Мария Берестова
Выбрать волю
Глава восьмая
Только к концу положенных по обряду славословий и поздравлений Эсна вдруг осознала ужасную истину.
Это за князя Руэндира – старинного друга семьи – выходить замуж было пусть и неприятно, но не страшно.
И совсем другая история – выйти замуж за владыку Ньона.
Брак с Руэндиром никак бы её не стеснил. Жил тот в столице безвылазно, гостем в доме отца был часто, к Эсне относился с родственной теплотой. Замужем за ним она могла бы вести жизнь, почти не отличавшуюся от нынешней.
Иное дело теперь! В Ньоне жена – собственность мужа, и кто знает, какие правила установит для неё суровый Раннид? Жёны владык почти безвылазно томились в Цитадели, являя себя народу лишь по женским религиозным праздникам, да во время открытия какого-то очередного благотворительного проекта. Едва ли ей будет дозволено покидать Цитадель, даже и изредка; и тем паче туда никто не допустит одного из Кьеринов.
Сердце Эсны сжалось от ужаса. Она уже успела почти смириться с тем, что должна снова выйти замуж; но одно дело – смириться с участью жены немолодого уже адмирала, другое…
Ужасно хотелось закричать: «Постойте! Я передумала!» – но, кажется, этого никто не оценит. Вон и жених уже уверенно взял её за руку, чтобы увести её с собой, и все перед ним почтительно расступились…
В минуты потрясений Эсна обычно замирала, не зная, что предпринять. Но в этот раз одна светлая мысль всё-таки пришла ей в голову.
Повернувшись к Грэхарду, она несмело спросила:
– Дозволено ли мне будет попрощаться с отцом, о грозный повелитель?
Опыт и интуиция твердили, что здесь было бы уместно бросить из-под ресниц молящий взгляд, но посмотреть на владыку сейчас было выше её сил. Однако и без взгляда всё обошлось.
– Разумеется, солнечная, – благодушно отозвался Грэхард. – У тебя четверть часа.
И, освободив её руку, вышел – отдавать своим людям распоряжения готовить Цитадель к приезду невесты.
Она же, подхваченная под локоть отцом, позволила ему увлечь её в небольшой кабинет, примыкающий к залу.
Едва закрыв за ними дверь, князь разительно переменился: величественный и невозмутимый вид покинул его, морщины на лице стали глубже, складываясь в выражение тревоги.
– Эсни… – его взгляд выражал глубокое неприкрытое беспокойство; в нём не было упрёка или осуждения, только страх родителя за судьбу горячо любимой дочери.
– Ты же видел его! – несмотря на отсутствие упрёка, принялась горячо объяснять Эсна, хватая его за ладонь. – Он, кажется, нас бы голыми руками перезадушил прямо там! Ты хочешь нашему роду судьбы Ливренов или Менлингов? – назвала она семьи, уничтоженные владыкой в ходе установления полноты его власти.
– Кьеринами подавился бы, – отвёл глаза старый князь, не желая даже перед самим собой признать, что поставил под угрозу положение всей семьи из-за страха за любимицу.
– Подавился бы, – горячо поддержала Эсна, – но в крови умылись бы все!
– Истинная дочь Кьеринов, – горько усмехнулся князь, но в горечи этой сквозил оттенок неподдельной гордости.
Она крепко обняла его.
Ей хотелось поделиться с ним своими страхами, рассказать то, что на сердце, но она промолчала – чтобы не сделать ещё тяжелее и его ношу. Напротив, она постаралась придать своему лицу бодрое выражение и заверить, что у неё всё в порядке:
– Зато теперь я разведаю стан врага изнутри! – изобразила она голосом энтузиазм, хотя не очень-то верила, что из неё выйдет хороший разведчик.
