обратившись к ней, Симону и Артуру начала свое пусть и сжатое, но довольно красочное повествование о двух днях, проведенных в ресорте. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей не раскрывать все карты перед теми, кого с ними не было в тот чудесный уикенд, и она лишь один предложением давала представление об их рассказах, которые они подготовили к премьере.
Будь Филипп здесь, он явно пребывал бы в восторге от того, как она вела свой рассказ. Сама того не замечая, Я'эль делилась еще одной хорошей историей со своими слушателями, конца которой пока сама еще не ведала.
Ее рассказ был вдруг прерван звонком телефона в кармане Марка Эго. Он попросил прощения и собрался выйти в смежное помещение, но вдруг застыл на месте, а потом посмотрел на друзей, почище Аарона выкатив от удивления глаза, и, нервно тыча пальцем в телефон, шепнул: «Это Филипп!», хотя звонок еще не был им принят и Филипп никак не мог его слышать. Он быстро вернулся поближе к друзьям, предупреждая на ходу, что не рискнет переключиться на громкую связь и предусмотрительно прося всех соблюдать тишину.
– Алло? Филипп? О, вот это да! Где пропадал все это время, мой друг? – растягивая слова и придавая своему голосу оттенки беспечности, заговорил Марк Эго. То, что он услышал, однако, сразу заставило оставить эту манеру разговора и начать внимательно вслушиваться в передаваемое ему сообщение. Выпрямившись и немного отойдя от все еще пребывающих в томящем неведении друзей, он остановился у левого угла сцены, потом повернулся к ним лицом и начал кивать, приговаривая: «Да, хорошо. Я понял. Сделаю». И еще через минуту он сказал: «Все будет хорошо, Филипп. До завтра!».
Никто ничего не спрашивал. Все понимали, что просить Марка Эго поделиться с ними новостями не нужно – он сам все сделает.
– Во-первых, он сказал, что завтра – день премьеры «Четырех времен года». Да, он меня лично не ставил в известность до этого, и сделал это сейчас – мило с его стороны. Я так понимаю, он не заподозрил, что я был вместе с вами, когда Аарон говорил с ним. Во-вторых, он сказал два слова о поручении, которое даст мне завтра утром. «К девяти утра ты должен будешь получить письмо с инструкциями», сказал он. То есть, он пошлет мне инструкции и побежит на встречу с вами. Далее, он сказал, что Ласло и МиниМаксы подойдут сюда к часу, что они давно уже получили свою часть инструкций и завтра им останется лишь отработать все на практике перед премьерой. Черт знает что он задумал! Ведь вы же вообще ничего не знаете о спектакле, не так?
– Именно, – ответил Артур за всех, – если кому какие задания и поручения он и задавал, но только не мне. Агнесса и Симон тоже в этом плане чисты.
– И последнее, – нахмурившись, сказал Марк Эго, потирая руки. – Он говорил со мной совсем не так, как с Аароном. Он был серьезен, говорил спокойно, но голос его выдавал предельную концентрацию и готовность к чему-то, – ответил он всем на их безмолвный вопрос.
– Ну что ж, – нарушил опустившуюся тишину Симон, – если нам сегодня больше нечего обсуждать, давайте-ка по домам да по постелькам. Завтра у нас большой день.
– Скорее всего, – понуро поддержала его Я'эль и стала собираться.
– В девять – здесь! Смотрите, не опаздывайте, Филипп несколько раз попросил об этом, – еще раз напомнил им Марк Эго о времени встречи. – Кто знает, что еще он там придумал и какие задания он нам даст! И к чему все это? Как будто нельзя было заранее поделиться планами, чтобы все были готовы и спокойны… Да и готовы к чему, скажите на милость? Эх, да и ладно! – махнул он рукой и, пожелав спокойной ночи, вышел из «Кинопуса».
Тревога немного отпустила, когда он отошел от здания на несколько шагов. Сейчас он уже точно не сможет им рассказать, о чем еще попросил его Филипп в самом конце разговора.
Тревога лишь немного отпустила его, но не покинула вплоть до самой встречи с Филиппом на следующий день.
Глава 3. Один день из жизни театра «Кинопус»
Тем, кому приходилось встречать кого-нибудь после длительного периода расставания после не менее длительного периода совместной жизни, в особенности, когда предстоящая встреча бывает обговорена, наверняка знакомо это совокупное чувство трепетного ожидания того мгновения, когда в поле зрения появится существо, которое все это время существовало лишь в медленно истлевающей памяти, и страха неизвестности, который рисует в воображении все, что никак не было подтверждено какими-либо фактами.
«Я помню, как мы ходили вместе в походы. Так же полон он энергии сегодня?»
«Я даже помню ту песню, которую она однажды вдруг взяла, да и спела на перемене. Изменился ли ее голос?»
«Я помню, как дети принесли его в корзинке, у него так жалобно трясся хвостик! Интересно, как изменились его глаза, и стала ли мягче шерстка?»
«Ах, как он умело справлялся в универе с самыми сложными чертежами! Так ли зорок его глаз и тверда рука?»