Почему-то в ответ на эти слова князь помрачнел. Пожевав губами, он сжал её руку крепче и серьёзно, тихо сказал:
– Эсни, держись подальше от интриг и политики. Твоё положение теперь опасно и зыбко. В Цитадель нам хода нет, и вызволить тебя мы не сможем. Возможно, моего влияния хватит, чтобы в самом дурном случае инициировать развод, но это дело небыстрое, и защитить тебя мы не успеем. Остерегайся всего, что может скомпрометировать тебя в глазах владыки. Даст Небо, проживёшь тихую жизнь достойной жены и матери. Думай о том, как воспитать детей, а не как интриговать прямо сейчас.
– Хорошо, отец, – благодарно склонила голову Эсна.
Мысль о том, чтобы стать орудием семьи в борьбе с Раннидами, её пугала. Она усвоила необходимые ей для выживания умения притворяться и показывать то, что желали в ней видеть, но лицемерие подобного рода претило ей, и понимание того, что ей не придётся втираться в доверие к супругу, чтобы вести потом игру против него, принесло ей некоторое облегчение.
– И помни, – отец приподнял её лицо за подбородок и тепло улыбнулся такой знакомой с детства улыбкой, – женщины Кьеринов, даже выходя замуж, остаются Кьеринами. Твои дети, наследники ньонского престола, будут Кьеринами по крови, и в твоих силах будет воспитать их Кьеринами по духу.
Они вновь обнялись.
– Я постараюсь передавать весточки через Алну, – нерешительно предложила Эсна после.
Супруг Алны участвовал в государственном совете и потому имел допуск в Цитадель. Было сомнительно, что жена владыки сможет пересекаться с кем-то из членов совета, но всё же это была хоть какая-то ниточка.
Князь тоже это понимал, поэтому, похмурившись, внёс коррективы:
– Скорее стоит попробовать через жриц Богини-Матери.
Эсна просияла улыбкой. О таком способе связи она и не подумала – раньше религиозность не была ей свойственна, и в храме она появлялась лишь по необходимости. Но ведь, в самом деле, супруге повелителя должно являть пример благочестия… что даёт возможность наведываться в храм чаще.
– Благослови тебя Небесный, дочка, – завершил разговор старый князь, целуя её в лоб.
– Я не пропаду, – заверила его Эсна. – Я же из Кьеринов!
Из дома она выходила в куда как более бодром расположении духа. Разговор с отцом вселил в неё мужество. Они смогли придумать возможный способ связи, они обсудили её планы и перспективы, и теперь она чувствовала себя более уверенно и защищённо. Да и родовая гордость, что греха таить, была той опорой, которая укрепляла её сердце.
Во дворе обнаружился занимавшийся каким-то делами владыка.
Дела и в самом деле были «каким-то» и надуманным. Просто не пристало повелителю Ньона маяться ожиданием дамы, поэтому Грэхард решительно находил себе самые разнообразные занятия: сперва отдавал распоряжения и отсылал посыльных, потом ревизовал вооружение стражи, теперь вот допытывался у слуг дома Кьеринов, всё ли необходимое их госпоже было погружено.
Так что Эсне пришлось ещё и подождать; впрочем, едва заметив её появление, владыка подозвал её решительным жестом и принялся выяснять, действительно ли не было нужды забирать с собой «тот туалетный столик» и правда ли она обойдётся несколько дней без «деревянных болванок, чем бы это ни было!»
Эсна с улыбкой уточнила, предусмотрен ли для неё туалетный столик в Цитадели, узнав, что да, заверила, что обойдётся им, а вот если есть возможность оборудовать место для её занятий резьбой, то болванки она предпочла бы забрать сразу.
Владыка впервые в жизни сталкивался с таким нетипичным для женщины увлечением, однако и бровью не повёл; велел закладывать болванки в багаж и отослал ещё одного посыльного в Цитадель, разбираться с местом под мастерскую.
После этого, твёрдо взяв Эсну за руку, он поднялся с нею на крыльцо, чтобы немного возвышаться над двором, где построились его люди, и коротко представил ей начальника стражи и Дерека (последний был отрекомендован как «в моё отсутствие обращаться по любым вопросам к нему»). Дерек, конечно, не мог устоять от шумного изъявления своего восторга по поводу сложившейся ситуации. Весело и ликующе он закричал:
– Виват повелителю и его солнечной госпоже! – и даже подбросил в воздух шляпу.
Стража подбрасывать шлемы не стала, но дружно поддержала ликование хоровым виватом.
И тут, к глубокой неожиданности Эсны, Грэхард повернул её к себе и поцеловал.
Право слово, сперва Эсна ужасно возмутилась: целоваться публично в Ньоне не было принято, это считалось в высшей степени неприличным. Кроме того, она совершенно не ожидала такого поворота дел, и напор владыки, по правде сказать, её изрядно напугал. Она, совершенно точно, не испытывала ни малейшего желания вот так сходу целоваться с почти незнакомым мужчиной, пусть тот вскорости и станет её мужем.
Возмущение, однако, быстро сменилось страхом. Ощущая, как у неё во рту хозяйничает чужой язык, Эсна вдруг припомнила, что выйти замуж за мужчину неизбежно означает и вступить с ним в супружескую близость.
До этой минуты она как-то не задумывалась об этой перспективе, и теперь перепугалась вусмерть, сообразив, что ей вскорости придётся принять этого грозного и массивного мужчину на брачном ложе.
«Спаси Богиня!» – невольно взмолилась про себя Эсна, поскольку неожиданный, решительный и грубый поцелуй ясно свидетельствовал, каковы будут брачные манеры будущего супруга, и, по правде сказать, это вселяло нехилые опасения по поводу её дальнейшей судьбы.
Что касается самого Грэхарда, то он попросту не сумел дождаться более благоприятного момента для поцелуев. Его давняя мечта была здесь и теперь принадлежала ему; ждать ещё хоть час он не был намерен.
К некоторому его недоумению, поцелуй далеко не дотягивал по сладости до того, что годами рисовалось его воображению. Если признать честно, то это и вообще был так себе поцелуй, который не очень-то и хотелось бы повторить.
С некоторой досадой Грэхард подумал, что, видимо, Эсна манила его своей полной недоступностью, но, стоило ему заполучить её, – интерес тут же и угас. Он предполагал, что так и будет, но всё же рассчитывал, что первое время обладание предметом его желаний будет вызывать в нём эйфорию и самые яркие эмоции. То, что с самого начала всё окажется так скучно и прозаично, стало неприятным сюрпризом.
Но возвращать уже почти жену суровому родителю было поздновато, и оставалось понадеяться, что следующий опыт покажется ему более приятным.
Мысль о том, что для сладости поцелуя было бы неплохо, чтобы женщина на него отвечала, в голову владыки даже не закралась.
Когда он, наконец, отстранился, Эсна вздохнула с облегчением и перевела дух. С неудовольствием она почувствовала, что сильно покраснела: мысль о том, что её только что целовали на глазах у всех, отзывалась в груди стыдом и чувством униженности. Как трофей пометил!
Однако она постаралась скрыть недовольство за лёгкой улыбкой и с самым достойным видом прошествовала по направлению к своей карете.
Устроившись на знакомой мягкой скамейке, она сложила руки на коленях и обрадовалась, что у неё будет немного времени прийти в себя и обдумать сложившееся положение.
Глава девятая
Надеждам Эсны на спокойные размышления по пути в Цитадель не суждено было сбыться: за какими-то демонами владыка решил отвергнуть достойный путь верхом и составить ей компанию.
После того, как он разместился напротив, Эсне со всей несомненностью стало казаться, что в карете весьма тесно. Кроме того, её отчётливо пугала мысль, что жених выкинул такой фортель ради того, чтобы продолжить с поцелуями.
К счастью, первый разочаровывающий опыт несколько остудил пыл Грэхарда, и в карету невесты он влез исключительно из желания полюбоваться трофеем поближе – ранее совершенно недоступное ему удовольствие. С большим недоумением он отметил внутри себя, что разглядывать Эсну так близко оказалось куда приятнее, чем целовать её.