«Ей не было равных на танцплощадке! У всех замирало сердце еще когда она только выступала на середину. Так хочется вновь увидеть ее походку!»
Подобные мысли, ведомые первым чувством, нередко возникают в нашем сознании, когда в предвкушении встречи мы считаем оставшиеся до нее месяцы, недели, дни и часы. Второе же чувство время от времени подбрасывает мысли иного рода:
«Интересно от только поседел или вдобавок еще и облысел?»
«Все эти годы я не решалась спросить о состоянии его зрения, а он сам ничего не говорил. А вдруг он сейчас слеп, как крот?»
«Что сталось с его семьей?»
«Сохранила ли она то кольцо, которое я ей подарил за день до отъезда?»
«Я начинаю забывать черты его лица. Я забываю его голос…»
Что такое двадцать четыре дня по сравнению с девятью месяцами? Можно ли сравнивать такой маленький промежуток времени, за который друзья не общались друг с другом, с общепринятыми нормами длительных расставаний? Нет, конечно же. Но тем не менее встреча с Филиппом обещала быть стрессовой: все примерно догадывались, что послужило причиной его очередного исчезновения из поля зрения, но никто не знал с чем он возвращается к ним и какие это должно возыметь последствия.
С тяжестью ожидания каждый из вовлеченных в процесс справлялся по-своему. Кто-то решил побыстрее лечь спать перед утром премьеры, к которой, за исключением Я'эль, Саада и Аарона, добросовестно выполнявших указания Филиппа, вообще никто не был готов. Кто-то поступил с точностью до наоборот, просидев до изнеможения перед телевизором, бесцельно переключая каналы. Я'эль решила совершить давно уже задуманный переход с востока на запад через столицу Эль-Сальвадора – Сан-Сальвадор, – на что потратила около двух часов, а Аарон уговорил маму еще раз рассказать ему историю с профессором.
Но никто из них не сделал ничего, что смогло бы нарушить данное от их имени Аароном обещание, и ровно в девять утра, когда Филипп вошел с улицы во двор и, едва завидев ожидавшую его у входа в «Кинопус» кучку дорогих сердцу людей, насчитал шестерых, его звонкий голос прорезал холодный утренний воздух.
– Да! Да! Даааа!
Он сжал кулаки и поднял их высоко над головой, прыгая на месте, словно одержавший долгожданную победу боксер. Как он обрадовался, когда увидел ответную радость со стороны друзей!
– Самое доброе утро, мои родные люди! – продолжал звенеть он своим голосом, когда они начали наконец обниматься и обмениваться утренними приветствиями и шутками, не стесняясь своих искренних улыбок. Тревожные чувства с появлением Филиппа куда-то улетучились, оставив огромное пространство, которое очень быстро начало заполняться самым обычным любопытством.
– Филипп, а у нас сегодня правда премьера, или…? – игриво спросила Агнесса. – Мы хотели уже начать спорить, да потом как плакаты увидели: «Четыре Времени Года – Премьера».
– А какие задания нам предстоит выполнять? – поинтересовался Артур, и его поддержал Симон.
– Ага, точно. И что мы… – начал было тот задавать очередной вопрос, но Филипп прервал его, чуть не прыгая на месте.
– Пардон, пардон и простите, ребята! Давайте может все же лучше внутрь зайдем. Не то, чтобы холодно очень было, просто в театр очень хочется попасть – давно меня там не было.
Симон открыл дверь своим ключом, и все поспешили оказаться внутри родного театра, подмигивая друг другу и продолжая улыбаться.
– Тааак, – протянул Филипп, включая свет в зале и снимая с плеча новенький рюкзак, – без утреннего кофе и утро не утро, а поэтому быстренько говорите мне кто что пьет. Если кто хочет чай, то пусть сам об этом позаботится, потому что то, что у меня с собой – не чай, а супер-чай! Бархатный индийский чай, собранный вручную, завернутый в специальную бумагу и положенный в деревянную коробочку ручной работы, крышка которой украшена тоненькой дощечкой, покрытой эмалью.
Начав свою кофейно-чайную тираду, он запустил руку в рюкзак и принялся выуживать оттуда описываемую им коробочку ручной работы, а на самом последнем слове он таки извлек ее на свет и представил удивленному взору окруживших его друзей.
– Вот. Ну, может это и не дощечка… Не знаю, пластина там медная или еще какая. Неважно! Главное, что самый настоящий чай внутри. Из Индии привез я его. Сам!
– Я буду супер-чай! – вытянула вверх руку Я'эль и тут же получила коробочку от Филиппа. Подруга тут же поддержала ее, и очередь за чаем вдруг начала быстро расти.
– Но я еще не рассказал вам какой у нас сегодня кофе! – многозначительно прогнал в распевке свой голос с низких нот вверх Филипп.
– И какой у нас сегодня кофе? – вторил ему Аарон, наполовину подняв руку и показывая, что здесь вот-вот появится второй лагерь недавно проснувшихся и желавших достойно начать новый день жаждущих ртов.
– Самый обыкновенный баночный растворимый кофе, – отшутился Филипп, – но есть выбор: гранулы или порошок.