Пока владыка наслаждался любованием, объект его пристального внимания старательно глядел в окошко и нервничал. Горящий жадный взгляд, казалось, чувствовался каждым открытым участком кожи – а проклятое парадное платье, в отличии от повседневных нарядов, оставляло слишком много подобных участков. Ко всему прибавлялась уверенность, что находиться с мужчиной наедине в тесном сумраке кареты – совершенно неприлично, даже если вскоре этот мужчина станет твоим мужем. Пока-то ещё не стал! Что о ней подумают после таких вольностей? И как ему самому не совестно ставить её в столь двусмысленное положение?
Хотелось нахмуриться, но она себе этого старательно не позволяла. Ей теперь не стоит проявлять недовольство такого рода.
Что касается Грэхарда, его, определённо, ничто не смущало. Напротив, с каждой минутой он ликовал и торжествовал всё сильнее – до него наконец-то стало доходить, что он действительно получил столь давно желанную женщину. Его благодушие всё росло, а жаркие мечты – впрочем, уже не бесплодные мечты, а полноценные планы! – всё плотнее овладевали рассудком.
Пока Эсна придерживалась старой тактики «если уверенно молчать, то, возможно, говорить и не придётся», а Грэхард предавался разглядываниям и фантазиям, карета добралась до Цитадели.
Место, в котором обитал владыка Ньона, представляло собой хорошо укреплённый форт, разместившийся на скале и окружённый двумя крепостными валами, ощетинившимися дозорными башнями. Высокие и толстые стены внешнего из них изнутри усиливались каменными трёхэтажными казармами, в которых размещался регулярный гарнизон. Толщина внешнего контура немало впечатлила Эсну: она всегда смотрела на эти стены снаружи и не отдавала себе отчёта в том, насколько они массивные и толстые.
Чтобы попасть к воротами второго контура, нужно было объехать всю крепость по периметру. Пространство прекрасно простреливалось со стен второго рубежа укреплений, находившегося на скалистом возвышении относительно первого. Внутренний форт был несколько легче внешнего, но всё те же мрачные толстые стены, всё те же хмурые дозорные башни вызывали у Эсны глухую тоску. Серое каменное окружение, вымощенное булыжником пространство – не форт, а тюрьма.
Внутри второго рубежа располагался пространный двор, и вот там уже виднелись местами зелёные островки. Но основное пространство занимали три похожих дворца, каждый из которых сам по себе напоминал небольшую крепость. Рельеф внутреннего двора располагался под углом, постепенно возвышаясь. Дворец, который находился в самой нижней части, должен был стать домом для Эсны. Там располагалась семья владыки, там же проводились торжества и праздники. Дальше на середине двора стоял самый меньший из трёх дворцов, в нём проходили государственные собрания, в нём заседал совет. И, наконец, третий дворец на самом верху, оснащённый ещё двумя башнями, был собственно местом обитания владыки.
Цитадель вызывала в Эсне подавленность и протест. По сравнению с отцовской усадьбой на берегу моря она выглядела мрачно и неуютно, и страшно было вообразить, что ей теперь придётся всю жизнь провести взаперти в этой каменной клетке.
Владыка её угнетённого состояния не заметил. Он родился и первые четырнадцать лет своей жизни провёл в этом убежище, сюда же вернулся восемь лет назад, когда занял трон, и для него крепость всегда ассоциировалась с безопасностью и уверенностью. Покидая Цитадель, он находился в напряжении, готовясь в любой момент отразить атаку подосланных убийц или фанатиков. Возвращаясь сюда, он чувствовал, как это напряжение отпускает его. Конечно, опасности могли подстерегать и здесь: добрая семейная привычка травить друг друга была у Раннидов в крови. Однако единственный действительный соперник за власть – туманный принц – как раз и держался подальше от отчего дома (правда, скорее из обратных опасений, что это дядюшка решит от него избавиться). Ныне в Нижнем дворце обитали только женщины: мать, старшая вдовствующая сестра, дочка от первого брака и несколько родственниц разной степени близости.
Все они собрались во дворе, где всё-таки был разбит небольшой сад.
Грэхард подвёл Эсну к ним, бегло познакомил, заявил, что завтра утром матушка ждёт её у себя для более близкого знакомства, и весьма бодро почти потащил её внутрь, оставив остальных дам перешёптываться в саду.
Эсне такая поспешность показалась в высшей степени невежливой, и даже проявлением неуважения к семье супруга, но её мнения никто не спросил. Не отпуская её руки, Грэхард бегло объяснял, что направо – мужское крыло, налево – женское, вон там – столовая, осторожно, лестница, на втором этаже – покои матушки и других родственниц, а вот и третий, здесь Эсне принадлежит всё, кроме вон тех комнат, там живёт его трёхлетняя дочь с няньками.
Эсна не успела ни толком рассмотреть, что и где расположено, ни задать каких-то уточняющих вопросов, ни даже сориентироваться внутри собственных покоев: как оказалось, Грэхард имеет вполне определённые планы на вторую половину дня, поэтому невеста опомниться не успела, как очутилась в своей новой спальне.
Там владыка сразу перешёл к действиям, притянув добычу к себе и совмещая новый поцелуй с исследованиями доступной части тела.
Ошеломлённая Эсна лишь слабо пискнула под этим натиском, совершенно деморализованная столь быстрым переходом к делу. Пока она приводила мысли в порядок и соображала на тему того, что нужно как-то отвечать и реагировать на его действия, Грэхард решительно гнул свою линию: резко развернув её, принялся споро расшнуровывать парадное платье.
– Что… что вы делаете?! – не выдержав, возмутилась Эсна, которая полагала, что ещё не время заходить дальше поцелуев.
– Ммм? – невразумительно отозвался занятый борьбой со шнуровкой владыка.
Платье ему успешно поддалось, в отличии от невесты; подхватив стремительно спадающий верх руками, она выскользнула из его объятий, отскочила на несколько шагов и возмущённо воскликнула:
– Но ведь мы ещё не женаты!
Грэхард недоуменно моргнул.
– Что? – только и сумел переспросить он, пытаясь вынырнуть из жарких мыслей о её теле и сосредоточиться на разговоре.
– Что? – не менее недоуменно переспросила Эсна, пытаясь привести хоть в какой-то порядок платье.
Наступил момент полнейшего непонимания.
Грэхард полагал, что дело сделано. Эсна согласилась стать его женой, и нет нужды тянуть дальше. Обрядовая сторона вопроса воспринималась им как пустая формальность.
Эсна, если начистоту, тоже не считала обряд чем-то существенным. Как уже отмечалось, она не была религиозна. Однако к такому резкому переводу их отношений в интимную плоскость она была категорически не готова, поэтому вцепилась в первый подвернувшийся под руку повод оттянуть неизбежное.
– Мы ещё не женаты! – повторила она уже более уверенно, гордо вздёргивая подбородок.
Грэхард ещё немного поморгал с самым идиотским выражением на лице – право, едва ли кому-то случалось наблюдать такую смесь замешательства с ошеломлённостью на лице владыки Ньона!
Наконец, окончательно выгнав из головы чад сладких мыслей, он сумел сформулировать разумное уточнение:
– Ты имеешь в виду обряд или брачные браслеты?
В Ньоне в ходу были сакральные татуировки. В частности, супругам наносили на левые руки изображения в виде брачных браслетов. По ним всегда можно было узнать, с кем состоит в браке человек, вдовец ли он или разведён, есть ли у него дети и сколько.
Разумный, в общем-то, вопрос – обряд можно было провести только на рассвете, а вот браслеты набить за пару часов, – вызвал у Эсны настоящий ужас. Она инстинктивно завела руки за спину и побледнела.