– Да иди ты! Им супер-бархатный чай, а нам – порошок? – бросил Аарон, играя досаду, в которую его вгоняет неблагодарная судьба. Сказав это, он начал было уже жалеть о несколько грубоватой форме его слова, но Филипп опередил его сожаление, поддержав игру.
– Так было всегда и со всеми самыми добросовестными работниками интеллектуальной и творческой прослойки нашего общества! – отчеканил он каждое слово, сказанное словно с какого-то пьедестала.
Никто так и не смог объяснить почему, но все вместе вдруг воскликнули «Ура!» и зааплодировали, удивленно смотря друг на друга и восхищаясь этим моментом.
Филипп также аплодировал друзьям. Не только как персонажам какой-то секундной импровизации, но и как коллективу актеров, который ему поневоле посчастливилось проверить на спаянность.
– Ладно, шутки в сторону, – сказал он, наконец сняв с себя куртку.
Вернувшись к своему рюкзаку, он принялся вытаскивать оттуда новые предметы и передавать их Я'эль. К ней присоединились Артур с Агнессой, и вместе они стали быстро переносить все это через зал и раскладывать на барной стойке.
– Включайте полный чайник, чашки берите кто какие хочет. Тут вот у нас сэндвичи и бисквитики – тьфу ты, помялись в рюкзаке! Ладно… Так, печенье, вот кофе – это у нас порошок… Вилки-ложки-тарелки одноразовые, сыр – прекрасный сыр, кстати. Хлеб у нас тоже есть. Ага, кофе в гранулах. Вроде все… нет, вот еще соленые орешки… Ах, ну да – орешки!
Филипп вдруг вспомнил о жестяных банках пива, уложенных в боковые кармашки рюкзака. Пока еще никто не решался озвучить хотя бы один из имевшихся у них вопросов.
– Слышали какой ураган в Дании вчера был? – вдруг спросил он, последовательно распечатывая обе банки с кофе.
– Ага, – кивнул Артур, – прибрежные территории сильно пострадали. Откуда это у них вдруг?
– Ну, ураган, что с него взять. У них это бывает. Но такого, как вчера давно не было, как говорят. Смотрю кадры и узнаю места, по которым ходил… Помню, как тут вот я стоял и даже помню с кем разговаривал. Вижу, как там сейчас, и словно представляю, как я продолжаю там стоять со своим собеседником, и нас заливает этой ледяной водой. Бррррр!
– Жуть! – согласился Саад. – Я тоже вчера обратил внимание. По нескольким каналам крутили новости…
– Филипп, а пиво… Ну, не холодновато сейчас для пива-то? – спросил Аарон.
– Это для МиниМаксов, если честно, – пояснил он. – У них там всегда жарко. Надо, кстати, в холодильник положить. Если не трудно, положи, пожалуйста, – попросил он вернувшегося к нему Артура помочь с банками. – Только не в морозильник! – кинул он вдогонку. – Я один раз, умник такой, принес блок пива и положил его, блин, в морозильник! Мол, охладится пусть по-быстрому – с жары принес. Вспомнил только ближе к ночи. Такие душные ночи были тогда! Пива захотелось – просто смерть! Вспомнил, что есть целый блок. Бегом к холодильнику, отделяю одну банку от блока… Прикинули, какой облом случился?
– Что, все замерзло? – чистосердечно спросила Агнесса.
– Намертво! Лед в жестянке! Как я страдал тогда! Пиво, главное, фирменное было…
– А МиниМаксы… они когда подойдут? – спросил Аарон, косвенно создавая Марку Эго алиби.
– К часу, – ответил Филипп. – Они с Ласло должны начать свою часть работы в час и уложиться в течение двух-трех часов. Марк будет к двум, – неторопливо продолжал вспоминать о назначенных встречах Филипп, – Аби и Лина – к пяти, да? Сейчас уточню.
Филипп легко вскочил и спустился в зал к креслу, на котором все еще лежал рюкзак. Он вытащил оттуда блокнот, раскрыл его где-то на последних страницах и, найдя нужную, стал пробегать глазами по строчкам.
– Да, так и есть, – подтвердил он, начав восхождение вглубь зала по ступеням. – В час у нас перерыв, а они начинают работать. К двум мы отдышимся и начнем работу с Марком, а точнее – он начнет работать с вами. Грим и волосы – в пять. Особо там нечего будет делать, но так будет правильно.
– А в перерыв мы должны отдышаться от чего, извини? – рискнул спросить Саад. – Мы понимаем, конечно, что сегодня у нас премьера, и мы должны подготовиться… я даже не говорю о репетиции. Но…
– А мы сейчас чем занимаемся по-твоему? – удивленно спросил его Филипп, криво улыбнувшись левым уголком рта.
– Готовимся завтракать, – честно ответил Саад.
В этот момент как нельзя вовремя вскипела вода в чайнике. Артур объявил об этом, и все присутствовавшие совершенно оправданно собрались у барной стойки, терпеливо ожидая, когда же наполнятся кипятком их кружки и чашки и они познают наконец как вкус бархатного супер-чая, так и аромат самого обыкновенного растворимого кофе. На самом же деле все прекрасно понимали, что сейчас они познают нечто большее.