Дело в том, что мать Эсны была урождённой ниийкой – а их религия запрещала нанесение татуировок – поэтому и сама Эсна с детства относилась к этому обычаю с недовольством. Первый же супруг её, пусть и родился в Ньоне, ещё не забыл анжельские корни своей семьи, поэтому тоже пренебрегал нанесением ритуальных татуировок – что, впрочем, даже не осуждалось обществом. Это век назад отказ от таких «украшений» мог привести к остракизму. Сейчас же в Ньоне достаточно лояльно относились к тем, кто отказывался от этой традиции. Поэтому Эсна благополучно умудрилась избежать близкого знакомства с ритуальной иглой, и весьма ценила свои чистые белые запястья. Мысль обзавестись брачным браслетом её совсем не вдохновляла, и только сейчас до неё дошло, что избежать подобной участи ей не удастся.
Владыка Ньона, однозначно, относился к той категории людей, которые очень чтят традицию наносить на тело отметины о достижениях всех сортов. Все его руки и частично – торс – были заняты узорами всех мастей, которые свидетельствовали как о военных победах, так и об удачно свершённой мести, выигранном смертном поединке, захваченных рабах, кровных союзах и прочих важных для мужчин вех биографии. Эсна, разумеется, всего этого богатства не видела – парадный наряд повелителя Ньона не предполагает демонстраций такого рода – но была наслышана.
Уже вернувший мозгам ясность мысли Грэхард испуг невесты заметил, как и то, что в стремлении спрятать руки она даже пренебрегла поддерживанием корсажа – правда, тот успешно зацепился за грудь и перестал сползать, придерживаемый плотно прижатыми к бокам локтями. Моргнув с недоумением ещё раз, Грэхард припомнил, что её запястья, и впрямь, совершенно чисты, что для вдовы является делом странным. Сложив два и два, он сообразил, что его возлюбленная не горит желанием обзаводиться свежей татуировкой.
Это понимание было… болезненным и разочарующим. Грэхард придавал знакам подобного рода большое значение, и тем паче для него было важно, чтобы на его жене присутствовала соответствующая несмываемая отметка, которая указывает на то, кому именно принадлежит эта женщина. Мысль о том, что она носить такую отметку не желает, вызывала у него глухой гнев и раздражение.
Прочесть его мысли было несложно – по хмуро сведённым бровям и упрямой линии у губ. И Эсна снова решила прибегнуть к проверенному временем средству – тонкой манипуляции.
– Мой грозный повелитель, – нежным молящим голоском произнесла она, вторя самой себе соответствующим взглядом, – я всего лишь изнеженная девушка, и мысль о боли от ритуальной иглы приводит меня в отчаяние, – она прибавила в голос дрожи, а в глаза – слёз.
Сделать это было несложно, потому что боли она и впрямь боялась; а ещё больше боялась некрасивых следов на руке, которые останутся с нею на всю жизнь.
Владыка нахмурился с некоторым смятением во взгляде – до этой минуты он даже не рассматривал такую возможность, и мольба невесты оказалась слишком внезапной, чтобы он сумел сразу её отразить.
Эсна всерьёз рассматривала вариант пасть на колени, заодно потеряв контроль над верхней частью платья. Даже угроза досрочного исполнения супружеского долга казалась ей не такой страшной, как ужасные татуировки.
Привести план в исполнение немедленно мешало всё то же демоново платье – его жёсткая юбка всё ещё не подразумевала возможности падать на колени.
Пришлось срочно придумывать другой план.
Придержав корсаж одной рукой, Эсна протянула жениху другую, тыльной стороной вверх:
– Посмотрите сами, о повелитель небес и земли. Моя кожа такая нежная и тонкая…
Это оказался вполне выигрышный ход. Грэхард, и впрямь, подошёл, взял предложенную руку и углубился в изучение, после которого вынужден был признать, что кожа у неё и впрямь очень нежная, мягкая и тонкая, и было бы чрезвычайно грустно прятать такую красоту под узором татуировки, пусть и небольшой.
Не то чтобы татуировки были так уж приятны наощупь, в отличии от чистой кожи.
– Прошу вас… – прошептала Эсна, старательно ловя его взгляд.
Вот Грэхарда как раз учили не смотреть в глаза врагу, которого собираешься убить. Но избегать взгляда умоляющей дамы, которой намерен отказать, ему никто не присоветовал покуда. Поэтому он самым простецким образом попался в эту ловушку. Глаза Эсны показались ему огромными-огромными; они так доверчиво умоляли его о защите, глядели с такой верой в его всемогущество, способное уберечь бедняжку от всех ужасов этой суровой жизни, что… он не смог устоять перед искушением выступить в роли великодушного защитника и спасателя прекрасных принцесс.
– Да, портить такие руки было бы кощунством, – задумчиво согласился он, после чего с наслаждением поцеловал её тонкое нежное запястье. Увлёкся и поцеловал ещё раз. Поднялся губами выше, к локтю.
Эсна задрожала – скорее от нервного напряжения и испуга, нежели от чего-то более лестного для Грэхарда, но он, к счастью, предпочёл увидеть в её реакции отклик на его страсть.
– Отдыхай, солнечная госпожа, – наконец решил он, отпуская её. – Завтра на рассвете свершим обряд.
Не прощаясь, он резко ушёл, и Эсна вздохнула с облегчением.
Наконец-то у неё появится возможность немного побыть одной и привести в порядок чувства и мысли.
Интермедия
Пока Эсна выясняла отношения с будущим супругом, Алне пришлось объясняться с супругом нынешним. Тот на самом выборе жениха дальновидно не присутствовал – зачем человеку, который входит в государственный совет, зря мозолить глаза владыке в такой момент? – но вот забрать жену домой приехал, и уточнить у неё расклад сообразил.
Ална и так сама не своя была от потрясения и страха за сестру; нахождение в одной тесной карете с мужем только нервировало сильнее. Князь Треймер имел обыкновение пронзать собеседника взглядами острыми, проникающими в самые мысли, отчего общение с ним для всех без исключения оказывалось чрезвычайно неприятным испытанием.
– Что ты ёрзаешь? – недовольно спросил он у жены, которая вела себя, на его вкус, более беспокойно, чем обычно.
Та бросила на него робкий взгляд, тут же потупилась, пряча глаза, и пробормотала:
– Эсна… Она выбрала владыку.
Князь удивлённо приподнял брови.
– Интересный поворот! – прокомментировал он. – А что ваш отец?
Ална нерешительно повела плечами:
– Кажется, он этого не ожидал, – поделилась она своими соображениями.
Постучав пальцем по губам, князь с досадой заметил:
– Своевольная у тебя сестра, Ална. Своевольная.
И глубоко задумался.
Брак такого рода вызывал в нём тревогу. Любовь старого Кьерина к старшей дочери была общеизвестна; старик теперь связан по рукам и ногам и выбывает из политических игр. С другой стороны, тёплые отношения между сёстрами открывали новые рычаги влияния.
– Снэр! – высунулся князь в окно кареты, подзывая камердинера. – Зови брата сегодня к нам, скажи, есть новости!
…через несколько часов в поместье к супругам пожаловал старший из князей Треймеров. С братом они представляли разительный контраст.
Муж Алны был человеком худощавым, предпочитал не носить усов и бороды и одевался на ниийский манер, в дорогие замшевые штаны и тонкие атласные рубашки. Его старший брат, напротив, был человеком массивным, напоминающем медведя, и сходство это только усугублялось пышными ньонскими одеяниями и разросшейся, но ухоженной бородой.
Ална проследила за тем, чтобы мужчинам подали на веранду чай, спиртное и закуски, и удалилась. Муж не терпел, чтобы она вмешивалась в серьёзные дела.
– Значит, владыка женится на солнечной, – резюмировал старший Треймер, пригубив коньяк и выслушав новости. – Что ж, это свяжет Кьеринам руки.
– Похоже на то, что в этом и состоял замысел Раннида, – согласился младший, пожёвывая орехи.
– Что ж, что ж, – раздумчиво постучал пальцем по бокалу старший, выглядя скорее довольным таким поворотом. – Будем наблюдать, а там решим.
Младший согласно пожал плечами.
